***

   ЮРИЙ  МОЛЧАНОВ

БОЖЕСТВЕННЫЙ ОГОНЬ




Глава  XIX
Лене необходимо было пройти диспансеризацию. Пройдя трёх врачей, она зашла в кабинет хирурга.
За столом в белом халате сидел  Геннадий Иванович Владимиров.
В школьные годы они были поверхностно знакомы. Владимиров учился в десятом классе, а Лена в седьмом.
Врач был элегантный человек среднего роста, лет тридцати семи. Он сидел за  столом, явно недостаточным для того, чтобы умещать те груды бумаг, которые полагалось ему иметь по статусу. Темные, тщательно причесанные волосы, очки и обычный белый халат. Аккуратный мужчина, с мягкими и точно рассчитанными движениями.
Лена опешила. Геннадий Иванович широко открыл глаза от удивления: у дверей в кабинете стояла Лена Мезенцева. Прошла минута молчания. Лена спросила: – Можно войти?
Геннадий Иванович в растерянности произнёс: – Да! Да! Входите! Проходите! Садитесь!
Ему вдруг показалось, что эта встреча придумана кем-то нарочно, и убедился, что это не так, когда к нему, сидящему за столом, подошла Елена Алексеевна Мезенцева и села рядом, и сказала так, словно они виделись каждый день:
– Геннадий Иванович, я решила обследоваться.
Он промолчал, улыбнулся.
– Что молчите?!
– Будем обследоваться?!
Когда доктор заполнил карточку больной, Лена, раскрасневшаяся от стыда спросила, пытливо заглядывая в глаза:
– Не женился ещё?..
– Куда уж мне… – отговорился Геннадий Иванович. 
– Он хотел спросить у неё как семейные дела, но все-таки не стал. 
Геннадий Иванович вышел в коридор, больных к нему на прием больше не было. Вновь сел за стол, довольный, что ни кто из больных, их не потревожит, они начали разговаривать на разные темы.
– Я знаю одно: всей моей будущей жизни необходим поводырь. Или проводник. Можно и так сказать. Но мне он очень стал нужен. Мне иногда кажется, что я зашел в дремучий лес и не знаю, как выйти, куда идти дальше.
– Я много думал о вас; я и сейчас думаю.
Лена оставалась сидеть на стуле, сжала пальцами виски и посмотрела на доктора. 
 Геннадий заказал  кофе  по внутреннему телефону. Они заговорили о жизни.
– Я люблю улицы, закоулки,  лестницы, тихие дворики с урнами,  люблю, когда народ сидит вечером возле подъездов, люблю их шутки, выразительные жесты, их склонность к юмору, их говор, люблю журчащие фонтаны, люблю детей. Люблю равнодушную, пустую маску дамского лица, в которой немало порочного, люблю их ответы, их стыдливость, их жажду похотливых комплиментов – эта жажда затаена в их истинном лице, скрытом под светской личиной, и они уно¬сят ее домой, в свои женские сновидения; люблю сверкаю¬щие выставки богатства, витрины ювелиров и птичьи шляпки модисток, люблю маленькую гордую девушку, люблю длинную белую стойку в баре с шипящей, брызжущей паром машиной, и людей, которые пьют кофе из маленьких чашек, горячий, крепкий, горько–сладкий; я люблю музыку Верди. Люблю длинноногих, узкобедрых манекенщиц и их волосы, выкрашенные в огненный цвет, их бледные лица, их большие, всегда удивленные глаза – это пламя, которое не могу схватить; люблю счастливых, глупых и атлетически сложенных жиголо, которые высматривают со-стоятельных дам с округлыми формами – говорил Геннадий.
После продолжительного разговора, Лена встала, чтобы уйти из кабинета, подала  Геннадию руку.
 Неожиданно для себя самого, Геннадий наклонился и поцеловал ее. Он почувствовал слабый запах духов. Стал целовать ее, но вдруг что-то остановило его. Ее губы  были мягкими и нежными. Его рука невольно потянулась к ее груди, но он остановил себя. Она тоже чуть отстранилась. Геннадий все еще продолжал обнимать ее, но так, словно они были детьми: ни малейшего намека на секс. Зато внутри у него почему-то все пело. Он испытывал невероятный, прямо-таки щемящий восторг. Ему хотелось орать: «Эх, до чего же хорошо жить!»
– Не знаю, что вы подумали обо мне, Геннадий, – вдруг сказала она. – Но я вовсе не каждому это позволяю!
– Я знаю, – ответил он, вдыхая  запах ее духов.
Она отступила к двери.
– До свидания!
Они обменялись номерами телефонов.
Дверь за ней захлопнулась. Он тоже собрался домой.
Прошло четыре дня. Геннадий позвонил Лене и назначил ей свидание в парке.
Когда Лена пришла в парк, Геннадий давно уже ждал ее. Кровь его кипела, нервы были взвинчены. Ему хотелось поскорее увидеть женщину, которая накануне сумела так глубоко взволновать его.
– Наконец-то! – вырвалось у него при виде Лены.
Он с трудом сдерживал себя, но в груди у него расцвела весна, и  он испытывал необычайный подъем, не лишенный, впрочем, трагизма.
– Да, это я, – весело ответила Лена.
Геннадий вручил Лене  букет цветов.
– Благодарю вас за цветы, – проговорила она, помолчав. – Они прекрасны!
- Я очень рад, что они вам понравились, - просто ответил Геннадий.
Они пошли по аллее, словно направляясь к заранее намеченной цели. Геннадий упивался близостью прекрасной женщины. Шуршание ее нарядного платья звучало музыкой в его ушах.
Она наслаждалась тем вниманием, каким окружал ее этот человек. Она оживилась и вся засияла каким-то внутренним светом. В каждом звуке голоса Геннадия она чувствовала, как велико его тяготение к ней.
Его не покидала мысль о том, как он еще далек от цели. Ему хотелось говорить о своем чувстве. Казалось, почва была вполне подготовлена. Лена шла рядом с ним. Он с радостью немедленно приступил бы к решительному разговору, но, увы, сейчас у него почему-то не хватало слов, и он не знал, с чего начать.
– Ведь  вы знаете, что я не могу жить без вас… Так больше не может продолжаться… Я думаю, вы и сами это видите.
 Лена промолчала.
– Я не стал бы  просить вас, если бы… я не стал  бы уговаривать вас, если бы мог побороть себя. Взгляните  на меня, Лена! Поставьте себя на мое место! Ведь  вы не захотите расставаться со мной, правда?
Лена в глубоком раздумье покачала головой.
– В таком случае, почему бы ни покончить с этим раз и навсегда?
– Не знаю, - тихо произнесла Лена.
– Вы не знаете! Ах, Лена, что заставляет вас так говорить! Не мучайте меня! Говорите серьезно.
– Я говорю серьезно, – ласково отозвалась Лена.
– Нет, этого не может быть, иначе вы бы так не сказали… 
Геннадий произнес последние слова самым  спокойным тоном. Он сейчас прекрасно владел собой. Лишь в глазах его заметно было беспокойство, они горели ярким, всепожирающим огнем. В них сосредоточилось все его внутреннее напряжение.
Лена все еще молчала.
– Как вы можете так относиться к этому? – снова начал Геннадий. – Ведь я нравлюсь вам, правда?
В голосе его слышалась такая бурная страсть, что Лена была ошеломлена. На миг все ее сомнения рассеялись.
Геннадий посмотрел на свою очаровательную, заманчивую добычу, которую ему так трудно было завоевать, и строил самые странные планы. Его страсть достигла пределов, когда человек уже не подчиняется рассудку. Как могли тревожить его всякие мелкие препятствия, если в  награду его ждала любовь такой прелестной женщины. В ту минуту он готов был обещать что угодно, предоставив судьбе потом выручать его. Так он поступал со многими женщинами. Добивался своего желания и резко бросал их.
Лена с нежностью посмотрела на него. Все устраивалось  как нельзя лучше. Ей хотелось положить голову ему на плечо – все это казалось ей таким счастьем.
Геннадий любовался ее милым личиком, по которому еще пробегали тени боязни и сомнения, и невольно думал при этом, что никогда не  видел более очаровательного создания.
– Мы еще завтра встретимся и поговорим о наших планах, – весело сказал он.
Геннадий шел рядом с ней по дорожке, радуясь тому, что произошло. Говорил, но не из слов слагалась та длинная повесть о его радости и нежности, которую он ей поведал. Только через час  он вспомнил, что пора расстаться, так как жизнь неумолимо призывала её к исполнению определенных обязанностей.
– До завтра! – сказал он на прощание, стараясь  держаться бодро и непринужденно.
– До завтра! – отозвалась Лена и весело пошла прочь.
Последний час принес ей бездну блаженства, и она уже не сомневалась в том, что по-настоящему любит Геннадия.
С  Леной Геннадий встречался два раза в неделю после работы. Он чуть на стенку не лез от радости, возвращаясь после свидания с ней.
Лена и Геннадий сидели в парке на лавочке, прижавшись, друг к другу и вели беседу.
– До того как я встретилась с вами, я часто-часто думала об этом и старалась отгадать: что Олег любит больше – меня или свою работу?..
– Но ведь все это так просто, – сказал Геннадий, – Надо только быть честным! Уедем!
Он поднял ее и поставил  на ноги, как бы собираясь тотчас же увезти. Но она вдруг отстранилась от него, села и опять закрыла руками вспыхнувшее лицо.
– Вы не понимаете, Геннадий… Я люблю Олега. Я буду всегда любить его.
– А меня? – ревниво спросил Владимиров.
– Конечно, – улыбнулась она. – Вы единственный, кроме Олега, кто меня так… целовал и кого я так целовала. Но я ни на что не могу решиться. Треугольник, как вы называете наши отношения, должен быть разрешен не мной. Сама я не в силах. Я все сравниваю вас обоих, оцениваю, взвешиваю. Мне представляются все годы, прожитые с Олегом. И потом я спрашиваю свое сердце. И я не знаю. Не знаю… Вы прекрасный человек, и любите меня большой любовью. Но Олег больше вас. Вы ближе к земле, вы… – как бы это выразиться? – вы человечнее, что ли. И вот почему я люблю вас сильнее… или, по крайней мере, мне кажется, что сильнее. Подождите, – продолжала она, удерживая его жадно тянувшиеся к ней руки, я еще не все сказала. Я вспоминаю все наше прошлое с Олегом. Вот почему я ни в чем не уверена, вот почему я так быстро беру назад все, что скажу… и ничего не знаю… А потом… ведь у меня есть ребенок, гордость. Вы видите, что я поступаю нечестно по отношению к Олегу. Даже в таких мелочах, – она опять поймала его руку и стала ласкать ее легкими касаниями пальцев, - и это оскорбляет мою любовь к вам, унижает, не может не унижать меня в ваших глазах. Я содрогаюсь при  мысли, что вот хотя бы это, она приложила его руку к своей щеке, - дает вам право жалеть его, а меня осуждать.
Она сдерживала нетерпение этой лежавшей на ее щеке руки, потом машинально перевернула ее, долго разглядывала и медленно поцеловала в ладонь. Через мгновение он рванул ее к себе, и она была в его объятиях.
– Ну, вот… – укоризненно сказала она, высвобождаясь.
– Почему вы мне все это про Олега рассказываете? – спросил ее Геннадий. – Чтобы держать меня на расстоянии? Чтобы защититься от меня?
Лена кивнула, потом сказала:
– Нет, не совсем так. Вы же знаете, что и не хочу держать вас на  расстоянии… слишком далеком. Я говорю об этом потому, что Олег постоянно занимает мои мысли. Ведь более двенадцати лет он один занимал их. А еще потому, вероятно, что я думаю о нем. Вы поймите, какое создалось положение! Вы разрушили  идеальное супружество!
– Знаю, - ответил он. – Моя роль разрушителя и мне совсем не по душе. Это вы заставляете меня играть ее, вместо того чтобы со мной уйти. Что же мне делать? Я всячески стараюсь забыться, не думать о вас.
– Да, я хочу этого, милый разрушитель.
Она и сдавалась и боролась.
– Я люблю мужа, не забывайте этого, – предупреждала она Геннадия, а через минуту он уже сжимал ее в объятиях.
День уже клонился к вечеру, когда Лена возвращалась. Воздух, свежий и чистый, был наполнен терпким запахом спелых трав и листьев, тронутых увяданием. Она быстро шла, дыша всей грудью, счастливая сознанием своей причастности к окружающему. Лена много сделала сегодня и теперь торопилась попасть домой. 
Она пришла домой и сразу легла в постель.
Лунный свет беспокоил Лену. Она лежала и смотрела, как он вливается через кисейные занавески, превращая их в облака золотисто-серебряной дымки. Лена пыталась заснуть, но сон не приходил. Она чувствовала себя как-то необычно возбужденной, но не хотелось разбираться, почему это так.
Она  смотрела на теплую, благоухающую ночь, и темнота казалось ей живой. Темнота приглашала, почти уговаривала Лену войти в мягкие, колышущиеся тени. Молодая луна шелковистой дугой выгибалась в небесах, ее ясный свет, как путеводный огонь маяка, нес добрую надежду.
 Она не спала до утра, то радуясь, то холодея от боязни перед тем, что предстояло ей впереди. Сомнения мучили ее. И опасения за человека, который доверчиво грел ее своим  дыханием, тоже сжимали сердце. Чем он особенно провинился перед нею? Разве Олег так уж плохо относиться к ней? Но именно эта готовность оправдать подсказывала ей самой, до чего далека она теперь от него. Когда она обижалась, сердилась, негодовала, то делала это любя, желая перенести на себя как можно больше его человеческой теплоты. А теперь она в ней не нуждалась. 
«Пусть я слабое существо и эгоистка, а он тысячу раз лучше меня, – думала она. – Тем более я не имею права оставаться с ним, полюбив другого».
И все уже кажется ясным, пока новые мысли и чувства не потрясают ее опять отчаянной тревогой. Как он отнесется к ее сообщению?
Холодный пот проступает на лбу Лены, воротник ночной рубашки давит шею, пуховая подушка горячит. Все неудобно, неуютно.
– Ах, глупая! – говорит она себе и проводит ладонями по лицу.
 Бьет пять часов, шесть часов… Сентябрь не торопится с рассветом. Однако небо уже мутнеет, Золото звезд тускнеет, оно осыпается и, падая, звенит.   
 Или это бьют часы?..
Когда Лена  проснулась, Олег уже ушел на работу.
Небо за окнами обещало дождь; ветер, поднявшийся, нес пыль. Лена  рассеяно смотрела на серое небо, на красную гвоздику, увядавшую в горшке на подоконнике, и думала о Геннадии.
Еще недавно чувства ее двоились, теперь он притянул ее целиком, со всеми помыслами. Дальше она должна была идти только с ним вместе. Но для этого надо было порвать прежнюю живую связь с человеком, который тоже крепко любил ее.
«Не могу же я обманывать и его и свои чувства!» - подумала Лена.
Прошло два дня. Геннадий позвонил Лене и назначил ей свидание
Олег заметил, что Лена теперь всячески избегает поцелуя. Она посылает ему обычное,  «спокойной ночи», из своей спальни.
Он улыбнулся при мысли, что именно теперь, когда она уже не дарит ему утреннего поцелуя, этот поцелуй стал ему особенно желанен. Олегу пришло в голову, что хорошо бы увезти ее в какое-нибудь интересное путешествие. Может быть, это помогло бы разрешить трудный вопрос: они будут все время вместе, что очень сблизит их. Почему бы ни отправиться в тайгу поохотиться? Ей давно хочется туда поехать, или на море.
– Нет, черт возьми, не будет он, как трус, убегать с женой от другого мужчины! Да и благородно ли увозить ее от того, к кому, быть может, ее влечет? – думал Олег.  Правда, он еще не знает, действительно ли ее влечет к Геннадию и как далеко они зашли в своем увлечении. Может быть, это только осенний хмель?  Правда, за все прожитые годы их брака он ни разу не замечал в ней никаких хмельных  настроений. Она никогда не давала поводов в ней сомневаться. Лена очень нравилась мужчинам, принимала их поклонение и даже ухаживание, но всегда оставалась спокойной и верной себе: женой Олега Петровича Мезенцева…
На следующей недели, она заглянула из-за двери в комнату, непринужденно и весело улыбаясь ему глазами и губами, и посылала кончиками пальцев воздушный  поцелуй.
– С добрым утром, Олег!
И он отозвался так же непринужденно:
– С добрым утром, дорогая!
Вот она сейчас войдет, подумал он, и он сожмет ее в своих объятиях и подвергнет ее испытанию поцелуем.
Он простер к ней руки, но она не вошла. Вместо этого она зажала на груди кофту, подобрала юбку, словно собираясь бежать, и тревожно посмотрела в глубину комнаты.
Лена, видимо, чувствовала себя счастливой. И Олег, слишком хорошо знавший и жену, и ее способы выражать свои душевные состояния.
Однажды, Олег пришел домой, чуть пораньше. Обычно он задерживался на работе. Не любил оставлять не законченные дела на другой день. Вошел  на кухню в ту минуту, когда Лена, ставила обратно на поднос пустой фужер.
«Значит, ей тоже нелегко приходится» - подумал Олег.
– Вот я и поймал тебя на месте преступления, – весело упрекнул он Лену. – Пьянствуешь тайком? Плохой признак. Не думал я в тот день, когда с тобою зарегистрировался, что женюсь на безнадежной алкоголичке.
Он невольно рассмеялся, представив себе эту картину, ибо в первые годы их супружества не раз имел случай убедиться, что Лена не пила в одиночку спиртного. Сцен она ему никогда не делала, не позволяла себе ни замечаний, ни намеков, ни вопросов, но едва он начинал уделять внимание другой женщине, недвусмысленно давала ему понять, что она обижена.
Однажды Олег был на совещании, а Геннадий пришел к Лене. Переступив порог квартиры он сразу же сказал:
– Так не может больше продолжаться. Мы должны что-то предпринять немедленно.
Они прошли в комнату. Лена села за рояль, подняв лицо, а Геннадий, склонился над ней.
– Ты должна решить, – настаивал Геннадий.
Теперь, когда они обсуждали, как им быть, на их лицах не было выражения счастья по случаю великого чувства, посланного им судьбой.
– Но я не хочу, чтобы ты уезжал, – настаивала Лена. – Сама не знаю, чего я хочу. Не сердитесь на меня. Я думаю не о себе. Я  последнее дело. Но должна думать о муже, дочери и должна думать о тебе. Я … я так не привыкла быть в подобном положении, - добавила она с вымученной улыбкой.
– Это положение нужно выяснить, любовь моя. Олег ведь не слепой.
– А что он мог увидеть? Разве было что-нибудь? – спросила она. – Ничего, кроме поцелуев, а этого он видеть не мог. Ну, припомните еще что-нибудь.
При этом он как бы опустил  руку на ее пальцы, лежавшие на  клавишах, но она тихонько потянула руку.
– Вот видишь, – Проговорила он жалобно, – а хотели, чтобы я вернулся.
– Да, хотела, чтобы ты вернулся, – произнесла она, глядя ему прямо в глаза своим открытым  взглядом.
– Да, я хотела, чтобы ты вернулся, – повторила она тише, точно говоря сама с собой.
– Но я вовсе не уверен, – воскликнул он нетерпеливо, – что ты любишь меня!
– Да, я люблю тебя, Геннадий, но… – Она смолкла, как бы обдумывая то, что хотела сказать.
– Что «но»? – настойчиво допрашивал он. – Говори  же!
– Но я люблю и Олега. Правда, нелепо?
Он не ответил на ее улыбку, и она залюбовалось вспыхнувшим в его глазах мальчишеским упрямством. Слова так и просились с его языка, но он промолчал, а она старалась угадать их и огорчилась, что он их не сказал.
– Как-нибудь все уладиться, – убежденно заявляла она. – Должно уладится. Олег говорит, что все, в конце концов, улаживается. Все меняется. То, что стоит на месте, мертво, а ведь никто из нас еще не мертв. Верно?
– Я не упрекаю тебя за то, что ты любишь… Продолжай  любить Олега, - нетерпеливо ответил Геннадий. – Я вообще не понимаю, что ты могли найти во мне по сравнению с ним. Я говорю это совершенно искренне. По-моему, он замечательный человек. Большое сердце…
Она вознаградила его улыбкой и кивком.
– Но если ты продолжаешь любить Олега, при чем же тут я?
– Так тебя я ведь тоже люблю!
– Этого не может быть! – воскликнул он, быстро отошел от рояля и, сделав несколько шагов по комнате, остановился перед портретом Олега на противоположной стене,  портрета  никогда Геннадий не видел.
Она ждала, спокойно улыбаясь и с радостью наблюдая его волнение.
–Ты не можешь любить двух мужчин одновременно, – бросил он ей с другого конца комнаты.
– А все-таки это так, Геннадий. Вот я и стараюсь во всем этом разобраться. Я только не могу понять, кого люблю больше. Олега я знаю давно, а ты… ты…
– А  я – случайный знакомый, – гневно прервал он ее, возвращаясь к ней тем же быстрым шагом.
– Нет, нет, Геннадий, совсем не то! Ты мне открыл меня саму. Я люблю тебя не меньше Олега. Я люблю тебя сильнее. Я… я не знаю…
Она опустила голову и закрыла лицо руками. Он с нежностью коснулся ее плеча. Она не противилась.
– Видите,  мне очень неловко, – Продолжала она. – Тут так все переплетено, так переплетено, что я ничего не понимаю. Ты говоришь, что ты теряешь. Но подумай обо мне! Я совсем запуталась и не знаю, что делать. Ты… да что говорить! Ты мужчина, с мужским жизненным опытом и мужским характером. Для вас это очень просто: она любит меня… она не любит меня. А я запуталась и никак не разберусь. Я, конечно, тоже не девочка, но у меня нет никакого опыта во всех этих сложностях любви. У меня никогда не было романов. Я любила в жизни только одного человека, а теперь вот…  тебя… Ты и эта любовь к тебе нарушили идеальный брак, Геннадий…
– Я знаю… – произнёс он.
– А вот я ничего не знаю, – продолжала она. – И нужно время, чтобы во всем разобраться, или ждать, когда все само собой уладиться. Если бы только не Олег… - Её голос задрожал и оборвался.
Геннадий невольно прижал ее к себе.
– Нет, нет, не теперь, – мягко сказала она, сжимая его руку и на минуту ласково задерживая ее в своей руке. – Когда ты ко мне прикасаешься, я не могу думать… Ну – не могу…
– В таком случае я должен уехать, – произнёс он с угрозой, хотя вовсе не хотел угрожать ей.
Она сделала протестующий жест.
Геннадий произнёс:
– Такое положение, как сейчас, невозможно, недопустимо. Я чувствую себя подлецом, а вместе с тем знаю, что я не подлец. Я ненавижу обман. Я могу лгать лжецу, но не такому человеку, как Олег.  Гораздо охотнее пошел бы прямо к нему и сказал: «Олег, я люблю вашу жену, она любит меня. Что вы думаете делать?»
– Ну что ж, иди! – вдруг загорелась Лена.
Геннадий выпрямился решительным движением.
– Я пойду. И сейчас же.
– Нет, нет! – воскликнула она, охваченная внезапным ужасом. – Ты должен  уехать. – Затем ее голос опять упал. – Но я не могу тебя отпустить…

Глава XX

Если Олег до сих пор еще сомневался в чувствах Лены к Геннадию Владимирову, то теперь все его сомнения исчезли. Он не нуждался больше ни в каких доказательствах, достаточно было взглянуть на Лену. Она  была в приподнятом настроении, она расцвела, как пышная весна, смех звучал счастливее, голос богаче и выразительнее, в ней била горячим ключом неутомимая энергия и жажда деятельности. Она  вставала рано и ложилась поздно. Казалась, она решила больше себя не щадить своих чувств и с упоением пила  вино. И Олег иногда недоумевал: может быть, она нарочно отдается этому хмелю, - оттого, что у нее нет мужества задуматься о том, что с ней происходит?
Олег иногда спрашивал себя: долго ли это может продолжаться? И пугался, представляя себе, что будет, когда все изменится. Он был уверен, что никто, кроме него, ни о чем не догадывается. Сколько же еще это может тянуться? Лена слишком неумелая актриса. И если бы даже она ухитрилась скрывать какие-то пошлые и неземные детали, то такой расцвет новых чувств не в силах скрыть ни одна женщина.
Размышляя об этом, Олег спрашивал себя: – знает ли Лена, что он догадался?
А Лена спрашивала себя, догадался ли  Олег, и долго не могла решить этот вопрос. Она не замечала никакой перемены ни в нем, ни в его обычном отношении к ней. Олег, как всегда, невероятно много работал, шутил, у него был все тот же вид счастливого и веселого малого. Ей даже чудилось порою, что он стал с нею нежнее, но она уверяла себя, что это только плод ее воображения.
Но, придя к убеждению, что Олег знает или догадывается, она, словно ожесточилась и стала нарочно играть с огнем, Если Олег знает, рассуждала она, – а он знает, – то почему же он молчит? Он, такой прямой и искренний! Она и желала объяснения – и боялась; но потом страх исчез, и осталось только желание, чтобы он, наконец, заговорил.
 Олег был человеком действия и поступил решительно, чем бы это ни грозило. Она всегда предоставляла инициативу  ему.
 Геннадий Владимиров назвал создавшееся положение треугольником. Пусть Олег и разрешит эту задачу. Он может разрешить любую задачу. Почему же он медлит?
Вместе с тем Лена продолжала жить не оглядываясь, стараясь, заглушить голос совести спиртным, обвинявшей ее в двуличии, не желая слишком углубляться во все это. Ей чудилось, что она поднялась на вершину своей жизни, и пьет эту жизнь жадными глотками.
Временами она просто ни о чем не думала и только с гордостью говорила себе, что у ее ног лежат такие два человека.
Была даже  какая-то жестокость в горделивом сознании, что из-за нее и ради нее страдают два таких незаурядных человека: она нисколько от себя не скрывала, что если Олег знает, – вернее, с тех пор, как он знает, – он тоже должен страдать. Лена уверяла себя, что она женщина с воображением, не искушенная в любовных делах, и что главная причина ее любви к Геннадию вовсе не  в новизне и свежести, не в том, что он другой, чем Олег. Она не хотела признаться себе, какую решающую роль здесь играет страсть.
Где-то в самой глубине души она не могла не понимать, что это безрассудно, безумие: ведь все могло кончиться очень страшно для одного из них, а может быть, и для всех. Но ей нравилось порхать  над пропастью, уверяя себя, что никакой пропасти нет. Когда она оставалась одна, то не раз, глядя в зеркало, с насмешливым укором покачивала головой и восклицала: «Эх ты, хищница, хищница!»
В конце концов, Олег не так уж страдает. «Довольно трудно, – говорила  она себе с улыбкой, – испытывать горячее влечение к Геннадию и быть замужем за таким мужем, который палец о палец  не ударит, чтобы удержать тебя». И она снова должна была признать, что  Геннадий тем и обаятелен, что он так пылок, так человечен. Это сближало их. Даже в расцвете  их романа с Олегом он не вызывал в ней такого пламенного чувства. Правда, он был замечательным возлюбленным – с его даром находить для любви особые слова, с его любовными стихами, приводившее ее в такое восхищение, – но это было все же не то, что она теперь испытывала к Геннадию и что Геннадий, наверное, испытывал к ней. Кроме того, в те времена, когда Олег так внезапно завладел ее сердцем, она была еще молода и неопытна в вопросах любви.
От этих мыслей все больше ожесточалось ее сердце по отношению к мужу и разгоралась страсть к Геннадию.
Как-то вечером, сидя на кухне, Олег встал, резким движением пододвинул к ней свой стул – так близко, что коснулся коленями ее колен, и, наклонившись к ней, быстро, но бережно взял ее руки в свои руки.
– Не пугайся, – ответил он. – Я не буду тебя целовать. Я уже давно тебя не целовал. Я просто хочу рассказать тебе об этой влюбленности. Но раньше я  хочу сказать, как я горд, как я горжусь собой. Горжусь я тем, что влюблен. В мои годы – я влюблен! Это невероятно, удивительно. И как люблю! Какой я странный, необыкновенный и вместе с тем замечательный любовник! Я живое опровержение всех книг и всех биологических теорий. Оказывается, я однолюб. И я люблю одну – единственную женщину. После стольких лет обладания – люблю ее безумно, нежно и страстно!
Руки Лены невольно выразили ее разочарование, она сделала легкое движение, чтобы освободить их; но он сжал их еще крепче.
– Я знаю все ее слабости – и люблю ее всю, со всеми слабостями и совершенствами, люблю так же безумно, как в первые дни, как в те сумасшедшие мгновения, когда  впервые держал ее в своих объятиях.
Ее руки все настойчивее старались вырваться из плена, она бессознательно тянула их к себе и выдергивала, чтобы, наконец, освободить. В ее взоре появился страх, Он знал ее щепетильность и догадывался, что после того, как к ее губам так недавно прижимались губы другого, она не могла не бояться с его стороны еще более пылких проявлений любви.
– Пожалуйста, прошу тебя, не пугайся. Смотри – я отпускаю тебя на волю. Знай, что я горячо люблю тебя и что все это время считался с тобой не  меньше, чем с собой, и даже гораздо больше.
Он отодвинул свой стул, откинулся на его спину и увидел, что ее взгляд стал доверчивее.
– Я открою тебе все мое сердце, – продолжал он, – и хочу, чтобы и ты открыла мне свое.
– Эта любовь ко мне что-то совсем новое? – спросила она. – Рецидив?
– И так и не так!
– Я думала, что давно уж стала для тебя только привычкой…
– Я любил тебя все время.
– Но не безумно.
– Нет, – сознался он, – с уверенностью. Я был уверен в тебе, в себе. Это было для меня нечто постоянное и раз навсегда решенное. И тут я виноват. Но когда уверенность пошатнулась, вся моя любовь к тебе вспыхнула снова. Она жила в течение всего нашего брака, но это было ровное, постоянное пламя. – А как же я? – спросила она.
– Сейчас дойдем до тебя. Я знаю, что тебя тревожит и сейчас и несколько минут назад. Ты глубоко правдива и честна, и одна мысль о том, чтобы  делать себе между двумя мужчинами, для тебя ужасна. Я понял тебя. Ты уже давно не позволяешь мне ни одного любовного прикосновения. – Он пожал плечами. – И я с того времени не стремился к ним.
– Значит, ты все-таки знал? С первой минуты? – поспешно спросила она.
Олег кивнул.
– Может быть, – произнес он, словно взвешивая свои слова, может быть, я  уже ощущал то, что надвигалась, даже раньше, чем ты сама поняла. Но не будем вдаваться в это…
– И ты видел… – решилась она спросить и смолкла от стыда при мысли, что муж мог быть свидетелем их ласк.
– Не будем унижать себя  подробностями, Лена. Кроме того, ничего дурного в этом не было и нет. Да мне и видеть было незачем. Я сам помню поцелуи, украденные тайком в короткие миги темноты.   И помни, моя любимая, что я тебя во всем оправдываю.
– Но… но ведь было… все-таки очень немногое, – пробормотала она.
– Я крайне удивился бы, если бы было больше. Ты не такая. Я удивляюсь и немногому. После многих лет… разве можно было ожидать…
– Олег, – прервала его Лена, наклоняясь к нему и пытливо глядя на него. Она приостановилась, ища слова, затем решительно продолжала:  - Скажи, неужели за  эти годы у тебя не было большего?
– Я уже сказал тебе,  что во всем тебя оправдываю, – уклонился он от прямого ответа.
Но ты не ответил на мой вопрос, - настаивала она. – О, я имею в виду не мимолетный флирт или легкое  ухаживание. Я имею в виду неверность в самом точном смысле  слова.  Ведь это в прошлом было?
– Нет.
– Значит, ты хочешь, чтобы я была тебе верна?
 Он кивнул и сказал:
– Пока ты живешь со мной.
Он  ждал.
– Но ты открыла мне свое сердце, ты все сказала, – заметил он, наконец, с мягким упреком.
– Я люблю тебя, – повторила она.
– А Геннадия?
– Это совсем другое. Ужасно, что приходиться так с тобой говорить. Кроме того, я даже не знаю! Я  никак не могу понять своих чувств…
– Что же это – любовь? Или только любовный эпизод? Одно из двух.
 Лена покачала головой.
– Пойми же, – продолжала она, – что я сама себя не понимаю!  Видишь ли, я женщина. Мне не пришлось «перебеситься», как вы, мужчины выражаетесь. А теперь, когда это случилась, я не знаю, что мне делать. То, что со мной произошло, не вяжется с моими взглядами и убеждениями. Мне нужен ты и нужен Геннадий – нужны вы оба. О, поверь мне, это не любовный эпизод. А если даже так, то я этого не сознаю! Нет, нет, это не то! Я знаю, что не то.
– Значит, любовь?
– Но я люблю тебя! Тебя!
– А говоришь, что любишь его. Ты не можешь любить нас обоих.
– Оказывается; могу. И люблю. Я люблю вас обоих. Ведь я говорю с тобой по честному и хочу, чтобы все было ясно. Нужно найти выход… я надеюсь, ты поможешь мне. Должен же быть какой-то выход…
Она посмотрела на него умоляюще. Он сказал:
– Одно из двух – или он, или я. Другого выхода я не вижу.
– И он именно это говорит. Вы нужны мне оба. Я не могу отказаться ни от тебя, ни от него.
– К сожалению, как ты сама видишь, – начал Олег, и в глазах его невольно блеснула усмешка, – если у тебя, может быть, и есть склонность к многомужеству, то мы, глупые мужчины, не можем примириться с таким решением.
– Не будь жестоким, Олег, – запротестовала она.
– Прости. Я не хотел этого. Просто мне очень больно, и это своего рода неудачная попытка нести свое горе. 
Но помоги мне, ну хоть немного! Ты даже не стараешься удержать меня! – настаивала она…
Память у Олега обычно вбирала в себя все, словно губка. Не раз в свободные минуты он вспоминал целые страницы прочитанных им книг – они так и стояли у него перед глазами. Но сейчас тексты распадалась в его мозгу на куски исписанной бумаги, содержащиеся в них факты не имели ни малейшей связи друг с другом. Он ста¬рался восстановить в памяти страницу и видел только, слово “изменница”. На секунду он закрыл глаза: перед  ним поплыло какое-то красное марево. Он снова открыл глаза и увидел все то же словно – на противоположной стене. Быть может, она и это проделывала тоже, думал он,  быть может, и она стояла, залитая розовым светом в сверкающем блест-ками головном уборе, прикрываясь золотым фиговым листочком, а тысячи глаз присасывались к ее голому телу, как пиявки. У Олега не было никакой уверенности, что Лена   этого не делала, что она – такая умная, такая чуткая и неж¬ная – не доходила и до этой крайности.
Ведь, несмотря на то, что они строили планы совместной жизни до могилы, они бессознательно вели себя так, точно виделись в последний раз.