08 Пеленги

      
       Не вовремя он выполз из подземки. Чувствовал внутри надлом, неисправность. Но раз уж каникулы в Нижнем городе улучшений не принесли, Хворый решил вернуться на поверхность и посмотреть, что там будет и как. Он любил свой город, в этом ничего не изменилось.
       Снаружи царил постъядерный ад — зима как-то разом решила завернуть гайки потуже. Был поздний вечер. Первое, что Хворый увидел, выйдя со станции монорельса, — оранжевые нимбы вокруг фонарей. Первое, что почуял — запах промерзшего воздуха. Город встречал безлюдный, молчаливый, плотно сжавший зубы в намерении выжить. Рыжий подумал было, что нечего тут ловить, но не прошел и двадцати шагов, как нахлынули пеленги, назрела необходимость шагать, смотреть и слушать.
       В рабочем режиме проводник чувствует, что происходит в городе, знает, как положить маршрут, чтобы напряжения было достаточно для встряски ведомого, но при этом чувак не перегорел и благополучно выбрался из-под грани. Принцип размыкания циклов. Каким местом он все это чует, рыжий никогда не задумывался. Для него все было очевидно. Временами в его больную голову приходила идея, что происходящее можно трактовать совсем иначе, и может быть он — не человек, лишь нечто, вообразившее себя человеком, механизм с заданной функцией, какой-нибудь нейромедиатор в сложной системе импульсов. Система, хм… но сейчас не об этом. Чувствовать город, предугадывать его движения — это настройка. А есть еще пеленги. Это когда нет маршрута, вам двоим не нужно сражаться, и город просто хочет поболтать. Город может разговаривать, выражать чувства, давать ответы — не ожидали, да? Он общается случайностями, встречами, ситуациями. Когда он хочет сказать, это легкое тянущее чувство в голове, как между двумя магнитами. Ты можешь шагать на этот сигнал, а можешь забить. Никто за это ничего не спросит, кирпичами из-за угла не завалит. Ну, может, отправляться на пеленг в морозную полночь идея была не блестящая, однако Хворый пошел.
       Холод как токсин. Под ним всегда чуть галлюцинируешь. Звуки предельно отчетливы. Высокие частоты насыщены и резки, детализация запредельна — шорох протекторов проезжающих машин можно слушать как музыку. Редкие прохожие, шаги, обрывки фраз — средние частоты доносятся издалека. Басы мягко спрятаны. Дверные петли подъездов взревывают голосами доисторических зверей. Если идти под окнами, слышен монотонный речитатив ящика грез. Именно отсюда, снаружи внезапно прошибает вся искусственность радужного дерьма, заполняющего вечерние квартиры. Где-то радостно стонут, мимолетно подметил рыжий и усмехнулся: стонут, не дожидаясь, пока уснут ханжи-соседи, и значит, для  них это важнее, у них все будет хорошо.
       Снег искрился электрическими цветами. Каждая блестка как крохотный злобный заряд. Если долго смотреть, пробирало жутью. Часть сухого электричества реяла в воздухе, жалила кожу.
       Рыжий шел, все это наблюдая. Пеленг делался сильнее, проступал металлическим привкусом во рту. Еще немного, и дойдет до боли. Чтоб приглушить интенсивность, Хворый полез за сигаретами и встрял, как в прошлый раз — по пачке из угла в угол болталась последняя. Тоскливо огляделся вокруг в поисках маркета, но время было позднее, глухой спальный район, и круглосуточных храмов потребления на глаза не попалось.
       — Не есть хорошо... — констатировал он.
       Таким вот образом рыжий оказался перед выбором: следовать прежним курсом или пойти искать сигареты. Чуть позже он понял, что и задницу бы неплохо где-нибудь отогреть, а то сигналы от нее поступают тревожные. Хворый бросил взгляд на желтые окна домов, уже немногочисленные в эту пору. Нет, знакомых тут у него не водилось, поинтов поблизости не было. Он решил наведаться в подъезд, докурить последнюю, а там решить, как быть дальше.
       На первом этаже он не остался. Там в углу угрюмо гудели трансформаторные шкафы, а рыжему своих мрачняков хватало. Методом "от противного" он доехал на лифте до самого верха, спустился одним маршем ниже и решил, что подоконник между этажей его вполне устраивает. Была там и батарея, на которую рыжий с удовольствием взгромоздился.
       Он курил, чувствуя, как под действием тепла в нем возрождается жизнь. Согрелись руки и ноги, даже в носу что-то оттаяло. После сигареты пришла знакомая невозмутимость, и рыжий, зная себя, вполне мог рассчитывать минут на сорок спокойствия, прежде чем никотиновая тоска снова возьмет за глотку. Достаточно, чтобы осмыслить план.
       Хворый смотрел в окно, на огни в темноте. Старые районы Западного: пятиэтажки, восьмиэтажки, темные пятна пустых кварталов. Над крышами висела луна в три четверти. Глухая ночь, часа два после полуночи. Рыжий хорошо чувствовал время, определял навскидку с точностью до десяти минут. Он ощущал спящих людей за спиной — там, в квартирах, и невольно думал: как это — прожить жизнь, шагая по одной и той же дорожке? У рыжего когда-то была обычная жизнь. Просто он забыл уже, что там было и как. Родители, какие-то родственники, друзья… забавно, ни черта не помнит! Интересно, что бы он делал сейчас, будь он нормальным человеком? Спал бы… а если нет?.. телек смотрел?.. И как это — иметь один дом, одно постоянное жилище, которое полностью твое?.. приносить туда с собой радости и грузняк… иметь холодильник… 
       Рука потянулась к рюкзаку, брошенному на подоконник, пальцы забрались в боковой кармашек, вынули облатку, — все это пока Хворый глядел на огни, — ловко вылущили четыре таблетки. Рыжий очнулся только тогда, когда увидел белые кругляшки на своей ладони. "Зачем я…"
       Обычно он придерживался принципа не заряжать боевыми, если не собирается стрелять, то есть, химию без нужды не жрать. Но тут вдруг почудилась логика: реактив придушит желание курить вместе со всеми другими желаниями, пока он следует на пеленг. Приход, конечно, асфальтовый… Рыжий таскал с собой эти колеса как бюджетный вариант, на случай, когда другого ничего под рукой не окажется.
       Он сжевал свои горькие леденцы.
       Химия давно уже была как арсенал. При хорошем выборе оружия Хворый мог заметно расширить свои возможности и он знал, что если как следует тряхнуть Малыша F, то выпадают запасные обоймы. Рыжий одного не понимал: как это некоторые жрут всякую дрянь для развлечения? Практиковал он долгие годы, знал степень износа от каждого захода, знал, что это не весело и не смешно.
       Волна мерзкого привкуса в пасти медленно сошла на нет. "Ну, давайте разберемся с пеленгом," — пригласил себя рыжий. Прислушался и понял, что сигнал иссяк. Хворый растерянно выругался. Возникла мысль: может, он уже на месте? Он огляделся на всякий случай: обычная площадка на верхнем этаже кирпичной "свечки", даже надписей на стенах нет, разве что банальные "Маша плюс Саша" и "Оля шлюха". Рыжий при всем желании не мог придать им никакого сокровенного смысла.
       "Вот тебе и раз," — подумал Хворый.
       Но все было не так уж плохо — у него здесь батарея и подоконник, можно подождать каких-то жалких четыре часа, а там начнет ходить монорельс, выползут из автопарков взъерошенные утренние автобусы. Хворый отправится в Студию сквозь морозную дымку и никому никогда не расскажет об этой глупости с пеленгом, как много о чем помалкивал в своей жизни. Не беда, все поправимо. Иногда город вот так накалывает, а может быть, он сам проебал сигнал, пока был занят посторонними мыслями. Опять же, колеса заскучать не дадут, хотя рыжий предпочел бы без них обойтись. Эта дрянь еще ничего переносится в динамике, а статика под ней — дело тяжкое. Ну и ладно, не в первой.
       Он уселся на пол, чтобы спину погреть. Колеса помаленьку прорастали. Пятна и трещины отставшей краски обретали детальность и скрытый объем. "Вот тебе и мультики, рыжий, — усмехнулся он. — У каждого свой телевизор". Где-то далеко в недрах дома шуршала в трубах вода. Хворый вспомнил свой песчаный мир и тонких суставчатых тварей. Ушел в себя, отключил внешнюю картинку. Тело осталось "здесь" проматывать ненужные ночные часы, а там, далеко рыжий был счастлив вымышленным химическим счастьем — тоже неплохо с учетом альтернатив.
       …Прошел час с небольшим, осталось еще три. Лифт, ночевавший вместе с Хворым на верхнем этаже, снялся с места, поехал вниз. Щелчок электромагнита, отжавшего тормоз, разбил бредовую медитацию. Рыжий осторожно пошевелился, проверяя онемевшие суставы и мышцы, забытые кровотоком, разжал привычно сведенные челюсти, отодрал прилипший к нёбу язык. Час в статике — это много. Медленно приводя в движение все, что заржавело, Хворый поднялся на ноги, покачнулся, привыкая заново к высоте. Аккуратно расправил и растянул основные приводные. Сделал пару усиленных вздохов, чтоб разогнать придремавшее сердце.
       С легким скрежетом задевая что-то в шахте, лифт ехал обратно. Хворому стало любопытно. Звуки в притихшем доме были настолько отчетливы, что рыжий практически видел движение. На всякий случай рыжий принял непринужденную позу — если вдруг доведется пересечься с полуночником — сунул руки в карманы и прислонился задницей к подоконнику.
       Лифт дополз до верха, лязгнул тяжелыми створками. На площадке появилась девушка. Что-то едва уловимое было в ней от одлскула… может, пушистый хвостик, прицепленный к рюкзаку, может, манера двигаться. Рыжий наблюдал. Девушка пересекла площадку, остановилась у двери, достала из кармана ключи. Прежде, чем открыть замок, поглядела на Хворого — спокойно, без лишних нервов.
       — Ты ко мне?
       Он отрицательно мотнул головой.
       Она пожала плечами, отперла дверь и вошла.
       Событие себя исчерпало.
       Рыжий побродил немного от стены к стене, разминаясь перед второй серией зависаний. Прожевал чудовищный сушняк. Подумал о воде. Решил, что в идее нет ничего дурного. Отшагав неспешно девять ступенек вверх, деликатно постучал. На глаза попались медные цифры "82", пришпиленные к потрепанной дверной обивке. Он услышал шаги по ту сторону и какие-то призрачные шорохи, выдававшие сомнения насчет того, стоит ли открывать.
       — Я, типа, извиняюсь за беспокойство, хотел попросить воды, — проговорил он со своей стороны, стараясь быть убедительным.
       Шаги удалились внутрь жилища. Рыжий ждал, особо ни на что не надеясь. Шаги вернулись. Открылся замок. Девица протянула ему воду в чистой литровой банке. По стеклу сползали капельки.
       Хворый осторожно взял банку за ободок и стал пить, ощутив легкий привкус хлорки и металла. Вода казалась пластиковой, противоестественно текучей, как будто он глотал ртуть, но этими данными стоило пренебречь, рыжий отлично знал, что организм потом будет благодарен. Вытянув примерно половину, он остановился. Девушка глядела на него с правильными догадками во взгляде.
       — Спасибо, — рыжий протянул ей банку.
       — Оставь.
       Дверь мягко притворилась, разделив их.
       Рыжий вернулся на исходную. Забрался с ногами на подоконник, сунул за спину рюкзак. Сцепил руки вокруг колен. Уставился в окно, за которым ничего не изменилось, только луна сползла ниже.
       Дала ему напиться, надо же!.. приятно.
       Колесо времени наматывало потихоньку мир на себя. Рыжий опять мысленно бродил, совершая какие-то химически обусловленные открытия. В глобальности не лез, так… по большей части слушал мировое радио.
       Дверь на площадке открылась, та самая, восемьдесят вторая. Хворый оторвался от разглядывания ладоней и поглядел на звук. Ему понадобилось усилие, чтобы вспомнить предысторию.
       Хозяйка воды задержалась в дверном проеме, удостоверившись, что бродячий полуночник на месте, затем стала спускаться к нему, держа в пальцах сигарету, спокойно всем своим видом предупреждая: я иду курить, а ты давай без глупостей. Хворый и не думал. Наоборот, спустил с подоконника копыта и деликатно пододвинулся. Вежливым жестом попросил угостить. Добыв из кармана пачку, она протянула одну сигарету ему. Рыжий хмыкнул про себя — та же марка, какую предпочитал он сам.
       Дымили без враждебности, изредка перебрасываясь взглядами — двое в пустом подъезде, невозможно друг друга игнорировать.
       — Чего тут торчишь? — спросила дева.
       Рыжий изобразил "так уж вышло".
       Она пристально вгляделась в его физиономию, отмеченную следами дешевого обдолба.
       — Тебе плохо?
       — Мне отлично, — отозвался он с очевидным сарказмом.
       "Ясно-понятно," — кивнула она.
       Дева была невысокая, крепкая, простая. Темные прямые волосы до плеч, серая толстовка, поношенные джинсы, размохренные по краю штанин, кроссовки — люди такого типа попусту не напрягаются, но если уж берутся, то делают как надо. В лицо рыжий не вглядывался, чтоб не навязываться на продолжение знакомства. Выглядит немного старше, чем он подумал сначала.
       Они докурили одновременно. Рыжий остался, дева зашагала обратно. Остановилась у двери.
       — Пошли внутрь.
       Он уставился на нее, не двигаясь с места. Повисла немая сцена.
       — Не связывайся со мной, я злой наркоман, — честно предупредил рыжий.
       Она пожала плечом, мол, тоже мне новости. Ее невозмутимость завораживала. Хворый прикинул, что может быть достаточно безопасен для нее. Сполз с подоконника и потянулся следом.
       В жилище пахло кофе и какой-то ориентальной фигней типа сандала. В комнате светила настольная лампа, прочие пространства скрадывал мрак. Пока рыжий разбирался с курткой и ботинками, откуда-то появился черный кот, постоял, оценивая гостя и держа хвост вопросом. Понюхал рюкзак. Ушел за хозяйкой.
       — Хочешь вздремнуть? — спросила дева, дождавшись его появления.
       На столе, кроме лампы, бледно светил монитор, и она сидела там же. Экран пересекали мелкие строчки.
       — Я в порядке, — мягко отмазался Хворый, — посижу до первого автобуса и свалю.
       — Окей, — согласилась дева.
       Он сам нашел себе место — сгреб охапку одежды из кресла, переложил на ближайший стул. Старое кресло с деревянными подлокотниками, осколок прежней эпохи. Хворый откинулся в нем, затылок сам собой нашел какую-то удобную ложбинку, руки легли и расслабились, свесив кисти. По телу пошла волна радости от удобной позы.
       — А ты почему не спишь?
       — Надо доделать кое-что.
       На этом они замолчали.
       Хозяйка что-то набирала порывами под длинные секвенции клавишных щелчков, потом затихала, переворачивала шелестящие листы, снова набирала. Краем глаза рыжий ловил ее силуэт на фоне светлого. Подошел кот, объяснил что-то коротко на своем языке и запрыгнул Хворому на колени.
       — Ты его место занял, — пояснила хозяйка, не выходя из сосредоточенности.
       Хворый зарылся пальцами в теплую шерсть. Наркоманы обычно любят зверье, и он не был исключением. Кот включил тарахтелку.
       Время перестало давить, а может быть, из-за полумрака, давшего отдых вечно уставшим глазам, действие реагентов в крови переключилось на положительный настрой. Ждать стало легко, да и осталось недолго.
       — И как же тебя зовут?.. — как будто с середины разговора спросила дева, выборочно подправляя на экране знаки, которые ее не устраивали.
       — Хворым меня зовут, — хмыкнул рыжий. Как-никак тетка дала ему напиться и пустила в теремок, должен же он проявить благодарность. — Ты?
       — Я Вэлл.
       — Валентина?
       Она не отозвалась, поглощенная экраном.
       — Красивое имя, — честно признал рыжий.
       Кот очнулся от полудремы, потянулся до гула в мышцах и ушел, негромко топая лапами. Из кухни долетело похрустывание. Простая у них жизнь…
       Снова долго было тихо, не считая клавиш.
       — Курить пойдешь?
       Она щелкнула мышкой, сворачивая окно. На заставке был город. Не этот самый город, но какой-то очень похожий.
       Рыжий с готовностью встал. Он сам подумывал про дым уже некоторое время. Они опять сошли к подоконнику. Рыжий дал ей огня.
       — Чем занимаешься, когда в подъездах не сидишь? — небрежно спросила Вэлл.
       Хворый расслабился, доверился, поэтому брякнул, не подумав о последствиях:
       — Я проводник.
       — На железной дороге?
       Он осознал ошибку с пролетом в пару секунд.
       — Другой проводник. Человек, который знает, как правильно идти. Долго рассказывать.
       — Все равно расскажи, — попросила она.
       Хворый поймал ее взгляд. Карие глаза, невозмутимые, чуть насмешливые, полные спокойной, звериной силы. Манера слегка щуриться, будто глядит на солнце. Рыжего Вэлл совершенно не боялась. Признавала, что по сравнению с ней он лось высокорослый, к тому же и "злой наркоман", и все же не боялась в принципе. Рыжий умел ловить тонкие эмоции, он распознал бы даже тень опасения. Но сканеры были чисты, и это изрядно сбивало с толку. Рыжий был с потрохами заинтригован. Чтобы получить право задавать вопросы самому в перспективе, он сбивчиво, через "ну" и "эээ" разложил основы системы.
       — Значит, людям помогаешь… Что, вот так подходишь к человеку и говоришь "давай я тебя спасу, шагай за мной"?
       — Примерно.
       — И соглашаются?
       — Как правило.
       — Что-то мне трудновато в это поверить. Я бы в здравом уме не пошла никуда со странным незнакомцем за компанию.
       Хворый снисходительно хмыкнул.
       — Тут все верно, эти фишки не провернешь с обычным человеком, просто сходишь на хер лишний раз. Пока человек в безопасности, его нечем зацепить. Его дерьмовая "безопасность" может годами длиться, и ты ему не поможешь, хоть пополам порвись. Когда грань рядом, это меняет. Испуганные люди — они другие. Готовы верить во что угодно, за кем угодно готовы идти. Немножко дети. Ну злые, ну слепые выученной своей слепотой, ну, долбанутые временами, так что же им, сдохнуть что ли за то, что такие они придурки?!
       — Слепота — это, вроде как, обычное дело для людей, веками так было... не возникает чувство, будто против ветра ссышь? — поинтересовалась Вэлл с долей иронии.
       — Нет, — убежденно ответил рыжий.
       — Дорого берете за работу?
       Хворый поморщился.
       — По-разному. Я своим никогда счетов не выставляю. Но есть и такие ублюдки, кто не против наживы.
       Вэлл разглядывала его чуть насмешливо, словно прямолинейные убеждения Хворого в глубине души ее забавляли.
       — Как-то ты без восторгов об этом говоришь. Делаете нужное дело, получаете за это... вроде нормальная схема. А если не деньги, то какой резон?
       — Резоны у всех свои. Кому-то от контроля крышу сносит, кто-то любит с гранью играть. Кто-то за деньги...
       — Но не ты?
       — Нет, не я.
       — Почему?
       — Боюсь одного момента. Представь, что прижало к самой грани чувака, и очень ему паршиво. Вот-вот уже на звездную пыль разотрет. Подходишь ты к нему и говоришь: дружище, спасение рядом, цена вопроса — несколько крупных купюр. Но нет их у чувака и взять негде. Не обзавелся вовремя бумажками. И глядя ему в глаза, придется сказать: стой здесь и сдохни, нищеброд. Или молча уйти. Знаешь, что самое поганое? У тебя, вроде как, совесть останется чиста. Сам ты чувака не убивал, вообще ничего плохого не сделал, просто не стал дальше страшную киношку досматривать. Все скажут, нормально это, но нет, не нормально ни хрена. И если кто-то при мне заводит речь о пользе невмешательства, я, как правило, морду бью.
       Рыжий примолк задумчиво. На ум пришел эпизод, не столь отдаленный во времени, когда он забрел на джанк-ярд в Нижнем городе разжиться приятной экзотикой. Рабочую химию для команды обычно Деки закупал и был в этом вопросе безотказен, но раз были деньги по случаю, Хворый решил взять что-нибудь для души.
       Джанк-ярд располагался в просторном жилище за железной дверью, к ней надо было спуститься по шести раскрошенным ступенькам, и на последней красовалась надпись "будет страшно — кричи". Постоянным посетителям не было нужды разжевывать, в чем тут юмор. Внутри несколько комнат без мебели. Надолго зависшие ютились на полу, на матрасах и спальниках, были и такие, кто плевать хотел на комфорт. Рыжий тоже, бывало, отлеживался на этом потертом линолеуме. Хозяина вертепа звали Падла, усохший сверчок в роговых очках с немыслимой диоптрией, живая легенда мира винтовых. Посетители в основном — системный народ, проводники в том числе. В этот раз среди "отдыхающих" Хворый приметил Слона. Когда-то они работали в одной команде, еще до того, как рыжий оказался у Малыша F. Он подошел, присел на корточки, тронул за плечо старого боевого товарища. Чертовски рад был увидеть его живым. Слон тоже обрадовался, когда узнал, протянул рыжему ладонь для рукопожатия, и, крепко ее стиснув, Хворый помог ему расстаться с горизонталью. Слон только вернулся после трипа, моторика сбоила, но потрепаться хотелось обоим. Сидя у стенки, они курили и негромко обсуждали, что стало с причастными к былым временам. Рыжий узнал, что половина старой команды уже там, где всегда тепло, каждый отбыл своим способом.
       — Хочу совета спросить, — сказал Хворый после того, как помолчали об отбывших.
       Голова у Слона всегда была на месте, под чем бы он ни находился, а сейчас, на излете действия стекла, насмотревшись на пропасти мира, вообще соображал получше многих.
       — Ну? — добродушно кивнул Слон.
       Хворый в двух словах обрисовал выходку куратора, содравшего за маршрут крупные инвестиции.
       — Сперва собирался по башке настучать, — пояснил суть сомнений рыжий, — но башка у нашего Малыша и так не самое сильное место. Страхом его держать в рамках не хочу, а совести нет у него, по-ходу…
       — А ты все такой же, — широко ухмыльнулся Слон. — Обо всех заботишься, даже над куратором шефство взял.
       Хворый смутился, аж к лицу прихлынуло горячим.
       — Что несешь, обдолбыш! Больно надо мне за этого говнюка переживать!.. Команду бы не развалил, вот я чего опасаюсь.
       — Почему сам на его место не заступишь?
       — Не мой вариант, — покачал головой рыжий, не вдаваясь в подробности.
       — Что плохого в том, чтобы деньги брать? — вдруг подал голос парень, распростертый неподалеку. Видать, слушал треп двух олдовых от нечего делать, и повышенная реактивами коммуникабельность толкнула ввязаться в чужой разговор.
       Слон заулыбался, засмеялся, как будто при нем карапуз забавную фразу выдал.
       — Деньги.. как ты их применишь, дружище, если много станет? Что, будешь ровными кучками на поинте складывать? Химии нахватаешь? Тогда все очень быстро закончится для тебя. Нет в них особого смысла… в деньгах.
       — Разве проводники не имеют права как люди жить? — не сдавался пионер-сподвижник.
       Рыжий и Слон саркастично переглянулись. "И чему их только учат…" — промелькнуло у обоих в глазах.
       — Ты пойми, социалка тебя враз привяжет, — разжевал непутевому Слон. — У них там своя система, у нас своя, и ты проводник до тех пор, пока с собой чемодан с алмазами не тащишь.
       — Да впрочем ты валяй, ни в чем себе не отказывай, — предложил Хворый резче, чем следовало. — Сними квартирку в центре, телевизор заведи. Через месяц без чутья останешься, а через год тебя трясти будет от одной мысли, что телек сп#здили, пока ты рабочий день в конторе коротаешь.
       Слон попытался осадить взглядом Хворого, рьяно взявшего вертикаль, но, видимо, подсорвало немного старого бойца.
       — А хуже не это, — продолжил рыжий. — Хуже, если город тебя не отпустит, и будешь рваться пополам, сколько там тебе ни отмеряно. Нет уж, я лучше останусь на этой стороне. Пусть протяну по вашим меркам недолго, зато достойно.
       Парень напрягся, и гримаса у него была паскудная. Но сказал спокойно:
       — Почаще себя в этом убеждай.
       Рыжий отвернулся. Никто, кроме брата-проводника, вот так не царапнет, вроде бы легонько, но по самым нервам, и долго еще не заживет. Ну, дальше что, не бить же сопляка?!..
       — Хочешь ослепнуть в системе, дело твое, — закончил спор Слон с той самой бронебойной невозмутимостью, за которую и получил свое прозвище.
       Молодняк порывисто поднялся с места и куда-то ушел.
       — Он в чем-то прав, — обронил Хворый. — Ох, не хотел бы я, чтобы такой после меня по моим маршрутам ходил…
       — Не беспокойся, не пойдет.
       Когда рыжий пришел в систему, его натаскивали жестко, и он привык сам о себе заботиться. Добывал на жизнь, не отвлекаясь от основного занятия, и понимал, сколько стоит невовлеченность.
       Слон обнял его рукой за плечи, стиснул, а хватка у него была крепкая, даром, что сам размяк на свежем отходняке. Имел право, в общем-то, рыжего трепать, Слон всегда был ему за старшего брата.
       Горечь отпустила. Не вся и не навсегда, но хотя бы на отчетный период.
       Все это промелькнуло перед глазами флэшбеком, навеянное вопросами Вэлл, и следом, как эхо, догнал ее голос, вернув в реальность ночного подъезда:
       — А у тебя какие резоны, правильный товарищ?
       — Свои, — буркнул Хворый и не стал продолжать.
       Они опять встретились глазами. Рыжий почувствовал, какой тяжелый и ясный у нее взгляд, его аж к стене качнуло. Как будто видела она все, что сейчас крутилось у него в голове. "Что ты такое?" — он растерялся, наверное, в первый раз за всю бытность проводника. Ему бы вспомнить сейчас про пеленги, но никаких важных озарений рыжему не обломилось.
       Вэлл отвернулась затушить и снова стала обыкновенной.
       — Пошли. Спать завалимся, — легко предложила она.
       Хворый дошел за ней до прихожей, притормозил за порогом.
       — Я лучше пойду. Пора уже.
       Она оглянулась, не скрывая иронии.
       — Ты останешься, рыжий.
       — Почему?
       — Потому что сам так хочешь. Нехорошо себе врать.
       Хворый открыл рот, постоял и закрыл обратно. Возразить было нечего.
      
       Днем они проснулись на одной волне, но это была не трансляция рыжего. Отходнячный киноряд сохранил слишком много деталей. Вэлл встроилась вчера очень ловко, подхватила его, как пушинку, а он даже не заподозрил… "Может, она — проводник из олды?" — предположил рыжий.
       Он открыл глаза, услышал, как женский голос мурлыкает мелодию где-то неподалеку. Приятный альт. Под щекой было тепло и пушисто. Хворый обнаружил кота. При свете дня лохматый оказался не столько черным, сколько бурым. Вспомнилось, что звери ложатся ближе к больному месту, в его случае это, конечно, голова. Хворый усмехнулся.
       Тело до краев наполняли тепло и покой. Рыжий попытался вспомнить, когда в последний раз он так хорошо высыпался. Никогда? Он парил над землей на уровне девятого этажа, едва ли чувствуя гравитацию. Все, что могло срастись и исправиться внутри его измученного организма за шесть часов сна, срослось и исправилось.
       Он сел, стащил с себя одеяло — ночевал на тахте у стенки — потянулся за джинсами. Голос Вэлл кружил по нотам, повторяя нехитрую гармонию — всюду и нигде, как будто звучал внутри головы, но, скорее всего, она на кухне, предположил Хворый. Распутал и надел футболку с принтом ветвистого дерева. Поглядел на свитер — нет нужды.
       Из кухни приплыл запах кофе, та самая бархатная волна, возникающая в момент, когда молотые зерна встречаются с кипятком. Рыжий последовал зову сердца. По пути на кухню в коротком коридорчике засек боковую дверь, зашел умыться.
       День выдался яркий. На излете утра косые желтые лучи падали сквозь окно, сжав проекцию рам до узкой полосы, ломились сквозь коллекцию разноцветных экзотических бутылок на подоконнике, падали углом на стол и стену. На столе пускали пар две кружки. Женская рука внесла в кадр дополнение — тарелку с поджареным хлебом.
       — Эй, — сказал Хворый. Голос был подсевшим спросонья, но смог донести нужную степень дружелюбия.
       — Эй, — отозвалась Вэлл, прервав мурлыканье.
       Они завтракали без спешки. Оба понимали, что другого такого утра у них не будет. Хворый смотрел на хозяйку дома. Поймал себя на том, что не может определить ее возраст в принципе. Двадцать? Сорок? Четкие, уверенные жесты, ноль кокетства.
       — Кофе отличный, — подал реплику, чтоб молча не сидеть.
       На ее губах промелькнула улыбка признания очевидных вещей.
       Последним штрихом по столу к его руке скользнула пачка сигарет, поблескивая нетронутой оберткой. Рыжий коснулся ее пальцами и понял важную штуку про счастье. Это не тогда, когда есть все. Это когда есть все, что нужно.
       — Буду должен, — улыбнулся он с долей смущения.
       — Будешь, — невозмутимо признала Вэлл. — Расскажешь мне свою историю.
       — Зачем тебе? — сквозь солнце внутри начала прорастать настороженность.
       — Хочу послушать. Что в этом плохого?
       — Не лучшая история.
       Рыжий доверял ей, он мог бы рассказать что угодно, но в прошлом у него осталось слишком много темных кусков, залитых под два метра цемента, он не хотел вскрывать эти могильники. Он опасался, что начни говорить, и это окажется маршрутом, не обойтись будет одними словами, без пробежек, поисков пути и мрачных поинт-передышек, без всего того, что он делал для других, поскольку знал, что втащит. Рыжий не был уверен, выдержит ли кто-то на этой планете его собственный груз. Поэтому молчал вечно, особенно рядом с Пантерой, симпатичной девчонкой, готовой ради него на все. Тем более, он не видел смысла наваливать это на Вэлл, замечательную женщину, которая совершенно ни при чем в данном случае.
       — Доверь мне решать, насколько хороши истории, — обронила Вэлл. — Я в этом разбираюсь.
       Она смотрела на него почти с улыбкой, и опять в глазах была сила Тихого океана, невозмутимая, мирная, способная раздавить одним незначительным всплеском.
       Рыжий оставил сопротивление. Если уж совсем честно наедине с собой: ему стало жутко.
       — Ну давай, как ты понял в первый раз? — она подперла голову ладошкой, комично изобразив пристальное внимание.
       Хворый прилежно задумался.
       — Ладно. Была одна девчонка. Мы зависали на Стэе, вместе курили ганж, я был четко настроен замутить с ней. Она попросила проводить ее до дома, ну, сама понимаешь. Мы шагали поздно ночью, посмеивались, а там эти аллеи, короткие пути через кушары… Она остановилась прикурить на скрещении тропинок. И говорит мне "давай здесь пойдем". Внезапно. Не надо было нам в ту сторону. Я смотрю и думаю "нет, однозначно не пойдем мы здесь". Дорожка коридором сквозь заросли, немного тумана на той стороне. Ничего, вроде такого. Но… нельзя туда. Нельзя ни в какую. Я давай ее звать по курсу дальше следовать. Девчонка моя молчит. Сигарета в руке дымится, а затянуться ей в голову не приходит. И тут она делает шажок к туману. Еще один. Я не стал дальше страшное кино досматривать, взял ее за шиворот и потащил, куда надо. Решил, пусть разорется, пусть не выйдет замутить, на это у нас время еще будет. Привел ее домой. По дороге она оттаяла, включилась. Разве что веселье растеряла. Уже у двери мы курили, и я спросил с приколом: "На кой черт тебя по той тропинке понесло?" Она поглядела на меня честно и выдала: "По какой тропинке?" Развивать я не стал.
       Вэлл задумчиво кивнула с ностальгическим выражением на лице. Как видно, тоже случалось у нее что-то подобное.
       — Что там дальше было, точно уже не помню. Как-то вышел я на сходные приколы. Узнал нужное слово "проводник". Решил попробовать. Был в команде Кислотного Червя, он сам гонял и куратором был для своих. Фанатик в хорошем смысле. Помню, как он втирал про другие миры и врата восприятия, считал, что с маршрутов все начинается, а закончится каким-нибудь альтернативным парадизом, куда все желающие смогут свалить и быть счастливы. Но не вышло у нас парадиза. И сам Кислотник однажды не вернулся. Осталась проза без начинки — вытаскиваешь ведомого из-под грани, и он дальше живет. Я втянулся отменять последние прощания. Там уже и до химии дело дошло. Сперва тоже был идеалист, гонял на чистом драйве и втаскивал. Сколько мне было… двадцать… двадцать два?.. Но это так не работает. С подкачкой протянешь недолго, а без нее — еще меньше. Страшно, что сорвет от нагрузки посреди маршрута, поэтому страхуешься. Потом был Малыш, отдельно — так себе явление, но вокруг него хорошая команда собралась. Я остался. До сих пор с ними. Такая история.
       Вэлл глядела на него. Такое же чувство, когда стоишь посреди огромной равнины, и тени от облаков окатывают прохладой. "Мне ее не прочитать, — понял рыжий. — Пока сама не позволит".
       — Научился молчать, даже когда говоришь… — задумчиво отметила она.
       Рыжего сорвало:
       — Не вскрывай меня! Зачем ты это делаешь?
       — А ты зачем?
       — Да просто потому, что иногда выручить человека ничего тебе не стоит, и тогда почему бы, бл#дь, этого не сделать?!
       — Ты платишь достаточно, — возразила Вэлл.
       — И, по-твоему, это что-то меняет?
       Они глядели друг на друга, и было настолько тихо, что фоном Хворый слышал весь мир. Так ему казалось.
       — Вот по этой причине ты мне сейчас расскажешь, что тебя насквозь ест, — улыбнулась она. Мягко. Непреклонно.
       Подловленный вчистую, Хворый сдался и поднял руки.
       — Скажем, жил-был один смешной чувак. Однажды он приехал в город и вляпался в систему. А там своя специфика. В смысле, мы же все знаем по долгу службы, что есть вещи, которые реальны и которые нет. Ну и вот, смешной чувак однажды заподозрил, что путает их между собой.
       — Серьезно, — признала Вэлл. Безмятежность в ее глазах угасла.
       — Да нет, ерунда, это давно у меня, можно жить. Потом хуже было. Чувак задумался: что, если он сплошной фэйк смотрит?
       Вернулось то серое, тянущее, что прорастало в нем так долго и окончательно прижало на той неделе в Нижнем. Хворый зло отвернулся. "Вскрыла? Дальше что?"
       Она действительно не знала, дальше что. И он не знал. Никто не знал на всем белом свете.
       — Я без идей, как с этим быть, — рыжий потянулся провести ладонями по лицу, остановил себя. Почему всегда это чувство — хочется умыться, проснуться?..
       Они, не сговариваясь, снялись с мест и отправились дымить на подоконник.
       — Я вот думаю… разве ты, осознав эту глобальную фишку, не должен очнуться?
       Рыжий пожал плечами.
       — Если все фэйк, некуда мне очнуться… такая вот теория.
       Сказал он страшную вещь. Тяжелую. И хуже всего, небрежно сказал, так, что стало понятно — годами он носит в себе эту черноту. Привык к ней.
       Вэлл присела рядом с ним, потянула к себе. Рыжий прильнул теплым боком. Под футболкой отчетливо читались наощупь крепкие дуги ребер и вся его жилистая механика.
       — Боже, ну ты идиота кусок… да как же можно… — возражения распадались, она тонула в отчаянье.
       В ладонь отдавались ровные удары его сердца.
       Так они сидели, потом вернулись тонуть в отчаянье посреди уютной квартиры. Вэлл опять была рядом. Не отменяя общей заморочки, это все равно помогало ему держаться. Но вечно так им не просидеть и… вечно против этого не продержаться.
       Рыжий почувствовал перемену, когда Вэлл распрямила спину, и в линии губ прорезалось жесткое.
       — А знаешь… если все фэйк… что это меняет?
       — Ну ты добрая, — выдал рыжий беспомощно, метафизически получив под дых.
       Она поднялась на ноги, будто нащупала дно.
       — Допустим, все фэйк. Ты бросишь то, что делаешь и начнешь на луну выть?
       — Не брошу, — обозлился Хворый. — Не настолько я тряпка. Только… смысл какой?..
       — Ты завалил хоть один маршрут?
       — Нет пока.
       — А если бы гнал в нонстопе, тогда бы завалил?
       — Не знаю, скорее всего… — сомнения раскололи загруз, как солнечный луч иногда разбивает горе. — К чему клонишь?
       — К тому, что кластеры у тебя в башке, может, и обсыпались местами, но реальность и фэйк ты различаешь в полевых условиях. Положи-ка лапу на яйца и торжественно поклянись, что нет у тебя ни одной настоящей зацепки! Чего-то, в чем ты уверен на все сто и больше.
       Рыжий ничего на яйца класть не стал, зачем рисковать последним? Он глядел в одну точку и гнал под мысленный сканер все, что знал. Потом остановился. Полез в карман, вынул зажигалку.
       — Вот в ней уверен, — проговорил он, лелея вещицу на ладони. В этот момент зажигалка светилась желтыми боками, заслоняла весь мир. — Когда смотрю на нее, точно знаю, она настоящая.
       — Она не просто так, да? — заворожено спросила Вэлл.
       — Она дохрена со мной. Нашел, когда приехал в город. Еще до всего.
       — Ну вот тебе и смысл, рыжий. Есть в твоей заморочке что-то настоящее. Я так думаю, сомнения тебя не раз еще долбанут, и жить легче не станет. Но все-таки…
       Хворый поднял на нее глаза. Вэлл улыбалась. Она победила. Рыжему стало вдруг ясно, кто она такая. Без слов, на подкорке. Не то, чтоб "кто она" в глобальном смысле — человек она, женщина-тетка. Он понял, кто она сейчас для него.
       — Забери меня домой, — тихо попросил рыжий. — Я устал. Не хочу дальше.
       Она медленно кивала. Океан. 
       — Заберу, если хочешь. А пойдешь?
       Солнце за облаками. Маленький мир. Простые вещи. Одна из них — желтая, настоящая такая вещь.
       Рыжий опустил взгляд, устало мотнул головой, отказавшись.
      
       …Хворый заметил тех двоих краем глаза. Возвращался на Стэй, шагал в сумерках через предместья старого парка, поглубже засунув руки в карманы от холода, глядел под ноги, и что его заставило дернуть головой вправо, кроме избирательного закидона судьбы?
       Один сидел на спинке парковой скамьи с депрессивным видом. Другой что-то втолковывал ему и пинал урну от злости. Хворый приостановился. Что-то в картинке казалось до боли знакомым. Поразмыслив пару секунд, рыжий решил убедиться.
       — Ты понимаешь, долбоеб, что есть миллионы причин, чтобы жить?! — с запалом доказывал тот, что с урной. — Миллионы, от простых до сложных! Кому ты что докажешь своим самоубийством?!!
       — Я люблю ее, — тускло мычал депрессивный. — Мне эти твои миллионы без нее и нафиг не сдались.
       — Я все понимаю, но и ты пойми!..
       — Про что спор? — негромко спросил Хворый.
       Парень с позицией жизнелюбия резко повернулся к нему, напряженно подобравшись.
       — Чего тебе, дядя? Закурить? Некурящие мы, вали с миром.
       — Остынь, брат, — придержал его Хворый. Задумчиво вгляделся. — Зовут как?
       — Джекер меня зовут, — буркнул жизнелюбивый с остаточной злостью и недоумением: "Зачем я с ним говорю?!"
       Рыжий кивнул.
       — На "пробежке"?
       Среди своих так называли пробные маршруты новичков.
       — Ну да… так, стоп, — спохватился Джекер. — А ты что за хрен с горы вообще?
       — Хворый, — ответил Хворый.
       — Какой еще нахрен… а-а-а, — на половине фразы догадался парень. — Ну да. Слышал.
       Рыжий кивнул на урну с вмятинами.
       — В чем загвоздка? Мусорки не любишь?
       Джекер горько посмотрел в ту сторону и отвернулся.
       — Да причем тут!.. Кретин вот этот, в мать его бога душу…
       Депрессивный поерзал на скамейке.
       — Не поддается? — уточнил Хворый.
       — Ну да.
       Внезапно Джекер что-то сообразил.
       — Хворый, кхмм, отойдем-ка на пару слов до соседнего фонаря?
       — Пошли, — согласился рыжий.
       Они отшагали ровно столько, чтобы чувак на скамейке их не слышал. Других прохожих в этот поздний час не было в помине.
       Джекер чуть помялся, прежде, чем спросить.
       — Ты… кхм, не выручишь разгонкой, если есть? Я все верну. Я… третьи сутки на ногах. Связной в проебе.
       Хворый смерил парнишку взглядом. Выглядит затрепанно. Усталость всем накидывает лет, но было заметно, что Джекеру этих лет не так уж много. "Шел бы ты спать на базу, — подумалось Хворому. — Успеешь еще дряни всякой нажраться за долгую жизнь…"
       — С ведомым что? — уточнил он.
       — Хрестоматия, — вздохнул Джекер, и стало понятно, что держится он одним только упрямством. — Случай из учебника для юных буратин. Девчонка от него ушла, и он запал на суициде. Я уже все перепробовал. Объяснил, доказал, наорал. Раз по десять. Все ему по сараю. Сидит и гибнет.
       "Знакомая тема," — про себя усмехнулся Хворый.
       Он выудил из кармана пару сигарет, одну протянул Джекеру. Тот взял. Хворый чиркнул зажигалкой.
       — Ты в чьей команде? Подменись, и дело с концом.
       — Да я… ни в чьей пока, — сознался парень, зло затянувшись.
       — Вон как… ясно. Повремени разгоняться, сначала пошли проверим кое-что.
       Они вдвоем вернулись к скамейке.
       — Значит, ты, приятель, насчет этой жизни все решил? — обратился Хворый к сидящему, не вынимая сигареты изо рта и от этого щурясь одним глазом.
       Депрессивный медленно кивнул.
       — Как провернуть все думаешь?
       — Тебе какое дело? — в голосе депрессивного прорезалось удивление.
       — Так просто, ради статистики. Тут ведь чисто и быстро не бывает. Покорчиться придется… Безболезненные способы отбытия — это миф.
       — Мне пофиг. Без нее мне все пофиг.
       — Это мы щас выясним, — Хворый развернулся и съездил депрессивному в челюсть с дальней руки. Вышло красиво. Парень дрыгнул ногами и свалился за скамейку на белый, пушистый от снега газон.
       — Да вы охренели! — донеслось оттуда.
       Парень поднялся на ноги, держась за ушибленное, и оба проводника увидели живые, горящие гневом и возмущением глаза.
       — Завязывай тут суициды разводить, а то еще раз тресну, — предупредил Хворый, подавшись вперед для убедительности.
       Парень отшатнулся.
       — Готово, контакт налажен, — ухмыльнулся рыжий, затянулся по-последней и бросил окурок в урну. — Дальше справишься?
       Джекер кивнул.
       Хворый попрощался с ним за руку и пошел своей дорогой. "Лучший в городе!.." — хмыкнул он себе под нос. Казанки от удара ныли.