Явление Елены Прекрасной Год литературы
Вот уж не думала, что захочется еще что-то написать о поэтах, после той истерики, которую устроили недавно поклонники поэтессы, которая не пишет о любви. Подумала тогда, кто же может заставить меня снова заговорить о поэтах и передаче «Вечерние стихи», если нет Игоря Царева? Никто, наверное, вот если бы вернулся Игорь, тогда плевала бы я на все свои торжественные обещания самой себе, как о нем можно молчать?
Но когда мы так безрассудно категоричны, судьба с усмешкой подкидывает нам нечто чудесное. Вот и на этот раз не прошло и месяца, как в передаче, интерес к которой в последнее время вызывали только критики Марина и Ольга, слушать их никогда не устанешь, и это такое удовольствие в наше трудное для пера время, и вдруг явление Елены, Елены Прекрасной. Но самое главное, явление ПОЭТА (так требовала называть себя Марина Цветаева, отвергая женский род этого существительного одушевленного, и вовсе не нарицательного, когда мы сталкиваемся действительно с явлением ПОЭТА).
Если с явлением в мир Елены Прекрасной в древнем мире начиналась самая разрушительная Троянская война, то в данном случае надеюсь, что в наш мир потихоньку вернется Поэзия, в том высоком и прекрасном значении, о котором мы стали забывать в последнее время.
Не стану лукавить, стихотворения Елены читаю не в первый раз, она у меня в избранных довольно давно, но вижу и слышу в первый раз, как и многие, кому выпало счастье вчера не в записи послушать эту передачу.
Наверное, явление Елены – это награда лукавой и переменчивой Музы за то, что мы так много слышали исповедей о бомжах, таджиках и старушках. И хотела сказать та самая Муза, что не только об этом пишут те, кто переселился в столицу из провинции и начал постигать ее суматоху и тайную красоту.
Впрочем, судя по всему, Елена родилась не так далеко от столицы – в Иваново. И сразу же вспомнился Плес, домик Левитана, те неброские, но знакомые с детства пейзажи, которые я лицезрела в пору студенчества – мы были на каникулах в «Березовой роще». Любимый профессор устроил там творческий отпуск для тех, кто писал у него курсовые работы. Он боготворил эти места, и две недели мы, помнится, там провели. Потому я могу представить себе те места, где она примерно в то самое время родилась, откуда пришла в наш мир ее поэзия.
И вот мы дожили не только до взрослых, серьезных и состоявшихся стихотворений Елены Фельдман, но услышали их, с интересом послушали о том, что сказали по этому поводу Марина и Ольга. Это тот редкий случай, когда великолепные наши критики не зря трудились, отмечая все существенное и важное в лирике состоявшегося поэта, а не инженера или врача, к примеру, который в свободное время балуется написанием стихотворений, требует, чтобы его не судили строго, потому что литинститутов он не кончал, и страшно обижается, когда начинают судить. Елена совсем из другого мира, где суждение критиков - награда, а не наказание, редкая возможность взглянуть на свое творчество со стороны, услышать мнение профессионалов.
Одно от другого очень легко отличить, когда к микрофону выходит Елена. Ловлю себя на мысли, что Литературный институт, наверное, открывали когда-то вот для таких редких дивных птиц, которые порой туда залетают и не просто тусуются среди стихотворцев и Мастеров, а живут и серьезно трудятся на благо многострадальной нашей поэзии.
Очень часто «книжных детей», как называл их В.С.Высоцкий, пытаются обвинить в том, что они не знают битв, не знают жизни. Но и это не тот случай, потому что в стихах Елены соблюдена та грань мифа и реальности, когда достигнута гармония, о чем с самого начала стала говорить Марина Кудимова, обращаясь к стихотворению «Сон Сантьяго», написанному по мотивам ранних очерков, которые были положены в основу «Старика и моря».
Надвигается шторм, и мигрень не щадит головы.
В темной маленькой комнате ветер гоняет газету.
Старику все равно. Старику снятся львы,
Мавританский залив и тропически-пестрое лето.
Так прозрачна вода, что нетрудно на дне разобрать,
Как ползут по песку деловитые рыжие крабы.
Океан в тишине чуть качает кровать,
Положив на борта свои мокрые лапы.
Раздвигая тростник, все плывет по волнам колыбель,
И, начавшись однажды, движение длится веками.
«Я тебя не хотел убивать, голубая форель,
Так не мучай меня хоть во сне, шевельни плавниками».
Простыня обмоталась вокруг смуглых жилистых ног,
И подушка всплывает из мрака, как снежная глыба.
Старику все равно. Старику снится Бог,
И он видит, что Бог – это добрая старая рыба.
http://www.stihi.ru/2010/09/11/7436
Согласна, произведение знаменитое, но мне лично интересно было то, как уникальная проза Мастера переливается в стихотворение, насколько она становится органичной.
Марина упрекнула Елену за то, что там нет ничего своего, личного. Вот здесь трудно согласиться, потому что контекст сна уже обращает нас к личному, интимному, это убеждение усиливает и познание о том, что Елена переводила текст в прямом смысле, а еще она переводит прозу в поэзию, в особенную, только ей присущую картину мира. И самое главное, она говорила, что стихотворение раннее, но при этом дерзко беседует со зрелым, всемирно известным писателем практически на равных, вот что, на мой взгляд, есть в этом стихотворении.
Помнится, одна из предшественниц Елены восклицала что-то типа: - Папа, ты любишь Бродского так, как люблю его я.
И тогда и сейчас повторяю, да кто у нас не любит Бродского, не перепевает его, не подражает ему явно или тайно ( это отдельное явление в современной поэзии), а вот такая глубокая любовь к Хемингуэю, на мой взгляд – это тот самый мостик, который соединяет отцов и детей, а может быть дедушек и внуков, затрудняюсь сказать одно или два поколения между ними, но ведет явно к пониманию между поколениями, а это дорого стоит.
Простыня обмоталась вокруг смуглых жилистых ног,
И подушка всплывает из мрака, как снежная глыба.
Старику все равно. Старику снится Бог,
И он видит, что Бог – это добрая старая рыба.
Вот ведь в чем отличие поэзии от стихоплетения, можно написать и о бомже, (сколько было таких стихотворений в передачах) и о всемирно знаменитом старике так, что это не будет раздражать слушателя и резать слух, а врежется в память навсегда. Наверное, и сам Мастер удивленно усмехается на небесах, слыша эти строки.
Что-то подобное случилось когда-то у Игоря Царева, когда он начал читать стихотворение «Бродяга и Бродский», где были оба героя переходящих из одного стихотворения в другое у каждого второго автора, и вдруг:
Вот идет он, пьяненький, в драном валенке,
Намешав ерша, словно ртути к олову,
Но, при всем при том, не такой и маленький,
Если целый мир уместился в голову.
Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..
( И.Царев)
Это примерно тот же контекст, как и у Елены, в котором мы видим, скорее чувствуем, каким значимым может быть и этот образ…
Я так долго остановилась на этом стихотворении именно потому, что это тот редкий случай, когда литературный контекст не только не мешает восприятию, но и работает на самого поэта. Это о личном, хотя бы потому, что Хемингуэй в лирическом контексте - нечто новое, интересное, и важное для постижения не только творчества писателя, и поэта, который взялся за эту тему.
Стихотворение «Суд» тоже звучало в передаче, и снова мы слышали упрек от Марины в том, что эпиграф – это скорее минус, чем плюс для этого текста, тем более, наверное, самая знаменитая строчка из Броского «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать». Но это только на первый взгляд, потому что дальше происходит диалог с Бродским практически на равных, чего тоже до сих пор я лично не слышала до Елены.
Но пока не начнешь видеть сны на чужом языке,
То не можешь назваться ни франком, ни готом, ни галлом.
Кто-то тихо прошел, не оставив следов на песке.
Кто-то тихо сказал, что великое – в малом.
И без эпиграфа понять с кем и о чем говорит автор, не так просто, а дальше даже не Бродский вспоминается, а Тютчев с его мирами и безднами
На рассвете вселенная сходится в каплю росы,
На прозрачных боках изгибаются сосны и дюны.
Там, где «вселенная сходится в каплю росы», вдруг возникают пейзажи, те самые, которые особенно прекрасны в Плесе, и уже Левитан с кистью перед полотном появляется где-то на заднем плане. Но это лично мои ассоциации.
Впрочем, кто-то в чате вспомнил и Северянина, но думаю, что живописи тут больше, чем поэзии, потому что места такие, потому что картины гениальные по своей мощи. Вот уже очевидно что это не среднерусская равнина, или не только она одна, сюда вплетается незаметно и море, и небо, перетекающие друг в друга, действительно «серебро северянинских строк», воспетое Игорем Царевым.
Время – то же, а небо и море как будто не те,
И прибой, полирующий скалы, уж слишком проворен.
Истончается свет. Колокольчик звенит в пустоте,
И пейзаж иллюзорен.
Это еще один рыбак там появляется, только уже Прибалтийский рыбак, ведь только во сне и могут так меняться картины, страны, пейзажи. И самое главное, что ощущается, невероятная многослойность этого лирического повествования, многогранность, мы снимает одно покрывало за другим, чтобы вспомнить еще нечто новое, невиданное, и вдруг на балтийской волне танец невесомых душ.
Удивительный финал, который спаян опять же с эпиграфом из Бродского, который в данном случае просто необходим, так и замыкается незримый круг.
Но внезапно туманится взгляд, и сжимается грудь,
И волна обращается к слуху печальней и глуше.
Не хотят на балтийской воде ни плясать, ни тонуть
Невесомые души.
О значении танца в лирике Елены можно говорить долго, есть целый цикл, даже книга «Ожерелья Саломеи», где каждое стихотворение – это отдельный драгоценный камень для этого ожерелья. Но венчает все образ роковой танцовщицы, которая свела с ума царя Ирода – образ очень сложный, противоречивый, и неизменно интересный для поэтов серебряного века, а сегодня не так часто встречающийся в современной лирике…
Но если вернуться к прозвучавшим в передаче стихотворениям, то «Прощание с героем», отмеченное критиками, оказалось невероятно интересным и важным. Что тут можно сразу вспомнить? «Поэму без героя» А.Ахматовой, конечно. Но со слов Елены мы понимаем, что речь идет о герое романа, который писался четыре года, и вот – роман дописан, и поставлена точка, осталось только устроить прощальный пир.
Для меня лично эта тема невероятно интересна, потому что сегодня тема автора и героя, его появления в реальности так популярна в книгах и фильмах европейских, американских авторов. Чего стоит только трилогия К.Функе «Чернильное сердце», но мы страшно далеки от того, чтобы проникнуться мистикой творчества, понять всю магию книг, их волшебство. И вот первые ласточки появились и тут в стихотворении Елены:
Ты прячешься стыдливо в переплет,
Пока я вырезаю белый китель.
Под ножницами трескается лед –
Твоя трехсотстраничная обитель.
Ты в профиль тоньше бритвы. Встань анфас.
Ступи на стол, потом на пол немытый.
Я вижу в глубине чернильных глаз
Любимый образ, мной полузабытый.
В романах Функе герои способны вырываться из книги в реальность, творить добро и зло, и автору, и чтецу требуется немало усилий, чтобы загнать их назад, и вернуть в мир тех людей, которых они успели прихватить с собой, что и происходит с матерью главной героини. Не сомневаюсь, что Елене прекрасно известна эта трилогия, и она пытается в стихотворении перевести для нас то повествование. Но это иное лирическое пространство, как в квартире Воланда, оно расширяется до невероятных размеров вселенной:
Теперь иди и не смотри назад.
Тебя ждет мир, осенний и прекрасный,
И золотой ручей, и дымный сад,
И Млечный путь, по-августовски ясный.
Казалось бы, парадокс, но это стихотворение критики назвали очень личным, и с ними трудно не согласиться, потому что дальше мы вместе с автором забываем о литературных контекстах, остаемся в том пространстве, где он и она, и становимся свидетелями их отношений, литературный ли это герой? Вопрос останется открытым для слушателя.
Стихотворение не только о литературном творчестве, оно в первую очередь о любви, даже трудно представить себе размышления Елены на тему: «Почему я не пишу о любви» - потому что все здесь о том чувстве, которое «движет Солнце и светила» - и в прямом и в переносном смысле…
Именно это открытие и прибавило лично мне оптимизма, и заставило поверить в то, что потеряно не все, что и передача «Вечерние стихи», и современная поэзия скорее живы, чем мертвы. Если в нашей жизни появилось творчество великолепного Игоря Царева и теперь уже останется навсегда, если вчера читала свои стихотворения в прямом эфире Елена Фельдман – хрупкая, юная и Прекрасная Елена, поэтический дар которой обратно пропорционален ее миниатюрной фигуре, то может быть не все так плохо и в нашем королевстве?
И уже по отношению к ней хочется повторить заключительные строчки стихотворения «Прощание с героем»
Вернись за мной в холодный, темный год,
Когда не станет совести и чести,
И поклянись, что смерть сейчас пройдет,
А дальше – новый том, но вместе.
Вместе.
http://www.stihi.ru/2013/04/11/7988
Конечно, каждому из нас хочется идти по жизни рядом с настоящим поэтом. Когда меня упрекали в том, что я завидую той, которая не пишет о любви, я лично хихикала, дивясь наивности и спеси тех авторов. Завидовать Елене - праздное занятие, остается радоваться, что она у нас есть, читать и слушать ее и дальше, ведь у нее все еще впереди….
Да, и конечно, в финале, несколько слов благодарности в адрес Игоря Борисовича Настенко.
Я уже говорила на вечере Игоря Царева о том, что это он спасает для нас Поэтов, являя их миру. Так как в разных странах мира спасатели пытаются в момент катастрофы сохранить людские жизни, он спасает Поэтов, которых без него мы бы не смогли увидеть и услышать, возможно, никогда…
Свидетельство о публикации №215052100542
спасибо за Ваш труд и за радость открытия!
с уважением и симпатией,
Светлана
Светлая Ночка 21.05.2015 14:08 Заявить о нарушении
Я их на Стихах поправила, а тут забыла, беда прямо.
Любовь
Любовь Сушко 21.05.2015 15:23 Заявить о нарушении