Сказы деда Савватея. Блажь

БЛАЖЬ

 - Девчонки! Здравия желаю!- дед Савватей, приподнял над своею сивой головой старую, линялую фуражку, с треснутым козырьком, раскланиваясь со старухами, сидевшими на ступеньках сельского магазина, в ожидании привоза свежего хлеба. С мешками и кошёлками, с дальних концов села и отдельных хуторов, старушки приходили, раз, а то и два в неделю за белым и чёрным, как в народе называли. Набирали по многу, часто ходить некогда, дела. Взвалив на спину, согнувшись шмыгали обратно. Бывало часами просиживая перед закрытой на большой навесной замок дверью, пользовались возможностью, чтобы узнать все сельские новости, сплетни, а ещё, директивы и распоряжения районного начальства. Сидели, зубоскалили с проходившими мимо, горевали, узнавая о кончине кого-то из знакомых, радовались за вновь народившихся, а отправляясь в обратную дальнюю дорогу, по пути пытались обдумать услышанное, проанализировать сказанное и, подойдя к своей калитке, окунутся в быт, в свои, животрепещущие проблемы и отложить услышанное ранее в дальние уголки памяти или вовсе забыть, за ненадобностью.
 - Привет, Савватей! Всё шмыгаишь своимя валенкими, неуёмнай!- со смехом громко ответила на приветствие женщина, лет пятидесяти, натягивая подол, вздымаемого ветром платья, на колени,- садися в очередь, за мной будешь! Еле дождалася, надоть отбежать мене, вона в тот домик,- она указала на уборную, стоящую поодаль за кустами сирени,- да никто не занимаить, и всё тута! Ты таперя крайний, понЯл?
 - Моя Марья Ермолаевна вчера хлеб брала, нам-то много не надо, но очередь подержу, беги уж, молодуха!
   Действительно, самая молодая их всех оказалась! С кряхтением дед Савватей присел среди старушек, те разулыбались, оживились, задвигались, стали поправлять платочки, одёргивать передники.
 - Слышь, Петровна,- обратился дед Савватей к худенькой, меленькой старушке справа от себя,- как там поживает твой Яков Иваныч, здоров ли?
 - А чаво яму подеется?- встрепенулась Петровна,- чудить, без гармони!
   И на вопросительные взгляды окружающих, пояснила:
 - Надысь, просить у мене горохнутого супу, дюжа любить, да на рёбрушках свиных, главна. Ну што жа, ладноть, думаю. Нашла у сабе в шкапе холщёвай мяшочек с сухим горохом, позатого году. Размочила яво и наварила супу, как и велено. Вот уж хвалил! Две миски зараз слопал, довольнай был. Тута слухаю, бегаить по зале, за пузу схватилси, стонить и кричить:
 - Ой, разорвёть! Ой, силов нету!
 - Главно кошку Муську пугаить:
 - Уводи детёв своих скорея! Сичас обстрел будить, автоматнай, очередями! Ладно пятки сабе отстрелю, а котяткав-та жалка!
 - И мене пошёл матюкать, мол чаво такого наварила, пузу схватало, крутить. Вота и делай мужукам добро посля етава.
   Все покатились со смеху.
   Вернулась повеселевшая молодуха, потянулась, подняв вверх руки и вдруг пропела с притопом:
 - У мене милёнак есть, срам по улице провесть. Рот огромнай до ушей, хоть завязочки пришей,и-и-ех!
   Старушка в тёмно-синем, в маленьких беленьких цветах платочке вздохнула, утерев рот ладошкой:
 - Насидисси, наговорисси и напоёсси частушек досыти, пока хлебушка-та дождёсси.
 - А чаво жа,- весело усмехнулась молодуха,- частушки с нами всю жизню. Помню, в детском саде мои-та дети всё пели:
 - К нам гости пришли, дорогие пришли, мы не зря кисель варили, пироги пекли.
 - А в школе, помню тожа:
 - Подружка моя, как тебе не стыдно, на уроке булку ела, думаешь не видно?- а та подбоченилася, да отвечаить:
 - Подружка моя я её не ела, раз пятнадцать откусила, больше не хотела! Во как! Да и потом, какой запой аль свадьба без частушкав-та? Всю жизню с ними. Весялея живётся!
 - А знаете,- встрял дед Савватей,- частушка может и жизнь разрушить, да. Не верите?
 - Да хто жа в такое поверить? Выдумщик ты, Савватей!
- Да? Тогда слушайте! Мне историю эту старинный дружок рассказать, в их селе было дело. 

   Парень был в автохозяйстве один, Колька Бучнев, да уж и не парень, поди, мужик. Тридцатый год ему шёл. Армию отслужил, учёбу закончил и работал шофёром на полуторке. Все его дружки переженились давно, дети, свои хозяйства, а он всё с родителями проживал. Была у него сестра, так та, как водится, ушла в семью мужа.
   Мать часто горевала, говоря:
 - Ты ба жанилси, Колюня, тяжело нам с отцом стало, уж не молоденькия. Скотины скольки, мотри! Мы ба её перевели давно, да надеимси, вота образуется поди новая-та семья, всё спонадобится. А гарод, а дом? Всё на мене. Ноги уж гудуть, не ходють.
   Колька, набычившись отвечал одно и то же:
 - Погодите, маманя! Я свою жду, говорил же. Что бы красивая была, пела, выступала на сцене, а я бы сидел в зале, в первом ряду, гордился! Все бы любовались на неё, а она - только моя! Я ж с детства о такой мечтал, помните, поди?
 - Эх, блажишь всё! Мотри, состарисси в мячтах,- мать, в сердцах, медленно вразвалку уходила в горницу, шмыгая носом.
   На работе - те же разговоры:
 - Блажь, блажь это, Колян!- наседал пожилой механик,- родителей пожалей, дурень. Где тебе здеся артистку найти, певицу? Окстись!
   Ребята, дружки, тоже, в одну дуду - женись! Так продолжалось не один год и постепенно все свыклись с мыслью, что Колька - засиделый холостяк!
   Пока бобылём его не называли, при родителях жил, но дальше, если так пойдёт, безрадостное будущее ожидало Кольку.
   Однако, волнения на этот счёт оказались преждевременны!
   Случилось однажды чудо! После сбора урожая, осенью, с село с концертом приехал автобус артистов из районного центра, что почти в сорока верстах.
   Колька, как и другие члены их дружного коллектива, отличившиеся на полевых работах, восседали на первых рядах в зале клуба. Уже получили грамоты и ждали начала концерта. Зал переполнен, народу набилось много, в проходах сидели и стояли. Наконец, началось!
   На сцене читали стихи, выполняли акробатические этюды, солировали на гармониках и балалайках, в общем - всё как всегда. Программа хорошая. Однако, ближе к середине, конферансье, с пафосом и каким-то подвыванием, видимо копируя, не удачно правда, столичных, объявил публике:
 - Выступает заслуженно уважаемая, победительница многих, в том числе и областных конкурсов исполнителей частушек и народных песен, любимица публики, гордость нашего района - Мария Горохова! Встречайте!
   Все зааплодировали.
   На сцену вышла, точнее выкатилась буквально, невысокая, полная, лет сорока, приятной наружности женщина. Волосы, гладко причёсаны, а коса уложена, короной, вокруг затылка. Улыбка дружелюбная, открытая, губы алые, щёчки румяные - яблочко прям, наливное! Одета в атласный бирюзовый сарафан, с вышитой каймой, белую шифоновую блузочку, а на шее - бусы в три ряда - прямо русская красавица! Следом за нею вышел длинный и худой, как жердь баянист. Мария качнула головой, прозвучал проигрыш и понеслось!
   С притопом, дробью, застучали её каблучки по сцене, полные белые руки крендельком на пышной груди, в пальцах зажат кружевной платочек, которым время от времени певица помахивала!
 - Милый мой гуляй со мной, зачем же мне гулять одной!- громко, звонким голосом пропела Мария.
   Механик толкнул локтем рядом сидящего шофёра и показал глазами на Кольку. С тем происходило что-то невероятное! Он с покрасневшим, в испарине лицом, приоткрытым ртом, не сводил глаз со сцены! Казалось, что даже приподнялся над сиденьем кресла, весь напрягся и сглатывал слюну, не закрывая рта.
 - Во, как забирает!- покачал головой механик,- кажись нашёл себе артистку Колян.
   А со сцены, как из рога изобилия, сыпались частушки, одна другой забористей!
 -Я у Коли в коридоре каблуками топала, я за то его любила, что конфеты лопала!
   Ну всё! Николая было не удержать! Он, в невероятном возбуждении тёр влажными ладонями брюки на коленях, весь подавшись вперёд, не сморгнув поедал глазами Марию Горохову. Потом повернувшись к соседу, произнёс с придыханием, осипшим враз голосом:
 - Дождался! Моя будет!
   Когда, под оглушительные аплодисменты многократно раскланявшись, ушла со сцены певица, Колька ещё некоторое время ошарашенно сидел, да вдруг сорвался и, протискиваясь сквозь толпу в дверях зала, выбежал на улицу. Там он трясущимися руками зажёг спичку, закурив папиросу, жадно затянулся раза три и, в нетерпении раздавив её каблуком, решительно направился к водителю автобуса, копавшемуся под капотом.
 - Эй, друг,- обратился Колька и из-под капота вынырнула голова водителя,- спросить тебя хочу.
   Тот, поняв, что разговор не скорый, спустился вниз, вытирая руки тряпкой:
 - Ну! Об чём?                - Певица эта, Мария Горохова,- осторожно начал разговор Николай,- свободная или как?
   Водитель хмыкнул:
 - Чё, зацепила?,- и, почесав затылок,- покуда свободна, кажись. А так-та раза три, поди в замужестве была, да. Гужом вокруг неё ходят мужуки и ты хошь попробовать? Валяй! Только думаю, не гожА она для семейной жизни, баловство одно на уме, хотя уже не молоденькая.
   Кольке были неприятны такие речи о предмете своего воздыхания.
 - Ну, это мы ещё поглядим, про баловство. У меня, пожалуй, не забалует,- самонадеянно закончил он разговор.
 - Тебе виднее, попытка - не пытка,- миролюбиво пробурчал водитель и скрылся под капотом автобуса.
   В общем, как там у них всё завязывалось - история об этом умалчивает.
   Однако, поездив некоторое время в райцентр, привёз таки Колька, с чемоданом в родительский дом свою любимую, Марию Горохову. Обаял, стало быть!
   Мать с отцом вышли встречать суженую на крыльцо. Увидев, что она гораздо старше сына и поняв, что внучат не будет, мать охнув, осела где стояла. Под руки сын с мужем оттащили её к скамейке и усадили там. Проследовала Мария в дом, пройдя через зал и оглядевшись, решила, что спальня родителей, теперь будет комнатой молодых. Вещи их живенько перетащил Николай в небольшую, с выходом в кухню запасную, маленькую комнатку. В шкафу развесила молодая жена пару концертных сарафанов, от которых Колька пришёл просто в неописуемый восторг, тут же пообещав накупить множество новых украшений, ткани и всего необходимого для нарядов. Потом посидели молодые с родителями за праздничным ужином, желая наладить контакт. Молодуха, выпив, на радостях не один бокал вина, принялась зычно на весь дом петь частушки, а Колька слушал, млел от счастья, душа его ликовала, что не скажешь о родителях, те, прямо сказать - сникли.
   Начались будни, семейная жизнь молодых.
   Каждое утро, Колька тихо, на цыпочках выходил на кухню, осторожно прикрывая дверь, чтобы не скрипнула. Приложив палец к губам, знаками просил мать о завтраке, быстро поев, уходил на работу. Ближе к полудню, когда мать завершала уже приготовление обеда, выплывала в атласном, ярком халате до пят молодая жена. Молча, кивнув только, шествовала сначала во двор, потом поплескавшись у рукомойника, наполняла горячей пищей тарелку и с ложкой, ломтём хлеба скрывалась в своей комнате. Чем она там занималась, мать Кольки не знала, но появлялась Мария вновь незадолго перед возвращением сына с работы, опять кушала что-нибудь молочное, вроде творога со сметаной или блинчиков с ряженкой, причём делала это у себя в комнате не вынося даже грязную посуду. Это делал Колька, приходя с работы. Вечером наряжалась Мария и молодые отправлялись в клуб, на фильм или танцы. Часто просила Кольку купить вина и конфет. Закрывшись у себя в комнате - пировали, да так, что поднимался молодой утром с головной болью, на работу шёл чернее тучи, а жена спала до обеда. Конечно, о какой-то помощи по хозяйству говорить излишне, куда там! Ещё и прибавилось старикам хлопот. Бывало улягутся на покой, после тяжёлого для них уже дня и только задремлют, как всполошит зычный голос Марии:
 - Голубые, голубые, голубые небеса, почему, когда целуют, закрываются глаза!
   И после некоторой паузы:
 - Полюбила лейтенанта, а майор мне говорит, у меня ремень по шире, босоножки будем шить!
   Ну и множество непристойных, прямо сказать, похабных частушек горлопанила молодая, слыша которые мать вздыхала и крестилась, сидя на постели.
    Надо сказать, что Колька, выполняя свои обещания, заваливал любимую подарками, отрезами на платья и концертные необходимости. Растрачивая полностью заработанные деньги, проживались за родительский счёт. Но это мало их тревожило. На робкие возмущения матери, по поводу ленивого бездействия молодой, раздражённо отвечал:
 - Да дайте вы ей войти в колею, обжиться на новом месте, привыкнуть! Она вообще не по хозяйственным делам, она - пе-ви-ца! Натура тонкая!
   Ну что тут скажешь?
   А вот народу-то рот не заткнёшь! В селе бурно обсуждали события в семье Бучневых. Известно же - село всё видит, слышит, а чего не знает - додумает, имеет на это право! Бабы наперебой осуждали Марию:
 - Подумаешь,- говорили с возмущением они,- частушечница! Да мы тута их испокон веку поём по всякому случаю, и не хуже её, ещё и заковыристее.
 - Взгромоздилася на шею старикам - нахалюга!- негодовали другие.
 - Сарафанами да телесами необъятными окрутила мужука,- вторили старушки.
 - Пропал Колька! Поди такой жизни и добивалси!- подсмеивались, в душе жалея приятеля, мужчины.
   А в доме Бучневых, меж тем - разлад!
   Возвращается Колька с работы, а жена в рёв. Скучно! Неинтересно ей! Он, прямо растерялся, не зная чем ублажить. Так несколько дней поныла и решила съездить к себе в райцентр, развеяться, с подругами повидаться, вообще - сменить обстановку. С тяжёлым сердцем отпустил её муж.
   Отсутствовала Мария с неделю, а то и больше. Слухи доходили, мол весело проводит время, развлекается. Мать, жалея сына, утирала слёзы, отец вздыхал, но в отношения молодых не лезли. Мудро!
   Пару раз Николай за женой ездил - рано оказалось, ещё не развеялась, возвращался один, хмурый.
   Лёжа одиноко на супружеском ложе, обуреваемый противоречивыми чувствами, думал:
 - А дальше,- возникал вопрос,- как жить-то?
   Наконец супруга явилась и всё покатилось как и прежде было. Колька немного успокоился, к такому ритму он уже вроде и привык. Буквально дней через десять, вечером, разгуливая по комнате в ночной рубашке Мария, томно потянувшись, необычно вкрадчиво пропела:
 - Ой, Коля! Сердцу больно! Любила - довольно!
 - Это ты о чём?- как-то насторожившись сразу, спросил муж.
 - Да это просто частушка такая, глупыш!- улыбнулась она, перелезла через него к стенке, отвернулась и вскоре уснула. Колька долго ещё, снедаемый смутными сомнениями и предчувствиями лежал, глядя в потолок.
   А по утру случилось вот что.
   Как только Николай отправился в автохозяйство, из комнаты их раздались шорохи, стуки, возня.
- Не уж-то совисть проснулася, уборкой занялася,- удивилась мать.
   Но выйдя из комнаты Мария не попросила ведро или тряпку, а умывшись и сытно поев, опять скрылась за дверью. Ближе к полудню, возле их дома раздался непривычный сигнал легковой машины.
   Мать выглянула в окно:
 - Батюшки-светы!
   Перед крыльцом стояла, блестя хромированными частями, легковая машина «ПОБЕДА»! Мужчина, в большой кепке с чёрными усами, ходил вокруг, протирая стёкла тряпочкой, явно кого-то ожидая.
   Дверь из зала неожиданно распахнулась и, пыхтя от натуги вывалилась оттуда Мария. Она тащила чемодан. Молча проследовав мимо оторопевшей матери, вытащила все свои вещи на крыльцо, и приветливо улыбающийся ей владелец авто, уложил их аккуратно в багажник. Затем молодая взгромоздилась на переднее сиденье, мужчина услужливо помог, машина тронулась, выдавив из себя несколько резких, пронзительных сигналов курам, валявшимся в песке и под их испуганное кудахтанье, укатили в клубах пыли.
   Буквально вскоре, откуда-то узнав о событии в своём доме, подъехал на полуторке Колька, резко затормозив, выскочил из машины, выслушал сбивчивый, ничего не объясняющий рассказ матери, и рванул в погоню:
 - Догоню! Верну! Как же так, уехала! С кем? Куда?- вопросы бились в мозгу. Однако, проехав километров пять, вдруг, как бы прозрев, остановился и положив руки на руль, уткнувшись в них головой, горько заплакал. А в голове, как заевшая пластинка, всё крутилась и крутилась частушка:
 - Ой, Коля! Сердцу больно! Любила - довольно!

   Дед Савватей закончил сказ, посидели молча, обдумывая услышанное.
   Старушка, в синем с беленькими цветочками платочке, сплюнула, в сердцах в сторону:
 - Тьфу, ты! Попадётся жа такая поганка, жизню спортить!
 - Да, тута уж не частушки виноватыя, а частушечница, да и Колька етот хорош! Жалости к родителям в ём не было, баловень, однем-та словом, пустышка!
 - А вон и хлебушек везут, вовремя мы управились,- перебил её мысли дед Савватей, - ну, прощевайте, девоньки! - опираясь на бадик, тяжело поднялся и направился в сторону своего дома.
   Громко споря, перебивая друг друга, женщины принялись восстанавливать очередь, выяснять - кто за кем. Жизнь пошла своим чередом.