Меж двух династий

     На Федоре Иоанновиче, сыне Иоана IV Грозного
от первой супруги его Анастасии Романовны,
закончилось правление династии Рюриковичей.
11 июля 1613 года был повенчан на царство
молодой Михаил Федорович - основоположник
новой династии - Романовых. В междинастический
период Русью правил Борис Годунов, род которого
происходил от татарского мурзы, поступившему
на службу к московскому князю за 200 лет до того
времени. На этот же период междинастического
правления выпало Смутное время в истории страны.

                Автор.


     При Федоре Иоанновиче и в первые годы
царствования Годунова Россия достигла пика
своего могущества. Закрепилось присоединение
Иваном Грозным Поволжья, там строились города:
Царево-Кокшайск, Санчурск, Саратов, Царицын.
В состав государства вошла Западная Сибирь.
Был сделан большой шаг в "Дикое поле" - гораздо
южнее прежних оборонительных сооружений здесь
возвели новую систему крепостей: Чернигов,
Путивль, Рыльск, Кромы, Белгород, Оскол, Воронеж,
Валуйки, Елец, Курск, Орел, Ливны...
     Россия имела первоклассное для той эпохи
войско. Стоило напомнить, что регулярных армий
тогда еще не было ни в одной европейской стране...
     "По прибору" служили стрельцы, казаки, пушкари.
Второй в Европе, после Турции, Россия создала
при Василии III корпус отборной профессиональной
пехоты, стрельцов...
     Пушкари были профессиональными артиллеристами,
а казаки - иррегулярной пехотой, набираемой
из вольных людей со своим оружием и снаряжением...
Имелся 5-тысячный гвардейский корпус из иностранных
наёмников...
     В России изготовлялось отличное оружие. Брони
были легче, надёжнее и удобнее кирас европейской
конницы - кольчуга из 50 тыс. колец весила всего 6-10 кг.
     Наряд (артиллерия) делился на стенобитный
и полевой, по количеству и качеству артиллерия
считалась чуть ли не лучшей в мире.

                В.Шамбаров. Тайна
                воцарения Романовых.


     По словам летописца, бояре "разделяхуся надвое:
Борис Федорович Годунов с дядьями и з братьями,
к нему же присташа и иные бояре и дьяки, и думные,
и служивые многие люди; а другую же сторону князь
Иван Федорович Мстиславский, а с ним Шуйские,
и Воротынские, и Головины, и Колычевы, и иные
служилые люди, и чернь московская".

                Руслан Скрынников.
                1612 год.


                Глава 1.

     - Сколько же можно колотить себя перстами по лбу, - ворчал боярин Годунов, нервно расхаживая по покоям и неприязненно глядя в сторону царской молельни. - И без того умишком бог обделил, а так и останнее вышибет. Уродил же Иоанн Васильевич такого отпрыска себе на несчастье, нам на горе...
     Подойдя к запотевшему слюдяному оконцу, сквозь которое ничего нельзя было разглядеть, он распахнул его и выглянул наружу. По размокшей от недавнего дождя улице бродил разношерстно одетый народишко, не обращая никакого внимания на появившегося в окне царедворца.
     - Тьфу, - в сердцах плюнул он наружу, но услышав звук открываемой двери молельни, обернулся.
     - Ты бы затворил окошко-то, шурин, - проговорил молодой государь, еще не отошедший от молитвы. - Зябко нынче что-то, промозгло...
     - Эко развезло землю-то, - проворчал Годунов, прикрывая створку окна.
     - Я гляжу - не в духе ты, - наставительно заговорил царь Федор. - Сердиться - нечистого тешить...
     - Нечистого-то не мы с тобой, другие тешат, - возразил ему тот. - Да ты не мечись по покоям-то, присядь, да и говори толком, с чем пришел. А злобу-то оставь, не помощница она.
     Годунов сел напротив государя и заговорил:
     - Брожение среди бояр намечается - каждый гнёт в свою сторону, выгоду ищет, забыв о том, для чего их на совет-то приглашают. Разбаловались они без строгости, кою твой покойный батюшка наводил на них. Надо дела государственные вершить, а они токмо о себе и пекутся.
     - Что же мне, казнить их выборочно? - усмехнулся Федор Иоаннович. - Чай хватит кровь-то лить, я вот до сих пор грехи батюшкины отмаливаю...   
     - Сын за отца - не ответчик. Отмаливай,не отмаливай, а там с него спросится.
А нам здесь следует дела решать по разумению для государства.
     - Так что же ты хочешь? - спросил молодой государь.
     В это время дверь отворилась и вошла жена царя, родная сестра Годунова.
     - Иринушка, - воскликнул царь. - Подь к нам.
     - Здравствуй, братец, - поздоровалась она с Годуновым. - Как сам, как там наши домашние?
     - Обижаются на тебя - забываешь, редко заходишь, - глянул на сестру боярин.
     - Зайду, обязательно зайду, - проговорила она, садясь рядом с мужем. - О чем разговор?
     - Да вот, шурин хочет, чтобы я с боярами был строг, как батюшка, - улыбнулся Федор жене. - А милосердие в государевых делах считает помехой.
     - Как же без милосердия? - Ирина вскинула глаза на брата. - Чай мы не татарове бесчувственные и безбожные. Зачем лишний грех на свою душу брать?
     - Нельзя управлять государством без жестокости, - стоял на своем Годунов.
     - Строгость да, нужна, но жестокость..., - государь поморщился. - Хорошо, я поговорю с боярами в думе...
     - Вижу, ты чем-то обеспокоен, государь, - после небольшой паузы проговорил Годунов. - И молиться стал чаще и дольше. Что тебя гнетёт?
     - И впрямь, Феденька, - повернулась к мужу Ирина. - Я тоже заметила, что ты порой сам не свой. Ты бы облегчил сердце-то, ведь мы тебе не чужие и окромя нас у тебя никого нет.
     Помолчав недолгое время, государь ответил:
     - Как-то не по-божески получается с братцем Дмитрием. Малец он совсем, а брошен, словно щенок... Душа о нём скорбит. Кровь-то у нас одна - батюшкина.
     - Кабы так, - усмехнулся шурин. - Не зря же твой батюшка выслал последнюю жену свою Марию Нагую в Чудов монастырь. А он знал, что делал!
     - И верно, Феденька. Что душеньку-то зазря травить? Не тобой он сослан, не тебе и скорбеть по нему, - поддержала Ирина брата.
     - Так-то оно так, да все же, - неуверенно проговорил Федор. - Умом-то я это понимаю, а вот сердце-то иной раз колотится. Токмо у икон за молитвой и успокаиваюсь.
     Брат и сестра переглянулись, после чего Ирина заговорила:
     - Ты бы на охоту съездил, вот там душу-то и отведешь. Измаялся совсем, не бережешь себя...
     - И впрямь, государь, - поддержал ее Борис. - В терему-то сидеть - токмо скуку разводить.
     Федор улыбнулся:
     - А и впрямь, вот возьму и поеду. Ты уж, шурин, распорядись там. А с боярами я поговорю. Завтра соберутся и пристыжу их.
     Годунов горько усмехнулся и равнодушно промолвил:
     - Поговори, поговори, государь. Дозволь удалиться - я распоряжусь насчет охоты.
     - Ступай, шурин, - махнул рукой Федор и приник к супруге.
     Боярин поклонился, не особо ломая тело в пояснице и вышел, еще раз глянув на сестру.
     Домой он вернулся, одолеваемый тяжелыми думами, но увидев домочадцев, растаял.
     - Батюшка пришел! - одновременно закричали ребятишки, бросаясь ему навстречу.
     Он обнял их и спросил:
     - А матушка где?
     - Распоряжается обедом, - загалдели те.
     - Обед - это хорошо. А вы не шалили здесь без меня, не обижали друг дружку?
     - Нет, - ответил за всех самый младший сын.
     - Вот и ладно, вот и хорошо. Мы - Годуновы, не забывайте об этом и поддерживайте друг друга всегда и во всем, а сейчас марш мыть руки - время обедать.
     После обеда хозяин занимался с детьми, когда вошедший холоп доложил о приходе управляющего Никиты Изотова.
     - Зови, - коротко бросил боярин. - Да принеси бражки. А вы, ребятишки, идите к матушке, мне надо поговорить по важному делу.
     Едва дети вышли, как в комнату вошел крепкий мужчина одних лет с хозяином.
     - Звал, боярин? - спросил он после того, как перекрестился на красный угол.
     - Проходи, садись, - ответил тот.
     Разлив брагу по чашкам, он предложил:
     - Выпей для сугреву.
     После того, как брага была выпита, Годунов спросил пришедшего:
     - Сколь годков мы с тобой знакомы, Изот?
     - Так, почитай, поболе десятку.
     - Я когда подводил или обидел?
     Тот удивленно вскинул брови.
     - Чего это ты о том заговорил, боярин? Ай я сделал что не так?
     - Да нет, просто мне нужен человек, которому я могу доверять и надеяться, как на самого себя.
     - Разве я могу забыть, как ты меня от петли спас в опричнине-то, когда Иван Васильевич, упокой, Господи, его душу, осерчал на меня? Кабы не ты, не сидел бы я перед тобой. Рази такое забудется?
     - Ну, вот и ладно, вот и хорошо.
     - А ведь ты меня не за этим позвал, - начал было Изот, но Годунов поднял руку, заставив его замолчать.
     - Что бояре мыслят? Завтра совет, я должен знать, что они замышляют. Что твои людишки говорят?
     - Некоторых бояр не след опасаться - они на твоей стороне. А вот Басмановы, Голицыны, Масальские - с этими нужно держать ухо востро. Разузнать-то многого не удалость, но подозрительно то, что они собираются и шепчутся. А это неспроста - коль ничего дурного не замышляют, так чего таиться?
     - О чем шепчутся, проведал?
     Изот замолчал, опустив голову.
     - Ну! - прикрикнул на него хозяин.
     - Дак одно и тож, - поднял голову Изот. - Что вместо слабого на голову царя правишь ты, а настоящего наследника сослали в Чудов монастырь. Особо горячатся Нагие...
     - Понятное дело - наследник-то из их рода, от Марии Нагой. Только вот от кого она его нагуляла..., - усмехнулся Борис. - Так они и впредь будет, пока их не успокоишь.
     Изот внимательно посмотрел на хозяина.
     - Об этом опосля поговорим, - ответил боярин на немой вопрос Изота. - Но подумать следует. На нас не должно падать подозрение. Здесь спешить нельзя.
     - Знамо дело, - согласился с ним бывший опричник.
     - Ладно, иди думай, - отпустил его Годунов. - У меня дел невпроворот...
     После ухода Изота, служащего у боярина управляющим крупным имением и имеющим неплохой доход, Годунов задумался. И было о чем - со строптивыми боярами и князьями становилось всё труднее работать, а царевич Дмитрий с возрастом мог стать серьёзной помехой в осуществлении его планов. Сейчас-то он совсем еще сосунок, а уже разговоры пошли о нём, как о преемнике на престол. Дальше только хуже будет... Чем взрослей он будет становиться, тем больше сил наберутся Нагие и другие его супротивники.
     Ночью Борису не спалось, и он долго ворочался в постели. Не выдержав, супруга спросила:
     - Тебя что-то беспокоит? Выпил бы кваску - успокаивает.
     - Какой тут квасок, - передразнил он ее. - Разве им зальёшь свои думы, что в голове жужжат, словно пчёлы в борти... Спи давай!



                Глава 2.

     После заутрени государь отправился на заседание боярской думы. Шагающий рядом с ним Годунов уговаривал царя быть твёрдым в общении с боярами.
     - Ну, Господи, благослови! - перекрестился Федор Иоаннович, прежде чем войти в помещение думы.
     При его появлении те встали и низко поклонились. Устроившись на троне, взмахом руки государь позволил им садиться. Оглядев присутствующих, Федор Иоаннович тихо заговорил:
     - С божьей помощью, у нас в государстве, кажется, идёт всё ладом. Я не строг, как мой батюшка, посему требую не пользоваться моим спокойным характером, принимая спокойствие за слабость.
     - Да что ты, батюшка-государь!
     - Как можно?!
     - Да мы за твоей спиной, как за каменной стеной, - загомонили бояре.
     Государь поднял руку, призывая к тишине. Голоса замолкли, бояре ждали, что будет дальше. А тот продолжил:
     - До меня дошло, что меж вами назревает раздор и даже недовольство. Не гоже это, не по=христиански, не по-людски. В мире, в согласии надо решать все вопросы, распри нам ни к чему - они мешают делу.
     Некоторые из бояр злобно глянули на Годунова, сидящего по правую руку от государя. То смело смотрел перед собой, словно не замечая их.         
     - Хочу посоветоваться с вами по двум вопросам, - продолжил государь, сделав вид, что не замечает этого перегляда. - Прежде всего, прибыл посланник с благой вестью - из святого града Константинополя к нам едет светлейший патриарх Иеремея. Своего патриарха у нас нет - негоже это, а руководить нашей церковью издаля затруднительно. Вот я и подумал предложить ему стать нашим, русским патриархом, чтобы он здесь, на месте окормлял свою паству и нас с вами.  Что скажете на это, бояре?
     - Давно пора...
     - Дак, а чего - и впрямь нужен свой патриарх...
     - Согласится ли он? - снова вразнобой заговорили бояре.
     - Ну, вот и добро, - кивнул Федор Иоаннович. - Тако и сделаем.
     - Не к его ли приезду возводят колокольню в Кремле? - спросил кто-то из бояр.
     - Скорее, к избранию патриарха на Руси, - коротко ответил за царя Годунов. - А кто им избран будет, время покажет.
     Среди присутствующих прошел легкий ропот, но Годунов, словно не заметив этого, продолжил:
     - И назвать эту колокольню именем батюшки государя нашего Федора Иоанновича, много великих дел сотворившего для России.
     Наступившую тишину нарушил государь:
     - Что молчите? Ай не согласны?
     - А чего, согласны...
     - Быть по сему, - снова загомонили бояре.
     - Так и быть, - заключил царь, полагая вопрос решенным. - А теперь я хочу, чтобы боярин Годунов рассказал о деле, которое он выносит на наше усмотрение.
     Бояре и князья насторожились, явно не ожидая от замыслов Годунова ничего хорошего для себя.
     А тот встал и начал долгий разговор:
     - У каждого из вас, бояре, есть одна общая беда - мы никогда не знаем, сколько у кого народишку сегодня и сколь будет завтра. Вольность, данная холопам, приводит к тому, что когда наступает страда, людишек для поля не хватает - кто-то ушел от хозяина, кого-то переманили соседи. Отсюда поруха хозяйствам.
     - Это так...
     - Правду говоришь, боярин...
     - Никакой управы на них нет, - снова забубнили бояре. Видно было, что эта вольность холопов дорого им обходится и волнует - управлять хозяйством в таком случае очень затруднительно.
     - А ты что замыслил, боярин, - спросил Годунова кто-то из присутствующих.
     - Закрепить их в вечное пользование за хозяевами, - ответил тот.
     - Как?
     - Царским указом, - ответил Годунов. - А того, кто без спроса убежит, возвертать и наказывать со всей строгостью, чтобы другим неповадно было.
     - Им только объяви, они тут же разбегутся, - махнул шапкой Басманов.
     - От тебя и так незнамо сколь сбежало, - засмеялся князь Голицын. - Крут ты непомерно...
     - А ты их и пригрел, - насел на него Басманов.
     - А чего же не пригреть, коли они от тебя бегут сломя голову, - усмехнулся тот.
     - А чего с беглыми-то делать? - сквозь общий гвалт обратился князь Махальский к Борису Годунову.
     Государь поднял руку, призывая всех успокоиться. Споры прекратились, но кто-то еще негромко ворчал.
     - Расшумелись, словно бабы на базаре, - тихо проворчал он. - Аж голова от вас разболелась. Дайте договорить боярину.
     Он кивнул шурину, позволяя тому продолжить.
     - Я полагаю, что, во-первых, царский указ до поры до времени должен быть тайным и холопам о том не говорить. Иначе поднимется бунт. Во-вторых, под видом того, что государь хочет знать, сколь у него народишку в государстве, переписать всех с их принадлежностью тому или иному хозяину. И только потом объявить всенародно о крепости.
     - Хитро задумано, - согласился боярин Шуйский.
     - А как быть с теми, кто уже убежал? - не отставал Басманов.
     - Что с воза упало, то пропало, - засмеялся Голицын.
     - Стало быть, мои холопы, коих ты пригрел, теперя твоими станут? - взвился Басманов, готовый ввязаться в драку. - Я их кормил, ростил, а ты...
     - Ну-ка тихо! - прикрикнул на них царь. - Драться во дворе станете. Принимаете ли решение о переписи и крепости?
     - Давно пора...
     - Само собой...
     - Порядок нужон, а то разбаловались, - разрозненно заговорили думцы. И только Басманов пыхтел в негодовании, опустив голову долу.
     - Это не всё, - снова заговорил Годунов. - Сейчас беспокойно у нас всюду. Вон еще при покойном государе Иоанне Васильевиче шведы отобрали у нас городишки Ям, Копорье, Иван-город. Вернуть их надо, показать им, что своего не отдадим, тем паче, что ныне шведы не так сильны, как ране. На юге беспокойно - надо там крепости ставить. В Сибири укрепляться - поставить там несколько городов, словно крепости, чтобы все знали: Сибирь - наша!
     - Где же войска-то столько взять? - спросил кто-то их бояр.
     - А вот тут нужно подумать, - ответил Годунов.
     - Думай - не думай, а оно само не родится, - огорченно откликнулся Голицын.
     - Не родится, - согласился Годунов. - Посему предлагаю каждому боярину, каждому помещику, коим были жалованы поместья с людишками, непременно вменить в обязанность отдавать взрослых детей по первому требованию государя, оснастив их оружием и обмундированием, а также приводить конных и пеших вооруженных холопов.
     - Эва чего захотел! - не сдержался Басманов. - А работать за них кто будет? Чай, не ты, боярин...
     Дума снова зашумела, словно потревоженный улей.
     Федор Иоаннович посмотрел на Годунова и, заметив лёгкий кивок шурина, как они сговаривались заранее, поднял руку, дождался тишины и сказал:
     - Брать задумано только на время похода, потом они возвернутся к хозяевам. А потом: не могу же я забрать у вас всех холопов - я их просто не прокормлю!
     Думцы засмеялись, оценив шутку государя.
     - Сами понимаете - нельзя нам без этого, - продолжил Годунов. - А то мы сызнова, как прежние князья, не только передерёмся друг с другом, но и щипать нас станут все, кому не лень. Помните набеги хазар, половцев, литовцев, шведов, венгров? А мы должны иметь войско мощное, крепкое, готовое собраться в короткий миг. Тогда никакой супротивник нам не будет страшен.
     - Дело боярин говорит, - поддержал Годунова князь Иван Петрович Шуйский. - Без хорошего войска нас постоянно трепать будут, наплачемся еще...
     - Согласны ли, бояре? - спросил государь.
     - Коли надо, так что...
     - Согласны...
     - А посля похода вертать всех назад, - послышались голоса.
     - Так и быть! - государь встал. Глядя на него, поднялись и думцы, поклонившись царю.
     Уже в своих покоях Федор Иоаннович посетовал шурину:
     - Утомил ты меня, шурин. Едва досидел в этом гаме.
     - Так дела государственные большого напряжения требуют, - ответил тот.
     - Ох, не по душе мне всё это, не по душе...
     - А что делать? Ты - государь, тебе и нести этот крест.
     - Больно тяжёл он...
     - А ты вспомни Христа, который нёс свой крест на Голгофу. И не роптал, нёс.
     - Умеешь ты успокоить. Только нести-то мне, а не тебе.
     - Разве я тебе не помогаю?
     - Что говорить, без тебя совсем бы пропал. Поди, я помолюсь да отдохну...
     - Указы-то готовить? - спросил Годунов.
     - Чего же ждать, коли дума решила? Готовь...
     - Я распоряжусь, отдыхай, государь. День и впрямь для тебя тяжелый был.
     Войдя в свои покои, Федор Иоаннович застал там жену. Ирина, увидев мужа, прильнула к нему.
     - Замучили тебя бояре, сердечный мой! - проворковала она. - Вон как побледнел. Присядь, отдохни, родненький ты мой.
     - Устал я от них, - тяжело вымолвил он. - Они так кричат! Особенно Басманов. Вечно они недовольны. Другие помалкивают - Скопин-Шуйский, Романов, Воротынский, Одоевский, Голицын... Молчат, пыхтят, что на уме держат, понять не можно. Если бы не Борис, наверное, я бы умом повредился с ними. Видимо, Николай-угодник милостлив ко мне, прислав в помощь тебя да брата твоего.
     - Вот и отдохни, успокойся, - она прижала его голову к своей груди.
     - Господи, как хорошо мне с тобой, словно в раю, - бормотал он, впадая в дрёму.
     - Пойди, полежи, мой хороший. Нето эти злодеи совсем извели тебя - ишь, совсем лица нет...
     - Ты приляжешь со мной? - с надеждой спросил он.
     - Прилягу, прилягу, мой ласковый, - обняв мужа, она повела его в опочивальню.
     Тем временем Годунов беседовал с Иваном Петровичем Шуйским.
     - Ты, Иван Петрович, говори, что потребно для похода на шведов. Тут чиниться не след - победа над ними ой как нам нужна!
     - Знамо дело, не впервой.
     - Когда отправляться-то собираешься?
     - Думаю, за недельку-другую управлюсь, а там уж и побежим. Сам знаешь, сколь дел-то надо переделать...
     - Ну, тебе лучше знать. А я пока отправлю людишек на юг, в степи, заслоны ставить.
     - Там лучше не заслоны, а постоянные крепосцы наладить бы следовало. Чтоб людишки привязаны к месту были - земельку обрабатывали, а заодно и по сторонам поглядывали.
     - Так и замыслил, - согласно кивнул головой Борис.
     - Вот и ладно. И в Сибири також...
     - Со временем и в Сибири, - подтвердил Годунов, прощаясь с боярином.


                Глава 3.

     Выйдя из молельни, государь увидел ожидающих его жену и митрополита Московского Иова. Подойдя к владыке под благословение, царь поцеловал его руку и спросил:
     - Не случилось ли чего, владыка? Вижу - обеспокоен ты чем-то...
     - Ить как не беспокоиться, - ответил тот. - Нарочный прискакал, молвил: завтрева к обедне прибывает патриарх Иеремея.
     - Господи, боже правый, готовы ли мы? - воскликнул в волнении государь. - Всё ли подготовлено как надо? Не забыть бы чего...
     - Да, кажись, всё подготовлено, а душа всё одно трепещет - не запамятовали ли чего? - вздохнул митрополит.
     - Пойдемте, я покажу покои, кои мы приготовили для патриарха, - предложила Ирина.
     В довольно просторной опочивальне главное место занимала огромная лежанка, на которой поверх двух перин лежало персидское покрывало, а семь пуховых подушек - одна другой меньше, были положены друг на друга, образуя высокую, едва не до потолка, пирамиду. Перед лежанкой на полу был расстелен пушистый персидский же ковер, на котором к лежанке была приставлена лесенка о трёх ступеньках, предназначенная для того, чтобы гость мог взобраться на лежанку. На одной из стен уместили иконы, образующие подобие церковного иконостаса.
     Осмотрев всё это, митрополит остался, кажется, доволен. Тем более, что к опочивальне примыкали еще три помещения, полы которых были устланы коврами, в одном из них стояло кресло, более похожее на царский трон - это была комната для приёмов. И всюду иконы, иконы старинного письма.
     - Кажись, ничего не забыли, - скорее спросил, чем вымолвил, государь.
     - И как приедет, сразу его в баньку - растрясет в пути-то, - вставила своё слово Ирина.
     - Это уж как заведено, - поддержал ее муж.
     - Господи, дай бог, чтобы мы ничего не забыли и патриарха ублажили, - начал креститься Иов.
     - Крутенёк он, говорят, - несмело проговорил государь.
     - И не говори, - слегка махнул рукой митрополит. - Одно слово - Патриарх, вседержитель наш! Не обмишуриться бы на старости лет. То-то сраму будет...
     - Даст бог, всё обойдётся,- выдохнула Ирина.
     - Бог-то - бог, да сам будь не плох, - наставительно проговорил Фёдор Иоаннович.
     - Вот то-то и есть, - заключил митрополит. - Кого прислуживать поставили?
     Вместо ответа Ирина дважды хлопнула в ладоши и тотчас из малоприметной дверцы в опочивальне вылез, согнувшись в три погибели высокий молодой парень Охрим, косая сажень в плечах, а следом за ним появилась грудастая девка Парашка с бёдрами в два обхвата.
     Митрополит подозрительно покосился на царицу, потом снова глянул на Парашку.
     - Дак ведь никто, кроме бабы, не приготовит постелю порядком, да и не застелет её, - оправдывалась Ирина. - Да и мало ли что...
     Иов покачал головой, но не сказал ничего.
     Наутро улицы Москвы стали заполняться народом. Колокола церквей, призывающие на утренний молебен, звучали как-то радостно и торжественно. Но паства не тянулась к соборам, храмам и церквям, а стекалась к окраине, откуда ждали приезда патриарха Константинопольского Иеремеи.
     В толпе суетились дьяки среди прихожан, стремясь построить их в подобие колонны. Но возбужденная толпа не обращала на них совершенно никакого внимания: собравшись группами, люди двигались, как им заблагорассудится.
     В конце концов, видя бессмысленность своих попыток, дьяки смешались с общей массой народа, стараясь не попасться на глаза своим иерархам.
     Верстах в пяти от окраинных домов передние заметили выползающую из леса кавалькаду патриарха.
     - Едет, едет, - понеслось по толпе встречающих.
     Кто-то загодя становился на колени и осенял себя крестным знамением.
     Вездесущие мальчишки стремились выскочить вперед всех, включая государя, группы митрополитов и других церковных иерархов, но вооруженные стрельцы жестоко отгоняли их, приговаривая, чтобы они, что называется, не лезли поперёк батьки в пекло.
     Впереди кареты патриарха шли священнослужители с иконами и хоругвями, а позади десятка карет виднелся отряд вооруженных всадников.
     Но вот карета патриарха подъехала к встречающим. Из нее неторопливо вылез довольно пожилой Иеремея и, после приветственных слов и целования, благословил встречающих.
     Государь и митрополит Иов сели в карету патриарха и длинный кортеж двинулся к Москве сквозь ряды коленопреклоненных москвичей. Патриарх отодвинул занавес в окошке кареты и лениво крестил встречающих, повернувшись, впрочем, не к ним, а к своим высоким собеседникам.
     Уже на въезде в столицу по чьёму-то сигналу радостным благовестом зазвонили все церковные колокола.
     Ближе к вечеру патриарха повели в царскую мыльню.
     Он уже был знаком со своеобразием русских бань, в которых мужчины и женщины моются вместе - не впервой в столице православной страны, однако же был удивлен, когда его, разлегшегося на полке, начала охаживать дубовым веником полногрудая нагая Парашка. А после того, окатив теплой водой из бадьи, которая казалась лишь малым ковшиком в ее массивных ручищах, начала натирать его мыльной мочалкой.
     Но хуже всего ему пришлось, когда она, заставив патриарха лечь на спину, принялась натирать ему грудь, живот и все, что ниже, постоянно вольно или невольно касаясь его тела полными грудями...
     На следующий день он осмотрел в Кремле только что отстроенную колокольню Ивана Великого и насладился звуком ее колоколов. В тот же день состоялся грандиозный молебен, длившийся более четырех часов.
     Вечером государь жаловался жене:
     - Господи, какой же тяжкий день ныне выпал! Сил никаких не осталось...
     - Замаялся ты у меня совсем, - пожалела его Ирина. - Не бережешь себя совершенно. Нельзя же так, поберёг бы себя...
     - Дак, куда же деваться-то? Кто за меня всё это решит? Только и слышно: государь - то, государь - сё... А я не двужильный.
     - Заботник ты наш, - промурлыкала жена.
     На следующий день патриарха церемонно встречали в расписной палате Теремного дворца, забитой до отказа высшим духовенством и боярами.
     После необходимых в таком случае долгих церемоний патриарх Иеремея преподнес русскому митрополиту драгоценную и намоленную в Константинополе икону Богоматери Великой Панагии (Оранту).
     Вопрос о совершении сана патриарха русского обсуждался на следующий день в более узком кругу.
     После долгих размышлений Иеремея признал необходимость введения высшего духовного сана на Руси.
     Государь униженно просил Иеремею возглавить российскую патриархию. Его поддержали и митрополиты. После недолгого раздумья тот отказался, ссылаясь на незнание языка, без чего нельзя управлять ни патриархией, ни паствой.
     В результате многодневных переговоров на высший пост в российской духовной иерархии был назначен митрополит Иов.
     Борис Годунов в эти дни метался, разрываясь между непременным участием в переговорах с гостем и делами, которые не терпели отлагательств.
     Иван Петрович Шуйский взвалил на свои плечи все заботы по подготовке похода на шведов и в назначенное время выступил с войском, возглавив его.
     Но нужно еще было организовать поселения-крепости на юге, найти боярина, который бы согласился не только возглавить это дело, но и был бы честен, не воспользовался возможностью нагреть на этом руки.
     Что касается Сибири,  то Годунов возлагал большие надежды на Строгановых, которые в немалой степени способствовали организации похода Ермака и имели за Каменным поясом свои интересы. И оттуда приходили добрые вести: помогая царским посланникам, заводчики отслеживали строительство новых городов - Тобольска, Пелыма, Берёзова...
     От Шуйского приходили радостные известия: уже возвращен Ям, войско подступила к штурму и осаде Копорья, следом за которым воевода намеревался пойти на Иван-город - исконно принадлежавший Российскому государству.
     Годунов в эти дни возвращался домой только когда домашние уже спали, дети, как жаловалась жена, постоянно спрашивают о батюшке. Ночью, лёжа в постели с женой Натальей, он пытался объяснить ситуацию:
     - Всё приходится делать самому. Государь вечно занят с патриархами Иеремеей и Иовом. А на бояр надежды мало - каждый печётся о себе.
     - Так в чего они хотят? - интересовалась жена.
     - Мне порой кажется, что они сами не знают, - горько усмехнулся муж. - Это знаешь, когда кого-то невзлюбишь, всё, чтобы тот не делал, вызывает раздражение. Вот и приходится умасливать их мелкими подачками.
     - Мелкими? - сощурилась жена.
     - А богатые - все люди мелочные. Им хоть чуть, но лишь бы задарма. И пока даёшь, они тебе в рот глядят... А тут еще соглядатаи Изота докладывают, что некоторые бояре зачастили ездить в Чудов монастырь.
     - На молебен?
     - Какое там! Навещают царевича Дмитрия, с Нагими шашни ведут.
     - Так и что?
     - Что, что? - передразнил жену Борис. - Замышляют Федора-то по шапке, а поставить малолетнего Дмитрия, да и править замест него.
     - Эко! - не удержалась от испуга жена. - Тогда эти злыдни и нас...
     - Вот  то-то!
     - Дак а чего делать-то? У нас вон дети...
     - Вот и ломаю головушку - чего делать.
     Наступила недолгая пауза, прерываемая лишь тяжелыми вздохами жены.
     - Как ты робишь, надолго тебя не хватит, - в задумчивости проговорила Наталья. - И семью забросил, дети, словно сироты, при живом отце.
     - А что делать-то? Государь..., - он махнул рукой. - Да что там говорить? Давай лучше спать, устал я очень...
     В царской опочивальне шел другой разговор. Государь жаловался жене:
     - Святой отец Иеремея сказывал седни, что пора, мол, отправляться восвояси - и там у него дела, совсем он их забросил, сидючи у нас. А рази мы сидим? Долов-то вон сколь! И новому патриарху всероссийскому надо помочь, и молебны сотворить в честь открытия новых храмов. Да, братец-то твой пригласил его на освещение храма, который он поставил в своей вотчине...
     - В Синюхине?
     - В Синюхине. И мне придется с ним поехать.
     - Феденька, возьми меня с собой - век не была в родовом-то гнезде.
     Подумав, царь согласился.
     - А теперь давай спать - завтрева сызнова вставать ни свет, ни заря. Патриарх, словно кочет, встает рано и мне придется быть с ним к заутрене.
     Новый день начался с хлопот по приготовлению отъезда царского поезда в Синюхино.
     И вот после обеденного молебна и короткой трапезы в сторону вотчины Годуновых двинулся целый караван карет. Впереди церемонии двигались пятеро вооруженных конных, указывающих возчикам дорогу. Следом за ними двигалась неброская карета, в которой расположилось все семейство Годунова во главе с боярином. А уж за ними следовали кареты с патриархами и государем и прочими людишками - боярами, дьяками, писцами...
     Сидя в своих каретах патриархи и государь не переставали любоваться на окружающие окрестности и ухоженные поля.
     - Хорошо поставлено хозяйство у боярина, - заметил Иеремея Иову. - У него,  видимо, хороший управляющий.
     - Боярин сам всё организовывал, - ответил ему Иов. - Недаром его государь приблизил к себе.
     - А что у других бояр?
     - Те боле собой занимаются, родовитостью друг перед дружкой хвастают. Гонору много, а разуменья ни на грош.
     - Худо, когда единения нет.
     - Худо. Вон в боярской думе порой едва не до баталий дело доходит. Каждый гнёт своё, не слыша других...
     - Ничему нас не учит история, - вздохнул Иеремея. - Уж сколь империй распалось из-за несогласия в верхах, а мы всё продолжаем раздоры затевать. Да и в церкви святой то же самое, Господи, прости! Каждый иерарх мнит себя праведником...
     В это время впереди на взгорке показалась вознесённая ввысь белая колокольня, а над кронами деревьев завиднелись покровы соборных строений с золочеными крестами в навершии.
     - Не слишком ли богатая церковь для села? - усомнился патриарх Иов, глядя на эту красоту. - Хотя, если большое семейство Годуновых, да двор, да селяне...
     Но патриарх Иеремея не ответил ему, с интересом обозревая окрестности,храм, поля налитой пшеницы, добротные дома крестьян.
     На околице толпилось огромное количество крестьян, а вдали, возле изб, было видно, как бабы утоляли жажду людишек квасом, скорее всего, за деньги.
     При приближении процессии люди начали становиться на колени, кланяясь и крестясь. Всадникам, сопровождавшим поезд, пришлось силой освобождать дорогу для проезда череды карет.
     Отдохнув в боярском тереме и неспешно перекусив, иерархи встали во главе крестного хода, дважды обойдя новый храм, окропляя его святой водой.
     После этого важные гости прошли внутрь храма, а солдаты встали перед входом, задерживая любопытствующий народ, всеми правдами и неправдами желающими посмотреть на иерархов, государя и увидеть их реакцию на благолепие внутреннего убранства.
     Присутствующие в храме были настолько поражены его внутренним убранством, что довольно долгое время крутили головами, не говоря ни слова. Наконец, патриарх Иеремея через толмача спросил Годунова:
     - Кто же расписывал храм?
     - Мой крепостной Архипка, его так и прозвали богомазом, - ответил боярин.
     - Можно взглянуть на этого чудесника? - теперь уже обратился к нему Иов.
     Годунов глянул на Изота, стоявшего за его плечом, и тот, не ожидая распоряжений, побежал к выходу. И вскорости уже подталкивал в спину довольно молодого парня, смущавшегося перед высокими гостями.
     - Ты писал? - спросил его Иов, ткнув рукой в сторону одной из росписей.
     Парень в ответ только кивнул головой.
     - Хорошо писано, - похвалил его Иов. - Много теплого солнечного света, фигуры хорошо выписаны... Кто помогал?
     - Наш дьяк Изосим подсказывал сюжеты, ково, как и где разместить, - поклонившись, тихо проговорил Архипка. - Кабы не он...
     Патриарху Иеремеи и государю также понравилась работа крепостного. Федор Иоаннович негромко спросил шурина:
     - Наградил ли его?
     - А как же, государь! Женил, позволил лесу взять для избы, коровой и лошадью одарил молодых.
     - С кого писал-то? - с улыбкой спросил Архипку Иов, показывая на  изображения святых Константина и Елены вокруг Животворящего креста.
     - Дак святого Константина - с соседа Серафима, - уже несколько осмелев, проговорил парень. - А Елену..., - тут он споткнулся и оробел.
     - Ну? - настаивал Иов. - Не робей...
     - Со своей Дашутки, - еле слышно пробормотал парень.
     - Хороша, - вступил в разговор государь. - По таланту и жена.
     В это время Годунов кивнул Архипке и тот метнулся куда-то в сторону и вскоре принес какой-то довольно большой плоский предмет, обернутый холстиной. По кивку боярина он начал разворачивать его.
     Архипка окончательно освободил икону от холстины. Рядом с Годуновым он встал на колени перед Иеремеей. Это оказалась икона "Воздвижение Креста Господня", писанная на доске.
     - Прими, Ваше Преосвященство, эту икону в благодарность за освещение храма, - проговорил Годунов, целуя протянутую Иеремеей руку.
     На следующий день состоялось освещение внутреннего убранства храма и торжественный молебен, на который были допущены челядь и крестьяне.
     А еще через три дня высокие гости покидали владения Годунова.
     - Ты обратил внимание, какие добротные избы у его крестьян? - обратился боярин Романов к сидящему рядом в карете Басманову.
     - Напрасно балует он их, - проворчал тот. - Этак они гляди того, на голову ему сядут... Народишко по своей природе ленив и склонен к бунту. С ним строгость нужна, сам знаешь...
     - Это так, - согласился с ним собеседник. - Приходится иной раз и за кнут браться, чтобы собрать недоимки.
     - Вот то-то! А Годунов заигрывает с ними. Я заметил - робости в них нет, страха. Куда это годится?


                Глава 4.

     Через неделю провожали патриарха Иеремею. Погода, как нарочно, испортилась - сыпал мелкий дождь, задувал промозглый ветер.
     - Даже природа плачет, сожалея о вашем отъезде, - пошутил государь, обращаясь к Константинопольскому патриарху.
     - Рад бы погостить еще, - ответил тот. - Да ведь и дома дел много, беспокоюсь - всё ли там ладно? Знаешь, каково оно без пригляда-то!
     - Это верно: без хозяина - дом сирота.
     - Вот и я о том же. А теперь я за вас покоен - есть свой патриарх, паства под приглядом остается.
     - Да, слава богу! - перекрестился государь.
     Отслужив прощальный молебен, поезд с Иеремеей и сопровождающими его царским, патриаршим и боярским обозами, а также простенькими кибитками с духовенством отправился в путь. Проводив гостей до двадцатой версты и тепло попрощавшись с ними, хозяева повернули назад.
     Вернувшись в Москву, государь и Годунов принял нарочного от Ивана Петровича Шуйского, сообщившего, что все захваченные при Иоанне Грозном города отвоёваны у шведов и ныне вновь возвращены в лоно Руси.
     - Благая весть, - перекрестился государь, услышав это известие. - Слава богу, вот батюшка покойный возрадовался бы...
     На следующий день о победе Шуйского было сообщено думе. Присутствующие загомонили, искренне радуясь успеху русских войск.
     На этот раз заседание думы было мирным и коротким. Расходясь, бояре и князья ворчали:
     - Совсем Годунов зарвался, - брюзжал Басманов. - Ишь ты, победу над шведами представил чуть ли не как собственную.
     - И патриархов с государем возил освящать церковь в своей вотчине, - поддержал его Федор Никитич Романов.
     - От государя не выходит - торчит там, только в постелю к нему не залазит, - зло усмехнулся Масальский.
     - Слова не даст сказать, все по-своему воротит, - снова заговорил Басманов.
     - За дурней нас держит, - возмущался рязанский воевода Прокопий Ляпунов.
     - Непорядок это, - кивнул головой Басманов. - Неможно так далее...
     Все эти разговоры в тот же день через осведомителей стали известны Изоту, а от него и Годунову. В разговоре с верным своим помощником боярин обмолвился:
     - Опасаюсь, как бы заговор не созрел. Бояре злобятся все боле. Вон и в Чудов монастырь зачастили... Как там Дмитрий-то?
     - Чего ему сделается? Он при мамках да няньках. Охрана невелика, но есть.
     - Ну, и дай бог ему здоровья, - вздохнул боярин.
     - Так что? - вскинул Изот глаза на своего покровителя.
     - Господи, грех-то какой даже думать об этом!
     - Чай не впервой такие-то дела проворачивать, - Изот украдкой бросил короткий взгляд на хозяина.
     - Грех даже и думать о сем. Сейчас вон бояре своевольничают. Так им дай только повод, такое начнётся!
     - Оно конечно, если повод будет, - согласился Изот.
     - Ладно, ты иди, - отпустил его боярин. - Устал я что-то. Да и государь, видно, простыл, провожая Иеремею-то. Жалуется на немощь...
     - Сейчас все будут обеспокоены его хворью, - как бы в раздумье проговорил Изот. - Первостатейная забота у всех...
     - Ладно, иди, я отдохнуть хочу. Право, утомился. Как бы не свалиться, как государь...
     Наутро Годунов первым делом направился в покои государя, заглянув предварительно в приказную палату. Несколько десятков дьяков сидели в душном и мрачном помещении, усердно водя гусиными перьями по бумаге.
     - Скоро ли указы-то будут готовы? - спросил он.
     - Те, что о крепости, уже тайно разосланы воеводам, - ответил старший из писцов. - Корпим над указами о переписи людишек, что под своими хозяевами ходят.
     - Не тяните, - бросил им Годунов.
     - Дни через три окончим, - успокоил его старшина.
     - Вот и ладно, - сказал боярин, выходя от них.
     Государь лежал в постели, возле него суетились немец лекарь Штюрмер. Он без конца менял на лбу больного тряпицы, смачивая их в каком-то настое.
     - Как себя чувствуешь, государь? - спросил Годунов.
     - Жарко мне что-то, шурин. И голова болит, сил нет никаких. Тошнёхонько мне.
     - Можа в бане пропариться - первое дело при простуде. Да медовухи с мятой принять?
     - Меня и без того жар донимает, а ты - в баню! - через сил вымолвил царь.
     - Я послал людей в погреб за снегом, - перебил их Штюрмер. - Охладить надо голову...
     - Ты что надумал? - прикрикнул на него Годунов. - Государь простыл, а ты его снегом, чтобы мозги отморозил!
     - Прости, боярин, но я не вмешиваюсь в ваши дела, поскольку ничего в них не понимаю, - начал было лекарь, но боярин его резко осадил:
     - Но-но! Не забывай, кому перечишь.
     В это время в покои вошла Ирина.
     - Здравствуй, братец, - поздоровалась она. - Вишь, что с Феденькой-то деется?
     - Ничего, утешил ее брат. - Болезни, как неприятности, приходят и уходят.
     - Ох, твои бы слова да в уши Господу, нашему вседержителю, - вздохнула она.
     Следом за ней в покои заявился патриарх Иов. Он молча перекрестился на красный угол и тихо проговорил:
     - Молебен сотворим за здравие милостливого государя нашего. Во всем монастырях. Я уж архимандритам дал весть, чтобы молились денно и нощно.
     - Спасибо тебе, святой отец, - слабо пробормотал Федор Иоаннович, впадая в забытье.
     - Никак уснуть хочет, - обратилась Ирина к патриарху и брату. - Не стоит беспокоить его.
     Те послушно и тихо прокрались к двери. Остановившись у притолоки, патриарх молча покрестил государя, прошептав какую-то молитву.
     Между тем Изот сообщил Годунову, что в среде бояр все чаще возникают разговоры о преемственности на трон в случае смерти Федора Иоанновича. Главным смутьяном он называл Басманова - давнего и заклятого врага Годуновых.
     Шептуны - людишки Басманова, Романова и Нагих - мутили народ, говоря о возведении Ирины на трон после смерти государя:
     - Известное дело: курица - не птица...
     - Баба-то и в постели думает только об одном...    
     Если же им возражали:
     - На бабе порядок в доме держится...
     На это им неизменно насмешливо отвечали:
     - Понятное дело, коли мужика в доме нет, так что...
     Прикидывая расклад сил, Борис рассчитывал на некоторых бояр - отца и сына Шуйских "прикормленных" Бельских и Глинских, некоторых воевод и князей.
     С тем, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше знатных людей, он за малейшую услугу государству от имени государя раздавал деревеньки с людишками, делал дорогие подарки.
     По его наущению в Москве поползли слухи о том, что в случае смерти государя на трон следовало бы возвести его жену Ирину. Супротивники же поговаривали, что не гоже ставить бабу на трон, когда жив законный наследник - младший сын великого Иоанна Васильевича царевич Дмитрий. То, что он слишком юн, не страшно - на время его правления можно установить опекунство из числа его родственников - Нагих, Романовых...
     Государю же становилось всё хуже и хуже. Лучшие лекари, пользующие бояр и других знатных людей, бесконечно спорили меж собой, предлагая свой метод лечения.
     В этой обстановке, посоветовавшись с ближними боярами, Годунов прогнал их, оставив в помощь Штюрмеру лишь тех, на кого он указал.
     В храмах почти непрерывно шли молебны во  здравие государя, даже церковные колокола, призывая паству к себе, звонили как-то особенно тихо, словно не трезвонили, а шептали.
     Однако государю становилось все хуже и хуже. Слабый от рождения организм не желал бороться с болезнью, жар сжигал его изнутри. Он много пил, но почти ничего не ел, а то, что удавалось проглотить, отторгалось организмом.
     В крещенские морозы государю стало совсем плохо. Он лежал почти без сознания и уже плохо узнавал приходивших к нему с поклоном бояр и воевод. Он постоянно жаловался на озноб, хотя здесь топились обе печи и присутствующие, одетые в тяжелые одежды, обливались потом.
     Ирина сидела в изголовье, гладила его по голове и беспрестанно плакала.  Годунов стоял рядом с сестрой, положив ей руку на плечо. В изголовье читал отходную патриарх...
     Видя, что государь вот-вот отправится в мир иной, Годунов решился спросить:
     - Кого оставляешь на царствии, государь?
     Умирающий некоторое время молчал, словно не слышал обращенных к нему слов. По впалым щекам его текли слёзы. Наконец, собравшись с силами, он прошептал склонившимся над ним: " Предоставляю все на волю божию".
     Это были последние слова Федора Иоанновича.
     Но, как говорят в народе, беда не приходит одна. Не успели упокоить государя, как Москва зашумела, как развороченное шмелиное гнездо, ошарашенная новыми слухами. Одни говорили, что малолетний царевич Дмитрий скончался от падучей почти одновременно с государем. Другие с пеной у рта доказывали, что, играя с ножом, он наткнулся на лезвие. Третьи, явно науськиваемые кем-то, неопределенно рассуждали о заговоре и убийстве последнего рюриковича.
     Дабы узнать истину, Годунов отправил в Чудов делегацию доверенных людей. В состав делегации был назначен и Изот - доверенный человек Годунова.
     После сороковин почившего государя делегация вернулась в Москву. Доклад ее был однозначен - царевича охраняли люди Романовых и Нагих. Трое злодеев, решившихся на смертоубийство, - Фрол Битяговский, Семка Качалов и Ромка Васохов были людьми Романова. В запале их и порубили на месте преступления. Кто их надоумил на злодейство, осталось не раскрытым...
     Выслушав подробный доклад прибывших следователей, Годунов в присутствии высших духовных иерархов, бояр, воевод и знатных московских граждан заявил, что такое злодеяние не может оставаться безнаказанным.
     Гвалт поднялся невообразимый - присутствующие в запале готовы были перейти на зуботычины и трепание бород. С большим трудом патриарху и Годунову удалось успокоить спорщиков.
     Виновными были признаны мать царевича - она почти не следила за сыном, доверив его нянькам, сама же, по слухам, все больше интересовалась амурными делами. Большинством голосов было решено сослать ее под присмотр в монастырь.
     Больше всего споров возникло по поводу вины боярина Федора Романова. Ему вменялось в вину, что убийцы, совершив злодеяние, были его людьми. Доказать его причастность к убийству не удалось. И все же преступление его было слишком большим, чтобы оставлять его безнаказанным. Посему постановили: боярина Федора Романова постричь в монахи и сослать в дальний Антониево-Сийский монастырь. Буквально на следующий день бедолагу отправили в далекую ссылку под именем инока Филарета.
     Через несколько дней состоялось новое собрание высших людей России - нужно было избрать нового государя, Русь не может долго быть без монарха!
     Предваряя начало обсуждения столь важного вопроса, Годунов сообщил присутствию, что по его наказу крепостной Архипка написал с убиенного царевича икону, которую одобрил и освятил патриарх.
     - Ловок, сукин сын, - шепнул Басманов своему соседу боярину Голицыну. - И нашего единомышленника несчастного Романова спроворил, и иконой к присутствию подластился.
     - Не всё коту масленица, - также тихо и злобно ответил тот. - И на старуху бывает поруха. Споткнётся и он, а там, даст бог...
     Однако большинству икона пришлась по душе, тем более, что воспоминание об убиенном младенце еще была слишком свежа в памяти.
     Наконец, присутствующие приступили к главному вопросу - избранию претендента на престол. Кто-то из сторонников Годунова предложил посадить на трон Ирину - жену покойного государя.
     - Бабу на царство? - возмутился Басманов. - Такого еще не бывало.
     - А княгиня Ольга? - вспомнил кто-то из присутствующих.
     - Годунова, - выкрикнул один из воевод. - На нем все хозяйство лежало при покойном государе.
     - Ирину! - вновь послышалось несколько голосов.
     - Что вы заладили: Ирину да Ирину! - Басманов распалялся все больше и уже едва не брызгал слюной. - Нашли кого ставить! Али мужики ныне перевелись на Руси?
     - Уж не ты ли этот самый "муж"? - насмешливо спросил молодой Василий Иванович Шуйский. - А вспомни, как в Грузии управляла царица Тамара. Её до сих пор чтут...
     По всеобщему согласию в думу пригласили царицу Ирину, сообщив ей о предложении встать на царство и занять трон.
     - Какая я правительница? - отмахнулась она. - Полноте, выдумщики...
     - Мы станем тебе советчиками, - уламывали ее.
     - Да у меня в голове все мысли только о покойном муже, ничто больше в голову не лезет. Увольте...
     С этими словами она повернулась и ушла.
     - Ты бы поговорил с ней, убедил, - обратились к Годунову бояре. - Право слово, вишь, как оно повернулось!
     - Да она даже наследника не могла родить государю, а ее на царствие, - насмешливо бросил Масальский.
     Большинство решило, что Борис Годунов непременно должен поговорить с
сестрицей и убедить ее в необходимости восшествия на престол.
     В тот же вечер брат встретился с сестрой.
     - Вот ты по-своему, по бабьи рассуждаешь, - пытался убедить брат сестру. - О государстве надо думать, ты ведь не деревенская баба, чтобы размышлять токмо о себе. Ты - царица!
     - Не могу я, братец, ну, не могу! Все мысли о Феденьке, он постоянно перед глазами стоит. Я уж опасаться начала - вон и опочивальню в другое место перевела, всё кажется, что он со мной, рядышком...
     - Что, так и станешь маяться во дворце?
     - Нет, в монастырь я уйду, может там упокоение в молитвах да скромной жизни отыщу. Я уже договорилась с патриархом Иовой. Он мне в Новодевичий посоветовал. Я уж и одёжку монашескую приготовила.
     - Да что же ты упёртая такая? - не сдержался Борис. - Заладила своё: "В монастырь, в монастырь!" Жизнь-то не в монастыре, жизнь вон она - за окном. Зачем же замыкаться от нее? Не для того господь жизнь дал, чтобы мы без конца перстами стучали себе по лбу.
     - Не богохульствуй, брат! - Ирина перекрестилась. - Грех это...
     - Эх, да что тут толковать? - в сердцах бросил Борис. - Верно говорят: "Курица - не птица". Токмо о себе и печешься.
     Через три дня Годуновы уехали в Новодевичий монастырь, где Ирину постригли в монахини. Борис остался с сестрой.
     - Ты вот печешься о делах государства, а сам не спешишь в Москву, - заметила Ирина. - Что так?
     - Бояре думают, что я рвусь к власти, - нехотя проговорил он. - А сами не ведают, какая это ответственность и сколь забот сваливается на плечи. Не хочу больше быть яблоком раздора. Пусть решают сами, кого позвать на трон.
     - А тебе не все равно? - поинтересовалась сестра. - Ты столько сил положил.
     - Пусть теперь другие везут этот воз, - махнул он рукой. - Устал я от этих бесконечных склок, от Басмановых и иже с ними. Поживу, как нормальные люди, поеду в имение, стану на охоту ходить, рыбу ловить в нашей речке, хозяйством заниматься, а то все взвалил на своих слуг...
     - В Синюхино?
     - В Синюхино.
     В это время в Москве именитые люди решали - кого возвести на престол.
     Снова затеял свару Басманов со своими единомышленниками, впрочем, не предлагая своей кандидатуры. Но большинство стояло за избрание Годунова.
     - Сам-то он где? - вопрошали. - Который день сидим, а его нет. Не захворал ли чем?
     Патриарх Иов объявил, что Годунов увёз сестру в Новодевичий, да и остался там, оставив все дела на произвол судьбы.
     - Это как так? - дивились бояре. - Здесь решается судьба державы, а он...
     - Столь сделал, а теперь всё бросил?
     - Негоже это...
     - Говорят, устал спорить с нами.
     - Да это Басманов с дружками воду мутят.
     - Народишко бунтует - дескать, Годунову дали по шапке и сами править хотят.
     После долгих препирательств было решено послать за ним патриарха с духовенством, избранными боярами, воеводами и именитыми московитами.
     Борис отдыхал в отведенной ему келье, когда запыхавшийся дьяк объявил ему о прибытии к нему депутации из Москвы.
     - Чего хотят-то? - спросил Борис, нехотя вставая с лежанки.
     - Ой, не ведаю, - испуганно всплеснул руками дьяк. - Сам патриарх с митрополитами, а с ними народищу уйма... Что будет, что будет?..
     - Да не голоси ты так, - остановил его Годунов. - Тебе-то бояться чего? Это мне надо страшиться - не удумали ли чего? С их станет...
     - В большой приёмной митрополита набилось столько народу, что Годунов с трудом пробился к патриарху. Поцеловав тому руку, спросил:
     - Звал, отче?
     - Присаживайся, боярин, разговор к тебе долгий, - вымолвил Иов.
     Годунов сел в кресло напротив патриарха и огляделся. В самом углу он заметил хмурого Басманова. "И этот заявился", - внутренне усмехнувшись, отметил он.
     - Что сбежал-то? - сразу приступил к делу Иов. - Держава без власти, а ты тут прохлаждаешься. Тебе что, всё равно? Столь сил отдал ей...
     - А я что, токмо советчиком был у государя, не боле, - дернул тот плечом. - Государя нет и советчик уходит. Кому советовать-то? Да и нужны ли кому мои скудные мыслишки?
     - Ты не прибедняйся, - заметил боярин Иван Петрович Шуйский. - Дел благих при покойном Федоре Иоанновиче сделано немало, в том и твоя заслуга есть.
     - Так от меня-то вы чего хотите? - напрямки спросил Годунов.
     - Поговори с сестрой, чтоб согласилась на престол, - также прямо сказал Шуйский-старший.
     - Да говорил я с ней, - отмахнулся Борис.
     - А ты еще поговори, - наставительно промолвил патриарх.
     - Вон вас сколь, - Годунов обвел руками вокруг. - Вы и попробуйте уговорить её. А я уж с ней наговорился, да толку-то что? Не знал, что она такая упрямая... Заладила своё: "Нет!" и всё тут...
     - Говорил и я с ней, - вмешался в разговор митрополит Иероним. - Упрямится, ни в какую... С утра до вечера пребывает в молитвах.
     Наутро устроили крестный ход в честь царицы-затворницы. Увидев процессию, она разрыдалась и не смогла выйти наружу.
     По окончании крестного хода депутация собралась вновь. Услышав, что Ирина, кажется, оклемалась, решили с ней поговорить.
     - Добро, - согласился патриарх. - Позовите ее.
     Вошедшая по зову Ирина с удивлением оглядела депутацию. Но, несмотря ни на какие увещевания патриарха, митрополитов, бояр, она неизменно отказывалась от скипетра. И когда она заплакала:
     - Не мучайте меня боле, не могу я!
её отпустили.
     В тот же день депутация вернулась в Москву с тем, чтобы завтра снова собраться вместе.
     После долгих разговоров, бояре, князья, воеводы согласились в едином мнении: кроме Годунова ставить на престол больше некого.
     И опять патриарх с небольшой депутацией вынужден ехать в Новодевичий.
     - Тебя зовут на царство, - прямо заявили строптивцу. - Общество просит. Ты к делам нынешним способен, тебе и править.
     - Сестру не могли уломать, теперь за меня взялись? - усмехнулся Борис. - Я, чай, не двужильный. Других что ли нет?
     - Ты не ломайся, - осадил его патриарх. - Я уже старый человек, так что вы гоняете меня туда-сюда? Сам же прекрасно понимаешь, что в нынешних делах на Руси ты разбираешься лучше всех остальных. Вон сколь добрых дел-то наделано, неужель не жаль бросать всё?
     - Конечно, жаль, - вынужден был признаться Годунов.
     - Ну, так что?
     - Подумать надо, - неопределенно ответил Борис.
     - Подумай до завтрева, - согласился патриарх. - Негоже державу без головы держать!


                Глава 5.

     На следующий день Годунов явился к патриарху. Тот выглядел крайне уставшим и болезненным.
     - Не занемог ли ты, святой отец? - обеспокоенно спросил он.
     - Суета последнего времени утомила, - ответил Иов. - Годы-то уж большие. Ну, ладно, не станем воду в ступе толочь. Не томи, говори, что надумал...
     - Всех бояр, кажись, перебрал. И впрямь, окромя меня, некому хомут этот одевать. Но пойду на царство при одном условии - если попросят об этом не бояре, а Земской собор.
     - Не высоко ли берешь? - Иов с подозрением уставился на Годунова.
     - Для дела так надо, - ответил тот. - Одно дело, если на царствие позовут бояре да князья, другое дело - Земской собор. Тут и доверия больше, и с боярами, кои супротивничают, легче будет говорить.
     Подумав, патриарх согласился:
     - Пожалуй, ты прав. Нет согласия в боярах, надёжа на них сомнительная. Избранный Земским собором государь другой вес имеет. Так и передам... В Москву-то когда собираешься?
     - Как только позовут.
     Патриарх усмехнулся:
     - Хитёр ты и умён. Что же, станем созывать Земской собор.
     Через две недели собрался Земской собор, на который Годунов не поехал. В его отсутствие патриарх обратился к присутствующим, рассказав о положении державы, оставшейся фактически без власти, словно паства без духовных отцов. Отдельно он говорил о заслугах Годунова - правой руки покойного государя. И предложил собору просить того на царство.
     - Надо бы выслушать, как он думает управлять державой.
     - А сам-то он где, почему не прибыл на собор?
     - Сам-то он согласен ли? - раздались разрозненные голоса.
     - Сейчас он вместе с царицей Ириной, сестрой своей, молится в Новодевичьем, - слегка схитрил Иов.
     - Позвать его надобно, чтобы предстал перед нами и рассказал, что намерен делать...
     - Без него не резон избирать на царствие, - снова послышались выкрики.
     В тот же день в Новодевичий отправились нарочные в лице нескольких воевод и митрополита Иеронима.
     На следующий день Годунов предстал перед Земским собором, прежде всего низко поклонившись всем присутствующим.
     - Земской собор просит тебя встать на царство, - без обиняков обратился к нему Иов. - Способен ли ты управлять державой так, как это делали прежние государи, способен ли заботиться о поданных, как о детях своих? Не затаил ли злобу в сердце своем, не дашь ли ей воли?
     - Нет злобы в сердце моем, - положив руку на сердце, проговорил Годунов. - Как работал прежде честно и бескорыстно, так и дале работать буду.
     - Станешь ли прислушиваться к чужому мнению, а не воротить, как тебе вздумается? - продолжал допытываться патриарх.
     - Стану прислушиваться, ибо, как говорится, ум - хорошо, а два - лучше. Без доброго совета нельзя делать большие дела.
     - Не изменишь ли вере нашей православной, станешь ли придерживаться ее канонов?
     - Без веры нашей и жить не можно, - коротко ответил Годунов. - Как покрещен был в веру православную, так и помру в ней, когда Господь позовет к себе.
     - Ну, что решит Земской собор? - на этот раз патриарх обратился уже ко всем присутствующим.
     - Володей нами!
     - Просим!
     - Возьми престол, боярин, - загалдели все разом.
     - Ну, коли так, целуй крест при всех, - обратился Иов к Годунову. - И упаси тебя Бог нарушить данную тобой клятву.
     Годунов опустился на колено и поцеловал крест.
     Патриарх совершил необходимый обряд посвящения, после чего обратился к земцам:
    - Отныне Святая Русь обрела нового государя - Бориса Годунова!
     Собор зашумел, послышались выкрики:
     - Славься, новый государь!
     - Удачи тебе, царь!
     - Спаси тебя Христос, государь!
     Патриарх Иов и митрополит Иероним под руки подвели новоявленного царя к трону и торжественно усадили на него с соблюдением приличествующего государю уважением.
     Земской собор снова огласился новыми здравицами в честь государя. Отныне Русь уже не была сиротой...
     Торжество по случаю избрания нового самодержца длились более недели. И был молебен, и был пир, и были многочисленные здравицы в честь нового государя Всея Руси, и были выставлены угощения для простого люда на Ивановской площади Кремля.
     Среди этого буйства никто не заметил, как семья нового правителя переехала из своего терема в Кремлевские палаты - новый государь не хотел выставлять на показ это всему люду.
     По окончании торжеств Годунов крепко попарился в бане, словно смывая с себя прошлое и очищая душу и тело, после чего первым делом вызвал к себе Изота.
     - Вот что, Изот, - начал он. - Отныне нам предстоят новые и большие свершения. А чтобы достойно управлять державой, мне нужно в подробностях знать, что деется в каждом углу ее, кто чем дышит, особливо бояре и воеводы. Посему я тайно учреждаю потаённый сыск и отдаю его в твои руки. Опыт у тебя есть, скрытно набирай помощников, соглядатаев - я должен знать, о чем говорят промеж собой. Особый пригляд за Басмановыми, Нагими, Романовыми и их дружками - мне должен быть известен не только каждый их чих, но и что они мыслят.
     - Есть у меня людишки в их окружении, - ответил Изот.
     - Добавь еще, чтобы сообщали даже то, что они говорят в постели с супружницами. Денег я тебе выделю достаточно, покупай, кого считаешь нужным, но и не разбрасывайся зазря - казна не бездонная. Людишки твои не должны быть на виду - это покойный Иоанн Васильевич мог позволить себе обрядить опричников, чтобы они отличались от простого люда. Нам этого не надо. Сам не воруй и учти - коли подведешь меня...
     - Рази я когда подводил тебя, государь? - вскинул глаза на хозяина Изот.
     - Не подводил, не подведи и на сей раз - дело-то затевается большое, значимое...
     - Разумею. Что смогу, то сделаю.
     - И сам особо не высовывайся, дабы не навлечь на себя подозрений и кривотолков. И без этого ворчунов да злопыхателей хватает.
     - Ясное дело. Все исполню, как велишь, государь. Не подведу, будь в надёже.
     - Ну, тогда с богом! Немедля и начинай - время не терпит. Супротивники у меня должны быть вот где, - Борис сжал кулак, показывая его Изоту.
     Верный слуга поклонился и молча вышел.
     "Этот не подведёт, не должон подвести, - подумал новый царь, проводив  того глазами. - Сам на краю пропасти ходит - вон сколь грехов на нем, словно иголок на ёлке".
     На другой день Годунов направился к патриарху, чтобы еще раз поблагодарить его за помощь в избрании на царство и обсудить некоторые вопросы духовного свойства, к примеру, о высылке семейства Романовых в отдаленные монастыри подальше от новоявленного священнослужителя Филарета - главы проклятущего рода.
     - Не с того начинаешь, государь, - выслушав его, вздохнул Иов. - Злоба в тебе говорит, местью озабочен. А ты должон отринуть личную-то неприязнь, не напрасно же Господь призывает нас к всепрощению. Ты бы лучше поговорил с Филаретом-то, человек он не глупый, понятливый. Глядишь, и добрым помощником тебе бы стал...
     Подумав, Годунов был вынужден признать правоту святого отца и пообещал, что непременно встретится и побеседует с ним.
     В конце беседы Годунов спросил:
     - Что-то ты выглядишь неважно, святой отец. Не занедужил ли? Может моего лекаря прислать?
     - Утомился я за эти дни. Тут вон и тебя с сестрицей сколь раз приходилось уламывать. А лекарь? Что лекарь - чай, не отрок, осьмой десяток пошел, вот-вот Господь к себе призовёт.
     - Да ты бы не спешил к Богу-то, и на земле дел еще премного.
     - А это уж от нас не зависит, всему конец бывает. Вон, покойный-то государь, совсем еще молоденький был, а преставился. Все мы под Богом ходим.
     Через пару недель преданный Изот доставил государю инока Филарета, в миру боярина Федора Романова вместе с его духовником.
     Государь сидел за составлением указа об отправке новых людишек в Сибирь в заново отстроенные города, когда вошедший Изот доложил о том, что опальный боярин Романов ждет его, государева, суда.
     - Какого суда! - возмутился Годунов. - Для разговора он приглашен.
     Войдя в комнату, куда его привел Изот, царь увидел закованных в кандалы двух стариков.
     - Пошто в железа-то их одел? - грозно спросил он своего подручного.
     - Дак оне буянили, ехать никак не хотели, вот и пришлось..., - бормотал растерянный Изот.
     - Как это не хотели? - изумился Годунов. - Чать не на плаху их приглашали.
     - Да я разъяснял, а оне упёрлись, ни в какую, - оправдывался Изот. - Да еще и ругались безбожно, тебя поносили...
     - Гордыня одолела, никак смириться не хотят, - тяжело вздохнул государь. - И отколь стоко упрямства в старом человеке?
     Боярин Романов и его духовник стояли на коленях. И если духовник опустил голову вниз, не глядя на государя, то взгляд Романова пылал злобой и ненавистью.
     - Сними с них железа и иди, - после недолгого молчания проговорил Годунов, обращаясь к Изоту. А потом обратился к доставленным. - А вы чего порты на коленях протираете? Встаньте...
     - Униженный человек перед своим мучителем не должон стоять либо сидеть, - зло ответил Филарет.
     - Ну, коли привыкли на коленях ползать, то продолжайте, - усмехнулся Годунов. - Видно, это привычней для вас.
     - Романовы испокон веков ни перед кем не унижались, - гордо вздел бороду опальный боярин.
     - Те-то, возможно, и не унижались, а ты вон сам себя унизил, встав на колени.
     - Это ты меня унизил! Ты, ты...
     - Ну, коли тебе так удобней разговаривать, стой коленопреклоненный, - спокойно сказал Годунов, усаживаясь в кресло напротив них. - Ты мне вот что скажи, боярин. Чем я тебе так не угодил, коль ты на меня взъелся, словно бешеный вепрь?
     - А то ты не знаешь! - ехидно сощурился Филарет.
     - Пошто Басманов меня ненавидит, мне понятно - он сам метил на престол, ан Земской собор не поддержал его. Нагие обозлены - понятно: верят досужим сплетням о том, что я виновен в гибели царевича Дмитрия, будто я к этому руку приложил. Сами прозевали его, не доглядели, а виновных ищут на стороне. Ну да брань на вороту не виснет! Бог с ними, свою вину каждому признать трудно, вот и серчают на кого попало. А тебе-то, боярин, где я путь пересёк?
     - В родстве мы с Нагими, - словно нехотя проговорил опальный боярин.
     - Полно, какое там родство - седьмая вода на киселе, - усмехнулся Годунов.
     - За справедливость стою, - упрямо повторил тот.
     - Да какая там несправедливость? И в чем ты ее видишь?
     - Твои сатрапы Дмитрия погубили! Твои - кричал Романов. - Изверг ты, душегуб!
     - Я пригласил тебя, боярин, говорить серьёзно, без ненависти, а ты лаешься непотребно. Держава ныне в  трудном положении - вон, хоть шведов и усмирили чуток, а ухо с ними приходится держать востро - неприязнь между нами давняя. Рядом с ними поляки глаз положили на ближние земли наши, да победа над шведами их охолонила. На юге приходится стражу держать - неровен час... Сибирь вон ныне осваиваем - богатства там немеряные, надо людишек посылать, да где их на всё это взять? Сейчас, как никогда, всем сплачиваться надобно, а мы всё ссоримся друг с другом, кичимся родовитостью, а не разумом. Мир нужен, а не свара...
     - Какой мир может быть с извергом?
     - Опять ты за своё! Я так разумея, злоба-то твоя не из-за Дмитрия. Что-то иное в голове держишь. Ай я не прав?
     - Убивец на троне, неможно так! - опять вскричал Филарет. - Убивец!
     - Да ты, боярин, не умишком ли тронулся? Я тебе о деле, а ты заладил своё. Стало быть, другого на троне видишь? Род-то твой древней моего. Может, в этом причина, а?
     - Убивец, кровь царевича Дмитрия на твоих руках, - продолжал кричать тот.
     - Тьфу ты! - рассердился на этот раз и государь. - Ты ему про Фому, он тебе про Ерёму толкует. Да ты и впрямь, не тронулся ли умишком?
     - Убивец, убивец! - не переставал кричать боярин. - Будь ты проклят во веки веков, и род твой во всех коленах!
     - Всего меня слюнями забрызгал, - отстранился Годунов от Филарета. - Совершенно рассудок потерял, говорить толком не можешь. Изот!
     Видимо, то стоял за дверью, поскольку вошел тотчас, как услышал зов.
     - Вези их назад в монастырь. Совершенно разума лишился боярин, неча ему среди нормальных людей обитаться. Да гляди, чтобы не покусал тебя в дороге.
     - Я же говорил, что он буйствовал, - проворчал Изот, беря обоих под руки. - Пошли, боярин, нето в монастыре заждались тебя, искать кинутся.
     - Проклинаю! - кричал тот, уходя и обернувшись к государю. - На веки вечные! Весь твой род...
     Пока их вели по переходам дворца, Филарет продолжал выкрикивать проклятия, хотя его слышали только холопы.
     "Вот и поговорили, - думал государь. - Вот, как ты советовал, святой отец, и поговорили... Теперь по Москве понесутся слухи о проклятии..."
     С тяжелым сердцем он принялся было за бумаги, но в душе появилась какая-то тяжесть, всё валилось из рук, голова плохо соображала.
     "Мало ли что может наболтать боярин, который не ладит с разумом", - утешал он себя, но какой-то затаённый страх всё-таки засел в душе и не давал покоя.
     Не напрасно говорят: пришла беда - отворяй ворота! Так случилось и здесь - серьёзно слёг патриарх Иов и фактически отошел от дел. Так Годунов лишился одного из ближних своих единомышленников.
     Изот доносил, что среди бояр зреет недовольство тем, что государь слишком мало прислушивается к их советам.
     Тогда Годунов пошел им навстречу, всё чаще созывая бояр и советуясь с ними, но в разноголосице мнений было трудно уловить что-то полезное для державы.
     После долгого раздумья он начал давать нетяжёлые поручения вошедшим в возраст детям недовольных бояр, чтобы привлечь их на свою сторону. А за успешное исполнение щедро вознаграждал их из казны.
     Эта хитрость позволила приблизить к себе старшего сына боярина Басманова, Петра, который стал всё чаще наведываться к государю.
     Старший Басманов попытался было воздействовать на отпрыска, но это оказалось бесполезным. Сын упрямо стоял на своём: хватит-де разводить смуту, плохо или хорошо, но Годунов занят делом на благо державы и, значит, не грех помогать ему, а не противиться. В конце концов, старый боярин смирился и уединился в своих владениях, более не показываясь на совете. Отошел он и от своих сподвижников, ссылаясь на то, что слишком стар, чтобы заниматься государственными делами.
     Где подкупом, где приближением к себе, Годунов привлекал к делам все новых и новых бояр, князей и воевод и их взрослых наследников. Не забывал он и народ, давая ему некоторые послабления...


                Глава 6.

     В один из промозглых весенних дней государь навестил патриарха. Тот лежал и, как сказали служки, не поднимался уже несколько дней. В изголовье пожилой дьяк негромко читал "Псалтирь". Увидев входящего Годунова, он неспешно собрался и, поклонившись ему, вышел из опочивальни.
     Услышав легкий шум возле себя, Иов открыл глаза, улыбнулся гостю и глазами показал на скамью возле постели. Присев, государь заговорил:
     - Я велел своему лекарю к тебе прийти.
     Патриарх слегка кивнул головой в знак благодарности. Лицо у него осунулось, пожелтело - было видно, что никакие лекари ему уже не помогут, старость брала своё.
     - Послал митрополита Иеронима в Константинополь за благословением его на патриаршество, - слабо, с предыханием, проговорил Иов.
     - У нас есть патриарх, пошто посылать было за тридевять земель? - растерянно проговорил Годунов.
     - Давние добрые связи у нас с Византией, - медленно, через силу, заговорил патриарх. - Крещение мы от них приняли, патриаршество православное оттоль идёт. Да и мы им помогали - ты, думаю, не ведаешь, как мы пособили Византии с турками-нехристями?
     - Это как? - удивился государь. - Что-то не слышал.
     - Давно это было. Василий I, сын Дмитрия, что на Куликовом поле был, послал им в помощь наше войско. Три тысячи наших воинов. Они и помогли одолеть османов в битве возле Никополя в Болгарии. Вот поэтому старинную дружбу между нами мы и поддерживаем. Мало ли что - друга потерять можно в момент, а вот приобрести - ох, как не просто!
     Старик помолчал, видимо, отдыхая, даже прикрыл глаза. Годунов уже подумал было, что тот задремал и решал - не уйти ли, но Иов снова глянул на него и спросил:
     - Говорил ли с Федором Романовым?
     - Разговора у нас не получилось - обозлён он непомерно. Никаких увещеваний принять не хочет. Звал его помогать мне, не согласился. Токмо ругался, а напоследок проклял меня и мой род.
     - Как нескладно все получается. Разве можно злобу в себе носить? Грех это великий. Жаль, что сил нет, а то бы съездил к нему, посоветовал...
     Патриарх снова закрыл глаза и сколько Годунов не ждал, так и не открыл их. По тому, как слабо и неровно поднималась его грудь, он понял, что Иов еще жив.
     Тихо поднявшись, он наклонился, поцеловал святого отца в лоб, перекрестился и вышел.
     "Тяжко мне будет без него, - думал он по дороге во дворец. - Большую поддержку он мне оказывал в трудную минуту. Каков будет новый патриарх, на чью сторону встанет?"
     Патриарх Иов умер как-то тихо и незаметно - он не проснулся утром. Даже дьяк, дежуривший у больного и уснувший за чтением священного писания, прозевал момент упокоения святого пастыря.
     Хоронить его не спешили - дожидались возвращения Иеронима из Константинополя. По слухам, он должен прибыть со дня на день.
     Тем временем, собрав ближних сподвижников, Борис советовался с ними:
     - Ныне народу много болтается без дела, а праздный люд склонен к бунтам. Нам надо бы чем-то занять их. Этак и до безобразий недалеко. Обычно война отвлекает людишек от свободомыслия и беспорядка, а ныне время мирное - не хотелось бы начинать лить кровушку сызнова. Вон часть вольных направили на юг и в Сибирь укреплять границы да осваивать новые земли, а всё одно в Москве много праздношатающихся. Что мыслите, бояре?

     - В честь упокоенного патриарха надобно построить несколько храмов, подключив к этому духовенство - пусть оплатят часть расходов, - предложил Петр Басманов. - Так людишки будут заняты на стройке.
     - Народишку в столицу прибывает всё боле, - начал рассуждать молодой боярин Шуйский. - Для прокорма требуется всё больше провизии. Стало быть, надо увеличить площадь пахотных земель, ставить новые деревни, поселения. У нас много пустых земель, принадлежащих государю...
     - А чтоб соблазнить их ехать на новые места, дать им воспомоществование - лошаденку, корову, позволить брать лес на избу, - добавил Григорий Бецкий.
     - А где взять эту прорву скота? - ухмыльнулся Годунов.
     - Бояре да князья, да помещики могут выделить часть скотины, а за это новоселы станут расплачиваться частью урожая, - пожал плечами Бецкий.
     - Добро, - проговорил довольный своими расторопными и смышлёными советчиками государь. - Вынесем это на боярскую думу, обсудим и, дай бог, все уладится.
     Когда советчики расходились, Годунов задержал Петра Басманова. Оставшись с ним наедине, спросил:
     - Что там батюшка?
     - Похварывает, чать годы берут свое.
     - Да, годы... Не остановишь их бег, не сдержать... Поклон ему от меня. Передай, что сердца на него не держу. А домашние, всё ли ладно? Молодая жена?
     - На сносях, вот-вот разродится.
     - Крестником позовёшь?
     - За честь почту, благодарствую, государь.
     - Ну, вот и сговорились. С хозяйством всё ли ладно?
     - Недород у нас случился. Бедствуют людишки. Мы уж из своих запасов поделились, ясное дело, а всё равно...
     - Возьми толику из моих лабазов - скажи, я повелел выделить. Да, кстати, займись-ка новыми деревеньками - земли-то у вас предостаточно, а людишек я подкину.
     Поблагодарив государя и поклонившись ему, Петр вышел. А вслед за ним Годунов принял своего доверенного человека.
     - Что-то ты устало выглядишь, государь, - сказал тот после того, как поприветствовал царя.
     - Царский хомут не легче лошадиного, - коротко ответил тот. - Что улица, что народишко толкует?
     - С этими проще. Понятное дело, по ночам бывает и тати орудуют - так это обычное дело. А в общем всё спокойно - поуспокоились, про убиенного Дмитрия почти не вспоминают - чать, боле двух лет прошло, о тебе добром отзываются. Да и
бояре попритихли...
     - Ой ли?
     - Конечно, меж собой болтают, что ты слишком круто обошелся с Романовыми. Но это так, скорее для того. чтобы разговор поддержать да и прежнее своеволие выказать. Вот некоторые мелкопоместные бояре всё еще не успокоятся - поговаривают, что государь был поставлен неправедно, - доложил Изот.
     - Сучьи дети! - Годунов в сердцах хлопнул кулаком по столешнице. - Всё им неймётся! В железа их, негодных, да выслать как можно дальше от Москвы. Всё их отродье. А всё имущество в казну отобрать! Разбаловались, слишком много воли взяли, почитают, что управы на них нет...
     Изот послушно склонил голову.
     - А ты еще вопрошаешь, что плохо выгляжу, - никак не мог успокоиться государь. - Это же какое адское терпение надо с ними иметь!
     - Всё сделаем, государь, - ответил Изот. - С такими смутьянами и впрямь жалость не потребна.
     - Ладно, иди. Я и впрямь седни устал что-то, - отпустил его Годунов. - Бросить бы всё к бесям, ан не можно...
     - Это уж доподлинно, - проговорил Изот, прощаясь с ним. - Токо-токо всё наладилось, так нет, непременно найдётся кто-либо...
     - Ладно, ладно, иди, - прервал его словоизлияния государь. - А я, пожалуй, полежу, отдохну чуток...
     Поразмыслив, самостоятельно, не советуясь с думой, он издал указ, запрещающий боярам, князьям и прочим помещикам принимать с себе на службу холопов, оставшихся бесхозными после опалы господ.
     В беседе с государем боярин Шуйский-старший посетовал:
     - Такие людишки, оставшиеся без хозяйского надзора, токмо беспорядки создают, почуяв волю...
     - Да ты пойми, Иван Петрович, нельзя их раздавать кому попало. Что тогда начнётся? Господа станут друг на дружку доносы строчить, чтобы людишек-то прибрать к своим рукам. Нам это надо? Только успокоилось обчество, как начнется такое, не приведи Господи!
     - Оно, конечно, так, - вынужден согласиться старый боярин. - Токмо и оставлять их без присмотра негоже.
     - Негоже, - согласился с ним государь. - Что присоветуешь-то?
     - Не знаю, - вздохнул Шуйский.
     - Вот и я не знаю.
     После ухода боярина Годунов остался сидеть за столом в кресле. Вбежавшие к нему дети окружили и затискали батюшку.
     - Ах вы мои баловники! - воскликнул растроганный отец. - Как вы без меня?
     - Скучаем, ты совсем забыл нас.
     - Да я и сам скучаю без вас, - ответил он, целуя их. - Да что делать-то?
     Подошедшая следом жена Ирина обняла и поцеловала мужа.
     - Забросил нас совсем, - промурлыкала она. - Все в делах да заботах. А о нас кто заботиться станет?
     - Дак я не токмо хозяин в доме, но и во всей державе, - ласково ответил Борис. - Приходится самому этот воз тащить. Как ребятишки-то учатся, не ленятся?
     - Учителя вон Ванюшку особо выделяют - говорят, что мол шибко смышленый да разумный отрок.
     Годунов прижал сына к себе.
     - Молодчина ты у меня. Учись и не ленись: без ученья-то что во тьме кромешной пребывать. А со временем и меня сменишь на престоле. Ты нынче не просто боярский сын, ты - царевич! Помни об этом.
     - Утомился ты, - проворковала Ирина, прижимаясь к мужу.
     - Да вишь, вроде бы и наладил дела в государстве, ан бояре всё одно косо глядят - я для них как белая ворона в черной стае.
     - Ты бы отдыхал почаще, - уговаривала его жена.
     - Бог даст, время придет, отдохну когда-нибудь, - вздохнул государь.
     - Этак тебя надолго не хватит, - не отставала жена. - А ты нам нужон, дети вон без отца растут. Меня совсем забыл...
     - И то правда. Прикажи-ка истопить баньку. Сходим, попаримся и все дела седни побоку.
     Ирина понимающе улыбнулась и пошла отдавать распоряжение, захватив с собой детей.
     Государь, оставшись один, откинулся на спинку кресла и блаженно улыбнулся. "Слава богу, что у меня отдушина есть - жена, дети", - подумал он.
     Но спокойствие в державе держалось недолго.
     Следующая весна выдалась на редкость удачной. Отсеялись вовремя, виды на урожай были обнадёживающие...
     Однако лето выдалось засушливое - в июне и июле не выпало ни капли дождя и все всходы посохли, речки, из которых люди брали воду для домашних нужд, так обмелели, что, как говорили, их курица могла перейти вброд.
     Неурожай вызвал голод и Годунов распорядился распечатать государственные закрома, надеясь пополнить их урожаем следующего года.
     Но и следующий год, и последовавший за ним выдались такими же бедственными - то засуха, то дожди были столь обильны, что уже почти созревший хлеб сгнивал на корню.
     Голод потянул за собой и другие напасти - мировой мор и появление разбойничьих шаек, не дающих прохода ни пешему, ни конному.  Особо доставалось купеческим обозам - без большой охраны они не могли спокойно передвигаться. А нанимая охрану, купцы были вынуждены компенсировать затраты, повышая цены на всё, чем торговали.
     Изот докладывал государю, что разбой ведут оголодавшие крестьяне, организуя шайки, которые после нападения быстро скрываются в своих деревнях, пряча добытое в схронах. Особо они зверствовали в лесах, где знали каждый куст, каждую травинку и было удобно организовывать засаду.
     Купцы, прежде чем заезжать в лес, непременно останавливались, молились и высылать вперед дозорных. Да разве в наших густых лесах можно обнаружить укрывшихся там татей с дрекольём и вилами?
     - Хуже всего, - рассказывал Изот, - что мелкие банды начали объединяться. Вон в Тверских лесах, говорят, орудует огромная шайка под водительством какого-то Хлопки Косолапа...
     - Кто таков? - спросил Годунов.   
     - Говорят, бывший опричник. Опыт имеет, воевал прежде.
     - Почему досель его не взяли?
     - Посылали к нему отряд в двадцать ратников, так их всех положили.
     - Так ты что, не знаешь, что делать?
     - Сам знаешь, государь, в моём подчинении войска нет, а без него не справиться.
     - Дожили - против своих же разбойников надо войско посылать, - вскипел царь.
     - А что делать? Их вон сколь...
     - Ладно, я прикажу боярину Голицыну, чтобы он со своими людьми покончил с этими лесными татями. Что еще?
     - На улицах появились смутьяны - народишко будоражат слухами о том, что-де царевича Дмитрия не убили, а спасли чудесным образом.
     - Господи, да сколько можно об этом толковать? - Годунов схватился рукой за сердце. - Пресекай этих болтунов нещадно - время и без того беспокойное, так еще нам и внутри Москвы смуты не хватало!
     - Тако и сделаем.
     - Жалости не должно иметь - время не то, чтобы увещеваниями действовать.
     - Да уж, ныне не до жалости, - согласился с ним Изот.
     Вечером, лежа в постели, Борис жаловался жене:
     - Видно, проклятие, наложенное Федором Романовым, начало своё действо - все было ничего, тихо-мирно, и на тебе - за одной бедой другая поспешает. Напрасно я тогда послушал патриарха Иова и согласился на престол. Вон ведь что деется! Все словно с цепи сорвались. Тут дыру заткнешь, она в другом месте вылазит...
     - Так ты откажись от престола-то.
     - Ага, откажись! Сейчас откажусь, так на меня разом набросятся, словно оголодавшие псы. А отойди я от власти - враз сожрут. Да и не только меня - и тебя с детишками не пощадят.
     - А если к патриарху за помощью обратиться?
     - Я-то рассчитывал, что патриархом изберут Иеронима, с коим у меня добрые отношения, а избрали Гермогена - близкого к Романовым. Вот ведь как все складывается...
     - Господи, спаси нас и помилуй, - мелко закрестилась Ирина. - Ты бы хоть молебен заказал, что ли... Бог-то он всё видит...
     - Что-то помощи от него особливо не вижу, - проворчал муж. - Словно я грешник какой.
     - Ты что говоришь, - возмутилась жена. - Как можно так о Боге? Грешно это.
     - Ладно, давай спать, - пробормотал Борис, отворачиваясь от жены. - Утро вечера мудренее.
     Он вскорости захрапел, а Ирина еще долго лежала с открытыми глазами и тяжело вздыхала...
     А утром, едва муж ушел по делам, она встала на колени перед иконами и долго молилась, прося милости к семье, в то само мое время как перед глазами
непроизвольно вставала жуткая картина убиения царевича Дмитрия - сына бывшей ее подруги Марии Нагой...


                Глава 7.

     Через неделю в Москву вернулся князь Голицын со своим войском. В железной клетке, поставленной на телегу, они везли атамана разбойников Хлопку Косолапа.
     - Государь, пойдешь ли смотреть на вора? - спросил князь, доложив царю о благополучном завершении похода. - Взяли и атамана, и его главных помощников.
     - Неча мне на них любоваться, - резко ответил Годунов. - Эка невидаль - разбойник с большой дороги! Повесить его на Красной площади и дело с концом. Ты лучше поведай, как удалось тебе это так быстро изловить их.
     - Я подумал, что лазить по лесам с войском - занятие глупое, перебьют по одному и вся недолга.
     - Верно, - согласился государь. - Ну, и...
     - Послал по ближним деревням своих лазутчиков под видом беженцев из Москвы. Оне и повели разговоры о том, что мол государь щедро платит осведомителям - выдает по корове или лошади да вдобавок еще и денег достаточно.
     - Клюнули? - заинтересовался царь.
     - Дак в любом стаде паршивая овца отыщется. Непременно найдется человек, у которого жадность сверх всякой меры. Вот нам и сообщили, когда этот самый Хлопка со товарищи в одной из деревень начнет гулеванить у своей полюбовницы. Мы выждали, когда они изрядно наберутся браги, ночью и нагрянули. Взяли всех тёпленькими.
     - Умно придумано, - похвалил князя государь. - А кто же их выдал-то?
     - Не поверишь, государь, эта самая полюбовница и выдала. Я уж потом допрашивал её, что же она дружка-то своего на плаху подвела? Она мне: а что с Хлопки взять - седни он здесь, завтрева незнамо где, нынче со мной, в останний день - с другой. А ей, вишь, детей надо поднимать - муж-то погиб в одной из схваток при набеге на купеческий обоз.
     - А селяне что, оставили ее в покое?
     - Слышал я, что на следующий день после нашего ухода подпёрли ночью дверь и подожгли. Я не стал сыск вести.
     - Ну и ладно, они сами разобрались.
     - Хлопку-то судить, ай как?
     - Чего его судить? Вздернуть да и дело с концом.
     - Как скажешь, государь.
     Изот зачастил к государю.
     - С чем пришел? - сурово спросил его Годунов, едва тот возник на пороге. -  Опять с дурными вестями? Что на этот раз?
     - Хлопку-то ты повелел не снимать с кремлевской стены - пусть-де висит в назидание другим.
     - Ну, так что? - в нетерпении спросил царь.
     - Дак к нему стали на поклон ходить, как к страдальцу за народ. Разговоры нехорошие пошли...
     - Опять про царевича?
     - Не только. Стали поговаривать, что ты много власти на себя взял - наказуешь кого не попадя без всякого суда и следствия.
     - Мне что, целоваться с преступниками, - уже закричал Годунов.
     - Да я что, я токмо передал, что говорят в народе, - пожав плечами, негромко проговорил Изот.
     - Чужая брань на вороту не виснет, знаешь, чай? - не мог успокоиться царь.
     - Как не знать, - равнодушно ответил сыскник.
     - Ну, так пресекай эти разговоры, на то я тебе и власть дал.
     Изот молча поклонился и вышел от государя, ворча что-то себе под нос.
     После его ухода Годунов буквально рухнул в кресло, обхватив голову руками - голова болела так, что потемнело в глазах. Неожиданно из носа потекла кровь.
     Крикнув Штюрмера, он опрокинулся назад на спинку кресла.
     Прибежавшие Штюрмер и холопы испуганно смотрели на государя.
     - Никак помер, - в тишине раздался чей-то голос.
     - Не говорите глупостей, - прикрикнул лекарь. - Помогите мне положить его на лежанку. Государь сознание потерял.
     Пока Годунова осторожно укладывали, лекарь достал какую-то склянку и стал смачивать льняные тампоны и закладывать их в нос царю. Кровь понемногу перестала течь. Борис открыл глаза, лицо его было бледно, как снег.
     - Господи, как же ты напугал нас, - кинулась к нему на грудь Ирина.
     - Что-то голова закружилась, дальше ничего не помню, - слабо произнес тот.
     - Это опасно? - Ирина глянула на лекаря.
     - Ему отдых нужен, нельзя так напрягаться, как он. Всё может окончиться очень плачевно.
     - А что делать-то? - не отставала женщина.
     - Ему бы на недельку уехать куда-нибудь в деревню на свежий воздух и забыть обо всех делах.
     - Это невозможно, - пробормотал государь.
     - Я вам дам эти тампоны, - обратился Штюрмер к Ирине. - Если вдруг ночью случиться нечто подобное, смочите их вот этой жидкостью и засуньте поглубже в ноздри. А я, с вашего позволения, хотел бы находиться рядом с вашей опочивальней, чтобы всегда быть рядом.
     - Да, да, я распоряжусь. А это что? - спросила она, показывая переданный ей пузырёк.
     - Это всего лишь крепкий раствор соли, он хорошо останавливает кровотечение.
     Годунов благодарно посмотрел на лекаря, но ничего не сказал.
     - А вы что сгрудились здесь? - прикрикнула Ирина на холопов.
     Те опрометью кинулись вон. С больным остались только жена и лекарь.
     - Где ребятишки-то? - спросил жену Борис.
     - Я не велела им заходить сюда, чтобы не напугались.
     - И то верно, - согласился муж.
     - Сегодня тебе, государь, вставать никак нельзя, - проговорил Штюрмер. - Хоть денёк отдохните, иначе всё может повториться снова.
     - Сегодня полежу, - улыбнулся больной.
     - Я буду рядом, - обратился лекарь к царице, на что та кивнула головой в знак согласия.
     Когда супруги остались одни, Ирина заплакала.
     - Ты чего мокроту разводишь, - погладил ее по голове муж. - Видишь, я живой.
     - Однажды ты со своей работой осиротишь нас, - продолжала та плакать.
     - Ничего, ничего. Ты лучше позвала бы ребятишек. Небойсь, волнуются за дверью...
     Ирина встала и, подойдя к двери, впустила Ксению и Федюшку.
     - Батюшка! - кинулись те к отцу.
     - Ну, ну! - начал он их успокаивать. - У меня просто голова закружилась. Такое бывает.
     - Да, а кровь-то, - заплакала Ксения.
     - Это пустяки, - через силу улыбнулся Борис. - Вон Федюшка тоже однажды нос расквасил, так ничего, все прошло.
     На следующий день Годунов вновь занимался государственными делами.
     Почти тут же по Москве поползли слухи: мол, государь болен падучей! А досужие кумушки уже толковали, что он при смерти и дышит на ладан. Эти слухи тотчас дошли до Изота, и он обратился к государю, рассказав ему о них.
     - До чего же языки у многих длинные, - рассердился Годунов. - Стоит только чихнуть, как тут же крики: "Ах, болен! Ах, помирает!" Жив я еще и многих других переживу.
     - Тебе бы надо показаться на люди, - посоветовал верный слуга. - Чтобы все увидели, что ты жив и здоров.
     - А ты не можешь обрезать языки болтунам?
     - Если тебя не видят живым и здоровым, тут режь, не режь, а слухов не остановить, - ответил Изот.
     - Добро, - смягчился государь. - Завтра поеду навестить сестру в Новодевичий в открытой карете, прикажу ехать медленней. Пусть любуются, как на диковинного зверя.
     - А я расставлю своих шептунов в толпе, чтобы указывали на тебя, пусть видят, что с тобой все в порядке.
     - Вот и ладно, - согласился Годунов.
     И действительно, на следующий день царский поезд неспешно проследовал в сторону Новодевичьего монастыря. Собравшиеся толпы москвичей с любопытством и широко раскрытыми глазами глазели на улыбающегося царя с приветливо поднятой рукой.
     - Вон он, живёхонек!
     - Царь...
     - А чего болтали, что он при смерти? - раздавалось в толпе горожан, не забывающих кланяться государю.
     Сестра встретила его встревоженно и первым делом поинтересовалась, что с ним случилось.
     - Да пустяки, - ответил он. - Переутомился...
     - Ты уж береги себя, братец, - перекрестила она его. - Нельзя же так горбатиться. Ты же не один - у тебя жена, детки.
     Побыв недолгое время в монастыре, Борис поехал назад сквозь толпу ждущих его возвращения людей.
     - Как там сестрица поживает? - спросила его Ирина по приезде. - Здорова ли?
     - Поклон тебе передает. Слава богу, здорова. И даже чуток поправилась.
     - Так и понятно - в монастыре-то ни забот, ни хлопот.
     - Это да, об этом можно только мечтать.
     - Да ты бы со своим характером и дня бы не выдержал в монастыре. Всё куда-то бежишь, всё что-то делаешь. Беспокойный ты мой...
     - Ну, уж таким уродился, меня не переделать, - улыбнулся он и обнял жену.
     - Побыл бы хоть сегодня с нами, - она умоляюще посмотрела на мужа.
     - Сегодня побуду. Никаких дел, прикажу, чтобы никого не допускали.
     - Вот и славно, вот ребята обрадуются!
     И действительно, этот вечер Годунов провел дома, занимаясь с женой и детьми, играя в их любимые игры, и радовался, как ребенок...
     - Господи, хорошо-то как! - радовалась Ирина, глядя на них со стороны.


                Глава 8.

     Москва не любит тишины и спокойствия. Едва отошли слухи о якобы преждевременной болезни и кончине государя, как поползли новые: жив-де царевич Дмитрий, чудом уцелел, а зарезали подмененного ребенка. И эти слухи
распространялись, словно удар молнии и уже потекли за пределы столицы.    
     Наконец, эти слухи дошли и до царя. Он срочно послал за Изотом.
     - Почему не сказываешь о том, о чем вся Москва гудит? Почему я должен узнавать о разговорах на улице от холопов? - кричал он на него.
     - Помилуй, государь, нужно было проверить эти слухи, а раньше времени говорить все одно, что передавать базарные сплетни, - спокойно ответил Изот.
     - Ну, и что ты выяснил? Что там еще за самозванец объявился? Ты же мне рассказывал, что самолично видел убиенного Дмитрия.
     - Да, с ножом в груди. И уже не дышал...
     - Так кто там выдает себя за него?
     - Ты не поверишь, государь, но этого отрока пригрел на своей груди покойный патриарх Иов.
     - Что? Ты говори, ла не заговаривайся! Что мелешь? Не мог он пригреть змею на груди своей!
     - Ан так вышло. Тот, кто выдает себя за Дмитрия, на самом деле сын галицкого дворянина Юрий Отрепьев. После того, как ты сослал его отца, семье не на что стало жить, и этот самый Юрий ушел в монастырь и постригся в монахи под именем Григория. Потом перебрался из одного монастыря в другой, пока не дошел до Чудова. Парень-то оказался весьма смышленый. На это и обратил внимание патриарх и взял его к себе для занятия книжным письмом.
     - Так-так-так..., - только и смог выговорить государь.
     - Потом этот самый Григорий перебрался в Угличский монастырь, где он и услышал во всех подробностях о гибели царевича Дмитрия.
     - И что же ему рассказали? - насторожился царь.
     - О том, как три разбойника из челяди Нагих зарезали младенца, - пожал плечами Изот. - А что они могли еще рассказать?
     - Ну, не томи, говори дальше!
     - Монахи, что поведали отроку эту историю, лично видели живого царевича и нашли в Григории большое сходство с ним как в наружности, так и в летах. Тому и засела в голову отчаянная мысль выдать себя за Дмитрия, якобы спасенного преданными ему людьми. Уже будучи у патриарха в услужении, он начал бредить этой задумкой и рассказывать о том, что когда-нибудь правда восторжествует и он станет царем на Руси.
     - Ах, Иов, Иов! - вздохнул государь. - Не разглядел змею подколодную.
     - Чать, думал: мальчишеские фантазии, с возрастом опамятуется.
     - Так где он ныне, этот Григорий-Юрий?
     - Я оставил его под присмотром в Чудовом монастыре до твоего распоряжения.
     - Сошли его в самый дальний монастырь, куда Макар телят не гонял. Да пусть строго приглядывают за этим оболтусом. Пусть радуется, сукин сын, что на плаху его за молодостью лет не послали.
     - Так и сделаю, - кивнул головой Изот.
     А вечером с Годуновым случился новый приступ - голова закружилась, он потерял сознание, из носа снова пошла кровь.
     Сидевшей рядом жене он жаловался:
     - Господи, за что мне все эти муки - словно град сыплются нескончаемо... Нешто я так много нагрешил? Чать не боле Ивана-то Васильевича. И он последние годы много страдал, так было за что. А я-то чем провинился перед богом?
     Изот сообщал, что и среди бояр начались разговоры о молодом безумце, возомнившим себя истинным царем Святой Руси. Неприязнь к Годунову незаметно перерастала в веру пусть и самозванца, но только не в веру в нынешнего государя.
     "Чем же я всем так насолил? - вертелось в голове у Бориса. - Где я им дорогу перешел? Уж казалось бы, работаю в поте лица своего на благо государства, а значит, и их блага, так нет, так и норовят сунуть палки в колёса, нагадить. Господи, доколе все это?"
     То ли в нём стала проявляться подозрительность, то ли в самом деле ближние сподвижники стали холодны в отношениях, понять было невозможно. Уже и его распоряжения исполнялись не с той быстротой и охотой, как прежде, а иногда и попросту игнорировались.
     И чем дальше нарастало напряжение между государем и думой, тем сильнее он впадал в неистовство, направо и налево подвергая опале чаще всего мелкопоместных дворян, пока еще опасаясь трогать родовитых. И эта его подозрительность и озлобленность вели к единению и усилению его противников.
     Управление державой разваливалось на глазах. А новое сообщение Изота окончательно добило Годунова. В одном из своих донесений тот сообщил, что Григорий Отрепьев... сбежал из заточения и неведомыми путями пробрался в Польшу, которая привечала у себя всех настроенных враждебно по отношению к России.
     - Как это могло случиться? - орал он на Изота. - Куда смотрели твои люди - пробраться через всю Россию и остаться незамеченными для соглядатаев?
     - Не иначе ему помогли, - виновато ответил тот.
     - Кто, кто помогал?
     Изот молчал.
     - Уж не с твоей ли помощью он смог ускользнуть?
     - На своих людей не думаю, все проверены.
     - Хорошо, видно, проверены! Проспали, монашек тискали? Чего молчишь?
     - Сейчас веду правёж - кто из бояр мог ему помочь, - наконец, ответил тот.
     - Правёж он ведёт! Проснулся! - Годунов в отчаянии махнул рукой. - Господи, ну ни на кого нельзя положиться. Уж какого-то отрока, сопливого мальчишку, не смогли уберечь! Ну, и что прикажешь теперь делать? А? Чего молчишь?
     - Думаю людишек направить в Польшу, - прохрипел Изот. - Пусть разыщут беглеца, да и...
     - Это еще по дороге в дальний монастырь надо было сделать.
     - Приказа не было, - пожал плечами сыскарь.
     - А что, у самого уже башка не соображает? Тебе надо обязательно подсказывать, что нужно делать?
     Изот обиженно засопел.
     - Ты не сопи! Ишь, обиделся он! Как жрать с царского стола, так три глотки разеваете, а как дело делать, - так вас не отыщешь, - кричал, уже не сдерживая себя, Годунов. - Поди с глаз моих, видеть тебя не хочу!
     Государя трясло, словно в лихорадке. Срочно позванный Штюрмер дал ему выпить какой-то настойки и Борис несколько успокоился.
     Вечером Ирина обратила внимание на болезненный вид мужа.
     - Что случилось? - с тревогой спросила она.
     - Нет моих сил боле, - отрешенно ответил он.
     - Да что, что произошло, можешь ты мне сказать?
     - Я так верил патриарху Иову, считая его благодетелем и советчиком, а он, оказывается, змею растил под своим крылом. Он же меня на царство звал... Трижды крестным ходом приходил в Новодевичью обитель уговаривать. Не мог уломать сестру, так принялся за меня. А я, грешный, поддался его увещеваниям. Ан вон все как обернулось...
     Ирина заплакала. Борис обнял ее и погладил по плечам.
     - Вот как оно выходит, - вздохнул он. А потом неспешно поведал ей о самозванце, взлелеянном Иовом. - Подкосил меня покойный, ох, как подкосил. Как жить-то теперь?
     - Может, всё обойдётся? - с надеждой глянула на него супруга.
     - Оно, может быть, и обошлось бы, да только сил у меня бороться не осталось.
     - Взвалил ты на себя эту обузу...
     - Вот эта обуза меня и доконала.
     Ирина заплакала ещё сильней, уронив голову на грудь мужу.
     - Что же теперь с нами будет? - спросила она.
     - Не знаю, ничего не знаю...
     Они помолчали. Ирина вытерла глаза платком и уже спокойно сказала:
     - Пойдём-ка спать, поздно уже.
     - Да, пожалуй, - согласился он.
     Под утро Ирину словно кто-то толкнул в бок. Почувствовав необъяснимую тревогу, она открыла глаза. Сбоку, где лежал муж, ощущалась какая-то мокрота. Но в сумерках раннего утра ничего не было видно. Она встала и зажгла свечу. Поднеся ее к постели, она вдруг закричала отчаянно, дико, страшно - вся постель была испачкана в крови.
     На крик царицы в опочивальню вбежали люди и впереди всех полуодетый лекарь.
     - Свету, - закричал он, обращаясь к слугам.
     Тотчас принесли шандалы, присутствующие увидели страшную картину - государь лежал лицом вниз, подушка и простынь под ним были пропитаны кровью. Штюрмер взял было его за руку - та оказалась холодной. Годунов был мёртв, он скончался несколько часов назад.
     Весть о смерти царя мгновенно облетела Москву. И вот уже к Кремлю потянулся возбужденный народ...
     Отец и сын Шуйские прискакали одними из первых. Во дворце стоял переполох, слышались плачи и бормотание дьяка, читавшего, видимо, "Тропарион": "...желание твое ко Христу Богу вперил еси, егоже ради град и отечество оставль и славу суетную, яко прах вменив, последовал еси преподобному Димитрию и обители его сожитель был еси. Сего ради Бог, видев труды твоя, по преставлении твоем обогати тя: бесы изгоняши и слепые просвещаеши..."
     С храмовых колоколен глухо забухали колокола, наводя страх и тоску.
     - Вот и отмаялся Годунов, - проговорил Иван Петрович Шуйский сыну. - Плох был последнее время, стал подозрительным, мстительным...
     - Не глуп был, да только всё на себя взвалил, не доверяя другим, - согласился с ним тот.
     - Осиротели, - подошел к ним Петр Басманов. - Только как-то неожиданно-негаданно вышло...
     - Все мы под богом ходим, - перекрестился Иван Петрович. - Всех нас со временем призовёт.
     - Что верно, то верно, - поддакнул ему Басманов. - К сестре-то послали в Новодевичий?
     - Говорят, послали, - пожал плечами Шуйский-младший. - Как без этого, чай не чужая.
     Вскоре подъехал и патриарх Гермоген - дряхлый старик, едва передвигающийся и тяжело опирающийся на резной посох. Сухо поздоровавшись со всеми кивком головы, он прошел к покойному.
     - И этот на ладан дышит, - тихо пробормотал Петр.
     - Не жилец, видно, на этом свете, - согласился с ним отец. - Опять нового патриарха надо искать.
     Бориса Годунова похоронили тихо и скромно, без обычных в таких случаях многодневных молебнов и поминаний. А на следующий день после похорон в думе была вскрыта шкатулка, где находилось завещание покойного. Оно было коротким: "Оставляю державу нашу на сына своего Федора".
     Москва присягнула новому шестнадцатилетнему государю.


                Глава 9.

     В думе среди бояр возникли раздоры - они спорили по каждому вопросу, совершенно не обращая внимания на сидевшего на троне нового царя. Да каждый из них Федора и за государя-то не считал, хоть и признавали, что он был неплохо образован, но в делах государственных - малец-мальцом.
     Не на много пережил государя и патриарх Гермоген.
     Вздумалось ему поездить с пастырской проверкой по западным монастырям, стоящим рядом с польской границей. Надо же было такому случиться, что в то же самое время Григорий Отрепьев сумел уговорить польского короля воспользоваться фактическим безвластием на Руси и захватить приграничные земли.
     Тут-то и попался им старый патриарх, отказавшийся признать Отрепьева воскресшим царевичем Дмитрием. Старый человек не выдержал издевательств и пыток и там вскорости скончался.
     Лазутчики самозванца наводнили Москву слухами о том, что Дмитрий действительно жив, а убили не его, а полугодовалую дочку кормилицы. Этому стали верить еще больше, когда князья Голицын и Масальский, побывавшие в польском лагере, клятвенно заверяли, что это в самом деле спасенный царевич Дмитрий - сын Иоанна Грозного и Марии Нагой.
     Эти нашептывания становились всё более убедительными настолько, что и бывшие сподвижники Бориса Годунова поверили в них.
     Посланный начальником войска любимец Бориса воевода Пётр Басманов, отличившийся ранее защитой от поляков Новгород-Северского, впал в сомнение, что немедленно передалось его войску. После недолгих раздумий он объявил допытывающимся у него солдатам, что, скорее всего, Дмитрий - это и есть истинный царь России.
     Вскоре в Москву привезли тело патриарха Гермогена. Встречать его высыпали, кажется, все горожане. Тотчас же по столице поползли слухи:
     - Ох, не к добру все это, не к добру...
     - Не иначе, конец света предвидится...
     - Армагеддон...
     - Господи, спаси и помилуй!
     - В один год и государь, и патриарх...
     - Жди беды неминучей... Горе-то какое!..
     Москва гудела, как растревоженный улей, она вся казалась пронизанной унынием и растерянностью: смерти государя и патриарха никто не ожидал и теперь люди гадали: если государь в державе формально был и оставил наследника, то кого изберут в патриархи?
     Новая новость всколыхнула столицу: совершенно неожиданно для всех патриархом всея Руси был выбран опальный Филарет!
     Растерявшийся в этой обстановке молодой государь спрашивал маменьку:
     - Отчего все так растерялись от того, что патриархом избрали Федора Никитича Романова?
     - Ты не ведаешь, что он был давним недоброжелателем к твоему батюшке, - нехотя ответила Ирина.
     И она была вынуждена рассказать сыну о причине давней неприязни между его отцом и боярином Романовым - дальним сродственником Нагих.
     - А как же мне быть? - спросил Федор. - Нельзя ж быть государю во вражде с патриархом.
     - Надобно поехать к нему. Объяснить, что нельзя же, мол, вечно в раздрае жить. А сын за отца не ответчик, - посоветовала мать.
     - Примет ли он меня?
     - Должон принять. Чать ты не просто боярин, а законно избранный государь.
     Федор промолчал. Видя его нерешительность, Ирина добавила:
     - Вот что. Давай-ка поедем к нему вместе и заранее упредим его - пошлем нашего духовника.
     - Хорошо, - согласился Федор.
     На следующий день посланец вернулся и сообщил, что патриарх готов принять их.
     Филарет встретил их недружественно, хотя и допустил к руке для благословения.
     - Пришли, чтобы я отпустил грехи отца вашего? - сердито спросил он.
     - Ты не серчай, святой отец, - заговорила Ирина. - Сам знаешь, не причастны мы к государственным делам были. Да и Мария Нагая близкой подружницей мне была, сестрицей ее почитала. И сынок ее мне как родной был... Сама страдала - ее горе было и моим горем. Сколь слёз тогда я пролила, не счесть. А Феденька-то совсем несмышленышем был, когда все произошло.
     Лицо патриарха несколько смягчилось. И он уже более спокойно спросил:
     - От меня-то чего хотите?
     - Царем-то меня назначили, а вот жизненного опыта, мудрости, что у вас, не достаёт. Помощи прошу, - заговорил молодой государь. - Не справиться мне одному, святой отец.
     - Воз-то уж больно тяжел, - добавила Ирина.
     - Воз и впрямь тяжел, - уже мягче сказал Филарет. - И дорогу, по которому его след тащить, развезло так, что дале некуда...
     - Помоги, святой отец, - снова заговорила Ирина.
     Филарет задумался, походил из угла в угол, видно, раздумывая о чем-то, а потом уже совсем по-доброму сказал:
     - Сердца на вас не держу. А в державе ныне ой как неспокойно, сложно всё... Вон как народишко-то взбудоражен, страсть! Добро, подумаю, чем можно помочь.
     Возвратясь в Кремль, Ирина посоветовала сыну попытаться приблизить к себе бояр - они главная сила на Руси.
     Уже на ближайшем заседании думы Федор низко поклонился всем и заговорил:
     - Держава наша сейчас в большой опасности. Полагаю, что только общими усилиями мы можем навести порядок. Посему прошу всех все распри меж собой - не время браниться и таскать друг дружку за бороды. Не то время. Вижу опасность для державы в том, что на улицах беспокойно, на западе поляки наседают, на наши земли зарятся. Подумайте, бояре, что сделать надобно, чтобы порядок навести, от ворога защититься...
     Бояре промолчали, а расходясь, перебрасывались меж собой:
     - Ишь, как заговорил, помощи просит...
     - Да на поляков-то вся надежда, чтобы помогли нам на трон настоящего государя поставить - Дмитрия.
     - Дело он говорит - порядка в стране не стало...
     - Дмитрия на царство? Ох, хрен редьки не слаще...
     - Всё уж лучше, чем последыш Борьки Годунова. Яблочко от яблоньки недалеко падает.
     - Сын за отца не ответчик.
     - Это как знать...
     Вечером, оставшись вдвоем с сыном, Ирина рассуждала, обращаясь к сыну:
     - Женить тебя надо - сосватать невесту из знатного рода, тем и приблизить к себе бояр.
     Федор молчал, обхватив голову руками.
     - Господи, и угораздило же меня родиться царевичем! - почти стонал он. - Зачем мне всё это? Все нормальные сверстники живут, как люди, а я...
     - От того, что ты плачешься, ничего не изменить, - остановила его стенания мать. - Ты полагаешь, что мы с отцом виновны в том, что произвели тебя на свет?
     - Ну, ну, что ты, мама! - воскликнул Федор. - Просто я не знаю, что мне делать. Вон бояре в думе молча выслушали меня и никто, никто не произнес ни слова. А я так рассчитывал на согласие и помощь.
     - Не раскисай. Батюшка тебе постоянно повторял: жизнь - это борьба. Забыл?
     - Не забыл, только я не готов к этой борьбе.
     - Начало любого дела трудное. Не напрасно же говорят: лиха беда - начало! Ты думаешь,другие государи начинали легко? Вон что в детстве пришлось испытать Иоанну Васильевичу Грозному. Когда помер его батюшка, пресветлый государь Василий Иванович, сыну его было всего три года.
     - Чай он не сам, трехлетний, правил, - усмехнулся Федор.
     - Не сам. Опекунство над ним было возложено на его мать Елену из рода Глинских.  Советчиком у него был князь Иван Федорович Телепнёв-Оболенский. Там тоже было много распрей между боярами, что и сейчас.
     - Но Иоанна считают едва ли не самым жестоким правителем, - сказал государь. - Я таким быть не хочу.
     - Иным он и не мог быть, - пояснила мать. - С детства им никто не занимался, не готовил на царствие. Он видел только самые безобразные поступки, самые зверские жестокости. И это совершалось близкими ему людьми, которым было поручено правление вместо него. А потом у него отняли любимую мамку, сестру князя Оболенского и заключили ее в тюрьму вместе с братом. Все безрассудные бояре-правители словно нарочно старались раздражать и ожесточать сердечко маленького правителя. Вот он и вырос озлобленным на весь белый свет.
     - Я слышал, что он просто зверем каким-то был, - отозвался сын. - Сначала в детстве живых собак и кроликов бросал медведям на растерзание, а потом и людей - случайных прохожих, появляющихся возле его окон.
     - А сколь народу безвинно погубил, сколь девушек непорочных попортил - счесть невозможно. Много горя он народу принес, - согласилась с ним мать.
     - И у такого зверя родился тихий и безвольный наследник - Федор Иоаннович, за которого батюшка вел все дела, - добавил Федор.
     - А что делать, кто-то должен был решать за него, - вздохнула Ирина.
     - Я не хочу быть похожим ни на того, ни на другого, - твердо заявил молодой государь.
     - А тебя никто и не заставляет, - пожала плечами царица. - Будь самим
собой - честным, справедливым, добрым к людям и они ответят тебе тем же.
     - Особо бояре, - усмехнулся он. - Только и глядят, как бы мошну набить да во власть влезть.
     - А ты держи ухо востро - Изот поможет тебе разобраться, он правой рукой был у батюшки.
     - Особо добрым к народу тоже нельзя быть - это как волны на море - откуда ветер подует, туда и побегут. Кстати, я что-то Изота давно не видел. Прикажу, чтобы его позвали.
     Когда позванный явился, Федор подошел, обнял его и расцеловал.
     - Дядя Изот, как я рад видеть тебя, ты даже не представляешь!
     Старик растрогался до слёз.
     - И я рад видеть тебя в добром здравии, государь Федор Борисович.
     - А я ведь до сих пор помню, как ты меня, маленького, на ногах качал, а потом коня деревянного подарил.
     - Что было, то было, - улыбнулся в бороду старый слуга отца.
     - Как семья, как здоровье? - продолжал допытываться Федор, усаживая
старика в кресло напротив себя.
     - Да твоими молитвами, государь. Всё, кажись, благополучно, жаловаться грех.
     - Ну, и слава богу! Поклон им от меня!
     - Благодарствую, государь!
     - Дядя Изот, ты можешь объяснить мне, что сейчас происходит? Я ничего не понимаю - бояре при мне замолкают, переглядываются, перешептываются. На улицах  народ возбужден до крайности. Вон, когда мы с маменькой ездили к патриарху Филарету, нам вслед кричали какие-то гадости, плевали...
     - Вы ездили без охраны?
     - Практически да - взяли только двоих солдат. Нам хотелось показать, что мы не боимся собственного народа, что мы с ним...
     - Вы очень рисковали, государь. Не делайте больше этого, богом прошу.
     - Но почему, чем мы виновны перед людьми?
     - Народ легко управляем, подвластен чужой воле, - неторопливо, словно в раздумье, проговорил Изот. - А сейчас эти стихия находится на грани бунта. Боюсь, что его уже не остановить.
     - Но есть же войска, есть твои люди...
     - Среди солдат разброд. Моих людишек становится всё меньше - кто помер, кого убили, заподозрив, что шпионят для меня, кого бояре переманили на свою сторону... Да и я стал уже не тот...
     - Часть войск я направил в Сибирь, - сказал Федор. - Там на наши городишки киргизы стали делать набеги.
     - Это правильно - завоеванного отдавать не след.
     - Так что посоветуешь мне делать, дядя Изот?
     - Не знаю, право. Слишком уж всё негоже складывается, - вздохнул старик.
     - Может нам с матушкой бросить всё и уехать куда подальше?
     - Ты - царь! Где это видано, чтобы цари убегали?
     - Но вон маменька сказывала, что Иоанн Васильевич убегал в Александровскую слободу, а потом к нему пришли на поклон, уговаривая вернуться на царство.
     - Он еще и не то отчубучивал. Однажды на целый год отдал державу Касимовскому хану Симеону Бекбулатовичу, - улыбнулся Изот. - Иоанн-то Васильевич к тому времени был уже устоявшимся царем, всех в страхе держал, вот потому и мог чудить. А ты - другое дело...
     - Но, дядя Изот, надо что-то делать!
     Старик задумался, а потом начал рассуждать вслух:
     - Опору бы надо искать среди родовитых бояр - они зачинщики всего. Да только вот они уверили себя, что Дмитрий-то жив, он- законный престолонаследник. Переубедить их невозможно - упрямцы известные Вот разве что Иван Петрович Шуйский...
     - Так он постоянно спорил с батюшкой, - недоуменно произнес Федор.
     - Спорить - одно, дело делать - другое. Оба они были озабочены судьбой державы, токо понимали это всяк по-разному. А других, пожалуй, боле не отыскать.
     - Я съезжу к нему, поговорю!
     - Поговори, поговори, хуже не станет...


                Глава 10.

     Узнав о визите молодого государя в дом бояр Шуйских, сюда потянулись виднейшие люди столицы, чтобы разузнать, с чем тот приезжал.
     - Чего он хотел-то? -главный вопрос, который все задавали Ивану Петровичу.
     - Мира искал, чего же еще? - неизменно отвечал тот.
     - Чует, что не свое место занял, вот и заметался, - проговорил кто-то из гостей. - Сидит на престоле замест живого наследника.
     - Да не верю я, что Дмитрий жив, - отмахивался Иван Петрович. - Я сам ездил расследовать это дело и видел его мертвого. И мать его Мария терзалась, аки по покойнику. Нет, как хотите, не верю, что он жив.
     - Так ты видел просто убитого ребенка. А вот сама же мать его, в монашестве Марфа, ныне признала во взрослом Дмитрии своим сыном, - возразил ему Масальский.
     - Я был при сём, действительно признала, - сказал боярин Басманов. - С чего бы ей называть чужака своим отпрыском?
     - Вот это-то меня и смущает, - развел руками Иван Петрович.
     - А как он сейчас выглядит? - спросил Бельский.
     - Я вот привез его парсуну, - Василий Иванович Шуйский достал из ящика стола бумажный лист, на котором был изображен молодой человек.
     Бояре принялись рассматривать портрет.
     - Нос и впрямь, как у покойного Иоанна Васильевича, - пробормотал боярин Голицын.
     - И лобастый - лобастые все Нагие, - высказал свое мнение Михаил Салтыков. - Ты как считаешь, Иван Петрович? Ты, чай, последним видел живого Митрия.
     Старый Шуйский поднес бумагу почти к самому лицу - с возрастом он видел неважно. Долго разглядывал, а потом неуверенно проговорил:
     - Да пёс его знает. Я помню мальца, а это уже и не отрок. Сколь лет-то прошло, человек с голами разительно меняется. Ой, не знаю, бояре, не знаю...
     - Да он это, Дмитрий, точно, - вскричал Масальский.
     Через неделю Москва словно взорвалась от нового известия - законный царевич Дмитрий въезжает в столицу!
     В домах, наверное, не осталось никого, кроме немощных стариков да малолетних ребятишек - все вышли на улицу, чтобы самолично узреть невинно пострадавшего от козней Годуновых царя.
     Увидев скачущего впереди на белой лошади Дмитрия, народ попадал ниц, крестясь и выкрикивая здравицы в его честь. Толпа пришла в крайнее возбуждение, со всех сторон неслось:
     - Царствуй над нами, государь!
     - С божьей помощью...
     - Здравия тебе, наш господин и спаситель!
     - Гони этих Годуновых в шею...
     Бояре и князья чинно выстроились перед въездом на Красную площадь в
строгом соответствии с родовитостью. Узрив процессию, они встали на колени и преклонили головы, признав тем самым власть Дмитрия над собой.
     Толпа, увидев коленопреклоненных бояр, пришла в неистовство. То и дело то тут, то там раздавались крики:
     - Смерть Годуновым!
     - Долой деспотов!
     Годуновы из окна кремлевского дворца с ужасом наблюдала за этой всеобщей вакханалией.
     - Надо было уехать в наше Синюхино, - дрожащим голосом произнес государь.
     - Я не стала говорить тебе - несколько дней назад приезжал староста Евсей. Наше имение разорили и сожгли. Так что некуда нам ехать, - ответила мать.
     - Как же так, ведь батюшка был ласков с крестьянами, помогал им, - изумилась дочка Ксения.
     - Наш народ добр к хозяевам, пока что-то получает от них. Но стоит господам попасть в беду, как людишки тут же набрасываются, словно волчья стая, - отрешенно проговорила Ирина. - Это люди, не помнившие добра.
     - Что же нам делать? - испуганно спросила Ксения.
     - Не знаю, - ответила мать, прижав дочь к себе.
     - Кремль окружен со всех сторон, - тихо проговорил Федор. - И все холопы сбежали.
     - Как тихо во дворе, - Ксения уже дрожала от страха. - Никого...
     - Молитесь, дети, - призвала их мать. - Теперь у нас вся надежда на Господа.
     Все трое опустились на колени перед иконостасом  и начали возносить хвалу Господу. Но Федор время от времени прислушивался к зловещей тишине, царящей в пустом дворце. Вот ему показалось, что снизу послышался шум и кто-то прокричал:
     - Туточки они, туточки!
     Федор узнал голос своего постельничего Трифона.
     Почти тут  же дверь в покои с грохотом растворилась и в комнату начали набиваться вооруженные люди.
     - Грехи замаливают! - выкрикнул кто-то из них.   
     Федор встал и выкрикнул:
     - Как посмели? Что вам нужно? Пошли прочь!
     Ирина и Ксения также встали с колен. Мать вышла вперед, заслонив собой детей.
     - Пошла вон! - один из солдат с саблей наголо грубо оттолкнул ее.
     - Как ты смеешь, смерд! - Федор сделал шаг вперед.
     В это самое время князь Масальский с предыханием рубанул его саблей по груди.
     Федор упал, из страшной раны на груди, булькая, толчками потекла кровь.
     Ирина на мин онемела, еще не веря в случившееся, а потом с криком бросилась к сыну, словно своим телом хотела закрыть его кровоточащую рану.
     - Федя, Феденька, сыночек, родненький мой, - в исступлении кричала она.
     Но тот лишь на мгновение посмотрел на нее и тихо прошептал:
     - Ма-ма...
     Зрачки его глаз словно остекленели, уставившись в неведомую точку на потолке.
     И тогда Ирина закричало страшно, протяжно, содрогаясь в судорогах, закричала так, как может плакать только мать над своим мертвым ребенком.
     А потом она приподняла голову и, уставившись ненавидящим взглядом на мучителей, закричала:
     - Звери вы! Нелюди! Будьте вы...
     Договорить она не успела. Солдат, стоявший рядом, привычным отработанным ударом полоснул ее саблей по спине. Она разом обмякла и упала на труп сына, даже умирая, закрывая тело любимого человечка от мучителей.
     Ксения стояла, руками и спиной прижавшись к стене так, словно хотела вжаться, вдавиться в нее, лишь бы не видеть этого ужаса. Кричать она не могла - горло сжало невидимой петлей. В глазах отражался весь ужас происходящего.
     Тот, что только что зарубил ее мать, сжимая окровавленную саблю, повернулся было к ней, но уткнулся на предостерегающий взгляд боярина Басманова.
     - Оставь ее, - тихо проговорил боярин.
     А потом, поймав безумный взгляд девочки, распорядился:
     - Отправьте ее в Новодевичий к тетке.
     В тот же день простые сани, на которых обычно привозили сено на царскую конюшню, везли Ксению по Девичьему Полю к монастырю.
     Сердобольный старый конюх Игнатий постелил свежего сена, укрыл застывшую
девочку своим тулупом и всю дорогу вздыхал, приговаривая:
     - Эвон как оно бывает! Эх ты, жизнь копейка...
     На Руси набирала силу вакханалия Смутного времени...