Полет на Север

Сергей Ловыгин
Полет на Север. 1916 г.
Глава первая
Необходимое пояснение для понимания читателями описываемых событий. Впрочем, пояснение не гарантирует понимания.
Автор и сам не всё понимает, но верит в возможность происходящего.

Теория параллельных  миров появилась  в 1950 в США (ее автор - Хью Эверетт) и объяснила тайны квантовой механики, вызывавшие споры ученых.
         В эвереттовской «многомирной» Вселенной каждое новое событие возможно и вызывает разделение Вселенной. Число возможных альтернативных исходов равно числу миров.
Согласно квантовой механике, до эксперимента про то, что внутри атома, нельзя сказать, что оно реально существует. До замеров частицы занимают неясную «суперпозицию», в которой они могут иметь одновременно верхний и нижний спин, или появляться в разных местах в одно и то же время.
Главный вывод из открытия состоит в том, что кустоподобные ветвящиеся структуры, возникающие при расщеплении Вселенной на параллельные версии ее самой, объясняют вероятностный характер результатов в квантовой механике. То есть, утверждают ученые, неизбежно мы живем лишь в одном из множества параллельных миров, а не в единственном.

А весной 1916 года с военного полевого аэродрома на западной окраине города Китежа взлетели два аэроплана "ИМ" и взяли курс на север....
До появления теории параллельных миров оставалось еще 34 года. Но, это не помешало произойти тому, что произошло в этом ПОЛЕТЕ…

Начало.

Участники ПОЛЕТА, согласно штатному расписанию, утвержденному в канцелярии военного министра. И прочие личности, необходимые для начала ПОЛЕТА:

Экипаж №1:

Ротмистр Кудасов Леопольд Эрастович (военный руководитель экспедиции, в контрразведке  находится в звании полковника, командир воздушного корабля «Илья Муромец-1» - ИМ-1).
Ротмистр Лемке Аристарх Иванович (пилот).
Прапорщик Окочурин Пётр Кузьмич (военный доктор).
Кондуктор Добейко Ян Янович (флотский механик).
Корнет Азаров Александр Александрович (пилот-стажер).
Прапорщик Никольский Сергей Иванович (невольный путешественник во времени)

Экипаж №2:

Профессор Каштанов (научный руководитель экспедиции).
Мадам Эмма Штолльц (ассистент проф. Каштанова; вдова барона Штолльца, исследователя Арктики).
Штабс-капитан Киж Филипп Теодорович (командир воздушного корабля «Илья Муромец-2» - ИМ-2).
Поручик Ржевский (гусар-механик).
Г-н Таранофф (пилот, представитель общества “Добролет”).

Прочие персонажи:

Г-н Недоливай-Доливо  - незримо присутствует (некоторое время), меценат.
Мадам Крофт – спутница мецената.


  В одном далёком городке (записки ротмистра Кудасова)

         Звук хлопнувшей двери оторвал ротмистра Кудасова от написания очередного отчёта в отдел контрразведки Генштаба. Признаться, ему и самому давно хотелось бросить к чертям всю эту надоевшую писанину, а хлопок дверью, отозвавшийся содроганием всего дома, послужил исполнению этого желания. Ротмистр с облегчением вздохнул, взял лежащую на столе кожаную папку с серебряной застёжкой и начал укладывать в неё исписанные мелким, но очень чётким почерком листы мелованной бумаги. Но это занятие, выполняемое им со всей тщательностью опытного контрразведчика, было  прервано усиливающимся шумом, доносившимся с лестницы.
          За дверью послышались шаги. Ротмистр поморщился – «Никак снова штабс-капитан, поручика Ржевского ведёт!»
         Ржевский был головной болью Кудасова. Навязанный в экспедицию своим дядей, отставным бригадиром Ржевским, имевшим, не смотря на отставку, обширные связи при дворе, поручик беспрестанно попадал во всевозможные истории, в большинстве связанные с прекрасным полом, коим Китеж был богат. Богат настолько, что казалось, особей мужского пола здесь отродясь не бывало, а прибытие двух аэропланов «Илья Муромец» с экипажами, состоявшими из мужчин-авиаторов, посеяло возбуждение в рядах местных барышень, чем наш гусар и пользовался с непременным успехом. То есть был всё время в подпитии, хронически недосыпал, и пользы от гусара-механика было немного.
Однако штабс-капитан Киж относился к нему снисходительно, обещая Кудасову привести постепенно поручика в норму. Ход мыслей ротмистра прервался, когда в открывшейся двери в комнату, показались Киж с Ржевским.
          - «Сегодня почти трезв» - подумал Кудасов.
Киж спросил разрешения войти и, получив кивок ротмистра, ввёл Ржевского, держа того под  руку, потом усадил его в кресло.
          - Леопольд Эрастович – обратился к ротмистру штабс-капитан, - разрешите вас на два слова.
Оба отошли к окну, и Киж шёпотом сказал:
 - У нас проблема. Наш гусар всерьёз задумал соблазнить Шурочку Азарову, не зная, что она и есть тот пилот-стажёр, включённый в состав вашего экипажа.
           - Ему, что местных барышень не хватает! Вот что, Филипп Теодорович, пора этому любителю женщин заняться чем-нибудь полезным. Прошу вас, отправьте его завтра в помощь кондуктОру Добейко. Пусть маслёнки прошприцует, расчалки подтянет, это ему на пользу пойдёт.
           - Уже шприцевал, Леопольд Эрастович, да так старался, что парадные рейтузы запачкал.
           Ржевский напрягал слух, пытаясь услышать, о чём беседовали ротмистр и штабс-капитан, но безуспешно. От этих усилий он ослаб окончательно, пару раз качнул головой и, откинувшись навзничь, захрапел. Оба офицера оглянулись и, увидев эту картину, вздохнули, ротмистр - тяжело, штабс-капитан – устало.
          - Филипп Теодорович, - продолжил ротмистр, - со дня на день жду пакет из столицы с изложением дальнейших инструкций. Получим его, хлопот добавится, и ловелас наш умерит свой пыл.  Я сейчас к Неналивай-Доливо, меценат желает поговорить о полёте, да и мадам Крофт, что-то зачастила с приглашениями, тянет американку на приключения. Надышалась здешним амурным воздухом, глазки строит. Неровён час, купец заметит, чёрт бы её побрал!
           С этими словами ротмистр закончил убирать листы с отчётом в папку. Затем положил её в походный небольшой сейф, закрыл двумя ключами. Ключи положил во внутренний карман мундира. Ещё раз посмотрел на безмятежно храпящего поручика и вышел.

Ротмистр не спеша спускался по деревянной лестнице, думая о предстоящем разговоре с Неналивай-Доливо. Предмет предстоящей беседы он знал прекрасно, меценат изволит рассуждать об извлечении коммерческой выгоды из предприятия, которое по сути своей не являлось коммерческим, а было сугубо военным и, к тому же чрезвычайно секретным. Кудасову предстоял час, если не более, лавирования между конкретными вопросами дельца, манипулирования понятиями, подмены терминов и прочей эквилибристики словами, и всё это, для того, чтобы протянуть время. Затягивание времени необходимо было для того, чтобы деньги купца превратились в запасы оружия и провизии, в свору ездовых собак и нарты, словом во всё то, что обеспечило бы успех предстоящей экспедиции.
          - «А  потом,- при этой мысли ротмистр  усмехнулся, - я пошлю этого купца далеко и надолго, и буду делать то, что мне предписано высочайшим повелением и честью русского офицера!»
          Военное ведомство не было слишком щедро, а точнее сказать, было до неприличия скупо в финансировании предстоящего предприятия, и появление в экспедиции Неналивай-Доливо диктовалось требованиями выполнения поставленной задачи, используя частный капитал.
В секретной беседе, которую имел ротмистр Кудасов с полковником Генштаба Батюшиным, являвшимся инициатором экспедиции, присутствовала мысль о том, что использование денег частных лиц, для выполнения боевой задачи, является не только допустимым, но и необходимым способом во время войны.
          Эти мысли мгновенно промелькнули в голове ротмистра в виде эдакого конспекта предстоящих действий, и вот уже показалась внутренняя дверь парадного подъезда.
            На улице ротмистр огляделся по сторонам и быстрым шагом направился к центру Китежа, к апартаментам Неналивай-Доливо, занимавшего второй этаж местной достопримечательности – трактира на Пятницкой, служившего местом проведения времени здешней «золотой молодёжи» по выходным, и столованием проезжего люда и многочисленного племени извозчиков в обыденные дни.
            Сегодня была суббота и гужевой транспорт в виде пролёток, карет, открытых ландо, двуколок как раз стекался к месту увеселений.
             Надо сказать, что согласно Устава внутренней службы офицер не имел права ездить на конке, трамвае, а надлежало их благородиям нанимать извозчика, дабы не ронять офицерской чести. В Китеже, по причине отсутствия такого вида транспорта, как конка, а уж тем паче трамвая, вопрос о потери чести не стоял и,  имея в виду небольшую протяжённость городских улиц, ротмистр и другие офицеры экспедиции, предпочитали движение пешим порядком. Вот и сейчас, Кудасов шел по подобию тротуара, узкой полосе дощатых мостков, неровной линией протянувшихся вдоль булыжной мостовой. Он шел быстро, дышал полной грудью и наслаждался движением, после многочасового сидения за столом, всё за тем же пресловутым отчётом. Экипажи изредка обгоняли его, но это только веселило ротмистра и он ускорял шаг, чувствуя силу и здоровье. Что и говорить, в контрразведке Генштаба немощных не держали.
              - Леопольд Эрастович – послышалось за спиной ротмистра. Он обернулся и увидел подъезжавшую пролётку, в которой сидела Шурочка Азарова, вернее, корнет Азаров, по официальной версии списочного состава экспедиции.
              - Господин ротмистр, прошу вас, поедемте вместе – продолжила она.
               Кудасов нахмурился, сразу вспомнив коллизию, возникшую между корнетом и поручиком Ржевским, секунду раздумывал, затем легко впрыгнул в пролётку, достал из кармана два патрона от револьвера типа Наган, повернул к себе голову удивлённого кучера, ловким движением вставил патроны в оба уха местного жителя, хлопнул его по спине, давая знак к продолжению движения и, наконец, повернулся к изумленно следящей за его действиями, Шурочке.
          - Корнет Азаров, вы забываетесь! – произнёс он, глядя прямо ей в глаза.
Ротмистр ещё раз посмотрел на кучера – бедняга сидел, словно аршин проглотивши, в его ушах поблескивали  патроны, вставленных туда твёрдой рукой Кудасова, значит,   разговора не услышит.
         - Мадемуазель Азарова – нарочито медленно, растягивая гласные, произнёс ротмистр, – неплохо было бы помнить данные вам инструкции. Особенно в отношении поручика Ржевского. Никоим образом не привлекать его внимания. Да и, помилуйте, как бы вы привлекли его, если бы не вырядились в это платье!
           Ротмистр замолчал на мгновение, и продолжил, уже спокойнее:
          – Этим господином, зная его тягу к амурным приключениям, и зная также, что он в какой- то мере допущен к некоей информации о цели нашего предприятия, интересуется германская агентура. Соблазнить его должна некая Хата Мари, по нашим данным урождённая Сара Финкельштейн, она же Клава Шустер, она же Настя Сволочкова, уроженка города Китежа. И она это сделает, будьте уверены, и тут вы вступите в игру, со своей партией. А до этого, вам не повредило бы переодеться в мундир и стать, наконец, корнетом Азаровым, моим пилотом-стажёром, черт побери!
           В конце этой тирады Кудасов невольно повысил голос, придав окончанию необходимую серьёзность и значение. По мере того, как ротмистр говорил, в глазах Шурочки появились слёзы, она склонила голову, и пара капель упали на кружевное жабо, обрамлявшее её дивную, надо сказать прямо, шейку.
    Ротмистр тут же пожалел, что был так резок с девицей. Но он справился с собой, вспомнив, как ловко она скачет на коне, стреляет из кавалерийского карабина, управляется с пулемётом Максим. Сам бывший кавалерист, он понимал, как непросто барышне заниматься  всем этим, сугубо мужским делом. Смягчившись от этих быстротечных воспоминаний, он произнёс, склонившись к ушку Шурочки:
 – Сегодня можете быть на балу у городского головы. Но это в последний раз.
В середине бала незаметно уйдёте. Вернётесь к себе на квартиру, упакуете все свои наряды и отбудете на аэродром – пора попрактиковаться в управлении аэропланом, естественно, на земле.
          - Слушаюсь, господин ротмистр!
          Этим громким уставным ответом, Шурочка дала понять, что возвращается в предписанную роль пилота- стажера.
           - Ну, вот и славно – произнёс Кудасов.
           Затем, приподнявшись с сиденья, он так же ловко, как и вставлял, вынул патроны из ушей кучера, чем доставил тому несказанное удовольствие от возвращения возможности слышать. Положив патроны в карман, ротмистр ещё раз многозначительно посмотрел в глаза  корнету, поднялся и шагнул на мостовую, нисколько не беспокоясь, что пролётка ехала довольно быстро. Его шпоры, чиркнув по булыжнику, высекли небольшой сноп искр. Сделав несколько быстрых шагов по мостовой, Кудасов вновь оказался на дощатом тротуаре, и, проводив взглядом пролётку, замедлил шаг и погрузился в свои мысли. А мыслей у него всегда было много.
           Надо сказать, что шпоры, были слабостью ротмистра и напоминанием о начале его военной карьеры в конногвардейском полку в Петербурге.
           - «Давненько это было, -  вздохнул ротмистр, - славное было время! Смотры, манёвры, холостяцкие пирушки», - ещё раз вздохнул ротмистр, потом нахмурился. Взгляд его очистился от тумана  воспоминаний, он оглянулся по сторонам и, ускорив шаг, двинулся к видневшемуся невдалеке трактиру.
 - «Надо собраться для беседы с этим денежным мешком – вновь подумал Кудасов,  - от успеха в дезинформации Неналивай-Доливо зависит наше предприятие».
 Глава вторая
 В одном далёком городке (записки ротмистра Кудасова) продолжение

Идти оставалось минут пять, и ротмистр на ходу кратко восстановил в памяти разговор с полковником Батюшиным, умницей и авантюристом, искусником разведки. Он всегда был примером для Кудасова в умении анализировать обстановку, искать и находить неожиданные ходы в, казалось бы, обречённых на неуспех делах, а его шутки были примером балансирования на грани обидного и вовсе непозволительного в отношении военных чинуш из закосневшего генералитета, грань, которую он не переходил, но всегда шёл по ней, точно по струне.
Так вот, разговор с полковником перед вылетом ротмистра в Китеж, был таким, что Кудасов, возвращался к нему раз за разом.

Кабинет Батюшина в генштабе был расположен в левом крыле здания, далеко от парадной лестницы. За тяжелыми портьерами, закрывающими окна и массивными дубовыми дверями всегда царила тишина. Попав сюда в первый раз, а это было после перевода Кудасова из полка  в контрразведку, когда целый год его проверяли в делах, наблюдали за ним в любой обстановке – кандидат в контрразведчики должен был соответствовать требованиям этой закрытой корпорации тайных дел, ротмистр был поражён тишиной и уютом удобных кресел, мягким светом настольной лампы под зелёным абажуром.
И сегодня, вызванный полковником по пока ещё неизвестному ему делу, ротмистр вошёл в кабинет  Батюшина, к которому он относился с большим пиететом.. После приветствий и пожатия рук, полковник предложил Кудасову кресло и гаванскую сигару, закурил сам, и медленно прохаживаясь по ковру, постеленному в свободном пространстве, между огромным письменным столом, заваленным папками с бумагами и книгами и картой севера России, начал подробно объяснять ротмистру содержание предстоящего дела. Кудасов, уже привыкший к непредсказуемости службы в управлении, неожиданным командировкам в различные уголки империи, тем не мене был поражён объёмом и сложностью поставленной задачи. Полёт в неизведанные ещё широты на двух аэропланах «Илья Муромец», очевидное противодействие этому со стороны иностранных разведок. И самое главное – «…нахождение входа  в подземное пространство…», как довольно туманно выразился полковник,  в районе Ледовитого океана на Земле Санникова.
Кудасов не выказал удивления, когда Батюшин закончил. Это было хорошим тоном сотрудников управления контрразведки генштаба – никогда и ни при каких обстоятельствах не удивляться ничему. Он ждал продолжения, и оно последовало. Всё это время Батюшин внимательно следил за реакциями Кудасова и, наконец, удовлетворённо произнес:
 – Леопольд Эрастович, прошу вас пройти со мной.
Откинув портьеру, он нажал на едва заметный выступ на стене. Открылся узкий проём, ведущий в потайное помещение. Следом за полковником ротмистр вошел в небольшую комнату без окон. Спрятанные за дубовой обшивкой невидимые светильники давали ровный  неяркий свет, впрочем, позволяющий  видеть всё в комнате. Подойдя к стоящему в углу сейфу, полковник достал из внутреннего кармана мундира небольшой фигурный ключ, вставил его в замочную скважину, повернул несколько раз и открыл толстую дверцу. Затем достал оттуда деревянный футляр, по размерам и форме похожий на футляр для хранения охотничьих ружей. Положил на стоящий тут же стол, открыл защёлки и перед взором ротмистра блеснул воронёный ствол. Оружие, лежащее на столе было незнакомо Кудасову, оно было похоже на укороченный кавалерийский карабин. Но прикреплённая снизу ребристая рукоятка светло-коричневого цвета, из неизвестного материала, соседствующая со спусковым крючком, и такого же цвета коробчатый магазин секторной формы для патронов, очень напоминали лёгкий ручной пулемёт "Мадсен", который использовался авиаторами всех воюющих армий в этой войне, однако магазин располагался внизу, тогда как "Мадсен" имел верхнее расположение оного. Батюшин взялся одной рукой за цевьё, а другой нажал на небольшую защелку и магазин легко отделился от карабина.
           - Это, Леопольд Эрастович, находка вашего коллеги, ротмистра Лемке, доставленная им из экспедиции к месту падения Тунгусского метеорита. Это скорострельный карабин, неизвестной конструкции под калибр 7,62. В магазине 30-ть патронов. Стреляет, как пулемёт, но скорострельность выше. Технология изготовления, по мнению наших оружейников,  не соответствует возможностям нашей промышленности. Я так думаю, что это оружие, - тут он сделал паузу и продолжил, пыхнув дымом, - не нашего времени. То есть, изготовлено в будущем, в нашем с вами будущем, как бы парадоксально это не звучало, дорогой ротмистр!
Сказать, что Кудасов  был сражён наповал таким заявлением уважаемого им офицера, значит не сказать ничего. Он был ошеломлён  Батюшиным, его невероятными словами и спокойствием, с которым он их произнёс.
 - Да вы успокойтесь, Леопольд Эрастович. Я несу полную ответственность за сказанное мною здесь и сейчас. Есть некоторые документы, найденные Лемке, подтверждающие это.
И продолжил:
 – Вы обязательно найдёте нечто похожее  в том месте, куда вы направляетесь Я в этом уверен. Но об этом прошу вас не сообщать никому. До времени, когда вы не получите соответствующие инструкции. Словом, при неизбежных разговорах-переговорах с нашим меценатом Неналивай-Доливо, с которым вам придётся иметь дело, вы должны подогревать его интерес к финансированию экспедиции, обещая невероятные находки. Которые позволят ему окупить и превзойти многократно его расходы.

Всё это припомнилось ротмистру, за последние пять минут его прогулки по деревянным мосткам заштатного уездного города Китежа. Он уже подошел к трактиру, оставалось только взяться за ручку и открыть дверь.
Но открывать дверь ротмистру не пришлось – она открылась сама, и даже не открылась, а распахнулась настежь, лишь только он протянул к ней руку. Из двери пахнуло паром и запахом, который был Кудасову незнаком, но что-то химическое в нем присутствовало, а следом за клубами пара, показались два бородатых мужика в рубахах и портах, в кожаных фартуках и смазных сапогах. На фартуках и сапогах были видны крупные пятна ржавого вида, а в руках они вдвоём держали оплетенную бутыль с какой-то  жидкостью.
           - Паазволь, ваше благородие! – сказал один из них, и они протиснулись мимо остановившегося в недоумении ротмистра, и пошли по улице, направляясь к деревянным воротам дома, стоящего напротив.
Кудасов проводил их взглядом, потом поднял голову и прочитал вывеску над дверями, из которых вышли мужики – « Штеккер и сыновья – химические опыты на пользу населению».
Ротмистр опустил взгляд, посмотрел внимательно по сторонам, потом снова поднял голову и отметил для себя, что вывеска осталась прежней, хотя ему хотелось прочитать на ней -  «Трактир на Пятницкой. Обеды в кредит».  Он шёл именно в трактир, вернее в апартаменты Неналивай-Доливо, и дом был тот же, и улица не изменилась, то есть в задумчивости ротмистр не свернул в переулок, и не сбился с пути, он стоял на улице Пятницкой, перед домом.  в котором должна была состояться его встреча с меценатом и его американской подругой, но трактира не было, а вместо него, он видит заведение какого-то Штеккера.
         Надо отдать должное Кудасову, недаром, он был не из последних в розыске агентов, германских, австрийских и прочих. Он решительно шагнул в клубы пара, и оказался то ли в мастерской, то ли в помещении какой-нибудь артели «Рога и копыта». Войдя внутрь, он остановился, что бы привыкнуть к туманной внутренности мастерской, а заодно и к запаху, резко ударившему в его нос. По мере привыкания, он, не сходя с места, начал видеть лучше и вот какая картина открылась перед ним. В помещении стояли квадратные ванные с какими-то растворами, парящими и издающими резкий запах, похожий на аммиак. Около ванн суетились плохо различимые фигуры, в таких же фартуках и сапогах, как и встреченные Кудасовым на входе мужики. Одни из них доставали из ванн какие-то предметы, вешали их на крюки, укреплённые на канате, висящем у них над головами, потом канат начинал двигаться и крюки с подвеской тянулись в глубину паркого марева. Другие, наоборот, опускали в ванные, что-то, что никак не мог определить ротмистр. В его носу стало неистребимо свербить, а глаза начали слезиться.
         За спиной Кудасова раздалось негромкое покашливание, он резко обернулся и встретился глазами с невысоким человеком в очках, бородкой а ля Ришелье, (и это в Китеже), и в цивильном костюме.
        - «Наверное,  это сам Штеккер» - подумал ротмистр, но промолчал. Человек кашлянул ещё раз и с полупоклоном сказал: – Разрешите представиться -  техник Верещагин, к вашим услугам, господин ротмистр. Желаете заказать анодирование или никелирование? Делаем всё и быстро. О качестве не извольте беспокоиться. Имеем рекомендации городского головы и епархиального управления, много чего для города сделали.
Он замолчал, с ожиданием глядя в глаза ротмистра.
        - Анодирование чего…, делаете – спросил Кудасов, стараясь хоть как-то выбраться на путь здравого рассуждения о том, куда он попал и куда делся трактир, который ещё с утра был на этом месте. Ротмистр в нем завтракал со штабс-капитаном.  Яичницей с беконом и кофе.
         - Так ведь, чего изволите. Можем ваш револьвер никелировать, стрелять, правда из него будет трудно,  зато красоты станет неописуемой.
         Кудасов не дослушал:
         - Послушайте, любезный, куда это я попал? Заходил в дверь трактира, а здесь…- он замолчал, подбирая слова.
          - Химическое производство господина Штеккера – ответил Верещагин и продолжил, - ваше высокоблагородие недавно в нашем городе, многое вам не известно. А есть тут у нас одна особенность, вы же помните историю про град Китеж, ушедший под воду и всё такое. Так с тех времён у нас странности разные бывают. Вот скажем трактир, сегодня он здесь и завтра тоже, а в среду он уже в другом месте. А наша мастерская здесь. А ведь мы по другому адресу обретаемся – Малая Придорожная улица, знаете ли. Но сегодня мы здесь, а он, трактир, на Малой Придорожной. А потом – наоборот. Вот так и живём. Все привыкли. Не жалуются. Город такой, Китеж.
           Кудасов смотрел на техника и не понимал, он,  что смеётся над ним или он просто болен. Видя замешательство ротмистра, и прочитав в его в глазах всё, что он думает о нём самом, Верещагин взял под руку Кудасова и повёл его к выходу. Выйдя на улицу, ротмистр немного отдышался, вытер слёзы, и, ожидая дальнейших объяснений, повернулся к Верещагину. Тот, молча, показал рукой вперёд – стоявшие у дверей «якобы трактира», разношёрстные экипажи местной знати жиденькой колонной уезжали вдаль.
          - На Малую Придорожную едут. Пока ждали хозяев, трактир и мы местами поменялись.
          Кудасов ошеломлённо молчал, глядя на удалявшиеся экипажи.
        - Благодарю, господин Верещагин. Я, пожалуй, пойду. Дела-с, знаете ли – не очень разборчиво произнёс ротмистр и пошёл следом за удалявшимися пролётками и каретами.
Пройдя до первого же переулка, он свернул в него и тихо пошел к себе на квартиру.
 
Сегодня Недоливай-Доливо и мадам Крофт не дождались ротмистра Кудасова.

Посмотрим, что принесёт ротмистру завтрашний день.
Здаётся – это не последний сюрприз городка Китежа.




Глава третья
 Рассуждения ротмистра Кудасова о странностях, случающихся во многих местах, и не только в уездном городе Китеже.

(Всё, описанное ниже, происходило несколько ранее торжественных проводов экспедиции на местном аэродроме и после них)

          Когда я вернулся в своё временное жилище, там уже не было штабс-капитана и Ржевского, они отправились на бал. Это было как раз то, что мне сейчас было нужно более всего – тишина и покой. Надо было разложить по полочкам всю информацию, имевшуюся у меня, касательную разного рода странностей и несуразностей, происходивших с моим участием в Китеже и ранее, в самых разных местах. Дело в том, что сегодня случилась последняя капля, в переполненный сосуд и сосуд грозил вылиться прочь. А это мне было не надобно, ни одна капля не должна пролиться, ибо эти капли, суть - знание о неведомом.

          Что бы ничего не забыть, я решил записать все события, причисленные мной к категории,  скажем мягко, неопределённых. Их было не так много, но они происходили,  время от времени, и я до поры откладывал их анализ. Не укладывались они ни в какую схему, представляясь мне несвязанными эпизодами, происходящими со мной лишь из-за рода моей службы. Но после сегодняшнего взаимоперемещения трактира и заведения г-на Штеккера, у меня в голове стала появляться, пока ещё неясная, размытая картина, с очень странным сюжетом и персонажами.
Начну с истории, произошедшей со мной, полтора года назад. Дело было так.

         Я летел вниз, не понимая, что происходит. Минуту назад я вошёл в пещеру, замеченную мной с воздуха ещё до посадки ИМ на песчаной отмели Северного моря. Меня привлекло в ней неожиданно округлое очертание входа. Похоже, что рука человека сделала это, а раз так, то в этих диких краях возможна встреча с тайной. Это было как раз то, что нужно было мне, уставшему от монотонного полёта, длившегося уже вторую неделю, с редкими посадками на неприготовленные площадки, что само по себе было риском.
          А  сейчас я падаю вниз с ускорением свободного падения в 9,8 метра в секунду за секунду и если я не смогу остановить падение, зацепившись хоть за что-то  на пролетающем мимо обрывистом склоне с редкими кустами и чахлыми северными берёзками, то наверняка моя миссия на этом бесславно закончится.
И тут произошёл тот счастливый случай, о котором знают все авантюристы, и который бывает только один раз – ремень моего заплечного мешка зацепился за корень  примостившегося на самом краю обрыва дерева,  и после мощного рывка, при котором ремни чуть не сломали мне рёбра, я закачался над пропастью. Не успел я перевести дух, как услышал свист рассекаемого воздуха и рядом со мной, зацепившись за ветку ремнём карабина, оказался штабс-капитан Краузе.
         Поход в горы – опасное предприятие и в одиночку ходить по пещерам не рекомендуется. Поэтому меня и сопровождал наш второй пилот. Но он, обладая сангвиничским темпераментом и страстью ко всякого рода приключениям, незаметно уклонился от маршрута, привлечённый непонятными звуками из расщелины, преградившей нам путь. Словом,  он оставил меня одного, когда я уже входил в пещеру. А затем я был выброшен оттуда и оказался висящим в неудобном положении в более чем ста метрах над равниной.
        - Вы не поверите, господин ротмистр – услышал я слова неунывающего штабс-капитана, - эти хреновы пингвины, запросто вышвырнули меня, причём руку к этому…пардон, крыло, приложил какой-то гигантский пингвин-мутант, выше меня на две головы, внезапно появившийся на крики этих гадких птиц из глубины пещеры, и он ещё сказал, да, да, именно, сказал мне: - Вас не звали сюда, штабс-капитан. Из чего я делаю вывод, что чёртова птица разбирается в чинах, ха-ха-ха…

        Я висел почти вниз головой и,  это было, признаюсь вам, весьма неудобно, поэтому весёлость фон Краузе оставила меня равнодушным. Я лихорадочно прокручивал варианты выхода из случившегося положения, потому,  что корень начал потрескивать и подался на несколько сантиметров из скальной щели, за которую и цеплялось спасшее нас деревце. Вдвоём мы весили больше, чем оно могло выдержать. Это заметил и штабс-капитан – он попытался подтянуться на ремне, чтобы ухватиться рукой за выступ скалы и выбраться на склон. Его попытка вызвала лишь осыпание камней и нисколько не улучшила наше положение.
        - Фердинанд Терентьевич, давайте просто повисим немного и подумаем – я не узнал свой охрипший голос, – прежде, чем мы полетим вниз.
        Внезапно, с верха скалы, откуда мы и упали, посыпались мелкие камни, а  следом за камнями, показался конец толстого металлического каната, на конце которого виднелась массивная  кованая петля. Петля приближалась быстро и, наконец, повисла, покачиваясь рядом с нами.
        - Хватайтесь за петлю – послышалось откуда-то сверху.
        Нас не надо было упрашивать, и мы, стараясь не сорваться, ухватились за спасительный канат. Вверху послышался шум, напоминающий шум мотора танка, этого новейшего оружия, придуманного и впервые применённого англичанами в этой войне, что было весьма странно.  Как танк мог оказаться здесь, в горах? Канат натянулся и быстро пошёл вверх. Нам с фон Краузе оставалось только уворачиваться от острых камней, по которым нас тянула вверх волоком неизвестная машина.
        Наконец, показался край обрыва, и нас почти выбросило наверх. Обессиленные, мы упали на чахлую траву и выпустили петлю из рук. Густая заросль мешала видеть наших спасителей. Лежащий канат вдруг стал уползать в эту заросль. Любопытство победило боль от сорванной кожи на руках и лице, мы  вскочили на ноги  и бросились сквозь кусты, в надежде увидеть тех, кто нас спас. Вырвавшись из зеленой чащи,  мы увидели то, что я сегодня и здесь, находясь в своей квартире, в городе Китеже, причисляю к странным и непонятным пока вещам. Это был танк, но не английская неуклюжая коробка. Мы увидели приземистый корпус, опирающийся на широкие гусеницы, не охватывающие весь корпус, как у англичан, а расположенные по бокам этой машины. На корпусе была башня. Я так назвал увиденное мной потому, что это напомнило мне корабельные башни главного калибра дредноута, и длинный ствол орудия, смотрящий чуть вверх и в сторону.
Ощущение мощи, так и веяло от облика этой машины.
Но всё это длилось несколько мгновений, машина выплюнула облако черного дыма, резко сорвалась с места и исчезла из поля зрения.
        Мы со штабс-капитаном вскоре вернулись к своему ИМ. И полёт продолжился. Ни я, ни фон Краузе, не сговариваясь, никому не рассказывали ни о говорящих пингвинах, так бесцеремонно обошедшихся с нами, ни об обстоятельствах нашего удивительного спасения.

          Это и был первый странный случай, в цепи дальнейших событий.

          …полет заканчивался, и воздушные корабли уже были на посадочном курсе. Вылет из Китежа, который многие наблюдатели расценили, как отлет экспедиции, был отвлекающим маневром. Сгущались сумерки, что нам было на руку. Возвращаться в темноте на аэродром вылета, в этих широтах, занятие не для слабонервных, доложу я вам. Окружающие город леса имеют почти первозданный вид -  полны деревьями с густыми кронами, а подлесок, вообще завоевал всё пространство между деревьями, и только редкие тропинки разрезают это буйство зелени, теряясь всё в той же чаще без следа. Из-за этого туманы в местных окрестностях дело обычное. И редкий авиатор рискнёт совершать посадку в темноте, да в придачу в тумане. Но из-за скрытности нашего предприятия, пришлось рискнуть, благо, что в местном гарнизоне, после отправки, расквартированной здесь ранее воздухоплавательной роты на германский фронт, остались прожекторы. Состояние их было неважное - сказалась неопытность подпоручика, командовавшего всем этим хозяйством, да и нижние чины, набранные по рекрутскому набору на Кавказе, и по чьей-то халатности, а быть может и со злым умыслом, отправлены были без обучения для обслуживания столь сложных приборов. В результате,  кондуктОр Добейко  немало усилий положил, чтобы привести оставленные на попечение местной крепостной команде прожекторы, в рабочее состояние.
          Словом, наши воздушные корабли благополучно совершили посадку в темноте, ориентируясь только по лучу прожектора. Штабс-капитан Киж  и ваш покорный слуга, справились, не без напряжения, конечно. Мой пилот-стажёр корнет Азаров,  как я успел заметить, при посадке закрыл глаза, о чём я буду иметь с ним беседу в ближайшее время. По словам Кижа, ему же, наоборот, пришлось применить всю силу своего убеждения, в виде маузера, который он извлёк из кобуры и показал авиатору Таранову, что бы сей господин передал штурвал командиру корабля, то бишь,  самому Кижу. Уж больно азартен мосье Таранов.
          Уже на обратном пути в город, трясясь на ухабах просёлка в легковом  Рено, прикомандированном к экспедиции,  я  выслушал доклад штабс-капитана о ходе полёта.
Так мы и въехали в спящий город незамеченными местными жителями. Всё пока, шло по плану дезинформации заинтересованных германских агентов. Узнав об отлёте и присутствуя при нём, они были уверены в реальности происходящего и покинули город.
На короткое время, экспедиция освободилась от внимания германской резидентуры.
          Шофёр остановил Рено у дома, куда я переехал накануне нашего отлёта из Китежа.
           - Поднимемся ко мне, Филипп Теодорович – есть разговор – сказал я Кижу.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в мою небольшую, но уютную квартиру.
           - Присаживайтесь – зажигать огонь не будем, ни к чему, а шторы я открою.
Туман, мешавший нам при посадке аэропланов, рассеялся, и в окно заглядывала полная луна, давая ровный свет. Я взял из буфета графин с коньяком, рюмки, налил и пригласил штабс-капитана расположиться в кресле.
           - А теперь, Филипп Теодорович, я расскажу вам то, что я видел, при заходе на посадочный курс и далее, при посадке моего ИМ.
            Здесь я сделал паузу, увидев, как напрягся штабс-капитан.
            - Итак, когда высота снижения составила триста метров, я внезапно увидел прямо по курсу две линии огней. Это были довольно яркие огни, неизвестного мне происхождения, и они указывали границы грунтовой полосы, с которой мы с вами несколько часов назад взлетали, а теперь намеревались на ней же и приземлиться. Свет наших прожекторов, как вы сами заметили, был не очень ярок, да и местные военные, не в ладах с этой техникой, лучи никак не попадали в нужное нам направление, и тут эти огни. Они явно были зажжены для нас, для благополучного приземления ИМ! Я уверен в этом.
         Посадив свой ИМ, я ждал с нетерпением вашей посадки, с тем, чтобы тут же осмотреть эти огни. Но как только колёса вашего аэроплана коснулись земли, огни погасли. Я бросился к месту, где по моим расчётам, они находились, но ничего не нашёл. Кроме…вот этого.
         Я  достал из кармана своей кожаной тужурки обрывок электрического провода в изоляции, на конце которого был закреплена коробка из неизвестного мне материала, в центре которой за толстым стеклом виднелась электрическая лампа, и протянул штабс-капитану.
         - Вот этим, кто-то осветил нам полосу.
         - Леопольд Эрастович, всё, что вы сказали, я подтверждаю однозначно. Всё в точности до мельчайших деталей. Сажать ИМ при таких указателях расположения полосы было одно удовольствие!
         - Видимо, кто-то очень хочет, чтобы всё у нас шло гладко, без происшествий. Кому-то нужно, что бы мы обязательно постарались добраться до цели нашего  предприятия. Поэтому, эти кто-то, нам помогают. Но кто они?

          На эти вопросы у нас ответов не было, да и быть не могло. Пока – не было.
          - Вот что, Филипп Теодорович, думаю, что объяснения этим странным событиям будут, мы только в начале  и впереди у нас долгий путь, с опасностями в том числе. Посмотрим, будет ли продолжаться помощь нам от неизвестных. А пока – молчание, господин штабс-капитан. Нет объяснений этому – нет и разговоров об этом.
          Мы молча выпили коньяк, погружённые в мысли о странностях, сопровождающих нашу экспедицию, которая ещё и не началась, по-настоящему. Потом штабс-капитан откланялся, и ушёл к себе на квартиру. Я же продолжал вспоминать подробности ночной посадки, в надежде отыскать хоть какую-нибудь зацепку в этом необычном деле.  В результате я пришёл к не очень оригинальному, но единственно возможному на данный момент выводу – всё, что происходит, пока явно происходит нам на пользу. И за это спасибо. Кому-то.

          Внизу, у входной двери тихо зазвонил колокольчик звонка – кто-то осторожно поворачивал рукоятку, раз, другой. Я спустился вниз и открыл дверь. Перед входом я увидел человека среднего роста, в тёмном плаще с пелериной, в шляпе с большими полями. Как и положено ночному гостю, шляпа была надвинута на глаза, а подбородок скрывался в поднятом воротнике. Моя рука скользнула к кобуре, но незнакомец тихо произнёс:
         – Не спешите, господин полковник. Я от Батюшина. Вам пакет и устные инструкции.
         Он замолчал, потом поднял голову,  и я узнал в неожиданном госте ротмистра Лемке, Аристарха Лемке, хорошего товарища по службе, героя экспедиции к месту падения Тунгусского метеорита. Того, кто нашёл и привез в столицу оружие, которое показывал мне полковник.
         Крепкое рукопожатие и мы стали подниматься по лестнице.
         - Аристарх, не ожидал твоего появления. Что случилось? И кстати, здесь я представлен как ротмистр Кудасов.
         - Леопольд, ситуация с экспедицией меняется на глазах. Всё очень усложняется. Появились новые обстоятельства, которые ты должен узнать немедленно. В виду срочности и конфиденциальности дела, я прилетел на Ньюпоре, самолично управляя  аэропланом. Не к месту восторги, но удовольствие от летания получил огромное. Ты на ИМ летаешь, а мне только время от времени удаётся. Не забыть бы, чему нас учили в Гатчине! Но к делу, где у тебя можно снять этот маскарадный костюм?
         - С костюмом ты начудил, дружище. В таком иноземном виде здесь, в Китеже.
         - Не было времени менять гардероб, я ведь лечу из района Турку, с залётом в Петроград. В нашу контору. Скандинавам мой наряд не казался странным. Разреши представиться - профессор-энтомолог Эрвонен. Кстати сачки и сумка с препаратами в Ньюпоре. Там же неплохая коллекция бабочек. Легенда есть легенда.
         - Раздевайся и вешай пальто в шкаф. Садись сюда, в кресло. Будешь водку или коньяк?
         - Водку. Пришлось в последние недели пить местное вино, хочу смирновской. Есть у тебя?
         - Конечно.
         Я налил ему и себе. Мы выпили, по-русски - одним глотком. Ротмистр как-то сразу осел в кресле.
         - Устал я, Леопольд. Извини. Давай перейдём к делу. Вот тебе пакет от Батюшина, в нём всё подробности, а мне приказано  на словах сообщить  новости. Тезисно, так сказать. Ввести в курс, чтобы содержимое пакета, не показалось тебе слишком фантастичным. Теперь прошу твоего внимания и спокойствия – мы столкнулись со смещением времени, так сказать. В гостях у Батюшина был человек из 70-х годов нашего века! Потомок, понимаешь ли. Прибыл из будущего с просьбой помочь в одном щекотливом деле. Конкретно всё изложено в пакете. Вскроешь и прочтешь один. Мне знать пока не положено. Но я остаюсь у тебя в подчинении,  пилотом на твоём ИМ. А сейчас, я бы поспал, минут,  эдак триста. Разрешаешь?
         - Располагайся здесь, на диване. Накройся моей шинелью. Не хочу будить хозяйку. Утром разберёмся.
         Лемке не стал ждать окончания моих слов, он почти упал на диван и через секунду уже спал.
         Я же, взял пакет, осмотрел все сургучные печати. Они были в порядке. Слова ротмистра вызвали у меня противоречивые чувства, но я верил Батюшину, как отцу родному. Оставалось только вскрыть пакет. И я это сейчас сделаю. И окунусь в тайну. Ещё одну. И, видимо, не последнюю.
 

Глава четвертая

Ротмистр Кудасов. Новые обстоятельства.

"Сейчас я вскрою пакет. Ещё пару минут и вскрою. Что-то я за последние пару суток стал слегка нервным, что ли. Надо бы придти в норму. Но события всё какие-то неординарные происходят. Обычные приёмы контрразведки летят к чёрту!" - мысли у меня были под стать состоянию, тоже нервные.
"Перемещения, чудесное спасение, оружие – я снова перебрал в мыслях события и факты недавнего времени, - а теперь ещё и господин из будущего! Что-то не так, не укладывается в логику".
Так я думал, сидя в кресле, рядом с посапывающим на диване Аристархом. Я ещё раз посмотрел на него и подумал – "...esprit de corps – корпоративный дух, дух чести. Вот что присуще сотрудникам контрразведки. Понадобилось – и он здесь, так же, как это сделал бы любой из нас. Летел черт знает, из какого далека, не сняв даже своего профессорского макинтоша, домашние уже почти забыли, как он выглядит после Тунгуски, а он полетит со мной на Север".
От этих мыслей мне стало спокойно. Есть на кого положиться.

Я взял пакет и сломал печати. Достал письмо. Знакомый почерк Батюшина добавил спокойствия.
Вот что писАл мне полковник:
«Леопольд Эрастович!
Не так давно мы виделись с вами по весьма необычному делу. Ротмистр Лемке доставил вам этот пакет, с дополнениями к тогдашнему разговору. Если бы не срочность в организации дел по экспедиции, принудившая вас отбыть в Китеж немедленно, то вы бы стали участником встречи с человеком, прибытие которого внесло ощутимые коррективы в планы полёта. Вы разминулись с ним в полчаса. Но это легко поправимо, учитывая возможности, коими сей посланец обладает.
А теперь, внимательно прочтите инструкции и приступите к исполнению оных немедленно.
Вам надлежит взять в аэроплане, на котором к вам прилетел ротмистр, сумку, в которой находится коллекция бабочек. Одна из коробок имеет бОльшую толшину, нежели остальные. Вернувшись к себе, вскройте эту коробку и найдёте в ней небольшой предмет, в форме портсигара. Достаньте его, положите на стол и нажмите на везель,  расположенный в центре. Прошу вас не удивляться тому, что произойдет после этого. Внимательно запомните всё, что вы увидите и услышите. Да, да – увидите и услышите! Это и будут ваши дальнейшие инструкции, Леопольд Эрастович.
Я знаю вашу выдержку и самообладание.
Сделайте это один. Ротмистр Лемке будет допущен к делу несколько позднее».

Я прочёл всё ещё раз. Понятней не стало, но приказ надо выполнять. Я покрутил ручку телефонного аппарата и попросил барышню-телефонистку, связать меня с аэродромом.
Через полчаса у дома раздался шум мотора и у подъезда остановился наш экспедиционный Рено. Я ждал его, стоя у окна. Тихо пройдя мимо дивана со спящим Аристархом, я спустился по лестнице, вышел из подъезда, сел в авто на заднее сиденье. Рено покатил по брусчатой улице.

На стоянке воздушных кораблей всё было тихо и спокойно. Часовой, увидев меня вместе с дежурным офицером, отдал честь и отошёл в сторону. Я поднялся по плоскости в кабину Ньюпора, достал оттуда сумку и, открыв её, убедился, что упомянутая Батюшиным в письме, коллекция бабочек на месте. Закрыв сумку, я пошёл к авто.
- Продолжайте охрану – сказал я поручику из аэродромной команды.
- Слушаюсь, господин ротмистр!
Мы с солдатом-шофёром двинулись в обратный путь, в центр Китежа.
Ночь была на удивление холодная, для этого времени года, меня стало знобить, то ли от этого холода, то ли от необычности предстоящего дела, и я с сожалением вспомнил свою шинель, под которой видел десятый сон Аристарх Лемке.

Дорога не заняла много времени, и вот я снова у себя. Стараясь не разбудить ротмистра, я прошёл во вторую комнату, затем, помня наставления Батюшина, достал коробку с бабочками, открыл самую большую из них, и достал «портсигар».
Это была небольшая металлическая коробка и в самом деле напоминающая портсигар. Только тяжелее. Посредине верхней крышки красовался вензель, в виде пропеллера с исходящими в обе стороны от его оси крылышками.
Я  нажал на него. В центре вензеля замигал зелёный огонёк и вдруг, крышка «портсигара» стала пониматься, приводимая в действие, как мне показалось, пружиной. На обратной стороне крышки, которая теперь была обращена ко мне, оказался тёмный прямоугольник. Затем он стал светлеть и, наконец, засветился ровным зеленоватым фоном. Через пару секунд фон исчез, и я увидел фотографическую карточку Батюшина.
И, вдруг она задвигалась и заговорила!
Это был маленький экран, как в синематографе!
Не было ни киноаппарата, ни луча, упиравшегося в полотно экрана, не было самого полотна, а был полковник Батюшин, и я видел и слышал всё, что он мне говорил!
- Леопольд Эрастович! Спокойно! Вы должны посмотреть эту фильму, как мы с вами это называем, и по окончании оной вы всё поймёте. Всё, что вы увидите, снято у меня в кабинете. Необычные фрагменты – суть вставки нашего гостя.
Прошу вас, будьте внимательны. По окончании аппарат выключится. Крышка закроется и содержимое «портсигара» уничтожится небольшим взрывом, который вам вреда не принесёт.
На осмысление увиденного, я даю вам сутки, полковник. Потом вылет из Китежа. В соответствии с полученной информацией.
Удачи, Леопольд Эрастович!
Лицо Батюшина изчезло с экрана, и я увидел нечто фантастическое. Во время просмотра, появилась мысль – хватит ли мне суток.

Я не отрываясь ни на секунду, смотрел на экран. Да и оторваться было просто невозможно, настолько всё увиденное мной было необычным. Начало было такое – на экране появился кабинет Батюшина, с задрапированными окнами и включенной лампой на его письменном столе. Два кресла стояли друг напротив друга, в одном я увидел полковника, в другом сидел незнакомый мне офицер. Сразу бросилась в глаза его военная форма, весьма похожая на ту, в которой был Батюшин, но всё же она имела отличия. Мундир был цвета хаки, видно было, что он пошит у отменного портного, такие же были и брюки навыпуск, и всё это сочеталось с ботинками коричневого цвета. Сорочка светло-зелёного цвета, галстук с небольшим узлом, темно-зелёный. Погоны были в одном тоне с мундиром, с просветами голубого цвета, и тремя большими звёздами. Подполковник, определил я чин незнакомца, но меня смущал размер звёзд на погонах. Петлицы были также голубыми, а эмблема, расположенная в верхней части петлицы, была точно такая же, как и вензель на «портсигаре» - вертикальные лопасти пропеллера с крылышками, по сторонам.
- «Похоже, что этот господин имеет отношение к авиации» - мелькнула мысль. На правой стороне мундира располагался знак, весьма похожий на знак военного лётчика  - те же крылья и в середине цифра 1. Под ним был ещё один знак – ромб белого цвета с каким-то рисунком в середине, лучше рассмотреть я не смог.
Так продолжалось около полминуты – оба офицера сидели, словно позируя мне, что бы я рассмотрел всё, что меня интересовало в этот момент. Потом Батюшин повернулся к «подполковнику» и сказал:
 – Константин Константинович, господин полковник, прошу вас посвятить вашего коллегу, полковника Кудасова, в суть дела.
- «Полковник, значит, знаки различия поменялись» – снова подумал я, оценивая ситуацию.
В это время незнакомый полковник заговорил, обращаясь ко мне с экрана.
- Леопольд Эрастович, позвольте мне так вас называть, чтобы обойтись без чинов в этом разговоре. Это лишь отвлекло бы нас от серьёзного дела, в связи с которым, я и оказался в кабинете Александра Ивановича, вашего шефа. А дело серьёзное и безотлагательное.
Начну с самого начала:
- Я прибыл к вам из 1974 года, как бы нелепо на первый взгляд, это звучало. Нелепо, конечно, для людей, не интересующихся наукой и развитием естествознания. Для вас, коллеги - тут говоривший, слегка наклонил голову сначала в сторону Батюшина, потом в мою - это тоже довольно необычно, но, зная из ваших досье, тут он поправился, – из ваших личных дел, ваше образование, список проведённых вами операций в разных точках империи, нестандартное мышление и характер принимаемых вами решений, думаю, что моё появление у вас, будет понято правильно, с учётом, естественно, моих пояснений в этом вопросе. Знания о вас, основываются на изучении архивов контрразведки российского генштаба, оказавшихся в нашем распоряжении, после… здесь он слегка замялся, - скажем так, социальной революции, произошедшей в 1917 году.
Леопольд Эрастович, поверьте мне, в этих событиях вы и Александр Иванович, вели себя достойно, в соответствии с честью русского офицера.
Тут оно снова слегка запнулся, подбирая слова:
 – Хотя не все русские офицеры справились с огромной ответственностью… но, не будем об этом. Итак, что бы не растекаться мыслью по древу, как говорили наши предки, обратимся к конкретным фактам.
Мы обращаемся к вам за помощью в одном важном до крайности деле. Мы – это группа офицеров контрразведки военно-воздушных сил государства, возникшего после 1917 года, государства – наследника великих дел великой России. Подробнее я объяснять здесь не буду, и это не из неуважения к вам, а из знания  вашей дальнейшей жизни, до определённого времени, конечно. То есть, вы всё прочувствуете и переживёте сами, коллеги, и 17-й год и всё то, что последовало потом. И это будет ваша жизнь. И вы её проживёте правильно. Это всё, что я уполномочен вам сообщить, касающееся  лично вас.
Продолжим, пожалуй. В тридцатых годах нашего века в среде учёных – физиков, вдохновлённых работами Резерфорда, Бора, Кюри и других, стала ясно прослеживаться мысль о возможности практического применения, пока ещё теоретических идей, о расщеплении атомного ядра. В результате, как они считали, появится неисчерпаемый источник энергии, заменяющий уголь, нефть, газ. То есть человечество выйдет из зависимости от месторождений этого сырья, залежи которого распределены в мире, крайне неравномерно, что сказывается на развитии стран, лишённых источников сырья, и позволяет, имеющим запасы углеводородов странам, диктовать свою волю остальным. На Земле наступит энергетический рай – думали учёные.
Однако,  у проблемы расщепления есть и еще одна сторона – изготовление на основе расщепляющихся материалов, оружия невиданной разрушающей силы. О чём тоже знали многие, в том числе и политики, имеющие виды на мировое господство.
Вот, вкраце, и всё. Мы хотим не допустить военного применения открытия процесса расщепления. Мы знаем, к чему это УЖЕ привело в наше время. К атомным бомбардировкам мирных городов уже побеждённой в очередной мировой войне Японии. К массовой гибели людей. К радиоактивному заражению земли и воды.
И у нас есть один путь к этому. Во время вашей экспедиции, вы Леопольд Эрастович с вашими людьми, МОЖЕТЕ найти и захватить некоторые документы, находящиеся в подземном мире, в который вы  попадёте, и мы знаем об этом. Наверняка, эти документы содержат ключевые формулы расщепления атома. Сделаны они немецким физиком Гейзельбергом, в тайном убежище в районе Земли Санникова. Если вы сможете найти физика и записи его опытов и исследований по этой теме, изолировать его на время, при этом сообщить НАМ, способом, о котором мы вам дадим знать позже, мир будет избавлен от ужаса атомной войны.
Полковник сделал паузу, а затем продолжил:
- Леопольд Эрастович, ваш начальник, полковник Батюшин Александр Иванович, полностью поддерживает нас. Нам бы очень хотелось, что бы и вы оказались на нашей стороне. Добавлю к этому, что сделать ЭТО сможете только вы. Мы не можем менять некоторые обстоятельства прошлого своими руками, то есть - из будущего. Только вы, сделав это, не измените ход истории.
И, наконец, о трудностях. К сожалению, наше руководство не является приверженцем радикальных мер, которые мы намерены предпринять с вашей помощью, конечно. Наша группа действует на свой страх и риск. В случае неудачи, меня и моих товарищей ждёт, в лучшем случае, отставка. Как нам стало известно, есть ещё группы заинтересованных лиц и разведок различных стран, желающих воспрепятствовать вашей экспедиции.
У нас так же, не всё идёт гладко. Способ перемещения во времени, при помощи которого я оказался у вас, несовершенен, порталы проникновения неустойчивы и позволяют находиться в ином времени не более часа. В случае невозвращения в место нахождения временнОго портала за этот период времени, посланец остаётся в точке контакта навсегда. Не так давно, при проведении сходного эксперимента по временнЫм перемещениям, бесследно исчез один наш военнослужащий, ефрейтор Никольский. Предположительно, он находится в 1916 году, в районе боевых действий Эскадры воздушных кораблей генерала Шидловского. Сейчас мы прикладываем все усилия для возможного направления Никольского в зону пролёта ваших ИМ, с целью встречи его и вас, уважаемый Леопольд Эрастович.
Теперь же точно - всё. Моё время истекает.
Леопольд Эрастович! Связь с нами будет осуществляться через Александра Ивановича. Решайтесь!
И ещё – я не должен этого говорить, но считаю необходимым – мой отец, майор Лесневский слушал ваши лекции в военно-воздушной академии в 1938 году. Лекции генерал-лейтенанта авиации Кудасова. Запомните это.

Экран погас. Крышка плавно опустилась на место. «Портсигар» вновь стал портсигаром. Я сидел и смотрел на него, ничего не видя. Раздался едва слышный хлопок.
Вот всё и закончилось.

Принимайте решение, полковник Кудасов!


Глава пятая
 
Новые обстоятельства.

Меня кто-то звал по имени, я это слышал, но открывать глаза не хотелось категорически. Я только что был в полёте над Ледовитым океаном, мой ИМ летел над бескрайними ледяными полями, разгоняя шумом моторов местных обитателей – белых медведей, которые ныряли в полыньи, услыхав приближающийся звук, который они никогда доколе не слышали и, неизвестно, услышат ли в обозримое время ещё.
Однако Аристарх Лемке был настойчив, вот он уже трясёт меня за плечо, и я открываю глаза, делая вид, что только что проснулся.
- Леопольд, наконец - то. Эк тебя сморило – сказал он, - там,  внизу фельдъегерь тебя дожидается, с пакетом из Петрограда. Прибыл  на мотоциклете.
- Что ж ты меня сразу не разбудил – спросил я своего товарища, поднимаясь из кресла, в котором я коротал ночь.
- Я тебя уже полчаса пытаюсь привести в чувство, а ты всё во сне командуешь … «- ротмистр Лемке, берите управление на себя,…снизиться до ста метров…сделай круг над тем ледяным полем,…будем садиться, и так далее…». Где же это мы летали этой ночью, господин полковник, неужто, уже в районе Земли Санникова?
- Не иронизируй, Аристарх – мне снился наш предстоящий полёт и довольно подробно, в деталях, так сказать. Но закончим об этом. Где курьер?
- Ждёт внизу, я же говорил.
Я подошёл к окну и посмотрел вниз – рядом со стоящим мотоциклетом расхаживал взад-вперёд молодой прапорщик, весь в коже. На фуражке – очки-консервы. На боку – планшет.
- Попроси его подняться,  Аристарх, и скажи хозяйке, пусть приготовит завтрак на двоих. Кстати, представься ей, она ведь ещё не видела гостя, то есть - тебя.
- Уже иду.
Он вышел  и через несколько секунд на лестнице послышались шаги. В открытой двери показался фельдъегерь.
- Разрешите войти? – обратился он.
- Входите.
- Прапорщик Ефремов, фельдъегерь управления контрразведки генштаба – представился молодой офицер, – Вам пакет, господин ротмистр!
Он достал из планшета пакет с ещё большим количеством печатей, чем обычно. Протянул его мне и продолжил:
 – Прошу вас расписаться в получении.
Я взял пакет, потом, в протянутом мне прапорщиком небольшом, прошитом шёлковой нитью блокноте, сделал запись о времени получения и поставил подпись. Курьер откозырял мне и, испросив разрешения идти, удалился. За окном раздался звук запускаемого мотора и вскоре всё затихло.

Я держал в руках очередное послание Батюшина. В правом верхнем углу пакета была сделана собственноручная запись полковника – «Вскрыть при особых обстоятельствах!».
Появилась строптивая мысль о чрезмерном обилии пакетов, указаний и инструкций, которые за последние сутки обрушились на меня. Да ещё и «посланец из будущего» внёс смятение в устоявшийся порядок моих мыслей, вызвав массу вопросов, на которые не было ответов.
Захотелось завершить срочно все дела в Китеже и - в полёт! Только там я смогу заняться любимым делом, приносящим всегда только радость и удовольствие – пилотированием аэроплана. В полёте я успокаиваюсь, и приходит способность мыслить точно и конкретно – проверено не раз.
Издалека доносился приглушённый голос Аристарха, беседующего с хозяйкой квартиры, послышался её смех и звяканье шпор ротмистра.
- «Когда это он успел сапоги переодеть, кавалерист-авиатор» – подумал я. При полётах шпоры мешали, шенкелей ведь аэроплану не дашь, не кобыла, чай, но при вынужденном нахождении без полётов, бывшие кавалеристы не забывали об этом предмете амуниции, производящем на дам вполне понятное впечатление.

И тут на меня навалилась то ли тоска, то ли усталость не проходящая. Всё как-то враз стало несносным, и город этот загадочный и прочее непонятное, что преследовало меня в этой экспедиции, которая ещё  не начавшись, грозила стать предприятием непредсказуемым.
Пакет я убрал в походный сейф, вышел и комнаты и, стараясь не шуметь, спустился по лестнице и вышел во внутренний двор дома. Здесь была беседка, увитая плющом и какими-то ещё цветами, название которых я не знал. Усевшись на лавку, я оказался в естественном укрытии, спрятавшись на время от посторонних глаз. Я закрыл глаза и снова оказался в ИМ, летящем над Ледовитым океаном, именно в том месте и в то же время, из которого меня довольно бесцеремонно достал Аристарх, разбудив утром. Ну что же – продолжим:

- Господин ротмистр! Разрешите вас сменить – это были слова штабс-капитана фон Краузе, стоящего в проёме пилотской кабины и обращённые ко мне.
- Пожалуй, вы вовремя, Фердинанд Терентьевич, пойду, сверюсь с картой, близится время смены курса.
- А я хоть на время от Ржевского с Тарановым освобожусь. Всё свои амурные приключения поручик вспоминает, со слезами в голосе.
- «Послал меня дядя-чертовец, в места дикие, «бездамные» - говорит, - как жить дальше, не знаю»
. Я ему посоветовал матчасть изучать, для сублимации значит, и руководство по обслуживанию моторов предложил. Он в ответ только слезу вытер, но наконец-то замолчал. Книгу взял, но читать не стал.
- Ничего, время лечит. Скоро займём его делом.
В своей каюте я проверил курс, до точки поворота. По счислению, оставалось четырнадцать минут, и надо будет взять на двадцать градусов южнее, идти к береговой линии и садиться.
Время ещё было, и я решил выйти на плоскость, осмотреться и выкурить папиросу. Одев доху и шлем с очками, я открыл дверь и вышел на нижнюю плоскость воздушного корабля. Мы летели со скоростью около 100 км в час, так что встречный поток воздуха заметно чувствовался. Ещё при выходе я закурил, вышел, закрыл плотно дверь и, держась за расчалки, стал смотреть на проплывающее внизу ледяное поле.
- «Скоро посадка, пусть сажает фон Краузе, не всё же второму пилоту со Ржевским развлекаться» – подумал я. В этот момент ИМ заметно тряхнуло, и мои ноги заскользили по плоскости, воздушный корабль накренился. От неожиданной эволюции аэроплана, я не удержался руками за расчалки и в то же мгновение полетел вниз. Времени на раздумья не было, да и думать не было о чём. Надо было действовать. Я сорвал с себя тёплую доху, и она полетела к хвосту ИМ. Потом нашёл кольцо парашюта и дёрнул его. Купол и стропы вырвались из ранца и я ощутил рывок – парашют системы господина Котельникова только что спас мне жизнь! Не зря я надевал это довольно неудобное приспособление, при каждом выходе на плоскость аэроплана.
Я опускался вниз, на ледяную равнину Ледовитого океана, и радость от спасения во мгновение сменилась разочарованием. И что я буду делать один среди торосов и диких белых медведей, без оружия и пищи. Я поднял голову и проводил взглядом удаляющийся силуэт моего ИМ.
- «Гот дэм!» – выругался у меня в подсознании один из англосаксов – предок в пятом колене со стороны матери.
 – «Хреново, батенька!» – это уже дед-профессор, добавил горечи в ситуацию.
И здесь произошло то, что иногда случается даже в самой дрянном положении – восходящий поток воздуха сначала затормозил мой спуск, а затем и вовсе потянул меня вверх. Надежда вновь ожила в моей душе. Я летел вверх, и что удивительно, вперёд, постепенно догоняя ИМ.
- «Только бы фон Краузе не сменил курс! Да он без моей команды и не должен. А я ему команду при всём желании отдать не могу. Значит, шанс на спасение имеется!»
Меня всё ближе сносило к аэроплану, вот уже я оказался выше его, и в этот момент воздушный поток стал иссякать, я снова пошёл вниз.
- «Чёрт, побери! Так не бывает. Почти оказаться у цели…» – тут мысли мои прервались, потому что, падая вниз, в это самое мгновение, я оказался в полуметре от того места на плоскости, куда так опрометчиво вышел выкурить папиросу. Тело в эту секунду действовало само – руки вцепились в расчалку, и я повис, держась двумя руками. Через минуту я стоял на том же месте, с которого и отправился в «полет». Парашют я намотал на левую руку. Отдышавшись, я медленно добрался до двери и вернулся на борт.

- Леопольд! – услышал я голос Лемке, - едва тебя нашёл, завтрак на столе.

 Накануне отлёта из Китежа.

Ротмистр шел по улице, поглощенный своими мыслями. Однако, взгляд его не был затуманен, напротив, он был ясен. Это может показаться странным, но именно так всё и было. Он прекрасно видел улицу, редких прохожих, проезжающие мимо по мостовой  пролётки с седоками и телеги, нагруженые  разной поклажей и гремящие на ухабах. И всё же он был не здесь.
Завтрак и его товарищ Аристарх Лемке остались позади. А в эту минуту ротмистр Кудасов был в себе. Да, да, в себе, в себе самом, а точнее – в воспоминаниях о прошлом. Да и не только о прошлом. Размышления нашего героя касались многого – он думал о себе, о службе, о предстоящем полёте, о силах, мешающих экспедиции и  поддерживающих её. Пожалуй, стоит заглянуть в его мысли, особенно в те, в которых он довольно критически, и в то же самое время, с некоей долей самолюбования, думает о себе.
 - «Вся моя жизнь с самого начала, была расписана на годы вперёд. Отец – офицер и не представлял для меня иной карьеры, иначе, как военной. И это справедливо. Все мои предки, в обозримом прошлом – были офицерами, а два прадеда, с отцовской и материнской сторон – были генералами. И у меня следующая (и надо сказать, настоящая ступень), это генеральские погоны. Всё по плану, всё так, как оно и дОлжно быть. Но, почему, мне сейчас думать об этом неинтересно? Наверное, потому, что в моей службе контрразведчика случилась эта экспедиция».
«Пока – ничего интересного» - подумает читатель, и будет прав. Мысли о карьере – естественное проявление в жизни любого офицера, желающего служить. Но прежде, чем мы вновь заглянем в мысли Леопольда Кудасова, давайте посмотрим на него, что называется, со стороны.
По узкому тротуару идет человек лет тридцати пяти от роду (как нам кажется). Высокий, что-то около 180 – 182 сантиметров, широкие плечи и тонкая талия подчеркивают физическое здоровье, высокий лоб с большими залысинами, говорит об уме его обладателя. Зеленые прищуренные глаза, коротко подстриженные кавалерийские усы, подбородок с явно различимой ямкой посредине – вот перед вами ротмистр Кудасов.
 - «Ладно, я, конечно, лукавлю сам с собой. Генеральские погоны не помешают, в обозримом будущем. Но, сейчас не до них. И я так вжился в легенду, что ротмистром чувствую себя прекрасно. И хорошо, что прилетел Аристарх, мне его не хватало. Понимает всё с полуслова, лишние вопросы не задаёт, при выполнении любого задания – цепок, как бульдог и вкупе с этим – умница, каких сыскать! Спасибо Батюшину».
От этих мыслей ротмистр улыбнулся и ещё энергичнее зашагал вперёд. Стало понятно, что он потихоньку возвращается «из себя».
За спиной Кудасова послышался звук мотора, он обернулся и увидел приближающийся грузовой «Руссо-Балт» - ещё один приданный экспедиции автомобиль, в кабине которого рядом с солдатом-шофером устроился Лемке, а в кузове – всё, что он забрал из квартиры Кудасова – тёплую одежду, походный сейф, оружие, книги и прочие мелочи, призванные скрасить походную жизнь наших героев в ближайшие месяцы, или годы, кто знает.
«Руссо-Балт» затормозил и остановился, слегка перегнав Кудасова. Аристарх выпрыгнул из кабины и пошёл рядом с ним.
- Как ты и сказал, я собрал всё имущество – негромко говорил Лемке – а хозяйка была безутешна. Как ты всё успеваешь, мон шер?
 - Я с ней только пару раз говорил, да и то по делу, не преувеличивай.
 - А ты хоть заметил, что она весьма недурна собой?
 - Аристарх, прошу тебя, оставь эту тему. Я невинен в этом случае, как агнец. Не до того было. Город какой-то шальной, обстоятельства нашего предприятия меняются с каждым часом, а ты о женщинах.
 - Прости, Леопольд, холостяки везде мишень – и для шуток, и для женщин.
Так, разговаривая, они шли по улице. Грузовик был отправлен на аэродром, с приказом нигде не останавливаться, никого не подвозить. По прибытии на аэродром разгрузку не производить, а дожидаться  ротмистра. От «Руссо-Балта» не отходить, охранять загруженное.
Прогулка по Китежу представлялась приятной, славно было пройтись  по тротуару небольшого уютного русского городка, зная, что не скоро ещё это удастся повторить. Впереди был длительный полёт в северных широтах и чувствовать под ногами они ещё долго будут снег, лёд да гальку на берегу  океана, при редких посадках аэропланов.
Конечной целью их пешего путешествия был аэродром. Кривая улочка, по которой они шли, уже подходила к окраине городка, и недалеко было до стоянки экспедиции. За перелеском уже видны были палатки аэродромной команды. И тут оба офицера увидели впереди, за деревьями, опоясывающими лётное поле, взметнувшиеся вверх обломки, клубы дыма и следом за этим, услышали грохот взрыва. Не сговариваясь, они тут же бросились бежать по дороге к стоянке. Из-за деревьев, навстречу им, показался несущийся на большой скорости «Рено». Он приближался быстро. Кудасов увидел, что за рулём авто сидит не шофёр-солдат, а какой-то штатский. Этот кто-то тоже увидел бегущих офицеров, и резко свернул с просёлка в поле. Автомобиль, прыгая на кочках, стал быстро удаляться от офицеров.
Всё увиденное мгновенно было понято обоими нашими героями. С автоматизмом, выработанным за годы службы, револьверы  мгновенно оказались в их руках. Надо сказать, что оба были хорошими стрелками. В несколько секунд пули пробили шины авто и он завилял, а через мгновение, опрокинулся на бок. Из него выскочил человек и бросился бежать. Тут в дело вступил ротмистр Лемке. Убегавший не знал, с кем он имеет дело. Силовое задержание было одним из любимых занятий Аристарха, большого знатока борьбы джиу-джитсу. В считанные минуты он догнал убегавшего, несколько ловких движений и тот лежал лицом в траву, а Лемке аккуратно увязывал его запястья. Подбежавшему  Кудасову он сказал:
 – Прошу, господин ротмистр, подарок! Однако, быстро бегают здешние обитатели!
Потом он перевернул пойманного беглеца и  Кудасов, изменившись в лице, произнёс:
 – Вот те раз! Господин майор, какими судьбами?
Повернувшись к Лемке, ротмистр продолжил:
 – Аристарх, это майор Берио, австрийская разведка, мой давний знакомец.
 - Поднимайтесь, майор!
В это время, к месту задержания уже подбегали солдаты из аэродромной команды во главе со своим командиром, поручиком. С ними же были и Ржевский с Добейко.
 - Господин ротмистр! Этот гад склад с амуницией и припасами взорвал! – почти прокричал возбуждённый до крайности кондуктОр.
 - Он не знал, что взрывать. Горючее и спиртное не пострадали – добавил Ржевский.
До назначенного времени вылета оставалось меньше десяти часов. 


Глава шестая

Ротмистр Кудасов. Накануне отлёта из Китежа (продолжение).

То, что Кудасов и Лемке увидели на аэродроме, после взрыва, оптимизма им не добавило. Временный склад амуниции и съестных припасов превратился в дымящуюся груду разнокалиберных обломков. Вперемежку лежали в хаотическом беспорядке искорёженные стропила, обгоревшие доски, тлеющие куски меховой экспедиционной одежды, смятые банки мясных консервов. Всё это было залито водой. Тушением возникшего после взрыва огня, занимались нижние чины пожарной команды аэродромной роты, имевшие бочку в пятьсот литров, установленную на телеге, и двуручный насос поршневого типа, соединённый с брезентовым рукавом. Рукав заканчивался медным конусом для выхода струи воды. Этим допотопным устройством и пытались затушить возникший пожар и спасти хоть часть приготовленных для экспедиции припасов.
Ко всеобщему разочарованию, ничего из лежавшего в лужах из золы и воды, нельзя было использовать.

К ротмистру подошли корнет Азаров и Таранов. Оба имели весьма непрезентабельный вид. Лётные комбинезоны обоих в нескольких местах были прожжены, лица закопчены. В руках Таранова был теперь уже ненужный багор, которым он растаскивал горящие доски и брёвна. Корнет прятал руки за спиной (Шурочка явно была в сильном расстройстве от своего внешнего вида).
- Господа, как это произошло? И почему посторонний штатский проник на охраняемую стоянку и сумел совершить диверсию, лишившую нас большей части сделанных запасов? – спросил ротмистр, обращаясь сразу к обоим экспедиционерам.
- Леопольд Эрастович! Мы занимались предполётной подготовкой аэропланов. Проверкой навигационного оборудования. Ржевский с Добейко, осматривали моторы. Всё было спокойно. А потом появился этот господин, - при этих словах Шурочка  показала рукой на Берио, - он предъявил пропуск, выданный командиром аэродромной роты и корреспондентскую карточку репортёра германской газеты «Дойче шпацирен». Ещё у него была фотокамера на треноге и саквояж, как он сказал с фотореактивами. Все бумаги были в порядке. Он сделал несколько снимков аэропланов и пошёл менять пластины в камере, сказав при этом, что удобнее всего ему это сделать в тени склада. Нам он прилично надоел и мы обрадовались, когда он, наконец, оставил нас в покое. А через несколько минут, раздался взрыв. В возникшей суматохе, он исчез, а мы были заняты тушением пожара. Вот всё, что я могу доложить, господин ротмистр.
 
- Идите и приведите себя в порядок, господа.
Сказав это, ротмистр увлёк Лемке в сторону. Они прошли несколько шагов, прежде, чем Кудасов снова заговорил.
- Винить Азарова и остальных у меня нет оснований. Они делали своё дело. В конце концов, здесь есть кому отвечать за охрану. С поручиком я поговорю отдельно. Аристарх, посмотри, что у майора в карманах.
Лемке сноровисто обыскал Берио  и  передал ротмистру смятый пропуск и карточку репортёра. Кудасов взял документы и направился к поручику, который в это время распоряжался работами на сгоревшем складе.
- Поручик! Прошу вас оторваться от вашего дела – обратился Кудасов к командиру аэродромной роты,  - это вы выдали пропуск корреспонденту?
- Так точно, господин ротмистр! Он предъявил мне записку городского головы, с просьбой оказать содействие в съёмке аэропланов. Для размещения в германских газетах, с информацией о грандиозном перелёте на Землю Санникова. Никаких подозрений этот господин не вызвал, он давно в городе, приглашался на приёмы у лучших людей.
Выслушав ответ, ротмистр помрачнел.
- Вы свободны, поручик.
Допрашивать Берио не было никакого резона – знали они друг друга хорошо, и ротмистр был уверен, что заставить  майора говорить здесь, в Китеже, вряд ли удастся. Да и что узнавать, всё ясно как божий день, Берио захвачен по горячим следам. А его предполагаемые дальнейшие планы  лучше всего узнать в Петрограде.
Кудасов вернулся к Лемке, под присмотром которого находился майор.
- Аристарх, придётся тебе на твоём Ньюпоре,  доставить этого господина в управление. Довериться местным жандармам не могу, в виду особой ловкости задержанного. На тебя же надеюсь, вполне. Пока будут готовить аэроплан, я напишу пару слов Батюшину.

- Корнет! – ротмистр остановил проходящую мимо, уже отмывшую сажу, Шурочку - возьмите Добейко и Ржевского, и подготовьте Ньюпор ротмистра Лемке к полёту. Заправить горючим до Петрограда.
- Слушаюсь, господин ротмистр! – ответила Шурочка. Она сменила комбинезон, умылась и пришла в хорошее настроение, ибо нет у девицы большей заботы, чем выглядеть, как говорится «на выданье».
Вскоре около Ньюпора закипела работа.
Ротмистр, усевшись на ступеньку трапа своего ИМ, наскоро, на колене набросал сопроводительное письмо для полковника, о случившейся диверсии, дописав в конце, что подробности доложит устно Лемке.
Через час с небольшим Ньюпор с ротмистром Лемке и связанным майором Берио оторвался от лётного поля и с набором высоты скрылся за близлежащим лесом.
- «Теперь надо решать ещё одну задачу – где достать тёплую одежду и запастись провизией. Взамен утраченной  при взрыве и пожаре» – подумал Кудасов.
Этим делом нужно было заниматься в городе. Сначала нанести визит градоначальнику, для получения справок о возможных поставщиках. Потом, убедить купцов в необходимости отпустить товар, если таковой найдётся у них в Китеже, под расписку ротмистра. Денег в необходимом количестве, на закупку необходимого,  увы, не хватало. А Неналивай-Доливо, до недавней поры щедрый меценат, уехал из города накануне.

С этими мыслями ротмистр отправился в город, на «Руссо-Балте». Легковое «Рено», угнанное майором, нуждалось в ремонте.
Едва шофёр вывел грузовик на дорогу, ведущую в Китеж, как Кудасов увидел впереди, на обочине, стоящий легковой автомобиль.
- «Кажется - это «Паккард», - определил ротмистр.
Когда до стоящего авто оставалось метров двадцать, из него вышел человек в военной форме и поднял руку, давая понять, что просит остановить «Руссо-Балт». Кудасов приказал шоферу остановиться и тоже вышел из кабины.

- Господин ротмистр! - обратился к Кудасову незнакомый капитан, судя по знакам в петлицах, военный инженер. Разрешите представиться – капитан Лесневский.
Ротмистр на секунду задумался, что – то знакомое почудилось ему в чертах лица говорившего, и тут он вспомнил – «Лесневский. Да, да – так представлялся ему гость Батюшина . Незнакомец из будущего!»
- Не вы ли, - здесь Кудасов слегка запнулся, - не вас ли я видел…
- Вы совершенно правы. Леопольд Эрастович. Мы виделись с вами, так сказать, на расстоянии. Прошу вас выслушать меня внимательно, у меня мало времени, по тем причинам, которые вы знаете, после просмотра нашего…э-э... послания. Я в курсе произошедшей с экспедицией неприятности и предлагаю нашу помощь. В одном из пакгаузов города, который мы сняли на сутки, для вашей экспедиции доставлены запасы продовольствия и полярной одежды. Продовольствие – это консервы и солонина. Одежда – тёплые комбинезоны на меху. Всё это, из второй половины двадцатого века. Не было времени для соблюдения идентичности, и поэтому, мы просто сняли наклейки с банок и спороли ярлычки и фабричные знаки с одежды. Никто из непосвященных не догадается. Я думаю, вы должны принять эту помощь, так как временнОй фактор очень важен. Вы должны взлететь не позднее – тут капитан посмотрел на часы, бывшие у него на левом запястье – не позднее, чем через восемь часов. Что бы успеть.
- Куда успеть? – спросил Кудасов, удивлённый таким поворотом дела, казавшегося ему ещё пять минут назад почти неразрешимым.
- Успеть пропасть в конечную точку вашего маршрута, господин ротмистр! Иначе вся затея рухнет, не начавшись. Поверьте мне!
Кудасов на секунду задумался.
- Хорошо, господин Лесневский! Я вам доверяю, хотя я и из недоверчивых.
- Прекрасно. Следуйте за моим «Паккардом». И не беспокойтесь – мои люди загрузят ваш грузовик.
После этих слов, капитан сел в авто. Ротмистр забрался в кабину «Руссо-Балта».
И маленькая колонна, тронувшись с места, направилась в Китеж.

 Ротмистр Кудасов. Вылет становится реальностью.

«Паккард» петлял по улочкам Китежа и Кудасов поймал себя на мысли, что городок совсем не так мал, как ему казалось, после нескольких дней пребывания здесь. Улица за улицей, переулки и тупики проплывали за окнами «Руссо-Балта», а конца поездки не было видно. Так продолжалось около получаса. Наконец, совсем запутавшись, ротмистр перестал следить за меняющейся панорамой и попытался вспомнить подробности короткого разговора с Лесневским.
- «Почему они так быстро узнали о взрыве и мгновенно отреагировали? Ведь прошло каких то два часа, а всё, что нам нужно, уже доставлено. Оперативно, ничего не скажешь, но странно, однако».
За этими размышлениями Кудасов не заметил, как оба авто остановились, въехав во двор, огороженный высоким дощатым забором.
- «Высота метра под три – прикинул ротмистр – таких заборов в Китеже я не видел. Никакой любопытный взгляд не проникнет».

В глубине двора располагался большой пакгауз. Двери его были наглухо закрыты, и он имел довольно заброшенный вид. Из «Паккарда» вышел капитан, подошёл к грузовику и сказал:
– Прошу вас, пройдёмте в склад.
Кудасов и капитан направились к двери, которая открылась перед ними, едва они подошли к ней.
Переступив порог, оба оказались в помещении, освещённом ярким светом, исходящим из нескольких, как показалось ротмистру, прожекторов. Однако, присмотревшись, он увидел стоящий в глубине помещения, большой фургон, цвета хаки с вкраплениями каких-то жёлтых и зелёных разводов. В передней части находилась кабина, необычной формы, без выступающего вперёд капота, как, на привычных ротмистру грузовиках. А прожекторы оказались фарами этой  машины. Они то и освещали внутренность склада.
- Господин капитан – произнёс Кудасов – прошу сначала ответить на один вопрос. Как вы узнали о диверсии на аэродроме?
Лесневский посмотрел ротмистру  в глаза.
- Леопольд Эрастович, вы – профессионал, и понимаете, что важность задачи, которую мы хотим решить с вашей, естественно, помощью, предполагает нашу крайнюю заинтересованность в успехе вашей экспедиции. Поэтому, мои люди следят за ходом подготовки к вылету. Вы можете спросить, как согласуются мои утверждения о том, что пребывание вне своего времени ограничено несколькими часами и слежением за событиями в Китеже, и будете абсолютно правы. Я должен был объяснить вам это раньше. Всё довольно просто, хотя затраты энергетические и материальные, довольно велики. Суть в том, что нам приходится менять людей, назовём их, скажем «посланцами», по истечении этого времени. Возвращается один, прибывает следующий. Один из них и оповестил нас о произошедшем. Далее уже были предприняты необходимые меры по подготовке, загрузке и отправке к вам вот этого автомобиля с необходимыми вещами и припасами. Признаюсь, это был самый сложный момент во всей операции. Мы ещё не перемещали объекты таких размеров через временнЫе порталы. Но всё прошло удачно.
Помощь вам мы намерены продолжать до момента вашего отбытия из Китежа. Далее – всё в ваших руках, Леопольд Эрастович.
Капитан замолчал, пристально глядя на ротмистра.
- Благодарю вас за объяснения, господин Лесневский.
- Владимир Владимирович, с вашего позволения – представился капитан.
- Может быть, начнем погрузку, Владимир Владимирович – сказал Кудасов, - а то времени, как вы сами говорили, у нас не так много.
- Конечно.
Капитан повернулся к кабине фургона и сделал знак рукой. Дверцы открылись и на пол склада оттуда стали выпрыгивать люди, одетые в  пятнистые комбинезоны. Задняя часть фургона распахнулась, часть пола грузовика откинулась назад, приводимая в действие каким-то механизмом, который не был виден, но издавал при работе лёгкий свистящий звук. На эту площадку и перемещались тюки с одеждой и ящики с провизией, и она плавно опустилась на пол склада. Затем при помощи небольших тележек, всё это было перевезено к выходу пакгауза.
- Господин ротмистр,  скажите своему шофёру подъехать к воротам склада и поставить «Руссо-Балт» задним бортом к выходу – обратился капитан к Кудасову, - мои люди перегрузят всё это в ваш грузовик. Шофёра, под любым предлогом, отправьте на улицу.
Через десяток минут всё было закончено. Лесневский подошёл к ротмистру.
- Мы уходим. Желаю удачи! – он протянул руку Кудасову. Они обменялись крепким рукопожатием.
Капитан повернулся, сделал несколько шагов к двери пакгауза, открыл её и зашёл внутрь. Кудасов молча стоял и смотрел ему в след. Потом, вышел со двора и позвал своего шофёра, сидевшего на скамейке перед воротами и курившего.
Пока шофер закрывал брезент кузова, ротмистр не удержался и подошёл к двери склада. Постоял в нерешительности пару секунд, затем открыл дверь. Шагнул вглубь темноты. Глаза постепенно привыкли к мраку помещения. Пакгауз был пуст. Только на земляном полу едва виднелись следы от колёс, оставленные фургоном.
- «Вот и ушли – подумал Кудасов, - к себе».

«Руссо-Балт», скрипя рессорами, выехал на улицу.
- Дорогу на аэродром запомнили?– спросил шофёра ротмистр.
- Так точно, ваше высокоблагородие, - запомнил. Но уж  попетлял этот «Паккард» по Китежу, едва за ним поспевали.
- Тогда вперёд, время не ждёт. На аэродром.
Грузовик тронулся и, дымя синим выхлопом, стал выбираться с заброшенной окраины на дорогу, ведущую на аэродром.
- «Как бы ни обстояло дело, но проблема решена. К вылету мы готовы, а там мы уже и без присмотра обойдёмся» – думал Кудасов, качаясь на ухабистых улочках загадочного города Китежа.




Глава седьмая

Ротмистр Лемке. Полёт в Петроград.

Мой Ньюпор резво набирал высоту, пробиваясь сквозь низкую облачность, повисшую над Китежем. Ещё несколько минут, и аэроплан окажется выше облаков. Станет веселее. Однако, для сверки курса, мне придётся, всё же, опуститься ниже нижней кромки облаков через минут, эдак, двадцать. Пока буду лететь по компасу. Места мне незнакомые, придётся ориентироваться, сверяясь с картой.  Всё идет хорошо, звук мотора ласкает слух.  В передней кабине виднеется голова нашего пленника – майора Берио. Этого господина мы спеленали накрепко, зная его способности, как шпиона, выходить из самых трудных ситуаций. К этому приложил руку  поручик Ржевский, увязав руки майора «неразвязываемым гусарским узлом», коим, как он клялся, пыхтя от усердия в момент вязки пресловутого узла, гусары стреноживают пасущихся лошадей. Развязать такой узел, не зная секрета, невозможно.
Всё это прекрасно, однако, сейчас я вспомнил, что «секрет» этот, в суете подготовки к вылету, Ржевский забыл мне раскрыть. Ну, да ладно, надо будет, разрежем!
Аэроплан немного болтало - в этой местности сильны восходящие и нисходящие воздушные потоки.  Я это заметил, когда летел по заданию Батюшина в Китеж, к Лео Кудасову. Поэтому, голова Берио совершала разнообразные движения, в полном соответствии с колебаниями Ньюпора.
 - «Главное, чтобы нашего пленника не стошнило в кабине, а то отмывать потом механикам» - промелькнула мысль.
Двадцать минут пролетели незаметно, и пришло время для сверки ориентиров. Отдав ручку от себя, я направил аэроплан в гущу облаков. Вывалившись из влажного окружения, я, как и ожидал, увидел внизу колею железной дороги. По ней, оставляя за собой дымный шлейф, двигался паровоз, с прицепленными пассажирскими вагонами. Я выровнял аэроплан и пошёл на снижение. У меня появилась шальная мысль – прочитать на вагонах маршрут следования состава. Зачем мне это было знать, в данную минуту я ответить бы не смог. И в самом деле, идёт пассажирский поезд, направляясь, несомненно, в Петроград, ведь ветка ведёт в ту сторону, это я определил по карте и компасу, так надо ли уточнять? Но в тот момент, я хотел потешить себя  умением летать, да, и чего греха таить, показать это майору.
Постепенно догоняя поезд, я, наконец, оказался прямо над ним. Тоннелей в нашей равниной местности не наблюдалось, так что опасаться потери плоскостей, при нечаянной забывчивости пилота, нужды не было. Приняв влево, я снизился до бреющего полёта, находясь почти в одном уровне с окнами вагонов. Услыхав шум мотора моего Ньюпора, в окнах появились любопытные, я заметил и несколько весьма привлекательных женских лиц. Твёрдой рукой я удерживал полёт аэроплана параллельно вагонам, давая возможность зрительницам, восхититься собою. Однако, увлёкшись произведением впечатления на дам, я почти забыл, зачем я всё это делаю – лечу в опасной близости к поезду. Да и мой пассажир, почувствовав опасность, отчаянно крутил головой, пытаясь, видимо, привлечь моё внимание. Да и что ему оставалось делать, в его положении.
Внезапно, оторвав взгляд от окон вагонов, я, ещё только поворачивая голову, что бы посмотреть прямо по курсу, почувствовал неладное. Через мгновение, боковым зрением, я увидел впереди, в нескольких секундах полёта, могучее дерево, стоящее вблизи насыпи. Как оно оказалось здесь, в полосе отчуждения, для меня остаётся загадкой до сих пор. За долю секунды, я успел рвануть ручку на себя и избежать катастрофы.
Уф-ф! Ньюпор зацепил колёсами шасси за верхушку дерева, но всё обошлось! Кляня себя, на чём свет стоит, я выровнял аэроплан. Посмотрел вниз – поезд забирал влево, следуя изгибу  железной дороги. В передней кабине, Берио, уже даже не шевелился. То ли был в шоке, то ли махнул на все мои эволюции рукой и отдался в руки провидения. Отдышавшись, я осознал, что чуть не сорвал порученное мне дело, но, в глубине души, я был доволен, что вверг майора в панику. И мне захотелось, снова, всё же, узнать, откуда и куда движется злосчастный поезд. Не глядя в окна, я снова поравнялся с поездом, убедился, посмотрев вперёд, что никаких препятствий  по курсу нет,  и прочитал табличку, на боку вагона.
«Стамбул – Париж» - вот, что я прочёл! Написано было на английском, французском и турецком! Тут только, я обратил внимание на то, что паровоз и вагоны, явно не отечественные. Яркая окраска, много хрома – разительный контраст с поездами военного времени Российской империи. Мысли лихорадочно замелькали:
 – «А как же колесная колея, у них же она уже нашей?»
 Это был первый и не самый своевременный вопрос. Первым должен был быть –«Как и откуда в нашей глубинной губернии мог оказаться Восточный экспресс?»  А то, что это был он, я не сомневался.
А дальше произошло совсем уж невероятное событие. Впереди, в полукилометре, внезапно появился тоннель, и поезд, через несколько мгновений, исчез в нём. Тоннель оказался или  появился, скорее второе, там, где его просто не могло быть - на перегоне, проходящем по ровной, безлесной местности! Тоннель, конечно, не мог появиться без горы, в которой он был прорыт. То есть, появилась и небольшая гора, покрытая редкими кустами!
В замешательстве, я поднял Ньюпор метров на триста и добавил оборотов мотору. Хотелось быстрее перелететь тоннель и увидеть, выходящий из него поезд. И он не заставил себя ждать долго. Под крылом, я увидел медленно выползающий с другой стороны тоннеля воинский эшелон! За паровозом тянулись теплушки с чадящими дымом трубами, несколько открытых платформ с орудиями и мешками с песком. Около орудий сидели солдаты в серых шинелях и папахах!
Наваждение! Обернувшись назад, я увидел, что гора исчезла!
Я снизился над поездом – сомнений не было. Воинский эшелон следовал на германский фронт.
Тут же в моей памяти всплыли  слова ротмистра Кудасова:
 – «Помяни моё слово, Аристарх, странности ещё только начинаются».
Так в Китеже, он закончил мне свой рассказ о перемещениях трактира и мастерской некоего Штеккера. А сейчас я видел продолжение.
«Ну что же, привыкаю потихоньку» – подумал я .
Я оставил в покое эшелон, ещё раз сверился  с картой.
Ньюпор лёг на курс к Петрограду.
 - Вернусь, расскажу Леопольду. Интересно, что он скажет, выслушав мой рассказ?
Впереди ожил майор. Видел ли он, то, что видел я?
По прилёте к Батюшину, узнаем.

Ротмистр Лемке. Возвращение в Китеж.

Откуда-то слева, внезапно, налетел снежный заряд – лётные очки сразу же покрылись каплями растаявших снежинок, и их пришлось снять. Лучше не стало, глаза активно заслезились от ледяного ветра и снега. Покрутив головой, я увидел везде, вокруг аэроплана, снежную пелену. Земля и ориентиры исчезли.
В такой переплёт я попал впервые и ощутил, как лёгкая паника овладевает мной.
 - Спокойно, ротмистр! Ручку на себя и вверх! Спасение – в высоте, - громко прокричал я сам себе. 
Ньюпор пошёл вверх, прорываясь сквозь, ставший, как мне казалось, бесконечным, снегопад.
И, вдруг, заряд прекратился. Мгновенно, словно оборвалась речь на полуслове.
Чистое небо, солнце – всё вернулось на место.
Вытерев очки шарфом, которым я имел обыкновение, обматывать шею при полётах, я одел их, и глаза почувствовали облегчение.
Взглянув вниз, я увидел, что за несколько минут слепого полёта, заметно отклонился от маршрута. Заложив вираж, я вернулся на прежний курс.
 - «Откуда летом снег? Что это было?» – начал я вспоминать и задавать сам себе вопросы.
Действительно, летом, в этих широтах случался град, не более того. Но снег, да с порывистым ветром – такого не припоминалось.
Однако, скоротечное приключение, в виде потери ориентировки в пространстве, закончилось. Полёт продолжался. До Китежа было ещё около часа лёту, и я продолжил, прерванные, небольшой природной аномалией, размышления. А подумать было о чём.
Доставив майора в управление, я присутствовал на его допросе. Берио был удручён бесславным концом своей авантюры, вдобавок обессилел от страха от моих эволюций в полёте. И толку от него, в этот раз, Батюшин и я не добились.Наш пленник отвечал вяло, ссылаясь на разбитость после путешествия, и,  в конце-концов, полковник отправил его в камеру. Мне же очень хотелось поскорее вернуться в Китеж, и я прямо сказал об этом Батюшину. Он со мной согласился, особенно после моего рассказа о странном поезде, тоннеле и  перемещениях зданий в Китеже.
 - Я кое-что знаю об этом феномене,  - сказал он мне после моего рассказа, - особенно о случаях в  Китеже. Доносили жандармы. Но вашим с Кудасовым свидетельствам, я верю совершенно. Тем более, я имел беседу по этой аномалии с полковником Лесневским.
И здесь наш шеф посвятил меня во все перепетии, с временнЫми перемещениями, гостями из нашего будущего, и с настоящей целью нашей экспедиции.
 - Аристарх, теперь и ты в курсе событий – сказал мне полковник.
 - Об этом знаем мы трое, я имею виду и Леопольда. Прошу воспринять всё правильно и действовать соответственно – продолжил он.
Вот о чём я непрерывно размышлял, возвращаясь на аэродром. Предстоящая экспедиция предстала передо мной в новом свете. Возможность как-то повлиять на события будущего, казалась мне фантастической, но зная своего начальника много лет, я не считал её невыполнимой.
По заведённой ещё на фронте привычке каждую минуту поворачивать голову назад, чтобы не оказаться на прицеле какого-нибудь германского аэроплана, зашедшего тебе в хвост, я делал это и в мирной обстановке. Такую привычку лучше сохранять, чем избавляться от неё.
В очередной раз обернувшись, я увидел вдалеке силуэт аэроплана. Он летел, пересекая мой прежний курс, причём снижался. Я знал совершенно очевидно, что кроме наших ИМ и моего Ньюпора, здесь не могло быть ни одного аэроплана. Ни военного, ни, тем паче. частного. Тогда чей это аэроплан? Ещё не закончилась мысль, а я уже поворачивал Ньюпор на обратный курс.
Развернувшись, я оглядел горизонт и с удивлением обнаружил, что неизвестный аэроплан исчез. То есть, в небе летел только мой Ньюпор. Сколько я не крутил головой, всё было впустую.
Тем временем, я оказался в районе, где должен был быть замеченный мной аэроплан. Это следовало из моих расчётов собственной скорости, и скорости неизвестного летательного аппарата. Но вокруг никого не было. Я стал делать круг за кругом над лесистой местностью, мелькавшей под крылом. Ничего не было видно и на земле. Я посмотрел на указатель уровня топлива, стрелка которого дала мне понять, что мои незапланированные манёвры, могут принудить меня посадить аэроплан,  не долетев до Китежа.
Это было плохо. Прибыть на аэродром я должен был непременно вовремя. Иначе под угрозой могла оказаться вся экспедиция, если только Кудасов, видя моё отсутствие, и понимая свою ответственность, не даст команду на вылет, не дожидаясь меня.
У меня в запасе было минут пятнадцать. Потом мне следовало незамедлительно оставить свои поиски неизвестно кого, и возвращаться в Китеж.
Но мне повезло. При очередном круге, снизившись на предельную высоту, едва не цепляя верхушки деревьев, я увидел то, что искал. На лесной просеке, скрытой густыми кронами, стоял уже виденный мной в воздухе аэроплан. На плоскостях его я заметил германские кресты.
- «Не таятся даже у нас в тылу! - промелькнула злая мысль, - и как смогли пролететь так далеко?»
Впрочем, понятно, противовоздушной обороны здесь не было, и быть не могло. И летели на большой высоте, не всякий заметит опознавательные знаки.
Более того, я увидел ещё три аэроплана, накрытых маскировочной сетью, так, что увидеть я их смог, только из-за того, что летел на предельно низкой высоте.
На следующем круге, я, подлетая к этому месту, успел заметить людей на земле, накрытые ветками бочки, видимо, с бензином и маслом, и брезентовую палатку. В следующую секунду, пулемётная очередь едва не прошила фюзеляж моего Ньюпора. Стрелявшие взяли неверное упреждение. Потому и не попали. А ведь могли. Слишком низко я прошёл над ними, любое попадание было бы смертельным для моего аэроплана.  Обошлось!
Время на принятие решения не оставалось. Несомненно, эти аэропланы были здесь, чтобы атаковать наши, тяжело нагруженные ИМ, может быть в момент взлёта. Это очевидно.
Диверсия майора и таинственные аэропланы – суть составляющие одного плана.
Всё было плохо – пулемёт с Ньюпора был снят механиками в Китеже, для пристрелки и смазки. И при полёте в Петроград он был, как мне казалось, не нужен. Поэтому, я и попросил заняться им кондуктОра Добейко. Я был безоружен, не принимать же в расчёт мой табельный маузер!
Хорошая мысль приходит, бывает, не сразу. Но приходит, всенепременно. В передней кабине у меня, вместо майора, теперь четыре улья с дикими пчёлами! Как я мог не вспомнить сразу! Это для профессора Каштанова. Он очень просил доставить их к отлёту. была у него какая-то мысль, приспособить насекомых для жизни на земле Санникова. Ай да профессор!
А теперь я их приспособлю для своих целей!
На следующем круге я сделал иммельман над вражескими аэропланами, ульи выпали из передней кабины, долетели до земли, от удара рассыпались в щепки и четыре роя дичайших пчёл начали делать своё дело – жалить всё, что шевелиться, вымещая на этом шевелящемся всю свою злость.
Моя задача была - побыстрее убраться с этого места.

Много позднее, по возвращении из экспедиции ( здесь я приоткрою тайну), мы узнали о бесславном конце вражеских диверсантов, которых нашли в лесу, посланные капитаном Кольцовым, солдаты местного гарнизона. Жестоко покусанные, распухшие, неспособные к сопротивлению, германские пилоты и механики были взяты в плен без единого выстрела.

А я возвращался на аэродром. Уже показалось лётное поле.

Всё хорошо, что хорошо кончается!




Глава восьмая
     Отлёт из Китежа.

 - Значит, полоса аномальных событий расширяется, - сказал ротмистр Кудасов.
Он нервно курил папиросу, прохаживаясь по палатке.
 - Это я о Восточном экспрессе и тоннеле. Германские же аэропланы – суть реальность. Помешать хотели. Если бы не ты, Аристарх, вполне могли бы. Мы в глубоком тылу и ожидать появления неприятельских аэропланов и в голову не приходит. Однако же, могли! А летать надо с пулемётом, даже здесь. Теперь мы это знаем. И узнаем ещё много чего, не сомневаюсь.
Ротмистр Лемке слушал старшего товарища молча. Он был согласен с ним. Добавить к своему рассказу ему было нечего. Молчал он ещё и потому, что не хотел выдать Кудасову своего состояния. А голос его мог показать то, что хотел скрыть Аристарх. А скрывал и терпел он боль. Болели укушенные пчёлами плечи. Дикие насекомые, расправившиеся с германскими диверсантами, всё же достали и его. Сначала было терпимо, однако по прошествии часа после приземления, боль усилилась настолько, что он всё же не выдержал и сказал:
 – Леопольд, кажется, и меня эти пчёлы зацепили.
Кудасов внимательно посмотрел на него.
 - Снимай мундир, немедля. А я вижу – замолчал, сидишь, лицо какое-то не твоё.
Лемке снял мундир и повернулся спиной. Почти симметрично, на обеих дельтовидных мышцах, напухали укусы. В ранках виднелись пчелиные жала. Кудасов достал походную аптечку, вынул из неё пинцет и аккуратно вытащил жала из ранок. Потом промыл ранки спиртом, прижёг йодом.
 - Всего два укуса, но каковы жала! Гиганты! Но обойдётся, думаю, хотя немцам, на которых ты четыре роя спустил, не завидую.
В палатку, предварительно постучав по шесту, поддерживающему вход, вошёл корнет Азаров,
 - Господин ротмистр, аэроплан к вылету готов! – начала докладывать Шурочка, но, увидев обнажённого по пояс Лемке, смутилась, покраснела и замолкла.
Кудасов заметил недоумённый взгляд Аристарха и поторопился выправить положение:
 - Хорошо, корнет!  Пригласите ко мне прапорщика Окочурина. И пусть возьмёт сумку с медикаментами.
Шурочка поспешила выйти из палатки, а ротмистр продолжил говорить, обращаясь уже к Лемке:
 – Аристарх, удивлён реакцией корнета? Что же – это моя вина, не объяснил тебе раньше. Корнет Азаров – девица. А ты, пардон, почти неглиже перед ней показался. Хотя, на самом деле, ей бы надо быть сдержанней. Да уж!
Ротмистр сделал паузу и снова заговорил:
 - Знаем об этом только мы с Кижем. И,  теперь уже и ты. И мы все молчим об этом, в интересах дела. Я тебя ещё во многое должен посвятить, а пока всё времени не было. Да и сейчас его нет. Все подробности в полёте. Времени будет достаточно. В пилотской кабине и поговорим.
Из-за входного полога показалась голова фельдшера.
 - Можно, Леопольд Эрастович? Вызывали? – произнесла голова прапорщика, оставаясь на месте, т.е. в брезентовой  щели.
 - Входите, входите, доктор – произнёс Кудасов, морщась от неуставного «Можно».
В палатку осторожно, боком вошёл невысокий человек, лет тридцати, с погонами прапорщика на гимнастёрке. Худая шея высовывалась из косого ворота, на носу были очки в тонкой оправе.
 - Пётр Кузьмич, надо помочь ротмистру Лемке. Пчёлы покусали. Я тут сам кое-что сделал, но думаю, вы должны посмотреть.
 - Всенепременно, посмотрим-с – сказал прапорщик, ставя свою сумку на походный стол.
 - Повернитесь, господин ротмистр, к свету – обратился он к Аристарху, -  да уж, пчёлы, пчёлы. Осторожней надо на пасеке. Дымарём пользоваться, опять же, не забывать – всё это фельдшер говорил, рассматривая опухшие дельты Лемке.
 - Ничего опасного. Сейчас мази наложу, к вечеру полегчает. А в три дня и вовсе забудете про пчёл-то.
Достав из своей сумки склянку с мазью, Окочурин открыл её и в носы присутствующих ударил резкий запах неизвестной природы. Во всяком случае, оба офицера не смогли определить, чем же эта мазь пахнет.
 - Весьма эффективна, господа – произнёс фельдшер, -  Даром, что запах-с! Фамильный рецепт, ещё дед ей укусы лечил, а он знаток был!
Ловко смазав ранки, Окочурин убрал свою склянку обратно в сумку и спросил Кудасова: – Я свободен, Леопольд Эрастович?
 - Да, можете идти, Пётр Кузьмич.
Прапорщик так же боком просочился из палатки наружу. В ней остались только Кудасов, Лемке и запах чудодейственной мази.
 - Никак не могу нашего эскулапа научить обращаться по уставу, хоть иногда. Призван из запаса, сельский врач, но умница. Так и мирюсь с его штатскими повадками. Главное – своё дело знает. И здоровьем крепок, несмотря на вид – пояснил Кудасов и продолжил - пойдём, Аристарх. Я тебя представлю экипажу. А то - все тебя видели, а знать ничего не знают, кроме того, что ты мой новый второй пилот и победитель германских агентов.
Лемке осторожно, стараясь не касаться больных мест, надел мундир, портупею с деревянной кобурой маузера и последовал за Кудасовым из палатки.
Маузер был слабостью Аристарха Лемке. Его всегда тянуло к оружию основательному и оригинальному. Маузер был хорош вместительным магазином с патронами и возможностью стрелять прицельно и далеко, пристегнув кобуру, в качестве приклада.
Поэтому уставный револьвер, он, оказавшись в экспедиции, тут же заменил на свою большую любимую «игрушку».
Кудасов и Лемке подошли к своему ИМ, вокруг  которого сновали члены экипажа. Хоть всё было и готово к вылету, однако что-то всегда ещё можно доделать, добавить. Вот и сейчас, кондуктОр Добейко с Шурочкой, возились с кормовым пулемётом, укрепляя его понадёжней.
Увидев подходящего командира, экипаж, прекратив все дела, построился перед аэропланом. Корнет начал было докладывать, но Кудасов взмахом руки остановил его. Потом полуобернувшись к Лемке, представил его:
 - Господа! Представляю вам нашего нового второго пилота, ротмистра Лемке Аристарха Ивановича. Прошу любить и жаловать. Мы с ним давние коллеги по службе.
Лемке пожал руки Азарову, Добейко и Окочурину.
 - А теперь, господа, внимание! Личные вещи доставить на борт.  Корнету Азарову и кондуктОру  Добейко – запустить и прогреть  моторы! Ротмистру Лемке – опробовать рули! Вам, доктор, проверить укладку медикаментов, провизии и тёплой одежды!
Все по местам, господа! Вылет через тридцать минут!
Отдав распоряжения, Кудасов отправился в палатку. Там он взял свой походный несессер с личными вещами. Вышел наружу и окинул взглядом окружающие окрестности – лётное поле, небольшую берёзовую рощу, подступающую  к нему с запада, виднеющийся вдали  Китеж - город со странностями. Взгляд его поднялся выше, он посмотрел в небо, голубое и безоблачное, располагающее к полёту. Потом – на свой воздушный корабль «Илья Муромец», стоящий в десятке метров впереди. Моторы его ровно гудели, винты рвали воздух, слившись в прозрачные круги.
Кудасов вздохнул полной грудью и быстро подошёл к аэроплану. Два шага по трапу. Добейко втянул трап вовнутрь, закрыл дверь. Потом взял несессер у ротмистра и понёс его в каюту Кудасова.
Кудасов занял место за штурвалом, сам опробовал рули, добавил и убрал обороты моторов. Лемке стоял за спиной.

 - Экипаж, взлетаем!
Солдаты из аэродромной роты потянули враз колодки из-под колёс шасси и ИМ начал набирать скорость. Ещё немного и воздух принял в свои объятия могучий аэроплан.
 - Второй тоже отрывается! – возбуждёно сказал Аристарх, наблюдавший в иллюминатор взлет ИМ-2.

Экспедиция началась!



 Глава девятая
Из 1976-го в 1916-й. Приключения ефрейтора Никольского.

Первая эскадрилья заканчивала плановые ночные полёты. МиГи уже не взлетали, а по одному, с небольшими интервалами садились на полосу. Издалека были видны только их посадочные фары, опускающиеся с высоты и внезапно для наблюдателя, выхватывающие бетонку, потом едва слышный шлепок при касании колёсами шасси полосы, и в серости белой ночи за самолётом появлялось облачко тормозного парашюта.
 - «Хорошо - подумал я - скоро домой, вернее, в казарму. Сдам автомат и патроны, сгоняю в столовую, а потом спать».
Подходило к концу дежурство на стоянке эскадрильи, я слегка продрог от сырого ночного воздуха. Окрестности Ленинграда, где находился мой полк, не баловали нас  механиков хорошим климатом. Окрестные болота давали сырость, которая при долгом нахождении на воздухе пробиралась в обмундирование и  заставляла дрожать от холода. Спасение было только в движении. И приходилось всё время ходить по периметру охраняемой территории, вокруг стоящих под брезентовыми чехлами самолётов. Давно съеденный обед и, находящийся  где-то в будущем, хорошо хоть в ближайшем – ужин,  не прибавляли энтузиазма.
Наряд заканчивался, и я прислушивался к звукам на рулёжной дорожке, в надежде услышать шум мотора караульной машины. Её появление означало бы окончание моего беспрерывного ночного хождения по стоянке и надежду на скорый отдых.
- «Пройду ещё, посмотрю печати на  самолётах - решил я, - за это время и разводящий с караульным подъедут».
Я снова, в который раз за этот день пошёл по проверенному маршруту.
Вернувшись с этого обхода, я решил присесть на обваловку капонира, поджидать машину.
Меня клонило в сон, а машины всё не было.
 - «Что они там уснули все? Хорошо им в тёплой караулке, а мы тут…» - подумал я, уже начиная злиться на медлительность бойцов из роты охраны.
 - Спать нельзя, ефрейтор - сказал я себе, - не дури.
Поговорив так, с самим собой, я стал оглядывать давно знакомую мне стоянку эскадрильи. Всё, что должно на ней находиться - стояло на местах. Очертания самолётов под мокрыми от росы чехлами, скрадывались ночными сумерками, благо, что ночи у нас в это время были северными, белыми. Лёгкая пелена тумана струилась от недалёкого болота.
- «Не было же тумана минуту назад - пришла в голову неожиданная мысль - откуда взялась эта полоса?»
Пока я, не торопясь, лениво думал о капризах северного климата, полоса тумана подошла к капониру, и через мгновение, я уже ничего не видел вокруг себя.
 - Чёрт побери! Этого только не хватало - я выругался сквозь зубы, - Ничего не вижу. Куда подевались самолёты?
Я встал и наугад сделал несколько шагов вперёд, помня, что в нескольких метрах впереди стоял МиГ командира эскадрильи.
- «Сейчас выйду из этой липкой гадости» - подумал я, шагая медленно вперёд.
На следующем шаге я вышел из тумана и замер на месте – там, где была бетонка, со стоящими на ней самолетами моей эскадрильи, расстилалось, насколько я мог видеть, ровное поле. Пространство вокруг меня ничем не напоминало мой аэродром. Это было просто поле, с травой, в которой утопали мои сапоги. И больше вокруг не было ничего. Только трава и ветер. И  - ни души. И мрак, который как-то сразу сменил белую ленинградскую ночь. И яркие звезды над головой. И луна блестела отражённым светом почти у самой земли, а ещё лишь пару минут тому назад она была прямо у меня над головой. И никаких следов тумана.
В первую секунду я подумал о том, что в тумане я перепутал направление и пошёл в сторону колхозного поля с посадками турнепса, которое почти вплотную примыкало к территории нашего аэродрома, но тут же понял, что это не так. Я стоял  в траве, густой и высокой, без всяких признаков каких-либо посадок.  Вдобавок, не слышно было привычного шума аэродрома и всё это вместе, в одно мгновение заставило меня усомниться в реальности происходящего. Меня обдало жаром и стало страшно. От непонимания того, что со мной произошло.
Шли минуты, а я стоял без движения и боялся повернуться, что бы, не увидеть такую же картину за своей спиной. Когда же я повернулся, то ничего не изменилось -  поле, края которого терялись в темноте, окружало меня.
Пот тёк по спине, мыслей не было. Нелепость происходящего не укладывалась в голове.
Куда всё подевалось? Где я? Что происходит?
Ответа не было, да и кто мог мне ответить. Я был один.
Но как бывает в случаях, которые нельзя понять сразу, на смену страху пришла злость. На себя, кстати. Так влипнуть во что-то, не каждому дано. А я смог. Только вот, во что я влип, пока неясно.
Вместе со злостью вернулась и способность думать.
Я не сплю и не болен - это очевидно. Аэродром вместе с самолётами, людьми, звуками - исчез. Местность вокруг мне незнакома. Я дышу, мыслю, озноб прошёл - здесь гораздо теплее, чем на нашем аэродроме. Значит я - не под Ленинградом, а южнее. Фантастика!
Именно фантастика - перемещение в пространстве. Неужели, я невольно стал участником какого-то эксперимента, возможно, в военных целях. А может быть, так, и задумано, может быть, они (кто, я ещё не знаю) моделируют и исследуют поведение военнослужащего в экстремальных ситуациях?
- «Хватит строить предположения, надо попробовать найти людей и выяснить, где же я, всё-таки нахожусь» - подумал я и  поздравил себя с началом осмысленного поведения.
Глаза уже привыкли к темноте, и я увидел вдалеке огни. Они были едва различимы, но это уже было что-то, там могут быть люди. И я  пошёл к этим огням. На ходу я осмотрел свой АКМ и нащупал два запасных рожка с патронами в подсумке.
 - «Нормально, девяносто патронов у меня есть. Если что - мелькнуло в голове,- в самом деле, чем чёрт не шутит. Я ведь не знаю, что увижу, когда дойду».
Идти по густой траве было трудно, и я двигался медленно. Огни приближались, и увидел, что это были костры. Их было пять, и они были расположены на равном расстоянии друг от друга, образуя замкнутый круг, внутри которого высилась тень от большого строения, прямоугольной формы, издалека напоминающая большой ангар.
Я ещё сбавил шаг и, подойдя метров на сто к линии костров, лёг в траву. Надо было рассмотреть это тёмное нечто, тем более, что я уже услышал голоса людей и, как мне показалось, бряцание оружия. Это мне показалось необычным, тем более, что разговор шёл, как мне показалось, на немецком, и я сразу ощутил беспокойство. Так бывает, когда подсознательно начинаешь подозревать неладное. Похоже, это был тот самый случай.
Мне стало неуютно, былой энтузиазм от возможной встречи с людьми, куда-то испарился. Я решил подождать. Глупо было бы оказаться полным идиотом, в ситуации, которая была мне неясна. Я как-то внезапно понял, что это моё перемещение в пространстве (так для себя я назвал то, что со мной приключилось), может быть совсем не так просто объяснено, как мне кажется. И причём здесь немцы? Нелепость? Хотя, я мог и ошибиться, так как ветер относил звук разговора в сторону, и слышно было плохо. В любом случае, торопиться не надо.
Однако нужно было где-то укрыться, скоро начнёт светать, и лежать в траве было неразумно - меня бы увидели. Впереди, метрах в двадцати, я заметил небольшой бугор. Сказано-сделано. Пробежав, согнувшись это расстояние, я опустился на колени, штык-ножом срезал лишнюю траву в возможном секторе для стрельбы, расположил свой автомат стволом по направлению к линии костров и достаточно удобно устроился сам.
Светало быстро. Уже через полчаса небо совсем просветлело. Осторожно выглянув из укрытия, я увидел, что костры уже не горят, а дымят. Какой-то человек, в комбинезоне, держал в руках ведро и поливал последний в линии костер. Залив огонь, он пошёл по направлению к ангару, обернувшись на ходу, словно желал убедиться, что костры не горят.
Внезапно я услышал звук, доносящийся откуда-то,  из-за видневшегося вдалеке леса. Звук нарастал и через мгновение, я увидел высоко в небе силуэт самолёта.
 - «Высота что-то около двух тысяч» – подумал я.
В это мгновение от самолёта стали отделяться чёрные точки и, через несколько секунд раздался взрыв, за ним второй, третий.
- Бомбят! - я вжался в траву, продолжая смотреть вверх.
Взрывы приближались, и  через пару мгновений, я был  оглушён близким ударом, и на меня посыпалась земля, поднятая в воздух разрывом невидимой мне бомбы. Я вскочил на ноги и побежал по направлению к ближайшей воронке, мгновенно вспомнив армейскую примету, что снаряд дважды в одно место не попадает. Споткнувшись в последний момент, перед воронкой, я рухнул вниз. Потом подполз к краю воронки и стал смотреть в верх, стараясь лучше рассмотреть таинственный самолёт.
Светало быстро, не прошло и пяти минут всеобщей суматохи на земле, как я увидел самолёт, и увиденное меня сбило с толку больше, чем всё ранее случившееся со мной. В воздухе я увидел не самолёт, а…это был аэроплан начала века, огромный биплан с расчалками между плоскостями и четырьмя моторами.
И я увидел опознавательные знаки на нижних плоскостях - и это были (здесь я был сражён окончательно) - трёхцветные концентрические круги, белый, синий, красный. Из истории я знал, что это были цвета русской авиации, участвовавшей в первой мировой войне. Это же – «Илья Муромец»! Легенда русской авиации первой мировой! Вот это да! Здесь что, кино снимают?
Какое кино - осколки, разлетающиеся при взрыве, со свистом пролетали над моей головой, да и не видно было киношников, со своей аппаратурой. Всё было слишком натурально, что бы быть выдумкой.
Из ангара, представлявшего собой большую брезентовую палатку, начали выкатывать аэропланы. Но боковине фюзеляжа я увидел кресты! Немцы! Сомнений не было!
Внезапно всё действо вокруг меня словно замедлилось…. во всяком случае, я видел происходящее, как в замедленном кино. На земле - немецкие механики медленно выкатывали уже второй аэроплан. В воздухе – из люка ИМ, медленно высыпались черные точки и медленно превращались, по мере приближения к земле, в бомбы, а потом и во взрывы, поднимающие к небу обломки ангара – НАШИ,( а я уже думал именно так), попали в цель!
Но аэропланы уцелели, и вот уже я вижу, как немецкий механик уже взялся рукам за винт, готовясь запустить мотор первого из них.
И тут я подумал,  что должен помешать им взлететь. Я стрелял, до сих пор, только по мишеням. Раз в полгода, на очередной проверке полка.  А сейчас – это были не мишени.
 - «Но, я же не буду стрелять по людям, я должен только повредить самолёт!» – эта мысль сделала предстоящее, простым и выполнимым.
Сомнения отброшены, затвор передёрнут, в прицеле - мотор и пропеллер аэроплана.
Короткая очередь и я вижу, что трасса ушла выше! Выдыхаю, целюсь и снова – короткая очередь, выпущенная мной из  автомата, разорвала перкаль фюзеляжа и, пройдя к носу аэроплана, попала в мотор. Пули калибра 7,62  рвали шланги и тяги. Я увидел огонь под капотом и разлетающиеся куски пропеллера. Попал!
Но второму аэроплану удалось подняться в воздух, и он с набором высоты уходил всё дальше по направлению к «Илье Муромцу». Немецкий аэроплан, обладая преимуществом в скорости, уже приблизился к  «Илье Муромцу» на расстояние прицельного огня. «ИМ», отбомбившись, стал разворачиваться в сторону восходящего солнца. Несколько пулемётов на его борту вели сосредоточенный огонь по истребителю противника.
.
Между тем, на мои выстрелы обратили внимание и на земле. Вокруг меня засвистели пули.
Надо было, пользуясь суматохой, уходить. Я выскочил из воронки и бросился, не скрываясь, в сторону леса, который оказался недалеко. Ночью я его не видел, а теперь надо было добежать до него - в этом было моё спасение.
На бегу я поднял голову и увидел такую картину в воздухе - «ИМ» уходил на восток, а  атаковавший его аэроплан, падал вниз, объятый пламенем.
 - Молодцы! Сбили!
Лес был уже близко, и я успел подумать, что спасён, когда, неожиданно  услышал треск, похожий на электрический разряд и  почувствовал сильный удар по всему телу, словно бы я с разбега всем телом ударился о каменную стену. И свет в моих глазах померк.
 
…  сначала я понял, что могу думать. И подумал, что неплохо было бы открыть глаза. Но они не открывались, веки были словно склеены. Я попробовал пошевелиться, не открывая глаз, но мне это не удалось, тело было тяжёлым и не подчинялось мне. Оставалось одно - всё-таки попробовать открыть глаза - это было действие, самое незначительное по затратам энергии и для этого стоило собрать все оставшиеся у меня силы. Открыв глаза, я увижу, где же я всё же нахожусь.
Наконец мне это удалось. С трудом, но веки открылись, и я увидел, что лежу в палатке, на узкой койке. Я был накрыт шинелью. Опустив глаза, я увидел погоны. Просвет на погоне был один и звёздочка  на просвете, тоже была одна.
 - «Младший лейтенант -  подумал я, - чья это шинель и где я?»
В глаза ударил солнечный свет - это распахнулся полог палатки и в неё вошел усатый солдат средних лет, Форма на нём была какая-то непривычная,  на голове - картуз с круглой кокардой, косоворотка с погонами, на ногах ботинки с обмотками. В руках он держал чайник, их носика которого выбивалось струйка пара, через плечо у него было перекинуто полотенце.
 - Ваше благородие! - услышал я обращение ко мне, - давайте я вас умою и побрею.
И тут я всё вспомнил.


  Глава десятая
Из 1976-го в 1916-й. Приключения ефрейтора Никольского   (продолжение).

И тут я всё вспомнил…
…я пришёл в себя оттого, что меня довольно бесцеремонно тащили куда-то. Длилось это недолго, и когда я и двое незнакомцев, скатились по песчаному склону оврага на его дно, там находилось нечто, что я не смог определить сходу. Но, приблизившись, это нечто, стало похоже на   морской контейнер.  Ребристая поверхность была расписана камуфляжем. Поэтому, входную дверь я увидел только тогда, когда она раскрылась нам навстречу. Меня втянули внутрь этого сооружения, дверь закрылась, стало темно. В кромешном мраке, я потерял ориентировку, голова закружилась, и я снова отключился…

…  уже несколько минут, как пришёл в себя. Открыв глаза, я увидел человека, который стоял рядом с креслом, в котором я сидел. Он что-то говорил, понятно это было потому, что губы его шевелились. Но я ничего не слышал. В ушах гудело, и было ощущение, что голова моя укутана толстым слоем ваты.
- Очнитесь, ефрейтор! - слова незнакомца, склонившегося надо мной, наконец-то, стали понятны мне. Гул в  ушах стал затихать.
 - Где я? – вырвалось у меня сразу же, как только я стал слышать.
 - Слава богу, ожил!
 - Где я? – я повторил свой вопрос.
 - В надёжном месте. Не волнуйтесь, – Встать можете?
Я попытался приподняться в кресле, и это мне удалось. Потом встал. Голова  кружилась, под ложечкой подташнивало.
 - Молодец! – похвалил незнакомец, и, видя, что я покачиваюсь, взял меня под руку.
 - Идти можете?
 Я кивнул. И за пару секунд попытался осмотреться. Помещение, в котором я пришёл в себя, было небольшим. Металлические шкафы по стенам и пара кресел – вот и всё, что я увидел. Были ещё две двери. Одна, массивная, видимо вела наружу и мы через неё попали сюда, а вторая, явно потоньше - куда-то в соседнее помещение. К ней то мы и двинулись. Подойдя к ней, человек нажал на кнопку, расположенную рядом с ручкой и, через пару секунд, дверь открылась. Мы переступили порог и оказались в помещении, в котором находились какие-то приборы, столы со стоящими на них панелями с телевизионными экранами, здесь же стояло несколько кресел, в одном из которых сидел ещё один человек. Когда мы вошли, он повернулся вместе с  креслом, оно оказалось вращающимся,  и произнёс:
 – Ну, наконец-то!
Он указал мне на свободное кресло, и я с облегчением опустился в него. Всё-таки, я чувствовал себя неважно.
 - Как самочувствие? Впрочем, вижу, вижу – слабость, не правда ли, ощущаете.
Он посмотрел на человека, который привёл меня в эту комнату и сказал:
 – Саша, налей нашему гостю кофе и сделай пару бутербродов.
Его товарищ кивнул и ушел обратно, в ту же дверь.
 - Сейчас вам дадут перекусить, а пока, давайте перейдём к делу. К сожалению, у нас мало времени.
Человек на мгновение задумался, потом продолжил:
 – Прежде, чем я расскажу, куда вы попали, вы должны рассказать нам, что вы помните из произошедшего с вами, за последние сутки. Говорите смело, и подробно опишите все события, - он замолчал, пристально вглядываясь мне в лицо.
За несколько минут,  проведённых здесь, я успел немного прийти в себя. Поэтому я ответил, может быть, слегка невежливо:
 - Почему, я должен что-то рассказывать вам, не зная, кто вы. Я военнослужащий,  принимал присягу. А кто вы, мне неизвестно!
Выслушав мой ответ, незнакомец улыбнулся и сказал:
 – Очень хорошо, товарищ ефрейтор!
Потом продолжил:
 -Я -  майор И., а мой напарник – капитан П.. Он достал из внутреннего кармана удостоверение личности офицера и протянул его мне. Открыв его, я увидел фото человека, сидевшего передо мной. Прочитал фамилию, воинское звание – всё соответствовало его словам. Печать в/ч, оттиснутая на фото, устраняла последние сомнения.
Я протянул майору его удостоверение и потянулся в карман за своим военным билетом, однако карман был пуст!
Не веря себе, я лихорадочно расстегнул тужурку и заглянул в карман – там ничего не было.
 - Не беспокойтесь, ничего не пропало – с этими словами майор показал рукой на стол. На нём лежали мои документы, военный и комсомольский билеты, удостоверение классного специалиста вооружённых сил. Мой АКМ, стоял рядом.
 - Пока вы были без сознания, мы выяснили вашу личность. Всё в порядке. Можете забрать свои документы.
Когда я застегивал  карман с уложенными туда документами, в комнату вошёл капитан с чашкой кофе и парой бутербродов на тарелке.
 -Пейте кофе и ешьте – предложил майор.
Упрашивать меня не надо было, после всех событий я был голоден до крайности. В пару минут я очистил тарелку от бутербродов.
 - А теперь, рассказывайте.
Рассказ мой не был длинным. Оказалось, что всё произошедшее со мной укладывается в десяток предложений. По ходу рассказа, меня прерывали вопросами оба офицера. Вопросы касались таинственного тумана, внезапно появившегося на стоянке эскадрильи, а так же моих ощущений, когда я оказался в незнакомом месте. И о причинах, подтолкнувших меня стрелять по немецким аэропланам.
Наконец, я закончил рассказывать и отвечать на вопросы.
Майор выдержал паузу, в течение которой был слышен только шум неизвестных мне приборов в этой комнате, и наконец, заговорил сам.
 - Сергей  Иванович! То, что вы узнаете от нас, должно остаться между нами.  Дело в том, что вы оказались, как иногда говорят, в ненужное время, в ненужном месте. А точнее, скажу так – в районе расположения вашего полка проводился эксперимент,  как бы понятнее вам сказать, по перемещению материальных объектов в пространстве и времени. Да, да – не удивляйтесь, и во времени тоже. Это научная и военная тайна. Пока. В вашем времени – он сделал паузу.
Честно сказать, пауза была весьма кстати. Я понял уже, что со мной происходит что-то необычное, но, то что я услышал, было для меня шоком!
Майор  продолжил:
- Я не оговорился – «в вашем времени». Дело в том, что мы с капитаном, тоже не из вашего времени. Наше время – это 2026 год, на пятьдесят лет позднее. Здесь мы, как бы сказать, в командировке. Эксперименты, начавшиеся в семидесятые годы двадцатого века, довольно успешно ведутся и в двадцать первом.
Мы исследовали темпоральные области,  в этом районе, в 1916 году, впрочем, не будем углубляться в терминологию. И, стали свидетелями вашего появления там,  где вы появиться не должны были  ни при каких обстоятельствах, если бы, не сбой в опытах ваших современников.
Я слушал, с трудом переваривая, свалившуюся на меня фантастическую информацию.
 - "Верить или нет?" – билась в голове мысль.
 - "Однако, я там был и всё видел своими глазами" –  я лихорадочно размышлял.
 - "Значит, правда!" – наконец решил я.
 - Пока вы были без сознания – продолжил майор, - мы решили, как сможем вам помочь.    Забрать с собой и доставить в ваше время  – технически невыполнимо. Наш модуль, в котором мы с вами сейчас находимся, не предназначен для этого Ваше возвращение, может состояться только через временнОй портал. Но в этом районе такового нет, и не будет. Мы знаем только одну возможность  вашего возвращения домой.
Остаётся одно – натурализовать вас в 1916 году. Создать легенду, предоставить информацию о событиях, нравах, действующих лицах этого времени. Но, это только начало. Об этом я и расскажу  сейчас – он потянулся к столу, на котором стоял один из телевизионных экранов.
Нажал несколько клавиш на пульте,  и я увидел изображение. На экране - аэроплан «Илья Муромец», теперь я узнал его сразу, разбегался по ровному травяному полю аэродрома. И вот он уже оторвался от земли, и под ровный шум моторов скрылся за деревьями. Через несколько секунд на картинке показался второй такой же аэроплан, он взлетел следом за первым и так же исчез за кронами деревьев, обступивших аэродром.
 - Это экспедиция на Землю Санникова. По нашим данным, они попадут в природную аномалию – в отверстие, ведущее в центр Земли. И там же располагается точка темпорального смещения, своего рода «временнАя» аномалия, попав в которую, появляется возможность вернуться в то самое время, и в ту же точку пространства, из которого объект, произвольно сместился в прошлое или будущее. «Объект» - это вы. Значит, ваша  задача – оказаться на пути экспедиции и попасть на борт аэроплана ротмистра Кудасова. Ротмистр – контрразведчик генштаба русской армии. Направлен  в экспедицию, с целью скорректировать некоторые исторические события. Он – в курсе возможности временнЫх перемещений, благодаря вашим современникам, так неудачно обошедшимся с вами. Но, я думаю, всё поправимо, - майор замолчал.
 После его слов я снова подумал, что мне не остаётся иного, как довериться этим людям…

На этом мои воспоминания закончились.
 Теперь  я -  прапорщик Никольский.
Так как, по легенде у меня лёгкая контузия, я позволил вошедшему в палатку ординарцу себя побрить. Когда он ушёл, я встал с койки. Экипировали меня майор с капитаном добросовестно. Всё соответствовало эпохе. С помощью какого-то своего прибора, одев мне на голову шлем, за час, они вложили в мой мозг всю нужную мне теперь информацию.
Я вышел из палатки. Впереди виднелись окопы в полный профиль. В окопах -  вооружённые солдаты.  Чуть левее я увидел стоящие орудия. Возле них находилась орудийная прислуга. Проволочные заграждения виднелись за бруствером.

Где-то впереди, так же закопавшись в землю, были немцы.
Это была линия фронта.

И я знаю, что мне делать дальше.


Глава одиннадцатая

Полёт. Странное начало.

Шли вторые сутки полёта. Держа курс на северо-восток, мы летели над тайгой. Воздушный корабль  нещадно болтало , фюзеляж скрипел, внутренние растяжки в нём, то натягивались до звона, то провисали, ослабнув.
 За штурвалом сейчас был ротмистр Лемке. Как только мы попали в полосу турбулентности, он сменил корнета Азарова. Штурвал стал вырываться из слабых ручек Шурочки, аэроплан затрясло, он стал рыскать по курсу. Кудасов, до этого момента, находившийся у себя в отсеке, и пишущий свой бесконечный отчёт о полёте, вышел оттуда, со свирепым выражением на лице. В испачканных чернилами руках, ротмистр держал залитый этими же чернилами отчёт. Шурочка, увидев это, поняла, что причиной сей коллизии, была она.
 Кудасов посмотрел на её  испуганное лицо и промолчал. Он вернулся в свой отсек, и из-за двери послышался его тихий голос. Судя по интонациям, ротмистр отводил душу.
Через минуту, он показался в дверях. Руки его были отмыты от чернил, злополучный отчёт отложен на потом.
 - Ротмистр, поднимайтесь до трёх тысяч – сказал он.
 - Слушаюсь! - ответил Лемке.
Потом осторожно стал подавать штурвал на себя.
Моторы натужно ревели. Высота увеличивалась медленно. К болтанке добавился сильный боковой ветер. За стёклами пилотской кабины проносились тёмные полосы туч.
Кудасов встал за спиной Лемке и стал смотреть вперёд.
 - Аристарх, добавь оборотов – вскоре произнёс он,- похоже, нас сносит на запад!
Ветер усилился до штормового. По стёклам кабины забарабанили крупные капли, а через мгновение, на ИМ обрушилась стена дождя и видимость стала нулевой.

Происходящее, глазами ротмистра Кудасова:

Я стоял за спиной Аристарха и смотрел вперёд, по курсу. Болтанка продолжалась. Мы вошли в облачность, которую всё никак не могли пробить. Она казалось бесконечной. Наш ИМ с трудом набирал высоту. Я начал беспокоиться, чувствуя, что нас очень активно сносит на запад, хотя, компас и показывал прежний курс - на северо-восток. Определиться было пока невозможно, ориентиров не было.
Прошёл час, я заметил это по своему хронометру. В облаках появились просветы, они становились всё больше. Вокруг становилось  светлее. Наконец, наш ИМ вышел из облачности.
Я стал смотреть вслед уходящим тучам, которые уносились ветром на запад. Тёмная масса их стремительно удалялась. Всё вокруг осветилось солнцем, которого мы так ждали. Пришло время свериться с ориентирами. Я взял карту и попытался определиться. Но, проплывающая внизу местность никак не хотела совмещаться с картой. 
 - Аристарх! Мне кажется, нас здорово отнесло ветром. Под нами совсем другой пейзаж. И карта  бесполезна.
Внизу, под нами почему-то уже не было тайги. Местность скорее напоминала среднюю полосу, а может быть даже…здесь мне в голову пришла совершенно дикая мысль… и западные губернии!
 - Снижайся до полутора тысяч – сказал я.
Воздушный корабль пошёл к земле, теряя высоту. Вскоре стало возможным подробнее рассмотреть землю. Лес был, несомненно, не таёжный. Внизу мелькали невысокие лиственные деревья, скорее всего дубы или вязы. Хвойных деревьев почти не было. Небольшие рощи чередовались с полями. Всё было другое, нежели два часа назад, до нашего вхождения в облачность.
 - «Где же мы?» – подумал я. Мне стало неуютно, от сознания того, что мы сбились с курса, и нас отнесло в неизвестном направлении. Я снова посмотрел на карту, словно ожидая, что на этот раз она покажет мне то, чего я жду.
 - Господин ротмистр! Посмотрите туда! – услышал я голос Лемке и увидел его руку, протянутую к боковому стеклу кабины и, указывающую на что-то, несомненно, интересное.
Я стал смотреть туда, уда указывал мне мой второй пилот. Прямо по курсу виднелись крыши домов, мы явно приближались к какому-то населённому пункту, городу или селу.
Через несколько минут мы смогли яснее рассмотреть его. Крыши домов, в большинстве своём были черепичные, дома каменные и вдобавок ко всему я увидел католический костёл, об этом явно говорила его архитектура, а главное – крест на куполе был тоже католический!
Вот те раз! Не спим ли мы? Да какой тут сон, последние часы нас болтало в воздухе так, что я и не припоминаю, бывало ли это у меня такое вообще! А теперь и это!
Небольшой городок, остался позади, под крылом снова замелькали поля и рощи. По грунтовой дороге тащился небольшой обоз из четырёх упряжек. В каждой было по две лошади, а сами повозки были большими, накрытые тентами с дугами. И я увидел  большие красные кресты на парусиновых боках повозок.
Санитарный обоз! Только чей? Это был вопрос.
На который, правда, последовал скорый ответ. ИМ миновал обоз, и полетел над очередным перелеском, на вершине невысокого холма. Вот и вершина, а за ней мы увидели дома ещё одного городка. И линию железной дороги, по которой шёл товарный состав, направляясь к городку.
- Господин ротмистр! Это немцы! – услышал я крик Добейко. Обладая отличным зрением, бывший флотский механик смог без бинокля увидеть немецкие каски, на головах солдат, едущих на открытой платформе.
То, что он прав, мы поняли через мгновение. Левую нижнюю плоскость прошила пулемётная очередь, к счастью не задевшая моторы.
 - Пся крев! – некстати пришло на ум и вырвалось наружу польское ругательство. Запас таковых у меня имелся, после  службы в Варшаве, до войны.
Аристарх, без моей команды, уже уходил левым виражом в сторону от огня, ведущегося с поезда.
 - Немедля набор высоты! – голос мой сорвался, - до трёх тысяч!
ИМ, повинуясь воле ротмистра Лемке, уходил всё дальше от железной дороги с набором высоты.
Стрельба продолжалась, но теперь она нам была неопасна.
Я посмотрел на простреленную плоскость и увидел на ней Добейко, который держался за расчалки и осматривал повреждения. Потом он повернул голову и, увидев, что я наблюдаю за ним, поднял вверх большой палец.
- «Значит, повреждения небольшие – решил я, – хоть в этом повезло!»
ИМ делал разворот. Надо было уйти от этих городков и от железной дороги. Внизу не было видно признаков приближающегося фронта.
Значит, мы где-то, в тылу германских войск! Вот так да! Опять чудеса! Продолжение Китежа!
  - Господин ротмистр! Посмотрите на десять часов! – услышал я звонкий голос корнета и повернул голову в указанном направлении.
В километре от ИМ,  в воздухе висел какой-то объект, похожий на полуспущенный аэростат. Я поднёс бинокль к глазам, и каково же было моё изумление, когда я узнал в нём привязной змейковый аэростат! Несомненно, оторвавшийся  каким-то образом, от державшего его на привязи каната, и теперь летящий беспорядочно, куда-то. Но ещё более удивительным открытием для меня стало то, что в корзине аэростата я увидел офицера, и, несомненно, русского офицера!
Лица в шлеме и очках я рассмотреть не смог, но на кожаной куртке были русские погоны!
- «Что же он делает в неуправляемой «колбасе» - некстати подумал я.
 - «Вскоре узнаем» – ответил я сам себе.
 - Аристарх! Видишь? – показал я ему рукой в направлении аэростата.
 - Вот это дела! – изумлённо произнёс ротмистр, и продолжил, – подберём?
 - Ты ещё спрашиваешь! Курс на аэростат! Добейко! Приготовить канат с «кошкой»! Будем ловить летуна!
Офицер на аэростате тоже заметил ИМ и замахал обеими руками.

Воздушный корабль и аэростат неуклонно приближались друг к другу.

Полёт. Спасение прапорщика Никольского.

Мы подлетали к аэростату. Когда до него оставалось метров пятьдесят, всем на борту ИМ стали видны его повреждения. Пробитая оболочка стремительно теряла объём, сморщиваясь прямо на наших глазах, и аэростат неумолимо терял высоту. Офицер-наблюдатель в корзине что-то делал на противоположном борту. Услыхав шум моторов воздушного корабля, он повернулся лицом к нам и мы увидели, что он держит в руках пулемёт, который, по всей видимости, он и снимал с турели. За те несколько секунд, когда мы проносились мимо, я успел разглядеть молодое лицо и одну звёздочку на погоне.
ИМ ушёл на второй круг.
Ко мне подошёл кондуктОр Добейко и сказал:
 – Господин ротмистр! Зацепить-то мы его зацепим, но «колбаса» эта нам как якорь станет! Надоть, по-другому, Леопольд Эрастович!
 - И как, Ян Янович? Что предлагаете?
 - Так ведь у господина прапорщика парашют имеется. Положен парашют, для надобности из корзины прыгнуть, в случае чего. На борту закреплён. Остаётся только лямки надеть и прыгай. И тут мы его и зацепим. И на борт поднимем.
Я задумался над словами кондуктОра.
 - Приближаемся! – возглас Лемке вывел меня из задумчивости. Да и раздумывать времени совсем не было, аэростат уже падал.
 - Рупор! – потребовал я и тут же получил его из рук Шурочки. Словно она чувствовала, что этот предмет мне будет нужен в эту же секунду. Я открыл дверь и вышел на плоскость.
ИМ подлетал к аэростату и я, приложив ко рту рупор, прокричал:
 –  На следующем круге, прыгайте с парашютом! Мы вас зацепим! Не медлите! Высоты может не хватить! Если не выйдет, то мы сесть не сможем!
Всё это я прокричал быстро, так как ИМ пронёсся мимо аэростата за считанные секунды.
Я проводил взглядом удаляющийся аэростат. Мне показалось, что прапорщик махнул рукой. Остаётся надеяться, что он понял меня. Я вернулся в кабину.
Аристарх вёл ИМ на третий круг. Наконец, мы легли прямо на курс к аэростату. До земли оставалось менее тысячи метров.
 - Аристарх! Учти ветер! Его будет сносить! – возбуждено прокричал я.
Лемке только кивнул в этот раз. Он напряжённо всматривался в силуэт аэростата, видневшийся впереди и времени отвечать, у него не было. Руки его застыли на штурвале. Точными движениями он корректировал курс.
Вот далёкая фигура в корзине поднялась на борт и, через мгновение, полетела вниз. Тут же раскрылся купол, и падение замедлилось. В бинокль я видел, что в руках молодой офицер держит пулемёт и ещё какой-то свёрток.
 - «Чертовец хозяйственный! – подумал я,  - пулемёт не оставил! Молодец!»
Парашют сразу же отнесло в сторону от падающего аэростата, и это было нам на руку. Добейко стоял в открытой двери с «кошкой» в руках, а свиток каната лежал у его ног. Аристарх вывел ИМ на парашют со снижением, как по струне. Мы оказались в нескольких метрах выше. Добейко уже выпустил «кошку» с привязанным к ней грузом и теперь пристально смотрел вниз, прицеливаясь. Набегающий поток раскачивал утяжелённую «кошку», но всё же она нашла цель. КондуктОр сумел зацепить парашют за стропы, канат стал стремительно разматываться, но вдвоём с нашим доктором, они его остановили. А потом стали осторожно подтягивать парашют к фюзеляжу ИМ, наматывая канат на барабан.
Прапорщика отнесло к хвосту аэроплана, и попасть вовнутрь через открытую дверь он не смог бы, при всём желании.
Закрепив канат, Добейко стал пробираться в хвост ИМ, к кормовой пулемётной установке. Оказавшись там, он смог, взявшись за стропы, подтянуть прапорщика вплотную к фюзеляжу и, в конце концов, с его помощью, втянул его в пулемётное гнездо. Всё это время, офицер действовал одной рукой, помогая кондуктОру. Другой рукой он прижимал к себе пулемёт и свёрток, с которыми он и покинул корзину аэростата.
И вот уже они  оба стоят передо мной и тяжело дышат.
Прапорщик положил пулемёт и  свёрток, завернутый в брезент,  на пол. Я подошёл к ним, на ходу рассматривая спасённого офицера. Пола его кожаной куртки  была в двух местах прострелена, а на левом рукаве запеклась кровь. Он выпрямился, отдавая честь.
 - Прапорщик Никольский! 10-й корпусной воздухоплавательный отряд. Атакован германским Альбатросом во время корректировки стрельбы артиллерийской батареи по вражеским позициям в районе Яблонны!
Я протянул ему руку.
 - Ротмистр Кудасов. Поздравляю с успешным окончанием вашей одиссеи.
Прапорщик, услышав мои слова, вздрогнул и пристально посмотрел мне в лицо.
Мне показалось, что я увидел тень сомнения, и одновременно, радости, промелькнула по его усталому лицу.
Мы пожали руки, и я обратился к нашему доктору:
 – Пётр Кузьмич, осмотрите нашего гостя.
 -  Что у вас с рукой? – спросил я прапорщика.
 - Пустяки, зацепил германец, чуть-чуть – ответил он.
 Окочурин взял его под руку и повёл к себе, в отгороженный для медицинских целей, отсек.
Я вернулся к Аристарху, который был весь поглощён управлением воздушным кораблём. ИМ постепенно набирал высоту.
 - Курс на восток, Аристарх. Надо убираться отсюда, пока нас не атаковали немцы. Они, несомненно, поднимут аэропланы. Мы в их глубоком тылу и они не захотят упустить свой шанс.
 - Ты прав – ответил ротмистр – надо уходить. И всё же – какова коллизия!
 - Думаю, подобное ещё будет. И не раз.
В пилотскую кабину постучали. Я открыл дверь и увидел стоящего перед ней прапорщика Никольского.
 - Входите, прапорщик. Как вас по имени отчеству?
 - Сергей Иванович, - ответил он, и продолжил, – разрешите доложить о произошедшем7
- Не здесь, пройдёмте ко мне.

В моей каюте я предложил ему сесть.
 - Слушаю вас.
Никольский слегка помедлил, потом расстегнул пуговицу своей кожанки и достал из внутреннего кармана  бумажник. Открыл его, вынул оттуда небольшую книжку, в красной обложке и протянул её мне. Я взял её в руки. Первое, что бросилось мне в глаза, крупно вытесненные два слова – «Военный билет». И чуть более мелкими буквами – «Министерство обороны СССР»
Я вопросительно посмотрел на Никольского.
 - А сейчас, выслушайте мою историю, господин ротмистр – сказал он тихо.
И начал говорить.


 Глава двенадцатая
Рассказ прапорщика Никольского.

…- Так я и оказался в 10-м корпусном воздухоплавательном отряде – сказал Никольский, -
документы, военная форма – всё настоящее. Как сделал это майор И. – я не знаю. Возможности у него, вероятно, довольно большие, всё-таки 2026 год…
Он замолчал и после небольшой паузы снова заговорил:
 - И ещё. Я много знаю о вашем времени. И не просто знаю, а я в нём чувствую себя, как дома. Опять-таки майор, приборы у них серьёзные. За какой-то час, мне передали всё, что нужно, для натурализации здесь, у вас.
Кудасов слушал рассказ прапорщика и по старой привычке, приобретённой за годы службы в контрразведке, рисовал на листе писчей бумаги круги и линии. Внутри кругов, он что-то вписывал мелким каллиграфическим почерком, а линии, то зачёркивал, то вновь проводил, соединяя нарисованные круги по-новому.
Всё, что рассказал ему Никольский, укладывалось в знание ротмистра о временнЫх перемещениях. Беседа с Батюшиным, встреча с капитаном Лесневским и его помощь экспедиции  после диверсии майора Берио, доклад Аристарха Лемке, о приключениях во время полёта в Петроград, и самое главное (в этом месте своих размышлений Кудасов сосредоточился и вспомнил дословно то, что сказал Лесневский,  в кабинете Батюшина):
 - «Не так давно, при проведении сходного эксперимента по временнЫм перемещениям, бесследно исчез один наш военнослужащий, ефрейтор Никольский. Предположительно, он находится в 1916 году, в районе боевых действий Эскадры воздушных кораблей генерала Шидловского. Сейчас мы прикладываем все усилия для возможного направления Никольского в зону пролёта ваших ИМ, с целью встречи его и вас, уважаемый Леопольд Эрастович».
 - «Всё сходится. И картина почти закончена, ещё пару мазков и можно будет вставлять в раму – подумал ротмистр, - остаётся только узнать, как мой визави воевал в эти две недели, которые он провёл на позициях».
В дверь каюты постучали, и она приоткрылась. На пороге показалась Шурочка Азарова, с подносом в руках. На подносе стояли два стакана с  чаем, а на блюдце высилась горка печенья.
 - Вы просили чаю, Леопольд Эрастович – сказал корнет, украдкой бросив взгляд  на Никольского.
 - Действительно, а я и забыл за разговором – ответил Кудасов и продолжил, - корнет, а принесите-ка нам коньяку. Господина прапорщика, вижу, знобит слегка.
 - Сию минуту – ответила Шурочка, снова посмотрев на молодого офицера и вышла.
 Эти взгляды своего пилота-стажёра не ускользнули от внимания ротмистра. Он подумал тотчас же:
 – «Приглянулся, никак, прапорщик нашей Шурочке. Да и в самом деле – герой, да и наружностью не обижен. Ну что же, посмотрим, посмотрим…»
Шурочка вернулась быстро и принесла фляжку с коньяком и две  серебряные стопки. Ещё на одном блюдце лежали дольки лимона.
 - Не удивляйтесь,  мы в походных условиях. Всё спиртное у нас разлито в такие вот фляжки. Кудасов взял фляжку в руки и аккуратно налил коньяк в стоящие на столе стопки. Они выпили. Долька лимона дополнила полученные от выпитого  вкусовые ощущения.
 - А теперь чаю с печеньем. Хоть всё и не по порядку, в нашей трапезе.
Они выпили чаю, съели печенья и Кудасов сказал:
 - Однако, продолжим, Сергей Иванович. Как вас приняли в отряде? И расскажите, что сейчас на фронте, как обстановка.
Прапорщик кашлянул в кулак.
 - Приняли отлично. Офицеров не хватает, потери велики. А служба… в этом месте Никольский посмотрел в глаза Кудасова – лучше не придумаешь. Наблюдение за неприятелем, корректировка огня наших артиллерийских батарей – во всём этом польза несомненная. И артиллеристы всегда рады нашей помощи. Гораздо точнее у них стрельба получается. Да и снаряды экономят. Вот только контузило в первый же день, хорошо, что легко.
 - Как это вы сразу так, а? – спросил ротмистр.
 - Германцы ночью пошли в атаку, была вылазка у них. Без артподготовки, внезапно. Пехота их отбила, но около взвода неприятеля прорвались к нашим аэростатам. Пришлось выбивать их, тут - то и случилась граната рядом. Не слышал полсуток.
 - А ваш «полёт», как это произошло?
 - Да проще простого, Леопольд Эрастович. Аэростат, где находился я,  и фельдфебель Анурьев выдвинулся далеко вперед и, мы, поднятые в воздух на 400 м,   корректировали боевые действия. С аэростата мы разведали позиции неприятеля, расположение его окопов и проволочных заграждений, движение по дорогам. Стрельбой нашей артиллерии, корректируемой по телефону с аэростата, неприятельские позиции были засыпаны снарядами. Противник бежал из окопов, не дожидаясь даже атаки нашей пехоты. Это решило судьбу боя.
Но в этот раз получилось нескладно: фельдфебель мой заметил германский аэроплан издалека, доложил мне и я скомандовал спуск и ...трос на лебедке заело - жестко, авария. Альбатрос подлетел к нам уже близко, дал очередь из пулемета, перебил одну стропу - и все. Пока живы. Но Анурьев получил пулю в руку. Приказал ему прыгать, высота позволяла. Он надел лямки парашюта и прыгнул. Удачно. Вижу, его  казаки  на коне к окопам нашим  доставляют. Ну, с ним - то всё хорошо. А я радуюсь, что нет у сукина сына зажигательных пуль,- в момент бы спалил, накрыло бы меня горящим аэростатом. Думаю: что делать? В корзине у меня ручной пулемет Шоша. Да разве попадешь? Велика скорость - не угадаешь опережение. Второй заход у немца - дело получше: попал в корзину  и повредил оболочку аэростата.  И ещё прострелил мне полу реглана. Видимо, пристрелялся. Тут я сообразил, решил по-охотничьи: поперек не выходит - надо в угон. Когда он зашел в третий раз, я повернулся к нему спиной, приложил пулемет к плечу и ждал. Как только он пошел на уход, дал по нему очередь в след. Он резко отвернул, пошел в сторону, примерно в километре от окопов упал на землю. А тут и заклинивший трос лопнул. И меня понесло в их расположение. Да, видимо, я попал в восходящий поток, потому, что отнесло далеко и на высоту приличную подняло. Но баллон был повреждён и я терял высоту. И тут вы, господин ротмистр! Повезло мне, видимо.
 - История захватывающая. И вы – молодец! – заметил Кудасов.
 А подумал тут же о том, что молодой человек рассказал об этом приключении, которое могло стоить ему жизни, совершенно спокойно, даже слегка устало.
 - «Значит, и потомки наши (а ведь он – мне во внуки годится) не потеряли дух русский, воинский!»
 - Вот что, Сергей, вы разрешите вас  без отчества называть, запросто - сказал Кудасов, и увидев согласный кивок Никольского, продолжил – всё, что вы мне рассказали о вашем, так сказать, попадании в наше время, должно остаться между нами. Для всех – вы прапорщик Никольский, и для меня, кстати, тоже. Я считаю, офицерские погоны, вы своими действиями на фронте, вполне заслужили. Вы останетесь на борту. Я включаю вас в экипаж. Когда выберемся отсюда и продолжим полёт на Север, на первой же посадке я отправлю с нарочным сообщение своему начальнику – полковнику Батюшину, в Петроград. Он в курсе многого. И меры предпримет соответствующие. Я уверен.
А сейчас – отдохните. И документы свои возьмите. Они вам ещё пригодятся.
Ротмистр встал и вышел из каюты, за ним вышел и Никольский.
ИМ пока, без помех держал курс на восток. Экипаж вёл наблюдение по сторонам. Корнет Азаров отвечал за воздушное пространство по левому борту, доктор обозревал пространство справа. Добейко стоял в пулемётном гнезде по центру фюзеляжа и вёл круговой обзор, не забывая про заднюю полусферу. Ротмистр Лемке был за штурвалом.
 - Господин ротмистр! – обратился к Кудасову Никольский, – разрешите, я к кормовому пулемёту пойду?
 - Действуйте, прапорщик!
Никольский стал пробираться в хвост, между упакованными экспедиционными запасами.
Кудасов, убедившись, что всё в порядке, и неприятельские аэропланы, в случае их появления, будут обнаружены загодя, прошёл в пилотскую кабину к Лемке.
Впереди, в нескольких километрах, стали угадываться облака.
 - «Вот они то нам и нужны, сейчас» – подумал ротмистр.
Воздушный корабль приближался к спасительной облачности.


Ротмистр Кудасов.
Возвращение из германского тыла. Курс – на Север.

На нашу удачу, неприятельских аэропланов мы не увидели. То ли, поздно сообщили, своему командованию, стрелявшие по нам солдаты с воинского эшелона, то ли нас просто не нашли в облаках, но  два часа полёта прошли спокойно. Два этих часа мы шли по счислению, так как облачности, казалось, не будет конца. Полёту  помогал попутный ветер.
Когда, в начале третьего часа полёта, мы, наконец, вывалились из облаков, я первым делом, развернул карту и, опасаясь, в глубине души, что снова не смогу определиться, стал смотреть на проплывающую внизу местность. По расчетам, наш ИМ, должен был оказаться почти в том самом месте маршрута, откуда нас несколько часов назад, начало активно относить на запад. И в самом деле, это оказалось так. Знакомые изгибы русла реки вновь были под нами.
 - Аристарх, мы снова на маршруте, и почти там же – сообщил я новость второму пилоту.
Надо было подумать об этом зигзаге, в нашем полёте и я вернулся в каюту.  Дело мне стало казаться весьма странным. Возникшая на пути гроза - это явление природное, но сильнейший ветер, который за пару часов, отнёс нас настолько далеко на запад, так что мы оказались в тылу германских войск, а затем, почти за то же время, вернул нас в исходную точку – вот, что не давало мне покоя.
Я сел в своё плетёное кресло, довольно удобное и вместе с тем лёгкое, что немаловажно в полёте, где каждый килограмм веса на счету, и взял со стола лист, со схемами, которые я чертил, слушая рассказ Никольского. Знакомые фамилии были вписаны в кружки, пересекающиеся линии, соединяли их.
Но схема лишь показывала участников действия, а суть происходящего она не объясняла.
Перебрав в уме все известные мне на данный момент факты, я понял, что к окончательному выводу, о природе происходящих событий, я прийти не смогу. Мало фактов, мало знаний о временнЫх парадоксах, а посему, будь, что будет. Надо продолжать начатое дело  и  успокоиться.
Я вернулся в пилотскую кабину. Подошло время сменить Аристарха. А поскольку, мы летели уже над территорией империи, и ничто нам не угрожало в своём воздушном пространстве, я приказал корнету занять место за штурвалом. По корабельному времени близилось время обеда. Доктор уже накрыл общий стол, но тут Добейко подошёл ко мне и сказал:
 – Леопольд Эрастович, второй мотор масла много берёт, хотелось бы посмотреть.
-  Для этого надо сесть, Ян Янович.
 - Я уже смотрел сейчас. Выходил на плоскость. Потёков не видно, а масла в сравнении с первым мотором, в бачке вдвое меньше.
 - Корнет, уступите мне место – сказал я Шурочке.
Она обернулась, и увидела Никольского, который уже вернулся от кормового пулемёта и стоял, наблюдая за действиями корнета, управляющего воздушным кораблём. Слегка порозовев, Шурочка, умоляюще глядя мне в глаза, произнесла:
 – Господин ротмистр, разрешите мне посадить?
Я догадался, о её желании произвести впечатление на молодого прапорщика. Однако для этого было выбрано не лучшее время и место, о чём я и сказал Шурочке, естественно, другими словами:
 - Корнет, сажать аэроплан на неподготовленную площадку - это вам не на Комендантском аэродроме посадки отрабатывать!
И добавил:
 – Не спешите, лучше наблюдайте. Придёт и ваше время.
Аристарх, смотревший всё время вниз, в поисках  площадки для приземления, показал рукой на открывшуюся ровную песчаную отмель на правом берегу реки и сказал:
– Подходящее место.
Я начал снижение с левым  разворотом, чтобы описАть круг и ещё раз пройти  над отмелью. Надо было убедиться в отсутствии крупных камней и вынесенных на берег течением брёвен и коряг, что бы принять решение о посадке.
И в этот, достаточно напряжённый  момент, ИМ вдруг резко бросило вниз, тотчас же раздался громкий рокочущий звук, и над воздушным кораблём пронеслось нечто. Я говорю – нечто, потому, что за доли секунды, никто из экипажа ИМ не смог увидеть и распознать, что же это пролетело в непосредственной близости от нас. Никто, кроме, пожалуй, прапорщика Никольского, который, едва устояв на ногах, бросился с биноклем в руках в пилотскую кабину. Несколько долгих секунд он всматривался в даль, в которой растворилось это «нечто», едва не повредившее наш аэроплан. Потом он опустил бинокль, и я увидел его лицо. Оно было искажено гримасой отчаяния.
 - Сергей, что вы увидели? – спросил я его, поражённый выражением его лица.
Он встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и с его губ сорвалось:
 - Не может быть, чтобы... – тут он запнулся, – нет и ещё раз нет.... а вдруг?
Он поймал мой недоумённый взгляд, помедлил мгновение и,  наклонившись к моему уху, тихо сказал:
 – Это был истребитель. МиГ-21. Самолет, который стоит на вооружении моего полка...
Сказать, что я очень удивился словам Никольского, было бы неправдой. Я даже бровью не повёл. Я внезапно осознал, что ничему не хочу удивляться. Я в одночасье, достиг критической массы непонимания. Внятная и конкретная цепочка мыслей пронеслась в голове. Выглядела она  так:
 - «Всё, довольно! Сейчас – посадить аэроплан! Потом – обед. Добейко – заняться мотором. Лемке и Азаров – осмотреть ИМ.
...А мне – поговорить с Никольским».

Воздушный корабль мягко коснулся песчаной поверхности прибрежной косы, пробежал, не зарываясь широкими колёсами шасси вдоль воды, и остановился. Первая посадка, после начала экспедиции. Мы пробыли в воздухе ...дцать часов.

Для начала хватит.

Глава тринадцатая

Бивак экспедиции. Вылет к побережью Ледовитого океана.

Ротмистр Кудасов постепенно становился фаталистом, от неподдающихся разумному объяснению событий, которые чередой случались в последнее время. Но это вовсе не означало, что он впал в равнодушное ожидание очередных «чудес», ожидающих экспедицию. Отнюдь. Ротмистр испытывал очевидный подъём настроения.
А дело было в том, что всё, до сей поры, происходящее с ним и его людьми, заканчивалось, весьма успешно. Из любой неприятности, всегда находился выход. И, поэтому, у Кудасова росла уверенность в благополучном исходе предприятия.
Впрочем, сам исход, или конечная точка окончания нынешних и предстоящих приключений, терялась в туманной неопределённости. Как во времени, так и в пространстве.
Как сказал бы, затерявшийся в  просторах над Ледовитым океаном, вместе с ИМ-2, небезизвестный поручик Ржевский:
 – Закончится всё удачно, господа! Но, когда и где, и будем ли мы при этом во здравии, знать нам не дано!
Дальнейший ход мыслей ротмистра был таков -  он начал сознательно упрощать цепь событий. Личная парадигма Кудасова – его сущностный метод принятия  решений, так сказать, его ментальная модель была основана на аппроксимации цепи произошедших случайных событий. Испытывая очевидные трудности с пониманием всего того, что происходило с экспедицией (имеются ввиду внешние временнЫе воздействия), он сознательно заменял  одни объекты другими, в том или ином смысле близкими к исходным, но более простыми.
Иначе говоря, опытный контрразведчик, разделил непонятное на две части –  на временнЫе парадоксы, т.е. появление «посланцев», как вид познавательной деятельности потомков, и на случай с перемещением во времени ефрейтора   Никольского, явившийся следствием неудачного временнОго эксперимента.
К крайнему пункту своей схемы, ротмистр, после обстоятельного обдумывания, отнёс и появление реактивного самолёта. Остальные случаи, в том числе  перемещение в пространстве зданий в Китеже и попадание ИМ в тыл германских войск, он временно исключил из рассмотрения. Хотя, появление прапорщика на борту ИМ связывалось Кудасовым, именно с этим.
Изложив всё вышеперечисленное на листе бумаги, ротмистр, спрятал свои записки в походный бювар, а затем убрал его в сейф. Небольшой сейф, узкая кровать, стол и два плетёных кресла – вот и вся спартанская обстановка в каюте Кудасова.
Закончив систематизацию событий, он вышел из аэроплана, спустившись по трапу на песчаный берег реки, на котором стоял «Илья Муромец-1». Экипаж был занят осмотром воздушного корабля и подготовкой к вылету. КондуктОр Добейко спрыгнул с плоскости и, вытирая руки ветошью, подошёл к ротмистру.
 - Всё в порядке, Леопольд Эрастович. Думал я, что-то серьёзное с мотором, ан нет, на счастье! Пробку масляного бака сорвало, контровочную проволоку пулей перебило, при обстреле, и её сорвало. Воздушный поток часть масла выбросил – сказал флотский механик, - пробку я заменил, масло долил.
 - Обрадовали, Ян Янович! Скоро будем над Ледовитым океаном, и там мелочи могут всё испортить. Ещё раз  осмотрите моторы. В тех широтах их исправность – наша жизнь.
 - Уже осмотрели, господин ротмистр, Азаров с Никольским занимались. Дотошный прапорщик-то оказался, и разбирается  в моторах. 
 Кудасов одобрительно кивнул  и стал искать взглядом Никольского. После посадки и обеда, а потом и за составлением  схем непонятных событий, он забыл переговорить с прапорщиком.
Увидел он Никольского в кабине ИМ. Тот что-то показывал и объяснял Шурочке. Она больше смотрела на него, чем на приборы, о которых, прапорщик, видимо, и рассказывал ей. Ротмистр подошёл к аэроплану и остановился,  не желая  прерывать беседу. Однако, Никольский увидел его и  начал спускаться на землю, оставив корнета в кабине.
Хотя Кудасов и постарался определить для себя существующее положение, в котором находились участники экспедиции, записав все свои наблюдения, он, ожидая прапорщика,  внезапно подумал об одной причине, которую он не включил в свою схему аномальных событий. А именно – о просьбе, если это можно так назвать, полковника Лесневского, которая звучала так (здесь ротмистр снова включил свою феноменальную память, которая служила ему верой и правдой):
« …- если вы сможете найти физика и записи его опытов и исследований по этой теме, изолировать его на время, при этом сообщить НАМ, способом, о котором мы вам дадим знать позже, мир будет избавлен от ужаса атомной войны…»
И эта просьба могла явиться основной причиной череды аномалий,  которые всё время происходили с экспедицией. Кто-то мешал экспедиции  именно поэтому.
К Кудасову подошёл Никольский.
 - Сергей, – обратился к нему ротмистр, - забыл спросить, а что за свёрток вы спасали, прыгая с аэростата. Чем он вам так дорог?
 - Скрывать мне нечего, Леопольд Эрастович. В свёртке – моя военная форма, настоящая, и мое оружие, тоже настоящее. Я должен вернуться, и вернуться в форме и с оружием. Так меня учили. Так положено. А документы, вы видели, я ношу с собой.
 - Я так и предполагал – сказал ротмистр, - иначе и быть не могло. Оружие не бросают. Одобряю!
 - Разрешите, я вам покажу, господин ротмистр?
 - Не откажусь.
Кудасов с Никольским поднялись на борт ИМ и в отсеке, в котором определили место прапорщику, он развернул брезентовый пакет. Тускло блеснул воронёный ствол автомата.
 - «Я видел такое же оружие у Батюшина – подумал ротмистр – трофей Аристарха, из Подкаменной Тунгуски».
 - Хорошо, Сергей. Пусть всё это будет храниться у вас. Любопытных у нас нет. Всё будет в порядке.
Никольский снова упаковал пакет, и спрятал его в рундук.
 - Через час вылетаем. Курс – на Север. К земле Санникова. Попрошу вас проверить пулемёты. Мы хоть и не на фронт направляемся, однако, ничего нельзя предвидеть. Уже убеждались в этом.
 - Слушаюсь, господин ротмистр!
Кудасов вышел из воздушного корабля и направился к Лемке, который сидел за раскладным столом и внимательно рассматривал топографическую карту. Циркулем-измерителем, он что-то замерял и записывал в блокнот.
 - Рассчитываешь маршрут, Аристарх?
 - Пытаюсь определить район, в котором может находиться ИМ-2. Если его не затронул ветер, отнёсший нас к германцам, то, как ты знаешь, он должен ждать нас на побережье, вот здесь.
И Лемке показал карандашом на точку рандеву, отмеченную на карте.
 - В самом деле, именно здесь – подтвердил Кудасов, - надеюсь, ему удалось достичь этой широты.
Потом продолжил рассуждать вслух:
 - Если Кольцов там, и ждёт нас, то он должен был дать команду настроить искровую радиостанцию на аварийную частоту и непрерывно посылать кодовый сигнал для нас. Пока мы его не слышим. Но мы далеко от побережья. Будем на подлёте, Добейко должен поймать сигнал. По нему мы и пойдём к точке.
 - Будем надеяться, что так и будет – ответил Лемке.
  - Аристарх, дай команду экипажу готовится к вылету. Пора.
Лемке отправился выполнять приказание. Через минуту раздался звук запускаемых моторов.
Кудасов окинул взглядом бивак экспедиции. Ветер шумел в кронах высоких сосен, подступивших почти вплотную к берегу.
 - «А ведь скоро мы будем видеть только один снег и ледяные торосы» – мелькнула  мысль у ротмистра.
 - «Но, зато мы окажемся ближе к нашей цели!» – возразил он сам себе.
 
 Итак, вперёд, на Север!


Над ледяными полями.

Внизу расстилалась ледяная пустыня. Обходя обширный грозовой фронт, ещё над материком, воздушный корабль, через нескольких часов лёта, оказался над ледяными полями Северного океана, к сожалению, довольно далеко от расчётной точки рандеву с ИМ-2. И теперь  Кудасов задумался над картой, пытаясь рассчитать новый курс. Определиться по солнцу было невозможно – низкая облачность закрыла всё небо. Из-за неё приходилось держать высоту менее тысячи метров  и аэроплан заметно болтало. Оставалась надежда поймать сигнал искровой радиостанции Кольцова, и по нему выйти на курс, но пока  Добейко тщетно прослушивал эфир. Понимая, что полёт над ледяными полями становится похож на блуждание, из-за невозможности определить своё местоположение, ротмистр дал команду экипажу вооружиться биноклями и осматривать местность, для поиска походящей площадки для приземления. Лишняя трата бензина и ресурса моторов была ни к чему. Возможно, придётся делать  посадку на лёд, а в условиях плохой видимости, торосов и трещин, дело это приобретало авантюрную окраску.
Эти тревожные мысли вытеснили недавнее воодушевление от красот северного пейзажа проплывающего под воздушным кораблём. С каждой минутой посадка становилась всё более вероятной, откуда-то появился туман, а в стёкла кабины порывистый ветер бросал пригоршни  снежной крупы.
 - «Всё-таки придётся сажать ИМ – думал ротмистр, - а экипаж пока не нашёл подходящей льдины».
Сажать огромный корабль на неровную ледяную поверхность – дело очень сложное и рискованное. Хотя шасси ИМ было доработано с учётом северной специфики – колёса были большего размера, посадок на лёд никто из пилотов, находящихся на борту, ещё не делал. Это был результат спешки при отправке экспедиции – времени на тренировки не было. Да и планировались посадки  только на  острова в океане. Так был проложен маршрут, но погода и сопутствующие странные обстоятельства изменили первоначальные планы.
Добейко в очередной раз отрицательно покачал головой, когда Кудасов посмотрел в его сторону. Сигнала радиостанции капитана Кольцова всё не было.
Впрочем, ситуация ещё не была критической, моторы ровно гудели, болтанка уменьшилась и ротмистр, почему-то вспомнил один свой полёт с вынужденной посадкой на фронте.
 
- «Да бывали дела лихие, ещё жажда летать не была утолена нисколько – начал вспоминать Кудасов, - посадки в этой части западного края приходилось делать на крошечные выпасы и выгоны панских фольварков в Мазовии и под Варшавой, где волею судеб, пришлось повоевать с германцем. Было это в недалёком прошлом, в конце 1914 года, в декабре помнится, и был я послан полковником Батюшиным, тогда ещё начальником контрразведки фронта, с инспекцией  нашей службы в корпус генерала Рифтеля Манфреда Ивановича (прелюбопытный был старик). Вылетел один на Ньюпоре – 14…»
Приятный туман неожиданного воспоминания сгущался в голове ротмистра:
«… – так вот,…пролетая Чарну Белостоцку, я был атакован двумя Альбатросами, в круговерти скоротечной схватки, повредил одного из них и он вышел из боя, дымя мотором, но второй, достал меня очередью пулемёта стрелка, изрешетившей правую плоскость. Пришлось уйти, пользуясь надвигающимся весьма кстати туманом, в пойму реки Августов, где и приземлился в одном из фольварков. Залатав дыры куском гуттаперчивого воротничка, благополучно взлетел и прибыл на место…»
 
- Господин ротмистр! Земля! – услышал крик корнета Кудасов, и мгновенно вернулся из болотистых мест западного полесья, к суровой реальности Севера. Бросив быстрый взгляд на отчаянно радующуюся Шурочку («А ведь мне удалось увидеть землю,  а мужчины не смогли!» – явно читалось на лице пилота-стажёра), ротмистр стал смотреть в указанном корнетом направлении. Действительно, в туманной мороси угадывались очертания большого острова.
 - Аристарх! Курс на остров! – скомандовал Кудасов и второй пилот стал поворачивать воздушный корабль.
Все члены экипажа заметно повеселели – земля есть земля, и стали готовиться, к посадке. Вскоре удалось  более подробно рассмотреть неожиданный подарок судьбы. Приближающийся остров постепенно заполнял горизонт. Это был очень большой остров, с высокими обрывистыми берегами, превращёнными  в птичьи базары. Птиц были многие тысячи, и когда ИМ пролетел над этим скопищем  пернатых, которые в одночасье сорвались с насиженных мест, то почудилось, что огромный корабль утонет  в океане яростно машущих крыльями и кричащих чаек. Но всё обошлось.
Кудасов занял место за штурвалом, а остальные всматривались в изогнутую береговую линию, в надежде увидеть подходящее место для посадки. Казалось, что обрывистый берег никогда не кончится, но, обогнув остров, с северной стороны, все увидели, что высота скалистых круч уменьшается, и, наконец, долгожданная полоса песчаного пляжа пронеслась под плоскостями ИМ. Сделав контрольный круг, Кудасов аккуратно притёр аэроплан к земле. Большие колёса помогли - крупная галька, которой был усыпан берег, шуршала и хрустела под колёсами шасси, и, после небольшого пробега, воздушный корабль остановился.
 - Поздравляю, господа! С первой посадкой за Полярным кругом! – поздравил ротмистр свой экипаж.
Возбуждённо переговариваясь, экспедиционеры стали выходить на берег. Один кондуктОр остался, продолжая слушать эфир. И его упорство было вскоре вознаграждено.
 - Леопольд Эрастович! Есть сигнал! – донесся до Кудасова голос Добейко.
Ротмистр, уже успевший подняться вместе с Лемке на склон скалистого берега, отстоящего в этом месте побережья довольно далеко от воды, быстро стал спускаться обратно.
Добейко уже спрыгнул на берег. Он держал в руках листок бумаги. Когда ротмистр подошёл, он протянул его Кудасову. На листке была записана радиограмма капитана Кольцова. Она была лаконична, главное, что в ней были указаны координаты, где сейчас находился ИМ-2.
Погода в этих широтах меняется мгновенно, на смену снежному заряду, внезапно приходит солнце. Потом всё также стремительно меняется обратно. Именно в этот момент блеснул луч солнца и через несколько минут, ничего не напоминало сумрачный полярный день, с ветром и снегом в лицо.
 - Ян Янович! Секстант! Как можно быстрее! Нам нужны координаты!
Добейко бросился внутрь воздушного корабля. Потом он показался в фюзеляжном люке с этим прибором в руках и стал ловить солнце.
Через пять минут местоположение ИМ-1 было определено.
Кудасов посмотрел на записанные  кондукторОм координаты и озадаченно стал осматриваться вокруг.
И в это время, невдалеке раздались выстрелы и тут же наверху берега, куда не успел подняться ротмистр, показались фигуры людей.

Через минуту два экипажа экспедиции мяли друг друга в объятиях. Громче всех раздавался голос поручика Ржевского. Что он говорил, обнимая корнета, читатель догадывается:
 - Господа! Господа! Немедля надо выпить за чудесную встречу! За спасённых и спасаемых, коими мы все являемся одновременно!
Никто ему не возражал.

Вот все и в сборе. Экспедиция продолжается!


 Глава четырнадцатая

Вылет на разведку. Ураган.

Воздушный корабль стремительно терял высоту. Нет, он не падал, как сначала показалось Кудасову. Моторы ровно работали, винты рассекали воздух, но это  нисколько не влияло на направление и скорость полёта. ИМ словно затягивало в гигантскую воздушную воронку, центр которой, по-видимому, находился в жерле потухшего вулкана, замеченного с воздуха зорким кондуктОром.
Ротмистр  взял штурвал на себя, тяги исправно передали движение  рулям, но всё осталось по-прежнему – аэроплан, словно на привязи, неуклонно стремился к неизвестному пока, центру притяжения.
За спиной Кудасова стоял Лемке. Он озабоченно смотрел на показания высотомера.
 - Аристарх, высота? – спросил ротмистр.
 - Восемьсот.
 - Потеряли уже полторы тысячи и продолжаем снижаться – сказал Кудасов.
Воздушный корабль приближался к вулкану, и члены экипажа, уже без биноклей, смогли увидеть неровные края кратера и склоны его, усыпанные валунами. Застывшие много лет назад потёки лавы, придавали ему причудливый, неземной вид.
 - Господин ротмистр! Птицы! Они исчезают в кратере! – голос корнета срывался от волнения.
Действительно, небольшая стайка птиц, пытаясь, видимо, перелететь вулкан, внезапно рассыпалась и, на глазах экспедиционеров, стала падать в кратер. Отчаянно бьющиеся крылья, раскрытые в крике клювы, распушенные перья – всё это мгновенно запечатлелось в памяти наблюдателей, и в миг всё пропало.
 - Мы в этом же потоке, господа! – сказал, обращаясь к экипажу Кудасов,  - и выйти из него не можем.
 Все молчали. Смысл сказанного был ясен своей предопределённостью. ИМ должен был повторить судьбу несчастных птиц. Катастрофа – вот, что должно было произойти через несколько минут.
Скорость падения увеличивалась, аэроплан стремительно приближался к центру кратера. Началась болтанка. Штурвал стал вырываться из рук Кудасова. Видя это, на помощь пришёл Лемке. Вдвоём они пытались удержать ИМ от сваливания.  Всё вокруг скрипело, в хвосте фюзеляжа лопнуло несколько растяжек.
 - Остановились моторы! – доложил Добейко, - все четыре!
Ротмистр посмотрел в боковое окно кабины – винты застыли в неподвижности. Затем он перевёл взгляд вперёд – воздушный корабль миновал край кратера. Впереди была бездна! Через мгновение тьма поглотила ИМ.

Несколько ранее…
Совет закончился. Мнения были высказаны, решение принято. ИМ-2 должен был вылететь на разведку пути к земле Санникова, выбрать площадку для посадки. По возможности, после приземления, осмотреть местность. В отдельной беседе, которую имел Кудасов с капитаном Кольцовым накануне, они обговорили и тайную цель экспедиции – поиск входа в подземный мир.
Экипаж ИМ-1, должен был дожидаться возвращения разведчиков. Ненадёжная радиосвязь тоже учитывалась в предстоящем деле – кондуктору Добейко предписывалось постоянно, не отвлекаясь ни на что иное, быть на волне искровой радиостанции  второго экипажа. Сообщение об успехе или сигнал о спасении – должен был быть услышан.
Остальные остающиеся должны были построить небольшой склад продуктов и бензина, на случай возвращения тем же путём.

На рассвете ИМ-2 успешно взлетел с заливаемого волнами берега острова и взял курс на предполагаемые координаты земли Санникова.
За работой по устройству склада, осмотром и регулировкой механизмов аэроплана, прошли сутки. До обговорённого срока возвращения второго воздушного корабля оставались ещё одни. Все устали неимоверно. Сырость и холод преследовали экспедиционеров во время работ. Согреться удавалось только во время трапез.
В середине вторых суток ожидания возвращения ИМ-2 или хотя бы получения каких-либо известий от него по радиосвязи, Кудасов распорядился об отдыхе экипажа. Через двенадцать часов возможен был вылет на поиски. И отдых был необходим.
Ротмистр, убедившись, что всё сделано, тоже расположился в своей каюте. Начатые им очередные записки о ходе экспедиции, он дополнил записью о событиях за два прошедших дня, отложил бортжурнал и, незаметно для себя самого, заснул. Сон его был, как всегда, в этой экспедиции, причудлив и наполнен событиями, которых не было и, в то же самое время, они случались с ротмистром, в какой-то иной жизни, о которой, впрочем, проснувшись, он вспомнить не мог.
В этот раз снилось Кудасову вот что:
… раздался шум рассекаемого воздуха и из-за скалы показалась летящая черная тень. Мощно махая крылами неизвестная птица пронеслась мимо нас на расстоянии нескольких сажен.
 - Ааа… - раздался крик. Я обернулся и увидел штабс-капитана с искаженным лицом, который запинаясь произнес: 
 - Это…пин…гвин!
У меня перехватило дыхание – здесь в Арктике, в десятке тысяч миль от Антарктиды – пингвин! Да еще в придачу – ЛЕТАЮЩИЙ ПИНГВИН! Но самое ужасное было в том, что и я видел то же самое! Что же это с нами…

… летающий объект в виде пингвина (мать честная!), пролетая над нами, создал такую турбулентность, что фон Краузе не устоял на ногах.
«Чудовище невиданное» - билась в голове неотвязная мысль. Но долг был превыше всего, оторопь, овладевшая нами отступила и мы оба схватились за бинокли. Провожая взглядом черный силуэт, я заметил, что к шуму его крыльев  добавляется еще звук, отдаленно напоминающий звук хорошо известного авиаторам мотора Гном, а под белым брюхом этой необычной твари висит предмет, очень похожий … «Не может быть,…черт побери… - сбивались мысли – на авиационную 4-х фунтовую бомбу!»
Страшный сон продолжался – «Творение рук человеческих…машущий полет невозможен,…но ведь летит же…зачем он здесь?» - мелькали, как в калейдоскопе обрывки мыслей. Ответ был получен немедленно – пингвин, улетевший к этому моменту от берега на расстояние полуверсты, внезапно заложил левый вираж и со снижением быстро пошел к берегу, явно направляясь к месту стоянки аэропланов.
Бомба! – вот оно что, кто-то хочет прервать едва начавшуюся экспедицию, уничтожив аэропланы. Видимо  фон Краузе подумал об этом же и мы одновременно выхватили свои револьверы, но… они нам не помогут – было слишком далеко, чтобы успешно воспользоваться этим  оружием. Штабс-капитан  бросился к стоящему на берегу пулемету Максим, установленному там для охраны бивака. В три прыжка (кенгуру, виденный мною в шапито Марселя - отдыхает!) он преодолел расстояние до пулемета, схватился за рукоятки и обрез ствола Максима  засветился желтыми огоньками, а опустошаемая патронная лента змеей заскользила на землю. Я не отрывал бинокля от глаз. 
-Упреждение!!! - мой крик забивался очередями Максима. Но вот, наконец, пулеметная трасса вошла в это летящее нечто, которое, казалось, споткнулось в воздухе и через мгновение раздался взрыв, разметавший его над морем – это фон Краузе попал во взрыватель бомбы…Все!...опасности больше нет. Напряжение, державшее меня все эти несколько минут, показавшиеся мне вечностью – спало. А на берегу было полное замешательство – никто не понимал, что происходит. Однако, дело было сделано, опасность миновала.

Когда в воздухе раздался  взрыв, и пингвина разнесло на тысячи кусков, показалось, что все закончилось. Но это было не так – в быстроте события никто не заметил, что за секунду до этого от него отделилась темная точка – это падал второй боезапас, закреплённый на птице. И к  грому воздушному  добавился шум водяного столба, восставшего из пучины океанской – и показались в нем предметы разные: рундуки и клинья, фонари сигнальные и даже кули с рисом и пару бочонков. И разлилось пятно масляное и  в секунды, едва показав, поглотил все это обратно океан, только  пятно   достигло берега – это все, что осталось от подлодки японской.
Вывод – суровы эти края и непредсказуемы дела пингвинов шальных!...

…пробуждение ротмистра было внезапным - последний взрыв бомбы в его сне, совпал с моментом открытия глаз и осознания того факта, что всё, что он переживал в последние минуты – суть сон, и ничего более.
- Вот так оказия! Сны фантастические – подумал скорее уставший, чем отдохнувший Кудасов.
Он вышел из каюты, спустился на песок. В палатках, установленных неподалёку, отдыхал экипаж.
До конца срока ожидания оставалось уже четыре часа. Сигнала от ИМ-2 не было. Значит, вылет на поиски близок.

Внутри Земли.

ИМ падал в полной темноте, Определить его положение было невозможно, но   вестибулярный аппарат ротмистра услужливо подсказывал ему,  что аэроплан вращается. Ось вращения проходила через центроплан. ИМ был словно подвешен на невидимой нити, и, казалось, что кто-то, тоже невидимый и могучий, вращая, опускал аппарат всё ниже. Высотомер показал уровень «ноль» и дальше стал бесполезен. Хронометр отсчитывал секунды, аэроплан вращался и падал. Всё это было похоже на затянувшийся ночной кошмар во сне – ты падаешь в яму без дна и не можешь ничего сделать.
 - Девяносто секунд! – хриплый голос Лемке нарушил тишину.
  - И это после нулевого уровня – уточнил Кудасов, -  под нами бездна.
Прошло ещё столько же времени, и тут что-то поменялось за бортом – кромешная тьма, стала на глазах редеть, и в следующее мгновение в кабине стало светло.
Воздушный корабль, словно выпал из гигантской трубы.

Вокруг было синее небо и яркий свет. Внизу была земля, покрытая зелёной густой растительностью. Стало заметно теплее, и стёкла покрылись каплями воды – это конденсировался теплый воздух, попадая на холодную поверхность аэроплана.
Внезапно, раздался раскат грома, и чистое безоблачное небо прочертила молния. На высоте, примерно, в три километра виднелась небольшая туча, которая и разродилась электрическим разрядом.
 - Запустились моторы! – в голосе кондуктОра слышалось удивление, смешанное с радостью, - неужто, от молнии, Леопольд Эрастович?
 - Не исключаю такой возможности, Ян Янович – ответил Кудасов – начинаю верить в чудеса.
Он попробовал рули, добавил оборотов моторам и воздушный корабль неторопливо, но уверенно, прекратил вращение и лёг на заданный ему ротмистром курс.
 - "Что-то больно просто мы вышли из плоского штопора" – подумал Кудасов.
Дальнейшим его мыслям на этот счёт помешал громкий возглас Никольского, безотрывно, как и все на борту, наблюдавшего за проносящейся внизу землёй:
 - Господин ротмистр,  дым впереди, по левому борту, дистанция три километра!
Действительно, вдалеке, слева по курсу, вверх поднимался едва различимый в ярком свете дня, столб дыма.
 - Аристарх, возьми управление, хочу рассмотреть источник дыма  - сказал он, стоящему у него за спиной второму пилоту.
ИМ лёг на новый курс.
Через две минуты воздушный корабль достиг нужной точки. Густая зелень, до сей поры скрывавшая от взглядов экспедиционеров землю, внезапно закончилась, и внизу показалось открытое пространство.
Это была словно проплешина в местных джунглях. Коричневая земля, усыпанная мелкими камнями, образовала ровную площадку. Внизу горел костёр. Дым от него поднимался вертикально вверх. Невдалеке от костра, наблюдавшие в бинокли члены экипажа, заметили людей и какой-то навес из веток, рассмотреть который не удалось, так как воздушный корабль уже миновал это место.
 - Аристарх, иди на второй круг!
ИМ уже заканчивал разворот, когда в небе над площадкой показался след сигнальной ракеты, и вот она вспыхнула ярким оранжевым цветом.
 - Леопольд! Сигнал! – взгляд Лемке был прикован к загоревшемуся в небе огню.
Кудасов кивнул, не отрываясь от бинокля.
Вновь внизу показалась земля. Видно было, как фигурки людей внизу быстро сбрасывали ветки с навеса, и вот уже показался…тут ротмистр оторвал бинокль от глаз, и повернувшись к Лемке, тихо сказал:
 – Похоже, мы нашли своих!
Он снова взялся за бинокль.
На земле стоял ИМ-2! Наш второй воздушный корабль! Целый и невредимый!

 - Сажаем? Я нашёл неплохой ровный участок, явно годный для посадки – спросил Лемке.
 - Да, иди на посадку со следующего круга
Медленно тянулись минуты крайнего разворота и захода на посадочный курс. Площадка была невелика и была опасность задеть верхушки высоких деревьев, кольцом опоясывающих её. Но Аристарх превзошёл самого себя – впритирку пройдя над кронами, очень аккуратно посадил аэроплан.
Короткий пробег по мелким камням, отчего ИМ ощутимо трясло, и. наконец, остановка. Моторы выключены, винты замерли в неподвижности.
Экспедиционеры быстро покинули борт и очутились на твёрдой земле.
Под ногами была  каменистая почва, обступившие стеной площадку деревья были явно тропического вида, вдобавок, было жарко.
К аэроплану бежали люди, и, как всегда, как недавно на острове в Ледовитом океане, впереди был поручик Ржевский.
И в этот счастливый момент предстоящей встречи двух экипажей неизвестно откуда ,  рядом гусаром возникла странная птица гигантских размеров (сейчас…сейчас…у Кудосова перед глазами показалась страница из курса лекций по криптозоологии…да.-.это же…птеродактиль…).Явно голодная тварь схватила нашего героя и довольно быстро махая крылами полетела в сторону леса, предвкушая грядущую обильную трапезу (она ещё не знала способностей Ржевского выходить сухим из воды).
Увидев, что поручик  попал в очередную неприятность, ротмистр подавил тяжёлый вздох, но тотчас же успокоился. Он был уверен, что Ржевский вернётся. Вопрос был только в том – он придёт один или притащит ещё и птицу ?...
Ведь пьяным и влюблённым всегда везёт – вспомнил Кудасов известное крылатое выражение, а поскольку даже сейчас поручик был явно навеселе и влюблён всегда и в любом месте, то оставалось подождать счастливой развязки.
Ротмистр оказался по счастию прав – через несколько дней герой скандалов и анекдотов вернулся.

Но об этом – в следующий раз, господа.





Глава пятнадцатая

Первые дни в подземном мире.

Поручик вернулся через неделю. Его приключения в обществе птеродактильши, а как оказалось, летучая особь оказалась мамашей с двумя птенцами, подробно описАл штабс-капитан Киж в своих записках, кои были доступны нашим читателям, так что повторяться не будем.
Интересны последствия возвращения нашего героя.
И для поднятия духа экспедиционеров (как оказалось, этот любитель женщин и вина, стал совершенно необходим нашему небольшому обществу авантюристов), так и для развития науки, ибо профессор Каштанов снял с ментика и лосин Ржевского массу представителей местной фауны, в основном мелких паразитов, которыми тот обзавёлся, проживая в гнезде птеродактильши. Для этого, уважаемому профессору даже не пришлось применять эфир, для усыпления этой живности, так как местные кровосососы, уже были в глубочайшем похмелье, вкусив содержимое капилляров, вен и артерий поручика.
Надо сказать, что из всех участников экспедиции, именно профессор вместе со своей ассистенткой мадам Эммой Штольц, находились в состоянии повышенной возбудимости. И исключительно, по причине того, что местная фауна и флора, оказалась, в большинстве своём, совершенно отличной от той, что обитала и росла на поверхности Земли.
Не успели экспедиционеры ещё толком осмотреться в новом месте, а эти двое уже увлечённо кромсали ланцетами какую-то живность на плоском камне, причём профессор, вошедши в раж, издавал нечленораздельные звуки, прислушавшись к которым, можно было принять их  за выражение полного восторга.
Проходящий мимо в этот момент капитан Кольцов неосторожно попытался посоветовать Каштанову не торопиться, поставить с помощью Добейко и Таранова палатку, в которой, собрав лабораторный стол, бывший в разобранном виде в запасах экспедиции,  приступить к своим исследованиям.
Профессор даже не повёл бровью на слова руководителя экспедиции, весь углубившись во внутренности очередной жертвы науки, пока мадам Штольц, не сказала ему об этом громко, склонившись прямо к уху профессора. Только тогда, подняв довольно мутный взгляд (просьба не путать с аналогичным взглядом, поручика Ржевского), ответил примерно в таком смысле, что порядок при проведении опытов это хорошо, но сейчас не время думать об этом. Слишком много нового, необычного материала, а времени, может быть будет недостаточно, так что он, профессор может и так работать и так далее…
Кольцов понял, что он оказался в ненужном месте и в ненужное время. А посему отправился дальше.
Остальные были заняты осмотром аэропланов и разведкой окрестностей.
Авиатор Таранов был страшно рад возвращению своего друга и собутыльника. Все дни отсутствия оного, представитель общества Добролёт, ходил, как в воду опущенный. Он пару раз просился идти на поиски пропавшего поручика. Но ввиду явной опасности одиночного поиска, а также совершенной уверенности ротмистра Кудасова, которая передалась и остальным экспедиционерам, (кроме одного Таранова), в непременном и успешном возвращении Ржевского, отпущен в это предприятие он не был.
Теперь два друга, не занятые осмотром и мелким ремонтом аэропланов,  которым занимались Добейко, Азаров и Никольский,  охраняли бивак экспедиции.
Несмотря на строгий порядок и временный "сухой закон", принятый ввиду особых обстоятельств нахождения в подземном мире, оба друга, как оказалось, нашли выход из затруднительного для них положения.
В один из дней, Кудасов заметил, что поручик, сменившийся с поста, при его  приближении, прячет в карман плоскую фляжку. В свою очередь, поручик заметил, что его «заметили» и добровольно «сдался властям».
Оказалось, что «страждущие» друзья, в перерывах между дежурствами, по очереди мастерили у себя в палатке аппарат для производства «живительно влаги» из местного сырья. Как нельзя лучше, для этого подошла  местная разновидность кактуса, в изобилии росшая по периметру стоянки экспедиции. Во время нахождения на посту они заготавливали колючий материал, а, сменившись, принимались за выгонку "кактусовки".
В результате аппарат был конфискован, гусар-механик и представитель общества Добролёт получили официальные взыскания. Они поклялись больше этого не делать, а смиренно дожидаться отмены "сухого закона", надеясь, что этот момент наступит вскоре.

На этом закончим беглые зарисовки быта экспедиции, и обратимся вновь, к моменту прибытия ИМ-1 в подземный мир.
Прибытие, омрачённое похищением Ржевского, тем не менее, сразу перешло в практическое русло. Как только все немного успокоились после произошедшего, был собран совет. Капитан Кольцов и штабс-капитан Киж рассказали о том немногом, что удалось узнать за эти двое суток нахождения ИМ-2 в этой местности. Немногом, потому, что при приземлении было повреждено шасси большим валуном, находившимся на площадке и незамеченным сверху.  Это требовало ремонта, что и делалось силами почти всех членов экипажа. Вдобавок при посадке, от удара о злосчастный валун, и вызванном при этом сотрясении аэроплана, вышла из строя искровая радиостанция. И то, что совершенно случайно, прапорщиком Никольским был замечен сигнальный дым – оказалось счастливым случаем, соединившим экспедиционеров, так как радиосигнал второй экипаж подать не мог.

Итак – все в сборе.
Вокруг незнакомая местность и незнакомый мир. Животные, которым положено, в соответствии с историческим  временем, быть ископаемыми, здесь прекрасно живут. Бегают вокруг и летают, крадут гусаров и могут преподнести ещё не один сюрприз.

Экспедиция продолжается.



 Неожиданная встреча. Мы не одни в подземном мире.

Первые дни после встречи экипажей, прошли в напряжённой работе по ремонту повреждённого шасси ИМ-2 и устранению мелких неисправностей аэропланов. Были заменены лопнувшие, во время урагана, затянувшего воздушные корабли в жерло потухшего вулкана, растяжки и положены заплаты на прорвавшуюся местами ткань обшивки.
Ротмистра  беспокоила эта потеря времени. Он торопился выступить на разведку местности, совершить полёт на максимальный радиус, имея в виду, возвращение в эту же точку, которая, пока, была единственным местом, где могли приземляться воздушные корабли. Потому, что насколько мог видеть глаз, вокруг расстилался нетронутый девственный лес подземного мира.
Кудасов сидел в своей каюте. На столе лежала толстая тетрадь, в которую карандашом ротмистр заносил ежедневные события в ходе экспедиции. Здесь же стоял фонограф Эдисона. Желтый восковой валик, мембрана, игла – нехитрое устройство позволяло записывать голос ротмистра, сообщавший о наиболее значительных наблюдениях, делах и происшествиях во время экспедиции. Кудасов взял фонограф с собой, учитывая возможность порчи бумажных записей во время путешествия от воды, плесени, книжных жучков и прочей напасти. Восковой валик же, представлялся ему более надёжным способом хранения информации. Однако, отдавая дань многолетней привычке писАть отчёты на бумаге, ротмистр делал два дела вместе – и записывал и диктовал. Так, по его мнению, было надёжнее.
Время, время…
Где-то здесь, в неизведанном мире находится человек, от гениальности которого зависит будущее мира. Но, к сожалению, он не имеет возможности разумного применения своих исследований, за него всё решают другие. И эти, другие, хотят  получить оружие невиданной до этого разрушительной силы. Надо не допустить этого.
Трудность решения этой задачи, заключалась в том, что поиски убежища, в котором работал немецкий физик Гейзельберг, Кудасов был вынужден вести, сохраняя тайну от остальных экспедиционеров, исключая только Аристарха Лемке. После долгих размышлений он решил посвятить в свою тайну прапорщика Никольского.
 - "Да, это будет правильно – думал ротмистр, - Сергей, сам не из нашего времени, в ситуации разберётся быстро. И помощь окажет немалую".
Кудасов аккуратно разобрал фонограф и снял уже надиктованный восковой валик. Фонограф был помещён в предназначавшийся ему футляр, а валик был бережно упакован в специальный контейнер для хранения. Всё это, а также и тетрадь с записями он положил в походный сейф. Потом ротмистр, на несколько минут задумался, сидя в своём удобном плетёном кресле. Он думал о том, как ему начать разговор с Никольским. Наконец, нужные слова были найдены, а схема беседы сложилась в его голове. Необходимо было сказать только то, что было известно на данный момент, без ненужных комментариев и домыслов. Ротмистр легко поднялся из кресла, вышел из каюты и спустился по трапу на землю. Никольский вместе с корнетом занимались доливкой масла в бак правого крайнего мотора. Шурочка сидела на верхней правой плоскости, держа наконечник масляного шланга в отверстии бака, а прапорщик, стоя на земле, качал рукоятку насоса.
 - "Похоже, они довольны тем, что работают вместе – заметил про себя Кудасов - Но, пора прервать на время эту идиллию".
 Никольский, заметив приближение своего начальника, остановил работу и, когда ротмистр подошёл, выпрямился и сказал:
 – Доливаем масло, Леопольд Эрастович. Это крайний мотор, остальные – уже в норме.
 - Очень хорошо, Сергей! Когда закончите, найдите меня. Есть у меня к вам небольшой разговор.
Кудасов в это момент решил, что лучше будет, если в разговоре будет участвовать и ротмистр Лемке, и поэтому, пошёл походную кузницу, где Аристарх помогал кондуктОру Добейко, рихтовать погнутую при посадке тягу руля направления. Приближаясь к навесу, под которым и была развёрнута кузница, ротмистр увидел прелюбопытнейшую картину – обнажённый по пояс Лемке азартно раздувал мехи, в горне лежала металлическая тяга, уже раскалённая до нужной температуры. Тотчас кондуктОр, также блестя потным торсом, щипцами захватил её, положил на наковальню и начал править, обрабатывая раскалённую деталь, средних размеров молотком. И вот уже изгиб выровнен, и тяга опущена в воду для закалки. В походных условиях лучшего придумать было нельзя. Кудасов невольно залюбовался точными движениями Добейко.
Однако, надо было переходить к делу.
 - Аристарх, прошу тебя зайти ко мне в каюту через четверть часа. И возьми с собой Никольского.
 - Хорошо, только умоюсь – в голосе Лемке слышалось лёгкое разочарование. Он явно не хотел отрываться от ковки, но и перечить старшему товарищу не мог.
Кудасов продолжил свой путь по биваку, намереваясь в оставшееся время проверить, как Ржевский несёт охрану лагеря. Надо сказать, что два друга – охранника, Ржевский и Таранов, после неудачи с "кактусовкой" рьяно взялись за обеспечение безопасности вверенной им территории. Так им было легче ожидать окончания периода действия «сухого закона», введённого капитаном Кольцовым, после случая с гусаром. Они нашли раскидистое и высокое дерево, стоящее слегка в стороне и почти посередине  бивака, и устроили там «воронье гнездо», разместив в нём пулемёт Максим с большим запасом патронов. Сверху была видна панорама бивака как на ладони. Однако, намедни, авиатор Таранов умудрился задремать в своём убежище и выпал из него. Спасло его лишь то, что нога горе-авиатора зацепилась за пулемётную ленту, и он, повиснув вниз головой, был спасён ротмистром Лемке, проходившим в это самое время под импровизированным пулемётным гнездом. И сейчас, Кудасов осторожно подходил к этому месту, надеясь всё же, что сейчас напарник Таранова, Ржевский не будет столь же неосторожен, как его друг.
Едва ротмистр приблизился к дереву, как неожиданно сверху раздался голос поручика:
 – Тревога! На горизонте летящий объект!
Кудасов бросился вверх по сколоченной лестнице, ведущей в гнездо. Там он увидел Ржевского с биноклем. Поручик обернулся и увидев ротмистра, протянул ему свой бинокль:
 - Леопольд Эрастыч!! Никак цепеллин германский на горизонте!!
В бинокль Кудасов увидел над линией леса едва различимый, знакомый по фронту силуэт.
 - "Чёрт возьми! Цепеллин! Ни с чем этот силуэт не cпутаю! Но откуда? Здесь аппарат легче воздуха, как он попал сюда? Неужели, как и мы, через вулкан?" – мысли теснились в голове Кудасова.
 - Поручик! Дать сигнал тревоги! Общий сбор! – с этими словами ротмистр кубарем скатился по лестнице и бросился к стоянке аэропланов. Над биваком разносились удары в рынду. Это поручик подавал сигнал общего сбора. Экспедиционеры оставляли дела и бежали на свои места, предписанные им по тревоге.
 - "Ну, вот и первая встреча с неизвестными здесь, в подземном мире! – думал на бегу Кудасов – разговор с Никольским откладывается. Сначала надо с дирижаблем разобраться!"

В минуту бивак преобразился. Все вооружились и заняли места для обороны. Бинокли были направлены в небо.
Через несколько времени громада дирижабля показалась над кронами деревьев. На боках оболочки гиганта экспедиционеры увидели кресты.
В это же мгновение  раздалось клацанье затворов – все дослали в своём оружии патрон в патронник и взяли цепеллин на прицел.
Внезапно, дирижабль начал медленно поворачивать влево и, не долетев менее пятисот метров до бивака, стал уходить.
 
- "Ну что же, пусть пока будет так! Но мы ещё встретимся" – Кудасов провожал взглядом удаляющийся дирижабль.







Глава шестнадцатая

Предложение прапорщика Никольского.

В лаборатории было жарко уже почти неделю. Всегда улыбчивый начальник службы метеопрогнозов Гидрометцентра, радостно сообщил по ТВ, что антициклон из Скандинавии завис над страной, и это гарантирует установление хорошей сухой погоды на довольно длительный период.
Выслушав прогноз, сидящий за столом человек  вздохнул. С наступлением тепла кондиционер в лаборатории решил взять отпуск и, загудев мотором в последний раз, затих надолго. К тому же, как казалось всем сотрудникам института, антициклон из Скандинавии завис именно над их зданием, так здесь было жарко. Положение усугублялось ещё и тем, что аппаратура, на которой работали инженеры, грелась сама и нагревала и без того уже  тёплые помещения.
Человек вздохнул ещё раз,  затем положил руки не клавиатуру компьютера, нажал несколько клавиш, и на экране монитора появилась черно-белая фотография старинного самолёта, а точнее – аэроплана. Это был большой биплан, с четырьмя моторами на нижних плоскостях, с остеклённой кабиной в передней части фюзеляжа, с мощным шасси и несколькими пулемётами в открытых люках. Аэроплан стоял на берегу моря, воды которого на этой старой фотографии казались свинцовыми. Так оно и было, а море  - это  Северный Ледовитый океан. Перед аэропланом стояла группа людей, в полярной одежде, в кожаных шлемах. Люди были молодыми и улыбались, смотря прямо в объектив камеры, неизвестного фотографа.
 Взгляд человека стал задумчивым, он откинулся в кресле, и перевёл взгляд на распахнутое настежь окно, за которым в  бесконечно голубом небе светило яркое солнце.
Потом рука человека потянулась к телефонному аппарату, он нажал одну из кнопок, и произнёс:
 - Ирина Петровна, для всех – я занят, где-то на час.
Секретарь с готовностью ответила – Понятно, Сергей Иванович.
Сергей Иванович Никольский снова повернулся к экрану монитора, опять нажал несколько клавиш и по экрану заскользили фотографии, задерживаясь на несколько секунд каждая. Фото были старые, местами с трещинами и оторванными уголками, но это не имело значения для сидящего за столом – он погружался в воспоминания о далёком, и сейчас уже кажущемся неправдоподобном периоде своей жизни…

… - Леопольд Эрастович! Есть одно предложение, в свете последних событий – обратился прапорщик Никольский  к ротмистру Кудасову.
Никольский только что был посвящен ротмистром в тайную цель экспедиции. После всего случившегося с ним лично, он воспринял сообщение Кудасова со сдержанным воодушевлением. И тому были свои причины.
Всё дело в том, что Сергею Никольскому нравилось находиться в этом времени. После шока от невероятности произошедшего, встречи с майором И, военных приключений на германском фронте, контузии, полёте на сорванном с троса и неуправляемом аэростате, поединка с немецким Альбатросом, из которого прапорщик вышел победителем и, наконец, попадания на борт ИМ, летящего в неизвестность, в дикие и как оказалось, совершенно неизведанные места, юный герой почувствовал необъяснимую тягу к приключениям. Несмотря на свою молодость и неопытность, перенёсшись из довольно спокойного времени, в эпоху авантюр и начавшейся бурной промышленной революции, и кануна революции социальной, Сергей Никольский внезапно осознал, что ему выпал уникальный случай оказаться там, где его современники при всём желании оказаться не могли. А он здесь и должен соответствовать этому переломному времени.
И, значит, так тому и быть!
 - Дело в том, что до службы в армии, когда я ещё учился в политехническом, я занимался в аэроклубе. Это было отделение дельтапланеров. Я объясню, что это такое почти дословно, как нам объясняли в аэроклубе:
Дельтаплан — летательный аппарат, представляющий собой три дюралюминиевых трубы, соединённых между собой в передней точке и образующих в горизонтальной плоскости веер, с углом между трубами 90-140 градусов. Между трубами натянуто полотно лёгкой, но плотной и прочной синтетической ткани. Две боковые трубы и задняя кромка ткани образовывают при виде сверху почти треугольник. Для сохранения формы основные трубы фиксируются вспомогательными трубами меньшего диаметра и стальными тросиками. Пилот в специальной подвеске, первоначально позаимствованной от парашюта, подвешивается на верёвке за центральную трубу в определённое место, вблизи от центра масс аппарата. Руками пилот держится за трапецию — конструкцию из трёх труб, при виде спереди представляющую собой чаще треугольник с горизонтальным основанием, фиксируемую в пространстве растяжками — стальными тросиками диаметром в несколько миллиметров.
 - Прошу, господа, не обращать внимание на слова «дюралюминиевые трубы» и «синтетическая ткань» - этого у нас сейчас нет, значит можно использовать подходящие крепкие ветви местных деревьев и ткань, имеющуюся у нас в запасе, для ремонта обшивки аэроплана. Она, правда,  тяжеловата, но, думаю, пойдёт.
Как мы все уже заметили, при полёте ИМ, здешняя местность изобилует восходящими потоками, а я видел невдалеке подходящий склон, для старта.
Если нам удастся сделать дельтаплан, а я уверен, что мы сможем, имея такого умельца, как Ян Янович,  а я отвечаю за аэродинамику и чертежи, то можно попробовать вылететь на разведку, не привлекая внимания немцев. Пилоты дельтапланов могут держаться в воздухе многие часы, преодолевая расстояния в сотни километров. Я могу гарантировать вам, Леопольд Эрастович, радиус в семьдесят – сто километров.
Кудасов и Лемке переглянулись и после паузы, ротмистр сказал:
 – Предложение заманчивое, Сергей, но сколько времени вам потребуется для постройки этого летательного аппарата?
 - Понимаю, что время уходит. Поэтому, спать не будем,  в двое –  трое суток построим. Потом опробую, и если всё будет в норме, готов лететь, Леопольд Эрастович!
 - Как, Аристарх, рискнём? – повернулся Кудасов к Лемке.
 - Думаю, надо попробовать. Я как-то в идею Сергея, сразу поверил.
 - Значит, решено! Сергей, в вашем распоряжении любой из нас, кто понадобится для постройки аппарата. Приступайте немедленно.
Все трое вышли из каюты Кудасова. Лемке с Никольским отправились в палатку Добейко.
К вечеру, эскиз дельтаплана был готов. Добейко оценил предложение, как фантастическое, но выполнимое, и с охотой вступил в дело. Утром, все трое решили отправиться на поиски подходящего материала на каркас. А сейчас, вновь образованная «артель», в составе Лемке, Никольского и Добейко всё больше погружалась в расчёты веса, количества потребного материала, способов взлёта и прочего. Никольский рассказывал, а его товарищи слушали, удивлялись и верили, что у них всё получится.

Оставим наших героев в этом месте истории. У них впереди труднейшая задача…

Рука учёного вновь потянулась к кнопке на телефонном аппарате. Он слегка помедлил, потом нажал  и произнёс:
 - Ирина Петровна, я вернулся…


Постройка дельтаплана. Пробный вылет. Рассказ прапорщика Никольского.

Я стоял на склоне холма, который непонятно как оказался среди этой почти тропической чащи, вплотную подступившей к нашему импровизированному аэродрому. Подвесная система, скроенная из ранцевого парашюта системы г-на Котельникова, надёжно прикрепляла меня к дельтаплану, мои руки держались за перекладину трапеции. Чувствовался довольно сильный встречный поток воздуха, поднимающийся от подножия холма к его вершине, на которой стояли ротмистр Кудасов, Лемке и Добейко. В глазах моих товарищей я читал беспокойство. Все инструкции были уже даны, напутственные слова сказаны – оставалось отправиться в полёт.

…двое суток до этого момента наша «артель» не знала отдыха. Как мы и условились, после принятия решения о постройке дельтаплана, наша троица отправилась на поиски материала для каркаса. Рано утром, стараясь остаться незамеченными, мы покинули лагерь и углубились в лес. Такая предосторожность была нелишней – ротмистр Кудасов решил оставить нашу затею в тайне, от остальных экспедиционеров. Никто из нас, и я в том числе, не были уверены в благополучном исходе предприятия, так как изготовленная из подручных материалов конструкция, могла оказаться перетяжелённой и тогда полёт становился невозможен. В таком случае конфуз был неминуем, а это могло пагубно отразиться на настроении и энтузиазме экспедиционеров. Решено было посвятить всех в дело, только после успешного пробного полёта.
Итак, наутро, наскоро позавтракав остатками ужина и холодным кофием, вооружившись на случай непредвиденных обстоятельств, уже через пять минут после выхода с охраняемой территории бивака, мы оказались в чаще девственного тропического леса. Ни одной тропинки не попадалось нам на глаза, приходилось идти, прорубая себе дорогу в густой растительности. Так продолжалось около часа, постепенно характер леса стал меняться, чаща стала редеть, и, наконец, мы вышли на большую поляну, где решили отдохнуть и определиться с направлением дальнейшего движения. Карты у нас, разумеется, никакой не было и быть не могло, поэтому я, как самый молодой, вызвался залезть на одно из высоких деревьев, похожих на эвкалипты, которые высились неподалёку. Аристарх Лемке, как много путешествующий по Сибири, показал, как надо забираться на дерево, используя верёвки, которыми обвязывались ноги и руки. Так, по его словам, забираются на кедры тамошние жители, в охоте за кедровым орехом.
Забирался я долго, ободрав, при этом занятии себе руки о шершавую кору дерева. Сказывался  недостаток  опыта в такого рода делах. Но вот, после множества затраченных усилий, я оказался выше линии остального леса, и смог осмотреться. Совершив круговой обзор, я заметил в направлении на северо-восток по компасу, отдельно стоящую рощицу необычно тонких деревьев. Мне даже показалось, что я рассмотрел бамбуковые стволы. Я не был до конца уверен в своих предположениях, но спустившись вниз, обрисовал товарищам свои наблюдения.
После небольшого совещания, мы решили отправиться к этой роще. И каково же было наше удивление и радость, когда, наконец, добравшись до цели, мы увидели целую плантацию великолепного бамбука, идеально подходящего для устройства рамы дельтаплана.
Так мы нашли материал на каркас. Спилив два десятка стволов, мы нарезали их в предполагаемый размер несущих элементов крыла, с припуском на обработку, конечно. Разделив наш груз на три части, мы отправились в обратный путь.
Дальнейшая работа велась в палатке кондуктОра, так как она была больше остальных, по причине предназначения её для всяческих ремонтных работ по аэропланам, да и сама работа, проводимая в ней, не привлекала ничьего внимания, так что, вынужденная секретность была соблюдена.
Мы трудились взаперти. Наконец, к исходу вторых суток, куски полотняной обшивки из ремонтного запаса воздушных кораблей, были выкроены в соответствии с эскизом, закреплены на каркасе. Один из парашютов был переделан, в качестве подвесной системы, и дельтаплан был практически готов к пробному полёту.
Надо сказать, что во время постройки, я вспоминал навыки управления дельтапланом, так как время с моего крайнего вылета в аэроклубе прошло немалое, где-то около двух лет. В армии ведь не полетаешь. И вот я в подвесной системе, пристёгнут к аппарату, руки на перекладине трапеции – в этот момент я понял, что вспомнил всё.

Снова, как и двое суток назад, ранним утром, в тайне от всех, пользуясь тем, что ротмистр Кудасов затеял внезапную проверку сторожевого поста с целью отвлечь дежурившего в очередь авиатора Таранова, мы втроём перенесли аппарат на вершину холма. Вершина была не видна случайному наблюдателю в биваке,  если бы таковой и случился, скажем, по причине бессонницы или других надобностей,   заставивших его выйти из палатки в столь неурочный час.

Я поднял правую руку в приветствии остающимся товарищам, потом взялся за перекладину и начал разбег с холма. Через несколько шагов, я почувствовал отрыв. Набегающий поток заставил крыло взлететь, а через мгновение  дельтаплан был подхвачен восходящим потоком и стал набирать высоту. Я лечу! Восторг овладел всем моим существом!
Лес, стоянка аэропланов, спящий бивак, мои товарищи на холме – всё осталось внизу. Но увлекаться мне было нельзя, не в этом была цель первого полета. Я должен был почувствовать управляемость аппарата, жёсткость конструкции. Я осторожно заложил правый разворот и пошёл обратно к точке взлёта.

И вот я на земле. Всё прошло нормально. Дельтаплан послушен и крепок.
 - Господин ротмистр! К полёту на разведку обстановки – готов! – доложил я Кудасову.
 - Отлично! – с видимым облегчение ответил Кудасов, – дельтаплан отнесите в палатку Добейко. Я – к капитану Кольцову. Обсудим завтрашний вылет. А вам, господа, отдыхать!

Завтра вылет. Если всё выгорит, то мы многое узнаем о подземном мире. И, если повезёт, найдём базу неизвестного дирижабля.
А сейчас – спать!

Глава семнадцатая

Прапорщик Никольский. Вылет на разведку. Неожиданное изменение планов.

Я летел на высоте около километра. Определить точнее своё положение в пространстве было сложно, по причине отсутствия каких либо приборов на моём дельтаплане.  Но всё же – это была тысяча метров, я чувствовал это. Высота комфортная в смысле поиска и определения ориентиров. Восходящий поток заставлял меня время от времени уходить в скольжение, чтобы не подняться высоко. Действительно, здешняя местность просто была создана для полётов на планерах и дельтапланах – чередующиеся холмы и низины были источниками воздушных потоков. Оставалось только контролировать высоту полёта.
Прошёл час, это я отметил по своим наручным часам, и у меня возникло, пока ещё, только ощущение, а не уверенность, что вскоре я увижу море. Или огромное озеро. Не видно было ни чаек, ни иных морских водоплавающих птиц, но едва уловимый запах то ли йода, то ли водорослей, выброшенных прибоем на берег, ощущался всё сильнее. Очередной восходящий поток стал поднимать дельтаплан выше и выше, но препятствовать этому сейчас, я не стал - впереди показался уже не привычный лесистый холм, а нечто похожее на гору. Перелетать гору не было никакого смысла, и я заложил левый вираж, стремясь обойти неожиданно возникшее препятствие. Внизу стали мелькать каменистые осыпи скал, потом они закончились, ещё минута полёта и взгляду открылся морской берег, с заметной линией прибоя и уходящая к линии горизонта водная гладь.
Вот оно – море! Ощущения меня не обманули.
Я изменил курс и стал лететь вдоль линии берега.  Пока ничего необычного я не увидел, кроме воды и узкой полосы песчаного пляжа, тянущейся на столько, сколько мог видеть мой взгляд.
Так прошло ещё полчаса, мелькающие кроны тропических деревьев сливались в одну зелёную полосу. Сквозь сомкнувшиеся ветви ничего нельзя было рассмотреть. Каждые несколько секунд, я переводил взгляд на берег, потом опять на джунгли, пытаясь заметить хоть какие-то признаки пребывания человека в этих местах.

И вот это случилось. В очередной раз переведя взгляд на пролетающий подо мной берег, я заметил тёмное пятно на почти белом песке. Не успев ещё даже подумать о развороте, я уже начал его делать. Левый вираж со снижением, надо было рассмотреть пятно подробнее. И вот прямо по курсу заинтересовавшее меня место на берегу. Подлетая, стало видно, что увиденное мною с высоты пятно – это  многочисленные следы, и следы эти явно человеческие. Однако, для точного определения своей находки, я решил приземлиться на песок, благо, что невдалеке был виден очередной холм с покатым склоном, пригодный для взлёта.
Хруст песка, небольшой пробег и вот я стою на берегу неизвестного моря. Ещё немного и я освободился от подвесной системы, отнёс свой аппарат подольше от линии прибоя и положил на песок. Теперь всё моё внимание было направлено на изрытый и истоптанный песок пляжа. Опустившись на колени, я склонился над чётким отпечатком сапога, оставленного в сыром песке. Море, видимо, отошло отливом, а песок ещё не успел высохнуть. Передо мной был, несомненно, отпечаток подошвы сапога германского солдата, Таковых я видел довольно, за свой, хоть и не очень продолжительный,  период нахождения на  фронте. Поднявшись с колен, я стал обходить берег, в надежде увидеть ещё какое-нибудь подтверждение моей гипотезы. И я нашёл окурок немецкой сигареты «Пфальц», а потом, метрах в тридцати от меня, увидел следы от протектора автомобиля. Колея начиналась у воды и уходила от берега под прямым углом прямо в чащу, подступившего к берегу тропического леса.
Во мне пробудился азарт охотника, или детектива, и я пошёл по колее. Метров через пятьдесят, стала видна брешь в стене леса, в которую и уходили следы колёс автомобиля. На ходу я анализировал увиденное, и  сразу понял, что место, куда с берега уехал этот автомобиль, должно быть недалеко. По одной очевидной причине – тропический лес здесь очень густой и почти непроходимый, значит прокладывать дорогу через него – дело трудное. Поэтому нет разумного объяснения постройки базы или лагеря вдалеке от воды. И, по всему выходит, что возникшая у меня в воображении база, где-то близко.
Когда я всё это продумал, то остановился, Я был уже в глубине чащи, стоял на лесной дороге. Пока никого не было видно, и не слышно тоже не было ничего. Последнее обстоятельство было неочевидным, так как лес шумел ветром в вершинах деревьев, а звуки невидимой местной фауны раздавались отовсюду. Надо было возвращаться к дельтаплану и попытаться спрятать его в зарослях. А потом уже продолжить разведку.
Я бегом бросился обратно. И вот уже снова кромка леса и брешь в чаше деревьев, явно рукотворная. Выбежав на открытое пространство, я стал искать взглядом свой аппарат.
Дельтаплана на берегу не было. Прошло всего десять минут, а на месте где я оставил его, было пусто, если не считать несколько десятков крупных следов, похожих на следы горилл, или ещё каких-нибудь обезьян. И следы эти вели опять, в эту же чащу тропического леса. Я побежал по следам и через несколько десятков шагов, упёрся в непроходимый лес. Деревья росли так близко одно к другому, а подлесок был высок и сплетён в неимоверное покрывало, закрывающее вход в дебри любому нездешнему существу. Пройти было совершенно невозможно.
Я попал в безвыходное положение. Потерял дельтаплан, единственное средство для возвращения в лагерь. И то, что я узнал, и то, что собирался разведать дальше, я при всём желании, не смогу доложить ротмистру Кудасову. Вмешательство неизвестных животных, привлечённых моим аппаратом, ставило крест на моей миссии. Это было очевидно.

Внезапно, мои тяжёлые мысли были прерваны знакомым шумом авиационного мотора, который раздался над моей головой. Не задумываясь, я бросился вперед к лесу, стремясь укрыться. Падая, я сдёрнул с шеи бинокль, и едва коснулся травы, направил его в сторону источника шума. В линзах показался аэроплан, хорошо известный по моим будням артнаблюдателя. Это был Фоккер. Как и положено, с кокардой германской армии. Он улетал в сторону моря.
На смену безнадёжности у меня мгновенно появилась надежда на успех. Значит база германских военных недалеко. И хотя бы один аэроплан у них есть - я сейчас его видел.
И, значит, у меня есть шанс! И я его должен использовать!

А теперь, спокойно. Цель – разведка базы неприятеля и захват аэроплана, с пилотом или без.
И возвращение к своим.
 


Прапорщик Никольский. Разведка. Появление Ржевского и Таранова.

Оценив, таким образом, своё положение, я снова вошёл в лес, следуя по автомобильным следам. После пропажи дельтаплана, мне стало понятно, что здесь я  ещё могу встретить не один сюрприз. И, поэтому, мне следовало идти параллельно колее, укрываясь в подлеске. Но, сделать это было невозможно. Чаща была практически непроходима, настолько густо росла местная растительность. Пришлось нарушить все законы ведения разведки, и в первую очередь – скрытность. Но, так как я теперь был настороже, то утешал себя тем, что увижу и услышу вовремя любую опасность, и успею укрыться в  густой и высокой траве.
Я прошёл уже около пятисот метров, но ничего похожего на замаскированную стоянку дирижабля не увидел. Поневоле в голову стали приходить мысли об ошибочности моих первоначальных предположений и о близости к морю базы германских военных. Ещё несколько десятков шагов, впереди стало светлеть, и я облегчённо вздохнул – колея явно выходила из чащи на открытое пространство. А там может быть что-то интересное.
Сердце забилось чаще, чувства обострились. Я  осторожно приблизился к опушке леса и, раздвинув, а точнее прорвав себе узкую щель в листве, достал бинокль и…
         …передо мной открылась невероятная картина – в диком лесу у основания  холма, стояла пирамида из камня, сложенная на манер пирамид майя в Южной Америке, вся увитая лианообразными растениями и усыпанная у своего основания обрушившимися каменными глыбами. До неё было приблизительно километр. От увиденного, дыхание у меня перехватило. Слегка придя в себя через несколько минут  я, раздвигая кусты, пополз вперёд. Пространство было открытое, но высокая трава скрывала мои движения. Метров через тридцать, снова начался подлесок и я встал на ноги. Осмотревшись, я увидел свежую тропу, ведущую вперёд.
            
Внезапно (почему, интересно, весьма важные события в жизни, в делах, в путешествии, наконец, происходят «внезапно») – это случилось. Я почувствовал, что у меня в голове тихо-тихо звучит голос, даже не голос, а я просто слышу чьи-то мысли, смысл их был совершенно понятен – кто-то приказывал мне  немедленно остановиться и в ту же секунду ноги мои отказались мне повиноваться, налились неимоверной тяжестью и я грузно осел на тропу. 
Эти минуты я вспоминал впоследствии с трудом – мало что понимая и не имея сил сопротивляться внешнему влиянию (слабая мысль о неудаче моего предприятия всё же протащилась скрипя у меня в сознании), я  снял с плеча свой АКМ (в полёт я взял свой верный автомат) и передёрнул затвор. Затем ко мне пришла лёгкость – я не задумываясь, спонтанно, взял на прицел вершину пирамиды, которая было всего в ста метрах от  позиции (как я так быстро оказался рядом с ней, я не помнил).
В ту же секунду, едва я приложился к прикладу, у вершины пирамиды, в небе показался предмет яйцеобразной формы, под которым угадывались две человеческие фигуры..  Повинуясь кому-то или чему-то, заполнившему мою голову, я открыл  огонь по этому странному объекту. Невооружённым взглядом было видно, как пули, выпущенные из  моего автомата, попадают в яйцо. Оно как-то сразу стало уменьшаться в размерах, сжиматься и с небольшим ускорением, полого пошло к земле. Пару мгновений и яйцо исчезло за холмом.
Тут я почувствовал, что моё  сознание проясняется. Я с недоумением посмотрел на усыпанную стреляными гильзами поляну.
 - «Кто-то, кто смог управлять мной, хотел моими руками уничтожить неизвестный мне летательный аппарат. Другой версии у меня нет. И всё это выглядит неестественно и фантастически» - с трудом сообразил я.
Стряхнув с себя остатки наваждения, я подошёл вплотную к пирамиде. На высоте метров в пять виднелся тёмный проём – видимо вход. Хватаясь за лианы, я стал подниматься и оказался перед входом в пирамиду.

И тут я услышал снизу голоса. Бросившись на камни террасы пирамиды, я осторожно подполз к самому краю и посмотрел вниз. Картина, представившаяся мне, была совершенно неожиданна, и в то же самое время, до странности знакома. И даже ожидаема.
Из кустов, громко переговариваясь и похоже, ругаясь на чём стоит свет, выходили две фигуры, в порванных комбинезонах. И прежде, чем я узнал их, я почувствовал уверенность, что это - два неразлучных друга, фамилии которых читатель знает. Да, да – это были Ржевский и Таранов!
Я поднялся на ноги, стряхнул с колен прелые листья и мох - он покрывал пирамиду от основания до вершины, и произнёс громко и отчётливо:
 – С прибытием, господа!
От неожиданности, оба вздрогнули и схватились за револьверы, но подняв головы вверх, застыли на месте. Несколько секунд и раздался не крик, а рёв поручика:
 - Серёга! Никольский! Ты как здесь оказался?
 - На дельтаплане, друзья. Вы, что, забыли, как меня отправляли?
 - Вот дела! Так и мы тоже сюда прилетели, пока нас кто-то не сбил.
Тут  мы как-то одновременно замолчали, осознав, что орём в два голоса, а находимся, может быть рядом с неизвестными врагами. Я спустился с помощью той же лианы на землю, мы обнялись на радостях, что живы и невредимы. Пока, правда.

Чуть погодя, поручик, когда мы нашли местечко в зарослях, где можно было остаться незамеченными, изложил историю  их появления  над пирамидой.
Я слушал и не верил, что такое может быть на самом деле.

А дело было так.
Профессор Каштанов, после того, как препарировал всех животных в окрестностях бивака, решил заняться исследованием атмосферы подземного мира. Для этого, он попросил двоих друзей, Ржевского и Таранова, помочь ему запустить метеозонд. Ржевский держал шар, а Таранов, соединив вентиль шара со шлангом, наполнял его водородом. Работа была несложная и авиатор умудрялся во время процесса болтать с госпожой Эммой Штольц, ассистенткой профессора, присутствующей при запуске. Незаметно для Таранова, объём газа в оболочке превысил норму в два раза и, державший шар поручик, стал подниматься в воздух. Он отпустил крепкое выражение в адрес авиатора, невзирая на присутствие мадам, и Таранов бросился закрывать кран подачи водорода. Его он успел закрыть, но Ржевский уже висел в метре от земли, и продолжал подниматься. Недолго думая, Таранов вцепился в комбинезон поручика и…ну а дальше мы уже всё знаем – сладкая парочка вознеслась в небеса и через несколько времени оказалась в зоне неизвестного ментального воздействия. И «приземлил» их - я.
Вот такая история.
 
- Несмотря на необычность вашего появления, я рад, что нас теперь трое - сказал я совершенно искренне.
И в свою очередь рассказал все свои приключения.
Поручик, как всегда был скор на решения.
 - Надо войти внутрь пирамиды. Ты ведь хотел это сделать, пока мы не появились?
 - Да. Думаю внутри есть нечто, повлиявшее на мой разум и действия – ответил я.
 - Тогда – наверх!
По уже послужившей мне два раза лиане, мы поднялись по очереди на ступень пирамиды.
Перед нами зиял вход в исполинское сооружение.

Оставалось только туда войти.
 Глава восемнадцатая

Внутри пирамиды. Схватка. Прилёт германского аэроплана.


Прежде, чем войти в пирамиду мы, чувствуя необыкновенное возбуждение от необычности происходящего, решили осмотреть террасу на которой мы стояли. Нужно было предупредить возможность внезапного нападения из-за угла, и мы с поручиком, оставив Таранова у входа, осторожно двинулись к правой грани пирамиды, держа оружие наготове. Подойдя к углу, я остановил Ржевского, чтобы в случае внезапного нападения он мог поддержать меня огнём, а сам лёг на гранит террасы и по-пластунски подполз к краю. Осторожно выглянув, я стал осматривать уходящую в заросли вторую грань пирамиды. С этой стороны густой лес вплотную подходил к стенам и рассмотреть что-либо было довольно трудно. Перед глазами была уходящая вдаль стена, теряющаяся в густой листве. Я продолжал осмотр и когда мой взгляд скользнул слегка в сторону, мне показалось, что я увидел блеск линзы бинокля в густом подлеске. Я тут же убрался в укрытие, назад за грань пирамиды – ведь этот стеклянный блик  мог означать, что за нами наблюдают. И что  не исключена возможность огневого контакта с неизвестным противником. Достав  свой бинокль, я очень осторожно, раздвинув густую траву, что росла на ступени, стал всматриваться в лес. Перед взором проплывали ветви и стволы исполинского леса и тут я увидел то, что давало отблеск из чащи. Глазам своим не веря, я увидел обломки приборной доски аэроплана, а потом и разбитый фюзеляж и то, что осталось от плоскостей аппарата, видимо разбившегося здесь, у подножия пирамиды.
Так же ползком я вернулся к поручику.
Пока мы возвращались к входу в пирамиду я рассказал ему об увиденном в лесу. Вернувшись к Таранову мы обсудили мою находку. Наш совет был недолгим. Что мы имели на данный момент? Мы нашли странное сооружение – пирамиду, мы нашли обломки аэроплана  и  я подвергся ментальной атаке на подступах к пирамиде, в результате которой я чуть не уничтожил, помимо своей воли, своих друзей по экспедиции.
Надо было осмотреть место крушения аэроплана и мы с Ржевским, оставив авиатора на посту у входа, спустились, цепляясь за лианы, вниз и вскоре стояли среди обломков. Пилота в кабине не было, а вооружение аэроплана было на месте. Поручик предложил снять пулемёт с турели, и это было хорошая идея, я сейчас бы и от лёгкого горного орудия бы не отказался. В сложившихся обстоятельствах лучше остаться без пищи, чем без оружия. И пулемёт нам не повредит. При падении он не пострадал и, сняв пулемет, поручик закинул его на плечо, а я взял диски с патронами – и нам сразу стало как-то легче.
И вот мы стоим перед темным провалом входа и собираемся с духом, что бы войти. Приготовленные в наше отсутствие Тарановым факелы, потрескивая, горят. Надо входить.


…мы медленно и осторожно двигались по коридору  в глубь пирамиды, неровный свет факелов вырывал из тьмы замшелые участки стен, а потолка мы не увидели вовсе, он терялся где-то вверху, во тьме. Миновав несколько поворотов, Таранов вдруг вскрикнул и, оступившись, упал. Когда мы подбежали к нему, он, чертыхаясь, отскребал с одежды дурно пахнущую субстанцию, на ощупь весьма напоминающую слизь. Осветив пол в месте его падения, я увидел нечто, похожее на остатки факела, затушенного совсем недавно. Кто-то, проходил по этому же коридору незадолго до нас. Это принудило нас насторожиться  - кто бы это мог быть?
На этом наши открытия не закончились, шедший впереди поручик  вскрикнув, провалился сквозь плиты пола и мы с Тарановым, не успев даже удивиться, последовали за ним. Падение наше было недолгим, но болезненным – руки и ноги были в ссадинах, головы гудели и кое-где на них наливались шишки. Мы упали на дно колодца, факелы наши погасли, успев при этом прожечь нам кое-что из одежды.
 - «Прекрасно, прапорщик Никольский! Вот здесь то вас точно никто не найдёт!» - мысль была злой, но правильной.
Когда глаза привыкли к темноте, мы стали осматривать место, куда мы упали. Это было помещение приблизительно три на три метра, с ровным каменным полом и отвесными, уходящими вверх стенами. И всё. Ни выступов, ни зазоров в стенах не было. Это была ловушка…
Минуло несколько времени после того, как мы убедились в невозможности выбраться отсюда. Мы сидели, опёршись спинами на стены и  холод, исходивший от камня, замораживал наши мысли и чувства. Ловушка захлопнулась - спасения не было.
Я,  то ли спал, то ли бредил и в этом сне я вдруг явственно услыхал человеческую речь, причём разговор вёлся, как мне показалось, на немецком языке. Сразу же очнувшись, я определил источник речи – видимо одна из стен была не очень толстая, так как слышно было довольно хорошо. Спутники мои тоже насторожились, и я дал им знак молчать и, приложив ухо к стене, прислушался.
Невероятно, говорили, несомненно, о нас. Вот, что я услышал – голос нервно и быстро, докладывал по рации кому-то о том, что появление троих вооружённых людей в русской военной форме («Врёт – все трое в комбинезонах» – подумал я), мешает планам захвата воздушных кораблей. Как выяснилось позже, местоположение нашей стоянки было всё же замечено с борта дирижабля, но немцы демонстративно сменили курс, не долетев до бивака, чем и ввели нас в заблуждение.
Далее, я услышал о применении к одному из русских, мыслительных импульсов, с целью его же руками уничтожить летящих на шаре, для того что бы не выдать присутствие этой группы немецких военных, сейчас ведущих эту передачу в эфир Из дальнейшего я понял, что захват воздушных кораблей должен был быть осуществлён боевой группой немецкой пехоты, которая должна было прибыть к пирамиде. Но что-то, нарушилось в немецком порядке, дирижабль опаздывал, и все планы немцев рушились.

Время ожидания чего-то неизвестного закончилось. У нас появилась цель – до прибытия дирижабля, захватить устройство, посылающее сигналы  мысленной энергии. Несомненно -  секретное устройство. И вернуться к своим.
.Вернёмся к оценке нашего положения. Это помещение не могло быть без выхода, на это намекала тонкая стена.
 - «Надо искать тайный механизм открывания» - пока я так думал, Таранов потянувшись, упёрся рукой в угол нашей камеры и стена, со скрипом стала отъезжать в сторону. Внезапности не получилось, но находящиеся по ту сторону, были так же ошеломлены, как и мы. Мы пришли в себя на секунду раньше и  едва позволила ширина открывшейся щели, ввалились в комнату, где у  аппарата  небольших размеров, стоящего на громоздкой подставке, сидели два офицера, а с десяток солдат в форме кайзеровской армии располагались поодаль на деревянных нарах. Винтовки их стояли в пирамиде. Это обстоятельство и  решило исход схватки.
Через полчаса, мы выходили из пирамиды. Аппарат поручик и авиатор несли, приладив к нему ручки, вырезанные из ствола бамбука, росшего вровень  со ступенью пирамиды. Немецкие военные тихо и ровно лежали в ряд, заботливо спелёнутые верёвками. Старшего офицера из присутствующих -  обер-лейтенанта, мы решили забрать с собой. Возможно, он что-то знает о физике Гейзельберге. Нам не пришлось даже стрелять. Всё прошло быстро и бескровно. Забыл сказать, что мы захватили с собой и радиопередатчик, и перед выходом Таранов смог установить связь с нашим лагерем.  Ничто нас больше не задерживало здесь, да и уносить ноги надо было поскорее – в любую минуту мог прилететь немецкий дирижабль и тогда неизвестно, чем бы всё это кончилось бы для нас.

Мы вчетвером, пленный офицер был с нами, выбрались наружу из пирамиды и спустились к её подножию. Надо было думать, как вернуться в лагерь. Я рассказал товарищам, о замеченном накануне, немецком Фоккере, а Ржевский сообщил, что они  с Тарановым, после падения с метеозондом на землю, видели по ту сторону холма, площадку, вполне пригодную для посадки аэроплана. Видимо с неё и взлетел Фоккер. И вполне вероятно, что он прилетит обратно. Значит надо ждать.

Вылетая на разведку, я захватил с собой немного вяленого мяса, сухарей и фляжку воды. Это и составило наш обед.  Потом, мы устроились на отдых, по очереди наблюдая, за пленным офицером. У всех была одна мысль – чтобы аэроплан прилетел сюда  до прибытия цеппелина.
Тогда у нас всё получится.

Судьба к нам благоволила, вскоре вдалеке мы услышали звук мотора, и над кронами деревьев показался долгожданный аэроплан. Оставив Таранова с немцем, мы с поручиком побежали к площадке.
Фоккер уже коснулся колёсами шасси земли и подскакивая на неровностях катился по площадке.
Наступал момент истины.
 


Неожиданный поворот событий. Профессор Гейзельберг.

Аэроплан остановился, закончив пробег. Прилетевший германский пилот выбрался из кабины на плоскость, сделал два шага и наклонился к задней кабине, доставая что-то. В следующее мгновение мы с поручиком увидели, как он достал из неё большой саквояж. С саквояжем он спрыгнул на землю и быстрым шагом пошёл к пирамиде. Пилот делал всё спокойно и аккуратно, не глядя по сторонам. Видимо, он был абсолютно уверен в том, что кроме него, здесь не может быть никого.
Мы переглянулись, и я прочёл в глазах поручика желание последовать за пилотом. Я был не против. Хотя, для возвращения к своим он нам был не нужен, слава богу, и Ржевский и Таранов были пилотами, но саквояж, почему-то, показался нам обоим предметом, достойным нашего внимания. Он выпадал из логики ситуации. Германские военные, аэроплан, дирижабль и как-то совсем не вяжущийся ни с чем, совершенно штатский саквояж. Может быть, его доставили для кого-то, кого мы здесь не видели, но кто может быть внутри пирамиды, в помещениях, о существовании которых мы пока ничего не знаем.
Пилот подошёл к нижней террасе пирамиды, со стороны, до которой мы не добрались, отдав предпочтение подъёму к ещё одному входу в пирамиду по висящим лианам.
Мы осторожно  следовали за ним. Вот он подошёл почти вплотную к стене и правой рукой нажал на едва заметный выступ в каменной кладке. И большой камень медленно подался в глубину пирамиды. Образовалась щёль, в которую и шагнул германский военный. Едва он скрылся в образовавшемся проёме, как камень  выдвинулся на прежнее место, и стена приобрела первозданный неприступный вид.
 - Ты заметил, куда он нажимал рукой? – спросил меня поручик.
 - Думаю, да. Сейчас проверим.
Мы подошли к стене и встали на то же место, где минуту назад стоял пилот. И я увидел место, где мох, покрывающий практически всю пирамиду, был слегка примят.
Я протянул руку и нажал на это место. Секунда, и камень стал отъезжать внутрь пирамиды. Мы тут же шагнули в темноту.

Но темнота была только на входе. Когда мы сделали всего несколько шагов вперёд, стало светлее. В нескольких метрах от входа на стенах были укреплены электрические лампочки, горящие тускло, но вполне достаточно, что бы без опаски идти по коридору, уходящему в глубину пирамиды. Однако, приглядевшись, я заметил, что впереди, метрах в пятидесяти коридор заканчивается, упираясь в стену. Возможно, там есть ещё один тайный вход, или коридор поворачивает под прямым углом. Оставалось только проверить это предположение, и мы с поручиком двинулись вперёд.
Я шёл первым, Ржевский прикрывал наш тыл. Когда мы почти подошли к видневшейся издалека стене, выяснилось, что и в самом деле, коридор поворачивает направо и оканчивается каменными ступенями, ведущими довольно круто вверх. Осторожно подойдя к повороту, мы стали подниматься по ступеням вверх.
И в этот момент, до нашего слуха донеслись довольно громкие звуки. Кто-то громко разговаривал, почти кричал. Нам оставалось преодолеть до виднеющейся вверху площадки ещё с десяток ступеней, когда мы услышали топот множества ног, и на площадке показались вооружённые военные. Не сговариваясь, мы бросились вниз, и во мгновение ока преодолели расстояние до входа в пирамиду.
Но, здесь с нами произошёл казус. Мы вошли в пирамиду, следя за действиями германского пилота, а вот как выйти из неё, мы, в азарте, узнать не удосужились. Перед нами был огромный валун, закрывающий выход, и как сдвинуть его с места мы не знали. А сзади уже приближались враги. Счёт шёл на секунды. На наше везение, поручик оступился, и на бегу, налетел на боковую стену коридора, совсем рядом с выходом. Наверное, тайн в устройстве внутренних помещений этого исполинского сооружения было много, потому что стена подалась, и Ржевский исчез в появившемся узком проходе. Через мгновение он появился оттуда и, схватив меня за рукав, рывком втащил за собой. А ещё через пару секунд мимо нас пробежали немцы. Кто-то из них открыл выход из пирамиды, и весь отряд покинул коридор. Камень медленно возвращался на своё место, закрывая выход, но мы тоже успели выбраться наружу и тут же укрыться в зарослях.
Через густую листву, нам было видно, что немецкие военные остановились, а командовавший ими офицер, о чём-то, стал говорить с прилетевшим пилотом. Мне стало всё понятно. Пилот вошёл в пирамиду и прошёл в то самое помещение, в котором мы с поручиком оставили связанных немцев. Он освободил их, и они бросились в погоню за нами. Во всём этом было одно хорошее обстоятельство – перед тем, как уйти, забрав неизвестный аппарат, мы не только связали солдат, но Ржевский вынул затворы из их винтовок, которые затем, выйдя наружу, бросил в заросли. Значит, немцы были практически безоружны, не считая штыков на винтовках.
Вооружён был только пилот. Но его маузер против моего АКМ и пулемёта, снятого поручиком с разбитого аэроплана – это было смешно.
И мы вышли из укрытия.

После очередной вязки рук и ног неудачливых военных, я решил допросить пилота.
 - Что вы знаете о физике Гейзельберге – спросил я его, перейдя на немецкий язык.
 - Можете спрашивать на русском – довольно чисто, с небольшим прибалтийским акцентом, сказал мне пилот. – Я из Риги. Немец.
 Я повторил вопрос уже по-русски.
 - Гейзельберга здесь нет. Я прилетал, что бы забрать его личные вещи. Накануне, на дирижабле, он был отправлен в другое место.
 - Где это место?
 - А вот это уже вопрос, на который я при всём желании, ответить не могу. И по долгу военного, и по незнанию. Извините, к этому секрету я не допущен. А вещи должен просто доставить на базу обслуживания дирижаблей. Дальнейший их маршрут мне неизвестен.
Не знаю почему, но я ему поверил.
 
- Серёга! Пора улетать. Таранов цепеллин заметил на горизонте! – поручик протянул мне бинокль. В самом деле, темная точка вдалеке в линзах приобрела очертания дирижабля.
Мы, оставив немцев дожидаться своих освободителей, побежали к аэроплану. Таранов уже запустил мотор. Обер-лейтенанта мы оставили вместе с остальными немцами. После разговора с пилотом, стало ясно, что так просто до физика не добраться. И знает о его местонахождении, весьма ограниченный круг лиц.
Таранов добавил обороты. Мы с поручиком втиснулись в заднюю кабину и аэроплан, подпрыгивая на неровностях полосы, начал разбег. Минута – и мы в воздухе.
Пирамида, дирижабль,  немцы – всё осталось позади. Мы возвращались, чтобы перебазировать наши воздушные корабли. Так как местоположение нашего лагеря, как оказалось, было известно немцам. От нашей расторопности зависело продолжение экспедиции.
Таранов вёл Фоккер назад в лагерь. Бывалый авиатор запомнил ориентиры на земле, когда они с поручиком летели на метеозонде.
               Скорость у нас была много выше, чем у цепеллина, да и дел у пирамиды у его команды тоже хватало.

И мы успеем.


 Глава девятнадцатая

Ожидание ротмистра Кудасова.

Кудасов, Лемке и Добейко стояли на вершине холма. Напутственные слова были сказаны, и им оставалось теперь только смотреть, как готовится к старту Никольский.
Прапорщик ещё раз осмотрел крыло, взялся за перекладину и пробежал вниз по склону. Через  десяток шагов,  он был подхвачен восходящим потоком воздуха. Энергичный набор высоты,  дельтаплан описывает круг над провожающими, виден прощальный взмах руки, и аппарат начинает стремительно удаляться. На протяжении нескольких  минут он  был ещё виден, потом превратился в точку и вскоре вовсе растворился в небе.
Итак, полёт на разведку начался.
Ротмистр Кудасов всё это время неотрывно наблюдал за полётом в бинокль. Наконец, он оторвал его от глаз, посмотрел на стоящих рядом товарищей, и пошёл вниз к биваку. За ним, в молчании, следовали Лемке и Добейко. Молчали все потому, что хоть пробный полёт и удался, но настоящая разведка, да ещё воздушная – дело совсем иное, чем простой полёт по кругу. Как всё сложится, какого направления и силы будет ветер, не привлечёт ли Никольский внимания предполагаемого неприятеля, или местной летающей живности, которая уже однажды доставила неприятности поручику Ржевскому – это были пока, вопросы без ответов.

Спустившись с холма на стоянку, Кудасов отправился в свою каюту на борту ИМ. Поднявшись по трапу в кабину он прошёл к себе. Любимое плетёное кресло, стол с разложенными картами, раскрытый том Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», лампа с зелёным абажуром привинченная к переборке над столом – привычная обстановка благотворно подействовала на ротмистра. Он снял портупею с кобурой, расстегнул мундир и сел в кресло, вытянув ноги. Глаза его были закрыты и сторонний наблюдатель, окажись он в эту минуту рядом, наверняка подумал бы, что Кудасов спит. Но мы то знаем, что ему совсем не до сна. Миссия Никольского только началась, результат её пока неясен и ротмистр продолжал прокручивать в голове возможные варианты развития событий.
Наконец, по прошествии некоторого времени, Кудасов открыл глаза, осмотрелся, словно узнавая заново окружающие предметы.
Результатом его размышлений явилась окрепшая уверенность в благополучном исходе предприятия.
 - «Никольский вполне соответствует своему чину офицера, в предшествующее время показал себя хладнокровным в опасности и находчивым в сложных положениях, в чём я сам убедился» – подумал ротмистр.
 - «Его поведение при полёте на аэростате, успешный поединок с германским Альбатросом, в совершенно неравных условиях – говорит само за себя. Буду исходить из этого. Он должен справиться!»
Подумав так, ротмистр достал из внутреннего кармана мундира ключ от сейфа, вставил его в замочную скважину, трижды повернул его и, потянув за ручку, открыл  дверцу. Потом из сейфа он извлёк толстую тетрадь, в кожаном переплёте. Знакомую читателю кожаную папку с серебряной застёжкой он достал тоже, несколько секунд раздумывал, глядя на неё,  и  положил обратно.
 - «Сначала сделаю личные записи, потом  отчёт» – подумал Кудасов.
Дело в том, что ротмистр, исписав за время службы в контрразведке кипы бумаг – отчётов, прошений, докладных записок, рапортов и прочих непременных атрибутов канцелярской работы, в экспедиции, под влиянием необычности происходящего, авантюрности самого предприятия, наконец, свободы в своих действиях без оглядки на вышестоящее начальство, почувствовал откровенное желание манкировать своими обязанностями в этой части. То есть – ограничиться самым необходимым для официального отчёта, а свои личные записки выполнять со всей тщательностью, благополучно избегая при их написании тяжёлых канцелярских оборотов.
И писАлось ему в тетради легко и непринуждённо, где-то на грани документа и литературного произведения. Впрочем, Кудасов, имея определённую склонность к писательству, во главу угла ставил факты и достоверность, лишь отчасти скрашивая сухость описываемых событий, удачным, как ему казалось, словесным оборотом. При этом  ротмистр испытывал определённое удовольствие.
Итак, раскрыв тетрадь и очинив карандаш, подаренным ему когда-то графом Мерзляевым, другом и бывшим сослуживцем по конногвардейскому полку, ножом с выбрасываемым пружиной лезвием, который граф, в свою очередь, выиграл при игре в кости, находясь с тайной миссией на Балканах в лагере сербских войск в самом начале войны, Кудасов подвинул тетрадь, и  продолжил свои записи.

Не успел он написАть и несколько слов, как вдруг на стоянке экспедиции послышался шум и крики. Это заставило ротмистра прекратить едва начатое дело и быстро выйти из аэроплана.
Едва он спустился по трапу, как низко над его головой пролетело что-то, от чего Кудасову пришлось пригнуться, что бы не столкнуться с этим летящим объектом.
 - «Что это?» – мелькнула мысль.
 Не понимая, что происходит, ротмистр выпрямился и посмотрел вслед улетающей тени.
 - Чёрт побери! Опять Ржевский! – с досадой произнёс Кудасов, присмотревшись.
Он увидел улетающий ввысь метеозонд, под которым висел вцепившись в канат поручик, а чуть ниже Ржевского  авиатор Таранов, держась за его ноги.
Невероятное действо развёртывалось на стоянке экспедиции. Шар поднялся уже довольно высоко и быстро улетал в сторону леса. Через минуту он скрылся за кронами деревьев.
Подошёл Аристарх Лемке и, давясь смехом, рассказал о случившемся.
 - Леопольд! Ты же знаешь способность поручика выходить сухим из воды. Вернётся! И Таранов с ним не пропадёт. Но, однако же, Ржевский, словно принужден всё время попадать в приключения! Что за напасть такая?
 - Вернётся, спрошу. И ведь вернётся же, тут я с тобой согласен. Но у нас и так людей немного. И цепеллин может появиться. Тут каждый на счету, а эти господа…  - ротмистр оборвал фразу на полуслове.
Кудасов посмотрел в ту сторону, куда улетел метеозонд и поморщился.
 - Пойду писАть отчёт. А ты, Аристарх, передай кондуктОру, что бы на всякий случай включил радиостанцию на приём. Чувствую я, что может быть сигнал. Не знаю от кого, но чувствую. Определённо что-то будет.
Они разошлись. Ротмистр пошёл к себе в каюту, Лемке отправился ко второму ИМ, где Добейко занимался мелким ремонтом обшивки.

Оставалось только ждать. Возвращения Никольского. Или сигнала.
И ещё надо было ждать поручика, с авиатором.
И, возможно, появление германского дирижабля.
Так как оба постоянных часовых бивака исчезли в неизвестном направлении, охрану лагеря  взяли на себя Лемке и Киж. Добейко слушал эфир. Шурочка Азарова была в волнении за Никольского и находила утешение в обществе мадам Штольц, которая, непостижимым образом  (женское чутьё) была в курсе Шурочкиных метаморфоз. Капитан Кольцов беседовал с профессором. В том числе и о неудачном запуске метеозонда. Профессор слабо отбивался от обвинений капитана.

Ротмистр Кудасов ждал. Он одобрил предложение Никольского о полёте.

Он был в ответе за всё.


Кудасов не ошибся в своих предчувствиях – на исходе шестого часа прослушивания эфира, кондуктОр поймал сигнал неизвестной радиостанции. И уже через минуту стало ясно, что на связь вышел никто иной, как пропавший или вернее улетевший авиатор  Таранов. Точки и тире, записанные Добейко на листе бумаги, сложились в краткое описание событий у пирамиды, о которых читатель уже знает. КондуктОр, принёсший расшифрованное послание ротмистру, увидел, как тот вздохнул с облегчением.
 - Ян Янович, пригласите ко мне ротмистра Лемке.
 - Слушаюсь, Леопольд Эрастович – ответил Добейко и вышел из каюты Кудасова.
Аристарх Лемке не заставил себя долго ждать и вскоре уже входил в каюту ротмистра.
 - Присядь, есть новости. Добейко принял радиограмму от Таранова. Они, по его прикидкам, в километрах восьмидесяти от бивака. С ними и Никольский. Они встретились нежданно, но теперь это хорошо. Сергей охладит их авантюрный пыл, и думаю, они добудут некоторые сведения о предмете наших поисков. Я имею в виду физика Гейзельберга.
 - Как всё случилось? И как Никольский оказался с ними вместе? – недоуменно спросил Лемке.
 - Радиограмма короткая, подробностей нет. Только факты. Кстати, им удалось захватить германский аэроплан и возвращаться они будут на нём.
 - Занятно, занятно – задумчиво сказал Лемке – однако, когда ты думаешь они прилетят?
 - Аристарх, восемьдесят километров - для Фоккера  не расстояние. Но время вылета нам неизвестно. Знаю одно – Никольский в  курсе,  о том, что у нас мало времени. Будет спешить. Распорядись об усилении наблюдения за воздухом, аэроплан ведь германский, чтобы ненароком не обстреляли.
 - Леопольд, а ты не думаешь, что у немцев может быть несколько аэропланов, и что, появившийся над нами аппарат будет именно Фоккер, захваченный нашими? Ведь, как я понял, об условном сигнале ты с Тарановым не договорился?
 - Сеанс связи был короткий, да и радист из Таранова не самый лучший. Добейко и так кое-какие слова в сообщении сам додумывал, по смыслу. И ты прав - какой бы аэроплан не появился на биваком, держать на прицеле  до выяснения его намерений. Хотя, это и чревато, конечно. Надеюсь всё же, что Таранов догадается как-то обозначить себя.
 - Задачка, однако. Но, делать нечего пойду инструктировать Кижа с Азаровой. Они сейчас на посту наблюдения.

Лемке отправился выполнять поручение Кудасова. Ротмистр же, собрал бумаги на столе, закрыл тетрадь и всё это положил обратно, в свой сейф. И вышел следом за Лемке.
Спустившись по трапу на землю, Кудасов пошёл от воздушного корабля к холму, со склона которого улетел на разведку Никольский. Подъём на вершину занял несколько минут. Оказавшись в самой высокой точке стоянки экспедиции, ротмистр стал осматривать окрестности в бинокль. На доступном обзору расстоянии не было видно ничего, что могло привлечь внимание. Горизонт был чист. Но Кудасов, опустив бинокль, уходить с вершины не стал, рассудив что лучшей точки для наблюдения за возможным появлением аэроплана ему не сыскать, если не считать оборудованное пулемётное гнездо, расположенное на высоком дереве.
 - «Пусть там штабс-капитан и корнет наблюдают, а я здесь постараюсь им помочь» – подумал ротмистр, снова поднеся к глазам свою цейссовскую оптику.
Сделал это он вовремя – в линзах появилась тёмная точка, которая постепенно увеличивалась в размерах. Вскоре Кудасов смог с уверенностью сказать, что это был аэроплан. Летел он не прямо на лагерь, а обходил его справа. Ротмистр вспомнил слова Аристарха о нескольких германских аэропланах, которые, вполне вероятно, могут быть здесь, в подземном мире и пристально следил за курсом неизвестного аппарата.
На мгновение опустив бинокль, Кудасов бросил взгляд на стоянку. В пулемётном гнезде ствол Максима поворачивался в полном соответствии с курсом полёта аэроплана, и ротмистр понял, что наблюдатели на посту его тоже заметили.
В бинокле ротмистра, когда он снова приложил его к глазам, неизвестный аэроплан уже летел прямо на него. За те секунды, когда Кудасов смотрел на бивак, аэроплан сменил курс и быстро увеличивался в размерах.
 - «Скоро он будет здесь. Кто же это, наши или немцы? И как узнать?» – проносились мысли в голове ротмистра.
Аэроплан приближался.

Несколько ранее:

Фоккер круто шёл вверх. Никольский и поручик, с трудом поместившиеся в заднюю кабину, пытались найти более удобное положение. Удавалось это с трудом, так как два человека в одноместной кабине аэроплана – это чересчур. Итогом этой возни в тесном пространстве, стало то, что прапорщик решил выбраться на плоскость аэроплана и лететь там, держась за расчалки. Дело в том, что, отправляясь на разведку на дельтаплане, Никольский оделся довольно тепло, потому, что не знал, сколько времени продлиться полёт. Тёплый комбинезон, шлем с очками, перчатки-краги, сапоги – вот его облачение. А Ржевский был в одном летнем комбинезоне – именно в нём он и был унесен метеозондом в неизвестность. Да ещё и пулемёт, который был снят поручиком с разбившегося германского аэроплана, и который занимал много места в кабине, так как Ржевский не захотел расстаться с ним.
Никольский прокричал поручику в ухо своё решение и, невзирая, на протесты Ржевского, осторожно выбрался из кабины. Набегающий поток воздуха был довольно силён, однако прапорщик нашёл вскоре удобное положение и приготовился лететь так ближайшие минут сорок.
Аэроплан набирал высоту, становилось холоднее, но Таранов и не думал перевести Фоккер в горизонтальный полёт.
 - «Что же это он лезет вверх» – терялся в догадках Никольский.
И в этот момент мотор стал давать перебои, ещё несколько раз чихнул выхлопом и остановился. Ещё мгновение и Фоккер пошёл вниз. Никольский посмотрел на Ржевского – тот прильнул к переговорной трубе, пару раз кивнул головой, словно говоривший ему по переговорному устройству Таранов, мог это видеть и, наконец, повернул голову к прапорщику, потом махнул рукой, призывая  его нагнуться к нему.
 - Бензин закончился! Не успел заправить германец! Мы помешали! – сквозь порывы ветра услышал Никольский – поэтому и тянул вверх, высота нужна!
Прапорщик кивнул в ответ и посмотрел вниз. Земля медленно приближалась. Аэроплан планировал, довольно быстро теряя драгоценную высоту. Внизу не видно было ни одного места, более-менее пригодного для посадки. Высокие деревья стояли частоколом. Вот уже колёса шасси почти задевают их верхушки. В следующее мгновение аппарат обрушился на деревья. Плоскости были снесены сразу, фюзеляж спарашютировал на густых ветвях и, скользнув между стволами, ударился о землю. Никольский успел до удара забраться обратно в кабину, свалившись прямо на поручика. После удара фюзеляж протащило по земле несколько десятков метров, повалило на левый бок  но, на счастье, ни одно дерево не встало на его пути.

Из передней кабины буквально вывалился Таранов. Никольский, чудом удержавшийся при падении, вытаскивал Ржевского из задней кабины. Того, при ударе о землю, зажал его горячо любимый пулемёт.
Наконец, все выбрались. У Таранова был рассечён лоб, при ударе о приборную доску. Ржевский был слегка помят пулемётом, Никольский потирал ушибленную правую руку. Но все были, в общем целы.
Однако, аэроплан был разбит. Возвращение в лагерь опять откладывалось. Необходимо было определиться с дальнейшими действиями.
Приключение развивалось по непредсказуемому сценарию. Рации не было, сообщить о себе наши герои не могли.

…А в это время к стоянке экспедиции приближался неизвестный аэроплан. Ротмистр Кудасов не отрывал бинокля от глаз. Штабс-капитан Киж готов был открыть огонь.
Всё решиться через несколько секунд.
 

 
 
 
  Глава двадцатая

Ожидание ротмистра Кудасова (продолжение). Неожиданный поворот событий.


Ротмистр мысленно отсчитывал секунды до того момента, когда нужно будет принимать решение – открывать огонь или нет. Он надеялся на выдержку штабс-капитана Кижа. Но вот на удалении в километр аэроплан вдруг покачал плоскостями, потом ещё раз и стал уходить влево. Было видно, что пилот уходит на второй круг. Вот он описАл круг и вновь  стал приближаться.
Как только аэроплан стал уходить, Кудасов бегом бросился вниз в лагерь. Надо было непременно успеть до второго захода Фоккера оказаться рядом со штабс-капитаном.
И вот ротмистр уже рядом с пулемётным гнездом.
 - Филипп Теодорович, как вам манёвры этого аэроплана? – сказал Кудасов, слегка  запыхавшись.
 - Не могу понять, что он делает. Сигнал какой-то подаёт. Покачал плоскостями и ушёл на второй круг. Но мы готовы встретить его достойно, если будет нужно – ответил сверху Киж, продолжая держать подлетающий аэроплан на прицеле.
 - Успеем ли встретить, вот в чём вопрос. При желании он может раньше нашего начать стрелять и повредить наши Муромцы!
 - Господин ротмистр! – раздался звонкий голос корнета – он сбросил вымпел! Я вижу в бинокль, что это не бомба. Да и далеко от наших кораблей!
Кудасов и сам увидел, как к земле приближался летящий вымпел. К месту его падения побежал доктор Окочурин, так как его медицинская палатка оказалась ближе всего к центру происходящих событий.
Аэроплан, сбросив вымпел, уходил прежним курсом на следующий круг. Доктор уже оказался рядом с упавшим вымпелом, поднял его и трусцой побежал к ротмистру.
 - Вот, Леопольд Эрастович, странный предмет – срывающимся голосом сказал подбежавший прапорщик, протягивая Кудасову поднятый и принесённый им вымпел.
Ротмистр взяв из рук Окочурина вымпел, достал из него листок бумаги. Развернув его, он прочитал несколько слов, написанных на нём. Лицо его приняло озадаченное выражение, но совладав с собой, Кудасов поднял голову и сказал уже почти спокойно, обращаясь к штабс-капитану:
 – Филипп Теодорович! Отбой тревоги! Сейчас он будет садиться. Всё в порядке.
С этими словами Кудасов обернулся и увидев Лемке продолжил:
 – Аристарх! Идём со мной.
Они пошли по направлению к площадке, на которую заходил на посадку прилетевший Фоккер.
 - Прочти это – ротмистр протянул листок  Лемке.
Аристарх взял бумагу из рук Кудасова, прочитал написанное и вопросительно посмотрел на старшего товарища.
  - Это записка от Лесневского. Я тебе говорил о нём раньше. Полковник Лесневский. Из будущего. Он был у Батюшина, Мы здесь, отчасти, и по его просьбе. Его цель – Гейзельберг. Но как он здесь оказался? По его словам, сказанным мне ещё в Китеже, он физически не может последовать за нами. И в то же время он – здесь. Ничего не понимаю. И где же Никольский с товарищами. Мы ждали их, а прилетел менее всего ожидаемый гость – задумчиво говорил Кудасов на ходу.
Аэроплан уже закончил пробег и остановился. Из кабины стал выбираться пилот. Вот он шагнул на плоскость, и спрыгнул на землю. Осмотревшись, он увидел приближающихся офицеров и пошёл им навстречу.
Не дойдя пару шагов друг до друга  все остановились. Потом пилот шагнул  вперед и протянул руку в приветствии.
– Рад вас видеть, Леопольд Эрастович! – глуховатый голос Лесневского выдавал скрываемое волнение, – вижу ваше удивление и готов объясниться.
Они пожали руки и Кудасов, прежде чем начать задавать вопросы, повернулся к Аристарху.
 - Разрешите представить вам, господин полковник, ротмистра Лемке Аристарха Ивановича!
 - Наслышан о вашей удачной экспедиции в район Подкаменной Тунгуски, ротмистр – сказал Лесневский, пожимая руку Аристарху.
 - Предвижу ваши вопросы, господа. Прошу поэтому уединённого места, где я смогу многое объяснить вам.
- Пройдёмте ко мне в каюту – предложил Кудасов,  и показал рукой прибывшему на ИМ -1.
Они двинулись в молчании в сторону аэроплана, и Лесневский, окинув стоянку быстрым взглядом, произнёс
 – Хорошо обосновались, господа. Уютно у вас тут. Прямо курорт.
 - Особенность русского солдата в том, что где бы он не оказался, выполняя приказ, он везде устраивается основательно – ответил ротмистр.
Офицеры поравнялись с полевой кухней, от которой исходили аппетитные запахи приготовленного обеда и Кудасову вышел  доктор, который в экспедиции был ещё и поваром. Ротмистр тихо что-то сказал ему.
Пройдя еще немного они поднялись на борт ИМ-1 и прошли в каюту Кудасова. Там ротмистр предложил гостю своё плетёное кресло, а сам сел на  походную кровать, жестом пригласив Лемке занять место рядом.
 Полковник с удовольствием опустился в кресло.
Кудасов и Лемке молчали, ожидая, когда заговорит Лесневский.
 -  Буду краток, господа, потому что времени у меня мало. Суть дела такова – я был отправлен сюда, имеется  в виду подземный мир, с целью контроля развития ситуации с поисками Гейзельберга. Леопольд Эрастович может тут же задать мне вопрос о возможности моего физического нахождения в этом мире, зная с моих же слов, сказанных ему до отлёта из Китежа, что это невозможно. Да, это было невозможно ещё вчера, а сегодня оказалось вполне достижимым. Причём время пребывания в ином времени увеличилось до шести часов.  Но, находится в вашем времени, я могу только в качестве наблюдателя. Или, если сказать точнее, перемещение любого объекта из вашего времени в любое другое, я осуществить не могу. Захватить физика и отправиться с ним в моё время – невозможно. Это можете сделать только вы, его современники. С помощью нас, разумеется.
Оказавшись в расчётной точке перемещения, я отправился на разведку и к своему удивлению, сразу же встретил ваших людей, среди которых я узнал Никольского. Себя я не выдавал, наблюдая за ними из укрытия. Когда они вошли в пирамиду, я услышал сигнал тревоги, который подавал мне мой телепортальный модуль, в котором я и прибыл сюда. Мне пришлось оставить свой наблюдательный пост и срочно вернуться к модулю. Но я опоздал. Я лишь  увидел в небе улетающий дирижабль, германский, по всей видимости. И он уносил мой модуль. Я остался без средства возвращения в свою реальность.

В это время за переборкой послышались шаги, потом в дверь каюты постучали. Послышался голос Окочурина:
 - Леопольд Эрастович, обед.
Ротмистр встал с койки и открыл дверь. На пороге стоял прапорщик, держа в руках поднос с тремя приборами.
 - Входите Пётр Кузьмич.
Окочурин вошёл, поставил поднос на стол.
 - Сегодня у нас щи, отбивная с рисом, какао с французской булкой – сказал он, обращаясь к ротмистру.
 - Благодарю, Пётр Кузьмич, вы свободны.
Прапорщик вышел, и когда его шаги затихли, Кудасов предложил:
  - Господин полковник, прошу вас отобедать с нами.
 - Охотно, Леопольд Эрастович, но из-за нехватки времени, буду совмещать трапезу и свой рассказ, не возражаете?
 - Ни в коем случае, Владимир Владимирович.
 - Итак - продолжил гость, -  у меня оставался только один способ вернуться – это найти вас, господа, и воспользоваться устройством, предназначенным для перемещения в моё время физика Гейзельберга. Оно находится на борту вашего ИМ-1, но вы, пока, об этом не знаете.
Видимо, на лице обоих офицеров отразилась их невольная реакция на эти слова полковника. Они переглянулись с удивлением. Лесневский заметил их реакцию и тотчас сказал:
 – Вы узнали бы об этом устройстве сразу же, после захвата вами физика. Если вы не забыли, Леопольд Эрастович, то в инструкции полковника Батюшина был пункт о письме, вскрыть которое вам надлежало в этом случае. Оно должно находиться у вас, дорогой ротмистр.
Кудасов помедлил, потом достал ключ и открыл сейф. Заглянув внутрь, он достал запечатанный сургучными печатями пакет - послание Батюшина. В правом верхнем углу пакета была сделана собственноручная запись полковника – «Вскрыть при особых обстоятельствах!». Он тут же вспомнил как этот пакет был доставлен – прапорщик, фельдъегерь управления контрразведки привёз его на квартиру и сдал под роспись.
                - Вскройте его сейчас, дело того требует – произнёс полковник.
Ротмистр сломал печати и достал сложенный вдвое лист гербовой бумаги. Стал читать, потом поднял взгляд на Лесневского.
 - Вот видите, всё так, как и дОлжно быть. Мы же офицеры, господа, знаем необходимость беспрекословного исполнения приказа. И необходимую меру знания, при его исполнении. Это устройство не должно было попасть в чужие руки в случае неудачи вашей миссии. Поэтому оно находится в надёжном месте – в вашем сейфе, в этом самом пакете, Леопольд Эрастович. В случае успеха вы бы его достали и завершили дело, отправив к нам разыскиваемого физика - Лесневский сделал паузу, потом, взял лежащий на столе пакет и вынул из него металлический браслет с квадратным циферблатом, очень похожий на наручные часы. Отличие, на первый взгляд было в том, что из циферблата выдавались наружу две кнопки, зелёного и красного цветов.
 - Это и есть компактный одноразовый темпоральный переместитель. Его вы одели бы физику на запястье, нажали зелёную кнопку, и господин учёный оказался бы в моём времени, так как устройство настроено на определённую дату возвращения - пояснил полковник.  Однако, теперь я вынужден воспользоваться им, вместо физика, потому, что необходимо уравновесить оказанное  модулем воздействие на темпоральную область при  перемещении в ваше время, таким же воздействием противоположенного знака, при возвращении. Если этого не сделать, то возможны временнЫе парадоксы с непредсказуемыми последствиями. И ещё – то, что произошло с моим модулем, в нашей практике временнЫх перемещений случилось впервые. Такой вариант развития событий не рассматривался, так как обычно в деле всегда были два человека. В этот раз, мне пришлось путешествовать одному и как говориться – «Где тонко, там и рвётся». Теперь будем умнее. Каждый будет снабжён таким устройством, для экстренного возвращения.
 - Простите, полковник. А как же Гейзельберг? Розыски физика, из-за невозможности его отправки отменяются? Ведь устройство будет использовано вами? – спросил Кудасов.
 - Розыски не отменяются. Аналогичное устройство будет отправлено вам тотчас же после моего возвращения – сказал Лесневский, - и хочу поблагодарить вас и вашего повара, за прекрасный обед.  А теперь, мне пора домой.
 - Последний вопрос, Владимир Владимирович. Как вам удалось завладеть германским аэропланом?
 - Это было не трудно. Немцы здесь, в подземном мире, совершенно непохожи на себя. Не знаю от чего, но бдительность потеряли. Поэтому, лишившись модуля, я сумел угнать Фоккер. Оставленный без всякого присмотра у той самой пирамиды, в которую вошли ваши друзья. Дальше уже было дело техники. Ваши координаты были нам известны. Единственно, что беспокоило меня, что бы при подлёте к вашему лагерю или при посадке, не попасть под огонь ваших часовых, ведь опознавательные знаки на аэроплане – германские. Поэтому пришлось импровизировать с вымпелом и садиться с третьего захода. А Фоккер, думаю, вам пригодится.
Все встали. Лесневский надел на правую руку браслет, посмотрел в глаза Кудасову и Лемке, пожал им руки.
 - Удачи вам!  - с этими словами полковник нажал зелёную кнопку... и исчез, оставив в каюте лёгкое сияние в том месте, где он только что стоял.

В каюте было тихо. Друзья посмотрели друг на друга и Кудасов сказал:
 - Ну что же, Аристарх, теперь твоя очередь наступила. Осмотри с кондуктОром и заправь Фоккер. Слетаешь на поиски Никольского со товарищи. Они недалеко. Думаю – найдёшь, только никаких Восточных экспрессов, прошу тебя.
Аристарх улыбнулся на шутку товарища, вспомнив свой полёт в Петроград.

Через час Фоккер оторвался от земли  и  пошёл в направлении, в котором улетел на разведку Никольский.

И снова ротмистру Кудасову оставалось только ждать.
 
Глава двадцать первая

Прапорщик Никольский. Неожиданная находка. Встреча в воздухе. Возвращение.

Я обработал рану на голове Таранова, используя найденный в аэроплане пакет с  набором медикаментов. Там был бинт, вата, йод, несколько баночек с пилюлями и небольшая, грамм на триста, плоская бутылка со спиртом. Использовать спирт на промывку раны мы посчитали излишним,  и употребили находку вовнутрь. Сто грамм на брата – невелико удовольствие, но напряжение, полученное при аварии, уменьшилось.
Надо было принимать решение, как действовать дальше. Для начала, следовало осмотреться на местности, в которой мы оказались. Голова у нашего авиатора болела, поэтому на разведку решили отправиться мы с поручиком. Незадолго до падения Фоккера, я успел заметить с высоты, что километрах в трёх, справа по курсу, блеснуло зеркало воды. Рассмотреть подробнее что это – озеро или морской залив, в тот момент мне не удалось, аэроплан стал падать и все мои мысли и действия были направлены на спасение при вынужденной посадке на лес. Но, сейчас, вспомнив об этом, я предложил Ржевскому идти к этому водоёму. Благо, что Таранов не менял курс при посадке и приблизительное направление наших поисков мы знали.
Остающийся у разбитого Фоккера авиатор пообещал, что к нашему возвращению он что-нибудь придумает, чем нам подкрепиться. Есть нам всем хотелось, после всей этой беготни в пирамиде и рядом с ней, да и наш короткий, но незабываемый полёт на аэроплане  истощил нас до крайности.
Лес, на который упал наш аппарат, был довольно редким и практически без подлеска. Высокие стволы хвойных деревьев, похожих на сибирские лиственницы, уходили высоко в небо, но просветы между деревьями были большими, и я подумал, что это и спасло нас при падении. Потеряв плоскости, фюзеляж аэроплана удачно проскользнул между стволами и мы уцелели.
Идти было легко, ноги слегка утопали в мягком густом мохе, который пружинил при ходьбе. Через час впереди забрезжил свет. А слух уловил характерный шум. Это был шум прибоя. До этого момента, мы шли, словно укрытые  огромными зонтами, огромные густые кроны деревьев создавали полумрак внизу. И это, несмотря на то, что лес был редким. Мы ускорили шаг и через несколько минут, вышли на берег. Мы стояли на песке морского залива, довольно узкого, так как противоположный берег его виднелся  в полукилометре от нас. Берег был обрывистый, уходящий довольно высоко вверх.
Мы с поручиком стали осматривать залив и противоположный берег в бинокли. Ничего примечательного не бросалось в глаза. Однако, пристальнее всмотревшись в верхний край скалистого обрыва на том берегу, я заметил какое-то белое пятно, за камнями и мелькнувшие несколько раз тёмные силуэты, похожие на людей. Ржевский тоже увидел это и мы, не сговариваясь, бросились обратно в лес.
 - Ты видел? – спросил меня поручик, когда мы оказались в укрытии.
 - Видел. Только не рассмотрел подробно. Кажется, там были люди.
 - Мне тоже так показалось.
 - И что-то белело за камнями. Какая-то постройка или палатка. Надо добраться туда. Незаметно. Как ты думаешь?  - задал я вопрос Ржевскому, зная ответ заранее.
 - Прямо сейчас! Обойдём по берегу, лесом. Залив то, недалеко в сушу вклинился – возбуждённо ответил поручик.
Мы двинулись в путь, углубившись, для скрытности в лес, но не упуская из вида береговую линию. Вскоре мы уже подходили к интересующему нас месту. Пришло время двигаться ползком, и, наконец, мы оказались в позиции, с которой открывался отличный обзор. Раздвинув листву кустарника, росшего на этих скалистых склонах, я приложил бинокль к глазам и увидел (здесь я решил сделать паузу и перевести дух)… я увидел свой собственный дельтаплан, на первый взгляд, целый и невредимый!
Он был положен на большие камни и образовывал своеобразный навес. Под этим навесом сидели, ходили, дрались между собой, никто иные, как обезьяны! Довольно большие и поросшие густым мехом!
Тут же я вспомнил следы на песке, ведущие от морского берега, где я оставил дельтаплан, в чащу. Теперь мне всё стало ясно. Местные приматы украли мой аппарат, утащили его в лес и сделали из него навес, защищаясь от света и дождя! Но позвольте! Это было далеко отсюда. Мы улетели от того места на Фоккере километров на сорок. Как дельтаплан мог оказаться так далеко, от места его похищения?
Пока я так думал, поручик дёрнул меня за руку и прошептал:
 – Серёга! Посмотри левее на двадцать градусов, что ты видишь?
Повернувшись в указанном Ржевским направлении, я увидел, как  в линзах моего бинокля показалась вершина знакомой пирамиды!
 - Глазам не верю! Это что, мы снова рядом с чёртовой пирамидой? – прошептал я в ответ поручику.
 - Выходит так, мон шер! Если это не другая!
 - Это та же. Посмотри – дельтаплан. Я оставлял его рядом с той.
 - Значит, мы летели по кругу. И Таранов не заметил этого, занятый набором высоты и, ожидая, что вот-вот закончится бензин! Вот так дела! – поручик нервно хохотнул и замолчал.
А я уже думал о другом.

Через час я уже летел на дельтаплане обратно в лагерь. Мы с поручиком, разогнав обезьян, забрали аппарат и осмотрев его, убедились, что он в целости и сохранности. Это было удивительно, но это был факт!
Потом я стартовал, используя скалистый склон. Ржевский отправился назад, к Таранову, чтобы вместе с ним, забрав захваченный у немцев таинственный аппарат, вернуться на это место. Мы договорились, что я должен возвратиться и доложить обо всём Кудасову. Он, непременно, отправит один из ИМ к пирамиде. Мы были в этом уверены. Значит,  Ржевскому с Тарановым ждать осталось недолго.
Восходящий поток поднимал аппарат всё выше, и вместе с этим поднималось и моё настроение. Дельтаплан я вернул. Разведка была довольно успешной. Ротмистр будет доволен. Всё снова начало складываться удачно.
Внезапно, прямо по курсу, на удалении в километра три, я заметил силуэт аэроплана. По размерам он был много меньше нашего ИМ, и значит, это был неприятель.
 - «Снова немцы»! И что мне делать? Собьёт, как куропатку! Пойду вниз!»
Я начал пикировать, сразу вспомнив при этом, что дельтаплан не любит такой манёвр. Возможен срыв в штопор. Но делать было нечего. Спасение было только в этом.

Однако, пилот аэроплана заметил меня. Это было видно по изменившемуся курсу и увеличению его скорости. Я не успевал скрыться на спасительной низкой высоте, маскируясь в зелени крон. Мой АКМ висел у меня за спиной. Оставался маузер. Если он поможет!
Аэроплан уже подлетал, сделав вираж и зайдя мне в хвост, он приближался сзади. Шум мотора раздавался всё ближе.
 - «А зачем ему стрелять? Он меня потоком от винта свалит! Турбулентностью, мать её!» – мысли мелькали как в калейдоскопе.
Шум мотора вдруг сместился в сторону. Я обернулся. Подлетевший Фоккер (снова Фоккер!) шёл в уровень со мной, параллельным курсом. И пилот махал рукой, явно мне.
 - «Что это он придумал, гад? Поиграть хочет?»
И тут я увидел, как пилот снимает защитные очки. И я увидел знакомое лицо ротистра Лемке!
 - Аристарх! Чудовище! Ты меня чуть жизни не лишил! – в восторге от увиденного, и забыв, что меня не слышно за свистом воздуха, орал я, держась за поперечину одной рукой и яростно махая другой.
Аристарх увидел, что я его узнал. Снова надел очки и, продолжая лететь рядом, помахал мне рукой в направлении моего прежнего курса. Потом он увеличил скорость, поднялся чуть выше и полетел впереди меня. Я понял, что он повёл меня на стоянку.

Наконец внизу показался бивак экспедиции, воздушные корабли стояли рядом. Вверх поднимался дымок от полевой кухни.
Фоккер Аристарха уже приземлился. Настал и мой черёд. Я рассчитал верно и опустился рядом с палаткой Кудасова.

Военный совет. Видение прапорщика  Никольского.

Через час после возвращения, Аристарх Лемке снова занял место в кабине Фоккера. КондуктОр Добейко проверил боезапас пулемёта и дозаправил аэроплан. Сейчас он стоял у винта, дожидаясь пока ротмистр пристегнётся ремнями.  Наконец, взмах рукой и флотский механик берётся за лопасть, рывок и мотор запущен.  Он отходит в сторону. Аристарх держит обороты, прогревая мотор.
Наконец, аэроплан тронулся с места, и начал разбег по полю. Ещё немного и Фоккер  оторвался от площадки. А через минуту его силуэт пропал за деревьями. Ротмистр Лемке улетел на поиски нового места для базирования воздушных кораблей.

А час назад в палатке Кудасова прапорщик Никольский докладывал о результатах своей разведки. Все обстоятельства полёта и события в пирамиде и около её были описаны им подробно.
Выслушав Никольского, ротмистр некоторое время молчал, вероятно, обдумывая услышанное, а затем обратился к нему:
 - Как ты думаешь, Сергей, где может находиться Гейзельберг? Задаю вопрос потому, что второй ваш заход в пирамиду окончился, едва начавшись. Прилетевший пилот освободил ваших пленников, потом Таранов заметил германский дирижабль, и вы  вынуждены были улететь на захваченном аэроплане.  Может быть, всё-таки физик там? Помещений в ней, как я понимаю, много. Само сооружение труднодоступно, только не для вас, конечно – при этом Кудасов улыбнулся и продолжил – поэтому, я думаю, есть резон побывать  там ещё. Как твоё мнение?
 - Леопольд Эрастович, думаю, осмотреть пирамиду и её окрестности ещё раз надо. Наш первый визит туда – это была сплошная импровизация, дело случая. Скоротечно и не очень толково. Даже если мы не найдём физика, то можно будет последовать за цепеллином на его базу, о которой говорил немецкий пилот. Гейзельберг – теоретик и, возможно, здесь есть и физики-экспериментаторы. И где-то существует лаборатория для исследования разрабатываемого им процесса расщепления. Возможно, он бывает и там, время от времени. Это очень вероятно.
 - Разумно. Думаю, что надо отправиться туда на аэроплане, трофейном Фоккере. Приземлиться поодаль. Ты ведь на пути к заливу наверняка видел подходящую площадку и не одну?
 - Да, несколько больших полян я заметил.
 - Прекрасно! Полетите вдвоём с ротмистром Лемке. На месте, к вам присоединятся Ржевский и Таранов. Возьмёте им оружие и провиант. Лететь на ИМ - считаю преждевременно. Но поменять дислокацию бивака необходимо. Я и штабс-капитан Киж перебазируем воздушные корабли. Аристарх, тебе, прежде чем отправиться к пирамиде, надо будет облететь окрестности и найти новую стоянку для ИМ.
На этом военный совет закончился.  Кудасов  приказал Никольскому пойти отдохнуть. Поскольку полёт на дельтаплане отнял много сил, прапорщик выглядел не лучшим образом. А сам с Лемке остался в палатке, нужно было определиться с районом поисков новой стоянки, которую должен был отыскать Аристарх.
 - Полетишь один. Хотя, вдвоём было бы лучше - всё же одна пара глаз хорошо, а две лучше - перефразировал Кудасов известную пословицу – но Сергей устал, пусть отдохнёт немного.
 - Всё в порядке, Леопольд. Вылет не боевой, одно удовольствие. Засиделся я на земле. Разомнусь немного.
 - Разомнись, но результат привези. Я, имею в виду,  координаты нормальной площадки. И  лучше всего, в стороне от того направления, с которого к нам приближался цепеллин. Надо исчезнуть на время. Замаскировать воздушные корабли и действовать так, как решили.

Никольский не слышал этих слов. Он, выходя из палатки, слегка пригнулся, откинув полог, и шагнул наружу. Миновав низкий проём, он, наконец, выпрямился и поднял глаза, ожидая увидеть ставший уже привычным пейзаж. Но, за мгновение до этого,  нос его почувствовал  подзабытый уже им запах керосина, самолётного выхлопа, в уши ударил рёв реактивного двигателя на форсаже, а когда это мгновение пролетело, глаза его увидели знакомую панораму родного аэродрома его полка!
Он стоял в траве, рядом с рулёжной дорожкой, по которой мимо него эскадрильский тягач тянул, зацепленный водилом за крюк, до боли знакомый МиГ-21, с боровым номером комэска!
 Никольский застыл на месте, не веря всем своим чувствам, которые не говорили ему, что он снова у себя в полку, а просто кричали ему об этом. Ошеломлённый, он   повернул голову в направлении, откуда доносился звук двигателя, и увидел въезд в ТЭЧ полка, где сразу за воротами, располагалась группа ЛИК – лаборатория испытаний и контроля. Там стоял ещё один МиГ, привязанный канатами, и реактивная струя, вырываясь из сопла, била в отбойник, установленный сзади и уходила вверх. Виден был техник в кабине, а прапорщик-механик стоял поодаль, наблюдая за канатами.
Проехавший тягач  с МиГом на буксире, свернул с рулёжной дорожки  в ТЭЧ, и остановился у ворот. Техник буксируемого самолёта выпрыгнул из кабины и пошёл навстречу подходившему  – дежурному механику  с автоматом на плече. Они обменялись словами и механик стал открывать ворота. Тягач тронулся и медленно стал въезжать на территорию ТЭЧ. МиГ послушно следовал за ним.
 - «Что это?!» – заторможенно подумал  Никольский.
Как во сне он повернулся кругом и шагнул в палатку, которая, на удивление, никуда не исчезала. Оказавшись снова внутри, он увидел  Кудасова и Лемке,  сидящих за столом.
 - Сергей, что случилось? – удивленно спросил ротмистр.
 - Я не знаю. Я вышел из палатки, и там…- тихо произнёс прапорщик.
 Кудасов не стал медлить. Он быстро подошёл к пологу, откинул его и вышел. Через пару секунд он снова вошёл в палатку.
 - Всё в порядке – и он жестом пригласил всех выйти наружу.
Вышел Лемке, потом Никольский.
Впереди виднелась палатка доктора Окочурина.
Воздушные корабли стояли на своих местах.
Из походной кузницы доносились удары молотка – это Добейко опять что-то ремонтировал.
 - Что ты видел, Cергей? – спросил Кудасов.
 - Вы рассказывали про Китеж, Леопольд Эрастович. О перемещениях зданий и прочем. Так вот, когда я вышел из палатки, я оказался – Никольский передохнул – снова у себя на аэродроме. Всё было натурально. Я был потрясён и совершенно бессознательно вернулся в палатку. А теперь – этого нет!
Кудасов и Лемке переглянулись. Потом ротмистр, глядя прямо в глаза Никольского, произнёс:
 – Значит, ЭТО продолжается и здесь. Примем к сведению. Вот и всё.
Он ещё помолчал и добавил:
 - Если только это не попытка Лесневского вернуть тебя в твоё время, Сергей.
Никольский кивнул в ответ. Что-то говорить сейчас ему не хотелось.
 - Я пойду, пожалуй.
 - Тебе надо поспать. Хотя бы пару часов. До вылета к пирамиде.

Никольский ушёл к себе в палатку. 
Лемке отправился к аэроплану.

А Кудасов, проводив взглядом своих товарищей, подумал о непредсказуемости существования экспедиции в этом аномальном мире.






Глава двадцать вторая

Прапорщик Никольский. Возвращение из прошлого.

Боль, казалось, завладела всем моим существом. Простреленная  навылет левая рука и пуля, застрявшая в левом бедре – вот источник этой боли. Вдобавок к этому, я висел между двух деревьев, на высоте метров трёх – это мой парашют зацепился за ветви, ведь прыгать из Фоккера пришлось на лесную чащу, и выбора у меня при этом не было...

…подлетая к месту, где нас ожидали Ржевский и Таранов, Аристарх Лемке заметил в воздухе на удалении километров в пять немецкий дирижабль. Упускать его было нельзя и я, весь увешанный оружием и, в придачу обременённый мешком с провизией, прыгнул с парашютом вниз. Теперь Аристарх мог выполнять свою задачу, а я свою. Моей целью было встретиться с товарищами, доставить им оружие и еду, а потом действовать на земле по обстановке в районе пирамиды, имея конечную цель – захват Гейзельберга.
Но покинув аэроплан, вместо того, чтобы опуститься в намеченное мной место недалеко от поручика и авиатора, я был подхвачен мощным потоком воздуха, который понёс меня, как оказалось через несколько минут этого «полёта», прямо на посадочную полосу, находящуюся рядом с пирамидой, на которой мы уже бывали и с которой улетели на стоянку экспедиции на захваченном Фоккере.
В этот раз удача отвернулась от меня – на полосе находились ещё два германских аэроплана. Я был замечен германскими военными сразу, как только показался из-за леса, окаймлявшего этот импровизированный аэродром и тут же обстрелян ими. Мишень я представлял собой отменную – парящий на высоте в полсотне метров парашют проносил меня над ними. В последний момент, удача сжалилась надо мной и на мгновение повернулась ко мне лицом – ветер внезапно усилился и унёс меня прочь, оставив немцев без лёгкой добычи. Закончилось всё тем, что парашют повис  на деревьях, и это можно было считать подарком судьбы, но две пули достигли цели и теперь, я, спасшийся от верной гибели, находился в довольно беспомощном положении.
Надо было как-то опуститься на землю и там заняться собой – перевязать раны, в первую очередь. Я достал из ножен, свой верный штык-нож и принялся резать стропы. Высота была небольшая, и я надеялся, что упаду на землю удачно, впрочем выбора у меня не было - чем дольше я  висел, тем больше слабел от потери крови.
 
- Не торопитесь, товарищ Никольский – внезапно услышал я откуда-то сзади – Мы вам поможем.
Развернуться, что бы увидеть говорившего, я не мог – стропы были запутаны, и я был почти как муха в паутине, но этот голос заставил меня вздрогнуть.
Наконец, в поле моего зрения,  показался говоривший и это был никто иной, как полковник Лесневский, я сразу узнал его по описанию ротмистра Кудасова. Момент узнавания принёс мне облегчение. Я понял, что сейчас что-то произойдёт и, несомненно, хорошее для меня.
Вслед за Лесневским, ко мне подошли ещё двое военных в пятнистых комбинезонах, без знаков различия. Они приставили раздвижную лестницу к одному из деревьев, удерживающих мой парашют. Потом один из них стал подниматься ко мне.
« Наши… они помогут» - это была моя крайняя мысль, и я потерял сознание.

… - как только поправитесь, я расскажу вам обо всём, что произошло с вашими товарищами по экспедиции – сказал, вставая со стула, стоящего рядом с моей кроватью полковник Лесневский, - выздоравливайте, лейтенант, желаю удачи!
Он пожал мне руку и вышел из  палаты, в которой я находился. Это была отдельная палата, в госпитале КГБ и никто не приходил ко мне сюда, кроме полковника. Я уже вставал, но передвигаться ещё было трудно. Неделю назад я дал согласие полковнику на продолжение службы у него в ведомстве. Я почти не раздумывал, когда соглашался. А сегодня полковник сообщил мне, что приказом министра обороны СССР мне присвоено первое офицерское звание - лейтенант. Увидев моё удивление и одновременно радость, он сказал:
              - Это сделано по представлению председателя КГБ, а он знал из моих докладов, как вы вели себя в совершенно необычных для вас обстоятельствах. Вы это заслужили, а дальше всё в ваших руках.
Мне было интересно всё, о чём он рассказал мне. О предстоящей работе по перемещениям во времени, о том, что буду привлечён к технической стороне вопроса, а для этого пройду курс наук в МВТУ им. Баумана. Это было здорово! После моих приключений в экспедиции, я уже не представлял себе иной жизни. Мне повезло несказанно!

И ещё – я надеялся навстречу со своими товарищами – ротмистром, Аристархом и всеми остальными. И, конечно, с Шурочкой Азаровой.



Ротмистр Лемке. Скоротечный бой с цепеллином.

Когда я заметил на горизонте германский дирижабль, в голову сразу пришла мысль: «Догнать!» И мысль моя возникла не из какой-то особенной кровожадности моей, а по причине, с одной стороны азарта, а с другой – необходимости лишить немцев преимущества в воздухе, так как цепеллин и несколько Фоккеров, давали им превосходство в мобильности и боевых возможностях. Нам же, рисковать нашими ИМ, которые на данный момент были единственным средством для возвращения домой, было опрометчиво. И имели мы только то, что имели – трофейный Фоккер. Но пулемёт был заряжен, а в задней кабине сидел Сергей Никольский с двумя карабинами, маузером и своим АКМ, да и патронов хватало.
Надо было атаковать! Но, по фронтовому опыту я знал, что сделать это будет непросто. Пулемёты у немцев  были  в гондоле управления  и в кормовой части. И огонь из них был опасен для любого аэроплана.
И ещё – мне вдруг стало как-то неуютно – здесь, в подземном мире не было войны, бушевавшей на поверхности Земли уже два года. Все контакты с противником  прошли бескровно, и, честно говоря, не хотелось доводить дело до крайности.
Решение пришло сразу – буду атаковать мотогондолы. Выведу из строя моторы – цепеллин станет беспомощным и будет вынужден приземлиться! В этот момент я не стал больше думать о том, что немцы, возможно, думают иначе, и мы вполне можем попасть под их прицельный огонь.
Что бы сообщить о принятом решении Сергею,  я взял переговорную трубу. Я кричал, приложив раструб к губам, и повернувшись, увидел, что он, слушая меня, повернул голову по направлению к цепеллину, потом перегнулся через борт и посмотрел вниз. И только после этого он прокричал  мне в ответ:
 - Аристарх! Я должен прыгнуть! Надо исполнить приказ ротмистра – доставить оружие и провизию Ржевскому и Таранову. А если ты собьёшь цепеллин, то мы на земле вступим в дело! И тебе будет легче в манёврах!
Он был прав. В случае неудачной атаки из строя сразу выходило четыре человека. Мы могли погибнуть в воздухе или разбиться при падении, а практически безоружные поручик и авиатор, два револьвера не в счёт, ничего бы не смогли сделать на земле.
Я обернулся и увидел, как Никольский посмотрел на меня и показал большим пальцем вниз. В ответ я кивнул, соглашаясь.
Внизу был лес, но выбирать не приходилось. Цепеллин изменил курс и теперь уже удалялся в сторону моря. Фигура в задней кабине приподнялась с сиденья и довольно неуклюже, оружие и мешок мешали, стала выбираться на плоскость и через мгновение сорвалась вниз. Купол раскрылся, я вздохнул с облегчением.
Теперь – курс на цепеллин.
Моя задача – подобраться ближе и как можно дольше оставаться незамеченным. Задача непростая, учитывая тот  факт, что на небе не было ни облачка. Однако, я вспомнил  слова Лесневского, которые он сказал о немцах, когда приземлился у нас на стоянке на угнанном им Фоккере:
 - «Немцы здесь, в подземном мире, совершенно не похожи на себя. Не знаю от чего, но бдительность потеряли». И это меня обнадёжило.
А ещё я надеялся, что кокарда германской авиации на фюзеляже введёт в заблуждение экипаж дирижабля и они поймут, что я чужой, только после начала моей атаки.
Ручку на себя и повинуясь движению рулей, мой аэроплан стал набирать высоту. Вскоре я оказался гораздо выше дирижабля, хотя всё ещё находился на большом удалении от него. Время у меня ещё было, и я решил не торопиться – ведь цепеллин летел над морем и в случае вынужденной посадки на воду мог утонуть. Надо было выбрать момент атаки, когда он достигнет берега.
И здесь, некстати, может быть, а может и наоборот, мне вспомнилась одна из лекций в Гатчинской авиашколе, посвящённая германским дирижаблям:
– «Интересен в техническом отношении тот факт, что каркас цепеллина состоит  из дюралевых конструкций, обтянутых пропитанным хлопчатобумажным материалом. К каркасу крепятся гондолы управления с моторами (до 7 моторов). Подъемная сила создаётся 17 специальными газовыми баллонами, прикрепленными к корпусу, в которых находился водород. Стенки этих отсеков с 1908 года делали из так называемой "золотой кожи" ("Goldschlagerhaut"). Речь идет о верхней оболочке слепой кишки крупного рогатого скота. Только для одного дирижабля требовались шкуры с 80000 голов крупного рогатого скота.
Каждый цепеллин брал на борт 1000 кг водного балласта. Он сбрасывался в том случае, когда была необходима дополнительная подъемная сила. В соответствии с законом Архимеда, дирижабль, наполненный легким газом, поднимался вверх, где на так называемых "мягких высотах", подъемная сила становилась близка к нулю, а давление в отсеках - близким атмосферному. Вес дирижабля при этом точно соответствовал весу вытесненного воздуха. В зависимости от погодных условий, подъемная сила росла с увеличением атмосферного давления и температуры воздуха. Кроме того, от правильности прогноза погоды зависело состояние экипажа, который находился в открытой кабине и которому следовало опасаться гремучего газа. На больших высотах аэронавтам приходилось выносить температуру до -40( С. А ветер со скоростью 36 м/с, обычный на таких высотах, скорее напоминал ураган. Экипаж стартовал в обычной военно-морской униформе, но позднее надевал кожаные костюмы и тулупы, для того, чтобы спастись от холода. Несмотря на это, некоторые аэронавты возвращались с обмороженными конечностями. На высоте около 5000 м нехватка кислорода нередко приводила к носовым кровотечениям, потере сознания или рвоте. Прием пищи во время боевого вылета был по большей части невозможен.
Для экономии веса парашюты с собой не брали, но в то же время на борту находились станковые пулеметы. Они устанавливались в кормовой части и в гондоле управления. Однако огонь из них можно было открывать только с разрешения командира, чтобы случайно не загорелся выпущенный отработанный газ».
«Вот это мне и нужно – что бы с разрешения командира, и что бы он разрешение дал не сразу, тогда у меня будет больше времени» - подумал я, удивляясь своей памяти, которая, кстати, и в этом я окончательно уверовался, помогла мне в трудную минуту.
Тем временем громада корпуса цепеллина приблизилась настолько, что я увидел фигуры членов экипажа в гондолах. И в этот момент я понял, что мой расчет неверен – обрезы стволов двух станковых пулемётов засветились огоньками, и обшивку Фоккера прошила очередь.
«Значит номер угнанного аэроплана они уже знают!» - подумал я, открывая ответный огонь.
Как много в нашей жизни решает случай – одна короткая очередь моего пулемета сделала всё дело. Пули попали в пропеллер мотора мотогондолы, разнесли его на куски и эти куски, разлетаясь по немыслимой траектории, пробили обшивку цепеллина и, продолжая лететь внутри, повредили бОльшую половину газовых баллонов, находящихся внутри. Подъёмная сила дирижабля стала уменьшаться, и он стал снижаться. Я ушёл вверх. Стрелять больше я не стал, опасаясь взрыва водорода, которым были наполнены газовые баллоны. Немцы тоже не стреляли, ведь шла активная утечка газа. Я сделал круг над цепеллином, который уже достиг берега и теперь летел, едва не касаясь верхушек деревьев.
Я посмотрел на приборы – топлива оставалось лишь на возвращение на стоянку.
«Ничего, район аварийной посадки немцев я запомнил, вернусь. Знать бы ещё, как Сергей приземлился, и тогда был бы полный порядок» - подумал я, разворачивая аэроплан на обратный курс.


 Глава двадцать третья

Ржевский и Таранов. Наблюдение за воздушным боем. Поиски Никольского.

Когда Никольский улетел в лагерь на так счастливо возвращённом дельтаплане, Ржевский продолжил разведку. Ещё несколько часов он посвятил осмотру окрестностей пирамиды. Он снова вышел к вырубленной в лесу взлетной полосе и, к своему удивлению, увидел стоящие на ней два германских аэроплана. В этот раз ему не повезло, вокруг Фоккеров сновали механики, а по краям полосы он увидел пулемётные расчёты.
«Это после того, как мы у них аэроплан угнали, они засуетились, охрану поставили» - подумал поручик. Здесь делать было больше нечего, и он отправился в обратный путь   к другу-авиатору, сообщить ему обо всём увиденном и об отлете Никольского. Он был доволен, что их, так неудачно начавшаяся одиссея, в скором времени благополучно закончится. Когда до места, где он должен был встретиться с  Тарановым оставалось совсем немного, нос зверски проголодавшегося поручика уловил аппетитный запах пищи. Классифицировать этот запах Ржевский сразу не смог, но слюна у него начала выделяться в таком количестве, что он даже поперхнулся. Сами собой его ноги ускорили шаг, и вот он уже увидел в просвете кустов сидящего у костра авиатора, который чем-то, что-то помешивал в  котелке, висящем на поперечине над огнём. Через пару секунд поручик уже понял, что варит Таранов – запах варёных грибов, казалось, пропитал всё вокруг. Ещё пару шагов и усталый гусар опустился на поваленное дерево рядом с другом, который в отсутствие разведчиков, удобно устроился, развёл костёр и теперь варил какую-то похлёбку из грибов, которые, как оказалось, растут повсюду и имеют совершенно похожий вид на наши известные грибы - белые, подосиновики и подберёзовики.
 - Что варишь? – сказал, сглотнув слюну, поручик.
- Не видишь? Грибной суп – ответил авиатор, продолжая помешивать в котелке оловянной ложкой.
 - А  котелок где взял? – продолжил расспросы Ржевский.
 - У германцев, в Фоккере нашёл. Запасливые черти – улыбнулся в ответ Таранов.
Потом он оглянулся и спросил в свою очередь:
 - А где Серега?
Едва поручик начал рассказывать ему о том, как и где они с Никольским нашли дельтаплан, как в воздухе над ними послышался шум авиационного мотора и из-за деревьев показался летящий аэроплан. Высота было около полутора тысяч, но они узнали его – это был Фоккер.
 - Похоже, здесь летают только на этом типе аэроплана – пробормотал поручик. Потом он поднёс к глазам бинокль и принялся рассматривать неожиданного воздушного гостя.
 - Смотри, смотри! – вдруг вскрикнул Ржевский и протянул бинокль Таранову.
Они увидели, как от аэроплана отделилась тёмная точка и вслед за этим, в небе распустился купол парашюта. Ветром его стало относить в сторону, и он стал удаляться от наблюдавших за ним наших героев.
 - Глазам не верю – это Сергей! – вдруг взволнованно произнёс Таранов, продолжая следить за парашютистом в бинокль. Тот был уже довольно низко, и можно было видеть, что это и в самом деле Никольский собственной персоной, весь увешанный оружием спускается к ним на парашюте.
 - Значит, ещё один Фоккер в наших руках оказался!  - радостно сказал поручик, – и прилетели за нами на нём, а не на ИМ. И это правильно, где тут Муромцу сесть!
Тем временем, ветер усилился, и парашют быстро уносило в сторону моря. Вскоре он пропал из видимости. Откуда-то издалека, вдруг донеслись звуки одиночных  выстрелов, потом пулемётные очереди. Друзья насторожились. Что-то происходило в воздухе, и это было похоже на воздушный бой. А ещё, через пару минут над ними показался германский дирижабль. Он летел низко и невооруженным глазом были видны повреждения его обшивки. Он быстро снижался. Вот его гондола коснулась верхушек высоких деревьев, и вниз полетели осколки стекла. И цепеллин скрылся за лесом.
- Он падает! – закричал поручик, – падает! Его сбил тот самый аэроплан, с которого прыгнул Серёга!
 - Всё верно – быстро ответил Таранов, - но, где же он сам? Его парашют унесло ветром, и мы услышали выстрелы, причём одиночные, так?
 - Думаешь, стреляли по нему? – в миг, став серьёзным, спросил Ржевский.
 - Думаю, да. И надо добраться до него  быстрее, чем это сделают немцы.
Забыв про голод и почти готовую грибную похлёбку, друзья бросились бегом в направлении, в котором улетел парашют. После получасового бега по лесу, исхлёстанные ветками, они выбежали на поляну и увидели висящий на двух, стоящих рядом деревьях, парашют. На траве лежал мешок, на нем лежал маузер в деревянной кобуре, а два карабина стояли, прислонённые к дереву.  Никольского не было. Когда они подошли ближе, поручик увидел краешек листка бумаги, прижатой кобурой. Он вытащил его, развернул и увидел написанное слово. Оно было на листке одно. И это была фамилия – Лесневский.
 - Ты что-нибудь понимаешь? – спросил поручик друга.
 - Так же, как и ты – задумчиво ответил Таранов.
Они стояли молча. Каждый думал об одном - где их друг Сергей Никольский. Потом Ржевский произнёс, обращаясь к другу и к себе самому:
 – Здесь что-то произошло. И мы не знаем что. Следов борьбы не видно, значит, Серёга не был захвачен немцами, просто  так он бы им не дался. Оружие – не тронуто. И есть записка. А это – несомненно, записка. И я думаю, об этом должен узнать ротмистр. Это – по его части. Он разберётся. А нам надо возвратиться на условленное место. За нами должны прилететь.
И они, забрав оружие, отправились обратно.

Аристарх Лемке возвращался в лагерь.

Сергей Никольский возвращался в своё время.

Ротмистр Кудасов обо всём этом ещё не знал.

Лейтенант Никольский. Подготовка к временнЫм перемещениям.

Конец коридора терялся в  чернильной темноте, метрах  в двадцати впереди. Свет, льющийся из невидимого источника, всё время оставался сзади, и это было неприятно, потому что впереди всё время была тьма.
  - «А если он совсем потеряется, то я и до двери не дойду?» - заторможено подумал он, тяжело ступая по эластичному покрытию пола. Шагов слышно не было и всё благодаря этому пружинящему материалу, устилающему всё вокруг.
 - «Как это – потеряется? Этот конец, он что, вещь что ли?» - новая  мысль пробралась из одной части сознания в другую, оставляя за собой липкий след головокружения.
Его затошнило.
 - «А вот так делать не надо!» - внезапно вполне осознанно подумал он.
Он не ел уже несколько дней и из этой затеи его организма, всё равно  ничего не вышло бы, так как выходить  было нечему.
 - «Ещё можешь шутить, если принять допущение, что это шутка» - довольный собой, подумал он. Впрочем, быть довольным получалось плохо. Ноги, казалось, превратились во что-то неподъёмное и каждый шаг к двери в темноте, давался с трудом и болью в мышцах.

Наконец он дошёл. Впереди -  дверь в стене.
Он с трудом протянул левую руку вперёд, и она нащупала дверную ручку. Правая рука была занята – пальцы сжимали пистолет.
Он нажал на ручку двери, и яркий свет прорвался в узкую щель, ударил по глазам, ослепил на мгновение…

 Лейтенант Никольский проснулся и открыл глаза. Солнечный луч попал прицельно – прямо в зрачки. Мгновение – и тело уже спрыгнуло с кровати, опередив сознание на долю секунды.
 - «Снова это. Темнота, дверь, голодная тошнота. Откуда эти фантомные сновидения?»
Ответа не было. Лейтенант надеялся, что - пока не было. И что ответ будет.

- На сегодня всё, Сергей. Ещё два раза и ты будешь готов – голос инструктора зазвучал из динамика на стене.
В этот момент  Никольский вспоминал всё.
Это была очередная тренировка его сознания для подготовки к первому  перемещению во времени. Навязчивое тошнотворное видение было частью этой подготовки.

 Прошло два года после возвращения Никольского из прошлого. Он уже довольно далеко продвинулся в освоении своей новой специальности. Давалось ему всё легко, и причина была проста – Сергей очень хотел ещё раз оказаться в подземном мире, где он не по своей воле оставил друзей по экспедиции. Это его желание подогревалось ещё одним обстоятельством – обещанный полковником Лесневским рассказ о судьбе экспедиции так и остался обещанием, а задавать вопросы начальникам, здесь было не принято. Сам полковник молчал, и Никольский оставался в неведении о произошедших событиях.
 Размышляя об этом, Сергей шёл по длинному коридору учебной базы. Впереди показалась стеклянная дверь, ведущая в тамбур,  называемый местными обитателями «предбанником», в котором находился дежурный офицер. Здесь, каждый обучающийся, получал у него дальнейшие распоряжения о своих действиях в текущий учебный день.
Едва Никольский вошел, как капитан, сидящий за столом, а это был его преподаватель боевого самбо, дежурящий сегодня, сказал:
 - Лейтенант, вас вызывает полковник. Он сейчас в лаборатории № 338. Срочно!
Никольский козырнул в ответ – Есть!
И миновав капитана, быстро покинул «предбанник».
Ещё пару минут по коридорам и этажам, и он оказался перед дверью с табличкой «НИЛ 338». На двери был кодовый замок, и сканер для тех, кто не работал в лаборатории, но по делам заходил сюда. Сергей приложил большой палец правой руки к датчику сканера и через секунду услышал:
 - Входите, лейтенант.
Дверь открылась, и Никольский переступил порог. В эту дверь он входил впервые.
Помещение было большое, и было похоже на монтажно-испытательный корпус в миниатюре. Окон не было, но сверху лился свет. В помещении было светло и очень чисто. С десяток человек в белых халатах работали на эстакадах, опоясывающих незнакомое Сергею громоздкое сооружение, отдалённо напоминающее судно на воздушной подушке. Такая ассоциация возникла у Никольского, когда он присмотрелся к необычному объекту.
Лесневского нигде не было видно, и лейтенант стал крутить головой во все стороны. Внезапно, откуда-то сверху,  раздался знакомый голос:
 -  Сергей! Поднимись на верхний ярус.
Повинуясь ему, Никольский стал подниматься по металлической лестнице, одновременно пытаясь понять назначение неизвестного аппарата. Вот и верхний ярус. Он ступил на рифлёную поверхность помоста, и, наконец, увидел полковника. Лесневский стоял у открытого люка, находящегося на верхней поверхности сооружения, и разговаривал с ещё одним человеком в белом халате. В руках незнакомца была открытая толстая книга, и он что-то показывал на открытой странице полковнику.
 На секунду оторвав взгляд от страницы, полковник повернулся к Никольскому, и, не дав тому доложить о прибытии, быстро сказал:
 - Я сейчас закончу, а ты пока обойди машину, рассмотри внимательно её устройство и приготовь вопросы. Потом здесь же, в лаборатории, мы с тобой поговорим отдельно.
И он повернулся к человеку с книгой.
Десять минут, которые оказались у Никольского, пролетели быстро. Он уже стоял на полу
цеха, рассматривая основание аппарата, когда по лестнице вниз спустился полковник. Он подошел к Никольскому, взял его под руку и отвел метров на десять от стапеля.
 - Сергей! Я вынужден временно прервать твоё обучение в нашем заведении. Возникли новые обстоятельства в ходе экспедиции ротмистра Кудасова.
При этих словах полковника лейтенант вздрогнул и недоумевающе посмотрел на того.
 - Товарищ полковник! Так ведь два года прошло. Экспедиция должна была уже давно закончиться, в своем времени, конечно.
Лесневский внимательно посмотрел на своего молодого подчинённого. Выдержал паузу и сказал:
 - Они попали во «временнУю яму». Так назвали наши ученые то, что произошло с экспедицией. Яма это или нет, но течение времени в точке нахождения экспедиции затормозилось настолько, что в режиме реального времени у них прошло всего два дня, а у нас  - два года! Процесс поисков Гейзельберга застыл, будущее под вопросом и, что самое плохое во всём этом – «временнАя яма» поглотила только Кудасова с товарищами. Немцы, физик остались вне этой аномалии, и Гейзельберг  довольно далеко продвинулся в своих исследованиях. И ещё – весь этот «временнОй перекос» был зафиксирован нашими разведчиками только десять часов назад. И нам надо вмешаться, иначе последствия могут быть непредсказуемыми. Для этого я вызвал тебя. Этот аппарат, который ты бегло осмотрел сейчас, поможет тебе попасть в подземный мир, к Кудасову, и переместить экспедицию из аномальной зоны в зону нормального течения времени. Сейчас ты останешься здесь и главный конструктор, тот с кем я разговаривал наверху, расскажет все тонкости управления этим темпоральным модулем. Остальные инструкции, касающиеся действий на месте, в подземном мире, я дам тебе после этого.

Полковник ушёл, а Никольский стоял, обдумывая его слова.
 Его тайные мысли о встрече с товарищами в одночасье становились реальными.

Он вернётся.

И он должен им помочь.

Глава двадцать четвертая

Ротмистр Лемке. Вынужденная посадка. Встреча с Гейзельбергом.

Я уходил курсом на стоянку экспедиции и  в очередной раз, повернув голову в направлении полёта подбитого цепеллина,  увидел как он, зацепившись гондолами за деревья, оседал на  землю. Потом показалась беззвучная из-за расстояния, яркая вспышка взрыва,  и к небу стал подниматься столб черного дыма.
«Всё же взорвался! Но, может быть, экипаж успел покинуть дирижабль» -  подумал я в этот момент. Несмотря на пробоины от огня пулемётов цепеллина в фюзеляже и плоскостях  моего Фоккера, я всё ещё не желал оказаться в состоянии настоящей войны с немцами здесь, в подземном мире. Мне хватило фронта, да и цель экспедиции могла быть достигнута иным путем, нежели открытое вооруженное противостояние.
Между тем, слева по курсу полёта в совершенно чистом небе, показалась массивная черная туча. За всё время пребывания здесь, я видел тучи впервые. Особенностью здешнего климата было как раз отсутствие облаков, не говоря уже о тучах. Один только раз, при нашем первом появлении в здешнем небе, когда наш ИМ буквально вывалился из чрева вулкана, возникшая из ничего молния запустила моторы воздушного корабля, спасши тем самым экспедицию от неминуемой катастрофы. Тогда мы списали это явление грозового разряда в совершенно чистом небе, за вмешательство неизвестных внешних сил, а что мне думать сейчас, когда буквально, за несколько минут появившаяся туча, заволокла весь горизонт, а мой аэроплан задрожал от ураганного ветра, внезапно налетевшего со стороны появления этой тёмной завесы.
Дальше – больше. Мотор Фоккера внезапно стал давать перебои и конвульсивно дёрнувшись в последний раз, остановился. Я посмотрел на приборы – стрелка  указателя уровня топлива была на нуле.
«Вот те раз! После атаки я смотрел на указатель, и топлива хватало на возвращение. А мотор остановился» - неприятный холодок прошелся по телу.
Что произошло с мотором, сейчас я выяснить не мог, да и не зачем это было делать, нужно было искать площадку для приземления. Сильнейший ветер был встречным, и аэроплан словно уперся в невидимую стену. Скорость катастрофически падала и до сваливания в штопор оставались секунды. Высоты пока хватало, но я ещё был над морем. Надо было немедленно разворачивать аэроплан к берегу и тогда ветер, из противника, мог стать союзником.  Так я и сделал, как говорили  авиаторы - «блинчиком», то есть почти без крена, аккуратно цепляясь за каждый метр драгоценной высоты.
Береговая линия была километрах в трёх. После разворота оказалось, что аэроплан, гонимый всё усиливающимся ветром, несёт прямо к месту падения цепеллина. Оказаться над лесом, где найти подходящее место для посадки в моём нынешнем положении, с неработающим мотором, было не то что проблематично, а и вовсе невозможно, не входило в мои планы. Так я мог разделить незавидную участь разбившегося при аварийной посадке германского цепеллина. Я решил сажать Фоккер на прибрежную полосу.
Решение было правильное, а вот исполнение превратилось в труднейшую задачу. Из-за ураганного ветра, посадочная скорость аэроплана была чрезмерно высока. Да и берег располагался под прямым углом к направлению ветра.
Выполнить задуманный маневр с поворотом на 90 градусов, было чистым безумием, и я это всё больше понимал, по мере приближения к берегу.
 - «Пирамида! Ты забыл о пирамиде!» - озарила меня лихорадочная мысль, - за ней можно укрыться, воздушный поток раздвоится, огибая это препятствие. И если удастся сесть впритирку к основанию, на ту же полосу, откуда Лесневский угнал этот Фоккер, то я спасён!»

Взгляд со стороны:

Ротмистр Лемке был хорошим пилотом, быстро мыслящим и мгновенно принимающим решения. И в этот раз, он из нескольких вариантов, немедленно  выбрал единственно правильный. А как только это было сделано, он стал следовать принятому решению точно и неуклонно. Все сомнения отброшены, цель ясна. Правая рука сжимает ручку управления, ноги на педалях, взгляд прикован к вершине пирамиды, которая  видна издалека, возвышающаяся над лесом.
Тем временем, ко всем «прелестям» посадки в ураган, да ещё с неработающим мотором, добавился  сильнейший ливень, обрушившийся на аэроплан ротмистра из тучи, которая уже заняла всё обозримое пространство вокруг. Видимость резко упала, вершина пирамиды, служившая ориентиром при посадке, исчезла за водяным потоком, обрушившимся с небес.
Аэроплан мотало из стороны в сторону, несколько раз подбрасывало на сотню метров вверх и резко опускало вниз, да так, что колеса шасси чуть не сломало о верхушки деревьев – к этому времени Фоккер уже достиг берега.
Наконец, Аристарх смог увидеть впереди просвет в лесу, и пирамиду, которая стремительно приближалась. Казалось, ещё несколько секунд такого полёта и аэроплан, гонимый неослабевающим ураганным ветром, неминуемо должен разбиться, налетев на пирамиду.

А как же план ротмистра Лемке? Где спасительное безветренное пространство за пирамидой? И как не пролететь его насквозь, ведь скорость слишком высока?
Не задавайте лишних вопросов пилоту в столь экстремальной ситуации, а лишь пожелайте ему удачи!

Аэроплан влетел в просвет и оказался над той самой полосой, расчищенной немцами у подножия пирамиды. Порыв ветра прижал Фоккер к земле, и Аристарх оказался ниже уровня вершин деревьев, окаймлявших место посадки. Аэроплан выпал из турбулентного потока воздуха, оказавшись в затишье. Пролетев ещё с сотню метров, он оказался у подножия пирамиды, куда и стремился попасть ротмистр. Касание, и аппарат на земле!

Происходящее снова глазами ротмистра Лемке:

Когда пробег закончился и аэроплан остановился, я быстро выбрался из кабины и бросился на землю. Надо было укрыться и осмотреться, поблизости могли быть немцы. Однако я никого не заметил, а на площадке не было ни одного германского аэроплана.
  - «Может быть, улетели к месту падения цепеллина. Весьма вероятно. И это мне на руку. Надо осмотреть мотор».
Линия  пробоин на плоскости переходила и на капот мотора.
- «Вот ведь куда трасса ушла! – досада одолевала меня, - зацепила бензошланг».
Мои опасения подтвердились. Шланг подачи бензина был перебит очередью пулемёта стрелка цепеллина. Это я увидел, когда добрался до бензобака. Из разорванного шланга ещё капало топливо.
Соединить два конца шланга было делом нехитрым. Кусок трубки и проволока, найденные среди инструмента, позволили сделать это быстро.
Закончив с ремонтом, я пошёл по площадке, надеясь найти бочки с бензином. Ведь, если германские аэропланы здесь приземляются, значит должны быть и ёмкости с бензином. Если они есть, значит,  я смогу продолжить полёт.
Я медленно шел по траве, осматриваясь по сторонам. Дождь не прекращался, и видимость была не более двадцати метров. Аэроплан остался далеко позади, и только теперь я наткнулся на навес. А под навесом стояли бочки.

Вдруг в пелене дождя впереди показалась фигура человека. Человек шёл согнувшись и качаясь. Меня он не видел – это я понял по характеру его движений. Он просто передвигался, брёл наугад, ведомый одному ему известной целью. И, не дойдя до меня нескольких шагов, человек споткнулся и упал. И остался лежать без движения.
Я  понял, в одно мгновение  оценив его внешний вид – обожженный сюртук, цивильные брюки, заправленные в гетры, башмаки на толстой подошве, рана на голове – это человек с упавшего цепеллина! Значит, место падения недалеко.
Нагнувшись над упавшим, я перевернул его на спину. Глаза незнакомца были открыты, а когда я переворачивал его, он издал протяжный сон.
 - Кто вы?  - спросил я по-немецки.
 - Человек ответил не сразу. Было видно, что контузия затормозила его реакции. Наконец он разжал губы и очень тихо прошептал:
 - Гейзельберг, профессор Гейзельберг, наш цепеллин…авария…
И закрыл глаза.


Ротмистр Лемке всё сразу понял. Неудача в полёте привела к удаче на земле. Тот, за кем они и прилетели сюда, лежит на земле у его ног.
 - «На ловца и зверь бежит» - пришла на ум народная мудрость.
Дождь всё лил. Следом за физиком больше никто не появлялся.
 - Пора, ротмистр домой. Теперь уж точно, пора – громко сказал Аристарх.
 - Заправить Фоккер, герра профессора в кабину, и айда! Только надо торопиться, его могут искать – сам себя предупредил Лемке.

Он взял  профессора под руки, поднял его на ноги, а потом взвалил себе на плечи.
И пошёл к аэроплану.

«Домой, домой!»




Ротмистр Лемке. Трудное возвращение. Встреча с Никольским.

Профессор, несмотря на тщедушную фигуру, был довольно тяжёл. Аристарх, спортсмен и чемпион Петербурга по теннису, немного запыхался, когда наконец, за пеленой дождя показался Фоккер. Последние пятьдесят метров дались ему  с большим трудом, так как непрекращающийся ливень пропитал насквозь грунтовую полосу и  его ноги начали скользить и разъезжаться в мокром месиве, в которое постепенно превращалась площадка.
Наконец он дошел. Поставив профессора на ноги и удерживая того от падения в грязь, Аристарх несколько раз похлопал физика по щекам ладонью. Способ приведения в чувство распространённый и радикальный, подействовал и в этот раз – профессор открыл глаза.
 - Профессор! Помогите мне и себе. Вы должны держаться на ногах и с моей помощью забраться в кабину  аэроплана. Только так я смогу доставит вас на базу – сказал Аристарх, не вдаваясь в подробности. Он понимал, что Гейзельберг сейчас в таком состоянии, что примет любую ложь за правду, если не очень усердствовать в деталях – контузия и потрясение от катастрофы дирижабля делали своё дело. Немецкий язык у ротмистра был хорош, знакомые говорили, что у него приятный берлинский акцент, и за это ротмистр был спокоен. Лётный комбинезон, надетый поверх мундира, был без знаков различия, к тому же мокрый и со следами грязи от ботинок профессора, и это тоже было на руку Аристарху. Поэтому физик, после слов ротмистра, послушно кивнул ему и повернулся к аэроплану. Сомнений в том, что перед ним  немецкий пилот, у него не было. Он ухватился за расчалку, и ротмистр подсадил его на плоскость. Она была мокрая, как и всё вокруг, и ноги профессора едва не соскользнули обратно, но совместными усилиями он, наконец, подошел к кабине.  Аристарх помог профессору забраться в неё и пристегнул того ремнями. Разделавшись с этой трудной задачей, ротмистр  спрыгнул обратно на землю.
Оказавшись на земле, он решил немного передохнуть, прежде чем снова пойдёт к навесу с бочками.  Аристарх не курил, поэтому просто стоял и дышал полной грудью, одновременно осматривая окрестности. Вдруг он увидел лежащий в грязи под аэропланом небольшой, но довольно толстый блокнот. Он лежал, наполовину погрузившись в раскисшую землю, и на кожаной обложке был виден отпечаток ботинка. Ротмистр нагнулся и осторожно поднял блокнот. Грязный отпечаток на коже принадлежал Гейзельбергу, рифлёный оттиск подошвы совпадал со следами на земле, у аэроплана. Аристарх рукавом вытер грязь с блокнота, но вода уже успела попасть внутрь через обрез страниц.
 - «Несомненно – это записи профессора. Надо взглянуть. Я не физик, но формулы скажут всё сами» – про себя рассуждал ротмистр.
Он медленно стал раскрывать блокнот, стараясь не порвать слипшиеся местами листы. Блокнот раскрылся почти посередине, видимо физик совсем недавно писАл именно здесь. Вода не попала сюда, и Аристарх увидел  формулы,  сопровождаемые комментариями, написанные неровным почерком, явно второпях. В верхнем углу страницы было написано число, месяц и год, и когда ротмистр увидел дату, то сначала подумал, что физик ошибся – запись была такой: 26 июля 1918 г. Он перевернул страницу, но и там он увидел тот же год, поменялось только число – 27 июля. Тогда он открыл наугад блокнот, разделив стопку листов от начала, приблизительно пополам и увидел то, что в тайне уже начал предчувствовать – в верхнем правом углу раскрытой страницы значилось – 15 июня 1917 года!
 - «Что всё это значит?» - озадаченно подумал Аристарх, - на дворе 1916-й, мы едва полтора месяца как,  вылетели из Китежа, а тут такое!»
Тут он вспомнил о профессоре, вот кто внесёт ясность, и объяснит ему эту чехарду с годами. Подумав так, он поднялся по плоскости Фоккера к кабине, в которой сидел физик. Тот спал, слегка похрапывая, откинув голову. В другой обстановке Аристарх не стал бы будить человека, пострадавшего при аварии дирижабля, но сейчас он должен был это сделать – блокнот с непонятными датами просто жёг ему руки.
 - Профессор! – ротмистр тронул Гейзельберга за плечо, - профессор, проснитесь!
Физик сразу открыл глаза, словно бы и не спал и повернул лицо к Аристарху:
 - Что случилось? – тихо спросил он.
 - Скажите, какое сегодня число. Я улетал на несколько суток, и просто сбился со счёта, как глупо это и не звучит.
 - 27 июля, молодой человек. В вашем возрасте и при вашей профессии такое не должно случаться – удивлённо ответил профессор.
 - 27 июля 19… - тут ротмистр нарочно сделал паузу, ожидая, что физик добавит две оставшиеся цифры, и он не ошибся.
 - Вы в каком чине, молодой человек? – спросил неожиданно профессор.
Аристарх в уме перевёл ротмистра в капитаны и ответил соответственно:
 – Капитан, герр профессор.
 - Так вот, герр капитан. Сегодня, если мне не изменяет память, как раз 27 июля 1918 года. И это не подлежит сомнению и обсуждению. Прошу прощения, я устал, и хотел бы отдохнуть.
Он снова закрыл глаза, давая тем самым понять капитану, что разговор этот его утомил.

Ротмистр Лемке был в тупике. Записи в блокноте, слова Гейзельберга – всё  было достоверно. Достоверно настолько, что Аристарх не знал, что подумать обо всём этом. Оставалось только надеяться, что чудеса с датами – суть вариации на тему чудес города Китежа.
 - «Да уж, объяснение хлипкое, но может быть, может быть - думал ротмистр, шагая к навесу с бочками,  - сейчас заправлю аэроплан и к своим. Леопольд должен помочь разобраться в этом».
От этой мысли ему стало легче и ноги быстрее понесли его к цели.
Дождь прекратился так же внезапно, так же как и начинался. 
 А вот и склад бензина.

Через десять минут стало ясно, что бензина нет. Все бочки были пусты. Аристарх понял, что добираться в лагерь ему с профессором придётся по земле. И в этом была трудность – профессор, в своём теперешнем состоянии был не ходок.

Ротмистр медленно шёл обратно к Фоккеру, где он оставил профессора.
 - «И даже пристегнул его, подготовил к полёту» - он невесело усмехнулся.
Земля стремительно высыхала, и идти становилось всё легче, но и это не радовало Аристарха.
 - «Мотоциклет бы какой найти, да где ты его найдёшь» - продолжал угрюмо размышлять ротмистр.
Вот уже показался  Фоккер
.
Внезапно раздался громкий треск, сопровождаемый небольшим электроразрядом и сразу за аэропланом, в лёгком мареве, из ничего, из пустоты, стал, как будто проявляться на фотопластине, силуэт необычного аппарата.
Лемке поражённо замер, смотря на разворачивающееся действо. Марево растворилось, и перед взором удивлённого ротмистра возник корабль - не корабль, но что-то общее с ним в конструкции неожиданно появившегося сооружения, было.
Тут же, наверху неизвестного аппарата откинулась крышка люка, и через мгновение из него выпрыгнул человек. Он быстро спустился по лестнице вниз и пошёл навстречу Аристарху.

Ротмистр не верил своим глазам – к нему приближался не кто иной, как прапорщик Никольский, Серёга Никольский собственной персоной.
Глава двадцать пятая
    
Ротмистр Кудасов. Сон и реальность.


Великое дело сон. Не вдаваясь в научные термины и определения фаз сна – быстрый, медленный или ещё какой другой, сказать можно только одно – сон, во многих случаях, позволяет вспомнить и пережить заново значимые события в твоей жизни, стать на время  тем, кем в реальной жизни никогда не станешь, или побывать в тех местах, где никогда не доведется быть в силу разных обстоятельств, в том числе и по независящим от человека причинам.

Ротмистр Кудасов, отходил ко сну. Впрочем, глагол «отходил» совсем не подходит под определение того, что происходило в данный момент на борту ИМ. Ротмистр брился, стоя в узком отсеке, отгороженном от спального места в своей каюте. Открытое лезвие опасной бритвы легко скользило по его намыленным щекам, производя при движении едва слышный скрипящий звук. Скрип этот был следствием срезания отросших за прошедшие сутки волосков, в изобилии покрывавших щёки, шею и подбородок ротмистра. Надо сказать, что привычка бриться перед сном, образовалась у нашего героя довольно давно. Будучи ещё в чине подпоручика, вскоре после выпуска из корпуса, Кудасов имел неосторожность, или наоборот, счастие, влюбиться в очаровательную даму, супругу одного из полковых командиров столичного гарнизона. Избранница  молодого офицера была старше его на восемь лет, отменного воспитания, и весьма пылкого нраву. Подпоручик покорил её сразу, и, казалось, навсегда, однако страсть пылкой бестужевки была недолговечной, прочное положение жены  без пяти минут генерал-майора перевесило чашу любовных утех, и они расстались, к отчаянию подпоручика и к самодовольной радости ветренницы, сумевшей соблазнить молодого и красивого гвардейца. Вот с той поры нечаянных свиданий и привык бриться ротмистр вечером. Ибо, как говорят:  «Бреешься утром для начальства, а вечером – для женщины».

Итак, ротмистр побрился, умылся, аккуратно убрал бритвенные принадлежности, предварительно промыв лезвие бритвы и помазок. Одеколон приятно пощипывал бритую кожу. Перед сном Кудасов любил почитать что-нибудь из Жюля Верна. Вот и сейчас он взял знакомую уже читателю книгу, которую в этой экспедиции читал ротмистр – это было «Путешествие к центру Земли» и устроился в любимом плетёном кресле. Знакомые персонажи продолжали спуск вниз по кратеру вулкана в Исландии, пересекая подземные реки и спасаясь от неожиданных осыпей камней. В каюте было тихо. Бивак экспедиции уже спал, после трудного перелёта к новому месту стоянки. Кудасов читал, а перед глазами мелькали деревья, потом показалась разведанная Аристархом площадка для посадки ИМ, расчет посадочного курса ещё раз начал прокручиваться в голове ротмистра и он понял, что надо делать что-то одно – или читать или вспоминать полёт,  и положил книгу обратно на стол.
Усталость  взяла своё и Кудасов незаметно для себя опустил голову и погрузился в сон.

И приснился ротмистру фронт, и  воздушный корабль «Илья Муромец Х», и полёт на разведку района Фридрихштадта, станции Даудзевас и далее по линии железной дороги до станции Нейгут, где он присутствовал в качестве помощника командира корабля. По соображениям секретности он был под фамилией Янковиус и в чине поручика.
Над вражеской территорией корабль всё время находился под ураганным обстрелом зенитных батарей. На первом же круге над целью осколками снаряда был разбит фотографический аппарат и легко ранен в левую руку бросавший бомбы артиллерийский офицер поручик Шнеур. Во время второго захода над целью рядом с кораблём одновременно разорвались три шрапнели, осколками которых был тяжело ранен в грудь навылет командир корабля поручик Костенчик и повреждены сразу три мотора. Корабль взмыл носом вверх, потерял скорость, замер на мгновение и, набирая скорость, стал падать. Поручик Янковиус, заметивший неестественное движение «Муромца», увидев раненого командира, бросился к управлению. После стапятидесятиметрового вертикального падения ему удалось выровнять машину лишь на высоте 1500 метров. Механик - вольноопределяющийся Касаткин оказал командиру первую помощь. На верхней площадке аппарата у пулемета находился старший унтер-офицер Марсель Пля, чернокожий француз на русской службе. Спустившись в кабину, он заявил что «больше так падать он не желает»… люди находили силы шутить…
Дальше корабль вел Янковиус. До аэродрома ИМ дотянул фактически на одном работающем «Санбиме», остальные моторы с пробитыми радиаторами давали очень мало оборотов. При посадке отвалилась правая консоль коробки крыльев, лонжерон нижнего плана которой был перебит и держался на одних расчалках. В корабле насчитали 70 пробоин, он окончательно вышел из строя.
За этот полёт поручика Янковиуса наградили Георгиевским оружием, а поручика Костенчика – орденом  Св. Георгия 4-й степени.
И только полковник Батюшин и сам ротмистр знали -  кто есть кто в этой истории.
Почему именно этот полёт приснился ротмистру? Наверное, потому, что напряжение при обоих полётах было схожее. На фронте Кудасов сумел привести на аэродром, подбитый воздушный корабль, здесь же он сажал тяжёлую машину на неподготовленную площадку с первого захода и успех дела, и сложность принятия решения вновь ложилась на плечи ротмистра. И подкорка мозга Кудасова сделала своё дело, нужным образом соединились  связи, и во сне, как наяву, наш герой ещё раз пережил опасные моменты боевой работы.

Воздушный корабль внезапно заметно дрогнул, потом ещё и ещё раз, и ротмистр тут же открыл глаза. Сон ушёл мгновенно. Потом пол каюты стал крениться и кресло с сидящим Кудасовым медленно двинулось в сторону всё увеличивающегося наклона. Он вскочил и, держась за привинченный к полу стол, добрался до двери каюты. Потом он шагнул  наружу. И в этот момент всё успокоилось.

Кудасов стоял рядом с ИМ, и видел странную картину – колеса шасси аэроплана провалились в трещину в земле и он стоял, накренившись на бок. В нижние плоскости ИМ упирались ветви густых кустов, а сама площадка, на которую несколько часов назад приземлились два воздушных корабля, представляла собой поле, все поросшее кустарником. Ротмистр увидел, как пробираясь через заросли, к нему идут капитан Кольцов и штабс-капитан Киж. Ротмистр стал осматриваться вокруг ожидая товарищей и вдруг совершенно отчётливо понял, что произошло. Площадка была та же, на которую они приземлялись, на это указывали основные ориентиры – полоса леса и небольшой холм, слева по курсу посадки. Но лес стал гуще, и площадка заросла кустами, вот так, в одно мгновение!
«Думаю, нас передвинуло во времени, на год-другой, судя по подросшим кустам. И передвинуло в будущее. Зачем – пока не знаю» - подумал ротмистр.

Когда подошли Кольцов и Киж, ротмистр уже знал, что им сказать.


Встреча экспедиционеров.

Ржевский в последний раз зачерпнул ложкой грибную похлёбку из котелка и проглотил ещё тёплое варево. Авиатор чуть раньше закончил трапезу и уже спрятал ложку за голенище сапога. Оставалось только закурить и тем самым получить максимальное удовольствия из минимума возможного. Таранов достал портсигар и протянул его сначала другу. Поручик взял папиросу и начал задумчиво разминать её в пальцах. Потом неожиданно сказал:
 - А ведь мы должны были пойти сначала  к месту падения цепеллина.
Таранов не отвечая, чиркнул спичкой и поднес огонёк к папиросе Ржевского. Тот глубоко затянулся и выпустив дым, продолжил:
 - А мы пошли к пище.
 - Так сейчас и пойдём. Часа не прошло, как мы видели дирижабль, а подкрепиться надо было, сутки ничего во рту не было – ответил Таранов, поднимаясь. Он собрал остатки провизии, которую они нашли в мешке, оставленном Никольским, и часть которой употребили вместе с грибным супом, и завязал мешок. Потом закинул его на спину, взял стоящий у дерева карабин и сказал другу:
 - Подъём, господин поручик!

Двигались  быстро, ссадина  на голове  авиатора уже не так беспокоила его, а Ржевский, после еды, пришёл в бодрое расположение духа и шёл впереди. Уже привыкшие, за время этой экспедиции к разного рода передрягам, экспедиционеры чувствовали себя прекрасно – оружие у них было, запас пищи тоже. Что ещё нужно двум молодым, здоровым мужчинам, затерянным в подземном мире?
Этот вопрос может иметь несколько ответов, но остановимся на одном из них, и, пожалуй, главном – сейчас им надо найти способ и средство вернуться в лагерь. Для этого они и отправились на розыски места падения цепеллина, надеясь на счастливый случай.
 - А ведь он упал в районе пирамиды – сказал Таранов.
 - Почему ты так думаешь? – спросил поручик, обернувшись на ходу к товарищу. Он шёл впереди, и смотрел внимательно под ноги, так  как путь их пролегал по заболоченному участку леса. Длинной жердью, которой он обзавёлся, едва под ногами оказалась болотная зыбь, он пробовал  землю по ходу движения.
 - А ты остановись и подними голову – ответил авиатор.
Они остановились, Ржевский вогнал жердь в землю и взял бинокль.
 - Чёрт побери! Вижу вершину пирамиды – сказал он и показал рукой в сторону.
 - А ведь там аэродром немцев – слова Таранова вызвали у поручика воодушевление.
 - И нас ждёт там очередной Фоккер! – воскликнул взбодрившийся гусар.
 - А два Фоккера тебя там не ждут? – язвительно ответил авиатор, – слишком много случайностей, так не бывает. Но сначала, я думаю, надо всё же подойти к аэродрому, а уж потом пойдём к цепеллину. Может ты и прав…хотелось бы надеяться.
Они продолжили путь по болоту и, наконец, выбрались на твердую землю. Пирамида была уже недалеко, её громада нависала над окружающим лесом, и оставалось пройти совсем немного.

 - Вижу аэроплан! – громким шепотом произнёс Ржевский, не отрываясь от бинокля, – что я тебе говорил!
Они лежали в зарослях и осматривали в бинокль аэродром. Надо было определить, есть ли там немцы, и если есть, то сколько. От этого зависели их действия по захвату аэроплана.
 - И ещё, что-то непонятное, за Фоккером стоит. Плохо видно. Посмотри сам – поручик протянул бинокль авиатору и тот припал к окулярам.
 - Странная конструкция и  ракурс неудачный – тихо говорил Таранов, не отрываясь от бинокля. Он напряжённо всматривался, пытаясь определить, что же это попало в  поле его зрения. Вдруг он вздрогнул и напрягся.
 - Люди… – голос его сорвался и он, опустив бинокль, повернулся к лежащему рядом поручику, – ты не поверишь, но это Аристарх и Серёга Никольский!
 
Поручик, как всегда был скор на решения. Не раздумывая, он вскочил на ноги и бросился через кусты вперёд. Таранов едва успевал за ним. Вот они выскочили на открытое пространство и побежали к Фоккеру.
Стоявшие у аэроплана два человека, услышав шаги,  резко обернулись и в их руках оказались револьверы. Еще мгновение и зазвучат выстрелы. Но, что это -  они опустили оружие и пошли навстречу бегущим. А еще через миг все четверо обнимались и хлопали друг друга по плечам.

 - Вот такая история – закончил Никольский свой рассказ.
Ржевский и Таранов сидели молча, обдумывая услышанное. Слишком много необычного узнали они из слов их товарища сейчас. Верить – не верить, так вопрос не стоял. Документы лейтенанта Никольского и подтверждающие слова Лемке сделали своё дело. А фантастический аппарат, который  Никольский им показал, окончательно расставил все точки над i. Вопрос стоял в осознании возможности временнЫх перемещений, понять и принять которые, неподготовленному человеку сначала сложно.

- Значит мы в 1918 году – вдруг задумчиво произнес Ржевский – это я что на два года за час постарел?
 - Нет, не постарел, просто оказался на два года впереди. Я  к вам  из 1978 года прибыл, и не в возрасте восьмидесяти лет, верно? – ответил Никольский.

Спустя полчаса, трое друзей стояли поодаль аппарата и смотрели, как Серёга Никольский поднимается по трапу. Вот он помахал им рукой и люк захлопнулся.
Раздался уже знакомый Аристарху треск разряда, и воздух прочертила небольшая молния.

На поле остались только Аристарх, поручик и авиатор.

А физик, в кабине Фокера продолжал спать.

Крайние страницы...
     Объяснения ротмистра  Кудасова. Сбор экспедиционеров.

 - Леопольд Эрастович! Как вам это нравится? – слова вырывались  у Кольцова нервно и отрывисто, – катаклизм какой-то случился, едва экипажи на отдых расположились. И что бы это всё значило?
 - Павел Андреевич, успокойтесь, пожалуйста. Думаю, что смогу вам объяснить суть произошедшего – ответил Кудасов.
Он посмотрел на обоих офицеров, словно сам для себя решая, до какой степени откровения он может дойти в своих разъяснениях. Короткая пауза и ротмистр начал говорить.
 - Павел Андреевич, Филипп Теодорович – обратился он к каждому по имени-отчеству, давая тем самым понять, что разговор носит доверительный характер, – пришёл момент истины, если можно так выразиться, в ходе нашей экспедиции. Нам ведь, уже не кажется странным тот способ, при помощи которого мы оказались здесь, в этом подземном мире. Затянувший нас в своё чрево гигантский вулкан, позволил нам попасть в совершенно невероятный с точки зрения обыкновенного человека мир, полный растительной и животной  жизни. Вспомните хотя бы гигантского птеродактиля и приключения  с ним нашего гусара. Этот мир полон персонажей, если это удачное сравнение. Мы встретились с германским дирижаблем, в густом тропическом лесу прапорщик Никольский обнаружил пирамиду, по всем признакам, построенную никем иными, как ацтеками, или майя, как вам будет угодно.
В этом месте объяснения, ротмистр почувствовал, что может зайти очень далеко, и ненароком, затронуть тему временнЫх перемещений, а это делать было ещё рано. Впрочем, без упоминаний о Лесневском и Никольском, как раз временнЫе аномалии и следовало упомянуть.
 - Странности начались ещё в Китеже, но тогда это казалось столь невероятным, что я отнёс случившиеся там перемещения зданий, кои не были удивительными для местных жителей, но ввергли меня в недоумение, за фантасмагорические видения моего разума, и в известность, вас господа,  я не поставил. До получения дополнительных свидетельств аномальности происходящего. 
Постепенно накапливались кое-какие факты и свидетельства. О них докладывали мне ротмистр Лемке и прапорщик Никольский. Всё это складывалось в некую картину, подтверждающую необычность всего, что связано с нашей экспедицией. И, наконец, теперь, после случившегося на месте нашей посадки, можно с большой долей уверенности сказать, что мы оказались в зоне временнОй аномалии. Проще говоря, нас передвинуло во времени на год или чуть больше, вперёд. Мы в будущем, господа. Обратите внимание на выросшие кусты. А при посадке на площадке они нам не помешали, а теперь упираются ветвями в нижние плоскости ИМ. Кроме этого, вы видите, как мне кажется, последствия небольшого землетрясения, в одно из которых и провалилось шасси ИМ-2.
Во время своих объяснений ротмистр внимательно следил за реакцией своих товарищей. За Кижа он не беспокоился, ведь они оба участвовали в ночной посадке воздушных кораблей  в Китеже, когда кто-то, неизвестный, помог им, обозначив посадочными огнями полосу приземления. А вот капитан Кольцов …
 
            - Значит мы в 1918 году – задумчиво сказал Кольцов – и мне пора  в тыл к белым…
Кудасов и Киж, услышав тихие слова капитана, недоуменно посмотрели друг на друга.
 - Куда вам пора, Пётр Андреевич? – уточняюще-вопросительно произнёс ротмистр.
 Кольцов встряхнул головой, словно отгоняя навязчивое видение.
 - Не обращайте внимания, господа, это уже совсем другая история. И всему своё время.

            Обстановку разрядило случившееся следом событие – с окраины аэродрома внезапно послышался постепенно нарастающий звук мотоциклетного мотора, и следом за ним показался мотоциклет с коляской. Трясясь на неровностях площадки, он приближался к стоящим офицерам. Человек, управлявший этим экипажем, помахал издалека левой рукой и уже через несколько секунд, все увидели, что это ротмистр Лемке собственной персоной.
Мотоциклет подъехал к стоявшим и остановился. Аристарх, перекинул ногу через седло и, снимая шлем, спрыгнул с подножки.
 - Что случилось, Аристарх? Что с Ржевским и Тарановым?   - вопрос Кудасова опередил, готовые сорваться с губ Лемке слова приветствия.
 - Всё в порядке, господин ротмистр. Следуют за мной на велосипедах, поэтому слегка и отстали - Аристарх ответил быстро и без запинки.
 - А кто это у тебя в коляске? – продолжил ротмистр.
 - Некто Гейзельберг, Леопольд Эрастович. Подобрал на месте крушения цепеллина.
Кудасов вздрогнул и пристально посмотрел в глаза друга.
  - А где Сергей? – отводя Лемке в сторону, тихо спросил Кудасов.
Аристарх также тихо ответил:
– Разреши доложить отдельно. Обстоятельства изменились. Надо обсудить.
Кудасов обратидся к Кижу, который  стоял у коляски и рассматривал спящего человека в мятом и прожженном местами цивильном костюме:
 - Филипп Теодорович,  попросите Окочурина и Добейко заняться нашим гостем. Разбудить, отвести в палатку, осмотреть, накормить. И организуйте его охрану. А мне нужно переговорить с ротмистром Лемке.
 - Слушаюсь, Леопольд Эрастович. Сделаем.

            Кольцов остался у мотоциклета, а Киж отправился исполнять поручение Кудасова.
Ротмистр и Аристарх вошли в палатку.
 - Ты знаешь, что мы в 1918 году? – были первые слова Лемке, обращённые к Кудасову.
 - Догадываюсь. Уже с полчаса как догадываюсь. Тут у нас произошло нечто – и он рассказал другу о произошедших с ними событиях.
В свою очередь Аристарх достал из кармана реглана блокнот Гейзельберга и протянул его ротмистру.
 - Посмотри на даты – произнёс он – и ещё, я видел Никольского, на странном аппарате. И он прибыл из 1974 года. Он исчез, прыгнув с парашютом с Фоккера, а через два часа появился. И  как оказалось, прошло два года.

Они молчали. Кудасов перелистывал блокнот физика. У обоих было ощущение, что сейчас что-то произойдёт.
И они не ошиблись.

               Лейтенант Никольский…возвращение.

            Аристарх с невольными «воздухоплавателями», я имею в виду Ржевского и Таранова, остались на аэродроме, рядом с пирамидой. Физик продолжал спать в кабине Фоккера, и это было даже неплохо, потому что не надо было ему ничего объяснять, да и притворяться тоже было не надо. Тем более, что гусар и авиатор по-немецки не говорили и создать Гейзельбергу иллюзию пребывания среди своих одному Аристарху было бы трудно.
А я должен был встретиться с ротмистром Кудасовым и вытащить его с товарищами при помощи моего темпорального модуля из «временной ямы» и переместить в 1916 год. А дальше, ну что же, дальше всё было в руках самих экспедиционеров, потому что выбираться из подземного мира им предстояло самостоятельно.
Я помахал товарищам рукой, и закрыл крышку люка. Через минуту, я уже сидел в кресле перед пультом управления модулем. Оставалось набрать дату прибытия, что я  и сделал.  Раздался знакомый гул генераторов, но… внезапно на пульте замигал индикатор аварийного режима, послышался  резкий звук зуммера и загорелся транспарант «Аварийное возвращение»…

…таковы были крайние строки, которые мне удалось восстановить. Чернила расплылись окончательно, и весь дальнейший текст представлял собой большое чернильное пятно. Я пересчитал оставшиеся страницы. Их пять. Прочитать что-либо на них было невозможно.

            Этот текст нельзя принимать на веру. Скорее всего – это выдумка неизвестного мне человека. Но предназначена она была для опубликования. Мне так показалось, когда я прочёл то, что удалось прочесть. Рукопись была сильно повреждена влагой и плесенью. И зубы моего пса тоже оставили свои отметины, когда он нёс свёрток мне. Да, да – это мой пёс и «осчастливил» меня такой необычной находкой, когда я прогуливался вечером с ним около  старых зданий, подготовленных к сносу. Он вдруг убежал в развалины и вернулся с зажатым в пасти свертком. Сверток был толстый, завернут в клеенку и от него исходил запах плесени и…тайны, если она имеет запах, конечно
Я поспешил домой. Мне не терпелось узнать, что находится в свертке. Когда я осторожно разрезал ножницами  клеенку и развернул заскорузлое полотно , на столе передо мной оказались две толстые тетради в одинаковых коленкоровых переплетах. При ближайшем рассмотрении тетради оказалась сшитыми  из нескольких более тонких тетрадок, вместе образующих нечто, похожее на книгу. Книгу в очень неважном состоянии.

            Несколько месяцев я медленно пробирался по полуразмытым страницам, заново переписывая захватившее меня повествование. И вот пришлось остановиться.
            Однако, есть и вторая тетрадь. Она  в лучшем состоянии и я сперва решил начинать с неё, но надпись на первой странице – «Даешь Республике параболоид!» остановила меня. Явно было, что ее содержание относится  к более позднему времени.
               
            Может быть  именно  содержание этой тетради и поможет мне узнать, чем, как и когда закончилась экспедиция в подземный мир.