Соня Джелли - Глава 4

      Приятный бой часов в гостиной разбудил Фрэнка ровно в полдень. Сладко потягиваясь, Фрэнк вдруг вспомнил о злоключениях вчерашнего дня, и невидимая пружина выбросила его из постели. Прежде всего ему хотелось убедиться, что кошмар закончился, но как это сделать Фрэнк не имел представления. Метания по спальне постепенно стали затухать. Еще немного, и Фрэнк сел на край кровати. «Моя убежденность в том, что необходимо думать только о настоящем, и только оно может быть изменено, терпит крах», - с горечью признался себе Фрэнк. – «Я не имею никаких рычагов влияния на это настоящее». С определенной долей безразличия ко всему происходящему он встал и подошел к окну. На улице моросил дождь. «А разве не этого я хотел? Разве я не хотел уединиться? Да, хотел. Но во имя большой цели. Теперь о большой цели лучше попросту забыть, чтобы не травмировать душу». Фрэнк продолжал смотреть в окно. «Это природа оплакивает неудачника Фрэнка Бэйли». Одинокий прохожий под зонтом неспешно брел вдоль улицы, хоть как-то нарушая статичность. Внезапно пришедшая в голову Фрэнка мысль порекомендовала открыть окно, что он и сделал, невзирая на косой дождь, барабанивший по стеклу. Переведя дух от неожиданного холодного душа, Фрэнк окликнул прохожего.
      Излишне говорить, что прохожим оказался Вильям Найтингейл. Фрэнк тоже не очень удивился такому совпадению.
      – Доброе утро, Вильям.
      – Доброе утро. Вы наш новый сосед? Я бы очень хотел с вами познакомиться, но придется дожидаться хорошую погоду.
      – Да, - уклончиво ответил Фрэнк, кляня худую память Вильяма. – Но можно я задам один вопрос прямо сейчас?
      – Разумеется, - выразил готовность Вильям, перекладывая зонт из руки в руку.
      – Который сегодня день? – выпалил Фрэнк без какого-либо вступления.
      Вопреки ожиданиям вопрос не вызвал удивления.
      – Уже девятое число… Да, уже девятое апреля. Как быстро летит время!
      Ужасная гримаса исказила лицо Фрэнка. Было ощущение, что кто-то нанес ему очень сильный удар, и боль вследствие этого удара доставила ему невыносимые страдания. Уже не заботясь, чтобы выглядеть учтивым, Фрэнк захлопнул окно и бросился на кровать. Он стонал и бил кулаками по подушке. Продолжалось это достаточно долго, после чего вконец обессиленный Фрэнк затих и забылся.
      Придя спустя некоторое время в чувство он обнаружил себя по-прежнему лежащим на кровати с широко раскрытыми глазами, взгляд которых был направлен на потолок. Взгляд рассеянно блуждал по потолку, так как его идеальная ровность не позволяла зацепиться за что-либо конкретное.
      «Девятое апреля - все сходится. Девятое июня, девятое мая, а теперь и девятое апреля. Это уже система. В чем ее суть? Девятое июня, девятое мая, девятое апреля… Я уснул девятого июня, а проснулся девятого мая. Я уснул девятого мая, а проснулся девятого апреля. Все предельно ясно – с каждыми сутками время сдвигается на месяц назад! Блестяще! В такое дерьмо мне еще никогда не приходилось вляпываться».
      Фрэнк был очень подавлен, подавлен настолько, что в своих рассуждениях вопреки своим правилам ненароком использовал не вполне литературное слово. Да, ситуация была экстремальная. К тому же редкий человек при подобных обстоятельствах удержался бы от куда более смачной тирады. Что касается Фрэнка, то он, заметив свою оплошность, сильно смутился, и на какое-то время стройный порядок его мыслей нарушился. Чувство голода все же вернуло его к реальности, но Фрэнк оставался лежать неподвижно.
      «К чему набивать утробу? К чему вообще суетиться, если все кончено… Нет, этого не может быть. Эти сказки про машины времени… Ха-ха! Чудес не бывает. А вдруг… вдруг кто-то задался целью меня разыграть. Я кому-то перешел дорогу! И мне мстят».
      В силу отсутствия иных вариантов эта мысль была достаточно привлекательной, чтобы за нее ухватиться, что Фрэнк и сделал, приняв сидячее положение. Однако эта мысль не была настолько реалистична, чтобы она завладела умом на длительное время. По этой причине Фрэнк вновь откинулся на подушку.
      «Глупо. Роберт, который сказал мне о девятом мае, и Вильям, обрадовавший меня сегодня, не имеют ничего общего. Кроме того, ни тот, ни другой не контролирует газеты, а уж тем более банк. Следовательно, какой-либо заговор невозможен. Да и кому я перешел дорогу? Глупо».
      Желудок в очередной раз напомнил Фрэнку, что негоже испытывать его терпение. Фрэнк нехотя встал и спустился на кухню проведать свои запасы. Запасов по большому счету не было. Пирожное да маленький пакет апельсинового сока должны были хоть как-то приглушить желание есть. «Надо закупить продукты», - подумал Фрэнк и тут же подавился, но не потому, что пирожное было черствым, а потому, что Фрэнк вспомнил, что у него теперь заметные материальные проблемы. Так что еще большой вопрос, когда ему придется в следующий раз есть.
      Фрэнк поднялся в кабинет и включил компьютер. Он почему-то подумал, что проблемы с банком могли закончиться. Фрэнк зашел на сайт банка и ввел свои идентификационные данные. В ответ ему предложили уточнить пароль или открыть счет. Причем говорилось, что если открыть счет через Интернет, можно получить бонус в тридцать фунтов. «Кончено», - прошептал Фрэнк. Медленно передвигаясь по дому, Фрэнк обошел и проверил все места, где по какой-то причине могли оказаться деньги. В основном это были шкафы с одеждой, карманы которой Фрэнк постарался тщательно осмотреть, тумбочки столов и прочие места, где еще могли лежать нераспакованные после переезда свертки. Все, что удалось найти, было вывалено на кухонный стол. Здесь же лежали и монеты, которые помогал собирать с пола доктор Вилтон. Запивая соком последний кусок пирожного, Фрэнк неотрывно смотрел на кучку монет и смятых банкнот, пытаясь оценить размер своего состояния в абсолютном выражении. «Кончено», - в очередной раз прошептал Фрэнк. - «Я смогу продержаться не более недели».
      Так как диагноз был поставлен, а точнее, выявлен прогноз течения болезни, больному оставалось только занять место в постели, что Фрэнк и сделал. «Кончено», - повторил он и, как и прежде, уставился в потолок. – «Но почему я? Чем я хуже других? А что если не только я? Не только я. Да, не только я!» Эта свежая мысль заставила найти под подушкой телефон. Фрэнк решил начать с Роберта Мэлвила.
      – Алло, Роберт! Это Фрэнк, как дела? – как можно более непринужденно начал Фрэнк.
      – Привет, Фрэнк. Мы мчимся с тобой на всех парусах.
      – Просто дух захватывает, - саркастически выдавил Фрэнк.
      – Ха! Мне нравится твоя способность к розыгрышам. Ты умеешь сделать вид, что расстроен, когда дела идут как нельзя лучше. Ха-ха.
      – Да, Роберт. Просто у меня далеко не майское настроение.
      – Ха-ха. Не знаю, что ты имеешь в виду, но ты все равно хорош. Ты, верно, желаешь, чтобы я рассказал о деталях моих последних переговоров?
      – Роберт, ты зришь в корень. Как раз детали меня и интересуют. Помнишь, я вчера звонил тебе и спрашивал о дате?
      – О какой дате? Да ты и не звонил вчера вовсе. Расслабься, иногда полезно выходить из образа.
      Фрэнк помрачнел, дурные предчувствия подступили так близко, что отмахнуться от них было уже невозможно.
      – Эй, Фрэнк, ты куда пропал?
      – Здесь я, здесь. А какой сегодня день, Роберт?
      – Девятое.
      – А месяц?
      – Ох, Фрэнк, я всегда завидовал творческим людям – они имеют возможность не заглядывать в календарь.
      – Хорошо, деловой ты наш, будь добр ответить на мой вопрос. Или тебя что-то сдерживает.
      – Ладно, ладно, не обижайся. Девятое апреля тебя устроит?
      Фрэнк готов был закричать что есть мочи, что нет, не устроит, что это несправедливо, что этого просто не может быть. Вместо этого он спросил Роберта, но уже голосом, который он не смог признать за свой:
      – А вчера?
      – Что вчера?
      – Какой вчера был день?
      – А что, разве могут быть варианты? – в голосе Роберта послышалась плохо скрываемая тревога.
      – Могут, - твердо заявил Фрэнк.
      – Фрэнк, - как можно мягче начал было Роберт.
      – Не надо меня жалеть, мне нужна правда, какой бы страшной она ни была, - голос Фрэнка чуть не сорвался. - Какой вчера был день?
      – Восьмое апреля, - произнес ничего не понимающий Роберт.
      – Значит, я единственная жертва этого кошмара, - прошептал Фрэнк, и слезы произвольно, без чьего-либо принуждения, покинули пределы его глаз.
      – Фрэнк, я чувствую, ты устал. Я тоже устал. Мы живем в сумасшедшем мире. Послушай, если ты стесняешься обратиться к врачу, я попробую устроить это.
      – Спасибо, Роберт. Я в будущем месяце уже был у него.
      Роберту стало страшно. Прежде всего, он не хотел терять такого автора, с Фрэнком у него были связаны определенные планы. Кроме того, Фрэнк был симпатичен ему как личность, и потому Роберт чисто по-человечески испугался за его душевное состояние.
      – Прости, у кого ты был?
      – У психиатра.
      – Или психоаналитика?
      – Какая теперь разница…
      – Ладно, и что он сказал?
      – Говорит, что случай тяжелый, что потребуется длительная реабилитация, и что с меня причитается куча денег в его пользу.
      – Да, дела… А что, если тебе слегка развеяться? Поезжай в Австрию, покатайся на лыжах. Ты говорил, у тебя это неплохо получалось.
      – Роберт, ты не понял еще? Я на нуле. Все, что я получил от издания романа с твоей помощью, превратилось в прах.
      – Ты получил от издания с моей помощью?! Фрэнк, ты отдаешь себе отчет, что я нахожусь в курсе твоих дел? Послушай меня, я вижу, что у тебя срыв. Это плохо, но не смертельно. Я обещаю тебе помочь. Я подумаю, проконсультируюсь и перезвоню тебе завтра. Постарайся не делать резких телодвижений. Идет?
      – Идет…
      «Вот и все. Последней иллюзии как не бывало. Все живут по обычным правилам, а я… Зря я показал свою слабость перед Робертом. Он там будет думать, консультироваться, перезванивать… Это моя проблема, мне ее и решать».
      Фрэнк занял место за рабочим столом в кабинете, достал лист бумаги и стал составлять календарь. От Григорианского его отличало прежде всего то, что каждый месяц состоял всего из одного дня, и текущее число каждого месяца являлось инвариантом и равнялось девяти. К сходству можно было отнести те же двенадцать месяцев, с теми же названиями. Но для удобства исчисления порядок чередования месяцев был изменен на обратный. Чередование же дней недели можно было установить только экспериментально, так, например, Фрэнк обнаружил, что завтра и послезавтра будут воскресеньями. Глядя на Фрэнка, было трудно понять, рад он этому обстоятельству или огорчен.
      Фрэнк еще раз скрупулезно перепроверил свою работу. Все выглядело чрезвычайно логично в своей последовательности. Или последовательно в своей логичности. Только один вопрос поставил автора нового календаря в тупик. На какой период вглубь - понятий «вперед» и «назад» Фрэнк решил избегать – следует составлять календарь? Положим, двенадцать дней по сути означают двенадцать месяцев, то есть год. «Идиотизм. Двенадцать прожитых мною дней будут стоить мне года жизни. Года, вычеркнутого из моей жизни». Фрэнк решил ограничиться тридцатью шестью днями или тремя годами – что, как он уже понял, одно и то же. «А дальше ВРЕМЯ покажет», - уже по-философски заметил Фрэнк.
      Было распечатано несколько экземпляров календаря – один для кабинета, другой для гостиной, третий для спальни и наконец четвертый, который будет лежать в кармане, предназначался для оперативного использования. Фрэнк был вправе гордиться своей работой, ведь подмечать, открывать закономерности в окружающем мире во все времена было уделом людей неординарных, способных по-особому взглянуть на ставшие уже привычными вещи. От удовольствия Фрэнк на какое-то время даже забыл о первопричинах, побудивших его совершить такой прорыв в естествознании. Все рисовалось ему отвлеченно, без какой-либо связи с его собственным положением. Фрэнк был новичком в науке и не догадывался, что очень часто законы природы имеют следствия. Продолжая изучать календарь, он и подумать не мог, на пороге какого нового открытия он находится. Фрэнк всего лишь умножил прожитые им тридцать четыре года на двенадцать, то есть на число месяцев в году. Получилось чуть более четырехсот. Памятуя о том, что в его календаре месяц равен дню, а дни вопреки обыденным представлениям теперь бегут в обратную сторону, он пришел к выводу, что через четыреста дней достигнет младенческого возраста.
      Фрэнк побледнел. «Через год с небольшим я буду лежать в пеленках! А что будет потом? Финиш! Я исчезну с лица земли». Фрэнк выскочил из-за стола в необычайном возбуждении. Несколько шагов по кабинету и возбуждение сменилось на апатию и отрешенность. Подойдя к окну, Фрэнк обнаружил, что день сменился вечером, причем, похоже, уже достаточно давно. Небо очистилось от туч, и луна конкурировала с уличным освещением на равных. Фрэнк как-то особенно посмотрел на луну. «Вечность… Да, это вечность. Она была до меня бестолкового, была при мне бестолковом и, по всей видимости, будет после меня трижды бестолкового».
      Вернувшись за стол, Фрэнк взял чистый лист бумаги и положил его перед собой. Несколько раз он провел по нему ладонями, как бы разглаживая, хотя лист был идеально ровным. Взяв ручку и взглянув еще раз на луну, он написал всего одно слово – «ЗАВЕЩАНИЕ».
      Продолжение не последовало по той причине, что Фрэнк затруднялся перечислить, что и кому он собирается завещать. Ему также не была известна форма документа, и он всерьез опасался, что завещание может быть принято за главу из его нового и, как скажут потомки, неоконченного романа.
      Несостоявшемуся завещанию нашлось место на дне одного из ящиков стола. Там же Фрэнк обнаружил баночку со снотворными таблетками. Высыпав все содержимое в ладонь, Фрэнк отправился на поиски жидкости, опасаясь, что подавится, пытаясь принять эти химикаты вовнутрь. Перед тем как выпить снотворное, Фрэнк зачем-то отключил все телефоны. Поднявшись в спальню, он выпил для храбрости три рюмки водки. Закусывать ему, как известно, было нечем, да и, судя по обстоятельствам, незачем, поэтому до снотворного дело так и не дошло.