Ефим Честняков из Цикла Присягнувшие Музе

Автору можно и нужно написать сюда: alisa.zubkova@inbox.ru


                Ефим Васильевич Честняков
                «Все мои искусства бездоходны…»

В июле 2012 года я поехала на три дня в Кострому, к знакомой. Решилась на посещение местного исторического (и художественного одновременно) музея. Жалко было отрывать себя от купания, но я буквально скомандовала себе: «Надо!» (дело в том, что во время двух моих предыдущих визитов в Кострому, тоже летних, Волга категорически отказывалась выпускать меня из своих ласковых объятий).

Музей предложил мне экспозицию ювелирных изделий местных мастеров, какую-то древнюю утварь уважаемых бояр времён Ивана Грозного, картины из фондов и, в отдельном зале, картины Ефима Честнякова, «нашего», как шепнула кассирша при входе. «Уж не знаю, канонизируют его или нет, но хотели!» - добавила тут же пожилая билетёрша.

Я решила, что «святые» подождут моего следующего визита, картины из фондов – скучно, этого в Москве полно, и пошла смотреть ювелирные изделия и бояр.

Вечером за ужином моя знакомая поинтересовалась, как я провела этот жаркий день.
- Не поверишь – была в вашем музее!
- А что там хорошего сейчас показывают?
- Ювелирка, что-то про бояр, картины как всегда… Да, и какой-то Честняков. Я решила не идти.
- На Честнякова? Не идти? – знакомая медленно положила ложку на стол и отодвинула
от себя недоеденную тарелку. - Честняков – это, пожалуй, единственное, на что тебе следовало сегодня пойти. Иди завтра!

И завтра я пошла! Пешком, через весь город, отложив очередное купание…
 
Ходят пешком на богомолье по святым местам, иконам и мощам поклониться. Я только сейчас понимаю, что не зря пешком пошла (так вышло само по себе! все маршрутки мимо пролетали почему-то)… Картины Честнякова показались мне… иконами. Что-то такое в них глазу открылось, что оторваться было невозможно.

Я больше часа переходила из первого зала во второй и обратно – малюсенькая выставка!– а уйти, отойти совсем от полотен просто не могла. В конце концов я предупредила смотрительницу, что я не сумасшедшая, опасаться за сохранность экспонатов ей не следует, что просто я шокирована живописью Честнякова и уйду не скоро. «Я Вас не тороплю, наслаждайтесь», - вежливо ответила мне дама.

Первое, что поразило меня – ни одной даты и ни одного автографа на картинах. Но всё – Честняков! Какие разные по стилю работы! Неужели один и тот же художник способен так менять свою руку? Вот этот этюд – чистой воды импрессионизм… А это – так похоже на то, что делали мирискуссники… А это – не Фешин ли? Странно! Эти яркие крестьянские сарафаны – Малявин? Пейзажей нет… Портреты, портреты, портреты… «Люлинь и Люлиня» - сцена свидания у маленькой избушки… Парень протягивает девушке горсть красных ягод в раскрытой руке. Девушка застенчиво улыбается, принимая подарок… Лучший деревенский подарок! Это я помнила из своего деревенского десятилетнего жития-бытия в Подмосковье: у нас тоже так ухаживали… Горсть земляники от поклонника радовала деревенских девчонок больше, чем букет цветов. А вот девочка в шляпе – смотрит на зрителя одним глазом, половина лица за краем холста… Какая-то шляпа… не русская! Да и девочка… Где же я могла видеть эту девочку?.. Боже мой! Да ведь именно так я всегда представляла себе андерсоновскую сказочную Герду!

Герда в Костроме? И даже не в Костроме, а в далёкой деревне Шаблово, родине художника, к которой пробраться через леса сто лет назад можно было только в сухие летние дни и в морозы?.. Но это именно Герда!.. И она… совершенно европейская.

Ни одна картина не имела названия. Точнее, названы были все, но реставраторами и музейными работниками, а не самим автором. Он свои работы традиционно не подписывал, не датировал и не давал им имена – это я уже узнала позже, в Москве, когда занялась тщательным изучением наследия Честнякова.

Под несколькими картинами были на небольших стендах тексты. Я тогда ещё не
знала, что Честняков оставил после себя значительное литературное наследие (в своих особенных рукописных книгах). Когда я стала переписывать в свой ежедневник его стихотворение – смотрительница принесла по собственной инициативе мне стул …

Глава 1
                О сохранности полотен

Большинство полотен художника – тёмные и очень тёмные по цветам. Такими их
видят зрители на современных выставках в больших городах. Такими ли они были изначально – я задумалась. Большинству холстов более ста лет. Мне неоднократно приходилось видеть в провинциальных антикварных магазинах и в деревенских домах старые картины, которые были до того черны (именно черны!), что повесить их в жилую комнату для «услады глаза» рискнул бы только самый ярый фанат или … специалист.

Масляная живопись, конечно, не такая капризная по сравнению с акварельной. Я люблю масло за его долговечность, прочность, за его «каменность»… Сто лет для масла – не срок! Но если учесть те физические условия, в которых люди – неспециалисты, любители – хранили картины Честнякова и многих (!) безымянных провинциальных художников прошлых лет, то не приходится удивляться физическим и химическим необратимым изменениям красочного слоя на старых полотнах. К тому же нельзя не учитывать калейдоскоп политических событий в России за последний век – тут уж не до спасения живописи было, особенно в деревнях. Прикрыть небольшой стожок сена около сарайчика «ненужным» холстом на подрамнике – это до сих пор очень по-деревенски.

В моей избушке в три окошка висит значительная по размерам копия пейзажа Поленова «Пруд в Ольшанах», «снабжённая» неизвестным местным умельцем фигурой кавалера с гитарой и дамой (Поленов их не предусматривал).

Этот старый холст, бывший в «диком» виде мешком для хранения и перевозки каких-то колониальных товаров, по моим предположениям (на тыльной стороне я обнаружила арабскую вязь, к расшифровке которой ещё не приступала), служит сейчас прикрытием «несимпатичной» голой стены в неотапливаемой части дома. Холст садистски прибит ржавыми гвоздями к стене, стоически перенося все перепады температур последние семьдесят лет по свидетельству предыдущих хозяев дома… А я, бессовестная, десять лет хожу мимо и каждый раз думаю: «Картину обязательно надо забрать осенью в Москву!» Но как ни странно, мой холст совершенно не потемнел от времени. Вероятно, потому, что он ежедневно «питается» дневным светом, проникающим с терраски. Честнякову, кажется, повезло меньше…

Все (почти все) холсты на выставке прошли через руки реставраторов Москвы.
Сказать: «Прекрасно отреставрировано!» - не могу. Сказать: «Зареставрировано до смерти!» - тоже не могу. Потому что изначальный вариант (истинные цвета) – ни одним профессионалом никогда не документировался. Но в любом случае костромская выставка – это Честняков + реставраторы, «Честняков с примесью».

Глава 2

  Первооткрыватели Честнякова

Я вышла с выставки буквально заболевшая живописью этого художника. На пляж
в тот день я попала с его монографией в сумке, купленной в музейном киоске. Мне хотелось иметь дома в Москве хоть какие-то картины Честнякова перед глазами (иллюстрации – я имею ввиду). А есть ли он в интернете – я тогда не знала.

И меня долго не покидало сомнение: все ли полотна – Честнякова? А вдруг?..

И кто он, этот Честняков?..

Заболела Честняковым!.. Пропала!..

Монография оказалась вполне удовлетворительной по объёму информации, но, как говорил один знакомый пожилой картограф – только в первом приближении. Прочтя
её дважды в первый же день (в Москве было ещё третье и последующие чтения), я поняла, что вопросов у меня возникает с каждым разом всё больше и больше. Книга написана человеком, который в конце шестидесятых годов занимался краеведческими исследованиями в Костромской области. Он – музейный работник, коллекционер, искусствовед (возможно)… Но на роль биографа художника Игнатьев (автор монографии) не претендовал.

Он буквально вытащил на свет полотна Честнякова, привёз их в Кострому и в Москву, реставраторам …Уверена, что он так же однажды заболел Честняковым, но, к сожалению, у этого исследователя не было возможности собрать в те далёкие (уже далёкие!) шестидесятые – семидесятые годы столько информации о художнике, сколько можно найти теперь, когда открывается доступ к новым архивам, когда можно уже о большем говорить вслух. Поэтому на некоторые «белые пятна» в биографии Ефима Васильевича у автора были лишь собственные домыслы и предположения, которые в наши дни он мог бы разрешить, если бы был жив (к сожалению, в 1999 году его не стало; в музее Честнякова в деревне Шаблово рядом с портретом художника висит большой чёрно-белый фотопортрет и его «первооткрывателя», спасибо ему огромное!).

В Москве мне удалось без труда отыскать имя ещё одного человека, «открывавшего» Честнякова. Это Савелий Ямщиков, московский реставратор. Ямщиков написал
прекрасную статью о художнике «Я давно родился на земле» (она есть в свободном доступе в интернете) и участвовал в создании документального фильма о Честнякове «Я пришёл дать вам сказку» (фильм так же доступен, мне понравился очень), но вопрос,который преследовал меня с момента первого прочтения монографии Игнатьева, не отступал:

ПОЧЕМУ РЕПИН? ПОЧЕМУ ЧЕСТНЯКОВ ТАК ДОЛГО ДОБИВАЛСЯ СТАТЬ НАСТОЯЩИМ УЧЕНИКОМ ИМЕННО РЕПИНА? ПИСАЛ ПИСЬМА – РЕПИНУ? ДОБИВАЛСЯ ПОМОЩИ – ОТ РЕПИНА? Репин, Репин, Репин… Ведь в последние годы 19 века, когда Честняков впервые оказался в Петербурге – ради поступления в Академию Художеств (заветная мечта!), в России было много замечательных имён помимо Репина. И на мой взгляд Репин не был лучшим из лучших… Да, он в звании профессора Академии, что весьма престижно. Медали и пенсионерские поездки, чин, государственные награды, пенсия в будущем благодаря высокому общественному статусу профессии (именитые художники – государственные люди по меркам царской России).

Выставки – регулярно. Его портреты хорошо продаются (множество заказов) и он признан публикой… Признан публикой – значит хороший художник (норма тех лет).
А какой сенсацией стали его «Бурлаки»!.. У Репина теперь есть ИМЯ (он стремился сделать себе имя, то есть карьеру, и сделал его)… Он популярен… Модный портретист! Прямо как наш Шилов (я помню, какой фурор произвёл его первый выход на публику в конце восьмидесятых - очереди за билетами!!)…

Репин тиражируется (в журналах и на открытках)!

Репин больше не нуждается в рекламе!

Репин абсолютно обеспечен материально…

Кто не знает Репина?..

Глава 3

Итак, почему же Репин?

На сайте одного антикварного магазина в Подольске я совершенно случайно увидела дореволюционную открытку (открытое письмо) с репродукцией картины Репина
«Проводы новобранца»… Такие почтовые карточки выпускались значительными тиражами и путешествовали по всей России. Я подумала: а не с этой ли репродукции началось знакомство Честякова с творчеством Репина? Ведь нигде (!) Ефим не мог видеть собственными глазами его подлинных полотен. Не мог физически! И в Петербург Ефим ехал не знакомиться с произведениями Репина, а УЖЕ к нему, с рекомендательным письмом (от кого именно – не смогла пока выяснить). Более того, КТО-ТО (из Костромы или Кинешмы, или Кологрива) уже пересылал некоторые рисунки молодого Ефима Честнякова Репину в Петербург. Не важно – кто! Важно, что Честняков по каким-то причинам избрал своим «кумиром» именно Репина. Больше никого не знал? Больше никто ему не нравился? Не было доступа к работам других состоявшихся художников?

Или всё дело в сюжете той самой открытки («Проводы новобранца»)? В ТЕМЕ? Один из самых болезненных вопросов для крестьян – рекруты. Вырывают из семьи здоровые молодые рабочие руки так необходимые в хозяйстве! А Честняков – крестьянин, сын и внук крестьянина, рождённый всего через десять лет после отмены крепостного права… Наблюдавший не раз подобные невесёлые проводы в родной деревне… Он был единственным сыном в семье…Через много лет, вернувшись из Петербурга в родную
деревню, Ефим привозит с собой фотоаппарат (первый и единственный на деревне в те годы), чтобы фотографировать своих ЛЮБИМЫХ односельчан, их лица, сцены их повседневной жизни. Среди этих старинных снимков тоже есть сцена проводов новобранца: с одной стороны парня держит под руку пожилая мать в чёрном платке, с другой – молодая невеста или сестра … Год снимка не известен.

«Бурлаки» тоже тиражировались на почтовых открытках. Их Ефим тоже мог видеть. И тема здесь – та же: тяжелейшее бесправное положение низшего сословия в России, тема социального неравенства. Тот бич, который всю жизнь Ефим ощущал и будет ощущать на себе как типичный представитель этого сословия. Даже ещё больнее,чем его односельчане – Ефим образован и предельно начитан. Но об этом – позже.

Итак, Репин, модный портретист, певец угнетённых…

Эх, знал бы Ефим, что ОН, Честняков, УЖЕ выше и больше Репина! Что не нужен ему Репин!.. Что есть другие образовательные учреждения, другие города в России, другие преподаватели! Но главное, что патриотизм Репина и его любовь к народу – ПУСТЫЕ СЛОВА.

Нет. Нужен именно Репин. Нужен Петербург. Как высшее достижение.

Может быть, это был выбор не самого Честнякова? Может быть, кто-то из его городских знакомых (в Костроме, Кинешме, Кологриве) знал Репина? Возможно, не лично, а через «третьи руки»… И это оказалась единственная  «лазейка» в Академию Живописи в Петербурге …Единственный путь к мечте … Кто-то искренне хотел помочь бедному деревенскому юноше ПРОБИТЬСЯ …

Глава 4

                Начало долгого пути к Высокой Живописи

Рисовал Честняков с детства. Рисовал урывками – когда старшим не нужна была его помощь по хозяйству, когда удавалось раздобыть хоть какую-то бумагу и несколько
карандашей. И всё это при лучине, в углу бревенчатой избы …

Честняков сбежал из дома. Сбежал мальчишкой – хотел учиться, хотел добиться
чего-то большего, чем стать хорошим пахарем, как его отец и дед. «Добром» семья его не отпускала: его рабочие руки (в будущем) необходимы были в родной деревне как воздух. Конечно, он об этом знал, но тяга к знаниям …

Сначала было село Крутец с его трёхлетней земской школой.

После, до 1889 года, уездное училище в городе Кологриве. Здесь впервые Ефим
увидел настоящего Художника – пожилого Ивана Перфильева, преподававшего уроки рисования. Это не был какой-то «спецкурс», нет. Просто обычный минимум, урок ИЗО.
Перфильев имел отличное художественное образование – Петербургская Академия Художеств. Кстати, известный акварелист Ладыженский (его имя носит теперь кологривский музей) – ученик Перфильева. Мог ли Перфильев как-то быть связан с Репиным – у меня нет сведений. Но интересно, что Ладыженский начал свой путь Художника тоже с Академии живописи в Петербурге. (Он был старше Честнякова на 19 лет. Пересекаться Ладыженский с Честняковым нигде не могли. Ладыженский жил в Петербурге в крайней бедности во времена своего студенчества. Удалось ему выжить и осуществить свою мечту только благодаря своим исключительным способностям и трудолюбию).

1889 год. Ефиму 15 лет. Он поступает в Учительскую семинарию в селе Новом. Это подобие современного педагогического колледжа, где в течении четырёх лет готовят учителей младших классов: помимо прохождения основных дисциплин – алгебра, русский, литература, география и т.д. – на втором году обучения студенты знакомятся со специальными дисциплинами (возрастная психология, педагогика, методика преподавания различных школьных предметов). В таких колледжах обязательно присутствуют уроки иностранного языка (более или менее углублённые). Современные педагогические колледжи не только ДАЮТ ПРАВО ПОСТУПЛЕНИЯ В ВУЗ, но и являются как-бы желательной ступенью между школой и институтом; институты заинтересованы в выпускниках колледжей, ведь это молодые люди, которые УЖЕ «одной ногой в профессии».

После окончания колледжа студент устраивается на работу в школу по своему выбору или поступает в институт сразу на третий курс, где продолжит своё обучение. Многие вузы принимают таких студентов без экзаменов – только по собеседованию. Закончивший вуз молодой специалист может рассчитывать на более солидную зарплату, чем выпускник колледжа, не пожелавший поступить в вуз. НО это современное положение училищ. А вот что было во времена Честнякова (до 1917 года).

«…Преобладающим типом заведений по подготовке преподавателей МЛАДШИХ КЛАССОВ – наиболее востребованных всегда в России – стали учительские семинарии. Согласно положению 1870 года они имели целью… доставить педагогическое образование молодым людям всех сословий, православного вероисповедания, желающим посвятить себя учительской деятельности в начальных училищах. Семинарии в основном комплектовались из детей зажиточных крестьян, сельского духовенства и чиновников. Воспитанники жили в специальных интернатах. Принимали людей не моложе 16 лет. В начале срок обучения составлял три года, потом был увеличен до четырёх и даже до пяти лет в отдельных заведениях. Однако семинарии НЕ ДАВАЛИ ПРАВА ПОСТУПЛЕНИЯ В ВУЗ (!). Главное внимание в семинариях уделяли не общеобразовательным предметам,а «технике учительского ремесла» (методике). Студентам преподавали закон Божий, педагогику, геометрию, землемерие, русский и церковно-славянский языки, русскую историю, географию, чистописание, пение и ремесло. Выпускники учительских семинарий обязаны были отработать в школе не менее шести лет (!), преподавая два-три предмета одновременно.»

Я думаю, что обучение в семинарии было бесплатным (возможно, был небольшой вступительный взнос от родителей), потому что существовало обязательное распределение после окончания семинарии. Государство тебя обучало – изволь отработать затраченные на тебя средства. Стипендия и бесплатные обеды – были (как и в современных колледжах). Могу предположить так же, что существовала и отсрочка от прохождения военной службы: 16 лет абитуриенту + 4 года обучения + 6 лет службы по распределению = 26-27 лет учителю «на выходе». Призывали ли в этом возрасте? Не знаю. Не думаю, чтобы Ефим за этим  убегал из родной деревни … Педагогическая жила присутствовала в нём изначально и до последних дней его жизни (переманивая его периодически у Музы) … Но в итоге резон поступать в учительские семинарии – был. Не надо забывать, что молодой человек становился госслужащим с гарантированным куском хлеба (ну и репетиторствовать ему никто не запрещал).

Жаль только, что иностранных языков не было… Ефим не владел ни одним. Это
была привилегия гимназистов и лицеистов ...

О семинарии у Честнякова остались тяжёлые воспоминания, но других вариантов у Ефима не было: более-менее солидные образовательные заведения (гимназии, лицеи, реальные училища) были тогда платными. Вносить плату родители Ефима не могли. Они примирились с дерзким поступком сына, но они – крестьяне далёкой деревни Шаблово…

КРЕСТЬЯНЕ!

Рисованием в семинарии Ефим занимается самостоятельно – его здесь не преподают.

Как бы там ни было – в 1894 году в возрасте 20 лет Честняков со званием народного учителя по существующим правилам распределения направляется государством в село
Здемидово Костромской губернии, где он отрабатывает один учебный год. В 1895 его переводят в Кострому в приют для малолетних преступников. Ещё через год, в 1896 он становится учителем села Углец Кинешемского уезда. Почему такая частая смена школ – не известно. Просился ли сам на новое место или у местных комитетов образования были такие правила – сведений нет. Но все эти годы Ефим самым активным образом занимается самообразованием: книги, книги и ещё раз книги по всем возможным отраслям общественных знаний. «В это время искусство волнует меня несколько менее, чем общественные и естественные науки», - фиксировал он в своих удивительных рукописных книгах бисерным бегущим почерком. Рисование Ефим не бросает – акварель, масло ему теперь доступны, он – на государственном жаловании. Родителям (и двум сёстрам) посылает в деревню денег сколько может.

Его педагогическая деятельность продолжается в селе Углец (где он и проживает
соответственно) три года. Помимо книг и рисования в сферу интересов Ефима входит теперь ещё и театр. Недалеко от Углеца – фабричный город Кинешма, куда Ефим периодически наведывается в библиотеку (или библиотеки). Любительские театральные кружки при фабриках в те времена были явлением, распространённым во всех уголках России. Честняков присутствует на спектаклях (впервые видя сцену!), участвует в любительских постановках сам …

Как, я думаю, должно было всё это поразить молодого человека! Кре-стья-ни-на!

В 1898 году в Кинешме были на гастролях знаменитые Садовские. Хочется предположить, что Честняков не прошёл мимо… Даже если и не смог видеть игру собственными глазами (хватило ли денег на билет?), то знал наверняка об этом событии из газет. И это могло породить особые мысли в его голове, дать толчок к его дальнейшей эволюции, к желанию «цивилизоваться» (выражение Марии Тенишевой).

Любительскими театральными постановками «грешил» и Перфильев в Кологриве, объединяя более-менее интеллигентных горожан, но… масштабы там были не те!

Глава 5

Первый штурм Академии

1899 год. Роковой в определённом смысле для Честнякова . Почему? Он решается
на первый штурм Академии живописи Петербурга. С этого года начинается его «хождение по Репину». Едет Ефим не с пустыми руками. У него имеется рекомендательное письмо к Репину от каких-то состоятельных друзей из Кинешмы. Свою учительскую карьеру он полностью оставляет (хотя, естественно, по призванию он – УЧИТЕЛЬ и всегда им будет). Отработал ли он положенные шесть лет после окончания семинарии – не уверена. Деньги на поездку? Видимо, частично скопил сам, остальное восполнят вскоре Разорёновы, местные фабриканты и меценаты, которые будут несколько лет подряд содержать Честнякова, оплачивая ему учёбу в Петербурге. Денег будет немного, но достаточно для того, чтобы Ефим смог посылать ещё что-то семье в деревню. Честняков будет в дальнейшем не единственным их подопечным: у Разорёновых (Кинешма) и, уверена, не у них единственных, существовала практика «поддержания молодых талатов», не обременительная для фабричной казны. Возможно, подобное меценатство было удобно фабрикантам (я о налогах) или подобные жесты происходили от чистого сердца, всё-таки среди них было значительное количество образованных людей, готовых служить на благо Отечества … Времена были другие!
 
По договору деньги Ефиму высылались помесячно.

Ефиму 25 лет. У него есть более-менее «хлебная» профессия … Некая гарантия
безбедного существования… Но…мало ему! Хочется дерзнуть ещё разок – на сей раз в северную столицу!

В северной столице – «тулупы передвижников в натуральную величину», дягилевский «Мир Искусства», издаваемый на деньги Мамонтова и Тенишевой, модерн (полным ходом!), мода на всё народное, Малютин, стилизация предметов обихода  «под Древнюю Русь», прикладное искусство в творчестве ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ художников… Народные (крестьянские) эстетические представления и верования – всем резко стали интересны и востребованы!.. Это теперь новая мода, диктуемая из САЛОНОВ. Честняков позднее увидит эту фальшь, сбежит из Петербурга и будет счастлив вне большого города, вне его пагубной культуры, но пока … Тенишева! Рисовальная школа княгини Тенишевой на Галёрной улице в части её собственной большой квартиры, потому что в Академию его, простосердечного деревенского юношу, НЕ ПРИНИМАЮТ. Письмо к Репину не помогло! У Честнякова не оказалось необходимого образовательного ценза для поступления туда: свидетельство об окончании учительской семинарии НЕ ДАВАЛО ПРАВО НА ПОСТУПЛЕНИЕ В АКАДЕМИЮ (!). Тупик.

Глава 6

Основная преграда

Об этот ценз «спотыкались» очень многие талантливые молодые люди. Васнецов в 1893 году выступил с обращением к руководству Академии (где ему была предложена должность руководителя мастерской религиозной живописи) об отмене этого проклятого ценза. Несчастье отвергнутых абитуриентов заключалось в том, у них не было документа об окончании среднего (между школой и вузом) учебного заведения, где обязательно преподавалось бы рисование УГЛУБЛЁННО.

Выдержка из Правил поступления в Академию от 1890 года:

«В число учеников Академии принимаются молодые люди, окончившие курс наук во всех средне-учебных заведениях, а также в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, в Одесской рисовальной школе и в Варшавском рисовальном классе …
Не имеющие аттестатов, необходимых для поступления в число учеников Академии могут просить о поступлении в число вольнослушателей. Правлению Академии предоставляется ограничивать приём вольнослушателей, в случае недостатка свободных мест в классах… Приём вольнослушателей производится один раз в году, в АВГУСТЕ месяце, и потому желающие поступить обязаны подать о том в Правление Академии, не позже 1-ого Августа, прошение, на простой бумаге, с обозначением отрасли искусства, которую намерены изучать… Желающие поступить в вольнослушатели обязаны, в назначенный день и час, явиться для выполнения в классах Академии рисунка с гипсовой головы… К прошению должны быть приложены: паспорт, св-во о приписке к призывному участку, метрическое св-во о рождении, св-во от полиции о благонадёжности…»
 
Соответствующего аттестата у Ефима не было! В рисунке и живописи до этого момента он рос только самостоятельно.

Подобного документа не было и у Филиппа Малявина, которого удачно «откопал» в оренбургской иконописной мастерской скульптор Беклемишев. У Малявина не оказалось никакого образования (он был выходцем из бедной крестьянской семьи). Однако с 1892 года он прочно обосновался в Петербурге в качестве вольнослушателя при пресловутой Академии, даже с небольшой стипендией, а с 1897 года – учеником в именной мастерской… Репина при Академии – за особые способности. А в 1906 году в
возрасте 37 лет Малявина избрали академиком Академии художеств, хотя общего образования он так и не получил.

Честняков был просто блестяще образован по сравнению с Малявиным!

Васнецов произнёс замечательные слова, настаивая на отмене ценза: «… Либо
Искусство, либо наука… Надо жертвовать научным образованием в пользу Искусства,
так как большинство талантливых русских юношей происходят из среды незажиточной
и из простых классов. Некоторые из них ЕДВА МОГУТ ДОСТИГНУТЬ ВОЗМОЖНОСТИ ПРОБРАТЬСЯ В ПЕТЕРБУРГ и мало кто из них имеет средства на родине получить
образование ПО НЕДОСТАТКУ СРЕДСТВ и по страстному стремлению заниматься исключительно искусством … Но художественные требования к работам абитуриентов следует повысить…» Как жаль, что Честняков не мог тогда знать об этом высказывании Васнецова! Это знание его не спасло бы, но, может быть, хоть сердце его порадовалось бы за то, что есть хорошие люди, которые понимают и сочувствуют, и борются за права… отвергнутых!

В итоге ценз не отменили, а лишь ослабили: отныне если у конкурсанта не было
соответствующего документа, то он мог поступить для начала в Высшее художественное училище живописи, созданное ПРИ Академии. Некие подготовительные курсы…

У меня такое подозрение, что этот этап был платным, а возможно – весьма платным!
Твоё сословие при этом было не важно.

Глава 7

                От ворот – поворот

Итак, к себе в ученики Репин Честнякова не взял – не захотел или не имел права
(в последнем – сомневаюсь, потому что на тот момент Репин уже был Репиным и мог пригласить Честнякова к себе в мастерскую). После традиционного просмотра его работ Ефиму разрешили заниматься в скульптурном музее Академии. Это даже не положение вольнослушателя! Честняков не согласился. Возможно, он рассчитывал на некую стипендию… Возможно, ему нужен был Репин и … точка!

Или причина банальна до крайности: Ефим приехал к дверям Академии в декабре,
а заявления о поступлении принимались в августе. Он ОПОЗДАЛ! И возможно, предложив Честнякову заниматься в музее при Академии, руководство академии как-бы пошло ему навстречу, «подталкивая» к поступлению в следующем учебном году, в следующем августе…

Вернёмся к Ладыженскому: он тоже штурмовал Академию неудачно. Его не приняли. Вероятно, из-за того же ценза (Ладыженский изначально не был так же беден как Честняков, но отец лишил его всяческих средств к существованию, НАКАЗАВ за то,
что непокорный сын избрал путь художника, отступив от семейных правил). Но ему
предложили место вольноприходящего при Академии. Ладыженский отходил в качестве вольнослушателя 1 учебный год, после чего обратился к руководству Академии с завлением: «Вольнослушателем быть не могу, потому что не имею средств внести плату за годовое обучение. Разрешите держать экзамены на поступление в ученики». Не такая же ситуация была у Честнякова? Студенту полагается стипендия, на которую хоть как-то можно прожить. Вольнослушатель, видимо, платит в кассу учебного заведения САМ. Разорёновы могли оплатить Честнякову комнату в Петербурге, хлеб, минимум одежды, но не сам процесс обучения. Тем более, что необходима была значительная сумма единовременно. А ведь они по договору высылали деньги Ефиму каждый месяц, помните? Это моё мнение.

Ладыженский успешно сдал вступительный экзамен (рисунок с гипсовой головы)
и прошёл в ученики. Кстати говоря, был он целый год «вольноприходящим по архитектуре» (1870-1871). Отец Ладыженского желал, чтобы сын продолжил в будущем семейную торговлю…

А вот прошение Николая Рериха (1893 год): «Желая поступить вольнослушателем Императорской Академии Художеств по отделу живописи, имею честь покорнейше
просить принять меня вольнослушателем по отделу живописи. При сём прилагаю копии:
с метрического свидетельства, со свидетельства о приписке к призывному участку, с аттестата зрелости об окончании мною курса наук в гимназии, с формулярного списка о службе отца моего.»

Рерих не имел права СРАЗУ поступить в Академию, потому что аттестата, СООТВЕТСТВУЮЩЕГО у него не было (хотя, по-моему, странно: он же гимназию окончил).

Куинджи, руководивший в Академии пейзажным классом, поступил в Академию
с третьей попытки.

Верещагин – не смог пройти сразу.

Голубкина – то же.

У Рериха ситуация была более благополучная: он поступил с первой попытки
(в вольнослушатели!), но для этого он с репетитором (или старшим товарищем, Кудриным И .И. – не так важно)  целое лето ходил в Скульптурный музей при Академии – рисовать гипсы. Перерисовали все! «Не увлекайтесь тушёвкой, - учит Кудрин, - главное, покажите как строите!» (из Дневников Рериха). В этом музее висело так же большое количество работ Брюллова, Сурикова, Врубеля, то есть признанных художников (музей в музее) – в назидание начинающим. И вот именно сюда отправили Честнякова после просмотра его домашних работ в декабре…

Я долго пыталась разобраться в истинных причинах НЕПОСТУПЛЕНИЯ Ефима в
Академию. Диплом семинарии не позволил – да. Отсутствие средств для положения
вольноприходящего – да. Но решающим фактом МОГЛО быть вот что: Честняков был
слаб ТЕХНИЧЕСКИ в рисунке на вступительном экзамене (1902 год). Рерих на таком
же экзамене (1893 год) рисовал 3 часа гипсовую голову Антиноя. Это сложно! Но Рерих знал заранее, что от него требуется. Честняков же до сих пор - как ни крути! – никакой подготовки профессиональной не имел. А любая гипсовая голова для любителя – просто неосуществима … Поэтому его и отправили рисовать гипсовую Грецию в музей: без скульптурной подготовки не мыслилось полноценное профессиональное обучение художника. Гипс – это необходимые азы, до сих пор.

Но Честняков на музей не согласился. Может быть, здесь какие-то особенности
характера дали о себе знать?

Самолюбие?

Страх не справиться с новым экзаменом?

Остаётся только гадать …

А может быть, профессора в приёмной комиссии сочли, что у Ефима Честнякова
в принципе нет особых способностей к рисованию? Подобных случаев в истории полно: не разглядели, не поняли, не услышали…

Или Ефим не вполне осознавал, что до его мечты – Репина – ещё годы и годы учёбы? Репин – жанрист, у него своя мастерская, но для того, чтобы к нему попасть нужны
годы рутины (те же гипсы в головном и фигурных классах)… И многих, кстати, отчисляли из Академии за неуспеваемость, потому что ТРУДНО учиться!

Репин и … точка?


Глава 8

         Княгиня Мария Тенишева

Тенишева и … точка! Ефим попал в её школу. Какие-то знакомые порекомендовали. Княгиня Мария Тенишева, будучи замужем за князем Тенишевым, в средствах совершенно не нуждалась. Помещение школы было частью ЕЁ квартиры… Брала ли она
деньги со своих учеников – не знаю. Но знаю, что чаем (с булками!) она их поила совершенно бесплатно в небольшой комнатке по соседству с мастерской. Возможно, что плата за обучение была приемлемой для меценатов Честнякова и вносил он её помесячно, сокращая расходы на личные нужды.

Поступает туда Ефим в январе 1900 года (после ОПОЗДАНИЯ в Академию).

А теперь главное: занятия в тенишевской школе вёл Илья Ефимович Репин, её единственный педагог (помощники – не в счёт). Он появлялся там не каждое занятие, а по «свободному графику» - посмотреть и поправить работы учеников. Школа задумывалась Тенишевой не как клуб по интересам, а как некие подготовительные курсы для поступления в Академию (или Училище при ней).

У Тенишевой и Репина были свои отношения… Сложные! Тенишева не любила Репина, хотя никогда ни разу ни пошла с ним на открытый конфликт. Тенишева не любила Репина и как человека, и как… модного портретиста. Она несколько раз позировала ему – по настойчивой просьбе самого художника, платя каждый раз за готовые портреты огромные (и это даже для Тенишевых!) деньги, теряя при этом долгие часы в его или в своей мастерской. Единственный свой портрет, которым она была удовлетворена – это был… небольшой этюд, где Репин изобразил Тенишеву у мольберта спиной к зрителю! Прошу не забывать, что княгиня Тенишева не смотря на деньги мужа и его общественное положение (а значит, и своё) не была никогда амбициозной высокомерной особой.
 
Тенишева – образованный творческий человек с хорошим вкусом, ненавидящий мещанство. Певица, художник, эмальер с мировым именем, создатель и идейный руководитель сельскохозяйственной школы для крестьянских детей в своём имении под Смоленском (с 1893 года), организовавший первый этнографический музей в России, выросший из её личной коллекции предметов народного быта… В Талашкино (имение Тенишевых) она единолично организовала второе подмосковное Абрамцево, хотя совершенно не стремилась подражать ему (и не подражала), продавая все кустарные изделия в магазине «Родник» в Москве в Столешникове переулке; магазин был тоже организован ею.

И при этом Тенишева повторяла всю жизнь: «Как же тяжело организовать в России хоть что-то, если ты – женщина!..» И вот ЭТА - Женщина - Репина -не - любила, посвятив ему в своей книге мемуаров отдельную главу совсем не лестного содержания.

И вела себя Тенишева с Репиным как с равным по положению.

Честняков же – слепо преклонялся. Вынужден был!

И до сих пор в России ПРИНЯТО почитать Репина как гения.

В своих мемуарах Мария Тенишева показывает другого Репина. Не гения, оказывается. И я всё больше и больше убеждаюсь в прискорбной версии: Репин, модный портретист, НЕ ЗАХОТЕЛ ВОЗИТЬСЯ с Честняковым ...

Сама же Тенишева могла не знать Честнякова лично, хотя она неоднократно участвовала в чаепитиях в своей Школе и однажды даже организовала рождественскую ёлку для «своих взрослых детей». Честняков же просто НЕ ЗНАЛ, что Тенишева может разрешить его проблемы материального характера, что можно к ней обратиться… Он всегда помнил, что он пришёл из деревни, а она, вероятно, всегда могла быть для бедного юноши только барыней, богачкой … Гордость ему не позволила просить? Возможно. Но ещё и непрактичность провинциала в Петербурге. «Форм народного интереса в Петербурге нет. Одни салоны… Чьи ноги в лаптях, того туда не пустят… Кто одет в домашний тулуп и не золочён – до свидания…» - писал он позже в дневниках.

Честняков – сын бесправного племени. Со временем он поймёт, что Петербург его
не принимает. И это следствие его социального положения. Он – мужик.

«Идут на хлеб четвертаки,
  И на трамваи пятаки, 
  От шляпы старой до сапог
  Стоишь, одеждою убог…» (строки из его поэмы «Приехал к невским берегам»)

Глава 9

          Репин и Тенишева: трудности перевода
(отрывки из мемуаров Тенишевой)

Школа Тенишевой закончила своё существование примерно в 1902 году (она функционировала с 1894 года – именно в этот год её «взял» Репин) не потому, что княгиня к ней охладела, как предполагает Игнатьев, и занялась другими проектами. А потому, что Тенишева больше не захотела иметь никаких дел с Репиным – после очередного неудачного портрета она совершенно разочаровалась в нём как в художнике. Помимо этого, он в ответственный момент при организации выпуска «Мир Искусства» не предоставил ей обещанные работы, чем поставил Тенишеву в затруднительное положение. И это учитывая тот факт, что Тенишева ЕМУ ПЛАТИЛА… Вот некоторые цитаты из её книги воспоминаний.

«…До смерти надоело мне позировать Репину. Писал он и рисовал меня чуть ли не
шесть или семь раз, мучил без конца, а портреты выходили один хуже другого… Кроме того наскучили мне эти репинские неискренность и льстивость, наскучила эта манера как-то хитренько подмазываться к заказу, причём он вначале всегда делал вид, что ему только вас и хочется написать: «Вот так… Как хорошо… Какая красивая поза…» Потом я сделалась «богиней», «Юноной», а там, глядишь, приходится платить тысячи и тысячи, а с «богини» написан не образ, а грубая карикатура … Потом портрет любезно мне предоставляется взамен пяти тысяч рублей…»

«…Как всегда портрет во весь рост Репина устрашал и почему-то ноги на женских
портретах у него никогда не были дописаны… На моём последнем портрете во весь рост мало того, что отсутствовали ноги, но и рука оказалась сломанною, точно приставленною. Репин два раза присылал мне этот портрет, и я два раза его отсылала…»

«…Раз Репин приехал к нам в деревню погостить, и тут случилась для моей подруги большая неприятность: он задумал написать её портрет. Конечно, как и всегда, при
этом был пущен в ход известный «репертуарчик». Начались намёки, как хорошо было бы именно её написать: он отходил, подходил к ней на кругленьких ножках, причём сам делался маленький-маленький, щурился и, закатывая глаза, говорил: «Ах… Да… Как хорошо…». Что это он так, из дружбы и желания сделать мне удовольствие, хочет оставить «память» о своём пребывании…Уезжая, Репин, должно быть, забыл, что он хотел оставить «память о своём пребывании» у меня, и за эту «память» я опять уплатила ему тысячи…».

«…Вообще мне много пришлось поспорить с Репиным. Недостаток вкуса, поражающий у художника, отсутствие всякого инстинкта красоты приводили меня в полное недоумение. В его мастерской и в доме – ни вещицы изящной или старинной, всё было холодно, плоско, дёшево и грязновато… Много рассказывали мне о Репине и ученики его, и люди, имевшие с ним дело, во многом упрекая и осуждая его как человека. НО ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ РЕПИНА НЕ ИНТЕРЕСУЕТ МЕНЯ. Однако кому дано много, с того много и взыщется. ОБЩЕСТВО НАЛОЖИЛО НА НЕГО ВЕНЕЦ СЛАВЫ, и невольно хочется понять, каким образом он дошёл до неё. Не тем ли, что усердно угождал, подмазывался к ТОЛПЕ? Не стараясь руководить ею, законодательствовать, - что было бы симпатичнее, а главное ДОСТОЙНЕЕ великого художника, - он гнался за лёгким успехом, пустившись, например, по пути дешёвого, льстивого иллюстратора Льва Толстого, постоянно изображая его то с плугом, то за другими работами, то босиком – Толстой под всеми соусами… Публика побежала смотреть на всё это не как на художественное произведение, а как на новинку, курьёз… Художественного в этих картинках не
было решительно ничего. Таким образом Репин долго питался Толстым… Как же тут не
цепляться за такого кормильца?.. Репин постоянно гоняется за человеком «злобы дня», и в этом постоянно чувствуется личная реклама, что-то деланное, несимпатичное. Просто типичное лицо или интересная физиономия неизвестного человека не остановят его внимания, ему нужен ярлык …»

«…Напускной либерализм Репина не помешал ему, однако, примазаться к выгодному правительственному заказу – картине заседания Государственного совета… Ни звёзды, ни ленты через плечо, по-видимому, не претили ему в эту минуту, когда он имел дело с ними… Конечно, Репин всегда чихает, когда чихает Толстой, но когда запахло выгодой, он вовремя спрятал свои убеждения…»

« …Слава, приобретённая Репиным, - преувеличенная или нет, это покажет будущее – всё же сделала то, что К НЕМУ ВАЛИЛА МОЛОДЁЖЬ УЧИТЬСЯ СО ВСЕХ КОНЦОВ РОССИИ. Однажды он предложил мне устроить в моей мастерской в Петербурге студию для подготовки молодых людей к высшему художественному образованию. Конечно, я откликнулась с радостью на это предложение, потому что в Петербурге до той поры не существовало никаких классов для перехода из рисовальных школ в Академию художеств… Студия наша сразу завоевала себе почётное место. Желающих поступить в так называемую «тенишевскую школу» было в десятки раз больше, чем позволяло помещение. В нём могли работать при двух натурщиках от пятидесяти до шестидесяти человек. В начале учебного года места брались положительно с боя, иногда даже происходили очень тяжёлые сцены отчаяния, когда Репин, после пробных занятий, отстранял того или другого ученика, не находя в нём достаточно данных. Горе этих молодых людей глубоко трогало меня …»

«…А вот и причина, почему я подвергалась стольким неудачным портретам Репина – портреты были предлогом заинтересовать меня, ЗАКУПИТЬ ЕГО КАК ПОПУЛЯРНОГО  РУКОВОДИТЕЛЯ… Я старалась поддерживать наши, кажущиеся добрыми, отношения с Репиным только ради студии, которая, благодаря портретам, процветала и дала блестящие результаты. Это была жертва для идеи… Студия просуществовала восемь или девять лет и была закрыта исключительно по капризу Репина, не пожелавшего больше ею заниматься, вероятно, потому, что интересы, которые он преследовал, не увенчались ожидаемым успехом… Репин остался Репиным…»

«…В то время в моих мастерских уже делались весьма интересные вещи, и я решила приготовить для парижской выставки группу балалаек прекрасной работы, с деками, расписанными Врубелем, Коровиным, Давыдовой, Малютиным, Головиным и две – мною. Балалайки эти составляли целый оркестр.  Все упомянутые художники единодушно отозвались на моё предложение расписать балалайки, и даже Репин, узнав об этом, выразил тоже желание участвовать. Когда же подошёл срок, он прислал их мне
не расписанными, сказав одному моему знакомому, что я, вероятно, с ума сошла, вообразив, что он станет чем-либо подобным заниматься… Видя моё отчаяние, Врубель
любезно вызвался расписать ещё две балалайки и переслать их мне в Париж… Репин и
тут оказался верен себе. Выходка его меня не рассердила и не удивила, да к тому же всё вышло к лучшему, потому что Врубель дал мне вместо двух четыре балалайки, великолепно расписанные со свойственным только ему колоритом и поражающей фантазией. Я была удовлетворена и награждена – они теперь составляют большую редкость. Сомневаюсь, чтобы Репин мог что-либо подобное сделать…»

ВОТ ТАКОЙ РЕПИН У ТЕНИШЕВОЙ…

Мне кажется, что после всех вышеописанных особенностей репинского характера,
ему просто НЕ МОГЛО быть никакого дела до деревенского юноши Ефима… Случайная
похвала в тенишевской мастерской, тщательно записанная Честняковым, - не более.

Глава 10

         Второй штурм Академии

Честняков ходил к Тенишевой 2 учебных года – с 1900 по 1902. Лето он проводил
вне Петербурга. Существовал он на деньги Разорёновых и за счёт продажи в Кинешме
КОПИЙ полотен, которые он выполнял в Эрмитаже и посылал (или привозил) в Кинешму на специальные лотереи. Продажи своих собственных произведений были у Ефима
единичными. И тоже – в Кинешме, путём лотереи (так было принято – лотереи в пользу бедных, больных, в пользу различных приютов…).

Забегая вперёд отмечу, что свои картины он считал непродажными. И это в то
время, когда размеры продаж художника являлись показателем его признанности, его
успешности! Честняков, конечно же, заранее не вписывался в петербургское общество.

В эти годы Честняков подражает мирискуссникам в их стиле: его особенные герои- Марко и принцесса Грёза – имеют характерную европейскую внешность. И они так похожи на персонажей… много на чьи персонажи они похожи! Их рисовало время. Не Честняков. Их задавал стиль начала девятисотых.

В Школе Тенишевой Репин подходил к мольберту Ефима, хвалил, но… Это всё! Никакой протекции Репин Честнякову не предлагал. Но Честняков, видимо, не до конца чувствовал ситуацию. В своих дневниках он записал все те реплики, которые соизволил произнести вслух ЕГО КУМИР в адрес Ефима – вот до чего Честняков преклонялся Учителю! Каждое его междометие готов был записывать! Кстати, Тенишева тоже кое-что фиксировала «с натуры» за Репиным - для истории. Реплики одни и те же в их мемуарах: как будто на страницах у Тенишевой Репин фразу начинает, а у Честнякова – продолжает. То есть никакого вранья у обоих «жертв» репинского высокомерия (а ведь это именно высокомерие!) нет. О нищенском существовании Ефима в Петербурге Репину было хорошо известно, потому что с 1901 года Ефим регулярно буквально  «клянчит» в письмах: «Илья Ефимович, примите в Академию… Хоть в уголок в свою мастерскую… Вся надежда на Вас…».

Репин дал письменную рекомендацию Честнякову в очередной раз, когда Ефим
попытался прорваться в Академию – в 1902 году, после двух лет у Тенишевой. Но Ефима смогли принять только вольнослушателем в Училище при Академии. Без стипендии.

И не в саму Академию. И не к Репину (о рекомендации – см главу 12).

Честнякова такое положение вещей не устроило. Проучившись с сентября 1902 года по январь 1903 (полгода!) Ефим покинул стены Училища. Однако из Петербурга
он не уехал. Решил продолжать своё самообразование: рисует, пишет прозу и стихи, лепит танагры (фигурки из глины) и …ПИШЕТ ПИСЬМА РЕПИНУ.

Глава 11

Переписка, которой не было

О чём письма? О своей тяжёлой доле бесправного человека.

Письма-плач… Письма-рассуждения. Отвечал ли на них Репин – неизвестно. Я не сомневаюсь, что Честняков их действительно писал – сохранились черновики. Но отправлял ли он их своему адресату – вот мой вопрос. Это могла быть, извините, разновидность литературного жанра… Я уверена, что если бы Репин высылал Честнякову ответы – Ефим бы их сохранил как великую ценность и, вероятно, берёг бы их как-то особенно. Ведь Репин – его кумир. Но ни одного ответа нет! Не захотел Репин ничего для Честнякова сделать. Не захотел с мужиком возиться… за спасибо.

А вдруг и вправду всё дело в деньгах?

Тенишева вытащила из нищеты Бенуа, который ей даже был и не вполне интересен как человек. И всю жизнь ругала себя, что не помогла Голубкиной, хотя возможности были (несколько разошлись они во времени и в пространстве). А скольким художникам помог Мамонтов! Но Честняков к Тенишевой не обращался, Честняков хотел Репина. А Репин, извините, был весьма мутен.

И всё же ПОЧЕМУ РЕПИН ????

Замечательный Павел Петрович Чистяков (учитель и Репина, и Борисова-Мусатова, и Елены и Василия Поленовых), тоже преподаватель Академии, однажды, уже на
склоне лет, предложил себя в качестве БЕСПЛАТНОГО преподавателя в Академии.

Виктор Васнецов гордился тем, что ни одного портрета друзей не написал за деньги.

Репин за один портрет Тенишевой брал тысячи…

Его дача «Пенаты» - артистическая тусовка сытых. Шаляпин – там.

Шаляпин никогда не выступал бесплатно, даже в кругу друзей. Подаркам не радовался – предпочитал купюры, о чём не стесняясь напоминал организаторам вечера.

Честняков был в «Пенатах» в шикарной мастерской Репина – напросился-таки
однажды (в 1913 году). Как он чувствовал себя в том обществе, голодный юноша из
провинции? При том, что ему уже было далеко за тридцать и положение его в обществе не менялось с годами… Зачем ехал? Опять надеялся на помощь Репина? Шаляпин совал Ефиму … пять рублей на билет обратно, до Кинешмы.
   
Савелий Ямщиков (московский реставратор Честнякова) пытался похвалить Репина за то, что учитель не перешёл ту грань, за которой его ученик начинает копировать его, учителя, работы. За то, что Репин «признал самобытность Честнякова»…

Да Репин и не захотел этим учителем стать!!! Вот в чём секрет.

До самобытности ему дела не было.

И никакой переписки с Репиным не было. Честняков писал, а Репин не отвечал.
НЕ СНИЗОШЁЛ до ответов! Можно, конечно, предположить, что Честняков сам, со
временем уничтожил письма Репина. Но как-то странно: билет участника школы Тенишевой сохранил, а ответы Репина уничтожил? И ответы Чуковского, черновики писем к которому сохранились, - тоже уничтожил? Нигде до сих пор ни одного ответа Честнякову не опубликовано. Не потому ли, что ИХ НЕ БЫЛО ?..

Глава 12

Репинские сюрпризы

Позднее в художественной среде прозвучало мнение, что Репин не был преподавателем в полном смысле этого слова. Он показывал личным примером, как нужно делать.
Вот и всё! Просто … модный портретист, ПРИЗНАННЫЙ. Характер Репина – это сплошные сюрпризы: то хвалит, то ругает за одну и ту же работу. Хвалит много, не скупится на похвалы … Хотя в воспоминаниях Рериха я нашла такие слова о Репине: «…Завидую вашей кисти! – говорил он абитуриентам, приносившим СЛАБЫЕ домашние работы на просмотр в приёмную комиссию». Не на такую ли похвалу «нарвался» Честняков, не распознав ИРОНИЮ Репина, приняв за чистую монету?

Высокомерие, высокомерие, высокомерие Репина …

«Раз на очередном экзамене Матэ стал спорить с Репиным о рисунке. Илья Ефимович обиделся, растянулся на столе и сказал студентам, что устал и сегодня больше экзаменовать не будет» - из воспоминаний Рериха.

Конечно, характер у творческих людей часто невыносим. Но здесь идёт речь о
ПРЕПОДАВАТЕЛЕ!

Ну и конечно, мы не можем дать объективную оценку характеру Честнякова …В
своих мемуарах Репин о Честнякове не упоминает (помнил ли он его вообще, когда писал?).

Ещё интереснейшая деталь из воспоминаний Рериха (события происходят в октябре 1894 года: Рерих – ученик Академии, Честняков туда приедет через пять лет, Репин- преподаватель): «…Я слышал, что Репин недавно говорил в одном доме, что он будет
особенно деятельно искать таланты из низших классов общества, а нарочито из мужичков. Коли с этого начнётся, тогда, пожалуй, и прав будет Буренин, называя его Ефемелий – Лукавым – Мужичонком.»

Но это же ИРОНИЯ со стороны Репина! Даже больше! По-моему, это ЗДЕВАТЕЛЬСТВО! «Певец угнетённых»…

«На экзамене бывают разные профессора. Репин в их числе. Говорят, у Репина есть уже знакомые, к которым он нарочито подходит и поправляет, это даже не верится, чтобы Репин и вдруг!..» (записано Рерихом в октябре 1895 года).

О щедрости Репина на похвалы пишет и Рерих: «…Какой прогресс! Да уж и теперь совсем хорошо. Как это утешительно! Я даже и не ожидал так много. Однако как Вы шагаете!..»

Что ж такое! И Рерих записывал за Репиным его похвалы! Может быть, он с какой-то особой артистической манерой произносил все эти реплики? Рерих относился к Репину с почтением и временами – с щенячим восторгом («Репин своими портретами просто с ума меня сводит!» - записал он в 1895 году)… Но такого слепого преклонения перед профессором, безусловного, как у Честнякова, у Рериха не наблюдалось.

В конце концов Репин дал долгожданную письменную рекомендацию Честнякову, но тоже, по-моему, издевательскую (Честняков – его студент по Тенишевской школе):
«Если лицам, оказывающим поддержку Честнякову, нужно знать мой о нём отзыв, то
повторяю, что г. Честняков обладает темпераментом художника, проникнут стремлением к искусству. И тому успеху, который от него ожидается по его способностям, мешает главным образом, по его словам, недостаток в материальных средствах. Профессор И.Е. Репин, 7 мая 1902 года».

Это письмо Репина, кстати, Честняков сохранил (не единственное ли она вообще было?).

Итак, до Репина достучались, но в Академию – не берут; берут только в Училище при ней (напоминаю, Училище создано после академической реформы и призвано
готовить абитуриентов для поступления в Академию), да и то вольнослушателем.

Глава 13

           Отношения с Училищем не складываются
 
Честняков проучился в Училище с осени 1902 по январь 1903 года. Это даже не
целый учебный год! Ушёл сам. Причины - ? Может быть, разочаровался в самом процессе учёбы? В преподавателях? Может быть, ему грезилась Академия как некий храм искусств, идеальный мир, где особый дух и т.п.?.. Святое место… Рерих в своих дневниках отмечал (1895 год), что классы-мастерские Академии были переполнены студентами до такой степени, что часто просто невозможно было найти «нормальное» место: натурщик не был виден! А рисующий сосед был настолько близок к тебе локтем, что приходилось рисовать под взглядами окружающих и сосредоточиться было невозможно. Профессора не присутствовали в этих классах постоянно, а лишь ПРИХОДИЛИ и УХОДИЛИ, не успевая (да и не стремясь) подойти к каждому студенту. Спросить совет по рисунку было абсолютно не у кого. На деле ВСЕ шли на ощупь в своих работах, все были как-бы самоучки … Этого ли хотел Честняков?

В мастерскую к Репину он соответственно не попадает.

Занятия бросил, но в Петербурге – остался. Рисует самостоятельно. И не только
рисует. НАЧИНАЕТ своё замечательное литературное творение «Марко Бессчастный» -
это поэма, очень красивого слога, им же иллюстрированная в стиле мирискуссников.
На сегодняшний момент поэма считается неоконченной автором. Или миру явлена пока
только ЧАСТЬ её (продолжение – ищут).

Глава 14

Альтернатива Петербургской Академии

Летом 1903 года Честняков уезжает в Вычугу. Продаёт там что-то из своих картин.
Возможно, какие-то копии с полотен известных художников, которые он делал в Питере. Возможно, пишет что-то своё «на месте». Постоянного заработка у него нет, учительская деятельность его заброшена. В родной деревне он не был с декабря 1899 года. А там – сёстры, которым надо оплатить учёбу в гимназиях, а отец – пахарь, а он, Ефим – единственный сын по-прежнему… В таких условиях ДУМАТЬ об искусстве можно  только урывками, уже не говоря о том, чтобы ОТДАВАТЬСЯ с радостью любимому делу. Но живопись для Ефима – это ВСЁ. И от мечты своей он отказаться не может. Поэтому послав какие-то деньги семье в Шаблово, он … ШТУРМУЕТ КАЗАНСКУЮ ШКОЛУ ХУДОЖЕСТВ, пробыв перед этим недолго в Питере (видимо, сентябрь).

Казанская  художественная школа, как и Московское училище живописи, ваяния
и зодчества были в то время (административно) как-бы ПОД Петербургской Академией.
И Казань, и Москва – сильные, хорошие школы. Кто Честнякову посоветовал? В каких-
то документах я наткнулась на имя…Репина. Возможно, что именно с его подачи. В этих школах преподавали выпускники Академии (забыла про сильную Одесскую школу с
Ладыженским, выпускником Академии). Казанская школа у многих ассоциируется с именем Николая Фешина, но в тот год, когда туда поехал Честняков, Фешина там как
раз не было. Фешин учился в Академии в мастерской Репина (опять Репин !!!), куда
поступил без проблем, имея соответствующий ценз (он был выпускником художественной школы Казани). В родную Казань Фешин вернётся только в 1908 году в качестве преподавателя Школы, будет руководить натюрмортным и натурным классами.

Почему я упомянула Фешина? Когда я оказалась на выставке Честнякова в Костроме, мне в одной из его работ почудился именно Фешин, живописная техника которого очень узнаваема (многоцветные, быстрые, свободные мазки-шлепки краски по холсту в
импрессионистической манере). Возможно, Честняков видел работы Фешина на каких-то внутренних студенческих выставках в Академии (Фешин в Петербурге с 1900 года),
Но быть его учеником Честняков НИГДЕ не мог.

Так же Честняков мог видеть и работы Филиппа Малявина, который тоже БЫЛ
УЧЕНИКОМ РЕПИНА в Академии с 1897 по 1902 год. Тема Малявина – «деревенские
девки во всех ракурсах» - была близка теме Честнякова, а манера живописи Малявина – те же хаотические неряшливые шлепки яркой масляной краски, тот же импрессионизм, за который Малявин получит в 1900 году золотую медаль в Париже, схожа в первом приближении с манерой Фешина (Фешин, конечно, много выше).

С Казанью у Ефима опять не заладилось: через год уходит (снова 1 учебный год –
по май 1904 –ого). Причины - ? Возможно, то же разочарование в преподавателях.


Глава 15

     Рисовальная школа при Обществе поощрения художеств

Интересно, а почему Репин не направил Честнякова в Санкт-Петербургскую рисовальную школу для вольноприходящих (при Обществе поощрения художеств)? В те годы Академия использовала эту Школу как некий перевалочный пункт: Академия финансировала общерисовальные классы при Школе, так как Школа готовила студентов
для Академии; многие преподаватели служили одновременно в Академии и в Школе…
Чистяков, Крамской, Кардовский… Многие выпускники Школы организовывали в дальнейшем свои собственные (авторские) курсы рисования и рисовальные вечера. Да, изначально программа Школы не планировала выпускать живописцев (есть Высокая мода, а есть Высокая живопись; последняя – только при Академии), в её обязанности входила особая «заточка» рук учеников обоих полов – техническое рисование, то есть создание рисунков-чертежей для художественной промышленности различных направлений.

Орнаменты для росписи фарфоровых тарелок или ковров – это, конечно, совсем не то, к чему упорно стремился Ефим, но всё же – это профессиональное художественное образование. Настоящее! Аналогом такой школы в Москве была знаменитая Строгановка. Я видела альбом работ её выпускников конца 19 века – высший пилотаж в плане рисунка!

Студенты должны были рисовать ТАК, чтобы ремесленники при изготовлении спроектированного изделия не задавали вопросов типа «а тут – чё?». Но перед тем, как студентам Школы (и Строгановки – тоже) могли доверить выполнение заказа (проекта) из какой-нибудь керамической мастерской или ткацкой фабрики, ВСЕ учащиеся обязаны были пройти рисовальный класс. То есть ГИПСЫ. И ту же злополучную голову Антиноя обязаны были сдать на отметку – ВСЕ. И Репин об этом знал…

А, может, Честняков отказался с самого начала? Или обучение в Школе было дороговато для него? Или те внутренние разногласия (читай – интриги), которые разрушали Школу с начала 1890-ых, ослабив её позиции в художественной среде, несколько «отвернуло» от этого заведения сильных художников и преподавателей? Школа, Академия и Общество поощрения художеств действовали как лебедь, рак и щука… Ситуацию спас Рерих в 1906 году, заняв пост директора Школы; он мечтал превратить Школу в Народную академию художеств и превратил бы, если бы не Первая мировая война… И обучение тогда в этой новой Академии наверняка было бы бесплатным – ведь для народа же!

Для сведения: через Рисовальную школу при Обществе поощрения художеств, о
которой почему-то очень мало доступных сведений, в разное время прошли такие художники как Суриков, Верещагин, Фёдор Васильев, Лансере, Добужинский, Билибин,
Елена Поленова, Елена Гуро… И это только начало списка прекрасных художников!..

Глава 16

             Модерн – стиль для сытых господ

Но есть ещё один очень важный момент в судьбе Ефима: ему крайне тяжело давалось житьё-бытьё в северной столице. Салоны, салоны, салоны… Дамы в шляпах с перьями парадиз, мужчины с обязательными портсигарами от Фаберже… И какая-нибудь старуха в дырявом сером платке, завязанным крест-накрест на груди и на спине, чтобы теплее было, чтобы ветер морской насквозь не продул… Ужасающий контраст нищеты и блеска, явный, очевидный, никем не скрываемый… Конфликт ГОРОДА и ДЕРЕВНИ, глубокий, внутренний, неприязнь к этой якобы избранности – вот идея фикс прогрессивной части общества тех лет, когда Честняков впервые оказался в Петербурге. Конфликт двух культур! Честняков этот конфликт как-бы привёз внутри себя в столицу. И будучи страстным патриотом родной деревни он не смог и не захотел предавать её: он не желает становиться городским, он – деревенский, он – мужик…

И именно исходя из этой преданности всему народному, родной природе (не мостовым Петербурга, не мраморным набережным Невы), Честняков не питает никакого уважения к стилю модерн. Во-первых, потому, что это СТИЛЬ. Художники, работающие в этом стиле, остаются ВНУТРИ СТИЛЯ, забывая о своей самобытности (а ведь самобытность – первый талант художника). Во-вторых, потому, что модерн вдохновляется всем природным-народным, деревенским: русские сказки, дикие цветы-травы, лес.

Нарисовал городской художник веточку вьюнка на вазе – городской житель в восторге, а деревенскому жителю это, извините, по фигу, он и так на эти вьюнки каждый день смотрит, да к тому же раскрашенные вазы в деревне - зачем? Там и без ваз дел хватает. Или Баба-Яга, типичный обитатель русского леса – это же неотъемлемая часть жизни всех деревенских ребятишек, они же с малолетства растут по соседству с ней и с Лешим. А городским детям – к чему она? А Билибин – рисует, и Малютин – рисует. И их Бабки-Ёжки похожи друг на друга (хоть они и очень декоративны), потому что они внутри стиля! А у Честнякова Бабка самобытна, не модерновская, потому что он её буквально с натуры потом срисует в лесу за родной деревней… И он, Честняков, имеет на неё право, она – его, народная! А Малютин с Билибиным … «Неужели им свой талант больше деть некуда?» - примерно так напишет Ефим о посещении петербургской выставки  художников, где он увидел санную дугу, расписанную Малютиным (в стиле модерн).

Модерн в глазах Честнякова мог быть только ГОСПОДСКИМ стилем, для господ, для их домов, господами же заказанный … Барский стиль! А народный, для народа –
где? Нет его в Петербурге!..

И ведь в художественной промышленности тех лет требовалось следование и подчинение только этому стилю. И многие художники, ПОДЧИНИВШИСЬ, «попадали в струю» и хорошо зарабатывали на своём подражании народному-природному. Тот же Фешин в Петербурге рисовал программки для какого-то благотворительного господского ужина: характерная обнажённая женская фигура с пышной шевелюрой, увитая стеблями дикого фантастического растения – типичный модерн! Конечно, это право Фешина. Он взялся за этот заказ исключительно ради «поддержания штанов». Ему самому это было не нужно и неинтересно. Это нужно было господам - организаторам ужина.

Когда Рерих принял на себя руководство Рисовальной школой, он буквально призывал своих студентов НЕ следовать стилю модерн, выходить из него, отучаться ради
создания СВОЕГО, персонального, самобытного. Хотя в те годы (начало 1900-ых) модерн заказывали повсеместно, спрос на него в ГОРОДСКОМ обществе повсеместно продолжался.

Было бы странным, если у какого-то крестьянина, привязанного круглосуточно и
круглогодично к ЗЕМЛЕ возникла бы потребность созерцать лохматую голую дамочку,
увитую плющом… Это вне крестьянской культуры! Это – ЗАЧЕМ? С другой стороны -
в деревнях девушки купаются в открытых водоёмах, без стеснения обнажаясь – так положено, купальников здесь не выдают. Кому не терпится – подсмотрят из-за кустов. А вот в городе – не купаются. А хочется! Назад, к природе – хочется!

Модерн для моего глаза эстетически очень приятен именно потому, что я сейчас
городской житель, и потребность созерцать цветочки-травки, пусть на вазах, на витражах – есть всегда, на генетическом уровне… У Честнякова – не было этой потребности, он всегда носил ВНУТРИ эту русскую-народную глубинку со всеми цветочками и сказками, а заодно со всеми ИСТИННЫМИ крестьянскими интересами.

Он сам был стилем! Вот именно ОН! (только он пока это не вполне осознавал)
   
Может быть, Ефим надеялся, что в Казани «народ проще»?

Бриллианты на портсигарах не так блестят?

Перья на шляпах у дам покороче?..

Глава 17

Домой, к земле, радовать односельчан
   
Январь 1905 –ого года стал для Ефима «началом конца» его студенчества: после
участия в демонстрации он находится под надзором полиции… в родной деревне Шаблово, куда вернулся (ВЫНУЖДЕН БЫЛ!) 25 декабря 1905 года. Он не был здесь 5 лет!

Интересный факт (мне не понятный): в сентябре 1905 года, когда Честняков всё ещё
находился в Питере, но решение вернуться в деревню УЖЕ созрело и было озвучено, он получает радостное письмо от сестры из Шаблово: «…паспорт тебе послан 27 сентября, выправлен на пять лет…». Мой вопрос: он, что, всё это время без документов в Петербурге находился? Ему 31 год на тот момент; или это традиционный возраст для смены паспорта «по месту прописки»? Ему нужен был паспорт для свободного передвижения по России – не могу понять.

Как бы там ни было – Ефим теперь… пахарь. Рисует и продолжает вести свои записи только зимой, когда нет полевых работ. Снова творчество только урывками. Тяжело.
Но есть в возвращении Ефима в деревню неожиданный плюс: «Город смрадный на него
больше не влияет, он снова у животворящего источника – природы – силы свои может
черпать.» Постоянный контакт с деревенской средой – это и есть обогащение творческое для Честнякова. И конечно, не благодаря берёзкам-ёлочкам, а благодаря людям, их лицам, их разговорам, песням, деревенским празднествам…

Позже он назовёт бегство из города – СПАСЕНИЕМ ДУШИ. И в адрес города
с его городской культурой, якобы превосходящей над деревенской, он больше хороших
слов не скажет. Кроме того, Ефим теперь может на деле приступить к осуществлению
своей главной творческой задачи – СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ КРЕСТЬЯНСКОЙ ЖИЗНИ через своё искусство. Крестьяне мечтают о некоем ЛУЧШЕМ мире, где нет ломового
труда, где хлеба вдоволь, где нет болезней и ранних смертей, где нет ощущения, что ты – бесправный раб, где свадьбы играют исключительно по любви, и детей балуют и растят только в радости… Как это сделать? Как приблизить этот рай хотя бы для своих односельчан? Своими картинами – прежде всего. Конечно, они фантастические, сказочные, небывальщины! Ну и что? Пусть родные радуются, пусть мечтают!.. Особенно – дети. Им ведь скоро будет так трудно – тот же хомут, что и у отцов-матерей, детство деревенское очень коротко … Кроме картин – песенки, частушки, прибаутки и целые театрализованные представления прямо под открытым небом. Ефим и на дудочке, и на гармошке сам играл для них, и костюмы сочинял… Конечно, чудак-человек, и далеко не все относились с должным пониманием к его творчеству, но… детишкам - забавно, родителям – не накладно (позднее, когда «спектакли» Ефима приобретут более организованный, «профессиональный» характер, он будет брать плату за вход – луковицами и брюквами).

Короче говоря, развлекает Ефим Шаблово – от чистого сердца, с пониманием истинных чаяний крестьянской души. Записывает тексты песен и частушек «с натуры», участвует во всех древних народных обрядах и иллюстрирует их. Зарисовывает и записывает ради сохранения, чтобы потомки не забыли, чтобы знали, КАКИЕ ОНИ ПРЕКРАСНЫЕ, ЭТИ КРЕСТЬЯНЕ РУССКОЙ ЗЕМЛИ… Три самых известных сказки Честнякова – Иванушко», «Сергеюшко», «Чудесное яблоко» - записаны и обработаны им именно в этот период в родной деревне. Принадлежат ли сюжеты сказок Честнякову или это «народные» - не знаю. «Чудесное яблоко» - подобие «Репки» (идея коллективного труда), а две другие и сказками назвать трудно – фантастические рассказы… Но Честняков – меря. Может быть, у них другие сказки? другая сказочная традиция?..

Замечательно другое: Ефим свои произведения сам ИЛЛЮСТРИРОВАЛ (чёрной тушью и пером) и организовывал постановки сказок, участниками которых становились не только реальные крестьянские дети, но и те самые ТАНАГРЫ, глиняные скульптурки, глинянки, как он их сам называл, которые составляли так называемый КОРДОН … Их было 800 штук, осталось 40.

Я даже не могу сказать, что Честняков стремился ПРОСВЕТИТЬ крестьян (детей -
особенно), он их просто… РАДОВАЛ, отвлекал от тяжёлого труда что ли… В его сказках, стихах, жанровых картинах НЕТ ОСОБОЙ МОРАЛИ. Всё его искусство повествовательное… О крестьянской жизни, для крестьян. О радостной крестьянской жизни, на радость родным крестьянам… И ведь он – крестьянин, выходец из их среды, он – часть Деревни. А в Петербурге «любовь к народу» предлагалась из салонов, обеспеченными деятелями культуры, князьми-графьями… Честняков категорически отвергал такую любовь – она не может быть правдивой, ведь они, вельможи, не знают ВСЕЙ ПРАВДЫ О КРЕСТЬЯНСКОЙ ДУШЕ.
 
Не вижу я идеи просвещения в деятельности Честнякова в деревне. Не вижу!

Я присутствовала однажды на детском «самодельном» спектакле в деревне: до вечера ходила с улыбкой на устах, а моя младшая дочь, бывшая актрисой, целую неделю пребывала в важном настроении – как будто она что-то великое совершила. А она и
вправду совершила! Она выросла! В собственных глазах. И в родительских. И никто
из деревенских в тот день почему-то не пил, хотя была суббота. Может, и так настроение у всех хорошее было?..

Глава 18

Чужой среди своих

А Ефим – заскучал… Конечно, работы очень много: он и актёр, и режиссёр, и
декоратор, и кукольник, и музыкант в собственном театре, но Ефим вдруг почувствовал себя одиноко среди крестьянской массы. К нему относились как к чудаку в те годы. Это национальная русская деревенская особенность: «белых ворон» со двора не гонят, прокажёнными не считают, здоровья пожелают при случае, но… «в игру не принимают». И ни о какой серьёзной помощи им речи быть не может. Хотя продукты какие-то принести могут в случае чего… Вроде бы деревня – большой единый механизм, но каждый – сам за себя, сам по себе… А Ефим – типа юродивого, блаженного в понимании крестьян.

Изгой в родной же деревне. Понимал ли он своё положение? Думаю, да, но оно его не
сильно печалило. Главное, что он делом занят, СВОИМ, любимым – радует крестьян.

Большое количество работ написано в это деревенское житьё: вот мои крестьяне,
но не такие, какие они ЕСТЬ, а какие ДОЛЖНЫ БЫТЬ и СТАНУТ, когда не будет тяжёлого труда, когда они будут СЧАСТЛИВЫ и СВОБОДНЫ. Они достойны! Посмотрите, какие они прекрасные!

И здесь кроется причина, по которой Ефим считал все свои работы непродажными: ведь это не для публики он рисует, не для какого-то частного покупателя, а для крестьян своей деревни и только для них. ЭТО ИМ ПРЕДНАЗНАЧАЕТСЯ! ЭТО ИХ СОБСТВЕННОСТЬ. Он мог продавать только копии с чужих работ или вещи ранние, когда он ещё окончательно путь свой не разглядел. То же и с лепными фигурками: ведь все они – актёры, одушевлённые герои его постановок и скучать им за стеклом витрины в музеях – не дело!

Красавицы феи
Под звуки свирели
Плясали и пели.
И ели шумели, СЛЫШИТЕ МУЗЫКУ ?......
И реки журчали,
И струны звучали.
«Развеем печали», -
Они нам сказали.
(это словесная иллюстрация к картине «Шабловские феи»)

Глава 19

  Новая попытка прижиться в Петербурге

И в 1913 году – снова Петербург, снова … Академия. Ефиму 39 лет.

Приезжает Ефим в Петербург в марте. К вступительным экзаменам он заранее
опаздывает, они в августе и ему это не может быть неизвестно. Соответственно он и
не собирался держать экзамен на общих основаниях по приезду? Или планировал всё
же самостоятельно позаниматься в скульптурном музее при Академии: ведь он знал,
ЧТО от него потребуется на экзамене?.. Странно!

Разорёновы новую учёбу обещают оплатить и оплачивают.

Честняков снял комнату на Васильевском острове и «пристроился» учеником к Кардовскому.

Кардовский – профессор Академии, из «новых», занявший должность после реформы, ученик Репина …И занимается Ефим у Кардовского до конца учебного года, то есть 3 месяца. Денег ли не хватило на дальнейшее? Не сошлись характерами? У Кардовского – просторный класс-мастерская. Ефим пишет большие полотна там, потому что в его комнатёнке на Васильевском просто негде развернуться. Работы этого периода совершенно «европейские», «правильные», не самобытные, не честняковские.
Ещё не честняковские? Или он опять пробует свою руку в разных стилях? Это «нормальные» работы начала 20-ого века, стандартные. Их рисует время, не Честняков.

До первой мировой войны остаётся … год.

Простившись с Кардовским, Честняков остаётся в Петербурге, надеясь найти хоть
какую-то работу. Жить не на что, Разорёновы из Кинешмы его больше не поддерживают. Письма-прошения к бывшим знакомым: согласен на любую работу, только бы иметь на хлеб… К живописи интерес постоянный и неугасаемый несмотря ни на какие трудности. Более того – желание совершенствоваться в живописи. То, что происходит в те годы в Петербургском обществе (различные культурные течения и идеи) Честнякову не по душе. «Муть!». Ни в какие «авангарды» вступать он не собирается. Он снова не вписывается в это общество со своей чистой душой, со своим истинным патриотизмом. Он по-прежнему чистый душой деревенский юноша!

С Репиным встретился. В «Пенатах», его собственной вилле с шикарной мастерской. Репин опять хвалит Честнякова (тот привёз свои работы), просил даже почитать
«кое-что из словестности» на вечере, гостям. Опять повторяет: «Делайте себе имя!»
А Честнякову это не надо, он считает, что «славой увлекаются многие, мешая спокойствию ближнего».

Репин говорит: «Помещайте ваши вещи в музей!» А Честняков ему: «Мои вещи не для музеев созданы… Они для народа… А народ в эти музеи не ходит.»

Честняков считал, что при жизни настоящего художника могут и не знать, это нормально. Более того, он хочет быть неким волшебником-невидимкой для шаболовских детишек: прилетит, обрадует сюрпризом и …нет его! У Репина цели были иные, хотя он трубил на всех углах, что жизнь ради искусства – это как раз его вариант. Но «делайте себе имя, выставляйтесь» - без этого никуда. Просвещать и радовать народ – это ему не надо. За это много не заплатят.

В этом втором и последнем петербургском периоде Честнякова я не могу понять вот какой факт: Ефим таскался со своими работами по разным знакомым более или менее
влиятельным в художественных кругах. То есть он буквально ходил с огромной сумкой
за плечами, где лежали его холсты, рисунки, глинянки, возможно и рукописные книги.

Он показывал очень многим свои труды – зачем? Чего хотел? Многим его творчество было интересно. Не знаю, как насчёт принятия «идеи всеобщей крестьянской культуры», но картины Честнякова принимали с удовольствием. Только чего он добивался этим «передвижным музеем» за плечами? Петербургское общество в развлечениях не нуждалось, денег Ефим никогда не клянчил… Просто из гордости природной, из самолюбия. Не унижался, знал уже Петербург. Помещения хотел под свои работы? Хранилище? Или помещение-мастерскую, где продолжил бы работу? Народники ходили из города в деревню, а Ефим – наоборот, нёс свои деревенские идеи пресыщенному Петербургу.

Плечи на старом пальто были до дыр протёрты лямками от сумки. Ведь была же у этих мытарств какая-то цель. Какая ?..

Может, просто расширить круг знакомств, найти единомышленников, которые так же были бы влюблены в родную культуру, в природу?..

Елены Поленовой тогда уже не было в живых, к сожалению…

Татьяна Маврина была ещё совсем ребёнком…

С Рерихом, который пятилеткой раньше попал в «полон эпической поэзии», прожив лето в деревне, Честняков не пересёкся …

Мария Якунчикова к тому времени скончалась в далёкой Швейцарии (и в великой
тоске по всему русскому)…

Сергей Есенин ещё не «развернулся» как следует…

Зато состоялось знакомство с поэтом Городецким и писателем Чапыгиным. Городецкий близок ему по роду деятельности – пишет и издаёт книги для детей. Чапыгин – выходец из крестьянской среды, РАВНЫЙ. Помимо этого, состоялось знакомство с Чуковским, который заинтересовался «сочинушками» Честнякова (в «Пенатах»). В итоге в издательстве «Медвежонок» выходят те самые три сказки Честнякова.

Глава 20 (самая короткая)

                Честнякова печатают !!!

ПОБЕДА!

Детей – обрадовал. Донёс до желанной публики СВОЙ слог (и слог родной деревни!), СВОИ иллюстрации. Денег немного заработал. Куплен фотоаппарат. Куплены холсты и масляные краски, которых хватит ещё на несколько лет работы. Кроме того – есть заказ на иллюстрации – «Семеро сирот из Фростмо» из издательства «Родник», с подачи Городецкого. Иллюстрации выполнены – маслом, в стиле мирискуссников, красивые, но……Первая мировая.

ВСЁ!

Дальше для Честнякова жизнь в Петербурге становится невозможной из-за полного
отсутствия денег: публике не до художеств. Ефим возвращается в деревню. По возрасту он – непризывной (ему 40 лет).

Эта глава получилась у меня такой короткой случайно, но… как символично – удача Ефима в жизни была столь же коротка. Короткое счастье! Чуть-чуть радости…

Глава 21

                Здравствуй, нищета. Здравствуйте, родные лица.
 
В деревне он со временем построит свои «Пенаты» - деревянный овин, из старых
чёрных брёвен, где на первом этаже будет помещаться театр (сцена и скамеечки для детишек), а на втором будет его мастерская и спальня. Называл он свои пенаты «Морозной шалашкой».

Репинские позднее сгорят, их восстановят, сделают музей… Честнякова «шалашка» рухнет от времени после его смерти, но и её восстановят и тоже сделают там музей… И будут съезжаться в эту деревню со всех концов страны люди, постоянно открывая Честнякова заново – каждый для себя сам, по-новому, своего Ефима … Но до этого рая ещё далеко. Пока всем надо пережить войну, голод, революцию, деревенские кошмары тридцатых годов, когда каждая яблоня облагалась налогом, культурное обнищание деревни, репрессии, расстрелы, ещё одну войну… Честняков остался с двумя племянниками на руках, когда вернулся из Петербурга. Старшая сестра и её муж умерли (вероятно, тиф), а младшую вскоре выслали в Казахстан, где она и осталась на поселении за её «политические связи» в Кологриве, это будет позднее… Не знаю, что стало с этими племянниками, выжили ли, но с дочерью высланной сестры, Галиной, Ефим Васильевич поддерживал связь в письмах до конца своих дней. Её портрет сейчас открывает выставку в Костроме.

Живопись в таких условиях - ?

В таких условиях хочется только быстрой смерти…

Масляные краски заканчиваются. Честняков собирает по берегам реки Унжи цветные камешки и готовит самодельную краску. Я не смогла выяснить, что это за минералы
особые; мне кажется – это пласты цветных глин, их здесь много. Кстати, в полотнах Честнякова очень много синего различной силы. Если бы он датировал свои работы,
то можно было бы предположить, что «поздние синие» - это и есть те самые растёртые глины… Другого не было! Ограниченная палитра …

Когда и глины стали недоступны – рисовал акварелью и карандашом. За акварелью, самой простой, оформительской, ходил в Кологрив. Есть сведения, что акварельные краски ему присылал и Чуковский.

Глинянки из Кордона тоже все тонированы. Часть героев Кордона встречается и на
холстах: видимо, он сначала лепил пришедший образ, потом писал. Или наоборот. Но
всё очень одушевлённое, не статичное, обо всех написанных и слепленных героях хочется немедленно сочинить какую-нибудь историю. Ефим и сочинял! Они и оживали! Какой уж тут музей? Это же его дети…

В фотоаппарате закончились кассеты, а новых Ефим купить не мог – не на что.
Снимки, которые он успел сделать – уникальны. К сожалению, их мало. На всех кадрах родные крестьянские лица: посмотрите, какие вы прекрасные у меня! Лица и обряды. Чтобы сохранить и донести до потомков. Вероятно, он делал и фотопортреты, которые разошлись по домам и найти их теперь невозможно.

За десять лет до появления этих снимков в подмосковной усадьбе Введенское прекрасный художник Борисов-Мусатов много фотографировал заранее организованную дамскую компанию в старинных нарядах: он считал эти снимки частью своей работы над задуманным полотном… Он щедро делился своим открытием – использованием фотографических снимков в процессе построения композиции всего холста – со всеми своими коллегами. Призывал делать снимки! По его мнению, на этом этапе отметались все лишние детали и можно было обобщить движения и костюмы фигур… Не срисовывать с фотографии портрет, а ИЗУЧАТЬ натуру и преобразовывать её на свой манер. Знал ли об этом Честняков? Догадался ли ТАК использовать фотоаппарат? Не знаю. Может, он так и делал?

На этот период его творчества приходится огромное количество портретов – простым и цветным карандашом – своих односельчан. Целая портретная галерея! Очень простые рисунки, почти детские, монохромные, без всякой светотени, плоские. С натуры ли они написаны, с фотографии – не знаю, но это и не важно… А, может быть, он и планировал создавать фотографии с дальнейшим их использованием для рисунка …

Вообще Честняков как-то особенно тяготеет к портрету. Репин?

Жанровые сцены – тоже Репин?

Пейзаж у обоих – плох.

Любовь к лицам? Влюблённость в лица, я бы сказала, у Честнякова.

И мне больше не хочется ставить рядом два этих имени.

         Глава 22

             Маша, единственная
 
Посмотрите внимательно женские портреты у Честнякова (их много). Чаще других повторяется образ одной и той же крестьянской девушки, молодой, с правильными чертами лица, волосы светлые, иногда – косынка на голове, иногда – распущенные
волосы… Эта девушка – не всегда крестьянка. Она и Принцесса Греза, спутница Марко. Во всяком случае – похожа! Возможно, это одна и та же постоянная модель. Или просто «из головы», фантазия … Я как-то сразу обратила внимание на эту девушку… Ох, ну почему же он работы свои не подписывал ?! (потому что это было для него неважно!) Ефим Васильевич никогда не был женат и не имел собственных детей. И дело тут было совсем не в том, что «некогда». В деревнях принято иметь семью, и большую (рабочие руки).

Ищите женщину …

И женщина эта была. Маша Веселова, из его деревни. И была у них большая взаимная симпатия – с детства. Родители Ефима согласия на брак не дали, не хотели отпускать из семьи единственного сына. Кроме того, семья Маши было совершенно бедной, ни о каком приданом речи быть не могло. Машу выдали замуж в соседнюю деревню Ложково. Привыкала она к новой жизни с большим трудом. Ефим тяжело перенёс уход подруги, но ситуация была безвыходная. В каком году это было? Уверена, что до его первого путешествия в Петербург: девушек старались выдать замуж пораньше-помоложе …

«Моё сердце теперь запечатано», - сказал Маше Ефим после её свадьбы. Это надо понимать, как «в моём сердце кроме тебя никому больше не будет места».

Маша в Шаблово больше не вернулась. Дети, хозяйство…Но, наверное, они могли где-то видеться – случайно - со своей Марькой.

Какая она была внешне?..

Марька умерла раньше Ефима. В больнице Кологрива. Он её навещал. Сказал, что на кладбище тихо, хорошо, птички поют… Что «на этом свете нам не удалось вместе
быть, может, на том сойтись удастся». Дочь Марии присутствовала при этой встрече …

Не потому ли Ефим не торопился возвращаться в родную деревню из Петербурга?
Возлюбленную его отдали замуж за другого, ему не хотелось лишний раз видеть и вспоминать… Никаких документов нет! Никаких записей!.. Да тут и могут быть одни лишь догадки.

Фотографий Маши нет. Или нельзя с уверенностью сказать, что вот, на снимке – это она.
 
Кстати, и фотографий Ефима – тоже нет. Только одна, времён его учёбы в семинарии, но она настолько отретуширована (заретуширована до смерти), что… Я видела несколько вариантов этой фотографии – везде разный взгляд. А на втором и последнем групповом снимке в мастерской Тенишевой – та же проблема ретуши. Снимок размытый, Ефим там стоит довольно далеко и составить чёткое представление о его внешности я не могу. Автопортретов взрослый Честняков нам не оставлял.

Хотел быть невидимкой и был им!

Душа – остаётся, деяния человека – остаются, а внешность – пустое, изменчивое.
Но Машу свою, любимую, как МНЕ кажется, он рисовал, воспевал, по памяти сердца,
для сердца … А вот где она на полотнах – гадайте.

«Славой увлекаются многие, мешая спокойствию ближнего…»

Ефим не увлекался.

Глава 23

                Начало конца

Революцию 1917 года Честняков встретил с радостью. Правда, долго эта радость
не продлилась: Ефим был против абсолютного безбожия и толпы, а это как раз то, что стало основными явлениями революции. Его пригласили в Кологрив преподавать изо в Доме пионеров (это моё название – не так важно) … Он организовал там же две свои выставки: хотел посмотреть на реакцию народа… Но как-то очень скоро необходимость в таком преподавателе отпала – Честняков оставался Честняковым, и Новую Россию он изображать не мог и не хотел. Как-то они «оба» друг в друге разочаровались, не сошлись характерами. Честняков подался в Шаблово и больше оттуда не вылезал ни на какие общественные мероприятия. Кроме своих маленьких путешествий с тележкой-ондрецом по окрестным деревням с демонстрацией своих картинок и глиняных игрушек, песенками и частушками для окрестной детворы …

Последние годы жизни он был очень обеспокоен сохранностью своих полотен. Думал, что стране это нужно, его творчество, а оказалось – нет, не настолько, чтобы выделять ему какое-то помещение-хранилище… В Кологриве какие-то скороспелые деятели культуры даже и за художника его не считали …

Огромная жизнь. Вся насквозь несчастная. С первого дня обречённая на мытарства. Честняков всё это знал, понимал, но шёл всегда своим путём.

Прослыл большим чудаком последние годы жизни. Была ли у него какая-то пенсия? Чтобы на хлеб и на «мануфактуру» хватало? Не знаю. Односельчане приносили молоко... Не знаю, оставались ли у него силы на свой огород … Абсолютная бедность. Ему это было не важно!

Глава 24

Уникальные детские книги

После Честнякова остались рукописные книги, которые хранятся в Костромском музее и требуют расшифровки из-за слишком мелкого почерка. Бумагу экономил, вероятно … Это книги внутри книг: дневниковые записи, черновики писем, истории для детей с собственными иллюстрациями, мысли о светлом будущем, стихи, поэмы… Эти
специфические книги не выставлены на обозрение, к сожалению. Но из тех единичных
снимков с их страниц, которые представлены в монографии Игнатьева, понятно, что это уже готовые макеты детских книг – бери и печатай, только без «яти»…

Этим же занималась Елена Поленова – детские книги, полностью ею написанные и оформленные. Текст, шрифт, орнамент, иллюстрации – всё один автор. Титанический труд! Но это шедевры.

Поленову по-настоящему стали печатать только теперь. Она очень выразительна, индивидуальна, имеет свой стиль, но всё равно – действует в рамках модерна, в рамках своего времени.

Книги Честнякова, на мой взгляд, самобытнее. Честняковее! Видимо, сказалась его изолированность духовная и физическая от городской культуры. Поленова тоже черпала силы от природы, от костромских и кологривских пейзажей – особенно (она бывала здесь у подруги). Но Ефим ЖИЛ этим, не выходил из этого никогда, вырос из этой природы…

И постоянно терпел и стойко переносил все бытовые тяготы. И рисовал. Он душой отдыхал в своих рисунках, в своих книгах, уносился в своё творчество как на
некий райский остров… СЕБЯ спасал!

Глава 25

     Всё задуманное в итоге сбылось

После его смерти односельчане разобрали по домам холсты. Самый большой из
них, «Город всеобщего благоденствия» (это название реставраторов) они разрубили
на куски – чтобы всем по кусочку досталось от Ефима, он же был святой для них … И
к могиле его теперь люди приходят ОСОБЕННО – как к святому месту… Но главный
ФЕНОМЕН ЧЕСТНЯКОВА в том, что он… не умер, он как-бы продолжается, он воскресает на свет с каждым новым человеком, который «заболевает» его творчеством …

А Репин? Репин остаётся Репиным, модным портретистом… Кстати, его последняя
картина - Гоголь, сжигающий свои рукописи – КОНЕЦ Репина. Исписался!! Умер!
Сделал себе имя, получил деньги за работу, а дальше – точка. Честняков же всю жизнь стремился к не признанности, незаметности («добрый волшебник» не требует награды за свои деяния), а после смерти его картины стали путешествовать по миру – выставки не только в России, но и Европе. Это как раз то, чего он хотел – его творчество дошло до потомков!

У Честнякова в его рукописных книгах сохранилось много прекрасных высказываний об ОБЩЕСТВЕ и процессах в обществе, ему современных. К сожалению, доступно пока не всё. Мне запомнились вот какие:

 «Цензура – насилие. Город – насилие. Издаваться – хочется и можно, но не в этом городе, не в это время, не для этих… Они слишком много берут на себя, эти как-бы судьи… Я – птица, которая не может и брезгует лететь в яростной и отвратительной стихии…» (это написано им уже после Первой мировой, когда ему было за 40 лет).

«… Искусство, ты любишь только того, кто ради тебя от всего отрекается … Только тому ты открываешь красоту свою несказанною… Искусство – обширная арена для всякого героизма … И отдаваться ему нужно целиком… Трудитесь над совершенствованием мира – это и есть путь красоты и радости … Красота – жизнь и мир на земле … Всё хорошее в человеке – тоже красота…»

«… Культура городов – хищническая, растлевающая, я её опасаюсь … Художник
должен быть чист перед совестью: уехал из города – спас душу от соблазна …»

« … Мои вещи не имеют цены и оценить их невозможно … Я не хочу быть поставщиком для городских музеев и театров … Только для народа … »

« … Человек должен ВОЗВЫШАТЬСЯ  НАД  ЖИЗНЬЮ в искусстве … »
(над тяготами её, над войнами, смертями, голодом, над ТАКОЙ невыносимой жизнью, которая сполна досталась Ефиму, его семье, его поколению – ЭТО имеется ввиду)

« … Многие увлекаются славой, мешая спокойствию ближнего … » ( !!!!!!!!!!!!!!! )

Всё это он записывал в своей «морозной шалашке», одинокий, но себе никогда
не изменивший и тем счастливый. Знающий свой путь! Только за сохранность своих
холстов очень беспокоился … Он и умер рядом с ними, на деревянной лавке …

Ещё детали: последние работы Ефима были только карандашные, «подкрашенные» кое-где акварелью: денег на холсты и краски не было у него даже в новой России. Кстати, Савелий Ямщиков в фильме о Честнякове высказывает сомнение, что Ефим в те годы держал в руках деньги … Абсолютная бедность!! Пареный горох, печёный лук…

Не был счастлив и Репин в свои последние годы, оторванный от родины: его дача
оказалась на территории Финляндии после Революции. В Россию он возвратиться побоялся (есть предположение, что Чуковский ему «намекнул», что делать этого категорически нельзя); он мог только переписываться с бывшим кругом общения, да и то – цензура. Полотна его ОТДЕЛЬНО ОТ НЕГО выставлялись в Москве (или Питере – неважно), а сам он оказался мало того, что катастрофически одинок, да ещё и буквально отрублен от привычной ему цивилизации, что для него было, конечно, огромной трагедией… И собственный дом с шикарными мастерскими оказался не в радость… А главное, что и ИМЯ теперь оказалось ненужным! И доходы от искусства ни к чему …

Глава 26

Литературное наследие

В Костроме на выставке я переписала небольшую поэму (стих) Честнякова – приветствие молодожёнам. Художественная ценность его мне не столь интересна. Интересно другое: мой дедушка, уроженец небольшой тульской деревеньки Занино, читал мне что-то очень похожее во время застолья на моей собственной свадьбе … Откуда он это взял – не знаю. С творчеством Честнякова он точно не был знаком … Не исключено, что сочинил сам (он - мог!) или запомнил что-то из своего деревенского детства-юности … Это к вопросу О ВСЕОБЩЕЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ КУЛЬТУРЕ, которую пытался предложить Честняков в начале 20-ого века… (Костромская область и Тульская – на разных концах глобуса, дедушка жил в своей деревне с 1927 по 1938 год, и записи Честнякова на этот период - приходятся, хотя, конечно, все деревенские свадебные обряды и застольные речи – очень древние, очень консервативные … Почему я за дедом тогда не записала ??)

Ну, слушайте … (знаки препинания – как были, я многократно проверяла)

Это пыль – то пылится
Бегут кони запотелые,
Это свить то светится,
На друженьке платье синее.
А народ гудит расступается,
На молодых озирается.
К ним лошадок подводили,
В тарантас их посадили,
Кони лихо понеслись,
Колокольцы залились.
Как к деревне приезжают,
Их с почётом здесь встречают,
Говорят уж всё про них:
«Вот невеста и жених»…
Выйдешь замуж за валета!
Свадьба будет в бабье лето.
Тихо, сухо и тепло,
И на волюшке светло!
Свадьба будет в ясный день.
Перебудит бряк людей!                бряк - звон
Все поедут к свадьбе вашей
Мир не видел свадьбы краше!
Тарантасы! ОндрецЫ!                ондрец - небольшая тележка
Зазвучат колокольцЫ,
Брякнут дружно поргунцЫ                поргунец - колокольчик
(И коровьи, и ямские,
У кого там есть какие!)
Всё привяжут, что ни есть!
Вам окажут бряком честь!                (звон колокольчиков - торжественно)
Зазвонят вокруг игриво,
И услышат в Кологриве
Побегут толпой к собору,
Встанут на большую гору:
«Что такое?! На-ко-на!
Что за музыка слышна ?!»
Как на праздник новодревний,
Все столы снесёт народ
И поставит вдоль деревни –
От ворот и до ворот!
Ходят бабы и старушки,
ПлАты-фартуки чистЫ.
Всё готово для пирушки!
Стол - длиною в полверсты!
Пирогов крупчатых – ряд!         начинка – крупяная (пшено, греча)
В пирожках же виноград!         изюм ( деревенский изыск!)
Всюду крась и благодать!
Про несчастья не слыхать.         ВОТ ОНА, МЕЧТА!       
Это кто в пиру хорош, пригож,
Что хорош, пригож князь молодой,
Свет Степан Севастьянович,
Со княжною молодой,
С Василисой Егоровной.
Они сидят умным-умнёшенько,
Говорят речи гладёшенько.
А свахоньки молодые,
Словно ягодки наливные,
Свахоньки не скупитесь,
Золотой казной расступитесь.

Откуда это взял Честняков? Сам ли сочинил? Или записал «с натуры» на деревенской
свадьбе и лишь обработал литературно – не известно. И в обоих случаях – ценно. Честняков всю свою жизнь заботился о сохранении деревенских обрядов, особенно, когда было в деревнях уже не до обрядов и передавать из уст в уста стало уже некому… И особенно ему были интересны свадьбы. Думаю, потому, что свадьба – это не только всеобщий деревенский праздник, когда не ведутся работы, а люди лишь пьют-едят-песни поют (это вторично), а потому, что свадьба – это зарождение новой жизни, новых поколений … Это дети! Красивые, умные, счастливые… Всё ради них! И творчество Честнякова – ради них, уже рождённых, и тех, которые придут в мир с неотъемлемым правом РАДОВАТЬСЯ ЖИЗНИ.

А вот текст, списанный с фото из монографии Игнатьева. Это отрывок из «Ульяниной книжечки» (подробностей не знаю) – просто история про девочку, с картинками.

… Курицы клюют завару в корыте. И петух в старой избе. Кадча худая стоит с охотой (?). И хомут висит на спичке. И помело у стены. А двери затворены. Скоро придёт Ватя глядеть едят ли куры завару…

… Путя пошла по ягоды на Боржиху. И нашла большой куст. И набрала полную
коробИчку стогом (то есть с горкой!) и сама наелась. Там она увидела красивую пташку с красеньким зобком. И долго глядела, и притаилась чтобы не испугать. И пташечка очень ей показалась. И перелётывала с прутика на прутик. И на земельку слетала. И бегала по травке. Она не боялась Пути потому, что Путя была смирная. Пташечка что-то искала на земле – это верно корм цИпляткам. И Путя пошла по тропочке домой. Вышла в наш выпуск (= выпас, выгон) и по дороге пошла … А там ходили коровы и лошади и щипали траву…и колокольцы коровьи побрякивали…Она постояла и поглядела на коров, и пошла …И ещё под ёлочкой нашла рыжик… И вышла в прогон… И пошла домой… А в поле были цветочки. Перелезла через изгородь и пошла полем в цветочках .. И пришла домой… И раздавала всем по ягоде.

В этом минимализме есть одно величайшее достижение – он понятен безо всяких пояснений любому деревенскому ребёнку. Собственно, это и были те качества – простота слога и доступность идеи – с которыми выступал Ефим Васильевич перед детьми. Долго ли он работал над таким стилем? Возможно, всю жизнь… Он по образованию был учителем родного языка и литературы… Мне кажется, он сознательно шёл к этой краткости… Не от бедного словарного запаса, а как раз наоборот – от величайших своих познаний родного языка и детской психологии.

Возвращаюсь к началу своих размышлений о Честнякове – он был УЧИТЕЛЕМ
ПО ПРИЗВАНИЮ! И детская книга стала, вероятно, тем …райским островом, где удачно жили и сотрудничали оба дара Честнякова – ХУДОЖНИКА и УЧИТЕЛЯ, где
Ефим смог полностью себя реализовать.


                Глава 27

                Последняя, но должна была быть первой

Вот так странно я переживала Честнякова!..

Долго и трудно.

Церковь, руинирующая по нарастающей после 20-ых годов, на берегу Унжи, в
Селе Илешево (Илишево) Кологривского края… Обычная православная церковь, в меру древняя, без архитектурных излишеств … Сельское кладбище при ней, где похоронен Ефим Васильевич и его Маша Веселова, а возможно и большинство жителей тех
окрестных сёл и деревень, с которыми Честняков жил и творил рядом… Поэтому эта
глава – по логике – последняя. А первой она должна была стать потому, что церковь
до сих пор хранит уникальные фрески работы Силы Иванова, крепостного художника,
родившегося в Шаблове и отправленного своим барином в Петербург, в Академию художеств, «на художника учиться»… После окончания учёбы Сила вынужден был – он
же оставался крепостным – вернуться в родное Шаблово. Роспись церкви прекрасными
фресками, европейскими (рафинированными – так гласит Интернет!) – это результат
его учёбы в европейском Петербурге. События эти происходили примерно за полвека
до рождения Честнякова. Но он конечно же знал об этом художнике (в его рукописных
книгах есть беглое упоминание). Может быть, и похоронен Сила Иванов тоже в Илешево? Но как бы там ни было, Ефим, мальчишкой, постоянно мог созерцать эти фрески. Походы в церковь были неизменной воскресной традицией, семейной...

Фрески призваны производить торжественное впечатление на смотрящих – такая
у них работа!  Чтобы на душе становилось чисто и спокойно, созерцая нарисованные лица святых на заштукатуренной стене. На Ефима – произвели. Но не только. Впечатлительному ребёнку захотелось…нарисовать так же. Негде больше было в тех далёких северных селениях полюбоваться Высокой Живописью! А здесь, в Илишево – абсолютное торжество и власть художника над воображением и настроением приходящих.

Сила Искусства.

Терапия Искусства.

Возможно, именно в тот момент, когда Ефим увидел эти фрески впервые – страстное желание стать именно художником, учиться именно в Академии (чтобы так же !..)
вспыхнуло в его воображении и больше не покидало его.

Лица на фресках – очень необычно написаны для русской сельской церкви. Это и
понятно: редкий сельский богомаз имел в те годы счастье пройти курс в Академии художеств Петербурга.

Влюблённость в лица - у Честнякова. Лицо как открытие. Лицо как вечный предмет любования. Не пейзаж, не натюрморт… Портрет и только!

Только с Репиным он – промахнулся…

И замкнулся круг здесь же, под этими фресками, где отпевали Ефима …

 
P.S. С момента окончательной редакции этих записей прошёл год. В моей жизни за этот год произошли кое-какие события, приведшие меня однажды утром к великой мудрости: я поняла, ЗАЧЕМ Ефим исходил вдоль и поперёк Петербург со своими рисунками и холстами в заплечном мешке. Всё очень просто: ОН ИСКАЛ СОБЕСЕДНИКА, КОЛЛЕГУ, кого-то, в той же степени «ушибленного искусством», каким являлся всю жизнь он сам, крестьянин, Ефим Честняков. Ему просто не с кем было поговорить! Он жаждал всем своим нутром разговоров об искусстве! Он испытывал потребность просто показать свои работы кому-то. Даже не для того, чтобы оценили, а просто, чтобы посмотрели, поговорили с ним о живописи, о холстах, о красках, о технике, о других художниках… Именно жажда подобных разговоров у Честнякова была. Именно поэтому его тянуло в город из деревни. И не просто в город – он именно на Петербург надеялся, на петербургский уровень культуры…

Данное понимание опустилось на меня очень просто: живя последние семь лет в
провинции, вне родной Москвы, вне цивилизации, я однажды вечером села на электричку и поехала к своей знакомой с ТЯЖЕЛЕЙШЕЙ самодельной сумкой с пятью моими холстами на подрамниках – ПОКАЗАТЬ и ОБСУДИТЬ С НЕЙ мои работы … Мне не только показать их было некому там, где я жила. Мне и поговорить там часто было не с кем. А ведь это такая естественная потребность каждого человека – обсудить с коллегой свою деятельность. Такие разговоры – необходимая пища для творческого человека. Я засиделась у знакомой допоздна. Мы и её работы обсуждали. Домой приехала за полночь. Шла через лес. Сумка была действительно тяжела! Но меня это радовало: я несла свой труд, который оказался достоин обсуждения и даже понравился. Хотя последнее не было самоцелью. Шла и думала о Честнякове, его одиночестве, его протёртом до дыр старом единственном пальто, о его нежелании пристраивать свои работы в музей, продавать их … Он же ими жил! Они были его ВОЗДУХОМ.

И ещё я думала о том, что уже так поздно, что ничего дельного я себе на ужин
купить не смогу, но мне это было совершенно неважно в тот момент! Главное – хорошие разговоры, которые состоялись тем вечером … И мои творческие планы …

Спасибо моему одиночеству, которое принесло мне такое знание!