Сны полнолуния. Шторм

Мы плыли на бригантине, я и моя команда. Давно прошли те времена, когда меня держали на палубе две ноги, теперь я уверенно стоял на своей деревяшке, опираясь на толстенную трость с тяжелым набалдашником из черного дерева. Я промышлял пиратством, как раньше, так и теперь, но сейчас я был уже опытным старым чертом, и в сомнительные авантюры не ввязывался, шел только на проверенные борта и брал только то, что можно было легко унести и также легко продать.

В этот раз нам попались несколько девчонок, простых горожаночек. Такие беленькие, спеленькие как вишенки, с голубыми глазищами, а одна из них была настолько хороша собой, что я забрал ее к себе в каюту, чтобы насладиться ее спелыми прелестями. И плевать я хотел, что на рынке за испорченную девку дадут меньше серебра, да и на мнение команды тоже плевал, так мне хотелось вкусить этот цветущий ароматный восторг ее молодого тела.

Я был еще не так стар, чтобы забыть все премудрости, которыми раньше доставлял удовольствие своим цыпочкам в разных портах, где мы с командой останавливались сбыть награбленное и прокутить полученное. Ну, я и стал ласкать прелести этой беляночки без стеснения и со знанием дела, думая, что я сейчас доведу ее до экстаза, и она сама распахнет передо мной все свои возможности. Я ошибся. То ли я стал не так уж красив, то ли девица берегла себя для какого-то любимого на далеком берегу, то ли ей мои ласки не по нраву оказались.

Пришлось спустить мерзавку в трюм к крысам и пороховым бочкам, и тут начался шторм, мне пришлось послать боцмана командовать матросами. Впрочем, они и без меня знали, что делать в таких ситуациях. А я швырнул свою добычу на свежеструганную лавку, и девица ухватилась за нее, хотя здесь внизу качало не так сильно. Я еще пару раз приложил ей по щекам и слегка придушил, чтобы не рыпалась. Под юбками, как и ожидалось, не было нижнего белья, и ничто не мешало мне насладиться ее свежей прелестью, чтобы она навсегда потеряла эту свою свежесть.

Я взял ее грубо, почти нарочито жестоко, девица что-то кричала, причитала, а потом смирилась и затихла подо мной. А мой рассудок был где-то в отключке, как сквозь пелену тумана я воспринимал все ее стоны и слезы, мне было так хорошо, как никогда раньше, когда портовые шлюхи ублажали меня, выполняя каждое мое желание.
Кончил я довольно быстро, щедро излившись прямо в ее лоно, а когда поднялся с ее тела, то понял, что девица уже совсем не дышала какое-то время. Ее открытые голубые глаза смотрели с застывшим ужасом на этот такой жестокий к ней мир. Мне стало не по себе и я закрыл ее лицо, оторвав кусок верхней юбки и намотав его ей на голову, только чтобы не видеть эти голубые глаза.

Закончился шторм, и в трюм ко мне спустился боцман, оглядел открывшуюся ему картину и, без вопросов, вообще не говоря ни слова, ухватил труп белобрысой девицы поперек и, перекинув поудобнее к себе на плечо, вытащил его на палубу, чтобы сбросить за борт, куда отправлялись все покойники, встретившие смерть в открытом море.

Я поднялся вслед за ним и приказал обыскать труп перед тем, как его выбросят на корм рыбам. Боцман, не поморщившись, выполнил приказ и передал мне сорванный с ее шеи медальон, изображающий полураскрывшуюся лилию. Теперь этот цветок мне напоминает, что счастливым я уже не стану никогда, потому что моя лилия мертва, и это дело моих рук.