И. Фадеев Опережая время роман

                Игорь Фадеев
                ОПЕРЕЖАЯ  ВРЕМЯ 
                (роман)
              Моей матери Галине Григорьевне Фадеевой посвящаю

                «Повелевать собою – величайшая власть.»
                (Сенека)

                Часть 1       КАВКАЗСКИЙ ФРОНТ

                1.
       Горы испытывают на прочность, а особенно тех, кто пришел к ним впервые. Примут или не примут  - зависит от ваших шагов, слов, поступков.  Если вы уже почувствовали себя частью гор – не обольщайтесь: горы обманчивы, но сами лжи не прощают. Если притворишься сильным, а на деле –  слаб, то можешь пропасть, не дойти. Горам надо говорить правду, пусть и горькую для вас. Ведь, Бог - в Правде…
    Дорогой эту горную тропу назвать было нельзя: двое путников с трудом бы на ней разошлись. А справа – пропасть. Чуть зазеваешься – и поминай, как звали. Каждый шаг приходится делать осторожно:  после недавнего дождя и ночного мороза тропа превратилась в каток, как в Москве на Патриарших прудах, где так любили отдыхать студенты императорского университета...
    Сапоги пришлось обмотать ветошью, чтобы не скользили. Тоже самое  седобородый ефрейтор проделал и с копытами упрямого ишака, купленного в соседнем ауле. Осёл кричал, брыкался, когда ефрейтор Протасов обматывал его копыта. Заработал старый солдат несколько синяков и шишек…
    На пути в горы ничего лишнего с собой не берут:  четко просчитан каждый сухарь, каждый глоток воды… И хотя основной груз достался ишаку, но даже сырые со вчерашней ночи шинели кажутся свинцовыми, тянут к земле.  Угадав настроение всех участников перехода, полковник Савицкий, выйдя на небольшую площадку у скал,  скомандовал:
- Привал! Отдых полчаса. Костер не разводить! С площадки не отходить. Сменить портянки, если в том есть нужда… Тем, кто замерз,  могу предложить глоток коньяку.
    А замерзли все. И от Шустовского коньяка его Высокоблагородия никто не отказался, последние капли из своей фляги Андрей Петрович вытряхнул в кружку с водой. Прапорщик Бек предложил папиросы своим спутникам и закурил сам.
- Господин полковник, расскажите о Юдениче, ведь Вы его неплохо знаете!
- Ох, господа! Что же рассказывать, когда о Николае Николаевиче столько написано в газетах и журналах! Могу лишь добавить, что мне повезло служить под его началом в    18-м стрелковом полку. Во время Японской войны я командовал в этом полку ротой, затем - батальоном. Юденича я помню, как строгого, но справедливого и честного офицера. Таких среди высшего командования сейчас, увы, немного…
    Полчаса привала пролетели, как одно мгновение. Маленький отряд из трех офицеров и двух солдат двинулся дальше. До штаба командующего Кавказской армией генерала Юденича по расчетам полковника Савицкого было еще не менее пятнадцати вёрст, дойти до места надо было засветло, а уже был полдень. Это на равнине 15 вёрст  - пустяк, а в горах, в непогоду, да еще в условиях войны такой переход  граничит с геройством. И, если для полковника и двух бывалых солдат такие горные переходы – не диковина, то для двух  двадцатилетних прапорщиков, буквально на днях получивших свои первые офицерские погоны, этот путь  был настоящей проверкой духа, крепости характера. Пронизывающий горный ветер с частичками поднятого им наста забивался под башлыки и за воротники, оказывая яростное сопротивление при каждом шаге вперед. Видимость – пять саженей, не более…
    - Ваше высокоблагородие! Ишак, холера, уперся, не идет. Я уж его и кнутом охаживал, а он орёт на всю Ивановскую и ни шагу вперёд. Мы с Кузьмичём уж и тянули его, а толку мало…
    - Отставить кнут! Знакомая ситуация. Это животное так приучено своими хозяевами. Принуждение здесь не поможет. Вот что, Протасов, разгружайте ишака. Поклажу распределим поровну.
    - А что же с ишаком делать? Ведь он, холера, обратно в аул нацелится. За него ж деньги плочены. Может быть, пристрелить его: убоинка свежая будет, да и шкура в дело пойдет?
   - Никакой стрельбы. Пусть возвращается. Хотя, - нет. Возвращение ишака – сигнал для абреков. Помните, как они недобро глядели на нас в ауле? Привяжи-ка, братец, ишака к этому валуну. Хозяева заберут его не сегодня, так завтра. А мы со спокойной душой двинемся дальше…Прапорщик Введенский! Саша! Что это с Вами?! На Вас – лица нет: бледны, как мел.
- Не знаю, Андрей Петрович! Слабость, голова кружится, тошнота…
- В горах с новичками это случается. Вот Вам циновка, ложитесь. Выпейте воды. Могу предложить мятные таблетки.
- Благодарю. Простите мою немощь. Выходит: я Вас задерживаю.
- Ничего. До сумерек, надеюсь, доберемся до дислокации армии. Восстанавливайте силы, не беспокойтесь…
    Прошло около часа, пока прапорщик Введенский окончательно не почувствовал себя готовым к продолжению перехода. Полковник распорядился, чтобы он шел налегке, несмотря на протесты самого Введенского. От места привала небольшой отряд отошел не больше полутора верст, когда шедший впереди ефрейтор остановился и доложил полковнику Савицкому:
    - Ваше Высокоблагородие, дымком повеяло. Видать, дозор казачий недалече.
   - Нет, Протасов. Это дымок не от костра с кулешом. Это запах пожарища. Всем приготовить оружие и усилить бдительность. Двигаться по одному. Без моей команды не стрелять!
    Полковник был прав: костром здесь не пахло. Менее, чем через версту команда Савицкого добралась до места бывшего казачьего пикета. На месте бревенчатого караульного помещения тлели еще горячие угли. Вокруг пожарища – обилие следов на снегу, кое-где – кровавые пятна.
   - Господин полковник! Здесь несколько обгоревших трупов. Восемь тел. Оружие отсутствует, все обезглавлены.
    - Вижу, прапорщик! Судя по всему, нападение произошло совсем недавно, пару часов назад. Если бы не вынужденная задержка из-за недуга прапорщика Введенского, мы могли бы лежать тут же… Наверное, здесь орудовали абреки Аслан-хана. Двигаться дальше с повышенным вниманием, оружие держать наготове. Прапорщик Бек, отметьте это место на карте!
   - Слушаюсь!  Да, неласково встречает нас Кавказ, господин полковник.
   - А на ласку, прапорщик, здесь рассчитывать не приходится. Мы пришли со своим уставом в чужой монастырь. Это мы считаем, что несем горцам цивилизацию, культуру. А они считают, что мы несем им уничтожение, бесчестие. Для них мы всегда останемся неверными. Убить неверного – доблесть для горца. Поэтому, отряды абреков являются союзниками турок, жалят армию Юденича с тыла, совершают постоянные набеги. А нашей армии приходится воевать на два, нет, даже на три фронта, учитывая еще и Персидский рубеж. Поверьте, здесь сложнее, чем на Германском фронте. Это газетчики пишут, что Кавказская армия воюет, чуть ли не в курортных условиях. А на деле – здесь сущий ад…
- А что из себя представляет банда Аслан-хана?
- Это самая крупная из местных банд. По некоторым данным она насчитывает свыше пятисот сабель. Но в таком количестве они нападают только на крупные армейские обозы с оружием или продовольствием, грабят их, охрану убивают. Юденичу приходится теперь выставлять на охрану больших обозов подразделение не менее батальона пехоты, да и сотню казаков. Банда Аслан-хана – это отряд не только из местных горных аулов, есть в нем даже персы и турецкие башибузуки. Все они движимы не какой-то религиозной идеей, а жаждой легкой наживы. Многие, награбив достаточно добра, возвращаются в свои аулы. Сам  Энвер-паша поддерживал эту банду деньгами и оружием, а затем передал эти обязанности своему преемнику.  Теперь преемник Энвер-паши на посту командующего 3-й турецкой армией  Махмут-Камиль-паша платит Аслан-хану за каждую отрезанную русскую и армянскую голову.
- А кто такой Аслан-хан?
- О нем известно немного. По слухам, он грузинский сирота, из аджарских мусульман, воспитывал его хозяин-турок. Вырос он в жестокой среде, сам ожесточился. Хозяин женил его на вдове-турчанке, своей дальней родственнице. Говорят, что жену свою Аслан-хан зарезал, бежал в Аджарию, объявил себя имамом, стал собирать отряд для борьбы с неверными. Лица Аслан-хана никто не видел: он прячет его под черным платком. Он давно уже заочно приговорен судом к смертной казни через повешение, но поймать его не удается. Зато всех пойманных государственных чиновников, полицейских и жандармов Аслан-хан вешает. Те, кто видел Аслан-хана в бою, говорят, что он искусный фехтовальщик: рубится двумя саблями одновременно…

                2.
    В добровольческом армянском батальоне, приписанном к 18-му стрелковому полку, появился необычный солдат  по имени Левон Гутикян. Шинель на нем была, явно, с чужого плеча, сапоги почему-то офицерские, да и наган в кобуре, который рядовым не полагается. В оборудованной под казарму большой конюшне этот странный вояка собрал вокруг себя около сотни добровольцев – нижних чинов. Говорил он только по-русски, поэтому большинство солдат его не понимали. Знающие русский унтер-офицеры частично переводили его слова.
   - Братья! Солдаты! Пора опомниться! Никому не нужна эта война! Ее развязали Ваши угнетатели – царь Николай и его свита. Офицеры служат их интересам, а не вам – простым армянским крестьянам. Бросайте позиции, уходите по своим домам! Не воюйте с турецкими крестьянами! Они, как и вы введены в заблуждение своими генералами, так же, как и вы бесправны…
    - Подожди! Какой же ты нам брат, если не говоришь по-армянски, хотя и носишь армянское имя? Да и не очень-то ты похож на армянина…
    - Я уже объяснял, что отцом у меня был армянин, а мать – русская. Отец умер, когда мне было всего два года. Воспитывала меня мать. Поэтому, по-армянски я почти ничего не знаю…
    - Ты говоришь, что войну развязал царь Николай. Но войну развязали турки, это они наши угнетатели и палачи армянского народа. Угнетенные турецкие крестьяне вырезают армян, захватывают наши земли, наши дома.  Если бы не помощь русского царя и генерала Юденича, армян бы всех вырезали. Да и офицеры наши едят с нами из одного котла и живут в таких же условиях. Да что там говорить, вызывайте караул. Пусть контрразведка разберется, что это за армянин…
    Сказав это, рослый армянский унтер-офицер по фамилии Геворков двинулся на агитатора. Тот не успел выхватить наган:  его обезоружили, скрутили руки, связали ремнем и выволокли наружу…

                3.
      Уже начало смеркаться, когда команда полковника Савицкого добралась до дислокации основных сил Кавказской армии. Караульный офицер после проверки документов как-то удивленно покосился на золотые офицерские погоны вновь прибывших и объяснил, как добраться до штаба генерала Юденича.
    Сам штаб размещался в старой сакле, заново покрытой тёсом. Из чугунной трубы на крыше шел дымок: значит, командующий на месте.
    Савицкий отправил нижних чинов на кухню, а сам с прапорщиками подошел к штабу, где их встретил рослый штабс-капитан в бекеше.
- Адъютант командующего штабс-капитан Покатилов. С кем имею честь, господа?
- Полковник Савицкий, прапорщики Бек и Введенский. Прошу доложить его Высокопревосходительству о нашем прибытии!
- Его Высокопревосходительство в настоящий момент занят. Извольте подождать!
- Как угодно, штабс-капитан. Но имейте в виду, что за каждую минуту нашей задержки командующий с Вас строго спросит!
- Вы лично знаете командующего?
- Имел честь служить под его началом в 18-м стрелковом полку во время Японской кампании.
Адъютант как-то стушевался, кивнул головой и исчез в дверном проёме. Через минуту он появился и с сияющей улыбкой на лице произнес:
- Командующий ожидает вас.
    Просторная комната, явно сделанная из двух или трех в бывшей сакле, не отличалась ни обилием мебели, ни какой-либо роскошью. Все было по-солдатски скромно и практично: большой стол, заложенный картами, брошюрами и газетами, керосиновая лампа, по краям стола – широкие скамьи, в углу – старое кресло, чугунная печка, небольшой платяной шкаф, буфет, у восточной стены – иконы. Вошедшие перекрестились. Взор полковника обратился к стоящему к нему спиной невысокому человеку, одетому в солдатскую шинель, казачью папаху и валенки.
- Эй, братец! А где же командующий? Ох! Виноват, Ваше Высокопревосходительство. Здравия желаю! Не узнал Вас в этом обмундировании!
- Здравствуйте, голубчик! Здравствуйте, господа прапорщики! Не имею чести…
- Прапорщик Бек! Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство!
- Прапорщик Введенский! Здравия желаю!
- Орлы! Рад, душевно рад снова встретиться с однополчанином и его соратниками.
- Рекомендую: лучшие выпускники ранее возглавляемой мной Одесской  школы пехотных прапорщиков: Бек Павел Александрович и Введенский Александр Кириллович. Отменные стрелки, прекрасные фехтовальщики и наездники.
- Похвально! Весьма рад такому пополнению…Наверное, непросто было Вам уйти на фронт из Одессы, Андрей Петрович?
- Если бы не Ваше личное обращение в Генеральный штаб,  к начальнику гарнизона и губернатору, не отпустили бы! Сердечно признателен Вам за эту поддержку!
- Подождите благодарить, голубчик! Здесь весьма горячо. И я никогда не прощу себе, если на Кавказском фронте потеряю такого офицера, как Вы… Как добрались?
- В целом – успешно. Но была заминка: по дороге абреки уничтожили казачий дозор. Почти перед нами.
- Знаю. К нам прискакал раненый урядник Головин из этого дозора. Орудовала банда Аслан-хана. Поскорее бы расправиться с этим канальей! Прошу вас, господа, после беседы со мной зайти в контрразведку к полковнику Венедиктову и доложить ему все подробности увиденного. Контрразведку всегда интересуют любые детали. И это верно…Кстати, вы с дороги, вам следует согреться и подкрепиться. Господин прапорщик, прошу Вас передать адъютанту, чтобы он побеспокоился о самоваре и всему прочему к чаю. Правда, со всем прочим у нас пока не густо. Неделю назад проклятый Аслан-хан захватил наш продовольственный обоз. Муки, а соответственно и свежего хлеба пока нет. Пользуемся сухарями. Но за годы армейской службы я привык к этому угощению. Кроме того имеется горный мед, урюк и изюм. В наступившем Рождественском посту  – самое приемлемое кушанье. Прошу к столу.
    Юденич открыл буфет, достал оттуда вазу с сухофруктами, кринку с мёдом, банку с вареньем и большое блюдо с ржаными сухарями. А через несколько минут усатый фельдфебель внес в комнату ведерной емкости  начищенный самовар. Из фарфорового чайника наверху исходил небывалый аромат.
- Спасибо, Егорыч! Рекомендую, господа! Чай с горными травами: душица, мята, чабрец, рододендрон и многое другое. Усталость снимает, придает силы. А в сочетании с горным медом – устраняет простуду и прочие недуги. Рекомендую также кизиловое варенье, приготовленное лично моей супругой.
- Как поживает Александра Николаевна?
- Слава Богу! Она сейчас в Тифлисе, налаживает сбор теплых вещей для нашей армии…
- Кланяйтесь ей от меня, Ваше Высокопревосходительство!
- А, оставьте Вы все эти церемонии, Андрей Петрович! Мы с Вами не в строю, а за столом. А перед самоваром – все равны! Ни в ком нет превосходства!
- Право, я не знаю, Ваше Высокопревосходительство!  Впрочем, как будет Вам угодно, Николай Николаевич! Хм… Я и мои спутники были весьма озадачены не совсем привычным обмундированием офицеров Вашей армии. Собственно, по этой причине я и спутал Вас с нижним чином…
- Ничего удивительного в нашем обмундировании нет. Повторюсь: мы не на плац-параде, а на войне. А у войны, как известно – свои законы. С самым началом боевых действий в расположении армии мы потеряли 18 старших офицеров, в том числе 11 полковых командира, двух генералов – командиров бригад. Причина – действие германских стрелков, использующих винтовки с оптическими прицелами…
- Неужели на этом фронте действуют и немцы?
- Конечно! Что касается немцев, то даже штаб противостоящей нам  3-ейтурецкой армии возглавлял  генерал-лейтенант Фриц  Бронзарт фон Шеллендорф, известный ненавистник армян.  Ныне этот пост занимает его преемник, немецкий генерал фон Гузе. Кстати, именно он разрабатывает и руководит всеми боевыми операциями турецкой армии, а, отнюдь, не командующий  Махмут-Камиль-паша. Именно этот немецкий генерал и привлек в помощь туркам не только многочисленных офицеров и передовую военную технику из Германии, но и специальные подразделения, например, батальон альпийских стрелков под командованием майора Вильгельма  фон Шлоссера. Это специально обученные , опытные стрелки. А наличие у них винтовок с оптическими прицелами позволяет им с дальности в версту без промаха попадать в наших офицеров. А отличали они их по золотым погонам, двубортным  шинелям, каракулевым папахам… Все это пришлось в срочном порядке менять. Повсеместно в армии введены полевые зеленые погоны, казачьи папахи и солдатские шинели. Кстати, и вам, господа, надлежит от моего имени обратиться в интендантскую службы, спросите полковника Меркулова. Он поможет вам заменить обмундирование. Насколько мне известно, казачьи папахи и солдатские шинели пока что имеются в наличии.
- Я помню Ваше пристрастие к солдатской шинели еще по Японской войне.
- Да. Солдатская шинель хотя и грубее, но теплее и долговечнее. Немало пришлось упреков и претензий мне выслушать от чинов из Генерального штаба за эти нововведения. Но государь и Великий князь Николай Николаевич меня поддержали. Слава Богу, теперь воюем без оглядки на Генеральный штаб.
- Вы говорили о германских стрелках. По-моему их называют «снайперами» наши английские союзники. И, кстати, у англичан, как мне известно, также имеются неплохие винтовки с оптическими прицелами.
- Имеются и успешно используются на Западном фронте во Франции. Военный советник полковник Горн подарил мне около месяца назад такую винтовку и три обоймы к ней. Союзнические отношения не позволили мне нарушить дипломатический протокол и швырнуть в него этим подарком! Нам нужны сотни таких винтовок и вагон патронов к ним! Наша военная промышленность, увы, отстает в этом вопросе. Разработки оптического прицела к трехлинейной винтовке Мосина ведутся, в стрелковом центре в Ораниенбауме испытываются оптические прицелы системы Герца, но до их промышленного производства, похоже, дело еще не дошло. А война не позволяет ждать!
- Неужели от союзников нет никакой помощи?
- Помощь есть, но, конечно, не безвозмездная. За все поставки казна расплачивается в полной мере, даже за те, которые до нас не дошли, а были разграблены бандами горцев. В армии имеются 9 английских аэропланов, которые, как правило, вынужденно стоят из-за отсутствия к ним горючего. Обозы с горючим несколько раз захватывались бандой Аслан-хана. Хотя специально для этих аэропланов мы в течение двух месяцев строили взлетную дорогу. Шесть тысяч солдат и ополченцев трудились на том участке… Есть английские пулеметы без лент, которые закончились, есть английские гетры, крайне неудобные в горной местности, есть малокалиберные английские пушки, также без боезапаса. И есть штат английских советников во главе с полковником Горном, которые норовят влезть в каждую щель и требуют создать для них особые условия быта, которых не имеет в нашей армии никто. Вы не представляете, сколько нареканий мне пришлось выслушать только по поводу их питания!? И это при том, что для того, чтобы прокормить этих лоботрясов, я вынужден содержать отделение лучших стрелков, которые денно и нощно охотятся в горах на архаров и туров…
- Любопытно: это стрелки из местного населения?
- Отнюдь. Это бурятские охотники-промысловики во главе с ефрейтором , как его, вот за столько лет не выучил. А вот, я специально записал - Ожэн-Улан Богдоэргенов. И то, это всего лишь сокращенная часть иго имени и фамилии, или как у них там?   Мы его называем просто Улан, так понятнее. Его Вы, вероятно, помните еще по Японской войне. Ефрейтор и его помощники с дальних дистанций уже уничтожили свыше двухсот турецких и германских офицеров. И при этом они не имели никаких оптических прицелов! Обычные трехлинейные винтовки Мосина. Готов поклясться своими усами, что лучше Улана на нашем фронте не найти стрелка! Недаром он награжден солдатским Георгиевским крестом.
- Было бы неплохо иметь таких стрелков в своем подразделении…
- Да, теперь о подразделении, то есть месте вашей службы, господа. Полковник Савицкий, Вы направляетесь возглавить наш с Вами родной 18-й стрелковый полк. Его командир полковник Арефьев тяжело ранен третьего дня. Батальоны тоже понесли большие потери. Сейчас идет пополнение полка. Вам , после знакомства с офицерами, надлежит проследить за ходом пополнения. По всем вопросам держите меня лично в курсе дел.
- Слушаюсь!
- Прапорщики Введенский и Бек! Вы направляетесь в армянский добровольческий батальон, приписанный к 18-му стрелковому полку. В этом батальоне на сегодня имеется всего двое офицеров:  командир батальона - капитан Хачатуров, а также его помощник и командир первой роты – поручик Оганесов. Вам, господа, поручаю принять  вторую и третью роты соответственно. Но в бой не торопитесь! Армянские добровольцы – бойцы неподготовленные, многие винтовку в руках никогда не держали. Хотя в сражение их толкает жажда мести за убитых родственников. Но прежде, чем воевать – придется научиться хорошо стрелять и владеть штыком. В этом я на вас и полагаюсь. Через месяц лично оценю подготовку армянских добровольцев, прежде, чем принять решение об участии батальона и полка в целом после его пополнения в боевых операциях. Новый 1916 год будет, как я полагаю, годом больших военных операций на Кавказском фронте. Также надеюсь, что все эти операции будут победоносными для нашей Кавказской армии. Ведь наше воинство, как я полагаю, молитвенно охраняет свыше отец Иоанн Кронштадский. Его благословение и вот эту икону Николая Чудотворца я получил ещё в 1904 году, перед убытием на Японскую войну…
                4.
    Начальник контрразведки полковник Николай Михайлович Венедиктов был высок, худ,  лысоват и сутул. Усы у него были, точно стрелки часов – тонкие  и вздернутые вверх. И обмундирован он был как-то несуразно: выцветшая гимнастерка, кавалерийские синие бриджи с кожаными леями и английские гетры. Поскольку в помещении было прохладно, на плечах полковника была накинута изрядно потрепанная бекеша…
    - Проходите, господа! О вас мне уже доложили. Прошу извинить за временные неудобства: печка-каналья дымит. Поэтому, временно приходится терпеть холод… О ваших путевых приключениях я немного наслышан. Как вам, наверное, сообщил командующий, меня будут интересовать некоторые детали. Начнем с места, где вы останавливались на ночь перед дорогой к нашему лагерю. Это аул Чаготай, я правильно полагаю,  господин полковник?
    - Точно так. Это ближайший аул к дороге, по которой мы шли.
    - А у кого конкретно вы останавливались на ночлег?
    - У хромого Ахмеда,  крайняя сакля к дороге. Он  хром на правую ногу:  говорит, что в детстве упал с лошади. У него же мы приобрели ишака для перевозки наших вещей.
    - Хромота у Ахмеда, действительно, от падения с лошади, но перед тем он получил казачью пику в бедро… Ничего удивительного в ауле не заметили?
    - Удивительным, пожалуй, можно назвать отсутствие в ауле мужского населения:  за все время нашего пребывания мы видели лишь одного старика и мальчика. Хотя во дворах на веревках было вывешено мужское белье и одежда, слышались женские и детские голоса из саклей. Хромой Ахмед объяснил нам, что мужчины ушли -  кто на пастбища с отарами овец, кто на заготовку дров , кто – за покупками…
    - Что необычного удалось обнаружить на месте нападения на казачий дозор?
    - Необычного?! Выстрелов в горах мы не слышали, хотя вынужденно остановились в нескольких верстах от места нападения. А на самом этом месте – трудно сказать… Мы спешили к лагерю. Времени на осмотр места трагедии было немного. Но, может быть, прапорщик Бек что-то добавит: он более тщательно осматривал место происшествия.
    - Тщательным мой осмотр тоже трудно назвать. Вокруг пожарища все было изрядно истоптано, хотя винтовочных и револьверных гильз не было видно. Вероятно, отдыхавших казаков убили с помощью кинжалов. По обгоревшим телам это трудно сказать. Но никакого оружия возле тел не было… Была еще одна странная находка..
    - Что за находка?
    - Дело в том, что я коллекционирую германское средневековое оружие. Так вот, на месте пожарища я нашел обгоревший наконечник тевтонской арбалетной стрелы. Но как она могла попасть из средневековой Германии на Кавказ?! Ведь тевтонские рыцари здесь никогда не были…
    - А почему Вы, прапорщик, решили, что эта арбалетная стрела средневековая? Вот, взгляните, что хранится у меня в этом шкафу!
    - Арбалет?!
    - Да! Превосходный арбалет , выполненный ганноверским мастером Карлом Цехельмайером в 1912 году. А вот и стрелы к нему: как видите, они идентичны с Вашей находкой. А вот эти две стрелы извлечены из спины урядника Головина и из задней холки его коня…
   - Жив ли урядник?
    - Слава Богу! Но он потерял много крови и сейчас находится на лечении в лазарете… Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему не было слышно никаких выстрелов?  Турки снабжают банды абреков превосходными германскими арбалетами, которые бесшумно бьют с расстояния более двухсот  саженей.
    - Да, нас спасло только временное недомогание прапорщика Введенского.
    - Как Вы сейчас себя чувствуете, прапорщик?
    - Благодарю! Начал привыкать к горам.
    - Теперь – о месте вашей службы. Армянские добровольческие и ополченские батальоны формируются в основном из беженцев, проживавших в древнеармянской части Турции. Большинство беженцев не знают русского языка, многие не знакомы друг с другом, поскольку бегут из разных провинций. Этим пользуются турки, которые не раз под видом беженцев пытались засылать к нам своих завербованных лазутчиков.
    - Неужели христиане-армяне так легко соглашаются служить туркам, которые их уничтожают?
    - Конечно – нет. Но турки берут в заложники их жен, детей, матерей и под страхом их убийства предлагают армянским мужчинам служить на Энвер-пашу. С начала военных действий нам удалось выявить более сорока завербованных турецких агентов в расположении нашей армии. Они поставляли туркам данные о численности, вооружении и о перемещении наших войск. Выявить таких лазутчиков крайне сложно. Нужна повышенная бдительность и активное сотрудничество с армянскими офицерами.
    - А не проще ли вовсе отказаться от помощи армянских добровольцев, учитывая их слабую подготовленность и возможность их вербовки турками?
    - Конечно, нельзя! Участие армянских подразделений в этой войне – вопрос политический. Они сражаются за свою землю, за свой народ. Отказать им в этом мы не вправе. И оделять всех армян недоверием,  мы тоже не имеем права. Тем боле, что сейчас мы временно не принимаем в добровольческие батальоны одиноких беженцев, набираем лишь тех мужчин, кто выходит из Турции с семьями. Но даже это не гарантирует нам полного заслона на пути проникновения турецких лазутчиков. Поэтому,  бдительность должна быть повышенной. Во всяком случае, вам, как офицерам, следует, не допускать всяческого свободного хождения армянских добровольцев по расположению армии. На период обучения их местом пребывания должны быть лишь палаточный лагерь, кухня и стрельбище. Кроме того, следует внимательнее наблюдать за армянскими новобранцами… И еще, Вы, прапорщик Бек, как я полагаю, имеете немецкое происхождение?
    - Точно так! Мои предки прибыли в Россию около сотни лет назад, при императоре Александре  Павловиче.
    - Я настоятельно рекомендую Вам, прапорщик, не афишировать свое происхождение. Офицеры, а нижние чины – тем паче, могут неправильно истолковать Ваше рвение служить. Я же распространю мнение, что Вы происходите из ревельских чухонцев. И Вы, пожалуйста, не оспаривайте этот слух. Понимаю, что это ранит Ваше германское самолюбие, но Вам нужно перешагнуть через него,  это в Ваших же интересах.
    - Благодарю, я постараюсь понять…
    Полковник Венедиктов знал, что Павел Бек бросил на 2-м курсе юридический факультет Московского императорского университета, чтобы поступить в Одесскую школу пехотных прапорщиков и воевать. Знал он также, что родители Павла вместе с младшей сестрой вынуждены были бежать сначала в Ревель, затем – в Финляндию и Швецию, спасаясь от немецких погромов. Венедиктову также было известно, что и в университете с началом войны  были устроены гонения на немецких студентов. Но Бек решил доказать, что он, как и его предки, искренне предан России. Его выбор уйти на фронт поддержал друг и однокурсник Александр Введенский, сын мелкопоместных дворян.  Собственно, от дворянства у Александра остался лишь титул, а само родовое имение Введенских в Смоленской губернии было заложено, а затем и продано его дядей более четверти века назад. Отец Кирилл Николаевич служил в управлении Сызрано-Вяземской железной дороги, мать Ольга Евгеньевна  – давала частные уроки музыки, сестра Настя  завершала обучение в женской гимназии в Калуге… А Павел, и Александр закончили Калужскую Николаевскую мужскую гимназию. Оба выбрали юридическую стезю, как и другой выпускник  этой гимназии – убиенный министр внутренних дел фон Плеве. По его же примеру друзья выбрали юридический факультет Московского университета. Обучение прервала война. Студенты-второкурсники отправились в Одессу, в школу прапорщиков, которую возглавлял двоюродный дядя Александра по линии матери…
    - А теперь, господа, о самом важном. Взгляните на эту фотографическую карточку. Это некто Лазарь Гутник, эсер, террорист, осужденный к смертной казни, которая была ему заменена бессрочной каторгой. Гутнику удалось бежать с каторги, недавно он оказался здесь, на Кавказе. Под именем Левона Гутикяна этот негодяй проник в расположение нашей армии с листовками, призывающими прекратить войну, уничтожать сопротивляющихся этим призывам офицеров, передать туркам занятые нами провинции и заключить с ними мир.  Нам удалось задержать Гутника. Жандармское управление Тифлиса распорядилось о его передаче для допроса и суда. Но по дороге в Тифлис Гутнику каким-то образом удалось склонить на свою сторону троих конвоиров, а старший конвоя фельдфебель Анучкин был убит. Где сейчас находится Гутник – неизвестно. Но этот Гутник не одинок в расположении нашей армии. Его коллеги-агитаторы под разными обличиями прорываются в расположение армии. Волнения в солдатской среде нарастают с каждым месяцем. Поэтому для каждого из офицеров бдительность сейчас стоит на первом месте. В отношениях с нижними чинами палку перегибать не следует, но излишняя либеральность тоже ни к чему хорошему не приведет: на голову сядут. Будьте справедливыми и внимательными. Желаю вам удачи, господа!

                5.
     Невысокий и смуглый капитан Хачатуров грел руки над чугунной печкой. Рядом с ним прихлебывал из кружки поручик Оганесов, на голове которого красовалась невысокая остроконечная армянская папаха, снабженная офицерской кокардой.  Всего два офицера на батальон! Обязанности командиров взводов здесь выполняли унтер-офицеры, которые хоть мало-мальски владели русским языком. Хачатуров напевал что-то грустное себе под нос, когда полог  палатки приподнялся , и в него вошли прапорщики. Бек четко доложил капитану, который, похоже, несколько неловко чувствовал себя в бешмете и вышитой дохе перед этими молодыми и подтянутыми офицерами.
    - Давно ждем, очень давно. Но молодые офицеры идут в боевые части. Батальоны армянских добровольцев обходят стороной. Поэтому, я вдвойне рад вашему приходу в наш батальон. Слышал, что вы прибыли вместе с новым полковым командиром?
   - Точно так. Полковник Савицкий находится сейчас в штабной палатке. Он просил Вам, господин капитан, передать, что через четверть часа он собирает для знакомства и совещания всех командиров батальонов и штаб.
    - Непременно буду. Фельдфебель Карапетов, мой китель и шинель!
    Из темноты появился такой же смуглый фельдфебель с вешалкой и обмундированием.  Прапорщики успели разглядеть на кителе капитана орден Владимира с мечами, а на сабле – «клюкву» - орден Анны 4-й степени за храбрость.
    - В курс дела вас введет поручик Оганесов. А наше знакомство мы продолжим чуть позже. Смею спросить, не богаты ли господа прапорщики папиросами?
    Прапорщик Бек достал из вещмешка нераспечатанную пачку «Нашей марки», самых популярных папирос Донской фабрики Асмолова.
    - Благодарю. Здесь, в действующей армии – это бесценный подарок. Я Ваш должник, прапорщик!
    - Не стоит, это такой пустяк!
    - Совсем не пустяк, когда от грузинского табака с плесенью уже скулы сводит! Поручик, угощайте гостей кулешом и чаем. А мне – пора!
    Кулеш, сдобренный горными травами,  был еще горяч и не показался прапорщикам  таким уж простым кушаньем. Да и чай был скорее отваром из шиповника, мяты и еще чего-то ароматного и вкусного: чайной заварки, как таковой, в нем не было…
    Поручик Оганесов, который уже более года не выходил из фронтовой полосы, явно стеснялся своей черной щетины на лице и худых сапог, которые он норовил запрятать с глаз долой,  под лавку.
    - Как сейчас Москва?
    - В Москве мы не были почти полгода. А вообще и я, и прапорщик Бек, до войны проживали в губернском городе Калуге. После гимназии два курса отучились на юридическом факультете Московского императорского университета. Последнее время было заполнено учебой в Одесской школе пехотных прапорщиков. Возглавлял ее полковник Савицкий. Познакомиться с красотами Одессы не довелось. Учеба была напряженной.
    - А каков полковник, как командир?
    - Думаю, что Вам не придется жалеть о таком полковом командире. У него – богатый боевой опыт, прекрасная военная подготовка – Академия Генерального штаба. Главное, что он – чуткий и внимательный человек.
    - К сожалению, именно таких офицеров война не щадит. В нашем батальоне сменилось два командира, в полку – тоже двое. Предшественник Савицкого, полковник Арефьев потерял ногу при массированном артобстреле позиций полка. А до него – полковник Фотиев был убит германским снайпером. Все они были замечательными офицерами…
    - Да, у войны свои суровые законы. Но будем надеяться, что полковника Савицкого минует эта тяжкая участь…
    - Будем надеяться.
    Поручик открыл небольшую тумбочку и достал из нее две потрепанные клеенчатые тетради.
    - Вот, господа. В каждой из этих тетрадей – список личного состава второй и третьей рот нашего батальона. Все записи сделаны на русском языке. Против тех фамилий, где стоит крестик  – это значит, что этот доброволец может говорить по-русски. Но таких, как можете видеть,  немного. Кроме унтер-офицеров, выполняющих обязанности командиров взводов -  три-четыре человека понимают русский язык. Почти у каждого добровольца – трудная судьба. Беженцев из турецкой Армении примерно половина, в основном из  Вана и из Эрзерума. Остальные добровольцы – из окрестностей Шуши, Александрополя, Ахты и Караклиса. В основном это – крестьяне, но есть и ремесленники. Примерно треть имеют боевой опыт.
    - Какое оружие имеется в батальоне?
    - Из оружия – однозарядные винтовки системы Бердана. Вчерашний день. Да и то, вооружены лишь две трети личного состава…
    - Командующий поставил перед нами задачу обучить личный состав батальона владению стрелковым оружием. Полагаю, что такое обучение необходимо проводить исключительно на трехлинейных винтовках Мосина. А как обстоит дело с пулеметами системы Максима?
    - Увы, никак. Их попросту нет.
    - Что же, будем просить ходатайствовать капитана Хачатурова перед командиром полка и вышестоящим командованием о выделении батальону на период обучения не менее пятидесяти винтовок Мосина и пяти пулеметов…
    - Дело непростое. Ведь банда Аслан-хана захватила два обоза с оружием…  Основные занятия у нас проходят на стрельбище в двух верстах от лагеря. Завтра – подъем в шесть часов утра, после умывания и построения – молебен и завтрак. С восьми тридцати – занятия на стрельбище. Теоретические занятия – в помещении бывшей конюшни, после обеда – непосредственно огневая подготовка.
    - К этому времени я постараюсь раздобыть хотя бы несколько винтовок Мосина.
    - Желаю удачи, прапорщик. А сейчас, предлагаю отдых. Вам он необходим после длительного перехода. Справа от печки – лавки, составьте их рядом – получатся кровати. Вот вам дополнительно шинели, чтобы подложить на лавки и укрываться. А вместо подушек – папахи. Надеюсь, что такой ночлег вас не очень разочарует. На горном воздухе сон очень легкий…


                6.
    Прошел месяц. Позади – рождественские праздники, которые, учитывая военное положение армии, прошли практически незаметно. Учебные занятия в добровольческом армянском батальоне капитана Хачатурова завершились. Генерал от инфантерии Юденич остался доволен подготовкой армянских  добровольцев. К моменту окончания учебы все добровольцы получили трехлинейки, на каждую роту было выделено по три пулемета системы Максима…
    В середине января Юденич пригласил к себе в штаб полковника Савицкого и еще нескольких старших офицеров. Все догадывались, что речь пойдет о предстоящем наступлении. И не ошиблись. Командующий  стоял у большой карты, знаменитые гигантские усы его сейчас уже не висли безнадежно, как еще неделю назад, а приподнялись почти параллельно плечам.
    - Господа! После Саракамышского сражения наша армия ведет позиционные бои,  крупных операций в течение года мы не предпринимали. И,  тем не менее, такое положение не только расхолаживает боеспособные части, но и приносит нам немалый урон. Потери от постоянных набегов абреков и действий альпийских стрелков весьма велики. Русский солдат не привык сидеть в палатке или окопе, он по натуре своей – боец, победитель. Поэтому, нам необходимо готовить серьезные наступательные операции по взятию Эрзерума. При дальнейшем промедлении стратегическая инициатива может перейти на турецкую сторону.  Разработка Эрзерумской наступательной операции уже завершена нашим штабом. Ее начало намечено  через две недели. Но прежде, чем дать команду о начале этой операции, нам предстоит решить серьезную проблему, которая препятствует нашим активным действиям. Речь идет об укрепленной турецко-германской позиции на берегу Черного моря, в 16 верстах от Эрзерума. Этот форт создан на развалинах древнеармянской крепости и входит в общую систему   Эрзерумских укреплений. Противник сосредоточил здесь две батареи крупнокалиберной артиллерии: 152-миллиметровых гаубиц и 210-миллиметровых мортир. Кроме того, в сторону моря направлены две сверхмощные 420-миллиметровые мортиры, что не позволяет нашим кораблям, включая флагман «Императрица Мария» подойти к крепости на расстояние выстрела. Это также мешает снабжению нашей армии по морю. В данном укрепленном районе сосредоточен турецко-германский гарнизон численностью свыше тысячи человек. Вся артиллерия германская, крупповская, как и  сами артиллеристы –  исключительно немцы. Турки представляют пехоту, охраняющую батареи и подступы к ним, а также обслуживающий персонал. Крепость расположена в проходе между ущельем, с выходом к морю с одной стороны, с выходом на плоскогорье – с другой. Именно с этого плоскогорья нам и предстоит развертывать наше наступление на Эрзерум. Но батареи противника не дают нам такой возможности. Все пространство плоскогорья простреливается. Кроме того, подходы к крепости со стороны плоскогорья заминированы. Запас снарядов и продовольствия в крепости чрезвычайно велик, имеется свой источник природной воды. На батареях, по данным нашей разведки,  располагаются также германские  восьмимиллиметровые пулеметы «Шварцлозе». У берега есть даже несколько катеров на случай эвакуации офицерского состава. Подойти ни с плоскогорья, ни с моря к батареям не представляется возможным. Единственный путь – через горы. Но и здесь созданы посты усиленных караулов из числа альпийских стрелков. Какие будут предложения? Полковник Савицкий, Вы уже предварительно изучали этот вопрос. Полагаю, Вам есть, что доложить?
    - Так точно. Как Вы уже отметили, Ваше Высокопревосходительство, ни с моря , ни с плоскогорья к батареям не подойти:  все это пространство простреливается. Единственный путь – через горы: по ним артиллерия стрелять не будет, чтобы избежать камнепадов на батарею. Тем более, что именно с нашей стороны над крепостью в виде козырька частично нависает скальный уступ. Считаю, что только подрыв и обвал на крепость этого скального уступа сможет полностью нейтрализовать вражеские батареи. Враг, конечно, это тоже знает, а потому все подходы в горах к этому скальному уступу усиленно охраняются. По данным разведки здесь также сосредоточены германские снайперы и пулемётчики. Но все же, подход к крепости со стороны гор может быть преодолен. Нужна помощь пластунов, горных егерей. Действовать придется ночью, бесшумно, чтобы снять караульных. Желательно без стрельбы, а с холодным оружием. После устранения охраны – слово за саперами. Естественно, во время закладки взрывчатки необходимо обеспечить усиленную огневую защиту всех саперных работ.
   - Ну что же… А что нам скажут саперы? Капитан Самойлов, Вам слово!
   - Моя саперная рота готова к переходу в горах. Но взрывчатки по моим расчётам потребуется немало: пудов двадцать. Нужно будет выделить горских лошадей для ее транспортировки. Кроме того, для закладки взрывчатки необходимо будет продолбить в скале скважины глубиной не менее аршина. Всего таких скважин – не менее двадцати. Это займёт часа два усиленной работы, да и шум будет слышан в крепости. Для этих работ нужна будет помощь сапёрам. Закладка взрывчатки, как я полагаю, будет проходить под шквальным огнём противника. Стрелкам и пластунам надо быть готовыми к отражению атак из крепости…
    - Полковник Савицкий! Какой численности отряд нужно сформировать, чтобы решить все поставленные задачи?
    - Я сформирую сводный батальон  из лучших стрелков моего полка. Помимо саперной роты капитана Самойлова необходима будет ещё помощь пластунской сотни подъесаула Семенистого, батальона пехоты  подполковника Неклюдова. На правом фланге со стороны равнины считаю необходимым разместить батарею легкой горной артиллерии капитана Вострякова. Кроме того, из состава нашего полка я сформирую два пулемётных взвода. Считаю также, что отряду потребуются стрелковые навыки отделения ефрейтора Богды, Богда ..мм…Улана, учитывая, что кроме Мосинской винтовки они прекрасно стреляют из бурятских луков и трофейных арбалетов. А бесшумность на первом этапе этой операции – это половина успеха.
   - Ну что же, все перечисленные Вами офицеры здесь присутствуют. Господа, я неслучайно накануне нашего совета поручил полковнику Савицкому проанализировать этот вопрос. У полковника имеется боевой опыт, думаю, что он в качестве командира сводного отряда успешно справится с поставленной перед ним задачей. Остается отработать все детали. Думаю, полковнику Венедиктову не нужно лишний раз напоминать всем вам о строжайшей секретности предстоящей операции. Весь личный состав, участвующий в операции, должен быть освобожден от нарядов и караулов для отдыха. Но отдых – только после проверки оружия и снаряжения. Полковник Меркулов обеспечит все участвующие в операции подразделения необходимым продовольствием и обмундированием. Следует также получить дополнительные боеприпасы. В резерве у полковника Савицкого будет находиться пехотный батальон подполковника Сонина. Начало операции назначаю на четверть часа после полуночи…

                7.
      Прапорщики Бек и Введенский возглавили два взвода пулемётчиков, включенных в отряд полковника Савицкого. Среди личного состава этих взводов были восемь наиболее способных армянских добровольцев, освоивших «Максимы»,  спутники по переходу в лагерь  ефрейторы Протасов и Кузьмич, а также около тридцати опытных стрелков из 18-го полка…
    - Ну что, Павел, наконец-то мы участвуем в настоящем деле? Вечером  – построение. Как ты настроен, ведь, возможно, уже сегодня нам предстоит первый бой?
    - Честно говоря, немного робею. Ведь до этого никогда не приходилось стрелять в человека, пусть и во врага. Не знаю, каково это…
    - А ты, во-первых, не забывай, что перед тобой враг, а во-вторых, помни, что, если ты не выстрелишь первым, у врага рука не дрогнет. Или пан – или пропал! А пока у нас есть два-три часа для сна. Когда теперь еще удастся вздремнуть – неизвестно.
    - Мне что-то не до сна пока. Скажи, Саша, а там, на горной дороге, когда тебе стало плохо,  ты не предчувствовал впереди беду?
    - Предчувствие беды? Странно, что ты об этом спрашиваешь. Беда здесь повсюду, потому что идёт война. И каждую минуту нужно быть готовым к самому неожиданному. Война заставляет нас чувствовать по-новому.
    - Все это так. Но я не об этом. Вспомни наше обучение в школе прапорщиков. На занятиях по метанию боевых гранат, когда на позицию вышел наш взвод, ты тоже испытывал недомогание. Я вызвался проводить тебя в лазарет. А пятью минутами позже из руки юнкера Пронина выскочила граната. Погибли трое юнкеров, пятеро были ранены. А ведь мы должны были стоять именно рядом с этим Прониным…
    - Это всего лишь случайное совпадение, Павел. Никакой мистики. На войне не следует обращать внимание на подобные случайности. На войне возможно всё. Давай всё-таки последуем примеру Хачатурова и Оганесова: они уже третий сон видят. Силы нам скоро понадобятся…

                8.
     Введенский уснул сразу, но сон его был беспокойным, он постоянно ворочался, что-то неразборчиво говорил, чем привлёк внимание Павла…
    - Саша! Саша! Что случилось? Тебе плохо? 
    - Что? Нет, я спал. Но сон был странным, наполненным батальными сценами с нашим участием. Но этих боёв мы, похоже,  еще не пережили…
    -  Ты видел во сне что-то страшное?
    - Не знаю. Скорее, что-то непонятное. Как будто бы все происходило со мной, с нами... Жестокое сражение в горах…Впрочем, не стоит беспокоиться и придавать этому излишнее значение: возможно, я просто переутомился. Спасибо за заботу, Павел. Ты, наверное, совсем не поспал из-за меня?
    - Пустое. Я и не мог уснуть. Делал наброски в дневнике, пил чай.
    - Сколько у нас еще до общего построения?
    - Три четверти часа. Поспи еще немного. Я разбужу.
    - Пожалуй, достаточно. Выпью чаю за компанию с тобой. А потом проверю наших пулеметчиков.
    - Сделаем это вместе. Но прежде покурим. Я специально подсушил на печке пачку «Нашей марки». ..

                9.
    Прошло более двух часов с момента начала перехода. Впереди колонны уже действовали терские пластуны подъесаула Семенистого и бурятские стрелки ефрейтора Богдоэргенова, о чем можно было судить по приглушенным крикам и хрипам уничтоженных караульных противника. Выстрелов пока не было, и это радовало.
    Колонна передвигалась почти бесшумно: сапоги и копыта лошадей были предварительно обмотаны ветошью. Разговоры, курение во время марша были категорически запрещены. По взмаху руки полковника Савицкого, колонна остановилась. Полковник жестами начал отдавать указания по перемещению подразделений. В этот момент где-то на верху горного уступа застрочил немецкий пулемет. Впрочем, стрелял он недолго: пластуны или буряты прервали его трель. Но этого было достаточно, чтобы поднять по тревоге гарнизон, расположенной внизу крепости. Пулеметчики и стрелки, прикрывающие саперов, спешно выдвигались на рубежи обороны, заслоняющие подходы к скальному уступу. А саперы и приданные им в помощь пехотинцы сразу же приступили к сверлению бурами и долблению кирками шурфов в скальном грунте. Но несколько буров вскоре сломались, пришлось рассчитывать в основном на мускулы нижних чинов…
    Атака следовала одна за другой. Крики «Аллах акбар!» смешивались с восклицаниями «Шайзе!» или «Доннер ветер!», а также с русской бранью и стонами многочисленных раненых. Разрывы снарядов, пулеметные переливы, одиночные выстрелы вылились в сплошную какофонию боя, которую постоянно усиливало и отражало горное эхо. Если ад существовал, то сейчас он находился именно здесь…
    Прапорщик Введенский, перекосившись от внезапно подступившей головной боли , пригибаясь от пуль, перебежками добрался до командира саперов капитана Самойлова, который кричал что-то своим подчиненным и стремительно жестикулировал.
    - Раненых – за скалы. Закладывайте взрывчатку в шурфы. Бикфордовы шнуры сплести вместе в один. Конец – мне!
    - Господин капитан! Вижу пулеметы. На скале напротив немцы устанавливают «Шварцлозе». Через две-три минуты они откроют огонь. Тогда на уступе никто не уцелеет.
    - Прапорщик! Какие пулеметы?! Ничего же не видно!
    - У меня цейсcовский морской бинокль, кроме того, я с детства привык смотреть в темноте.
    Из ночного мрака появилась невысокая фигура ефрейтора Богдоэргенов в остроконечной войлочной шапочке с кокардой и в коричневом халате с нашитыми погонами.
    - Капитан! Есть германцы, есть пулеметы, тоже видел я. Будут стрелять!
    - Так что же Вы медлите, Улан! Подключите своих охотников и снимите этих негодяев. Нам надо еще несколько минут до завершения закладки взрывчатки.
    - Слушаюсь, капитан!
    Буряты опередили немецких пулеметчиков буквально на несколько секунд. Когда немецкий обер-лейтенант уже готов был отдать команду об открытии огня, его тело безжизненно повисло на одном из пулеметов. Тоже самое произошло еще с несколькими пулеметчиками. Но это была лишь кратковременная отсрочка. Немцы оттащили пулеметы дальше, разместили их между камней. Буряты постоянно тревожили их прицельными выстрелами, не позволяя навести оружие на цель. Но, пусть и не прицельно, но пять немецких «Шварцлозе» почти одновременно ударили по скальному уступу, на котором уже почти были завершены работы по закладке взрывчатки. Десятки стонов и криков огласили пространство гор. Раненный в предплечье капитан Самойлов с трудом удерживал связку бикфордовых шнуров и приседал от острой боли. Введенский обхватил его под мышки и стал перетаскивать за скалы.
    - Шнуры, шнуры, прапорщик! За них уже положены десятки жизней, в них весь смысл операции. Направьте к раненым санитаров!
    - Все будет сделано, господин капитан! Шнуры уже у меня. Санитары на подходе. Но убитых оттащить с уступа они не успеют:  слишком много тел…
    - Когда последнего раненого перенесут за скалы – поджигайте!
    - Не беспокойтесь, все будет сделано. А Вам надо срочно в лазарет. У Вас большая потеря крови.
    - До окончания операции – никаких лазаретов…
    Введенский находился ближе всех к месту предстоящего подрыва. По правилам безопасности здесь находиться было нельзя: 15-20 саженей до места взрыва, кругом – камни, под ногами – небольшая площадка в полтора аршина, которая вполне может рухнуть вниз вместе с уступом…
    - Поджигайте, прапорщик!
    Шнуры загорелись и источали противный едкий дым. Немцы накрыли уступ шквальным огнем в надежнее перебить шнуры, но их прикрывал небольшой каменный козырек, заранее установленный саперами.  Убедившись, что шнурам ничего не угрожает и что через пять-шесть секунд раздастся взрыв, прапорщик попытался нырнуть в соседнюю расщелину между скалами, но не успел. Мощной взрывной волной его отбросило на поросшие кустарником скалы. В последнее мгновение перед потерей сознания Введенский слышал, как с грохотом обламывается скальный уступ и устремляется вниз, на крепость. Сам он оставался лежать на обломке скального уступа, а левая нога его свисала в пропасть…
                9.
     Введенский открыл глаза. Над ним простиралась сплошная белая пелена. Неужели это рай?  Нет, вблизи слышны стоны, а в раю не стонут. Да и таких огромных усов в раю тоже быть не может. Над головой Введенского наклонилось знакомое лицо. Юденич!
    - Здравствуйте! Ну, как Вы, голубчик?
    - Ваше Высокопревосходительство! У прапорщика тяжелая контузия и переломы. Он только пришел в себя. Желательно отложить Ваш визит на пару дней.
    - Увы, доктор! Потом визит будет проводить некогда: наступаем. Да такому молодцу добрые вести будут лучше Ваших пилюль и микстур.
    - Николай Николаевич! Господин командующий!
    - Вот, видите, доктор! Он меня узнал! Спасибо, голубчик! Душевное спасибо! Турецко-германский форт уничтожен в результате подрыва. Эрзерум взят третьего дня. В успехе нашего наступления  – Ваш весомый вклад.
    - Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство. Но Вы переоцениваете мои заслуги.
    - Нисколько, нисколько… А теперь, Александр Кириллович, позвольте мне вручить Вам заслуженную награду – орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. В соответствии со статутом ордена Вы переходите в следующий офицерский чин. Так что, рад вручить Вам также погоны подпоручика. Надеюсь, в скором времени и в добром здравии видеть Вас снова в строю. Кизиловая наливочка тоже, думаю, прибавит Вам бодрости и здоровья.
    - Премного благодарен и, не скрою, удивлен столь высокой оценкой своих скромных заслуг.
    - Заслуги Ваши, подпоручик, поверьте, весьма высоки. Без Вашего участия операция по уничтожению форта могла быть сорвана. Надеюсь, что еще не раз узнаю о Вашей доблести… Есть ли у Вас какие-то просьбы, Александр Кириллович?
    - Никак нет. Но хотел бы знать о судьбе капитана Самойлова, полковника Савицкого, прапорщика Бека и ефрейтора Бог…Улана , ефрейтора Протасова.
    - Генерал-майор Савицкий, да-да – теперь генерал-майор, был легко ранен. Сейчас он вступил в командование пехотной бригадой. Капитан Самойлов находится на излечении в госпитале в Тифлисе. К сожалению, он потерял руку до локтя. Если бы не Ваша помощь, капитан вряд ли бы выжил. Он также награжден орденов Святого Георгия 4-й степени и в отставку выйдет в чине подполковника. Впрочем, Самойлов не хочет уходить в отставку. Поэтому, я ходатайствую о продолжении его службы хотя бы в школе прапорщиков, где пригодятся его знания и опыт… Прапорщик Бек ранен в бедро, находится в этом же лазарете. Четверть часа назад я вручил ему  орден Святого Станислава 3-й степени с мечами. А фельдфебель Богдоэргенов жив и здоров, да-да, именно фельдфебель, он  получил второй солдатский Георгиевский крест, принял пополнение из числа  бурятских стрелков. Теперь он командует взводом стрелков. Ефрейтор Протасов, увы,  погиб при пулеметном обстреле. Потерь у нас  много, но враг потерял еще больше. На каждого нашего солдата приходится по четыре турка и немца. Так что, операция была проведена не напрасно… Поправляйтесь, голубчик!

                10.
    Лечение Введенского и Бека затянулось до начала марта. Армия Юденича взяла Эрзерум и готовила новое наступление на Трапезунд. Взамен простреленного и окровавленного обмундирования от полковника Меркулова прислали новенькие гимнастерки и офицерские бриджи: видимо, Юденич похлопотал. В лазарете Введенский и Бек виделись почти ежедневно. Время коротали за шахматами, нардами и воспоминаниями о первом бое, ставшем для них новой точкой отсчета на жизненном пути…
    В 18-м стрелковом полку за время излечения Введенского и Бека произошло немало перемен. В первую очередь они связаны с новым командиром -  полковником Шумиловым, оправдывавшим мощным и раскатистым басом свою фамилию.
    В штабной полковой палатке на граммофоне крутилась пластинка с Турецким маршем Иоганна Штрауса. Высокий, крепкого сложения полковник Шумилов носил усы, сросшиеся с густыми бакенбардами. Вместо правого уха у полковника был зарубцевавшийся обрубок: последствия сабельного боя. На кителе его красовались ордена Святого Георгия  4-й степени и Святого Владимира  3-й степени с мечами, Святого Станислава 3-й степени с мечами и «клюква» на сабле. Сапоги у полковника скрипели при ходьбе, а сам он что-то бурчал в такт марша: «Пара-бара-бам-бам-бам!» Повернувшись к вошедшим офицерам, он остановил граммофон и, широко улыбаясь, приветствовал их, щедро «одаряя» ароматом Шустовского коньяка:
    - А! Вот и наши молодцы-удальцы, кавалеры! Весьма рад! Такими офицерами и лейб-гвардия могла бы гордиться! Но, ни в какую гвардию мы вас не отдадим. У нас не хуже, поверьте! Полк Юденича, господа! Это авангард всей армии!  Подпоручик Введенский, Вы назначаетесь командиром второй роты первого стрелкового батальона.
    - Слушаюсь!
    - Кстати, к Вашей роте приписан и взвод бурятских стрелков фельдфебеля , как его, ну в общем - Улана… Прапорщик Бек! Вам поручается возглавить отдельную пулеметную команду при втором батальоне.
    - Слушаюсь! А где теперь армянский добровольческий батальон Хачатурова?
    - Из числа армянских добровольцев теперь формируются отдельные пехотные соединения. Ваш бывший батальонный командир капитан Хачатуров произведен в подполковники и возглавил один из добровольческих армянских полков на линии Эривань – Алашкерт. Этот полк пока находится в резерве армии, личный состав проходит обучение и перевооружение.
    - Кто состоит командиром 1-го батальона? Раньше им был, если мне не изменяет память,  капитан Смирнов.
    - Он же и остался. Капитан Смирнов – опытный офицер. Он введет вас в курс дела. Армия готовится к наступлению на Трапезунд. Сам наместник на Кавказе Великий князь Николай Николаевич в Карсе передал командующему наказ государя – взять Трапезунд. Наш славный полк, конечно,  тоже не будет в стороне. У вас, господа офицеры, будет еще одна возможность отличиться и доказать всем, что полк Юденича всегда был и будет отмечен доблестью своих офицеров и нижних чинов…
    Капитан Смирнов был невысок, худ, сед, обладал пышными усами (но меньше, чем у Юденича). Кстати, Введенский и Бек за время лечения в лазарете тоже обзавелись этим мужским украшением.
    - Весьма рад и много наслышан, господа! Второй ротой, а впоследствии и  нашим батальоном во время Японской компании командовал наш бывший командир Савицкий, ныне генерал-майор. Я  в ту пору командовал пулеметным взводом. Надеюсь, что и вы, господа офицеры, продолжите славные традиции своих предшественников… Батальон прошел доукомплектование по штатам военного времени. Все подразделения оснащены трехлинейными винтовками Мосина и пулеметами системы Максима. Почти все нижние чины в ротах  имеют боевой опыт. В основном личный состав призывался с Поволжья и Урала, крестьянского сословия, но много и грамотных. Познакомитесь – не разочаруетесь…
    Знакомство с денщиком у Введенского состоялось сразу же после выхода из штабной батальонной палатки. Это был невысокий молодой приказный с окладистой бородой, в шароварах с малиновыми лампасами.
    - Здравия желаю, Ваше благородие! Приказный Бородин, ординарец командира второй роты. Ваш, стал быть.
    - Здравствуй, братец! Показывай дорогу в роту! Только как это ты – казак в пехоту попал?
    - Из староверов мы, Бородины, с Яика. До Кавказу воевал в Галиции. Взводный наш, вахмистр  Сулин, из донских казачков буде, меня все в полкову походну церкву на молебны направлял. А нам не можно, вера у нас друга. Много перенес от него через энто. А потом спросился у командира сотни на Кавказ направить. Токмо коника подо мной абреки подстрельнули, покуда добирался. Потому в пехоту направлен.
    - Не жалеешь теперь об этом?
    - Никак нет. Тута меня никто не принуждат на службы никониански. Виноват!
    - Ничего, братец! Верь в то, во что предки твои верили. Принуждать к иной вере тебя никто не будет. Да и среди терских казаков, знаю, немало староверов. Будет тебе с кем помолиться.
    - А мы ужо сгуртовалися. Середь гребенцов много стару веру почитають… Ну вот, пришли, Ваше благородие. Вот энта палатка – ротного командира, стал быть,  Ваша буде. Там я уж чайку распорядился,  на печке чайник. Обед у ахвицеров через четверть часу.
    - Спасибо, братец. Сам пообедай. Саблю я оставлю. Посмотри: надо ли наточить. Управишься?
    - На том и стоим. Тятька мой кузнечным делом в станице заправлял. Моей шашечкой бриться можно. И Ваша така будеть.
    В проеме палатки показалась фигура прапорщика Бека.
    - Я за тобой, Саша! Полковые офицеры собрались на обед. Почти все – наши знакомые. Но есть и новички. Командир полка пожелал  лично представить нас, как кавалеров. Хотя, признаюсь, я против этих церемоний. Не люблю излишнего шума.
    - А полковник наш любит шум, недаром и фамилия такая. Но, в лазарете я слышал о нем, что он – отчаянный рубака. Имеет ранения, награды. Только его бравада  меня тоже смущает. Не по себе от его военных маршей…
    В офицерской столовой 18-го стрелкового полка, как и ожидалось, всеми питейными «процедурами» распоряжался, конечно же,  полковник Шумилов.
    - Господа! Нашему полку прибыло! Кто еще не знаком – прошу любить и жаловать: командир второй роты первого батальона подпоручик Введенский и командир пулеметной команды прапорщик Бек. В наших офицерских рядах сегодня уже шесть Георгиевских кавалеров, учитывая подпоручика. Но я господа, мечтаю, чтобы до окончания войны наш славный полк полностью стал полком Георгиевских кавалеров. Ведь мы – полк Юденича! В Трапезунде, надеюсь, мы подтвердим эти свои притязания! Я верю в вас, други мои! За победу, господа! Ура!
    - Ура! Ура! Ура!
    - За командующего, его Высокопревосходительство генерала от инфантерии Юденича! Ура!
    - Ура! Ура! Ура!
    - За доблестный 18-й стрелковый полк! Ура!
    - Ура! Ура! Ура!
    - Павел!  Я сошлюсь на недомогание и уйду с этого «праздника жизни».
    - Подожди немного, Саша! Уйдем вместе. Сейчас офицеры, а в первую очередь полковник, это неверно истолкуют. Скажут, мол, загордились молодые офицеры.
    - Ну и пусть. Мне, действительно, не по себе…
    Но спас положение посыльный ефрейтор.
    - Подпоручика Введенского в штаб генерала Савицкого требуют!
    Александр вскочил, как ошпаренный. Застегивая на ходу ворот гимнастерки, он выскочил из столовой. У выхода его догнал прапорщик Бек.
    - Какая надобность, ефрейтор? Что сказал генерал?
    - Не могу знать, Ваше благородие! Приказано было передать прибыть в штаб. Боле я ничего не ведаю.
    - Саша! Позволь тебя сопроводить?
    - Конечно. Буду только рад, что вытащил тебя из этого хаоса.
    У входа в штабную палатку стоял генерал Савицкий и лукаво улыбался.
    - Ну,  здравствуйте, кавалеры! Хорошо, что и Вы пришли, прапорщик! Я почему-то был в том уверен. А для Вас, подпоручик, я меня сюрприз. Проходите в палатку!
    В глубине штабной палатки за сосновым столом сидел немолодой мужчина в черной шинели и железнодорожной фуражке. Он протирал пенсне, а глаза его блестели от слез.
    - Отец! Боже мой! Как ты здесь?
    - Саша! Душа моя! И Павел здесь! Да вы оба – усачи! Как повзрослели! А я здесь совсем ненадолго. Передать поклоны от матери и сестры. Инженеров нашего управления приписали к военному ведомству. Вот я и состоял начальником эшелона, который для нужд Кавказской армии переправил в Саракамыш снаряжение и продовольствие. Сейчас наш эшелон пополняется ранеными, до вечера у меня есть несколько часов. Потом командующий своим автомобилем обещал отправить меня в Саракамыш. Сюда добирался почти сутки на перекладных лошадях. Не мог не повидать тебя. Ты, говорят, стал геройским офицером!
    - Что ты, папа! Здесь почти каждый  – герой. Лучше расскажи, как там наша Калуга, как мама и Настя?
    - Все, слава Богу! Мама и сестра работают в госпитале сестрами милосердия. Личный состав гарнизона города воюет на Западном фронте. О твоем подвиге написали в «Калужских губернских ведомостях». Губернатор наш Николай Сергеевич Ченыкаев, зная о моем отъезде, просил тебе кланяться и передать тебе вот этот пряник с губернским гербом, а также нашу знаменитую «Померанцевую» с казенных винных складов Павловского. Такие же подарки и для Павла. Мама передает тебе и Павлу шерстяные носки, сало домашнего копчения, липовый мед и папиросы – лично Настя для вас набивала. И еще – антоновские яблоки. Знаю, что ты любишь их… Как ты себя чувствуешь, ведь ты был ранен?
    - Я в полном порядке. Как видишь: снова в строю. Кости срослись. Последствий контузии не чувствую… Вот – это мое жалованье за два месяца и наградные. Передай это маме. Нам это ни к чему. Мы на полном довольствии. Чтобы не докучать генералу, прошу ко мне в палатку отужинать.
    -  Никаких палаток! Ужинать будем здесь. Каков бы я был, если бы мужа своей сестры отпустил без генеральского ужина?!
    - В таком случае, «Померанцевая» и пряники - к  столу, Павел и Андрей Петрович, вы не возражаете?
    - Буду рад вспомнить вкус знаменитой калужской «Померанцевой». А кроме того, есть соленые арбузы, баклажаны, зажаренное седло горного архара – подарок от фельдфебеля Богда.. Улана и Шустовский коньяк.
    - Я тем более – не против. Весточки из Калуги для меня, как глоток свежего воздуха.
    - Уж чего-чего, а свежего воздуха на Кавказе – в достатке. Правда, иногда этот воздух изрядно подпорчен пороховыми газами. Но сегодня, пока, затишье на фронте. Идет двусторонний обстрел позиций, не более. Главные события еще впереди.
    - Наступление предполагает немалые потери. Но и после взятия Эрзерума армия понесла существенные потери. Я сужу это по числу раненых, которые грузятся в Саракамыше.
    - Способ воевать без потерь, Кирилл Николаевич, увы, еще не придуман. Но талант военачальника заключается как раз в том, чтобы свести эти потери к минимуму. Положение на фронте складывается в нашу пользу. Уверен, что наш командующий не упустит этого преимущества.
    - В народе Юденич популярен более других полководцев. В Калуге, в Николаевской гимназии, в эти дни проходят торжества, посвященные взятию Эрзерума, в городском парке вывешены портреты Юденича рядом с портретами государя. Я бы хотел поднять этот  тост за  здоровье Николая Николаевича! Больше бы нам таких полководцев!
    - Поддерживаю, Кирилл Николаевич! Надеюсь, что господа офицеры тоже?!
    - Безусловно! Хотя полчаса назад в офицерской столовой тоже звучали тосты за здоровье командующего. Как на параде: только фанфар и барабанов не хватало. А здесь тихо, по-семейному. Рад, что нам удалось так удачно ускользнуть с того полкового «парада».
    - Знаю, что полковник Шумилов перегибает палку в «прославлении» 18-го полка. Но бывшего гусара уже не переделать. Впрочем, в бою полковник отважен и дерзок, может даже излишне, не щадит себя, о чем свидетельствуют его многочисленные ранения и награды. Вам же, господа офицеры, я советую быть разумно храбрыми, не рисковать жизнью попусту, как к этому и призывает командующий. За Юденича!
    - За Юденича!
    - И за твоего ангела-хранителя, сын…

                11.
    В штабе командующего армией было жарко. В двух чугунных печках потрескивали сухие дрова, на столе стоял самовар. Юденич по традиции совещался с офицерами за чашкой чая.
    - Господа! Перед наступлением на Трапезунд мы не можем позволить себе безнаказанно действовать в нашем тылу банде Аслан-хана. Мы несем немалые людские и материальные потери в результате действий этого разбойника, отвлекаем значительные ресурсы на отражение его набегов. Настала пора провести операцию по окончательной ликвидации этой шайки. Какие будут соображения по этому поводу, полковник Венедиктов?
    - Контрразведка до сих пор разрабатывала четыре, увы, безуспешных операции по ликвидации банды Аслан-хана. Причины наших неудач кроются в первую очередь в поддержке бандитов местным населением, которое укрывает абреков, снабжает их продовольствием, лошадьми, теплыми вещами. Возможно, отчасти это происходит из-за боязни за свою жизнь. Ведь бандиты не жалуют не своих, ни чужих. Местные князьки и старейшины явно на стороне Аслан-хана. Вести учет населения в аулах не представляется возможным, своих агентов среди местных горцев у нас тоже нет: сотрудничать с нами боятся даже кровники Аслан-хана. В тоже время, нам не раз удавалось обезвреживать лазутчиков из банды, проникающих в расположение армии. Этим объясняется то, что Аслан-хан неоднократно избегал устанавливаемые нами засады, а сам внезапно нападал на наши обозы и караулы. Считаю необходимым для ликвидации банды запустить дезинформацию об обозе с оружием и денежным довольствием, который проследует из Тифлиса в расположение армии. Весь личный состав, сопровождающий обоз должны составить опытные бойцы и офицеры, охрана обоза – лучшие стрелки. Кроме того, в возможных точках нападения, а их будет нетрудно просчитать, мы должны скрытно сосредоточить дополнительные пулеметные и артиллерийские подразделения. Думаю, что для гарантированного успеха операции необходимо создать специальный отряд численностью до полка.
    - У Вас есть какие-то предложения персонально, Николай Михайлович?
    - Командиром данного отряда я рекомендую назначить присутствующего здесь генерал-майора Савицкого.
    - Вашу рекомендацию я вполне поддерживаю. Что по этому поводу скажет Андрей Петрович?
    - Благодарю за доверие, Ваше Высокопревосходительство.  Операция предстоит непростая. Ее детальную разработку необходимо проводить в тесном контакте с контрразведкой армии. О конкретных силах и средствах, необходимых для ее проведения, я смогу Вам доложить не позднее завтрашнего вечера. Так, господин полковник?
    - Вы назвали оптимальный срок, Андрей Петрович.
    - Ну что же, с Божьей помощью, господа…

                12.
       Подпоручик Введенский и прапорщик Бек со своими подразделениями вошли в состав сводного отряда генерал-майора Савицкого. Но, если прапорщику и его пулеметчикам предстояло дожидаться банды Аслан-хана в одной из засад, то стрелки Введенского непосредственно должны были идти с обозом от Тифлиса и до места дислокации армии. Начальника отряда Савицкого и его помощника полковника Венедиктова волновала мысль: «А проглотил ли Аслан-хан дезинформацию? Клюнет ли на эту удочку?» Полковник Венедиктов был уверен, что бандиты проглотят эту заманчивую наживку. И не ошибся.
     Сразу двое лазутчиков, о которых уже знала армейская контрразведка, якобы совершенно случайно, получили сведения о богатом обозе, а также о его обычной, а не усиленной охране. Причем, агенты у Аслан-хана были и в Тифлисе. Они также подтвердили сведения об обозе. А тут еще и от командующего турецкой армией Вехип-паши пришло строгое указание:  активнее беспокоить русских, наносить им урон. Аслан-хан собрал все свои силы  для внезапного удара по обозу: его все же беспокоили тревожные предчувствия: не так прост этот Юденч-паша. Но у абреков преимущество: внезапность, отличное знание местности, возможность быстро скрыться в горах, где им знакома каждая тропка. Аслан-хан намеревался застопорить движение обоза двумя устроенными обвалами: перед первой и последней повозкой. А затем весь обоз, который находился на узком горном козырьке следовало подорвать (взрывчатку абреки получили от турок), телеги рухнут в пропасть. Основным силам Аслан-хана, находящимся в ущелье, останется только забрать добро. Казалось бы все просто, но имама что-то беспокоило, он никак не мог объяснить эту свою тревогу…
    - Махмуд!
    - Слушаю, эфенди!
    - Сколько ты насчитал нукеров?
    - Две сотни и еще две дюжины, эфенди.
    - Шайтан! Это же меньше половины моего отряда! Где остальные?
    - Еще три луны назад турки и персы вернулись в свои аулы, много также аджарцев ушли. Но у нас есть германский сапер и поляк-взрывник.
    - Шайтан! Эти двое не заменят мне двух с половиной сотен нукеров. Передай оставшимся нукерам, что за побег из отряда я буду карать смертью не только беглецов, но и их семьи. Передай также, что всех ожидает хороший куш. В обозе будет жалованье всей армии за два месяца. Что слышно про обоз?
    - Обоз в двадцати верстах от нас.
    -  Всем быть готовым к нападению. Две дюжины нукеров с сапером и взрывником поставишь на скалу перед обозом. Остальных – в ущелье, но выше обвала, который мы устроим урусам.  Сколько охраны в обозе?   
    - Пять сотен урусов. Пехота и казаки.
    - И все-таки я не верю, что Юденч-паша ничего не задумал против меня. Но все равно, у него ничего не выйдет, обоз провалится в пропасть вместе со всеми урусами. Вехип-паша будет доволен нами…

                13.
Обоз двигался по горной дороге навстречу неизвестности. В его главе находился автомобиль с открытым верхом. Помимо шофера в машине расположились: генерал Савицкий в форме пехотного капитана, подпоручик Введенский, облаченный в казачью черкеску хорунжего и фельдфебель Богдоэргенов, «переквалифицировавшийся» в казачьего вахмистра. Весь этот «маскарад» был произведен по рекомендации полковника Венедиктова в целях дезориентации банды. Сам начальник контрразведки находился с запасным отрядом в засаде, о месте предстоящего нападения абреков ему накануне доложил горец-связной. Вплотную к засаде бандитов подойти было невозможно, чтобы их не спугнуть. Стрелки расположились на трех направлениях выше по склону гор, охватывая место засады полукольцом. Кроме того, на возможных путях отхода Венедиктов выставил пулеметные заслоны, распорядился провести минирование возможных путей отхода. Кроме того, спереди и сзади приблизительно в трех-пяти верстах от места засады горную дорогу прикрывали две пластунские сотни, усиленные пулеметными командами. Впрочем,  опытный контрразведчик прекрасно понимал, что для ограждения каждой горной тропинки не хватит никаких сил. Поэтому, момент нападения банды на обоз и контратака наших сил должны максимально совпасть по времени. Иначе – не избежать массовых потерь. Ведь охранение обоза составляло батальон: около пятисот лучших воинов…
    Подпоручик Введенский не отрывал от глаз цейсовский морской бинокль (подарок отца) и напряженно всматривался вдаль.
    - Ваше превосходительство! Верстах в трех впереди на скалах мелькнули папахи двух абреков. Они скрылись в кустах. Но кустарник дрожит. Прошу взглянуть!
    - Гм. Ничего не могу разглядеть. Впереди – засада. Это и так нам хорошо известно. Но останавливать обоз недопустимо. Бандиты сразу поймут что-то неладное и скроются в горах мелкими группами. Тогда – ищи ветра в поле. Вестовой, передайте по колонне усилить бдительность и держать оружие заряженным и наготове. По всей вероятности, впереди нас ожидает устроенный абреками камнепад. В этом случае не проявлять никакой паники, постараться укрыться вплотную у скал и отражать нападение прицельной стрельбой. Уверен, что наши засадные команды вовремя подключатся к бою. А Вы, подпоручик, виноват, хорунжий, еще раз проверьте ручной пулемет.  Улан, передайте своим стрелкам быть в готовности номер один. Вам придется «снимать» пулеметчиков со скал и спускающихся по веревкам абреков. Тут понадобится все ваше умение охотников.
    - Слушаюс, генераль! Виноват, капитан!
    Бурят на ходу соскочил с медленно едущего автомобиля и побежал к идущим вслед обозам.
- Ваше превосходительство, внизу, в ущелье я также заметил несколько абреков. Они укрываются в развалинах каменной башни, на месте старого аула, накрытого селевым сходом.
- Может быть,  это местные охотники или сборщики трав?
- Вряд ли. Иначе бы они не прятались. Кроме того я видел в их руках винтовки.
- Но что они делают внизу, в ущелье?  Ведь обоз-то здесь.
- Может быть, они рассчитывают каким-то образом свалить наш обоз в пропасть. Может быть, путем подрыва? Впереди, как раз на месте ожидаемой засады должен быть узкий скальный козырек, который легко подорвать и обрушить весь обоз в пропасть. Это почти, как в нашем случае с подрывов батарей.
- А вы правы, подпоручик. Значит, главные силы Аслан-хана, а возможно и сам он, укрываются в ущелье?
- Скорее всего. А на скале, по моему мнению, сосредоточено не более трех десятков абреков. Аслан-хан оставил их на заклание. А весь его отряд – в ущелье.
- В таком случае, нам следует остановить обоз  еще до захода на этот проклятый козырек. Сколько до него осталось?
- Версты две, не более. За полверсты до козырька следует остановиться. А в ущелье надо отправить усиленный отряд. Позади нас осталась горная тропа. Но кони по ней не пройдут.
- Вот что, подпоручик. Берите свою стрелковую роту, а также полусотню пластунов и взвод бурятов Улана. Сверху вас прикроют пулеметчики. Но ущелье надо закрыть с двух сторон. Срочно отправьте посыльного к Венедиктову, чтобы он с другой стороны ущелья тоже выставил заслон. Я черкну ему записку. Этому шельме Аслан-хану почти что удалось провести нас.
- Предстоит серьезный бой, господин генерал. Надо предупредить Юденича и прислать на всякий случай резерв.
- Безусловно.  Александр Кириллович, посмотрите-ка:  что это за казак гарцует возле пятого обоза!
- Если не ошибаюсь – полковник Шумилов  в терской казачьей форме, по-моему – в есаульских погонах.
    Генерал Савицкий сделал знак рукой всаднику, чтобы тот к нему подъехал.
    - Как это понимать, полковник Шумилов? Вы должны были остаться на позициях Вашего полка!
    - Ваше превосходительство, почти половина моего полка в ближайшее время будет сражаться. Каков же я буду полковой командир, если во время боя своих лучших офицеров и нижних чинов с абреками я буду отсиживаться в блиндаже?!
   - Ладно. Отправлять Вас все равно уже поздно. В ближайшие полчаса здесь, действительно, будет горячо. Разговор наш продолжим по возвращению в полк. А чтобы это возвращение состоялось, зная Ваш характер, приказываю Вам не лезть на рожон! И вот что, раз уж Вы здесь, то приказываю Вам возглавить арьергардный отряд, который сейчас отправится в ущелье на уничтожение банды Аслан-хана. Авангард с другой стороны ущелья будет формировать полковник Венедиктов. С Вами также отправятся подпоручик Введенский, подъесаул Семенистый и фельдфебель Улан.
- Как, разве Аслан-хан в ущелье?
- Да. Вам предстоит спуститься по горной тропе в полутора верстах отсюда. Кони там не пройдут. Будьте осторожны и не проходите под скальным козырьком. Он, по всей видимости, заминирован абреками. Впереди – лишь горстка бандитов-подрывников. Основная банда ожидает подрыва обоза, чтобы потом собрать с него всё добро.
- Понял Вас. Надо чтобы авангард отряда поскорее выдвигался, чтобы запереть Аслан-хана в ущелье. Давно я хотел поджарить бороду этому каналье!
- Не забывайте об осторожности, полковник. Говорю это, потому что знаю Ваш характер.
- Будьте спокойны, Ваше превосходительство. Я Вас не подведу. Только сил для уничтожения банды у нас маловато…
- Сверху мы будем поддерживать вас огнем. С Богом, полковник!

                14.
    События разворачивались стремительно. На тщательное обдумывание изменений плана операции просто не было времени.  В засадную группу полковника Венедиктова прибыл запыхавшийся курьер, хорунжий Чаусов с запиской от Савицкого. Начальник контрразведки прочитал записку и поинтересовался у хорунжего:
- А что генерал просил передать на словах?
- Просил передать, чтоб с переброской в ущелье авангардного отряда поторопились. Аслан-хан может скрыться. Спуск в ущелье с вашей стороны очень далеко. Поэтому, придется спускаться на веревках. Я привез их с собой из обоза. Просил также передать, чтобы удар по подрывникам был нанесен только после того, как авангард спустится в ущелье. С вашей стороны, после уничтожения подрывников, как сказал генерал, надо будет поддержать огнем авангардный отряд. Разрешите спуститься в ущелье вместе с авангардом?
- Нет, хорунжий. Вам надлежит сразу же отбыть назад, к генералу Савицкому с донесением от меня. И поторопитесь. Сейчас дорога каждая минута. На словах передадите, что начальником авангарда я назначаю подполковника Неклюдова. В авангардную группу войдут две роты его стрелков. Пулеметчики и горная батарея останутся для прикрытия сверху, они же уничтожат подрывников.

                15.
    Залп горной батареи и удар пулеметчиков по засаде абреков на скале стал началом операции. И хотя все это произошло внезапно для бандитов, но кто-то из них все же смог уцелеть и подорвать каменный козырек на горной дороге. Грохот обрушившегося камня на какие-то мгновения заглушил открывшуюся стрельбу в ущелье. Поднявшаяся пыль не позволяла отличить своих от чужих. В перестрелке друг друга поражали и абреки, и русские. Когда пыль от взрыва села, то обнажила вокруг десятки трупов. Бандиты и солдаты сошлись в рукопашной. Вокруг высокого горца в черной черкеске и папахе с зеленой чалмой образовалось около десяти разрубленных солдат. Это был Аслан-хан, который ловко фехтовал двумя изящными саблями. К нему пробился полковник Шумилов.
- Аслан-хан – мой. Я зарублю этого каналью!
- А, иди сюда, урус. Твоя голова будет хорошим подарком Вехип-паше.
С этими словами Аслан-хан молнией налетел на бывшего гусара.  Шумилов едва успевал уклоняться от ударов двух его сабель. Через несколько секунд полковник упал с отрубленным плечом. Но к Аслан-хану с двух сторон подлетели казаки во главе с вахмистром Будённым, который изловчился и отрубил Аслан-хану левую кисть с зажатой в ней дамасской саблей. Но имам продолжал биться одной рукой, хотя его уже обступили с одной стороны казаки, а с другой пехотинцы с обнаженными штыками.
    - Сдавайся, гад, пока живой! – выкрикнул Будённый в лицо окровавленному предводителю горцев.
Аслан-хан, истекая кровью с криком: «Аллах акбар!» бросился на ощетинившиеся штыки. В последний момент, уже с проколотой грудью, он все же достал своей саблей одного из солдат. Даже умирая, он продолжал сражаться…
     После его смерти битва продолжалась недолго. Горцы не сдавались. Применять огнестрельное оружие из-за боязни попасть в своих,  ни одна из сторон не решалась. Абреки бились саблями и кинжалами. Солдаты пустили в ход штыки. Когда последний бандит был уничтожен, подпоручик Введенский утер пот со лба и вытер с сабли кровь обрывком бешмета убитого им абрека. Победа досталась дорогой ценой. Из арьергарда уцелело одиннадцать бойцов. В опоздавшем к месту боя авангарде потери были ниже, но командир группы подполковник Неклюдов получил смертельное ранение в голову. Последними его словами были:
- Сообщите в Углич брату. Пусть позаботится о семье…

                16.
     В расположение армии прибыл скорбный обоз. Радости победы не было. Более сотни бойцов погибли, столько же – ранены. Последние телеги везли раненых абреков и оставшихся в живых бандитов-участников засадной команды. А в самой последней телеге везли тело Аслан-хана. Полковник Венедиктов верхом на гнедом жеребце подъехал к одной из телег с пленными.
- Вы, господа, как я вижу, не горцы, хотя и обряжены в их одежды. Кто такие?
- Твой пёсий йезик ни розумием! Пёс, забий мни!
- Господин полковник, это поляк Тадеуш Кшесинский, выпускник химического факультета Львовского университета. Мы нашли при нем документы, зашитые в бешмете. Судя по всему, он знатный шляхтич. А в банде, видимо, был подрывником.
- Ясно. А второй блондин кто?
- Обер-лейтенант Карл фон Хюбе, командир саперной роты, судя по документам. Вероятно, их прислал в банду Вехип-паша.
- Ну что же. Вас, господа, ожидает суд. Никакого другого приговора, кроме смертной казни, вам ожидать не следует. Но только не рассчитывайте, что вас расстреляют, как солдат и как дворян. Вы пойманы в банде и будете повешены вместе с другими разбойниками и как разбойники. За все надо платить. Капитан, переведите это немцу. Поляк, я вижу по его глазам, это уже понял, хотя говорит, что не понимает нашего языка.
    С этими словами Венедиктов пришпорил коня и поскакал к штабу Юденича. Рядом с ним двигался автомобиль Савицкого. Пленный немец на телеге плакал, а поляк  плюнул и презрительно от него отвернулся…

                17.
- Ваш рассказ заслуживает особого места в истории этой войны, генерал Савицкий. А что это за оружие вы мне принесли, господа?
- Это две дамасские сабли Аслан-хана, Ваше Высокопревосходительство. Возможно, Вы захотите их преподнести государю или Великому князю Николаю Николаевичу, главнокомандующему Кавказским фронтом…
- Для государя подарком может быть только сабля турецкого султана, а для великого князя – сабля Энвер-паши. Вот что, одну саблю передайте семье погибшего полковника Шумилова, а вторую – семье подполковника Неклюдова. Это будет справедливо. А потомки Шумилова и Неклюдова, глядя на эти сабли, будут всегда помнить о подвиге своих предков… Кого бы Вы хотели отметить из отличившихся в бою, генерал Савицкий?
- Ваше Высокопревосходительство, считаю, что отметить надо всех, кто сражался в ущелье, как павших, так и уцелевших. Списки к награждению я представлю в течение суток. Особенная благодарность подпоручику Введенскому. По сути дела, его прозорливость уберегла весь отряд от неминуемого уничтожения. Да и в ущелье он бился, как герой. Вахмистр, кавалер Семён Будённый также достоин очередного Георгиевского креста. 
- Пожалуй. А где сейчас Введенский?
- В лазарете. У него легкое ранение бедра. Один из абреков, перед тем, как испустить дух,  достал его кинжалом.
- Что ж,  по старой памяти я навещу его и других раненых . Полковник Меркулов, распорядитесь относительно похорон погибших.
- А что делать с телом Аслан-хана, Ваше Высокопревосходительство?
- Аслан-хан погиб геройски, хоть он и был нашим злейшим врагом. Он заслуживает достойного погребения. Но могила Аслан-хана может стать местом паломничества мусульман и причиной новых волнений на Кавказе. Поэтому, считаю, будет правильным, провести скрытные похороны Аслан-хана в море, на одном из прибрежных островов в присутствии муллы и с соблюдением всех полагающихся мусульманских обрядов. Мулла, конечно, не должен знать координат этого острова, да и с берега остров должен быть не виден и недоступен для лодок горцев. Добраться надо будет на одном из кораблей Черноморского флота. Причем, сделать это нужно именно сегодня, до заката, как этого требуют  законы ислама. Найдите муллу в ближайшем ауле. Надеюсь, он не откажет в просьбе проводить в последний путь своего единоверца. Подготовьте грузовой автомобиль, офицеров для сопровождения в ближайший порт. А я немедленно свяжусь с командующим флотом. Уверен, что Андрей Августович поддержит мою просьбу…

                18.
    За вклад  в ликвидацию банды Аслан-хана Александр Введенский из рук командующего армией генерала Юденича получил орден Святого Станислава 3-й степени с мечами. Для только начинающего службу 20-летнего офицера это был невиданный взлет в карьере: за неполные полгода он не только вырос в чине, но и получил две награды, среди которых орден Святого Великомученика Георгия 4-й степени. Многие офицеры всю жизнь лишь мечтают об этой награде. Впрочем, война вносит в традиционные сроки карьерного роста офицеров свои коррективы. Кто-то с гордостью носит заслуженный им крест, а кому-то достается крест деревянный на чужой и далекой земле. Таких крестов в Кавказской армии Юденича был уже целый лес. Но и все равно, потери русских на Кавказе были несравнимо ниже, чем на других фронтах первой мировой воны или, как ее называли тогдашние хроникеры – Великой войны. Юденич, действительно, был отцом для солдат, берег их настолько, насколько позволял его опыт полководца, военный талант, а главное – отцовские чувства к своим подчинённым. Поэтому, каждую наступательную операцию Николай Николаевич разрабатывал лично, просчитывал все детали, ругался с чинами в Генштабе, которые постоянно упрекали его в затягивании сроков наступления. Генерал не зарабатывал свои три ордена Святого Георгия за счет солдатских жизней, а напротив – за счет их сохранения, что в эту войну было, пожалуй, исключительным явлением…
   К началу Трапезундской операции Введенский,  быстро оправившийся после легкого ранения, уже был в строю. Генерал Савицкий предлагал ему взять отпуск, чтобы побывать на Родине, в Калуге, но подпоручик посчитал своим долгом остаться в войсках в момент одного из важнейших сражений на Кавказском фронте.
    Командующий Кавказским фронтом и наместник государя на Кавказе Великий князь Николай Николаевич  вместе с глубокой благодарностью за прежние достижения передал Юденичу личное пожелание императора о возможно более скором захвате Трапезунда, овладение которым окончательно изменит положение на этом участке войны в пользу русских. На этой встрече в Карсе в адрес Юденича звучало немало дифирамбов, как правило, неискренних. Поэтому боевой генерал чувствовал себя в этой обстановке среди штатских чиновников и штабных генералов крайне дискомфортно и при первой возможности предпочел покинуть эту компанию и отправиться в свою армию.
    Впервые в массовых боевых действиях Трапезундской операции участвовали не только сухопутные войска, но и Черноморский флот под командованием «железного старика» вице-адмирала Андрея Августовича Эбергарда.  Флот отрезал турецкие войска от возможности снабжения и подкрепления по морю, а также наносил мощные артиллерийские удары с кораблей по укрепленным позициям турок и производили высадку русского десанта. Всего в сражении участвовали один линкор, два эсминца, два миноносца и несколько канонерских лодок под общей командой начальника Батумской военно-морской базы капитана первого ранга Римского-Корсакова.
    1 апреля войска Кавказской армии вышли и укрепились на позициях на западном берегу реки Кадеры, в нескольких верстах от Трапезунда. В авангарде войск находился  18-й стрелковый полк, командование над которым принял полковник Саблин. Он вернулся в армию после длительного излечения: осколочное ранение в левое плечо всё еще продолжало напоминать о себе. В поддержку полку была передана артиллерийская батарея капитана Никитина.
    После мощной артиллерийской подготовки с моря и суши, началось наступление русских войск на Трапезунд, который был взят в кольцо десантом в составе двух кубанских пластунских бригад, высаженных с Черноморских кораблей и 15-тысячный отрядом генерала Ляхова, которому в поддержку также была передана артиллерия Кавказской армии.
    Во время одной из атак русских на Трапезунд  подпоручик Введенский,  буквально за минуту до начала обстрела турецкой артиллерии,  сумел вывести своего полкового командира Саблина и нескольких штабных офицеров из зоны прямого поражения,  хотя и сам при этом получил контузию. 5 апреля гарнизон Трапезунда выбросил белый флаг,  и русская армия вошла в город…
    Отличился в этом сражении также и прапорщик Бек, который со своей пулеметной командой перекрыл один из отходов из города, по которому высшие турецкие и германские чины намеревались бежать, бросив свой гарнизон на произвол судьбы. Впоследствии,  оба боевых товарища за мужество и героизм, проявленные при взятии Трапезунда были повышены в чинах: Введенский произведен в поручики, а Бек – в подпоручики.
    Вторая половина 1916-го года отмечена значительным усилением турок: на Кавказский фронт была направлена еще одна армия. Теперь силы неприятеля превосходили, хотя это превосходство и не сказывалось на положении Кавказской армии русских. Толи, наступательного пыла у турок недоставало, толи Юденич так грамотно распределил свои войска, что на любом участке попыткам неприятеля прорвать фронт, давался жесткий отпор. Но и у русских, учитывая возросшие силы противника, сил для дальнейшего наступления по всему фронту не было. Ставка в Могилеве делала упор на операциях против немцев и австрийцев, а Кавказский фронт по всем статьям находился на правах бедного родственника. Более того, стало нормой проштрафившихся на германских фронтах офицеров в наказание отправлять в Кавказскую армию. Разве что в наградах и чинопроизводстве государь не отказывал Юденичу…

                19.
    В начале июля Юденич с глубоким сожалением узнал об отставке вице-адмирала Эбергарда с поста командующего Черноморским флотом. Генерал понимал, что эта отставка сопряжена с интригами в Могилевской Ставке.  Мнение Юденича о поддержке им Андрея Августовича в Ставке и слышать не хотели. Решение по этому вопросу принимал лично государь. Впрочем, относительно «лично» - вопрос весьма спорный. Поэтому и назначение Колчака новым командующим флотом Николай Николаевич встретил настороженно. Конечно, ему не хотелось верить, что боевой адмирал и известный географ причастен к этим придворным интригам. Тогда зачем соглашался? Так или иначе, встречу с Колчаком Юденич старался перенести, несмотря на просьбы адмирала. Юденич объяснял это сложной обстановкой на фронте, а так оно и было в действительности. Для координации действий Кавказской армии с Черноморским флотом Николай Николаевич посылал своих генералов, хотя и понимал, что его  личный контакт с Колчаком неизбежен. И вот, в начале сентября эта встреча состоялась на Батумской военно-морской базе. Колчак на правах хозяина был приветлив и обходителен с командующим Кавказской армией. Юденич же был сдержан и немногословен…
    - Ваше Высокопревосходительство! Мне бы не хотелось, чтобы между нами были какие-либо недомолвки. Я знаю, что Вас с Андреем Августовичем связывала офицерская дружба. Вероятно, Вы считаете, что я лично причастен к отставке вице-адмирала. Даю Вам слово русского офицера, что это не так. Более того, я сам считаю Андрея Августовича одним из лучших флотоводцев, его тактику морского боя буду использовать на посту командующего флотом. А мое согласие занять этот пост связано с желанием окончательно очистить Черное море от кораблей противника и совместно с Кавказской армией нанести окончательный разгром туркам.
    - Александр Васильевич, я был уверен, что Вы не можете быть причастны к этим придворным интригам. А Ваш ответ в полной мере убедил меня в этом. Что же касается окончательного разгрома турок и, как результат – вхождения русской армии  и флота в Стамбул, то это вряд ли будет выполнимо.
    - Почему?
    - Ответ очевиден. Окончательный разгром Турции – вопрос большой политики. Он будет означать усиление России на Кавказе. А это, поверьте, не понравится нашим союзникам. И тогда они могут повернуть свои ружья против России, возникнет такая же ситуация, как в Крымскую войну. Воевать против всей Европы ослабленная войной империя не сможет. Потому-то Ставка и держит нашу армию и Ваш флот на голодном пайке… Расскажите лучше, каковы сейчас настроения в Петрограде.
    - Петроград и Балтийский флот охвачены волнениями, которые раздувают социал-демократы. В столице почти ежедневно проходят митинги с различными требованиями, но призыв «Долой войну!» слышен на каждом сходе народа. Думаю, что здесь не обошлось без деятельности немецких шпионов. Офицерам флота стало трудно управлять матросами. Фактов неповиновения – хоть отбавляй. И одними только репрессивными мерами эту проблему уже не решить. От всеобщего патриотизма, который мы наблюдали в 1914-м году, не осталось и следа. Боюсь, что в Петрограде и на Балтике назревает катастрофа…
    - Да, я с слышал об этих событиях. У нас же, на Кавказе и Черном море, все значительно спокойнее. Хотя мерзавцы-агитаторы пробираются и сюда. Но контрразведка и жандармерия действуют слаженно. Никаких особенных волнений у нас пока не отмечено.
    - Вот именно – пока. Боюсь, Николай Николаевич, что и у нас события, сходные с Петроградскими, не за горами…
    - Да, тревожные предчувствия на этот счет у меня также имеются. Кроме того, в нашей армии есть поручик Введенский. Я нередко беседую с ним о будущем. Он обладает уникальной способностью предвидеть предстоящие события. Правда, его предсказания касаются только самых ближайших событий. Но иногда, крайне редко, он предсказывает и более долгосрочные и масштабные события. Так, например, он поведал мне о своем сне,  в котором он увидел революционные события и падение монархии зимой будущего года.
    - Эти назревающие события, увы, уже нетрудно предсказать. Империя трещит по всем швам. А подлинные патриоты, такие, как Вы, Николай Николаевич, уже ничего не могут изменить. Остается уповать на милость Господа Бога.
    - Как говорят: на Бога надейся, а сам не плошай! Думаю, что от таких авторитетных людей, как Вы, Александр Васильевич, зависит немало…
    - Каждый из нас, Николай Николаевич, на своём посту сегодня должен быть предельно внимателен и благоразумен… Впрочем, давайте перейдем к вопросу совместного взаимодействия армии и флота в ближайшие три дня…

                20.
    О Февральской революции и отречении государя поручик Введенский узнал в Тифлисском госпитале: осколок снаряда зацепил бедро. Здесь, в середине марта, он получил письмо от подпоручика Бека. В нем Павел писал следующее:
«Здравствуй, дорогой Саша! Надеюсь, что ты идешь на поправку. По крайней мере, я искренне желаю тебе этого. С письмом, которое любезно согласился передать сотник Ефремов, я также направляю тебе скромную посылку с фруктами, папиросами и коньяком. Что касается нашей армии, то в ней сейчас идет принятие присяги Временному правительству. Я же не считаю себя вправе второй раз присягать, да и службой уже сыт по горло. Армия сейчас охвачена массовым неповиновением нижних чинов, мародерством и  дезертирством из армии. Нередки и случаи избиения офицеров, были даже два убийства. Твой покорный слуга был назван солдатами немецким шпионом и жестоко избит. От смерти меня спас все тот же сотник Ефремов… Служить в такой обстановке я не могу и не хочу. Подал рапорт об отставке и получил его утверждение. Буду через Финляндию и Швецию добираться к своим родным. Они сейчас находятся в Швеции.  Двоюродный брат отца дядя Людвиг, который в германской армии имеет чин полковника, приглашал нас к себе, на историческую Родину. Но в воюющей Германии сейчас трудно выжить вновь прибывшим: не хватает продовольствия, нет работы, жилья, цены на продукты взлетели до небес… Поэтому мои родители решили пока обосноваться в нейтральной Швеции. Чем там займусь – пока не знаю. Вероятно, постараюсь завершить свое юридическое образование. Поскольку твоих дальнейших планов я не знаю, то буду тебе писать на калужский адрес. Надеюсь, что мои корреспонденции ты получишь, несмотря на беспорядки, охватившие Россию. Крепко жму твою руку и желаю скорейшего выздоровления. Твой Пауль Бек.»
    На третий день после получения этого письма поручик Введенский выписался из госпиталя и отправился в свою часть…

                21.
     Юденич был чрезвычайно взволновал, ходил взад-вперед , изредка поднимая взгляд на поручика Введенского.
    - Я пригласил Вас, господин поручик, по весьма неприятному поводу. Полковник Венедиктов представил мне на согласование документ о передаче Вас суду военного трибунала,  в связи с отданием приказа об убийстве сотника Ефремова. Здесь же значится фамилия исполнившего Ваш приказ фельдфебеля…э… Богдоэргенова и донесение председателя полкового комитета ефрейтора Савостьянова об этом событии. Я бы хотел, Александр Кириллович,  получить Ваши объяснения по поводу случившегося.
    - Я готов, Ваше Высокопревосходительство. Как Вы, вероятно, знаете: четыре дня назад отряд пластунов сотника Ефремова отправился в турецкий лагерь с целью захватить языка-офицера. В назначенный срок пластуны не вернулись. Наверное,  нарвались на засаду, не исключена и возможность предательства. Здесь свое слово уже должна сказать контрразведка. Позавчера утром перед позицией нашего полка в свой бинокль я увидел страшную картину. Перед турецкой позицией поднялись колья с головами наших казаков, а в центре возвышался кол, на который был насажен живой еще сотник Ефремов. Он что-то шептал в страшных муках, по его губам я понял, что он молит нас о смерти. Поэтому, я вынужден был отдать приказ самому меткому стрелку, фельдфебелю Богдоэргенову, чтобы он прервал мучения нашего боевого друга. Он и сделал это с первого выстрела. Сотник мог бы прожить в мучениях еще несколько часов, но я бы себе не смог этого никогда простить. Уверен, что Ефремов для меня сделал бы тоже самое…
    - Что же, Вы приняли очень непростое, но единственно правильное решение. Улан также полностью подтверждает ваши показания. Что же касается клеветнического доноса ефрейтора Савостьянова, то ему одно место – в печке.
    - Председатель так называемого полкового комитета ефрейтор Савостьянов мутит нижних чинов, подбивает их к неповиновению офицерам. Я неоднократно пытался привлечь его к дисциплинарной ответственности, но натыкался на всеобщее заступничество солдат, которые готовы были даже с оружием защищать Савостьянова. Полагаю, что он выбрал для меня такую форму мести…
    - Увы, таких, как Савостьянов, после февральских событий, в нашей армии уже немало. И, кстати, даже полный Георгиевский кавалер Семён Будённый тоже попал в их число. И с этим горьким обстоятельством приходится считаться.  Я помню наш разговор в августе минувшего года, когда Вы предсказывали февральские события и отречении Государя. Это, кажется, был Ваш сон?
    - Скорее, это было некое видение, которое я наблюдал в полузабытьи. А очнулся я от ужасного ощущения реальной возможности увиденных мною событий. Впрочем, видения эти были навеяны именно происходящими вокруг реальными событиями. Предсказать или увидеть этот исход было не так сложно…
    - Может быть я излишне назойлив, Александр Кириллович, но все же, я не могу не спросить, когда и откуда у Вас появились столь необычные способности?
    - Я никому не говорю об этом. Но Вам, Николай Николаевич, готов ответить, потому что вижу в Вас близкого мне по духу человека… Эти способности в роду Введенских передаются из поколения в поколение: в ком-то они выражены ярче, в ком-то – менее заметно. В 1812 году мой прадед поручик Павел Евграфович Введенский за сутки до Бородинского сражения предсказал своему полковому командиру отступление, сдачу и последующий пожар Москвы. Командир приказал взять моего предка под арест, но уже через несколько дней он был освобожден, так как его предсказание подтвердилось…
    - Ваши необыкновенные качества уже не раз помогали нам в различных операциях. Надеюсь, что и в дальнейшем будет так.
    - Боюсь, Николай Николаевич, что в создавшихся условиях я уже не смогу достойно исполнять свои обязанности офицера. Нет, я не ухожу от ответственности, поймите меня правильно. В условиях распадающейся на глазах империи и армии, я бы желал оставить службу. Тем более, что я глубоко разочарован в действиях, проводимых Временным Правительством. Службе я отдал столько, сколько мог. А теперь хотел бы завершить свое юридическое образование. Поэтому, решил подать рапорт о своей отставке.
    - Что же, Александр Кириллович, я Вас вполне понимаю. Разделяю Ваши разочарования по поводу Временного Правительства. Задерживать Вас  я не в праве, хотя и жалко терять такого офицера. Бог даст, мы еще увидимся…
    С горькой душой Введенский расставался с Юденичем. Через пару дней он оформил в штабе все необходимые документы о своей отставке и с попутным тыловым обозом направился на железнодорожную станцию в Саракамыш. Но уже через десять вёрст пути их обоз остановила группа солдат во главе с ефрейтором Савостьяновым.
   - А, Ваше благородие?! Вот и свиделись! Стало быть, драпаете, не попрощавшись?
    - Как ты смеешь, негодяй, так разговаривать с офицером? – Введенский попытался вытащить из кобуры наган, но не успел. В этот момент в его спину воткнули штык.
    - Вот тебе наш солдатский привет, Ваше благородие! Сбросьте эту падаль с телеги!
    - Может добить его? Вроде, ещё дёргается!
    - Сам околеет. Да и шакалам будет чем полакомиться. Айда, хлопцы ко второй телеге. Там спирт должон быть, как мне сказывали…

                22.
    Очнулся Введенский в незнакомом ему месте, судя по всему, это был армянский крестьянский дом. Тело Александра было перевязано бинтами, на голове лежало мокрое полотенце…
    - Жив урус? Корош, корош!
    - Кто Вы? Где я?
    - Я – Арам. Здесь мой дом. Фелшар был, всё делал. Лечил. Рана зашил. Лежат надо. Нами помогат. Мой дочь.
    - Спасибо вам. У меня в кителе есть блокнот. Там адрес моих родителей в Калуге. Прошу сообщить моим родным. Я не хотел бы вас обременять дальше…
    Отец приехал только через восемь дней. Александр уже вставал, но рана заживала плохо, гноилась изнутри. Дорога до Калуги была изнурительной. Тяжкими по своему однообразию были и недели, проведённые в гарнизонном госпитале. Введенского постоянно терзали мысли о дальнейшей судьбе Отечества, о своём месте в определении этой судьбы. Он не находил ответа на эти вопросы. По окончанию лечения отправился в Москву,  продолжить прерванную войной учёбу…   
                (конец 1-й части)

                Часть 2-я        НА ПУЛКОВСКИХ ВЫСОТАХ

                1.
    Доучиться Александру Введенскому, конечно же, не довелось. Развернувшиеся в конце октября события пролетарской революции вынудили бежать из Москвы многих преподавателей и студентов Московского университета. По университетским аудиториям на Моховой разгуливали солдаты и матросы, устраивали пьяные дебоши и ночлежки в храме науки. В провинциальной Калуге, куда и уехал недоучившийся студент, революционная стихия проявила себя не так бурно, как в двух столицах. Были разграблены два винных магазина, подожжены несколько купеческих домов, расстреляны около десятка торговцев, попавших под горячую пролетарскую руку… А в целом, такого хаоса, как в Москве и Питере, в провинциальной Калуге не было. Но калужанам, а особенно интеллигенции, к каковой и принадлежала семья Введенских, от этого легче не было.  В городе стало невозможно найти работу. Люди старались не выходить на улицу, где время от времени была слышна ружейная пальба. Пьяные «революционеры» стреляли по редким светящим фонарям, оставляя улицы во мраке. Так было сподручнее грабить…
     Семья Введенских жила старыми запасами продовольствия, предусмотрительно накопленными еще после первых февральских событий. Но и эти запасы (крупы, мука, немного картошки)  были уже на исходе. Мама и Настя вновь устроились санитарками в госпиталь, где им за работу полагался небольшой продуктовый паек. А отец и сын нашли места в железнодорожных мастерских. Здесь паек был более весомый, чем в госпитале, но и работа была тяжелее, а кроме того, аристократическое происхождение Введенских замечалось даже под простой одеждой, а это создавало атмосферу недоверия, а порой и  нетерпимости со стороны железнодорожных рабочих.  Так продолжалось несколько месяцев. А в апреле Александр узнал о наборе военных специалистов в только что создаваемые подразделения Красной армии. Он знал, что многие генералы и штаб-офицеры добровольно приняли решение о своей службе в Красной армии. Но Введенский не мог принять такое решение для себя, еще свежи были раны на теле и в душе после встречи с ефрейтором Савостьяновым. Судьбу его изменила встреча с генералом-майором Прокофьевым, калужанином, который на несколько дней прибыл к своей семье из Петрограда. Прокофьевы и Введенские дружили семьями ещё с довоенных времён, часто собирались друг у друга. Вот и теперь они снова собрались в соседнем доме у Прокофьевых, которые занимали второй этаж небольшого дома. Как и прежде, был самовар, чай с вареньем и лепешками. Но атмосфера была не той, что до войны: песен никто не пел, с ностальгией вспоминали прошлое, с горечью говорили о будущем, мужчины хмурили брови, женщины украдкой утирали слёзы. Бывший генерал, а ныне красный комбриг предложил Александру покурить на маленьком балкончике.
    - А что, Александр Кириллович, Вы намерены делать в дальнейшем? О службе не задумывались?
    - Задумывался. Но служить в банде мародёров и насильников не желаю. Простите, Ваше Превосходительство. Я, конечно же, не имел Вас в виду…
    - Ну, если Вы не имели меня в виду, то, значит, что Красная армия состоит не только из мародёров и насильников. Военные специалисты из числа офицеров приходят в Красную армию сотнями, именно они, то есть, мы, и призваны сделать эту армию дисциплинированной, организованной, сильной. Кроме того, чекисты начинают сейчас чистки в среде бывшего офицерства. Чистки – сиречь – расстрелы. Как правило, именно так всё это и заканчивается. Дальнейшие репрессии могут ударить и по членам Вашей семьи. Подумайте.
    - Да, пожалуй, Вы правы. У меня, действительно, не остаётся выбора…
    - И всё же, мне бы не хотелось, чтобы Вы шли в армию от безысходности. Подумайте, в Ваших знаниях и опыте нуждается не столько нынешняя власть, как наш и народ, Отечество. А народ и Отечество при любой власти остаются незыблемы. Не считайте это высокопарными словами. Это истина сегодняшних дней. Подумайте.  А я готов дать Вам необходимые рекомендации…
     Так для Александра Введенского начиналась новая служба, которую он всё-таки по-прежнему не принимал в своей смятённой душе…  После прохождения многочисленных проверок, он получил мандат на должность командира стрелковой роты в Петроградском гарнизоне.
    Почти год с момента последней встречи с Павлом Беком, Введенский так и не получил от него ни одного письма. Самому же найти боевого друга было практически невозможно. Все расспросы общих знакомых оставались без ответа. А наводить справки о немце-эмигранте и бывшем офицере через официальные советские органы было просто опасно…
    На службу в Петроград из Калуги новоиспеченный красный командир добирался  четверо суток. Впрочем, по меркам того революционного времени, это было даже очень быстро. В Питере Александра ожидала еще одна череда проверок, но, в конце концов,  все более-менее благополучно разрешилось, если не считать инцидента с чекистом по фамилии Савостьянов. Да, да это был тот самый ефрейтор, председатель полкового комитета, который писал на офицеров доносы и устраивал самосуды. Похоже, что в ЧК Савостьянов пришелся ко двору.  Узнав Введенского, он, как с цепи на него сорвался. Ситуацию спас прибывший на шум комполка Петроградского гарнизона Евдоким Могилевчик. Ему удалось успокоить Савостьянова, а Введенского отправить подальше от его чекистских глаз, в Ораниенбаум, где были организованы курсы для младшего комсостава Красной армии. Введенскому и предстояло возглавить одну из курсантских рот…
    Служба в Ораниенбауме была рутинной, однообразной. Скуку несколько разбавляло общество таких же как он военных специалистов, всего их было девять человек: люди с разными судьбами и характерами, которые, по сути, не нашли себя в новой, охваченной революцией России. Служение Красной армии для них было вынужденной мерой. Кто-то из коллег Введенского пришел сюда из-за пайка, ведь семьи бывших офицеров голодали. Кто-то (и Введенский тоже был в их числе) стал красным командиром, чтобы тем самым обезопасить свои семьи от преследования чекистов. Впрочем, по истечению полугода службы в Ораниенбауме, Александр начал относиться к своему положению несколько иначе. Если раньше он видел лишь всю мерзость и грязь, поднятую кровавой волной революции, то теперь он убедился в массовом энтузиазме простого народа, который готов был ценой собственных жизней защищать свои завоевания. Грязно-кровавая накипь первых революционных месяцев села, в поле зрения Введенского остались в основном  целеустремленные и бескорыстные люди. Здесь, в Ораниенбауме не было таких, как Савостьянов или Гутник. Поэтому, Александр пересмотрел своё отношение к службе в Красной армии. 
    - Хотим мы того или не хотим, но это наш народ, - говорил постоянный вечерний собеседник Введенского, бывший штабс-капитан артиллерии Виктор Самсонов, - а со своим народом воевать недопустимо. Поэтому, я не понимаю тех генералов, которые разожгли пламя братоубийственной гражданской войны. Эта война обречена на поражение. Неужели они этого не понимают?! Неужели не видят той силы, которая им противостоит?! Все это очень печально, дружище…
   Письма из Калуги приходили почти через месяц после их отправки. Настя и мама описывали свои весенние хлопоты на огороде, а на дворе уже был конец июня, когда некоторые овощи на грядках уже были собраны (редис, лук, петрушка, огурцы). Александр вспоминал домашнюю окрошку и глотал слюну. Постоянная каша и щи из кислой капусты на местной кухне съедались машинально, без всяких вкусовых ощущений. Паек для Введенского и его коллег был лишь источником поддержания жизни, не более. Впрочем, каждому военспецу удавалось откладывать сахар и мыло, чтобы затем отправить своим родным. Один раз каждому представителю комсостава выдали даже по фунту сала.
    На первый выпуск младших командиров Красной армии прибыл лично нарком Троцкий, поблагодаривший комсостав за хорошую работу и вручивший группе командиров, а в их числе и Введенскому, именные карманные часы с гравировкой…
    Осенью трое военспецов подали рапорты об отправке на юг, на фронт против Деникина. Введенский не стал следовать их примеру, потому что полагал, что может встретить по другую сторону окопов своих боевых товарищей – офицеров армии Юденича. А стрелять в них он не сможет. Если бы знал тогда молодой командир, насколько близко находятся к нему его боевые товарищи и сам Юденич!

                2.
    Наступил май 1919 года. Положение Красной армии на всех фронтах было тяжелым:  белая гвардия практически на всех фронтах добивалась успеха, хотя и временного. В Петроград дошли сведения о начале наступления Северо-Западного корпуса . Но малочисленные в ту пору белогвардейские части  под общим командованием генерала Родзянко не смогли развить успех и удержать захваченные позиции. На смену Родзянко в соответствии с приказом Верховного Правителя Колчака был назначен генерал от инфантерии Юденич. Благодаря его могучему военному авторитету, малочисленный корпус в течение нескольких недель пополнился личным составом, увеличил свою численность почти в пять раз. Теперь это была уже Северо-Западная армия, которая могла реально угрожать Петрограду. В начале сентября, окончательно доукомплектовав и оснастив части своей армии, белые предприняли второе наступление на северную столицу, город трех российских революций.
    Введенский был ошеломлен этой вестью. На базе Ораниенбаумских курсов в срочном порядке формировали два пехотных пролетарских полка. Александр понимал, что теперь уже уклониться от столкновений со своими бывшими однополчанами будет невозможно. Вечером 24 сентября Введенского пригласил к себе в кабинет начальник курсов комбриг Николай Ростовцев.
    - Я внимательно читал Ваше личное дело. Из него я узнал, что Вы служили в Кавказской армии под командованием Юденича. Что Вы можете сообщить о нем?
    - Наверное, ничего нового для Вас. Юденич – опытный и авторитетный полководец, обладающий талантом стратега и уникальным тактическим чутьем. Он способен на неожиданные в военном отношении решения. Нередко он добивался побед над превосходящими силами противника…
    - Ну, эти сведения о Юдениче известны всем. А перевес сейчас пока на стороне белых. К Петрограду подтягиваются наши части, а в самом городе идет формирование пролетарских ополченческих батальонов. Наши два полка выдвинутся на передовую линию обороны Петрограда. Любые Ваши сведения о Юдениче и его военачальниках будут крайне важны. Постарайтесь вспомнить что-то о том, как Юденич планировал свои операции.
    - Боюсь, что здесь я не смогу ничем помочь. В Кавказской армии я был всего лишь обер-офицером:  сначала – прапорщиком, а завершил службу поручиком. В штаб командующего я вхож не был. Свои наступательные операции он планировал с генералами. Младшие офицеры были всего лишь дальними исполнителями его тактических решений.
    - Ну что же. Давайте теперь обсудим о том, на каком участке и в каком подразделении Вы будете действовать. Сейчас мы формирует кавалерийский эскадрон. В Вашем личном деле я видел запись, что в Одесской школе прапорщиков Вы брали призы на скачках?
    - Так точно.
    - Но Одесская школа прапорщиков была пехотной. Причем здесь кавалерия?
    - Тем не менее, индивидуальные кавалерийские навыки среди юнкеров приветствовались. Я ими обладал и старался их совершенствовать. Поэтому, представлял на скачках свою школу прапорщиков.
    - Теперь будете представлять наш эскадрон. Мы подберем курсантов, знакомых с конным делом. Шашки и кавалерийские карабины уже завезены в Ораниенбаум. Кони должны прибыть к вечеру. На тренировки времени у Вас, практически, не будет. Задача эскадрона: проведение разведок, атаки с фланга, возможный захват батарей противника,  прочее, как того будет требовать оперативная обстановка.
    - С неподготовленными бойцами все это будет крайне сложно выполнить.
    - Повторяю, бойцов будем стараться подбирать тех, кто уже знаком с кавалерийским делом, которые знают лошадей, умеют держаться в седле.
    - Умения держаться в седле недостаточно. Да и сам я не кавалерист, а скорее – наездник. Представления о кавалерийском бое имею весьма общие.
    - Другие командиры этих представлений и вовсе не имеют. А из штаба нам пришло четкое указание – сформировать кавалерийский эскадрон. Этот вопрос больше не обсуждается! Выполняйте приказ!
    Вот так, в одночасье пехотный командир Введенский стал кавалеристом…
                3.
    Красные отступали под напором Северо-Западной армии Юденича. В первой половине октября пал Ямбург, были сданы Луга, Гатчина, Царское Село и Павловск. Юденич вплотную подходил к Петрограду, последним рубежом обороны которого должны были стать Пулковские высоты.
    Отряды Красной армии уже успели получить  подкрепления. 18 октября здесь состоялось первое серьезное сражение, в котором красноармейцы «зацепились» за рубеж Пулковских высот и даже начали с них контратаковать.
    Эскадрон Введенского вошел в состав кавалерийского полка 6-й пехотной дивизии. Кавалерийский полк располагался на левом фланге и должен был поддержать атаку пехоты, которая началась  около 9 часов утра после артиллерийской подготовки. Ударившие со стороны укреплений Северо-Западной армии пулеметы, заставили пехоту залечь, но кавалерию на левом фланге атаки было уже невозможно остановить, она неслась во весь опор на позиции противника. Мощный залп артиллерии поднял тучи пыли, а когда они рассеялись, на поле оставалось всего несколько выживших всадников, которые на всем скаку поворачивали своих взбесившихся коней. Введенского среди этих всадников не было. За минуту до артиллерийского залпа Александр чувствовал приближение смерти, но отступать он, как командир эскадрона не имел права. Он сознательно скакал вперед, навстречу своей гибели, но в последний момент  его конь резко отскочил на несколько метров влево. Эти метры и спасли Введенскому жизнь. Ближайший разрыв снаряда выбил его из седла и отбросил рядом с окопами белогвардейцев. Падая, Александр потерял сознание…
      - Смотрите-ка, поручик! Комиссар свалился к нам прямо с неба!
    - Это не комиссар. Кажется, я видел это лицо на Кавказском фронте. Ефрейтор Рогаткин, обыщите этого красного командира и возьмите еще кого-нибудь в помощь, чтобы перенести его в санитарный блиндаж.
    - Ты что, Николай?!  Какие еще санитары?! Добить его – и дело с концом!
    - Не торопись. Я же говорю, что его лицо мне знакомо. По-моему это один из офицеров Кавказской армии.
    - Тем более, изменник должен понести заслуженное наказание.
    - Наказать его будет никогда не поздно. Но прежде надо узнать, кто он и как попал к красным.
    - Ваше благородие, в бекеше у этого комиссара какие-то бумаги были зашиты.
    - Давай их сюда, а красного – в санитарный блиндаж.  Ого! Смотри-ка: на этой фотографической карточке наш небесный гость запечатлен с самим Юденичем и с еще какими-то офицерами! А ты хотел его расстрелять! Нет, здесь надо во всем разобраться! Возможно, придется даже доложить самому командующему…
    - Да стоит ли его беспокоить из-за какого-то красного?
    - Думаю, стоит. Посмотри внимательнее, на этой карточке Юденич стоит рядом с этим офицером и положил ему руку на плечо. И еще, как видишь, у офицера два ордена, в числе которых и Святой Георгий. Видимо, командующий хорошо знает этого офицера…

                4.
- Конечно, я хорошо знаю этого человека! Это Введенский Александр Кириллович. В Кавказской армии он командовал стрелковой ротой 18-го полка. Это был храбрый и честный офицер. По его личному рапорту я удовлетворил его отставку. Но как он попал к красным?
- Не могу знать, Ваше Высокопревосходительство! Мы нашли его в бессознательном состоянии неподалеку от передовой линии окопов. Во время залпа нашей артиллерии его отбросило с коня. Сейчас он находится в санитарном блиндаже. К нему приставлена охрана.
- Проводите меня туда и вызовите ко мне генерала Савицкого!
- Слушаюсь!
 Юденич был взволнован. Он часто вспоминал о Введенском, но то, что встреча с ним будет именно такой, он никак не мог предположить. Введенский – красный командир! Это просто не укладывалось в голове! Впрочем, у красных сейчас служат сотни военных специалистов,  в числе которых не то, что поручики, а и генералы имеются. Но то, что среди них окажется и Введенский – это просто непостижимо! Николай Николаевич тешил надежду, что, может быть, это какая-то ошибка. Но нет, ошибки здесь не было: на нарах в санитарном блиндаже лежал именно Александр Введенский. Рядом с ним стоял военный врач.
- Что с больным? Когда он придет в себя?
- У больного, Ваше Высокопревосходительство, по всей видимости, сотрясение мозга, перелом нескольких ребер и левой руки, контузия. Прийти в себя он может в любой момент. Сейчас я попробую растереть его виски нашатырным спиртом. О! Смотрите, он открыл глаза! Как Вы себя чувствуете?
- Где я? Что со мной?
- Вы в санитарном блиндаже. Вас подобрали пару часов назад.
- Кто Вы? О, Боже! Это Вы, Николай Николаевич?
- Да, это я, Александр Кириллович. Как Вы себя чувствуете?
- Скверно. Все тело ноет, дышать трудно.
- Это потому что у Вас сломаны ребра. Старайтесь не делать резких движений. Ваше Высокопревосходительство, я бы попросил Вас дать больному отдохнуть, излишние волнения могут пагубно сказаться на его здоровье.
- Хорошо. Сообщайте мне о здоровье этого человека ежедневно. Переведите его в лазарет. Желательно выделить отдельную палату или огородить угол в ней, а также  исключить контакт с другими нашими ранеными. Охрана – обязательно. Навещать больного только с моего личного разрешения. Если для лечения потребуются какие-то дополнительные медикаменты – сообщите мне. В случае улучшения состояния больного, так же сообщайте мне немедленно… А вот и генерал Савицкий! Узнаете своего двоюродного племянника?
- Так точно, Ваше Высокопревосходительство. Это Александр. Могу я с ним пообщаться?
- Не сейчас. Он еще очень слаб. Не стоит его больше тревожить. Все необходимые распоряжения относительно него я уже отдал. Нам остается лишь ждать улучшения его состояния. Пойдемте со мной, Андрей Петрович! Я хочу лично с Вами обсудить эту ситуацию…
                5.
     Александр понял, что он находится в армии Юденича. Только не понятно, на каких правах. В лазарете, под который был приспособлен просторный крестьянский дом, ему выделили отдельную комнатку, новое белье,  кормили по-генеральски, были обходительны и учтивы. Никто, кроме врача и сестры милосердия, его не беспокоил. Но за дверью небольшой комнатки постоянно находился часовой, который и сопровождал Введенского в туалет, помогал ему умываться… Так прошли три дня. Состояние больного улучшилось. Вероятно, об этом сообщили Юденичу. Но Николай Николаевич, сопровождаемый генералом Савицким,  пришел только на следующий день: дела на фронте были совсем плохи.
    - Здравствуйте, Александр Кириллович! Вот, только сейчас смог выбраться к Вам. Мне доложили, что Ваше состояние улучшилось? Вы можете с нами побеседовать?
    - Здравствуйте, Николай Николаевич! Добрый день, дядя! Да, сегодня мне уже значительно лучше: головокружение и тошнота уже не так беспокоят меня. Остались боли в груди, но это последствия перелома ребер… Говорить я могу.
    - Признаюсь, я и Андрей Петрович  были удивлены, узнав, что Вы служите у красных.
    - Вряд ли стоит удивляться многому, что происходит в наше неспокойное время. Мой выбор сначала был вынужденным: своей службой я старался обеспечить защиту моей семьи от преследования чекистов. Но потом этот выбор стал осознанным. Я понял, что должен служить своему народу.
    - Вы говорите «своему»? А что же тогда тот народ, который состоит в моей армии, в армиях Колчака, Деникина?
    - Но,  Вы же прекрасно знаете, Николай Николаевич, что все вместе взятые армии, входящие в Белое Движение, не составят и десятой части противостоящих вам частей Красной Армии. Белое движение обречено на поражение. И этого Вы тоже не можете не осознавать. А, кроме того, я не могу понять, как русский может воевать с русским. Хотя я находился на стороне Красной армии, я никогда не стрелял в своих соотечественников…
    - Я верю, что Вы не стреляли в своих соотечественников. Но я не могу понять, почему Вы считаете, что, правда именно на стороне большинства? История знает немало примеров тому, что большинство, попавшее в плен ложных идеалов, заблуждалось и впоследствии пожинало горькие плоды. Например, хотя бы Французская революция, потопившая всю страну в крови. А ведь тысячи казней совершались во Франции под ликование толпы…
    - Возможно, большевики делают немало ошибок, но их власть пришла всерьез и надолго. Может быть, навсегда. Ваше сопротивление вызывает лишь бессмысленные жертвы, братоубийственная война не может быть оправдана никакими целями.
    - Да, я знаю об обреченности нашего похода на Петроград и об обреченности Белого Движения в целом. Вы видели белый Крест на шевронах нашей Северо-Западной армии. Этот тяжкий Крест несем все мы. Но я убежден и в том, что наш пример покажет всему миру, а в первую очередь нашим потомкам, что в России оставались и те, кто готов был постоять в защиту веры, державности, славных традиций нашего Отечества… Пусть, нас было меньшинство, но мы боролись за святые для нас идеалы…
    - Боролись со своим же народом?
    - Со своим народом, одурманенным чуждой пропагандой жидов-комиссаров. Нельзя жить по принципу: «Грабь награбленное!» А когда все «награбленное» будет съедено, выпито или распродано,  что тогда? Ведь в сегодняшней Советской России мало кто хочет трудиться, голод уже охватил почти всю страну. А наши победы на Кавказском фронте? Где они? Большевики сдали все освобождённые нами территории туркам. И, если бы армянские ополченцы не объединились в критический момент, чтобы дать отпор турецким захватчикам, ни самой Армении, ни армянского народа сегодня бы просто не существовало. А ведь за освобождение Кавказа сражались и Вы, Александр Кириллович…
    - Да, всё это печально. Но я верю, что страна будет восстанавливаться после гражданской войны и интервенции. В том числе и Закавказье…
    - А будет ли тогда что восстанавливать? Советская Россия уже потеряла значительные территории, ранее принадлежавшие Российской империи, потеряла большинство интеллигенции, лучших умов…   Впрочем, довольно дискутировать по этому поводу:   у нас не так много времени. Давайте перейдем к обсуждению Вашей судьбы.
    - Я не боюсь смерти.
    - Вас никто и не собирается убивать. В моей армии расстреливают только большевиков и комиссаров. Рядовым красноармейцам или даже бывшим офицерам, перешедшим на сторону красных, мы предлагаем вновь послужить Отечеству. Но, если они не соглашаются, разоружаем их и отправляем восвояси. С Вами, как я понимаю, будет точно так же.
    - Да. Дважды в одну реку не входят. Но я не хотел бы, чтобы Вы, Николай Николаевич, считали меня изменником. Я присягал Государю, которого сегодня нет. Но остался народ, которому я должен служить.
    - Я не считаю Вас изменником, Александр Кириллович. Вы, как и я избрали Голгофу. Одному Богу ведомо, чья Голгофа будет более тяжкой. Но то, что Вы глубоко заблуждаетесь, думаю, осознаете со временем. Главное, чтобы это не было слишком поздно. Итак, как Вы себе представляете своё возвращение к красным? Если Вы сообщите им, что гостили у своего давнего знакомого Юденича, Вас неминуемо ждёт расстрел и репрессии членов Вашей семьи.
    - Сколько я пробыл у Вас: трое суток?
    - Уже четверо. Я знаю, что Вы не любите ложь. Но сейчас она будет для Вас и членов Вашей семьи во спасение. Андрей Петрович обсуждал со мной различные варианты Вашего возвращения к красным. Он почему-то был убежден, что другого пути Вы не пожелаете рассматривать. Впрочем, он сам об этом расскажет.
    - Вот что, Александр. Слушай внимательно. Как и было это во время атаки, ты был контужен, отброшен с коня. Несколько ваших кавалеристов, уцелевшие после этого боя, возможно, видели и подтвердят этот момент. Далее следует составленная мной легенда. Ты пролежал без сознания до глубокой ночи. Наши солдаты, вероятно, приняли тебя за убитого. Ночью, придя в себя, ты начал ползти в сторону левого фланга, где в тот момент было временное затишье. Примерно через два часа ты наткнулся на будку путевого обходчика Назара Пронина. Он и его дочь  укрывали тебя в течение всего этого времени, оказывали посильную помощь в лечении. А завтра утром на подводе он доставит тебя к красным и подтвердит им все то, о чем я тебе сейчас рассказал. Все личные вещи будут тебе возвращены, кроме фотографической карточки с командующим. Если у тебя ее найдут чекисты, участь твоя будет решена…
    - Спасибо. Я, право, не знаю, достоин ли я такой вашей заботы?
    - Достоин. Для нас ты остался прежним поручиком Введенским, который не раз помогал Кавказской армии. А теперь настала наша пора отдавать эти долги…
        В раскрытой двери показалось раскрасневшееся лицо адъютанта командующего капитана Покатилова.
    - Ваше Высокопревосходительство! Красные на правом фланге прорвали нашу оборону. Части генерала Глазенапа рассеяны и почти уничтожены…
    - Я сейчас же прибуду на место. Прощайте, Александр Кириллович!
    - Прощай, Саша! Поцелуй за меня маму! Вряд ли мы теперь увидимся.
   - Прощайте, господа! Спасибо Вам за все!

                6.
    Легенда, составленная генералом Савицким и подтвержденная Назаром Прониным, не вызвала у чекистов и командования излишних вопросов и подозрений. Введенского отправили долечиваться в госпиталь. Там он узнал, что остатки армии Юденича отступают почти на всех направлениях и несут большие потери. Нижние чины из нескольких полков Юденича в массовом порядке сдаются и переходят на сторону красных.
    В декабре, когда Александр выписался из госпиталя и был вновь направлен на курсы младших командиров в Ораниенбаум, он узнал от комиссара, что командование над уцелевшими частями Северо-Западной армии принял генерал Глазенап. А в январе, в Эстонии по решению тамошнего правительства остатки армии были  разоружены и расформированы…
    На Крещение, на пару дней Александр смог вырваться в Калугу. Свалился, как снег на голову не ожидавшим его родным. Расспросов, слез, объятий и рассказов о военном житье-бытье было превеликое множество! Если бы не паек красного командира, праздничное угощение  могло бы состоять из картошки в мундире и ржаного хлеба. Но Александр «украсил» семейный стол двумя фунтами сала, репчатым луком, сухофруктами, колотым сахаром, вяленой воблой и даже флягой с водкой. Такого праздника у Введенских давно не было!
    Отец с досадой сообщил, что второй этаж каменного дома, который занимала семья, был по решению ревкома «уплотнен». Введенским оставили две небольшие смежные комнатки. На остальной площади поселились различные работники:  мастер железнодорожных мастерских, счетовод губисполкома, делопроизводитель отдела ЗАГС и даже литсотрудник губернской газеты «Коммуна». С новыми жильцами Введенские общались не часто, но не враждовали, терпели друг друга. В палисаднике не осталось ни одного дерева: все пошло на дрова. На эти же цели пошли и ветхий сарайчик возле дома, и часть старой мебели. На перловую крупу отец обменял все немногие ценности, которые оставались в доме. Но ордена сына были неприкосновенны и хранились в укромном месте. Кирилл Николаевич в глубине души надеялся, что все еще может вернуться на круги своя, читал пожелтевшие от времени газеты и журналы, украдкой молился Богу, чтобы не слышали соседи-безбожники…
    Письма от Пауля на адрес родителей не приходили. Никто из общих знакомых в Калуге о нем ничего не мог сообщить. В одноэтажном доме Беков теперь находилась гарнизонная прачечная …
    Александр с горечью узнавал новые подробности жизни своей семьи. Настя, работавшая санитаркой в госпитале, всячески пыталась избегать ухаживаний сорокалетнего чекиста Наума Берковича, который не раз давал ей понять, что в ответ на ее невнимание к нему, он найдет управу на всех её контрреволюционных родственников. Несмотря на возражения родных, на следующий день Александр лично отправился в губернское управление ЧК, чтобы  вступиться за младшую сестру. Там обещали во всем разобраться и прекратить домогательства зарвавшегося чекиста. Но уезжал из Калуги Александр с тяжелым сердцем. Здесь оставалась частичка его прежней жизни, ушедшей вдаль юности, неосуществившихся надежд. Впереди ждала  продолжающаяся братоубийственная гражданская война, впереди ждало сражение за Крым…
                (Конец 2-й части)

                Часть 3-я      В СМОЛЕНСКОМ КОТЛЕ

                1.
    Потеряв в боях под Смоленском более половины своего личного состава, 69-й стрелковый корпус попал в окружение. В начале августа от Смоленского котла до линии фронта было уже более сотни километров. Командир корпуса генерал-майор Евдоким Могилевчик при минометном обстреле был ранен осколком в плечо, но продолжал руководить войсками. Связи с командованием Западного фронта и 20-й армии, в которую входил 69-й корпус, не было. Продовольствия оставалось на два дня, боеприпасов – на пару часов боя. Части корпуса находились в глухом лесу, в восьми километрах от деревни Сосновка.
    Двумя днями ранее на разбитых путях, в  тупике разведчики обнаружили три вагона с железнодорожным обмундированием. Начальник штаба корпуса полковник Александр Введенский  распорядился забрать шинели и бушлаты и раздать их по подразделениям. Августовские ночи были уже холодными, а зимнее обмундирование осталось на складах, в тылу врага.  Обмундированные в черные железнодорожные шинели красноармейцы здорово напугали гитлеровцев во время одной из атак. Немцы, увидев черные шинели и бушлаты, приняли пехотинцев за моряков и в страхе бежали с занятых ими позиций. Но эта инициатива обернулась для Введенского боком.  Бригадный комиссар Лазарь Гутник (да, да, тот самый агитатор и террорист на Кавказском фронте) вместе с начальником особого отдела,  капитаном госбезопасности Семеном Бредихиным, решительно вошли в штабную палатку генерала Могилевчика.
    - Евдоким Андреевич! Это что за самоуправство? Почему полковник Введенский допускает нарушения в ношении уставной формы одежды  Красной армии? Это что за ряженые появились в нашем корпусе?
    - Успокойтесь, Лазарь Натанович! Начальник штаба согласовал это решение со мной. Вы же прекрасно знаете, что склады с зимним обмундированием остались позади, в глубоком тылу противника. А ночи в августе уже стали холодными. Посмотрите, сколько у нас простуженных бойцов. Вашу-то шинель вывез ординарец. А бойцы раздеты. А, кроме того, железнодорожные шинели и бушлаты уже сослужили нам хорошую службу: напугали немцев. Видимо, они приняли наших бойцов за морскую пехоту. После выхода из окружения возвратим шинели железнодорожникам, а до той поры будем их использовать.
    - Все же, я оставляю за собой право доложить об этом членам военного совета армии и фронта.
    - Это Ваше право. Я же в свою очередь, товарищ бригадный комиссар, прошу Вас прекратить постоянные нападки на полковника Введенского. Это относится и к Вам, товарищ капитан госбезопасности. Я целиком и полностью доверяю начальнику штаба, считаю его грамотным и порядочным офицером. Введенский с отличием закончил академию имени Фрунзе, командовал стрелковым полком и бригадой. Свою преданность Советской власти он не раз доказывал в боях, имеет орден Красного Знамени за штурм Перекопа в 1920 году, орден Красной звезды за бои на Халхин-Голе, второй орден Красной Звезды за Финскую компанию…
    - А о своих наградах от генерала Юденича он Вам ничего не рассказывал?
    - Я знаю об этих наградах. Ну и что же?! На Кавказском фронте он сражался с турками, которые и тогда и сейчас были союзниками Германии. А что касается орденов, то и я имею два Георгиевских креста, полученных в первую мировую войну. А маршал Будённый на Кавказском фронте, кстати, стал полным Георгиевским кавалером. Не вижу том ничего предосудительного. Они воевали не за царя, а защищали рубежи Родины. Представьте, что было бы, если бы турки осуществили свои планы по захвату Кавказа и Поволжья, где намеревались раздвинуть границы своей империи?!
    - Я не хочу полемизировать с Вами на исторические темы. У меня на этот счет имеется собственное мнение. Но, знайте, что еще до войны особый отдел завел дело на Введенского и, если бы не заступничество генерала армии Жукова, Введенского сейчас бы не было в рядах нашего корпуса. Не понимаю, как Вы могли утвердить кандидатуру Введенского, как командира боевой группы, которая будет осуществлять отвлекающий маневр во время выхода основных сил корпуса из окружения.  Я считаю, что бывшему царскому офицеру нельзя оказывать такое доверие. Ведь от действий этой группы будет зависеть судьба всего корпуса.
    - Вот именно. Поэтому эту операцию я и доверил именно Введенскому, который, как я полагаю, проведет ее  лучше, чем кто-либо другой. Кроме того, Введенский прекрасно понимает, что я посылаю его на верную гибель. Ведь возможности уцелеть у бойцов этой группы практически не будет. Поэтому ее основу составили добровольцы, большевики и комсомольцы. Ваших рапортов на участие в этой группе я что-то не видел.
    - Комиссар и начальник особого отдела корпуса обязаны оставаться с основными силами соединения. И, если уж Вы, Евдоким Андреевич, говорите о том, что в группу вошли большевики, то сам Введенский не состоит в рядах партии…
    - Это заявление звучит в Ваших устах цинично, товарищ бригадный комиссар. Не Вы ли отказывали Введенскому в рекомендации на вступление в партию из-за его дворянского происхождения и службы в царской армии?
    - Правильно, в партии большевиков не место дворянам и бывшим царским офицерам, холуям генерала Юденича!
    - Не забывайте, что и Ленин имел дворянское происхождение. А в царской армии служил и маршал Советского Союза Шапошников, многие другие военачальники Красной армии. А холуем у Юденича Введенский никогда не был, он храбро сражался с турками. Оставим этот разговор! Своего решения я менять не собираюсь.
    - Ну что же. Об этом я тоже буду вынужден сообщить членам военных советов армии и фронта. Если надо, то и до самого Мехлиса дойду!
    - Сообщайте куда хотите. А сейчас я прошу меня оставить. Мне должны делать перевязку…

                2.

- Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Как Вы сегодня себя чувствуете?
- Спасибо, Александр Кириллович. Сегодня мне значительно лучше. Рана постепенно зарастает. Как у Вас дела? Формирование боевой группы завершено?
- Так точно. В составе нашей группы 655 человек, из них 19 офицеров. Вся оставшаяся в корпусе исправная артиллерия передана нам. Это четыре 76-миллиметровые пушки и пять «сорокопяток», которые объединены в батарею. Но снарядов маловато: примерно по семь выстрелов на орудие.
- Как говорится, чем богаты. Но я распорядился передать Вам все оставшиеся минометы.
- Так точно. Но все забирать не было смысла. Взяли только два, потому что мин к ним всего три ящика. Кроме того в нашу группу переданы девять пулеметов Дегтярева и семь  «Максимов», восемь ящиков с гранатами, двадцать два ящика с патронами…
- Я понимаю, товарищ полковник, что этого для выполнения операции крайне мало, но это почти все, что у нас было. Мы также передаем в Вашу группу все автоматы, в том числе и трофейные. Ваш удар в направлении села Крапивное будет иметь для корпуса решающее значение. Главное, чтобы немцы поверили, что именно в вашем направлении корпус пытается прорвать кольцо окружения. Какие силы противостоят вам в Крапивном?
- По данным разведки близ Крапивного сосредоточена полк  мотопехоты и артиллерийский дивизион.
- Как Вы планируете начать операцию?
- Перед наступлением на Крапивное мы проведем артподготовку: ударим по позициям артдивизиона и дзотам. Затем с двух флангов атакуем немцев. Главная цель – уничтожение штаба. Начало операции запланировано на четыре часа утра, когда немцы будут глубоко спать.
- То есть, до наступления у Вас остается еще 12 часов. Я бы советовал Вам выспаться, Александр Кириллович.
- Спасибо, не могу. Надо побывать в боевой группе, встретиться с офицерами.
- Как Вы считаете, удастся ли Вашей группе овладеть Крапивным?
- Думаю, что село нам удастся взять, несмотря на значительное превосходство сил у немцев. Наступление будет  неожиданным. Внезапность – наш главный козырь. Уверен, что оставшиеся после нашей атаки немцы будут вынуждены отступить. В Крапивном мы займем позиции немцев. По возможности будем использовать трофейное оружие и артиллерию. В пяти километрах от Крапивного, в Холмах, дислоцируется танковый полк. Предполагаю, что немцы направят его для удара по нашей группе. Менее, чем через час после захвата Крапивного следует ожидать танковый удар.
- Выстоите?
- Будем стоять до последнего.
- А что потом?
- Когда боеприпасы будут израсходованы,  оставшиеся из группы бойцы попробуют пробиться в сторону старого леса, где по данным Смоленского горкома партии должен быть только что сформированный партизанский отряд «Мстители». В его составе будем воевать и дожидаться подхода основных сил Красной армии.
- Постарайтесь уцелеть, Александр Кириллович!
- И Вы тоже, Евдоким Андреевич!


                3.

    Как и планировал Введенский, его группе удалось выбить немцев из Крапивного. Но потери были очень велики: в строю осталось 322 бойца,  способных держать оружие. А с окраины села уже доносился рев немецких танков. Навстречу им по приказу командира группы развернули уцелевшую трофейную артиллерию. Немецких снарядов было достаточно. Панцеры Т-4 встретил огонь из своих же,  родных 50-миллиметровых пушек.  Дорога в село проходила между двух холмов, поэтому первые два подбитых танка загородили проезд остальным. Но танковый полк повернул в обход главной дороги, пытаясь прорваться с юга, где совсем не было никаких линий обороны. Со стороны главного въезда в село наступала пехота силой до полка, а танки уже готовились ударить в спину обороняющейся группе Введенского. Полковник приказал развернуть орудия. Но с южного направления фронт был широким, застопорить ход танков, как на въезде, здесь уже не было возможности. На каждую пушку приходилось примерно по три танка, все их не подбить. Наседающие танки вели прицельный огонь по позициям Введенского. Из захваченных орудий отвечали уже только два. Очередной разрыв снаряда накрыл командный пункт Введенского. На раненого и контуженого полковника упали тела двух убитых бойцов…


                4.

    - Здравствуй, Александр! Ты не узнаешь меня? Конечно, почти за четверть века я изменился. Но, все-таки не до такой степени, чтобы старый друг не узнал меня.
    - Павел! Неужели это ты? Ты полковник вермахта?
    - Точнее, полковник Абвера. Я возглавляю службу Абвера на территории, оккупированной группой армий «Центр». Я специально убрал посторонних, чтобы мы могли с тобой спокойно пообщаться.
    - Но почему ты служишь немцам?
    - Да потому, что и сам я немец,  Пауль Бек. Тогда, в семнадцатом, когда я перебрался в Швецию, узнал, что моя семья все-таки поддалась на уговоры дяди Людвига и перебралась в Германию, в Потсдам. Дядя Людвиг добился моего назначения в действующую армию, на Западный фронт. Там я командовал пехотной ротой, получил Железный Крест 1-й степени за захват в плен французского бригадного генерала и его штаба. В сентябре 1918-го был тяжело ранен, мне, как ты видишь, ампутировали кисть левой руки. В отставку я вышел в чине обер-лейтенанта. В Берлинском Гумбольд-университете я закончил свое юридическое образование. После окончания полтора года проработал нотариусом в Берлине. Потом дядя Людвиг, который к тому времени уже имел чин генерала, выхлопотал мне место преподавателя тактики в Берлинском кадетском училище и чин гауптмана. В 1935 году опять же, благодаря протекции дяди Людвига, меня направили служить в Абвер, который только что возглавил адмирал Канарис. Я имел чин майора и в Абвере работал в отделе Восточной Европы.
    - Значит, ты использовал знание России, которая когда-то была родиной для твоей семьи?
    - Ты забываешь о том, что я солдат. А солдат верен своей присяге и не обсуждает приказов командования.
    - Но как ты можешь служить такому безумцу, как Гитлер?
    - Гитлер, что бы о нем не писала советская пропаганда, абсолютно легитимно пришел к власти. И уже в первые годы его правления, в Германии восстановилась экономика, немцы стали лучше жить. Но дальнейшие шаги фюрера по захвату Европы, действительно, были безумны. А самая страшная ошибка нашего фюрера  – это война с Советским Союзом. Я знаю, что мы не будем победителями в этой войне. А уцелевшие немцы еще долго будут за нее расплачиваться.
    - И ты это говоришь тогда, когда вермахт захватил всю Украину, Белоруссию, почти все центральные области России, а наши части отступают на всех фронтах?
    - Я уверен, что это временное отступление. Красная армия вскоре оправится от внезапного нападения, накопит силы и нанесет ответный удар. Но даже и сейчас, когда ваши части отступают, они жестоко сопротивляются. Немцы еще никогда не сталкивались с таким сопротивлением.
    - И это я слышу из уст полковника Абвера?
    - Ничего удивительного. В нашей армии уже сейчас немало офицеров и нижних чинов, которые полностью разочарованы этой войной. Дядя Людвиг, кстати, по политическим разногласиям еще в 1938-м году подал в отставку. Сейчас он – один из лидеров оппозиции фюреру. Туда входит и мой шеф – адмирал Канарис.
    - И ты тоже входишь?
    - И я тоже. Поэтому я здесь, чтобы помочь тебе. Ты ведь не раз помогал мне. Теперь пришла моя очередь. Я помогу тебе добраться до партизанского отряда «Мстители».
    - Откуда ты о них знаешь?
    - Это моя работа. Не забывай, что я полковник Абвера. Более того, я многое знаю о тебе и даже о твоей семье. Знаю, что в 1933 году ты женился, твоя жена – педагог, сыну Иннокентию шесть лет, дочери Варваре – восемь. И еще я знаю то, что неизвестно тебе: твоя семья успешно эвакуировалась в Ташкент. Супруга Лидия Николаевна устроилась на работу в школу.
    - Ты специально собирал эти данные обо мне?
    - Не скрою – специально. Потому что в глубине души надеялся, что вновь увижу тебя и помогу тебе.
    - А что тебе известно о корпусе, о генерале Могилевчике?
    - Во время вашего отвлекающего удара основные силы 69-го корпуса через болота и леса двинулись по направлению на Озерное. До фронта, как мне известно, корпус пока не дошел, но с боями пробивается к своим, собирая по пути попавших в окружение солдат и офицеров из других соединений. О генерале Могилевчике нам сообщил добровольно сдавшийся в плен капитан госбезопасности Семен Бредихин.
    - Сволочь!
    - Да, сволочь. Так вот, он сообщил нам, что генерал продолжает командовать корпусом. Он жив, а насколько здоров, судить трудно, ведь Евдоким Андреевич получил осколочное ранение. А что касается Семена Бредихина, то после серии допросов, он был расстрелян. Говорят, что перед казнью он плакал и ползал на коленях… Теперь о тебе. Документы и личное оружие, но без патронов, я тебе верну. На своем автомобиле я лично довезу тебя до окраины леса и покажу лесную дорогу, по которой ты сможешь добраться до первых постов охраны партизанского отряда. Кстати, до партизан должны были добраться, по крайней мере,  трое солдат из твоей группы. Надеюсь, это поможет тебе. Командир отряда – секретарь Смоленского горкома комсомола Илья Потороченков. Ему необходимо сообщить, что на 14 августа назначена карательная операция по ликвидации его отряда. Дислокацию необходимо менять. Мое имя при этом называть нельзя. Скажешь, что эти сведения получены от пленного эсэсовца.
    - Увидимся ли мы с тобой еще?
    - Как говорят русские, пути Господни неисповедимы. Но мне почему-то кажется, что теперь мы видимся в последний раз. Хотя я, в отличие от тебя, и не обладаю даром предвидения. А сейчас тебе необходимо выспаться. В твоей камере, я распорядился, принесли теплое одеяло. Там же ты найдешь ужин. Рекомендую тебе подкрепиться. До завтра…


                5.

    Лесная дорога, скорее, была тропинкой. Она петляла по лесу, как заячий след. Наверное, когда-то по ней ходили грибники. Грибов здесь, действительно, было великое множество. Введенского остановил окрик, внезапно раздавшийся из-за бурелома:
    - Стой! Кто идет?
    - Начальник штаба 69-го стрелкового корпуса полковник Введенский.
    - Оружие бросить перед собой. Подходить ко мне с поднятыми руками!
    - Мой «ТТ» разряжен. Но, пожалуйста, я брошу его Вам. Прошу отвести меня к командиру отряда Потороченкову…
    В штабной землянке Введенского встретили более гостеприимно. В отряде, как и предполагал Пауль Бек, уже были двое красноармейцев  и капитан Завьялов, командир артиллерийской батареи из боевой группы Введенского. Поэтому, особых расспросов к полковнику не было.
    Партизанский отряд «Мстители» еще продолжал формироваться, подбирая попавших в окружение красноармейцев. Личный состав отряда пока насчитывал 220 бойцов. Крупных операций, если не считать одного нападения на колонну советских военнопленных, партизаны еще не проводили. Старших офицеров в отряде до прибытия Введенского не было, поэтому Потороченков уже через неделю предложил ему должность начальника штаба отряда. Введенский принял это предложение. Оказалось, что молодой командир уже знал Введенского. В мае 1941-го года агитбригада Смоленского горкома комсомола побывала с выездным концертом в их корпусе. Концерт Александр Кириллович помнил, но самого Потороченкова вспомнить не мог. Но, главное, что командир помнил Введенского.
    О карательной акции, сообщенной Беком, Введенский немедленно рассказал. Отряд успел передислоцироваться ночью за 14 километров северо-восточнее их бывшего лагеря. Теперь с трех сторон их новый лагерь окружали непроходимые болота, а с одной стороны – густой лес. Со стороны леса была устроена сплошная линия обороны.
    С каждой неделей отряд рос за счет пополнения бойцами-окруженцами и гражданскими, которые бежали от преследования оккупационных властей. Партизаны подорвали два эшелона с военной техникой, идущей на фронт, в селе Буковском уничтожили гарнизон эсэсовцев (две роты), которые накануне расстреляли почти всех оставшихся в селе жителей. Это была акция возмездия…


                6.

    Шел сентябрь 1943 года. Советские войска сражались уже в пятидесяти километрах от Смоленска. На соединение с ними прорывался партизанский отряд «Мстители». Еще в 1942 году, когда во время авиа-налёта Люфтваффе был смертельно ранен Илья Потороченков, его заменил полковник Введенский. Такова была последняя воля умирающего командира.
    Среди крупных акций, проведенных отрядом под командованием уже Александра Введенского,  было уничтожение аэродрома, взрывы трех эшелонов с военной техникой, поджог склада с горючим, захват и казнь группы полицаев – изменников Родины, освобождение пленных, направляемых для работ в Германию… Партизаны не отсиживались в лесу, каждый день был наполнен борьбой с оккупантами.
     Введенский долго разрабатывал план соединения отряда с регулярными частями Красной армии. Как ни крути, отряду все равно бы пришлось около десяти километров идти с боями по открытой местности. А это потери и немалые. Командир принял решение всех женщин, детей и стариков и раненых  (96 человек) оставить в лагере. На прорыв должны идти только мужчины призывного возраста. Таковых насчитывалось 289 человек. По приказу командира были изготовлены восемь дополнительных подвод для перевозки минометов и пулеметов «Максим». Выдвигаться решили ночью.
    Перед выходом на свою главную операцию Введенский построил отряд.
    - Боевые друзья! Завтра нам предстоит пойти в открытый бой с врагом, чтобы помочь наступающим регулярным частям Красной армии и соединиться с ними. Кто-то может сказать, зачем, мол, нам идти в бой с заведомо превосходящими силами противника, рискуя жизнью большинства бойцов… Но мы никогда не сможем простить себе, если будем отсиживаться за болотами в то время, когда красноармейцы гибнут, освобождая Смоленскую землю от захватчиков, освобождая в том числе и нас. Все те, кто может держать в руках оружие, за исключением женщин, детей, стариков и раненых пойдут в этот главный бой. Возможно, многим суждено пасть в этом бою. Но смерти эти не будут напрасными. Мы докажем всем, а себе – в первую очередь, что партизаны являются настоящими патриотами своей страны, готовыми отдать за нее самое дорогое – жизнь… Через полчаса наш отряд начинает выдвигаться. В случае моей гибели или тяжелого ранения в бою обязанности командира отряда я возлагаю на капитана Завьялова. Командирам рот и взводов проверить снаряжение и оружие всех членов отряда. Капитана Завьялова прошу зайти в штабную землянку…
    В землянке коптили две лампы, сделанные из артиллерийских гильз. Введенский тяжело опустился на лавку.
    - Вот что, Николай Петрович. Мы с Вами знаем друг друга еще по довоенному времени. Ни в ком, кроме Вас, я не могу быть так уверен. Поэтому, командование отрядом в бою хочу доверить именно Вам.
    - Что Вы, товарищ полковник! Я уверен, что Вы сами успешно выведете отряд на соединение с нашими. Откуда, Александр Кириллович, у Вас такая безысходность?
    - Для того есть основания. Накануне я видел во сне свою гибель так отчетливо, как вижу сейчас Вас. Поверьте, Николай Петрович, здесь нет никакой мистики. Более того, как Вы, наверное, знаете из радиодонесений с Большой Земли, в августе 1943 года начальником политотдела  21-й армии назначен генерал-майор Лазарь Гутник, которого Вы знали, как комиссара нашего корпуса. Он не может простить меня за службу в Кавказской армии Юденича, в нее он был внедрен агитатором, был схвачен, но бежал. С тех пор Гутник преследует меня. А сейчас он подготовил для особистов несколько папок лживых доносов и признаний  против меня, выбитых под давлением. После соединения с частями 21-й армии, меня ждут арест, пытки и казнь. Под такое же давление попадут и все члены нашего отряда, соединившиеся с Красной армией. Из них будут выбивать лживые показания против меня…Об этой «работе» Гутника  мне сообщил заброшенный на минувшей неделе с парашютом в наш отряд  майор Самойлов, присланный нам с Большой Земли в качестве инструктора саперной группы. Я знал его еще по Кавказской армии. Он вырвался из окружения вместе с генералом Могилевчиком. О намерениях Гутника ему сообщил именно Евдоким Андреевич. Эту машину смерти, которая закрутилась подле меня, уже не остановить. Если я останусь жив, пострадают десятки людей, а также и моя семья. Лишь только моя гибель сможет спасти всех вас, да и мою честь тоже. Возможно, через много   лет, наши потомки расставят все по своим местам, рассудят, кто прав, а кто виноват…
    - Вы так легко говорите о своей смерти…
    - Я к ней давно был готов. Всю свою жизнь я ходил по лезвию ножа. Перед войной расстреливали сотни военспецов, бывших царских офицеров. Я избежал этой участи только, благодаря поддержке генерала армии Жукова, который помнил меня по Халхин-Голу. Завтра, в 23 часа 22 минуты я буду сражен пулеметной очередью при атаке на позиции немецкого пехотного полка. Похоронить меня я прошу на погосте в деревне Воронино, возле которой и будет этот бой. На могиле поставьте крест с табличкой. Я его сделал несколько дней назад. В разобранном виде он будет сложен на передовой подводе и завернут в плащ-палатку…
    - Я не могу поверить в то, что слышу от Вас. Это как-то жутко и непостижимо… Но, почему крест?
    - Потому что я верующий. Прошу Вас также сообщить о моей гибели и месте захоронения моей жене Лидии Николаевне. Она с детьми находится сейчас в Калуге, в доме моей престарелой матери. Вот на этом листке я записал Вам адрес… Что касается Гутника и особистов, то думаю, что с моей гибелью, необходимость в преследовании остальных отпадет. Теперь о главном: наш отряд примерно к 22 часам вечера выйдет с тылу на позиции немецкого пехотного полка. Примерно в это же время мы рассчитываем на начало наступления наших регулярных войск. По крайней мере, будем постоянно согласовывать свои действия по радиосвязи. Наша главная задача – уничтожить три вражеских дзота, которые могут серьезно помешать наступлению. Из отряда для этой цели необходимо выделить сто наиболее подготовленных бойцов, которым передать все гранаты, оснастить их автоматами и ручными пулеметами. Группу эту возглавит майор Самойлов. Остальная часть отряда будет отвлекать немцев от действий  группы Самойлова  атакой с тыла на позиции немцев. Так как дзоты находятся впереди окопов, во время нашей атаки, Самойлов со своими подрывниками с двух флангов с тыла должен подойти к дзотам и уничтожить их. Взрывы дзотов и будут сигналом нашим войскам к активному наступлению.
    - Но у меня есть сомнения по поводу майора Самойлова. Как инструктор он был незаменим. Но здесь боевая операция, а он, как Вы знаете, не имеет левой руки, да к тому же и возраст. Ведь ему за пятьдесят, если не ошибаюсь?
    - Майору Самойлову пятьдесят три года. Что касается одной его руки, то ей он, как профессионал, сделает еще больше и лучше, чем целое отделение саперов. Вам и дальше предстоит воевать с этим человеком. Доверяйте ему, как и мне…
    - Неужели Вы, Александр Кириллович, сознательно будете искать смерти в бою?
    - Нет, смерть сама найдет меня. Просто я, в отличие от других, знаю,  где и когда это будет. Но лучше уж погибнуть в бою от вражеской пули, чем быть расстрелянным в застенках НКВД. А тем более, увести за собой десятки невиновных людей… Ну,  что же, нам пора.
    Капитан Завьялов с удивлением увидел, что Введенский идет навстречу своей смерти в приподнятом настроении, как на свидание с любимой женщиной. Да, именно так и умирали русские офицеры – с блеском в глазах…


                7.

    Прощание с командиром было кратким. Войска двигались вперед, к Смоленску. Партизанский отряд был временно разоружен, всем оставшимся в живых бойцам предстояло пройти проверку в особом отделе.
    У свежей могилы притормозил трофейный «Опель». Из него вышел генерал-майор, одетый в черное кожаное пальто. Лазарь Гутник.
    - Кого это Вы тут хороните, с кем прощаетесь? А! Все понятно, можете не пояснять. Раз стоит крест – значит изменник Введенский.
   - Не говорите так! Он сражался и погиб в бою за Родину!
    - Это кто это там вякает?
    - Это говорю я, капитан Завьялов, исполняющий обязанности командира партизанского отряда «Мстители».
    - Какой ты капитан ,  какой командир,  и каких «Мстителей»? Мы еще  со всеми вами разберемся. Что развели здесь церковную пропаганду по белогвардейскому выродку? А ну, убрать отсюда крест!
    - Не смейте! Это наш командир!
    - Что?! Это ты мне указываешь, генералу?! Сейчас сам с ним рядом ляжешь, сука!
    Гутник выхватил  «Вальтер» и направил его в лоб Завьялову, но выстрелить не успел. Капитан перехватил его руку, заломил ее, а нажимающий в этот момент на курок генерал, выстрелил себе в лоб. А  спину капитана пару секунд спустя вспороли кровавыми пятнами пули из винтовок особистов. Затем они штыками стали оттеснять партизан от могилы. Тело  убитого Завьялова, как чурку, бросили в грузовик. А труп Гутника осторожно уложили на заднем сиденье «Опеля». Партизан вели под конвоем одной общей колонной. Крест остался стоять, укрытый от глаз пеленой внезапно хлынувшего дождя. Казалось, что само небо прощается с этим русским офицером…

                Эпилог

    С той поры минуло шесть десятилетий. Многое изменилось в современной России. Многое, кроме любви к Родине. Это чувство по-прежнему жило в глубине душ миллионов людей разных вероисповеданий, разных эпох, разных культур…
    Вышедший в отставку генерал-полковник, а в недавнем прошлом – заместитель министра обороны Вениамин Введенский, наконец-то, снова смог выехать на могилу отца. Теперь уже с внуком.   Деревня Воронино встретила старого генерала холодным октябрьским дождем. Даже внедорожник не смог подъехать к сельскому погосту ближе, чем на двести метров: дороги сюда не было вообще. Да и сам погост трудно было найти в зарослях бурьяна и кустарника, разросшихся рябин...
    В Воронине уже лет десять никто не жил. За четыре года, что генерал здесь не был, крест на могиле его отца высох, потрескался и накренился. Табличка на нём едва читалась. Трое молодых офицеров и подросток-кадет, сопровождавшие генерала Введенского , поправили крест и у его подножия положили мраморную плиту, на которой было выбито: «Здесь покоится Александр Кириллович Введенский  (1895 – 1943),  русский патриот»… Генерал Введенский стоял у могилы отца, опираясь на трость.
    - Ну вот, собственно говоря, мы снова встретились. Здравствуй, отец!
    Выправляя старый, покосившийся крест, один из офицеров поинтересовался:
    - Может, убрать его, товарищ генерал-полковник? Низ-то у креста весь прогнил. Того и гляди снова завалится…
    - Убирать не будем. Сгнившее основание креста надо отпилить, прибить к нему новое, а затем засыпать щебнем и зацементировать сверху. Собственно говоря, этот крест отца – памятник самому себе, его мой отец сам  сделал незадолго до гибели.
   - Как? Сам себе?
    - Сам себе…
    Кадет положил на могильную плиту букет свежих алых гвоздик. Все постояли еще несколько минут с непокрытыми головами. Офицеры достали карабины и трижды отсалютовали в вечернее небо залпами в память о русском патриоте…
     День клонился к закату. Дождь прекратился. Огромное красное солнце повисло на шпиле полуразрушенной колокольни.  Но это был  не кроваво-красный закат прошедшей войны, в нём виделось что-то иное: цвета переспевшей рябины, сидящих на ней пузатых снегирей, цвет погон кадета, юного Александра Введенского…
    - Дед, а мы еще сюда вернемся?
    - Обязательно вернемся, Саша. Обязательно. Ведь ты же вчера принял кадетскую присягу. Собственно говоря, отсюда и пойдёт отсчёт твоей военной биографии…


Г.Калуга    2011 -  2014  гг.