Обет о целости

                Человек прозвал обетованием своё служение
                победителю в сражении духа с телом,
                а те двое всего лишь бьются за зрелость               
                своей самости, непрестанно заботясь о том.

Входя в чужие края, я исходил из своих пределов, и вышел к реке, и там
увидел множество народу, и никто из тех не входил в мелкую воду, и все живо
говорили про опасность того.
И ещё они обсуждали, что в быстроте реки живут зубастые рыбы, разрывающие
всякую добычу на кусочки, и так скоро пожиравшие те кусочки, как солнце
оборачивает утреннюю росу в бесследный пар.
И все люди стояли, и никто не переходил с берега на берег, и все боялись тех
ужасных рыб.
И вот, с той стороны в реку вошёл какой-то смельчак, и перешёл не торопясь,
и выходил к нам неспешно, и приветствовал нас, и шел дальше.

Я остановил его словами: - Почему тебя не тронули те кровожадные убийцы
людей?
И он ответил спокойно: - Какие убийцы? Я не боюсь того, чего во мне нет, и
сторонюсь того, что во мне ещё осталось.
Я продолжил: - В реке живут рыбы, грызущие даже камни, и тебя те рыбы не
тронули. Скажи мне, почему?
И тот муж ответил: - Я входил в реку, а не к рыбам. И мне нужно было её
перейти, а не искать в ней добычу. Река впустила меня, зная, что я не трону
её детей, и не боялась, и не восставала защитой, и даже не пугала меня
ничем, ведь мне нужен был берег, а не вода.

И я воскликнул: - Всем тем людям тоже нужен берег! Но они не решаются войти
в воду, может быть, они трусливее тебя?

И тот человек сказал, не раздумывая: - Они люди, а человек зрит лишь в
ближнее к себе, и тем делит всё далёкое на части, и состязается с другими
мужами в том разделении частиц, и воюет с ближайшей к себе. Он забывает про
далёкие части до той поры, пока они не подойдут вплотную, и видит в тех лишь
жестоких противников для себя, и нападает, и завоёвывает тех, и отбирает у
них всё, и присваивает себе, и такое враждолюбие есть человеческая черта.
Сейчас все названные тобой глядят с ненавистью прямо в незримых рыб, но
никто не видит берег, который вот перед ними.

И я спросил его: - Ответь мне, кто ты такой, сразивший меня своей мудростью?

И тот храбрец сказал: - Я был художником при дворе, и писал картины, и был
теми знатен, и богат ласками царя.
И вот, мне случилось расписывать стены в конюшне, и я покрывал ту малыми
рисунками коней, и жеребиц, и лошадят. Случилось так, что к вечеру все
лошади захворали, и оба хитреца, предсказатель радости и толкователь снов,
обвинили в том моё искусство, и царь отдал палачу приказ наутро отобрать у
моей жизни дыхание, если лошади не исцелятся.
 - Но ведь ты не лекарь! - воскликнул я.
 - Но и ты не пища для рыб, - сказал он, и улыбнулся, и продолжил: - Я хотел
жить, и в отчаянии смешал все свои краски, и покрыл тем единым цветом все
стены, и так упокоил все рисунки, и стал ждать утра.
Взошло солнце, конюшня воссияла стенами, и кони радостно кричали, и живо
ели, и живо пили, и царь помиловал меня, и отпустил.
И вот, тот рисовальщик людей из меня не вынес всех тревог и умер, и родился
впредь живописующий бога.
Я изгнал из себя человеческую разбиенность на части, и презрел ту, и дал
обет богу  вкушать лишь его целость, и она входит ко мне не одна, но всегда
с мудростью, и те две сестры радуют меня дружеской беседой во все времена
моих лет.

Я спросил его: - Что такое часть?

И он ответил так: - У части есть края, и границы, и грани, и пределы, а у
целого нет тех.
Всё видимое тобою есть часть, а не целое.
Выйди в пустыню, и оглянись там, и во всех сторонах будет песок.
Если же ты пройдёшь день, или два, или три, и увидишь вдали горы, те будут
началом следующей части, лежащей за той первой, песчаной.
И так во всём, что есть у тебя сейчас.
И даже если ты изловчишься своим умом узреть тысячу частей сразу, то прочие
миллионы тех ты откроешь для себя когда-нибудь потом, если будешь продолжать
делать то своей человеческой самостью.
Человек рождён целостью бога, и низвергнут в этот мир, и помнит о
безмятежности и бескрайности той дивной самости, где пребывал вечно.
И вот, он возвращается к ней, как во сне, подминая, порабощая и пожирая этот
мир решительно, беспечно и бездумно, и в том неустанном борении мысли той
далёкой целости изредка касаются его своими нежными лепестками.
Человек жаждет собою захватить мир, и впивается в него всем, чем дотянется,
и отрезает, сколько сумеет, и та добыча есть всегда лишь ничтожная часть.
И он владеет той частицей, а сам мечтает о больших частях, и не видит
ничего, кроме одиноких частей, и ему всегда мало, ведь две части лучше, чем
одна, и жажда вкушания не угасает, а я говорю тебе, что это так потому, что
часть всегда меньше целого, питающего её.
И я спрашиваю тебя, если человек захочет целого и получит то, что же ещё ему
останется желать, и достигать, и вкушать?

Я промолчал, и спросил: - И что такое целость?

И он ответил: - Стать целым человеку не мешает ничего, кроме человеческого в
нём.
И если ты скажешь мне, что я лукавый лжец и лицемер, ведь в самом гнусном
злодее уже давно нет ничего человеческого, то я говорю тебе, что именно
злодейство в нём и есть самое человеческое, и если ты назовёшь мне мудрость
самого святого мужа божьим прозрением, то я скажу тебе, что бог не
потворствует одному из людей, избрав его из прочих, как дерево не
благодетельствует одному листу, и как небо не расточает ласк одному облаку,
объявив то первейшим среди всех.
Нет у дерева прелюбимых листов среди всех других так же, как нет
наивозлюбленнейших облаков у неба.
Разве ты будешь поблажать свои персты, прежде отказав в том рукам?
Или ты свой язык  любишь более очей своих?
А может, ты наградишь свою главу пищей, обделив в том плечи и ноги свои?
Твоё тело тоже всего лишь часть, и эта часть любима той целостью, что всегда
стоит за ним и за любой частью в этом мире, и то целое само есть часть ещё
большей целости, и нет такого целого, у которого есть нелюбимые, забытые,
презираемые и покинутые части.
Ты не ведёшь счёт концам волос своих, и не знаешь ничего про тех, но они
растут тобою, и вкушают от тебя, и служат тебе, и не спорят с тобой.
Так же иглы у ежа не спорят с ежом, куда он идёт, туда и они, так почему же
вы, люди обо всём спорите с богом, и недовольны щедростью всего, от него
идущего к вам?
Все те листы, и облака, и рыбы в море есть лишь части бога, и те части чисты
собой и равны в том, и целостны в своей мудрости, и  не обсуждают то, ведь
крылья птицы не принуждают ту к полёту, а чешуя рыбы блестит не потому, что
ей захотелось покрасоваться перед медузами.
Дерево изгибает свои листы по-всякому, и те не перечат таким приказам, и
невинны той покладистостью, а ветер клонит то дерево, и оно гнётся с
радостью, и в том чисто перед ветром.
Силы небесные гонят ветер или усыпляют его, и тот не спорит с ними, и
внимает тем, и чист собою в той обыкновенности себя, и лишь человек глуп до
такого, что торгуется с богом, как в рынке овса, и прекословит, как будто
безумцу, и принуждает, как немого раба, и дерзит с тем, как с частью,
меньшей самого себя.

Я дивился тем речам и вопрошал далее: - Ты говорил о мудрости, сестре
целости. Скажи мне, кто же она такая есть, и откуда её черпают святые люди?

И он ответил мне: - Целость мудра умением зреть единство, сверх какого нет
ничего, что могло бы противничать ему в том царствовании.
И такое зрение единения происходит у тех из вас, кто цел, и не зная того,
молчит о том, и не имеет слов, либо нужды говорить о преисполненности своей,
и среди себя вы именуете тех немногих святыми, а их речи прозываете
сотканными из мудрости.
Все ваши малые дети целы, и тем целым крепко любимы, и потому мудры.
И ещё скажу тебе, муж, напуганный рыбами, та любовь одна, и исходит от бога,
и нет никакой другой любви вокруг тебя.
Все одинаковы пред ней, и равны в том обожании от неё, и нет для той ни
малых, ни больших, ни прекрасных, ни омерзительных.
И вот, говорю тебе, дотошный муж, она, та, единственная любовь, и есть
единое и единородное целое, и то целое зовётся вами богом, и нет у него
никаких частей, и не было никогда.
Просто вы, люди, мечтая о господине над собой и многословя о том, давно
растащили те свои мечты на слова и части, и теми частями тешитесь, и теми
словами играете, не в силах вообразить себя не листом, но деревом, и не
облаком, но небом.
И даже рыбой вам трудно себя умыслить, вы довольствуетесь уделом рыбной
чешуи, именуя её радужный блеск великой истиной, её округлость гордым
предназначением человека, и езду на чужой спине единственным смыслом
жизни.
И теперь скажи мне, муж, маловерный и любезный сердцу всех вопросов, где та
чешуя, где та рыба, и где то море?

Сказал так, и попрощался, и ушёл, и люди разошлись вдоль реки искать переход
по суше, и я закрыл очи руками, и вошёл в ту воду.
И всё.

06.05.2015г.