Семь радуг детства. Часть 13
Мама оглянулась на узлы, набитые так туго, что туда, казалось, уже ничто не поместится. Но она все же смахнула скатерть со стола, свернула ее в тугой сверток и, развязав на крайнем узле два конца, втиснула туда сверток, после чего взглянула на офицера. Он понял ее взгляд и, раскрыв дверь в прихожую, отдал солдатам какую-то команду.
Мы с сестрой все это время молча наблюдали за действиями мамы. Страшно нам не было, разве только в ту минуту, когда мама собирала машинку. Все было неожиданно и даже любопытно, а главное для меня — сулило избавление, выход из тупика, в котором я находилась последние месяцы.
Дело в том, что я твердо решила стать балериной. Я умела ходить и даже танцевать не просто на цыпочках, а прямо на больших пальцах, как танцуют балерины. Это спустя годы узнала, что они танцуют в специальных тапочках с пробковой прокладкой в носке, д когда на них в кино смотрела, то казалось, что балерины стоят именно на пальцах. Вот я часами и тренировала себя стоять и двигаться на больших пальцах ног. Правда, так удержаться я могла совсем недолго, но считала, что это умение еще придет ко мне. Я делала мостик, шпагат, а в младшей танцевальной группе в школе была лучше всех. Так что и взрослые, и дети знали: после четвертого класса я поеду учиться в балетную школу.
Однако моей мечте не суждено было сбыться. Прошлым летом, когда я гостила у тетки в Риге, она отвезла меня в эту самую заветную школу. Мы с нею прошли сквозь строй ожидающих чего-то мам и расфуфыренных дочек — я-то была в обычном ситцевом платье, да и банты такие пышные на моей голове с короткими волосенками не удержались бы ни за что! — в директорский пред-банник, Тетя была женой директора военного авиационного завода, и преград ей не было нигде! Так вот, привела, посадила и скрылась за дверью кабинета. А там — гам, громкие выкрики, такое впечатление, что целая толпа у него в кабинете. И вдруг один выкрик прозвучал и — прямо, как выстрел, попал мне в сердце: «Да у моей дочки ножки, как струнки, а вы — кривые! Глаз нет, что ли?»
Сказано было не обо мне, конечно, но именно в этот миг мечта умерла. На днях тете Маше принесли снимки, мы с нею сфотографировались в день моего приезда. Стоим в обнимку на крыльце, а у меня тонюсенькие ножки, но не струнки, а колесики! Вот когда аукнулся мне рахит, которым болела совсем маленькой! Всю дорогу тетя Маша говорила про то, что скоро я буду учиться в этой школе, несмотря на конкурс. Но я-то знала, что никакие связи ее здесь не помогут, раз ноги у меня колесом.
После поездки в Ригу я молчала про балетную школу, даже Яде и маме ничего не сказала — думала, что все постепенно забудут. Не тут-то было. Тетя Маша написала в письме маме, что водила меня в эту злосчастную школу, Ядя тоже про это узнала и разболтала в школе. Теперь все ко мне относились как к будущей балерине, и Девчонки завидовали, Иногда мне даже просыпаться не хотелось, а не то, чтобы идти в школу. И вот пришло нежданное избавление: не бывать мне балериной - нас вывозят в Сибирь! Кому-то в эту ночь было горе, но не мне. Была бы там только река, чтобы летом загорать и купаться!
Когда все узлы из комнаты были вынесены, мама вдруг под кроватью увидела нашу старую обтрепанную куклу. - Вы Катю хотите оставить? Одну?
Нам стало так стыдно! Как же мы могли забыть про свою верную подружку, которая даже в годы войны всегда была рядом! Хотя мы уже повзрослели и в куклы играли реже — для меня дороже стали книги, но нет-нет, а руки тянулись к ней, чтобы переодеть, уложить спать с собою рядом. Она была как талисман детства. Ведь ее, такую обтрепанную, не пожалеют, сразу выбросят на помойку! А мы едва не забыли ее! Ядя быстро стала на коленки и вытащила Катю из-под кровати. Она и на машину забиралась, не выпуская куклу из рук и даже на минуту не доверяя ее мне — вдруг наш талисман исчезнет, или мы потеряем его в темноте ночи! В долгом пути она стала нам отрадой и как будто согревала нас по ночам, когда мы укладывали ее между собой.
В ту ночь всю семью погрузили на машину — шесть человек; маму, папу, нас, детей, бабушку и дядю Витю. Хотя брать разрешалось немного, но получилось, что все дно кузова было уставлено нашими узлами. Больше всего места занимали мягкие узлы, в которых были постельные вещи. Бабушка прихватила даже перину, на которой мы с нею спали в детстве. Я как раз и устроилась на этом мягком узле.
Машина, громко урча в тишине мартовской ночи, катила по Московской улице. Вот миновали мосточек через глубокий овраг, что начинался у городской бани и подступал к самой Двине. В годы большого половодья весь овраг заполнялся водой, она даже перехлестывала через мосточек, и тогда с нашего края города в центр можно было попасть только на лодках. Вот и центральная площадь, дом культуры, а рядом с ним — дерево, которое свисало над улицей высокой аркой. Еще один мост - тут улица почти вплотную подступала к реке, слева остов старой каменной мельницы, разрушен-ной в войну, наконец, по другую сторону улицы, — старинный парк, над кронами темных деревьев едва проглядывал на горе силуэт графского замка. Дальше машина свернула с Московской и двинулась в сторону вокзала.
Мы проехали мимо дома дяди Коли. Интересно, мама вспомнила в эту минуту о нем? И что бы было, если она не сошлась с папой, а вышла замуж за дядю Колю? Нас вывезли бы в Сибирь или нет? Ведь он большой начальник, он бы отстоял. Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Нет, все же хорошо, что мама выбрала папу. Сибирь — это за Уралом, за горами. Значит, мы своими глазами увидим горы! Странно, пока ехали по городу, нигде в окнах не увидели ни огонька. Хотя, конечно, сейчас ночь, но неужели все-все спят? Вон как машина урчит! И никто не видел, как нас увозят на машине. А может, знают, что по городу ездит воронок и забирает людей — в темноте смотрят на улицу и гадают: кого сегодня забрали?
Мы проехали мимо вокзала, потом свернули на какую-то узкую дорожку. Оказалось, машина подкатила к одному из вагонов длинного товарняка, что стоял на запасном пути. Двери вагона с лязгом раздвинулись, и мы увидели внутри его людей. Они спали вдоль стен. Посредине вагона стояла печка-«буржуйка» в ней горели дрова, и огонь бросал колеблющиеся отблески на стены и людей. Кто-то поднял голову, чтобы взглянуть на вновь прибывших, кто-то, наоборот, натянул одеяло и укрылся с головой.
Папа первым делом снял с машины нас с Ядей, за нами помог спрыгнуть бабушке и маме. Дядя Витя спустился сам. Бабушка деловито оглядела вагон, сразу приметила еще пустовавший угол и тут же направилась туда. Теперь все стали выгружать узлы, а бабушка и мама их укладывали в углу. Дальше всего, в самый угол, задвинули швейную машинку и мешки, которые складывал папа. В них был его сапожный инвентарь и рулоны с разноцветной кожей. Наблюдавший за ним солдат как бы «не заметил», что папа запако-вывал, так как в эту минуту его грудь под шинелью согревал большой шмат
копченого сала — плата за молчание. А офицер проверять не стал — отпущенное на погрузку нашей семьи время было на исходе.
Продолжение следует
Свидетельство о публикации №215052200079