Волк Серый, гл. 18

Глава 18

    Было тихо в степи перед битвой. Смолкли далекие крики гусей, летящих к лиману, прервался в небе клекот орлов, поспоривших из-за добычи, и показалось атаману Сирку – он услышал шорох скользнувшей по кургану тени от пролетной скопы. 

    Трофим Груша, стоял рядом с кошевым, переминаясь с ноги на ногу. Его явно распирало какое-то желание или вопрос, но он по какой-то причине не решался отвлекать атамана от созерцания картины развивающегося по его планам сражения.Это не укрылось от проницательного взора Сирка, и он повернулся к побратиму.

     - Ну, говори, Трофим, что тебя мучает! – повелительным тоном сказал Сирко, и немигающие глаза железного серого цвета из-под низко надвинутой шапки уперлись в глаза побратима.
 
     - Батьку, это, может статься, последняя битва, в которой я принимаю участие, - запинаясь, сказал Груша. – Дозволь же мне завершить достойно мою казацкую жизнь! Имею  я непреодолимое желание выйти в поле и самолично поквитаться с Кара-Мухамедом!

     Сирко внимательно посмотрел на соратника, - он ведь тоже страдал этим желанием, но об этом говорить Груше не стал. Сказал совсем другое…

     - Оставь свою ногайскую кобылу, возьми моего Снежка. Он тебя не подведет, – это настоящий боевой конь…

     Трофим хотел сказать что-то задушевное, теплое… Но тоже произнес совсем не те слова, что рвались с языка…

     - Спасибо за коня, побратим!

     - Иди к Сушняку – он будет ближе всех к ставке Кара-Мухамеда, - сказал Сирко. – И храни тебя Господь, брат!

     Груша неловко поклонился и стал спускаться вниз, к коновязи.

     Скоро он был в стане Василя Сушняка, и с удовольствием обнимался со старыми, заслуженными казаками, с которыми вместе делил нелегкую казачью судьбу в дальних и ближних походах – Кандыбой, братьями Кириллом и Юхимом Бойками, Андреем Нагнибедой, Тарасом Вариводой, Тарасом Лесовиком, с бывшим куренным Платнировского куреня Иваном Перебейносом. Старики были внешне спокойны, но Грушу трудно было ввести в оману этим спокойствием, - в каждом из них чувствовался боевой кураж… И у многих на боках висело по две сабли - мало кто из нынешних казаков мог похвалиться умением рубиться двумя саблями с двух рук…

     - Что, Трофим, - сказал, подходя к теплой компании, Василь Сушняк, - ты с нами?

     - Нет, атаман! – ответил Груша. – Я сегодня вольный казак! Имею пылкое желание наведаться в гости к Кара-Мухамеду. Как только увижу его стяг и бунчук возле шатра, так сразу и отправлюсь. Если отпустишь со мною десяток моих старых соратников, буду премного тебе благодарен.

     С полсотни казаков тут же вздернули вверх свои сабли, яростными криками выражая желание отправиться на охоту вместе с Грушей – многие помнили его еще с тех времен, когда он был куренным атаманом, прославившим свое имя в сражениях.

     - Браты-казаки! – Груша поднял над головой правую руку, и крики смолкли. – Я нисколько не сомневаюсь в вашей силе и отваге, но вы нужны будете в битве!

     - Трофим, бери любого, кто согласится идти с тобой! – сказал Сушняк. – Только прошу, не отвлекай нас сейчас! У нас своя дорога в поле!

     - Эй, Трофим! – крикнул в этот миг Варивода. – А вона и стяг, тобою желаемый!

     Груша привстал в стременах и увидел возводимый в степи шатер, над которым колыхался рыжий бунчук, развевалось и вспыхивало в порывах ветерка факелом угрозы желто-кровавое знамя Кара-Мухамеда.

     Под знаменем и бунчуком у шатра, оберегаемый панцирной стражей на крепких лошадях, покрытых собачьими шкурами, стоял угрюмый человек, лет сорока, одетый в ярко-зеленый шелковый халат. На голове его красовался персидский шелом, одетый на горностаевую шапку, украшенный золотой насечкой…

     До шатра было не менее версты чистого поля, по которому непрерывной волной катилось войско бусурман.

     Груша с огромным душевным волнением оглядел охотников, вставших около него кругом. «Кто из вас сегодня останется в живых?» - подумал он. «Ведь пойдете за мной в самое пекло! Может, грех беру на душу, позвав вас за собою».

     - Ты не думай много, Трофим! – засмеялся вдруг Перебейнос, явно прочитав думки Груши, отразившиеся на его челе. – Будешь много думать – мозги закипят!

     Казаки громко захохотали, потешаясь.

     - Каждый из нас уже давно определился со своей долей! – продолжал Перебейнос. – В бою все равны, и все ходят по лезвию сабли. И никто из нас не знает, где и когда распрощается он со своей казацкой жизнью.

     - Ладно, браты, коли так! – сказал Груша, отбросив прочь змеиные думки. – Давайте глянем, как нам сподручнее подобраться к стану паши, и вперед.

     Сотни Сушняка были укрыты в густой дубраве, из-под тенистых сводов которой хорошо просматривалась степь перед балкой и крыло конницы, которая быстро приближалась к лесу, подковой охватывающему Гремучую. Сушняк выжидал, когда конница вытянется вдоль балки, чтобы ударить сипаям во фланг, опрокинув их в балку, где их уже ожидали специально подготовленные засидки…

     Груша решил воспользоваться этой сшибкой, и, дождавшись, когда густой шлейф пыли накроет место битвы, вырваться под ее прикрытием в степь и идти на шатер Кара-Мухамеда. Но сейчас они были слишком далеко от вожделенной цели… Он некоторое время внимательно созерцал местность и, наконец, выбрал маршрут, по которому можно было скрытно подобраться к  ставке паши.

     Груша изложил свой план казакам, и те дружно кивнули головами, - лишние слова в их среде не приветствовались.

    Тем временем, конница бусурмен уже заканчивала свой маневр, и Сушняк крикнул: «На конь, браты! На конь!»

     - Пора и нам! – сказал Груша.

     Трофим отпустил поводья и легонько толкнул Снежка под крутой бок ногой. Снежок тихо всхрапнул и, сорвавшись с места, понес своего седока в неглубокую лощину, сразу же укрыв его от глаз татар. Через полсотни саженей Груша оглянулся – за ним, низко склонившись к гривам коней, скакали его побратимы. Вышли из лощины в небольшой березовой роще, - здесь им предстояло дождаться большой рубки у Гремучей, чтобы идти дальше.

     А у балки уже закипела битва. Сотни Сушняка, ударив во фланг сипаям, теснили бусурмен к обрывам Гремучей, постепенно опрокидывая вглубь ее теснин чамбул за чамбулом. Казаки мгновенно разрушили строй всадников, разорвав его на мелкие группы, и теперь долю каждой из них решали скорость и натиск казаков. Татары отчаянно отбивались, – и каким-то группам судьба давала несколько мгновений жизни, других лишала и этого, а третьих миловала, и они, яростно отбиваясь, уходили к Днепру, ибо обратный путь в степь был им теперь отрезан…

     Степную тишь разорвали ужасные звуки: вопли  ярости и боли, стоны умирающих, победные крики запорожцев, хриплое ржание и храп коней, свист стрел и резкие удары стали о сталь.

     Пыль, вставшая столбом над местом битвы, накрыла степь…

     - Браты! – Груша поднялся в стременах. – Дорога открыта! Покажем же бусурменам, на что способна старая казачья рать! За мной!

     Трофим, мгновенно намотав на луку седла повод, выхватил из ножен саблю, а из-под седла вырвал свой старый трофей – янычарский ятаган, хищно блеснувший черным кривым лезвием в его руке. Дав в бока Снежку, он низко пригнулся к гриве, и конь понес его на стан Кара-Мухамеда.

     Снежок летел, словно ветер над степью, и Трофим видел, как быстро приближается шатер и группа татар около него.

     Завидев казаков, навстречу им сорвались гвардейцы паши. Дорогу Груше перекрыли сразу два сипая, и один из них едва не проткнул ему грудь длинным копьем. Трофим в последний миг отбил конец копья саблей и, свесившись с седла, нанес страшный удар ятаганом по затылку сипая, уже миновавшего его на бешеном скаку. Снежок могучей грудью сшиб коня второго, развернув его боком, и Трофим, восстановив равновесие в седле, дотянулся до его головы саблей. Шелом свалился с головы татарина, показав окровавленную, гладко выбритую макушку. И Груша добил его ударом по ярко блеснувшей на солнце лысине.

     Груша оглянулся – казаки выстроились боевым клином и шли вослед за ним, прикрывая его с двух сторон. Справа и слева за его спиной рубились с двух рук братья Кирилл и Юхим, при этом Кирилл успевал прикрывать младшего брата, а тот обеспечивал тыл Груши.

     Трофим ухмыльнулся и врубился в строй сипаев, уже на думая о своих тылах. Он снова был в своей стихии! В стихии битвы. Груша рассыпал вокруг себя смертельные удары, цедя сквозь зубы:

     - Ну, где ты, смерть моя?! Чего бегаешь от меня?!

     - Трофим! – крикнул позади него Перебейнос. – Не отрывайся, брат! Мы не успеваем за тобой!

     Груша, не обращая внимания на предостережение, рубился с непреходящей яростью, пробиваясь все ближе и ближе к шатру.

     И тогда в бой вступили личные телохранители паши…

     Окружив оторвавшегося от своих Трофима, они дружно навалились на него, норовя достать казака своими кривыми саблями. Груше теперь пришлось вертеться во все стороны, отбивая сыпавшиеся на него удары, а о том, чтобы пробиться к шатру теперь и мыслей не могло возникнуть.

     Груша словно плыл в море бородатых лиц с оскаленными желтыми зубами и злобными, налитыми кровью очами. И ему казалось, что все они смеются над ним, потешаются, и дают ему возможность самому призвать к себе близкую смерть.

     Только теперь он осознал свою ошибку, и холодный пот покатился по его спине. Груша обругал себя последними словами за то, что обладая огромным опытом рубки, он допустил такую непростительную оплошность – ведь сипаи просто заманили его в свои тенета, заставив оторваться. А потом окружили со всех сторон… Он понял, что если бы не Снежок с его умением уворачиваться от ударов, спасая седока, он бы давно был мертв…

     - Ну, уж нет, суки! – заорал Трофим. – Я волк! И вам не загнать меня, будто вепря, который ищет спасения от вашей своры в кущарях!

Продолжение следует -