Этюд с жаворонком

Во сколько ни проснись, всё равно рано. Но просто так ворочаться в постели… Смысл?
—А не хотите ли чаю, сударь?
Как отказать? Тем более себе самому.
«Ристон». И чуть жасмина. Мёд? Можно. Просто для аромата.
—А музыка?
Даже не знаю. Не знаю, что именно. Надо ещё угадать настроение, с которого стоит начать.
Может быть, Кролл? Милая, почти гениальная. И сама и музыка. Но слишком сентиментально. С утра это всё равно что «Шампанское». Куда занесёт, не известно. А надо ж в бой! Весь день впереди.
Кто же тогда — Питерсон, Каунт Бейси, Гарнер Эрролл с его умопомрачительной «Мisty», бросившей меня однажды в объятия одной очень страстной истории? Нет, пусть лучше Элла Фитцжеральд. Так спокойней…
Вот некрасивая вроде. Ну, просто смотреть не на что. А слушаешь и сразу забываешь обо всём. И отступают мигом все мелочи жизни. Только воображение и мысль в вальяжной неге покачиваются в ритме блюза по волнам всех времён и событий. И понимаешь, в конце концов, не с лица пьют воду! Дело совсем в другом.
Ещё монитор.  Зеркало бумагомарателей. И текст. Потуги вчерашнего вдохновения. Ну, что, писатель, — очередная нетленка?
Навязчивый привкус ерунды…
А ещё этот разговор…  Дурацкая ссора.
Отвык… Ты просто отвык от этой семейной «романтики». Чуть что и…. хочется тут же сменить пластинку. Жизнь убедила, что выбор всё-таки есть.
Услужливое обаяние ассоциаций. Петляют по закоулкам прошлого, словно официанты между столиками.
Ох, сколько хорошего, пригодившегося бы сейчас, оставил я в нём…
По обычной глупости.
Из нерешительности, трусости.
Да просто случайно.
Впрочем, я, слава Богу, не тешусь воспоминаниями.
Стараюсь, по крайней мере.
Ещё не ослеп окончательно, и горизонт нет-нет да проглядывает во мгле убеждений и надежд.
Получится же.
Должно!
Иначе зачем продолжать?
А в ушах обволакивающее:
—Мister Paganini, pleas, play my rapsody…
Элла, Элла…
Очень к месту.
Да, трудно без музы.
Режет глаза. Слишком много времени провожу в очках.
Нет, правда, очень рано. Просто слишком.
И всё равно некогда спать
Потом.
Жизнеутверждающая улыбка Багрицкого:
—Отоспимся в могиле!