Одержимость

  Кто ты?  Наши  приоритеты, как продукт нашего воспитания.  Мы хотим быть на виду,  а кто не хочет быть ярким,  заметным и эффектным.  И нам нужны внешние проявления,  потому что так можно заявить о себе быстрее.  А кому-кому мой, твой, ваш,  наш внутренний мир? Статус.  Нам так важен статус. Он подменяет нам чувства:  запах, цвет, осязание.  Мнение окружения, заменяющее тебе твоё. Тебя нет, ты растворён и лишь власть статуса.  А вот поэзия? Кому она нужна? В наше-то время. О чем с ней спать? «Он поэт»? Смешно. Смейтесь. Смех, он прекрасен, любой. На поэзию подсаживаются в одиночестве.  Не с помощью пронырливого деляги - распространителя,  телевизора, а вдруг, приняв дозу какого-то неведомого снадобья, какого-то фееричного производителя грёз.  Так неловко признаться, а мир то и во мне, не только вовне.  Мамы, папы не научили. И ты понимаешь,  что любовь то бывает и к трём апельсинам.  Их, пап-мам,  комсомольская юность была чужда любви к своему я.  Все вместе,  в строю, мы, именно с прописной.  Мы не рабы, рабы не мы, рабы немы. Но не тебе. Свобода.  И часто крик, отчаянный и злой,  а всего хотелось сказать: "…я ещё с Вами, люди".  Свободы!
  За подоконник ступают с надеждой завтра облокотиться на него и встретить новое утро. Но разве это случится? Заступ. В затяжном прыжке. И красную карточку предъявляет уже некий Пётр. Спокойный человек перед вратами со смазанными петлями.  И под слой игл хвои или под суровый и грубый помол песка,  или под неожиданную свинцовость моря.  Вниз.  Свет, в любом случае, обернёт.  И полёт,  как в детстве.  Но верьте, для этого случая, есть Вам Ваша пара крыл. Следы на поверхности. Ты тот, кто оставляет следы?  Или ты тот, на котором оставляют следы? Ты путник,  пилигрим или ты путь,  дорога?  Кто ты?
  Стихи – ненужнейший товар,  не герой нашего времени. Такое место побегов в никуда, никого, незачем и, практически всегда, безрезультатно. Слова, слова их переплетение в тугой узел своего невысказанного, своего скрытого и от тебя самого.  Не важно, как Вы живёте, чем живёте и правильно ли. Не мне судить. Мы все в поиске себя. И вот, в какой-то момент, тебя настигает слово. Не  Слово – слово,  слова. Проза или стихи? Мы начинаем  писать, почти все. Рифмуем, ребячимся: капустники, поздравления друзьям. Кто-то проходит эту болезнь легко, а кто-то, упустив момент, заболевает хронически, неизлечимо, и не важно: графоман или искусный стихоплёт. Болезнь протекает одинаково.  Ностальгия не усложняет болезнь. Жажда к русскому языку в иноземщине не более чем самообман.  Насильно мил не будешь. И желание сохранить культуру,  наверняка зрело внутри ещё и до отъезда. Утренняя скамейка всегда средство «за подумать». Пока пёс, мой смешной товарищ лабрадор Дон, не рванёт за мифической, одной ему видимой, сукой. Сегодня отчетливо, детально, вплоть до минут,  калейдоскопа стёклышками, первая наша встреча.
    Иммиграция, не спросясь. Тропинка,  дорога,  путь. Полем, лесом. У нас тут с этим напряжёнка, пустыня есть, горы есть. И нет тут тридевяти земель и нет тридевятых государств.  И остановка.  Кто-то думает "пересяду".  На экспресс. Кто-то  решил, "сойду, вот тут". Нормалёк. Приехал. Кто-то думает, нет, я не утону мышью в молоке, буду барахтаться, чтоб до самого, до масла. До картины маслом. Он думает, что это дно. Он не ошибается. Он прав. Так же как прав тот, кто постучался в это дно, но снизу. Кто-то, и среди них ты. И твой выбор.
   В моем случае  я сошёл на полустанке. Море. Оно жило по соседству, в минутах двадцати на автобусе, и пахло водорослями, сетями и, когда-то, давно забытым не твоим прошлым и, может, не твоим будущим. Слышался прибой, и мерещились рыбы глубин. Чайки, залетая по ошибке в наши места, уверенно обгаживали  настоящее – грубые торговки надежд. В грязно-белых костюмчиках давно вышедшего из моды кроя. Сошёл и пропал.  Пропал среди узких улиц, жары,  уставших людей, понимающих взглядов, тяжелых не знающих на них ответа, вопросов.  Звуки слов сливались в общее  «бу-бу-бу». И буквы, живущие бесконечно долго,  упорно не давались написанию. Прошло несколько лет.
…
 Пришло письмо. В парке, около Нетании, встречаемся в 10 утра,  привези свои стихи. Стихи. Смешно. Или не смешно. Поеду. Оказывается, они все эти годы писались и складывались в потайной ящик стола. И лежали там, споря друг с другом, кто кого выше лежать обязан. О, эти еврейские майсы и разборки. Их есть,  и у стихов.
   Группа, настороженно всматривающихся друг в друга приглашенных, молчала многозначительностью заговорщиков. Это они, спасаясь от одиночества, пустоты, беззлобного равнодушия яркой природы и разномастных людей, собрались в парке, не в Гайд-парке, просто в парке маленького города,  маленькой страны, и, сжимая своё сердце в горсти, собрались читать стихи,  несмотря ни на что.
    Праздник Независимости, расцвеченный бело-голубыми флажками, набирал обороты. Нас огибали, уже выпившие по паре рюмочек анисовой,  выходцы стран Магриба, совершенно не понимая,  почему кричит этот  высокий, белобрысый, двухметровый и неуклюжий парень  на тихо стоящих, напротив него.   «..итальянского сердца!», звуки его голоса долго сопровождали меня.  «..и препарировал острой тоскою зрачки свои в зеркале, трауром пестуя…» - это уже я рванул,  срывая последние лепестки страха, но держась, как последний лист в рассказе О.Генри.
   Шашлык, румяный и манящий, во всех уголках. Но нам было не до него. Мы читали, уже паря, уже вверяясь и южной широте и себе. Читали всякую графоманскую дребедень, но отпускало. Дышалось.  Рыбы глубин взмахнули крыльями. Прибой стал явственным. Остановка съежилась и пропала.  И вместо нее открылась такая даль. Где тянуть и тянуть себя за волосы. Где лететь на ядре. Где каждый и медведь и охотник. Где Карл и Марта. Где Мастер и Маргарита. Вот так, по гамбургскому счёту.
   И теперь, теперь мы читаем не кому-то, но себе, прежде. Что там у нас, кто ведёт летопись, да и зачем? Так, срываясь со своих веток, эта стая собирается клевать крошки, пусть и опосредованной теплоты. Стая уже нескольких сотен. Мы живём не этим конечно, но и этим, и этим. Ругая себя за тихое помешательство от стихов, за свою непрактичность в этом, мы всё равно едем на встречи, как когда то ехали из Союза, бросая там свое прошлое, свою любовь, свои первые крики в смертном огне рождения. Мы становимся одним целым, мы та малая сила, которая толкает эту Землю, своим пульсом, дай Бог нам всем, дай нам Бог...

Тель Авив. 23.05.15.