Який ти козак?

   Всякий раз, проезжая этот участок реки, где впадает Дон в Азовское море, мой взор, как магнитом, тянет на торчащие из-под воды трубы былого когда-то помоста для рыбацких лодок, и на пологий песчаный берег, на котором за шаткими плетнями просматриваются такие же шаткие домики казаков нижнего Дона.
Десятки раз, прогуливаясь по улицам этой небольшой рыбацкой деревушки, надеялся встретить знакомые лица, но так ни с чем уезжал отсюда и возвращался сюда вновь и вновь.
Я не из этих мест. Но местность эта для меня также дорога, как любому коренному жителю. И этому есть логичное объяснение, поскольку моя трудовая и литературная биография начинается именно из этих мест - Дона, среди тружеников реки и моря, которые меня приняли, считают своим, родным, и я их очень люблю.
Судите сами.


   - "Вязьма", "Вязьма", я семьдесят восьмой!.. Ответьте мне!..

     Создавалось впечатление, будто вызов был в никуда и уходил в темноту, туда, где никого нет. Битый час в радиоэфире, промежутками в несколько минут, звучал писклявый голос старшего помощника капитана Владимира Михайловича Чернышева.  Хотя это была вовсе не старпомовская вахта, он присутствовал в рубке и вел оперативно-визуальную работу. Включены были оба бортовых прожектора, он использовал еще и главный прожектор над рубкой, под мощным лучом просматривал и изучал встречную темноту.
   
     И из экипажа никто не спал, каждый ждал момента выполнения своих обязанностей.
 
     - Мария Петровна! А вы что тут делаете... почему не отдыхаете? - послышался внизу удивленный голос боцмана Паши Вифлянцева.
     Ответа не последовало.
    
     Мария Петровна - наш кок, судовой повар. Ее супруг Иван Григорьевич Топихин старший механик судна. Оба они в возрасте, с юных лет на флоте, на флоте познакомились и поженились. До сих среди некоторых судовых механиков идет своё образная молва:
     - Я - воспитанник Топихина!..   


     … Буквально накануне «спокойную» караванную службу «Озерного 78» прервал диспетчер Пака, сообщив:

       - «Вязьма» на полном ходу сел на мель!
 
       - Какая чепуха! - удивился даже караванный капитан Горяинов. - Какая еще «Вязьма» в такое время года?!..  Нам такие шутки не нужны!..

        - Судно просит о помощи, Борис Федорович! - прервал его Иван Васильевич.
 
       Ледостав. Судоходная обстановка снята, следовательно, река Дон во многих участках изменила своё русло. И вот, в полночь мы идем на помощь сухогрузу.
 
      Этот участок Дона — самый интенсивный район плавания для судоходства большегрузных судов в летнее время года, когда, реально, затруднены прохождения судов в обоих направлениях. Здесь неправильные (навальные, затяжные, даже донные) течения, суводи. В некоторых перекатах судоводители пропускают друг друга, согласовав расхождения между собой — останавливаются, ждут, подрабатывая винтами, чтобы удерживаться в фарватере.
   
      Одной из главных причин затруднения судовождения на этом участке кроме вышеперечисленных, является еще и коренное населения - рыбаки!  Да, да, именно  местные рыбаки, которые сутками сидят прямо на судовом ходу!
      
     Не раз наблюдал за капитаном Васильченко (в ту пору я был у него рулевым), спокойный такой по характеру, как он бегом переходил перед штурманской рубкой с крыла на крыло ходового мостика, делал «Стоп машины», ругался с рыбаками:

      - Сукин ты сын!.. Сидишь тут!.. Не спится тебе дома в такое время! Щас гирю тебе на голову брошу!..

      А этот «сукин сын» сидит в лодке со своим сыном, или внуком, или женой, или соседом прямо в фарватере, затрудняя безопасное движение судов, и в некоторых случаях он даже намного старше по возрасту самого капитана - совершенно спокоен и никаких возмущений в его лице и поведении  нет!

      В последующие годы, когда сам начал трудиться на большегрузных судах, как судоводитель стал оценивать неповторимый профессионализм в воде этих донских рыбаков, их умение увиливать от неминуемой гибели в самые кратчайшие секунды, тем самым доводя судоводителей до нервного срыва.

      С соседом Владимиром Марковичем Голофаст завел недавно разговор  на эту тему. Он бывший капитан «Кометы» - судна на подводных крыльях. Его бригада в советское время утюжила берега арабских эмиратов, а этот донской участок реки ему доподлинно знаком.

    Вот сидим мы с ним во дворе напротив детской площадки. Смотрит на меня ясными глазами. Не хочет вспоминать, и отказать тоже не может. Я вырос на его глазах, всю мою биографию знает и он для меня, как отец родной. 

       - Мы оба судоводители, Маркович! Неужели Вы думаете, что я Вас не пойму?

      - … представь себе: идут навстречу две «Кометы», или же «Комета» с «Метеором". Участок сложный…, там и там за штурвалом сидят опытные судоводители…, сидят напряженно…, как на иголках… А расстояние между бортами при расхождении – минимальная. И, вдруг, вижу - прямо по курсу на судовом ходу рыбак сидит на лодке! Нет времени взять трубку сообщить по рации, что человек в фарватере! Скорость приличная, 60 км/час, а сесть на корпус нельзя, полетят крылья, более ста пассажира на борту!.. После расхождения оглядываюсь назад, а там, с лодки, сняв шляпу, мне машут! И так  каждый раз! Это просто фантастика!..

     Парадокс: но этот донской морской участок реки Азовского района не знает ни одного несчастного случая со стороны рыбаков, благодаря их умению и профессионализму самих судоводителей! Со времён осады русскими войсками города Азов, с засевшими там турками до настоящего времени!
     А сегодня, сейчас — зимнее время, откуда здесь появился груженый сухогруз? С рыбаками ясно, тут они рыбачат круглый год. Рыбалка у них - идиллия, хобби, здоровый образ и смысл жизни, благополучия, своеобразное воспитание и послушание в семье! А вот большегрузное судно!..
    … Двухдневный наш труд как спасателей, не дал положительных результатов – мы не смогли снять с мели груженое судно там, где река впадает в море.
      «Верховка», когда дуют восточные сгонные ветры, дала о себе знать – вода ушла в море и к вечеру должна была вернуться.

        Работа усложнялась еще и ледовой обстановкой. По реке огромными глыбами плыли льдины, сорванные с берегов льдом и течением деревья, какие-то плетёные из прутьев заборы, и они, в буквальном смысле, отталкивали нас от сухогруза в море, препятствуя нашей спасательной работе в непогоду. Непрерывно бил по глазам мокрый снег, руки мёрзли от мороза.

      Получив прогноз погоды, наш "Озерный 78" отошел от сухогруза и встал на якорь повыше гружёного судна, оградив его от нашествия льдин. Между нами и сухогрузом образовалась чистая вода.

     Спустили шлюпку на воду. Капитан Васильченко «прогнал» весь экипаж на берег для передышки и отдыха. Даже тех, кто был в постели, посадили в шлюпку и айда на берег.
      Это было правильное решение со стороны капитана, который давал экипажу отдыхать в промежутках аварийно-спасательных работ. В зимних условиях мы почти не сходили на берег, а «любовались» им с борта. А тот, кто сходил, чувствовал себя на берегу как в море – его "штормило". Были и такие случаи, когда наших моряков, сошедших на берег, не раз останавливали в разных городах работники милиции, забирали в отдел, восприняв их выпившими. А потом извинялись, отпускали. Членов экипажа «Озерного 78» узнавали и уважали, как своих, в портах: Керчь, Таганрог, Жданов (ныне Мариуполь), Бердянск, Ейск, Новороссийск… Не раз наших ребят спрашивали в городах совсем незнакомые люди:

      – Извините, молодой человек, Вы, случайно, не из семьдесят восьмого?
На утвердительный ответ в их лицах появлялась добрая улыбка и обязательно восклицание - «Привет Анатолию Владимировичу!».

     В те годы мы были единственными спасателями в Азовском море (наши позывные были включены во все справочники служб и ведомств) и несли мы круглосуточную, круглогодичную вахту не сходя на берег, и народ об этом знал.

     … Была чудная погода: безветренно, безоблачно, немного пасмурно и морозно. Утренний чистый воздух на берегу, холодным потоком наполнял легкие совсем иначе, чем на деревянной палубе морского спасателя при такой же погоде в море...
     Идя по берегу, и, оглядываясь по сторонам мы видели повсюду сугробы, сугробы, сугробы. Саманные постройки с крышей из камыша, местами перевернутые вверх дном кувшины на заборе, небольшая скамейка у калитки, даже кустарники и деревья имели свои необычные очертания под снегом...

Вокруг ни единой живой души.
 Рано еще. Народ не проснулся. Даже петухи спят.
     Найдя чистый от снега участок берега, экипаж начал гонять в футбол, чтобы снять, накопившееся напряжение от продолжительного, без выходных, пребывания на борту судна.

     Услышав где-то рядом потрескивание поленьев в костре, белый дым и почуяв знакомый запах, я направился в сторону перевёрнутой лодки чуть выше по течению.
     Недалеко от нас на берегу реки у деревянного помоста, за перевернутой лодкой, три рыбака варили уху. Чёрный домашний калач, большая бутыль с самогоном, лук, сало, всякие домашние соленья – все это на плетенном из разноцветных лоскутьев коврике, лежало аккуратно и красиво перед стариками. Еще на расстоянии, сквозь дым, я заметил стоящие подле рыбаков сложенные пирамидой удочки. Рыбаки кочергой-палкой переворачивали на углях печёную картошку, а с котелка поднимался ароматный пар.
     Я подошёл к ним поближе, и с изумлением засмотрелся на аккуратно сплетенные из бельевой верёвки кранцы, которые свисали по бортам лодки. Дотронулся до них пальцами. В четких линиях переплетения веревок явно чувствовалась работа рук бывалого боцмана.
Для тех, кто не знает, скажу, что кранцы – приспособления для смягчения удара о причал при швартовке – изготавливаются в виде подушек для вывешивания наружу вдоль борта судна.
    Надо сказать, изготовить кранец – сложное дело и не каждый моряк может похвастаться тем, что он может изготовить его профессионально.
     А вокруг костра шла веселая, дружественная, на нижне-донском лексиконе, беседа.
      – Вот, козачонок объявилси! – пробубнил один из старичков, указывая кочергой через головы друзей и через котелок в мою сторону.

     – Який козак, ежели вин – не русский?!! – обернувшись, запротестовал другой.

      – Не уж-то сам русский?.. Из монголов, небось, иль из татар, а? – толкнул его своей кочергой второй старик.

      Начался шутливый веселый говорок у костра. Они стали толкать друг друга своими обгорелыми палками, громко продолжая свой спор. Мне стало даже смешно от выходки этих стариков. Все трое были невысокого роста и чем-то были похожи на маленьких детей, играющих на песке, с разницей лишь в том, что они сидели на снегу, да и были взрослые и пьяненькие.

     – Кажи шо ти не козак, эй, чубчик! – окликнул меня «монгол», видимо, уставший от борьбы вдвоём на одного.

     У меня тогда были черные, скрученные вверх усы, как у Василия Ивановича Чапаева, и густые черные волосы, как у Григория Мелихова.

     На меня в упор глядели, через овчинный воротник тулупа, два прищурившихся хитрых узких глаза, с торчащей жиденькой бородёнкой, и, сквозь гуляющий дым, заметил я стариковскую пронзительную улыбку, запоминающегося характера.
Улыбка была приветливая и как бы приглашала меня: не увиливай от ответа.

    – Ну, казак я! А разве не похож?
 
     – А ти када-нить Дон переплывал?.. А самогон пив???.. – переспросил "монгол", повернувшись другим боком в мою сторону, искоса, как бы изучая, начал обсматривать меня с ног до головы.

     – Да не пьющий я… да и Дон никогда не переплывал… надобности не было.
 
     – Тоди який же с тоби козак, а?..

    Интонация в голосе, прищурившийся взгляд в узких глазах, полулежащая поза на охапке соломы на снегу и брошенная кочерга у меня под ногами говорили не о лучшем моем положении в обществе этих трех подвыпивших рыбаков-стариков-казаков. В небритом морщинистом лице зрачки не были видны, и стоял я, как вкопанный. На меня уставились три пары глаз, явно ждали ответ.

      Самолюбие взяло верх. Отошёл я от них ближе к воде, сбросил с себя бушлат, тельняшку, флотский "клёш" и бросился в воду. Вода обожгла, но не остановила.     Плыву.

     Было начало весны. В такие времена года полноводный Дон затапливает берега, поля и скромные хозяйства казаков здешних мест. В этих местах в такие времена года сосед к соседу, дети в школу «ходят» на лодках. Если вверху Дон разделяет село на правый и левый берег, то здесь другого берега не видать! Километра три, пять, а может, там берега вообще нет.

     Сколько проплыл – не знаю, а обратно плыть – гордость не позволяет.
Рыбаки, заметив мою одежду на песке, а меня в воде, всполошились, бросили свои палки-кочерги, громко ругаясь и спотыкаясь, перевернули свою лодку и стали тянуть её к воде.

    – Да мы пошутили!!!

      А я, имея хороший разряд по плаванию, всё плыл, плыл в мутной воде, удаляясь от берега, обходя плывущие вниз по течению реки льдины и деревья, пугая сидящих на них ворон. А они, кружась на небе, поднимали надо мной своё воронье карканье.

     Далеко от берега догнали-таки меня рыбаки. Старики насильно затянули меня в лодку.

    У костра, укутав меня в тёплый овчинный тулуп, дали полный стакан самогона. Вернее не дали, а принудили меня выпить его до донышка. Втроём, грубыми мозолистыми пальцами, чистили печёную картошку, наперегонки ухаживая за мной, говорили:

     – Вот щас ти у нас козак!!! И Дон переплив, и самогон выпив!!!
Было мне тогда 19 лет.