Не уценило время доброту...

               
Не уценило время доброту
                или
Похожие судьбы «Детей войны»

                Когда меня ввели в больничную  палату и оставили постельное бельё, женщина с соседней койки назвала своё имя и вступила в разговор, словно мы недавно расстались. Звали её Галя, привезли её из соседней деревни, а в Крым попала из Киева, недалеко от моря купила дом и теперь «вызволяла»  из киевского ада войны родных, принимала  к себе, прописывала. Связь с родственниками держала по телефону. Словно в доказательство её слов, по мобильнику прозвучала  музыкальная фраза. Галя слушала, задавала вопросы и вдруг расплакалась. Вытерев глаза кончиком платка, она сказала, что звонила сестра  из Харькова. Там племянника схватили в подъезде дома и забрали в армию. А племяннику тридцать восемь лет, семья, армию уже отслужил, был в десантных войсках. «Теперь заставят в тётку стрелять, в своих», – растерянно говорила она, разглаживая на коленях снятый  платок. Помолчав, Галя  вновь заговорила. «Дитя войны»  вспомнила детство, которое  провела в Харькове, родителей, авиационный завод, где первыми её игрушками были мелкие авиационные детали. Так и выросла она на заводе, там же начала трудовой путь, создала семью, позже переехала в Киев. В детстве пережила войну, но война настигла её и на восьмидесятилетнем рубеже. Женщина горько вздохнула, закрыла платком глаза (лампу не выключали на ночь) отвернулась и скоро уснула.
 
          Итак, в годовщину Крымской весны, в палате районной больницы оказались три женщины со статусом «Дитя войны». Ночью на Скорой помощи привезли «бабушку Зеру». Сопровождали её внучки и дочь. Сразу захлопотали медсёстры, принесли капельницу. Оказалось, мы с Зерой тоже одногодки. Разговорились. После выяснения причин, почему в такой замечательный день мы в больнице, Зера вспомнила годы репатриации. Она, пятилетняя девочка, запомнила бесконечную железную дорогу, больную маму и то, что рядом всё время был не на много старший брат. На одной из станций вышли они из «телячьего вагона», а вошли в похожий вагон, но увёз он их в совсем другую сторону, в сторону Мурманска. Простые люди  не дали погибнуть им. У очередного вокзала подошёл как-то мужчина  с книгой в руке и сказал, что он дарит эту книгу им. Она поможет им на пути в Наманган, только надо её беречь и показывать, если будут их спрашивать, кто они и куда едут. «Посадил нас с братом  на «правильный поезд», дал еды. Но книгу у нас в дороге выпросили другие люди за еду и деньги. Я и не знаю, что это была за книга. Но и сейчас думаю с благодарностью: чужой человек, а помог нам. До места доехали тоже «в телячьем вагоне», встретили старокрымских сосланных, узнали о смерти мамы в дороге»…
            Ночь тянулась бесконечно, от яркой лампы ломило в глазах, но её не выключали, потому что в палате под капельницей лежала умирающая женщина. Реанимационной палаты не было. Спать я не могла, даже влажное полотенце не успокаивало ломоты в глазах, поэтому поддерживала разговор с Зерой, продолжила тему. Вспомнила своё детство. Ведь в нашу деревню Загаринка Кустанайской области привезли чеченов. Зима, мороз. Сани подъехали к молочнотоварной ферме, чтобы люди стояли не на ветру, их выгрузили  на ферме, а уже  оттуда расселяли семьи по квартирам. Расселили, как смогли. Детей было много. В соседней деревне среди сосланных оказался учитель-чеченец. Его переселили в Загаринку, так что чеченята учились на родном языке.
Пусть  в  нашем  крошечном  посёлке,
В  забытом  Богом  далеке,
Стояла  маленькая  школка,
Но  на  чеченском  языке
Всё  же  учили  ребятишек.
Пусть  без  бумаги,  перьев,  книжек,
Всё  же  учили.  Здесь  звучала
Для  них  родная  с  детства  речь.
Чеченцев,  русских  разделяла
Всего  лишь  ласковая  печь.
По-братски,  как  краюху  хлеба,
Класс  разделили  пополам…
         Я не заметила, что продолжила рассказ стихами из своей поэмы «Пред совестью своей». Моя жизнь повернулась так, что судьбу репатриированных  пришлось испытать и мне. Отец, как боец, побывавший в плену, был сослан в Таджикистан. Там женился на медсестре, однополчанке. Родители отца, убедили маму, чтобы она отправила меня к отцу с семьёй тёти, которая уже собралась ехать на юг, в Тобошар. Дескать, поделить детей: меня – отцу, а вторую дочь  –  себе, и воспитывать самой. Я хотела поехать туда, где всегда тепло, хотела увидеть горы, сады, есть фрукты, просила, чтобы меня отпустили к отцу. Взрослые посмеивались над моими словами, говорили, что «наемся кислиц». Потом я поняла, что это за «фрукты», наелась «кислиц» вволю, и мачеха мне попалась классическая, в полном смысле слова. Она не только была ранена на войне, но и контужена, и это отразилось на её характере.
         Чтобы была возможность учить набравшихся в Тобошаре  детей, в соцгородке за три летних месяца построили двухэтажную школу. Строили сосланные, как их называли, «тюремщики», "пэфээловцы" (переформированные лагерники).
         Училась я в женской средней школе имени Зои Космодемьянской. В другом конце квартала была мужская средняя школа имени Сергея Тюленина. Много было детей. Многонациональные классы: армяне, татары, немцы, евреи, таджики, греки. Акценты в речи сразу выдавали принадлежность к нации. К учителям мы относились, как к небожителям. Я очень любила учительницу русского языка. Красивая, синеглазая; пепельные пушистые волосы, которые она укладывала в огромный валик на затылке, и сейчас встают в памяти. Но как она брезгливо морщилась, насмешничала над нашей речью, а мне хотелось, чтобы она улыбалась и не ругала нас… Возможно, именно это желание повлияло на моё решение стать учительницей русского языка.
         Обе мы, Зера и я, продолжали вспоминать. Судьбы похожие, только места проживания разные. Мы шёпотом говорили о ночёвках в очередях  под хлебными ларьками, хотя не меньшие очереди были за любыми продуктами. Вспомнили, как  в 1949 году вдруг стало много хлеба. Полки в  магазине красовались рядами белых, ароматных булок. А очереди нет. Мы бежали смотреть, вдыхали  вкусный, свежий хлебный запах и не могли уйти.
          Три женщины, три судьбы  с похожим детством встретились в больничной палате. И случилось это в первую годовщину  Крымской весны. «Дети войны» разной национальности и разных мест рождения так неожиданно  получили одинаковые судьбы, общее детство. Но сближали не только трудности в детстве и молодости, но и значимость  событий военных лет и событий  весны 2014 года в Крыму. Народ сам создал праздник торжества, сделал свой исторический выбор. И как хорошо, что рядом с родителями шли дети, преемники торжества референдума, носители радости нового времени и строители будущего Крыма в составе России. Им в будущем наполнять жизнь трудом и счастьем, беречь и укреплять единство. На референдуме крымчане доказали всему миру верность России.
Две тысячи четырнадцатый год.
Весенний дождь, а день войдёт в историю:
На выбор жизни стар и млад идёт
Шестнадцатого марта доброй волею.

Великий Принцип Истины – в любви,
Судьбе избрать в пути права законные.
По духу родственность пульсирует в крови,
А связи – незапамятно исконные.

Не уценило время доброту
И совести людской не обгладало.
Нет! Свастику терпеть невмоготу.
Сплотились. Сердце каждого – кресало!

Порыв победный. В радости большой
Едины севастопольцы, керчане.
В Крыму народ с крылатою душой
И с именем сияющим – Крымчанин!
 
              Наблюдателям не отмахнуться от правды: Россия была и будет нашей Родиной. Крым – неотъемлемая часть России. Есть базовый принцип европейской демократии: «Любой народ имеет право сам определять своё будущее». Пора бы всему миру вспомнить этот принцип и не беспокоить крымчан. Более девяноста шести процентов населения высказалось за воссоединение. Цифры предельно убедительные.
         Вдруг Зера и я увидели, что Галя стала шарить  руками по металлической спинке и стенке кровати (кровать  была  с тремя закрытыми сторонами). От яркого света Галя завязала  глаза платком, но спросонья не могла этого понять. Шарит по металлическим прутьям и шепчет: «У тюрьму забралы. Порошенко донэслы про мэнэ, шо я так про нёго казала. У тюрьму… забралы... у тюрьму...»
          Я взяла Галю за плечо, развязала платок, успокоила. Женщина щурилась от яркой лампы, потом поняла, где она, засмеялась. Улыбались и те, кто проснулся. А днём шутили по этому поводу, рассказывали медсёстрам.

           Ни в далёкие годы детства, ни здесь, в больничной палате, никто не интересовался национальностью. Доброе отношение к человеку, стремление понять и, по возможности, помочь в трудные минуты проявляются особенно. Люди, простые люди, всегда остаются Людьми. И сейчас, даже в больнице, появилось надёжное ощущение, что мы россияне,  уверенность, что  мы дома. А дома и стены помогают. И в больнице всех согревало праздничное  состояние возвращения домой. Конечно, радуясь Дню Крымской весны, мы вели разговоры  вокруг событий на Донбассе и в Луганске, верили в единое завтра. А оно с нами, и все мы вместе!