Стопарь за Победу Оно и видно...

    Начну издалека, с памятных для меня событий века минувшего. Заместителем директора по внеклассной работе в той школе, которая в четвертьвековую годовщину окончания Второй мировой войны выдала мне аттестат зрелости, была Елена Константиновна Тевдорадзе. Благодаря неустанному труду будущего видного политического деятеля Грузии общественная жизнь нашей школы била ключом и полноводным потоком вливалась в русло правильного гражданско-патриотического воспитания подрастающего поколения страны Советов. Правда, Елена Константиновна старалась не заидеологизировать наше воспитание вконец, прекрасно понимая, что выпускников-десятиклассников, вольных сынов эфира, слушавших по ночам «Голос Америки», никакими коврижками не заманить на тематический диспут под, к примеру, условным названием «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».
       К тому времени из хрестоматийной лозунговой  триады постленинская компартия безвозвратно выхолостила понимание чести и совести как двух жизнеобразующих начал нашей советской, якобы славной эпохи. Теперь подлинную степень её славы своим, слава Богу, беспартийным незашоренным умом предстояло определить нам, - резвому семнадцатилетнему молодняку. Мы хоть и вслушивались сквозь эфирные помехи в заокеанские голоса, но оставались пацанами своей страны, а потому по-пацански хотели верить, что Советский Союз даже без открытия второго союзнического фронта всё равно бы одержал верх над врагом в Великой Отечественной войне. Один из последних в моей школьной жизни диспутов, до проведения которых была так охоча Елена Константиновна Тевдорадзе, состоялся в самый канун юбилейного, двадцать пятого по счёту майского Дня Победы.
       Широкий, я бы сказал, футуролого-патриотический размах дискуссии чувствовался уже в заранее проанонсированной теме – «Надо ли торопиться жить преемникам поколения победителей?». На постановку перед выпускниками нашей школы абсолютно не каверзного вопроса с безусловным положительным ответом у Елены Константиновны имелись веские основания. Будучи потомком достойных родителей она сама была генетическим продолжением поколения победителей. Этой высокой милостью по праву кровного родства дочку наделили отец, -  не вернувшийся с фронта коренной сололакский тбилисец, и мать, - красивая женщина с большими печальными глазами, вобравшими в себя неизмеримую боль трагедии её родного села Хиславичи: жителей еврейского местечка на Смоленщине фашисты уничтожили почти поголовно. Грузия стала для Софьи Александровны второй родиной, а дочь Элико – первым и единственным ребёнком, выросшим среди грустной безотцовщины и послевоенной нужды.
       Но одно дело, - не имея отца, гордиться его героической гибелью, и совершенно иное – иметь живого отца и не находить уверенного оправдания его негероической жизни. Я тоже вырос среди послевоенной нужды, однако при живом, пусть и в иногороднем отдалении родителе. История жизни моего отца странно воспрепятствовала причислению его отпрыска, то бишь, меня к молодой поросли преемников поколения победителей в самой жестокой бойне двадцатого века. Известную молотовскую речь 22 июня 1941 года драматург Кита Буачидзе выслушал ещё под впечатлением от успешной премьеры его пьесы, прошедшей буквально накануне в марджановском театре. В двадцать шесть лет ставиться на столичной сцене - дорогого стоило! Но куда больше значило для отца разобраться в причинах своей острой нелюбви к фюреру Гитлеру и генсеку Сталину.
       С фюрером всё было более-менее понятно. А вот с генсеком?! Родная сестра Тина догнивала в тюрьме НКВД, родного брата Бенито расстреляли в подвале ОГПУ, там же, в пыточной камере до смерти забили близкого родственника, лихого комдива Фёдора Буачидзе. Все они, как и миллионы других страдальцев на 1/6 части мировой суши поплатились не за свои эфемерные грехи, а за параноидальное стремление товарища Сталина построить государство всеобщего благоденствия методом палочного воспитания народных масс. Сталинский тоталитаризм был оборотной стороной гитлеровского нацизма. Минусовые полюса взаимооттолкнулись в смертельной сшибке и отдельная, весьма радикализированная часть грузинской молодёжи предпочла немецкий хромовый сапог русскому кирзовому: в смысле – не надеть, а уложить под него страну. В конфиденциальные планы заговорщики посвятили моего отца. Новый конфидент не успел строго определиться, как в ноябре 41-ого года чекистский башмак безжалостно раздавил рассекреченный союз несостоявшихся освободителей Грузии.
       Семнадцать человек расстреляли, остальным впаяли различные сроки. Отца трибунал приговорил к семи годам тюремного заключения по печально известной 58-ой статье УК за недонесение о готовящемся выступлении бунтарей. Мол, знал, да не настучал на сообщников куда надо, - парься теперь в тюряге! Отец никого не выдал. Иголки под ногти в тюряге не загоняли, но слышать на одно ухо он перестал. Хорошо усвоенная с детства привычка отца не ябедничать сохранила свободу трём, поверенным в тайну заговора отцовским друзьям. Оставшись на свободе, они преуспели в служении родному Отечеству и собственному, не загубленному неволей таланту. Важа Чинчаладзе с нуля создал  прекрасный музей Захария Палиашвили, Акакий Кванталиани искромётничал в театре и на экране, Ордэ Дгебуадзе стал зачинателем детективного жанра в грузинской литературе.
       А что отец? Он отбыл срок от звонка до звонка, там же, на зоне познакомился с моей будущей мамой, и плод трудной любви в лице мальчика Вахтанга у освободившихся политзэков появился на свет уже после того, как не рассредоточенный по лагерям советский народ в марте 53-ого года оплакал смерть любимого вождя. Мои вольные родители не плакали по этому скорбному поводу. Слишком дорого досталась им воля, чтобы можно было не радоваться окончанию войны тирана с собственным народом, количество жертв которой едва ли уступало числу людских потерь советской стороны на фронтах Великой Отечественной. Прежде чем научиться воевать умением, СССР долгое время воевал числом. Очень часто - с «врагами народа» не на поле брани. А на поле брани именно колоссальные людские потери обеспечили советской стороне победу над настоящим врагом.    
       Во все времена любая власть прикрывала свои злодеяния спасительной формулировкой «цель оправдывает средства». Во имя достижения великих целей советская власть сгубила миллионы людей в довоенную пору, а тут война! – кто бы пощадил молодые жизни семнадцати грузинских парней?! Безоглядный патриотизм был их главным оружием; воинственная романтика метафорически сквозила в тайном приветственном пароле заговорщиков: « Мы из крепчайшей бронзы». Сосо Джугашвили тоже не чурался метафоры. Он считал себя сотворённым из ещё более крепкого металла, хотя высившиеся по всей стране памятники ему отнюдь не в метафорическом варианте отливали из той же бронзы – наилучшего скульптурного материала.
       Имя Сталина оказалось долговечнее памятников. Сегодня их нет. Монументальную фигуру вождя снесли даже на его малой горийской родине. Недавний вождь его большой этнической родины снёс и кутаисский мемориал Победы в Великой Отечественной войне. Гораздо умнее и, заметьте, патриотичнее было бы вновь зажечь Вечный огонь у памятника трёмстам арагвинцам на тбилисской набережной… Но разве оттого, что он не пылает как прежде, как пылал до обретения, видать, столь дорогостоящей независимости, в наших грузинских сердцах угасла память о горстке героев Крцанисской, 220-летней давности битвы?! Да нет! И так же не должно быть места в наших сердцах безразличию к жертвенности грузинского народа, принесшего на алтарь победы в ВОВ триста тысяч жизней своих – кровь от крови, плоть от плоти – братьев и сестёр. Раньше, с того самого дня, как в парке Ваке, ставшим парком Победы, открыли мемориал  Славы, чаша Вечного огня у могилы Неизвестного солдата  пламенела денно и нощно. Теперь парку вернули прежний «районный» топоним, чаша часто тоскует по невечному огню, а у подножья мемориала вместо знакомого утвердительного восклицания «Никто не забыт, ничто не забыто!» год назад я самолично прочёл технически чётко исполненный клишированный лозунг – «Georgia for georgians!».
       Опаньки! Не всегда же мысль изречённая есть ложь: значит кто-то из нас действительно так считает. Ну не ветераны же Второй мировой, в каждый девятый день мая встречающие и провожающие в парке Победы / по мне -  так и не иначе! / свою очередную послевоенную весну. Они всегда были интернационалистами. И в сороковые роковые, когда на своих плечах вынесли все тяготы войны, и в лихие девяностые, когда из парка Победы через весь город заезжая негородская публика несла на своих плечах к парламентской власти Звиада Гамсахурдия, - уж больно ей нравились его страстные речи, круто замешанные на крайнем неинтернационализме…  А ветеранам-интернационалистам такие речи не нравились. Да и интернационалисты-неветераны тоже не были от них в диком восторге.
       Моего блаженной памяти батюшку Звиад Константинович, не экономя на эпистолярных колкостях, резко недолюбливал: то ли за то, что батюшка принципиально не разделял намерения «бронзовых» заговорщиков 41-ого года перенести на грузинскую землю скопированную у германских национал-социалистов точную модель построения некоего подкаблучного государства, то ли за то, что он без позорного прилюдного покаяния честно отсидел свой лагерный срок. Семь лет неволи – не такая уж слабая расплата за осознанное нежелание жить в стране, созданной равно как по образцу сталинского казарменного социализма, так и по подобию гитлеровского нацизма. В методах организации пропагандистского оболванивания и массового истребления жителей своих стран оба тоталитарных режима долго шли, что называется ноздря в ноздрю, пока Германия, завоевав пол-Европы и напав на Советский Союз, не вырвалась вперёд.
       Не напади Берлин на Москву – случилось бы обратное… Просто Алоизович опередил Виссарионовича и оснастил газовыми душегубками концлагеря, чего, к счастью, не наблюдалось точно в таких же советских человеконакопителях сталинского Гулага. Кто уцелел в них, тот одержал двойную победу – над фашизмом и сталинизмом. Моя без вины виноватая мама Надя Коленченко из десяти лагерных лет ещё семь послепобедных ждала освобождения и хрущёвской реабилитации. В разгар войны она выхаживала штрафбатовцев в лаглазарете, по её окончании – с трудотрядами других политзэков возводила в Рустави отошедшую ныне в иной мир гордость грузинской чёрной металлургии. На тяжких принудработах сама не преставилась только потому, что была ещё относительно молода и способна к деторождению – помочь ей выжить я постарался изо всех сил…
       А потом мы выживали все вместе. Иногда это приходилось делать в длинных очередях за чёрным хлебом. Победа с цветами и со слезами на глазах праздничным нерабочим днём вошла в советскую жизнь лишь на  своё двадцатилетие. Только в 1965 году под мерный бой метронома Памяти страна впервые замерла в минуте молчания. Грузнотелый майор-артиллерист из моего дома дядя Коля Демурин надел ордена и направился в горком партии, чтобы там, после торжественного заседания дёрнуть в горкомовской столовой фронтовые сто грамм с боевым другом, Героем Советского Союза Гришей Буачидзе. Он тоже жил в нашем городе и медленно, исподволь взращивал в душе малолетнего харагаульского однофамильца чувство почти родственной причастности к поколению победителей. Чувство превратилось в полнородственное, едва я узнал, что старший сержант Буачидзе заработал Звезду Героя при форсировании Днепра неподалёку от корневых мест обитания моей украинской родни по материнской линии, на которых опять же мои дядька-краснофлотец с воды и дядька-лётчик с воздуха умело натирали перцем задницу непрошенным германским авантюристам.
       В своё время пионерский галстук на шею и комсомольский значок на грудь мне уместила Елена Константиновна Тевдорадзе. Теперь уже, конечно, эти участки моего бренного тела не помнят тепла её рук, зато память сердца часто выуживает из своих запасников живые картины  отрочества и юности, связанные с именем школьной наставницы и её тёплой заботой о нас, - преемниках поколения победителей. Настояния и советы замдиректора по внеклассной работе руставской средней школы № 12 упали на благодатную почву. Сначала мы просто торопились жить, затем научились торопиться жить без лишней спешки… Кому-то удалось, кому-то не очень.
       Поколение преемников победителей уже тоже всё ближе и ближе подбредает к затылкам предшественников, уходящих по нисходящей линии жизни. Мы прожили её в другом темпоритме, с иным пониманием узловых исторических событий, прошумевших в двух состыковавшихся столетиях. Понятно и наше несколько изменённое отношение ко Второй мировой войне: если бы не.., то не было бы и…  Но она была. И выиграло её великое поколение победителей! Вечная им Слава! Пусть в их честь гремит майский салют и увлажняются глаза! А я на правах таки преемника поколения победителей, как бывший гражданин СССР, как отставной лейтенант танковых войск СА тоже подниму стопарь водки и выпью за Победу, пока ещё пьётся. Но девятый, профильный тост моих бедовых однополчан – «За наши танки в Вашингтоне!» - я уже не осилю. Может оно и к лучшему.