8. Новый свидетель

  …И, конечно, церкви заслуживали к себе уважительного отношения хотя бы потому, что носили статус культурного наследия человечества. Они сами и их убранство являлись настоящими произведениями искусства. Не был исключением и Каменюкский храм.
  Он располагался почти в центре деревни-городка на низком всхолмье и был виден издалека. Невысокий заборчик опоясывал территорию вокруг него. А вдоль заборчика кустилась сирень, росли черёмухи, яблони и липы.
  Выглядел храм нарядно. Даже щеголевато. Не умаляла такого впечатления ни его классическая архитектура, ни то, что был он деревянным. Его крепкий ровный сруб натурального древесного цвета вовсе не намекал на древность постройки. Сложную многоскатную крышу  и козырьки над дверями покрывал синий профнастил, нисколько не выцветший на солнце. Синим был и несущий церковный купол восьмигранный барабан с высокими арочными витражами. Оконные рамы и переплёты спорили белизной с чистым снегом. Главный и малые купола ослепительно блистали полированным серебром. Из-за храма виднелась такая же серебряная маковка колокольни. Чуть поодаль стояла пара двухэтажных причтовых домов. Оформлены они были подстать церкви и составляли с ней единый комплекс.
  По периметру храм окружали цветочные клумбы, отлитые из кораллита в виде низких чаш – граалей. Были они синие, как кровля церкви, а округлые их бока украшали расписанные позолотой арабески, изображающие, как несложно было догадаться, сцены из Библии. Странное дело: цветов в клумбах-чашах не было – только голая разрыхлённая земля.
  У ближней к входу в храм чаши стоял, судя по чёрной рясе, священник. А рядом  с ним молоденькая девушка. Они что-то тихо обсуждали, но некоторые реплики из их беседы неожиданно выделялись своей громкостью и искажённым звучанием. Их точно пропускали через звуковой модулятор, каким пользуются клоуны для придания своему голосу комизма.
  Пашка решительным шагом направился к этой парочке. Алиса за ним. Священник заметил приближение ребят и первым приветствовал их хрипловатым баритоном:
  – Доброго здоровья, молодёжь! Чем вам помочь?
  – Зд-ррр-овья! Чим! – раздался такой же хриплый, но более высокий голос. Ни священнослужитель, ни девушка рта не открывали.
  Алиса было подумала, что священник практикует чревовещание, но тут заметила у него на плече почти слившегося с цветом рясы нахохлившегося скворца. Вот кто оглашал окрестности своими шутовскими ремарками!
  Широколицый, широкогрудый служитель церкви был одновременно похож на Джеральда Даррелла и Тургенева. Особенно сходство придавала окладистая седая борода. Внимательные серые глаза поблёскивали серебром из-под косматых бровей. Лоб пересекала морщина упрямого мыслителя.
  На девушке рядом с ним был простой сарафан с широким рабочим передником и голубой платок, из-под которого вилась до пояса русая коса. Большие карие глаза её переполняла печаль. В руках она нервно теребила рабочие перчатки, а на краю чаши подле неё стоял ящичек с цветочной рассадой и нехитрым садовым инвентарём.   
  Ребята, поздоровавшись, назвали себя, и Пашка спросил, с кем они имеют честь.
  – Я настоятель храма – протоиерей Василёнок Антиф Вадимович, – представился священник. – Можно просто «отец» или «батюшка Антиф».
  – Ан-тиф! – громко чихнул скворец.
  Отец-настоятель рассмеялся и, указав на птицу, сказал:
  – Эту балаболку зовут Жалейка.
  – Ж-лейка! – подтвердил скворец, подражая голосу патрона.
  Батюшка ободряющим жестом легко коснулся плеча понурой девушки.
  – А это Катерина.
  – Кат-рина! – снова вмешался Жалейка.
  – Привет! – протянул руку Пашка.
  Катерина потупилась, заливаясь краской, потом порывисто подхватила ящичек с рассадой и поспешила к одному из домов за церковью.
  – Чего это она? – опешил Гераскин.
  – Простите её. Она расстроена, – пояснил батюшка Антиф.
  – Расс-трр-оена! – гневно крикнул Жалейка.
  – Братец, лети-ка присмотри за ней, – велел священник. Скворец покорно выполнил распоряжение. Он догнал девушку, сел ей на плечо и весело защебетал соловьиную трель.
  – Чем она расстроена? – спросила Алиса, глядя вслед удаляющейся Катерине.
  Батюшка Антиф указал на взрытую землю в кораллитовой чаше.
  – Прошлой ночью кто-то клумбы вытоптал. А над этой Катя очень старалась. Мечтала лик Богородицы цветами выложить.
  – Что за… – начал было Пашка, но Алиса предупредительно одёрнула его за рукав. Какой бы ни была его мысль, можно было биться об заклад, что нормам вежливого сочувствия она не соответствовала. А потому и содержащие её комментарии Гераскина к бесспорно печальному событию оказались бы совершенно неуместны.
  – Так чем вам помочь? – повторил вопрос протоиерей.
  – Помочь? – переспросил Пашка, потирая ущипленный локоть. – Ах, да! Клумбы, говорите, вытоптали? А вам известно, что такое произошло не только  с вами?
  – Да, я знаю о происшествии на ботанической станции. И прихожане сетовали о подобном в их садах. Мне жаль тех, с кем произошла такая напасть. И жаль заблудшую душу, творящую такие кручины людям. Спаси её, Господь!
  – «Заблудшую душу», говорите? – Пашка победоносно покосился на Алису. – А вы в курсе, что народ думает по этому поводу? Что это за «душа»?
  – Очень интересно узнать, за кого мне молиться, – смиренно произнёс священник, но Алисе показалось, как в его серебристо-серых глазах мелькнули искорки озорства.
  Пашка предъявил свою историю про дьяка Кучму. Выслушивая очередной раз эту фантасмагорию, да ещё на полном серьёзе излагаемую почтенному человеку, Алиса мысленно клялась сделать с Гераскиным что-нибудь этакое за тот позор, который он навлекает на их головы. Она считала, что у настоятеля есть полное право подумать, будто над ним издеваются. Грандиозный скандал казался неизбежным.  Но батюшка Антиф, если и воспринял Пашкину ересь как насмешку над собой, виду не подал. Он  внимательно выслушал парнишку, и когда тот поинтересовался о его мнении по поводу изложенных в рассказе подозрений, оглаживая пятернёй бороду, задумчиво повторил:
  – Очень интересно…
  – Что я думаю? – продолжил он. – Попробуем привлечь факты. Во-первых, если речь в этой истории идёт о служителе церкви, то следует говорить не «дьяк», а «дьякон». Ещё вернее «ди-а-кон». Дьяк же – это такой чиновник  в старину. Диаконы и сейчас есть. А должностной чин «дьяк» был упразднён Петром I больше трёхстапятидесяти лет назад.  Это первое противоречие. Ну, а второе… Которое, в общем, согласуется с первым…«Триста лет»  –  вообще неверный срок для этой истории.
  – Поясните, – напружинился Пашка.
  – Храм этот – мой ровесник. В десятом году нашего столетия его достроили. А колокольня, с которой якобы упал нерадивый дьяк, и того моложе. Ей и причтовым домам лет сорок будет. И за этот срок никто с неё не падал.
  Алиса украдкой показала Пашке кулак. Тот только плечами пожал.
  – Вот и не возьму я в толк, – рассуждал батюшка, – откуда здесь взяться трёхсталетнему призраку. Вот разве что, он переселился из деревни Белой. Там фашисты в Отечественную войну старую церковь сожгли. А нынче и деревня заброшена. Лес теперь там. Только база лесничества и осталась от всей деревни.
  Протоиерей вопросительно воззрился на Пашку, и Алиса теперь совершенно точно видела, как лукавство искрится в его зрачках. Пашка был, конечно, сконфужен таким элементарным опровержением «самой очевидной версии» Каменюкских бедствий, но без боя сдаваться не собирался. Защищать безнадёжную позицию – это было в его стиле.
  – Переселившийся дух? Почему бы и нет, – как можно невозмутимей изрёк он. – Вы сами ни с чем подозрительным не сталкивались последнее время на колокольне или в храме? 
  – Да как сказать… – подстать Пашкиному тону произнёс отец Антиф. – Замечал, как тень какая-то летает вечерами вокруг купола.
  – Тень?
  – И ещё звук… Будто плачет кто,  – добавил батюшка.
  Гераскин так и взвился в новом приливе энтузиазма.
  – Батюшка, вы не против, если мы здесь поосмотримся? – без обиняков, по-свойски, выдал он.
  Алиса от стыда чуть сквозь землю не провалилась. Она вполне обосновано полагала, что такую наглость священнослужитель уж точно не стерпит и предаст дерзких отроков анафеме кадилом пониже поясницы. Что такое анафема, она себе слабо представляла, но само слово внушало ей сильное чувство дискомфорта. Чтобы не видеть праведный гнев отца Антифа, Алиса даже зажмурилась. Но, вопреки своим пессимистичным опасениям, услышала она всё тот же ровный с оттенком иронии хриплый голос протоирея:
  – И с чего же ты предпочитаешь начать осмотр, сын мой?
  – А вот прям с церкви! Можно? – обрадовался сговорчивости священника Пашка.
  – Что ж, будьте моими гостями! – развёл тот руками в пригласительном жесте. – Только кепку свою подруге отдай. Формальность, дочь моя – не положено в храм простоволосой. 
  Внутри пахло воском и ладаном. Помещение представляло собой просторную поперечную залу. Если не считать небольшого балкона над входом, никаких этажей она не имела и возвышалась сквозным головокружительным простором над посетителями. Лишь висящая на растяжках посреди храма большая помпезная люстра несколько скрадывала эту величественную высоту. Алиса почувствовала себя муравьишкой, которого накрыли дорожным сигнальным конусом. Естественного освещения хватало, но в церкви царил какой-то особенный светлый полумрак. Солнечный свет проникал  через высокие и широкие окна, разливаясь кругом умиротворёнными желтоватыми волнами. Они обволакивали всё пространство, и, несмотря на их неравномерную глубину, Алиса не заметила в зале теней. Такой свет побуждал к смирённому созерцанию, к отчуждению суеты. Лишь в вышине под куполом, образующие барабан храма витражи переливались весёлым радужным калейдоскопом, оттеняя степенный покой церковного убранства.
  Напротив входа находился невысокий подиум – солея. На ней во всю ширину от стены до стены громоздился резной иконостас. Цвета образов на нём были яркими и сочными, точно его только сейчас расписали. Здесь же стояли шесты, несущие вымпелы лилового и синего цветов с вышитыми на них ликами неведомых ребятам святых. От залы иконостас отделяла низкая оградка, по краю солеи с проходом в средней части – на амвоне.
  Центр залы занимала золочёная, укрытая малиновым бархатом тумба с покатым верхом  – аналой. На ней пара икон. Вокруг – три подсвечника, а сбоку урночка. «Наверно, прихожане в неё опускают записки со своими просьбами к богу», – подумала Алиса. 
  Ещё пара аналоев с иконами располагалась по сторонам амвона у ограждения. А у них и вдоль подиума выстроились вазы с цветами.
  Всё, что Алиса знала о призраках, никак не увязывалось с наблюдаемой ею чинной красотой. Если здесь и обитает привидение, то это самое неправильное привидение в мире, – решила девочка. Может, у него даже вместо цепей бубенчики, а вместо рубища парчовый кафтан? И станет ли такое привидение громить ботаническую станцию?
  Амвон и солеи покрывали великолепные узорчатые ковры. Юноша лет семнадцати в простом белом стихаре пылесосил их. И на лице его отражалась такая экзальтация, точно он занимался не уборкой, а исполнял ведущую партию  арфы в сводном оркестре небесного воинства. Заметив вошедшего протоиерея, он выключил пылесос и, сложив ладони крестом на груди, почтительно склонил голову.
  – Григорий – алтарник нашего храма, – представил молодого человека отец Антиф. – Блюститель порядка, чистоты и незаменимый помощник в службе.
  – Отче, вы искушаете мою гордыню, – скромно промолвил Григорий.
  – Полно, сын мой. Гордиться полезным делом не грех. Особенно если выполняется оно с прилежностью и усердием, – ответил батюшка. – Познакомься. Алиса. Павел.
  – Здравствуйте! – сказали ребята хором.
  – Рад приветствовать. Мир вам, – кивнул Григорий сперва Алисе, потом Пашке.
  – И вам всего хорошего, – сказал Пашка. – А чем вас роботы-уборщики не устраивают?
  – Служить Богу могут только естествородные создания, наделённые разумом. Те, которые могут постичь абстрактную суть Бога. А для машин она не ясна и не постижима, – объяснил алтарник.
  – Убирать мусор можно, и не веря в того, кто его оставил, – съязвил Пашка.
  Алиса пихнула его локтем, призывая соблюдать приличия. Отец Антиф сделал вид, что не услышал колкости.
  – Ну? Что ты думаешь? Может здесь скрываться иной дух, кроме святого? – спросил он.
  Пашка ещё раз обвёл залу взглядом.
   – М-да… здесь ему прятаться негде. А там что? – указал он на иконостас, через створки которого виднелось ещё одно помещение.
  – Друг мой, – обратился протоиерей к Григорию, – вот светлый отрок хочет воззреть на алтарную комнату. Проводи его, пожалуйста, за иконостас и покажи всё, как есть. 
  – Да как же так, отче? – опешил Григорий.   
  Батюшка поманил его и что-то шепнул на ухо, когда тот приблизился, сойдя с амвона. От слов настоятеля алтарник вздрогнул и посмотрел на Пашку так, будто перед ним стоял не задиристого вида шалопай, а ни много ни мало сам архангел Гавриил. Юноша жестом пригласил Пашку следовать за ним, и они скрылись за створами иконостаса. Но прежде протоиерей успел перекрестить Пашкин затылок.
  Заметив, что Алиса озадачена взволнованностью Григория, батюшка пояснил:
  – Вообще-то вход на солею и к алтарю открыт только служителям храма. 
  – И вы нарушили строгие правила ради нас? Ради Пашкиной причуды? – изумилась Алиса.
  – Не то чтобы «нарушил». И не то чтобы «ради причуды», – промурлыкал батюшка. – У нас много правил. И они не столько сближают нас с народом, сколько размежёвывают с ним. Потому, таинство таинством, но в некоторых случаях, я считаю, им можно и пренебречь. Во славу Господа. Любопытство твоего друга – это дар Божий. И Богу было угодно, чтобы оно привело его сюда. И разве нам, слугам Господа, противиться Его воле? Нет, мы должны идти навстречу ищущим знаний. Порока в любопытстве нет. К тому же, Павла я благословил. Нашим святыням не повредит соприкосновение с невинной душой.
  Из-за иконостаса слышались приглушённые голоса. Григорий что-то объяснял Пашке об устройстве и предназначении предметов церковной службы. Действительно всё было мирно.
  – Значит, вы на нас не сердитесь? – тихо спросила Алиса.
  – Сердиться на детей – всё равно, что на солнечный свет роптать, – промолвил настоятель.
  Алиса насупилась в задумчивости и задала новый вопрос: мол, ей понятно, что детям многое можно простить, но не беспокоит ли батюшку то, что говорят здесь, в Каменюках, взрослые люди?
  Священник попросил уточнений: что конкретно её интересует.
  – Ну… разве все эти люди не наносят оскорбление вам и церкви, распуская такую молву про  дьяка Кучму? – спросила Алиса.
  Батюшка устало повёл бровями.
  – Я не судья народной молве. А сила Церкви в смирении, в спокойном отношении ко всякого рода пересудам.
  – Смирение? – не поняла Алиса. – К чему такая пассивность, когда можно объяснить людям, что они ошибаются.
  – А я не думаю, что они ошибаются, – назидательно поднял палец отец Антиф.
  – То есть? Вы хотите сказать, что привидение существует?!
  – Нет. Я хочу сказать, что они знают, что этот храм в силу объективных причин не может быть ни его родителем, ни его пристанищем.
  – Они знают? И…
  Договорить ошарашенная словами священника Алиса не успела. От алтаря вернулись Пашка и Григорий. Гераскин, словно подтверждая сказанное полминуты назад отцом Антифом, сообщил, что ни в престоле, ни в жертвеннике ничего подозрительного не обнаружено. Теперь он собирался посетить злополучную колокольню.
  – В добрый час, – напутствовал его батюшка.
  В сопровождении Григория Пашка устремился к выходу. Они о чём-то тихо спорили на ходу и вели себя как закадычные приятели. Алиса заметила, что Пашкин юннатский значок с изображением дронта благополучно перекочевал с его футболки на стихарь алтарника. Чего у Гераскина было не отнять – это феноменальную способность располагать к себе окружающих. Чем он их подкупал, оставалось загадкой. «Обаятельностью» его хамоватый подход к диалогу Алиса бы не назвала. Харизма? Если так, то какая-то необычная – «глобальная» – харизма, потому как Пашке симпатизировали люди самых разных характеров и взглядов.
  – Пойдём и мы? – предложил Алисе проследовать за Пашкой и его провожатым батюшка Антиф.
  Девочка кивнула.
  – Ты что-то хотела спросить? – вернулся священник к их разговору, когда они вышли из церкви.
  – Да, – сказала Алиса. – Я правильно поняла: вы считаете, что люди знают о том, что здесь нет призраков, но при этом продолжают рассказывать о них всякую чепуху?
  – Вот именно. Не оставь их, Господи! – печально произнёс батюшка.
  – Но зачем вводить людей в заблуждение? Это же ложь! – возмутилась Алиса.
  – Зачем? Да кто ж их разберёт… – батюшка, заложив руки за спину, щурясь, смотрел вверх, на сияющий купол колокольни, перед которой они остановились.
  – Есть у нас поговорка, – продолжил он, – «жулик да слухи простака ищут». У всего в Божьем мире есть предназначение. Ложь, например, учит нас внимательно относиться к чужим словам.
  Алиса кашлянула.
  – Извините, но разве вы… Ну, то есть, церковь не призывает верить «на слово»?
  Прервав своё любование колокольней, батюшка устремил проницательный взгляд на собеседницу.
  – Вижу в тебе пытливый ум учёного, – с теплотой сказал он. – И как учёный ты должна знать, что «вера» и «доверчивость» – это разные вещи. Ложь – нехорошая штука. Но и от неё есть польза, когда, благодаря ей, мы отсеиваем свою доверчивость от своей веры.
  – А, по-моему, мир был бы гораздо лучше без всего плохого. И лжи  в том числе, – твёрдо ответила Алиса.
  Настоятель одобрительно закивал
  – Это хорошее желание. Только, чтобы сделать мир лучше, избавив его от плохого, сперва нужно понять, что же в нём плохое, а что хорошее. И не повредит ли удаление плохого хорошему. А для этого необходимо очень глубоко, целиком, изучить мир. Скажи, ты хорошо его знаешь?
  Вопрос был не в бровь, а в глаз. Алиса смутилась под сверкающим не меньше церковных куполов внимательным взором  священника.
  – Нет. Не очень… – призналась она.
  – И я не знаю. И за свою жизнь не встретил того, кто бы знал, – доверительно сообщил батюшка. – Но с Божьей помощью я учусь принимать мир таким, каков он есть. И учусь быть таким, каким бы я хотел видеть этот мир – без кривды и зла.
  – Учитесь?
  – The education of a man is never completed until he dies. Иначе говоря, приобретение знаний и опыта человеком заканчивается лишь с его смертью.         
  – Это слова учёного?
  – Не совсем. Это сказал генерал Роберт Ли.
  Алиса закусила губу.
  – Ммм… Батюшка, можно откровенно?
  – Ты можешь иначе?
  – Я думала, священники другие.
  – Могу догадаться. Что тебя удивляет?
  – Ну… Вы рассуждаете, как биолог…
  – Моя первая профессия  – ветеринар.
  – Так вы – учёный?
  – Ветеринар. Педагог. В данный момент – священник. Но вот и твой смельчак! Кажется, он нашёл то, что искал…
  Из дверей колокольни появился хмурый, помятый и покрытый пылью Пашка. Прихрамывая, он направился к Алисе и батюшке Антифу. Кисть правой руки у него была замотана платком. За ним, ели сдерживаясь от смеха, шёл Григорий.
  Привидение действительно нашлось. Им оказалась обыкновенная сипуха. Она ютилась на балке благовеста, забившись под самую лагу крыши. Возмущённая вторжением на свою территорию, она тяпнула Гераскина за палец, когда тот, заинтересованный слабым шорохом сверху, с помощью подсадившего его алтарника влез на балку. От неожиданной агрессии совы парнишка не удержался на балке и ухнул на колокольную площадку, подвернув ногу.
  – Вы же знали, что это сова, а не призрак? – ворчал Пашка, пока Алиса обрабатывала его рану универсальной «заживлялкой» из аптечки своего рюкзака.
  – Я догадывался, – кивнул протоиерей.
  – А что ж не сказали?
  – Так ты бы всё равно полез проверять…
  Батюшка подмигнул Алисе, и та прикрыла улыбку ладошкой. Григорий не утерпел и засмеялся. Вот уж точно: слухи простака ищут! Пашка только фыркнул с досады.
  – Для юнната ты очень легковерен, – заметил батюшка.
  – А вы что ж, веря в бога, не верите в привидений? – огрызнулся Пашка.
  – Так Бог и привидения – вещи разные. Бог – это реальность, которую я наблюдаю в окружающем мире. Вот в Григории. В твоей подруге. В тебе. Так же ясно, как вижу солнце… А привидения – это «видения».
  – Знаете, я сегодня со многими говорил в этом городе. И никто не сказал, что видел бога. Все говорят, что видели привидение!
  Протоиерей добродушно рассмеялся.
  – Да, народ у нас горазд на выдумки. Спаси их Бог!
  – За всех не ручаюсь,  – подал голос Григорий, – но возможно, кто-то действительно столкнулся с чем-то необычным.
  – Отчего же? – заинтересовался настоятель.
  Алтарник замялся. На фоне белых одежд было особенно заметно, как краска залила его лицо.
  – Тоже, вот, чёртика пару дней назад видал, – пробормотал он.
  – Чёртика? – воскликнули в один голос ребята и отец-настоятель.
  – Да. Вот как сейчас вас вижу, – уже твёрже ответил Григорий.
  – А что ж раньше не сказал? – без строгости участливо спросил батюшка.
  – Так знаю же, отче, что вы не одобряете «видения», – поник головой Григорий.
  – Не одобряю, когда о них разговор на пустом месте, – кивнул батюшка. – А ты, стало быть, видел? И уверен в том, что видел?
  – Уверен.
  – Разыгрываешь? – вздохнул Пашка.
  – Зачем мне вас разыгрывать? – пожал плечами Григорий. – Мне вера не позволяет неправду даже в шутку говорить. Но признаю, могло же и померещиться. Служба-то какая? Всё разговоры о святых, да ангелах! Ну, и о лукавом тоже. Тут само собой привидится иль святой дух, иль нечистый.
  – Тоже верно, – согласился батюшка. – Так уж психика человека устроена. О чём сказ – то и лезет в глаз.
  – И часто тебе такое «видится»? – спросил Пашка Григория.
  – Да вот первый раз со мной такая оказия. Прям не знаю, что и думать…
  – И ты уверен, что видел чёртика? – спросила Алиса.
  – Что ж я, по-твоему, нечистого не узнаю? Вечер был. Восьмой час. Светло ещё для этой поры. У нас как раз занятия закончились в вечерней школе, – Григорий указал в сторону причтовых построек. – Я подзадержался тогда. Помните, отче? Мы обсуждали «Откровение Иоанна Богослова»?
  Батюшка кивнул.
  – Ну вот, – продолжал алтарник. – Выхожу я из причтового дома. Огибаю храм. И нате вам! Вон калитку видите? А рядом куст сиреневый. Вот там чёртёнок и стоял. Прям как козлик на задних ногах. Вынюхивал что-то. А я и сам встал, как вкопанный. Гляжу на него. Не знаю, что и делать. Это ж надо, – думаю, – нечистый возле святого места ошивается!
  – И ты его не пытался поймать? – с досадой воскликнул Пашка.
  – Говорю же, остолбенел я от неожиданности.
  – И долго ты его, гм… наблюдал?
  – С полминуты. Секунд двадцать точно…
  – А дальше что?
  – Дальше-то? Ничего. Силы, слава Богу, ко мне вернулись. Я себя крестом осенил, и сгинул лукавый.
  – Сгинул?
  – Прыснул в кусты, и поминай, как звали.
  – Эх! – Пашка раздражённо врезал кулаком по ладони.
  – Батюшка, что вы об этом думаете? – обратился алтарник к настоятелю.
  – ЧуднО! – протянул тот.
  – Не во искушение ли мне послано видение?
  – Искушение? Не думаю. И сомневаюсь, что это было видение.
  – А что же? – одновременно спросили ребята и Григорий.
  – Может, зверь какой… Много же их здесь, – в задумчивости поглаживая бороду, сказал священник. – Ты не волнуйся об этом, сын мой. Бог нас не оставит. Спасибо за рассказ. Есть у тебя дела?
  – Кой-что ещё надо прибрать...
  – Тогда ступай с Богом.
  Григорий ответил почтительным кивком и, пожелав Алисе с Пашкой здоровья и успехов, вернулся в храм.
  – Что за зверь это мог быть, по-вашему? – всё не унимался Гераскин.
  – У коз обычное дело вставать на задние ноги, – с некоторой неохотой ответил батюшка. – Сами, чай, знаете?
  – Знаем-знаем, – нетерпеливо отговорился Пашка. – А какова вероятность, что Григорий мог спутать козу с чёртом?
  Батюшка пожевал ус.
  – Крайне низкая. И меня это смущает…
  – Но вы не хотите с ним это обсуждать? – подметила Алиса. – Почему? И почему вы не «одобряете видения»?
 


Рецензии