13. Нечистая сила

  Путь назад растянулся почти на два часа.
  Алиса могла только догадываться, как тяжело Пашке. Она знала, что он тщательно выбирает дорогу, чтобы ей было легче идти. Но она устала, ноги подгибались, а тут ещё и эта слепота. Неудивительно и простительно, что она из-за этого постоянно спотыкалась, очень быстро сильно ссадив носки и колени. Ступать становилось всё больнее, но Алиса терпела и не жаловалась. А каждый раз, оступившись, мысленно проклинала себя за неуклюжесть, слыша тихие чертыханья Пашки – все её спотычки он записывал на свой счёт. Как же ей было жалко, что он мучается такими угрызениями совести! Ведь ему и так приходилось несладко – чёрт оказался адской ношей. Волей-неволей мальчику приходилось делать остановки, чтобы передохнуть. А вернуться в лагерь хотелось быстрее – он переживал за беззащитную подругу. Как он и опасался, где-то на середине пути бес пришёл в себя и предпринял попытку к сопротивлению. Пашка пару раз наугад врезал по тюку и грозно рявкнул:
  – А ну, хорош шебуршиться! А то так осеню крестом – ещё правнуки заикаться будут.
  Чёрт вроде как угомонился. В дальнейшем Гераскин только изредка прикрикивал на него, но физического внушения больше не требовалось.
  Одновременно с тем, как очухался бесёнок, Алиса с радостью заметила, что ровный белый свет перед глазами тускнеет, превращается в серую дымку. У неё камень с души свалился – зрение восстанавливалось. На подходе к лагерю она уже вполне сносно различала контуры предметов в прозрачной темноте и Пашкин затылок перед собой. Никогда она не думала, что будет так рада видеть сам мрак.
  На границе берёзового перелеска их встретило знакомое ржание.
  – Емелька! – одновременно воскликнули обрадованные ребята.
  К ним рысцой подтрусил верный конь.
  – Умница, мальчик! – приласкала его Алиса.
  Емелька храпнул с чувственной укоризной.
  – Твоя правда! – рассмеялся Пашка. – Больше без вас в лес не сунемся.
  Он подсадил Алису на коня, перегрузил на него чёрта, а сам пошёл рядом налегке. Без седла и уздечки удержаться верхом было трудно. Но Емелька словно чувствовал и это, и то, как  измождена девочка, а потому не шёл – плыл! Алиса даже задремала, склонившись к его шее. До бивака уже было рукой подать, а то при такой езде её бы совсем сморил сон. Но прежде всего, ей до зарезу хотелось разобраться с тем, что же они такое отловили, и поэтому слабости она себе не позволяла.
  По прибытии в лагерь Алиса приговорила очередную чашку крепкого кофе и, закатав штанины, занялась обработкой своих ссадин и ушибов. Благодаря современным медикаментам через несколько часов от них не должно было остаться и следа.
  Пашка торопливо взялся за сборку клетки из привезённых с базы лесничества универсальных комплектов. Каждый такой набор состоял из направляющих, уголков и решётчатых секций нескольких форм и размеров, а также различных крепёжных элементов. Сооружать из них можно было самые разнообразные конструкции. Решётки и узлы их соединения были из лёгкого, но очень крепкого стеклопластика; замок на дверце – пара тривиальных металлических пластинок, соединяемых электромагнитом. Даже самые хитрые и сообразительные животные, вроде обезьян, не смогли бы справиться с подобным устройством – открыть его и сбежать, что бывало не раз, когда клетки запирались на щеколды или накидные крючки.
  Выданные юннатам наборы предназначались, прежде всего, для строительства клеток, рассчитанных на содержание мелких и средних животных. Поэтому, чтобы разместить сравнительно крупного чёрта, Пашке пришлось задействовать все имеющиеся в наличии модули и включить инженерную смекалку, дабы скомпоновать из них цельное сооружение. Повозиться пришлось изрядно!
  Но вот торжественная минута настала. Гераскин взял тюфяк с  ворочающимся в нём чёртом и пригрозил, чтобы тот не смел выкидывать фокусы, после чего рывком тряхнул скатку. Хитрый морской узел  из рукавов сам собой развязался. Куртка распахнулась. Бес шмякнулся на землю. Пашка тут же подхватил его за шиворот, закинул в клетку и захлопнул дверцу. При свете лампы, подвешенной к каркасу гребня палатки, ребята уставились на свою добычу.
  – Ой, – выдохнула Алиса.
  – Чёрт, – выдохнул Пашка.
  Увы, его столь меткое в колдовском лесу ругательство утратило свою актуальность относительно природы пойманного существа. Зато теперь оно здорово передавало характер того дурацкого положения, в котором оказались юные звероловы, поймав это загадочное существо. Нет-нет, оно продолжало выглядеть, как натуральный чёрт. Но хорошее освещение и относительно спокойная обстановка легко позволяли убедиться, что ключевое слово в предложении – сравнительный союз «как».
  Голова странного пленника, так похожая на рогатый собачий череп, была вовсе не «головой», а тем, что на ней носят – шлемом! Озадачившие Алису пустые чёрные глазищи существа не представляли собой ничего загадочного – они просто оказались тонированным забралом. Рыльце с поросячьим пяточком было ничем иным, как маской-респиратором. А хвост – трубкой баллона-ресивера. Вывернутые коленками назад козлиные ножки тоже являлись иллюзией. Ноги были самые обычные – человеческие – только обутые в пружинные «скороходы». Пожалуй, самым необычным в незнакомце было одеяние – глухой комбинезон из редкого щетинистого меха. Ни время года, ни обстановка, по мнению Алисы, не соответствовали такому наряду. В самом деле, меха ведь носят всякие модницы на светских раутах. Зачем облачаться в них, рыская по лесу?
  Ошарашенные и сконфуженные девочка с мальчиком, открыв рты, пялились на пришельца. То, что перед ними именно пришелец, они и не сомневались. Но получалось, что пришелец-то был не из преисподней, а с другой планеты. Инопланетянин! Он тяжело уселся посреди клетки, обхватил голову руками и, уставясь в пол, качался из стороны в сторону. Отрывистый надсадный гул раздавался из-под его маски. По-видимому, ему было плохо. И несложно было догадаться, почему. Но Алиса всё равно осторожно спросила:
   – П-простите, с вами всё в порядке?
  Пришелец взглянул на ребят, и в его поведении произошла резкая метаморфоза. Он вдруг шарахнулся назад, опрокинулся на спину, тут же вскочил и забился в тесной клетке, отчаянно визжа и фыркая. Клетка заходила ходуном. Чтобы она вовсе не покатилась кубарем от метаний пленника, Пашка навалился на неё всем весом.
  – Спокойно! Спокойно! Мы тебя не обидим! – растерянно бормотала Алиса.
  Но пленник её либо не слышал, либо не понимал. Он впился в решётки: тряс, крутил, растягивал, стучал. Тщетно! Крепления клетки были ему не по силам. И тут  с ним случилось нечто необычное. Он принялся быстро тереть запястье, и мех на его комбинезоне запереливался всеми цветами радуги. Пашка с Алисой опешили от такого светопреставления, а пленник – хлоп – и исчез!
  Однако не успели ребята понять, что произошло, как незнакомец появился вновь, точно из ниоткуда. Тогда Алиса заметила, что одежда его частично приобрела окрас окружающей обстановки. Особенно впечатляли беспорядочно разлиновавшие  фигуру пришельца полосы от прутьев клетки.
  «Да он же пользуется приёмами маскировки а-ля хамелеон!» – восхитилась девочка.
  Только что-то пошло не так. Комбинезон пришельца стал просто серым.
  Видя, что его уловка с невидимостью провалилась, горемычный космический визитёр издал мученический хрип и снова ринулся сокрушать клетку.
   – Эй! Эй! Спокойно, приятель! – громогласно взревел Пашка. – Угомонись уже! Нервные клетки не восстанавливаются…
  Окрик возымел результат. Пленник оставил свои бесплодные атаки на оградившие его решётки, отстегнул маску и поднял забрало. На юннатов полыхнул яростный взгляд ярко-жёлтых глаз. Лицо инопланетянина оказалось вполне человеческое, но чуть вытянутое вперёд. Да мясистый нос был с одной ноздрёй.
  – Офт э ме! – пронзительно пискнул он. – Ту-а хта-фа!  Ста-ако!
  – Чего? – переспросил Пашка.
  – Ту-а хта-фа! Ту-а хта-фа!  Танта ута сапиенс! Ип ния! Ту-а фа! – заорал пришелец.
  – Простите? – пробормотала Алиса.
  – Сапиенс эфпама-ока! Танта ута! Ту-а хта-фа! – истерил инопланетянин.
  – Он говорит о сапиенсах? – удивилась Алиса.
  – Да. И, кажется, они… Ну, то есть, мы… ему не нравимся, – ответил Пашка.
  Его предположение подтвердил очередной гневный выкрик:
  – Сапиенс фа у хау-та! Та-фа! Ип ния!
  – Простите, вы говорите на общегалактическом языке? – спросила Алиса на космолингве.
  Пришелец ответил утвердительно и затараторил на общем наречьи Союза, но с таким невозможным акцентом, что даже предлоги в его речи невозможно было разобрать. Алиса с сожалением развела руками и отрицательно покачала головой. Инопланетянин на секунду умолк и неожиданно выдал:
  – Сумасетсые сапиенсы! Сасем плосить меня коволить на опсем ясыке, если вы еко не понимаете? Ова-ла ё ыка?
  – Вы знаете наш язык? – изумились ребята.
  – Та! Мне плислось выусить вас космалный ясык тля лапоты.
  – Для какой работы? Вы вообще кто? – спросила Алиса.
  – Я млук-аха, – гордо начал пришелец, но запнулся, подумал и продолжил: – По-васему «плофесол». Вот. Я плофесол Снаф-Энаф. А лапота моя… Моя лапота…
  Он смерил ребят презрительным взглядом и нехотя проворчал:
  – Я сапыл, как это насывается на васем ясыке.
  – Клоунада? – подсказал находчивый Пашка.
  – Нет. Не клоуната.
  – Ну, а в чём суть вашей работы? Чем вы занимаетесь? – помогла наводящими вопросами Алиса.
  – Я исю сакатотсных сывотных и ластения, – заявил Снаф-Энаф.
  – Загадочных? – переспросила Алиса.
  – Та. Пло них коволят так. «Сакатотсные». Они есть. Но мнокие в них не велят. Это… Это… По-васему это насывается «мифы». Вот. Люти ласскасывают пло них истолии, но никто их не мосет поймать или найти.
  – Я, кажется, поняла! – обрадовалась Алиса. – Вы криптобиолог?
  Снаф-Энаф призадумался и кивнул.
  – Та. Касется так. Вот. Я токтол наук, плофесол клисмопиолок.   
  – «Крипто», – мрачно поправил Пашка. Его собственные мечты о докторской степени накрылись медным тазом.
  – А откуда вы? И что вы здесь, в пуще, искали? – спросила Алиса.
  Снаф-Энаф встал в позу и увлечённо повёл рассказ. Видимо, он очень любил говорить о себе и о своём занятии, потому что уже вовсе не обращал внимания на клетку, как будто позабыв, в какой неподобающей и глупой ситуации он очутился по вине юннатов. Разбирать его неказистое произношение, лишённое звонких и твёрдых согласных звуков,  было сложновато. К тому же он то и дело забывал некоторые слова. И, тем не менее, с горем пополам в течение следующего часа Алиса с Пашкой узнали историю чудаковатого инопланетного профессора.
  Он был волтиелем – коренным жителем планеты Талаукки. Что это за планета и где она находится, ребята так и не поняли – профессор оперировал координатами и названием звёздной системы только на своём кудахтающем языке. Когда волтиелеи освоили ближний космос, произошла обычная процедура «дружеского контакта». Тайно следившие за культурным и научным развитием талауккинян Судьи из более прогрессивной инопланетной цивилизации внесли вопрос о включении Талаукки в Союз Галактики. Что и произошло, после того, как специальная комиссия Совета установила, что в техническом и моральном плане волтиелеи удовлетворяют минимальным нормам планет-союзников. И, естественно, после того, как сами волтиелеи подтвердили желание считаться частью Союза.
  Когда точно случилось это знаменательное событие, для ребят осталось тайной. Называемые профессором даты для них были пустым звуком – они же не имели ни малейшего представления о летоисчислении планеты Талаукки. Они могли лишь предполагать, что Союз пополнился новым участником не более десяти лет назад по Земному календарю. Иначе бы они наверняка знали о цивилизации волтиелеев, поскольку урокам планетологии и космографии Союза уделяли особое внимание, надеясь в будущем неустанно бороздить просторы Млечного Пути.
  Так вот, Талаукка стала частью Союза. А членство в Галактическом Союзе, как известно, даёт существенные бонусы. Перед волтиелеями открылись щедрые сокровищницы научных знаний, накопленных союзными планетами. Гравитационные двигатели, источники энергии на античастицах, машины времени и прочие фантастические прелести посыпались на талауккских учёных, как из рога изобилия. Достало счастья на этом празднике жизни и скромному криптобиологу Снаф-Энафу. Это ж подумать только, какие перед ним открылись перспективы! Сколько «загадочных»  неведомых зверей и растений таилось на сотнях иных планет, ожидая своего часа быть обнаруженными и зафиксированными в анналах науки. До вступления Талаукки в состав Союза Снаф-Энаф уже успел сделать себе имя в учёном сообществе родной планеты. На основании одного найденного волоска он доказал существование считавшегося вымышленным зверя по-тасу. Он сумел сфотографировать легендарного ук-хока (жаль, фотоаппарат оказался не заряжен плёнкой). А ещё в пещерах Впа-ло, кропотливо просеивая тонны гуано, он таки (ура!) обнаружил помёт, ни кого-нибудь, а самого шуы-та!
  Ребята слушали и сочувственно кивали. Нет, они ничуть не представляли, о каких животных говорит профессор. Но зато быстро поняли, что он законченный криптобиолог. И медицина здесь была бессильна. На Земле тоже были такие деятели, выслеживающие то «снежных людей», то Лох-несских чудовищ, то ещё чёрт знает что. Среди них тоже были признанные уважаемые учёные. Например, Айвен Сандерсон. Тот самый, что к концу жизни сошёл с ума. Криптобиологи тратили на свои исследования огромные средства и силы, но очень часто все их открытия оборачивались мистификациями и подлогами. И пользы бы от них было, как с козла молока, если бы они не являлись отличными популизаторами науки. Мало кто пользовался такой же широкой ротацией в СМИ. Их работа так походила на захватывающие приключения и детективные триллеры! А это привлекало внимание молодёжи. И от такой своеобразной рекламы перепадало и другим отраслям науки. Ведь что происходит? Увлечётся человек криптобиологией, а со временем, глядишь, и переключится на что-нибудь посерьёзней, или в ходе своёй охоты за мифическим зверьём невольно окажет добрую услугу. Так, к примеру, прочёсывая эхолотом озеро Лох-Несс в поисках неуловимой Несси, криптобиологи составили подробные карты донного ландшафта этого водоёма и сводку его бионты. Конечно, что греха таить, скандалов и обвинений в дискредитации науки «тайноведами» провоцировалось в разы больше. Но представители «классической» биологии всё же добродушно мирились со своими непутёвыми пасынками, как с неизбежным злом.
  Тем временем Снаф-Энаф закончил перечисление своих успехов и побед на научном поприще и вернулся к генеральной линии своего повествования.
  Итак, от простёршихся перед ним горизонтов, за которыми бродили стада невиданных чудес, у профессора даже закружилась голова. С чего начать? Что предпочесть? Столько разнообразных планет манили погрузиться в изучение своих «криптовых» флор и фаун!
  Сделать выбор Снаф-Энафу помогли коллеги. Нашлись добрые люди! Они порекомендовали ему обратить внимание на планету Ёрш, что в системе звезды Безнадёги. То есть на Землю. Они так восхищались её природными богатствами, так нахваливали гостеприимство обитающих на ней сапиенсов, что Снаф-Энаф решил  начать космическую главу своей научной карьеры именно с этой планеты.
  Он был матёрым криптобиологом – настоящим докой. Потому в первую голову засел за изучение сказок и легенд Земли, скачав их из Информатория. А где ещё искать достоверные сведения о всём загадочном и тайном? Налегал он, естественно, на те истории, в которых упоминались какие-нибудь животные или растения. Даже беглый обзор материала убедил его в верности советов коллег. Земля (судя по мифам населяющих её гуманоидов) была настоящим Клондайком для криптобиолога!
  Вновь он оказался перед непростым выбором пререгативного объекта поиска. И чтобы разрешить его, он прибег к помощи жребия. Выписав на карточки сотню самых интересных, на его взгляд, вариантов, он разложил их кружком, в центр которого вонзил спицу со стрелкой. Такая получилась у него рулетка. Оборот спицы – и стрелка замерла на карточке с судьбоносной надписью «Цветок папоротника»…
  Тут Алиса не сдержалась и шепнула другу:
  – Пашка, я должна извиниться. Я была несправедлива к тебе.
  – Ерунда, – прошептал в ответ Пашка. – У меня теперь есть серьёзный стимул к работе над собой. Это ж надо! Даже в сумасшествии я не первый в Галактике!
  Наметив цель, Снаф-Энаф направил в самые крупные биологические и ботанические институты Земли запросы с просьбой о содействии в поисках волшебного цветка. В рамках такого содействия он просил предоставить ему всю имеющуюся информацию по данному вопросу.
  – Снаете, сто мне ответили? – взвизгнул профессор.
  – Что папоротники не цветут, – сказала Алиса.
  – Та! И это тосе…
  – Тоже? – удивился Пашка.
  Удивляться было чему! Оказывается, что лишь четверть из более чем сотни обращений Снаф-Энафа к учёным Земли удостоилась прямо-отрицательных ответов с научным обоснованием причины, почему информация о цветке не может быть предоставлена. Некоторые ответы были подробными и вежливыми. Другие – краткими… И очень оскорбительными. Волтиелею предлагалось вместо розысков цветка папоротника заняться поиском подержанных мозгов на каком-нибудь контрабандном аукционе. Что же до остальных трёх четвертей общего числа полученных профессором откликов на его спрос, то данных в них содержалось предостаточно. Но странное дело – все  они были разными!
  Во-первых, не сходились даты цветения растения. Кто-то писал, что папоротник цветёт «после дождичка в четверг». Другой – что «когда рак на горе свистнет». Третий утверждал: дескать, такой феномен возможен только после второго пришествия Христа.
  Имеет ли смысл живописать, как запутался Снаф-Энаф? Он же понятия не имел, что такое «четверг», кто такой «рак» или «христос». Почему один из них свистит, а другой должен прийти второй раз? Куда прийти? Прийти на свист?
  Но, пардон за каламбур, это были ещё цветочки. Полнейшая сумятица с криптобиологом случилась от многообразия описаний цветка. А нужно заметить, что многие диагнозы сопровождались рисунками и фотографиями…
  На этом моменте Алиса снова не выдержала и под благовидным предлогом выскочила из палатки. Чтобы уж совсем громко не хохотать, пришлось впиться зубами себе в рукав. Она грешным делом думала, что с возрастом люди – учёные – становятся серьёзнее и теряют чувство юмора. Саечку ей за невнимательность! Теперь она с радостью посыплет голову пеплом, раскаиваясь в своих опрометчивых подозрениях о чопорности взрослых. Все эти домыслы и предрассудки потерпели полный крах.
  Немного отдышавшись, она вернулась в компанию Пашки и злосчастного инопланетянина. Последний как раз рассказывал, какой неутешительный вывод он сделал о порядочности сапиенсов. Мало того, что у них напрочь отсутствовала корпоративная солидарность. Так они ещё были полны злонамеренности! О, прозорливый волтиелей сразу раскусил их замысел: они же хотели заморочить ему голову! Зачем? Да, чтобы помешать ему найти цветок! 
  Опыту по части интриганства коллег Снаф-Энафу было не занимать. Он и на родной планете постоянно сталкивался с их непробиваемым скепсисом и всевозможными пакостями в отношении его работы. Конечно, он слегка разочаровался, что на другом конце Галактики живут такие же мелочные завистники, но, в общем, его это не сильно удивило или расстроило. Он привык идти напролом. Один против всех.
  Полный решимости во что бы то ни стало добиться успеха в начатом предприятии, профессор засел за повторное штудирование всех материалов по цветочному вопросу. На этом этапе он  и выучил русский язык.  Причина проста: на русском было больше всего оригинальной информации, а Снаф-Энаф не хотел терять в переводах и толики первоначального смысла каждого письменного свидетельства об уникальном цветке.
  Тут Алиса осторожно полюбопытствовала: неужели он не ознакомился с официальным научным, а не сказочным, описанием папоротника, которое, так же, как и мифы, можно запросто найти в Информатории. Снаф-Энаф ответил, что читал его. Тогда Алиса спросила, почему же он не поверил тому, что там написано? Вопрос ни в малой степени не смутил профессора, и ответил он на него весьма предсказуемо.
  По его утверждению, наука погрязла в косности и старомодности. Ею правят одни глупцы, получающие профессорские звания за одно лишь заучивание древних, изживших себя постулатов и канонов. Вызубришь больше всякого хлама – поднимешься выше по иерархической лестнице. Получается очень удобная система, жизнь в которой не обязывает ни к каким особым талантам и труду. Учёные превращаются в старых обрюзгших и чванливых лентяев. И когда появляется нечто новое, противоречащее вызубренным ими правилам, им это очень не нравится, потому что это заставляет их работать – переучить всё по-новому. Но особенно их бесит, когда новые открытия разоблачают допущенные ими во всяких научных докладах ошибки, а совершивший открытие или научный прорыв человек претендует на насиженное ими место в академии. Поэтому все эти дармоеды или пытаются не замечать новые открытия, или высмеивают их, или объявляют ересью. Из-за этого доверять официальной научной литературе следует с большими оговорками. Мало ли, сколько там упущений и недомолвок из-за того, что какая-то часть информации просто–напросто мешает жить учёным мужам.
  Снаф-Энаф рассуждал хоть и малопонятно, но живо и эмоционально. Кажется, это была его «любимая мозоль». Как бы там ни было, а он подозревал землян не только в том, что они сами не хотят расширять и углублять знания о своём мире, но и ставят палки в колёса тем энтузиастам, которые возьмутся за изучение их планеты вместо них. Вот такие вот они собаки на сене – ни себе, ни людям!
  В этом он окончательно убедился, прилетев на Землю.
  Выбор  профессором места поисков показалась ребятам неожиданно логичным. Да, он понял, что папоротник расцветает единожды за год, ночью, на день под названием «Иван Купала». День этот у землян считался праздником. Очень древним и таинственным. Праздник и цветок были неразрывно связаны. Это отмечалось во всей прочитанной Снаф-Энафом литературе. Двигаясь культурологическим курсом, он выяснил, что самые старые традиции праздника сохраняются в стране Беларуси. И вот тебе раз: там же располагался старейший природный заповедник Земли! Что может расти в самом старом заповеднике, в котором справляется самый старый ритуал праздника, на который расцветает папоротник? Для Снаф-Энафа ответ был очевиден. Так он явился в Беловежье с научной миссией.
  Дружбы с земным календарём у него не вышло. Когда наступает заветный день Ивана Купалы, профессор так и не понял, поэтому решил начать поиски с первых чисел лета. Поскольку толковых соображений о габитусе цветка тоже не случилось, упрямый криптобиолог взялся проверять подряд все попавшиеся на глаза растения, имевшие малейшие признаки цветения.
  По первости он ещё пытался добиться положительного контакта с сапиенсами. Но те, едва услышав о предмете его чаяний, только смеялись да советовали волтиелею бросить заниматься чепухой. Они говорили, что не видать ему такого чуда природы, как своих ушей. Но это лишь укрепляло его желание найти цветок и уже самому посмеяться над этими задаваками. Он уже был уверен, что они не просто нарочно тормозят процесс его поисков какими-то отвлечёнными экскурсиями и семинарами, глупыми банкетами и прочей неуместной волокитой. Нет, – понял Снаф-Энаф. – Сапиенсы знают про цветок и прячут его!
  Тогда-то он достал из багажа свой экстравагантный наряд – ксип-оттаф – и перешёл к скрытным поискам. К шпионажу. И скоро заметил, что насмешливые повадки сапиенсов сменились агрессией. За ним тоже стали следить. И даже охотиться. Один негодяй набросился на него и чуть не располовинил огромными ножницами…
  – Так это вы скакали по городу на лошади? – прервала профессора Алиса.
  – Я! – подбоченился тот.
  – Но зачем?
  – Сасем? Так тут все на них естят. И я лесыл поплоповать, – с детской непосредственностью ответил инопланетянин. – Но это се совельсено тикие сывотные! Я етва ус-тселел!
  – Сердце кровью обливается, – прокомментировал Пашка.
  Остальную часть повествования о подвигах профессора ребята могли предугадать наперёд. Алиса печально покачала головой. Розыгрыш, устроенный её соотечественниками пришельцу, вышел им боком. Как же тяжело с теми, кто не понимает шуток! И жаль, конечно, что сами шутники порой меры не ведают.
  – Вот, – закончил рассказ Снаф-Энаф. – А тепель выпустите меня. Я толссен оплатиться в полист-сию. Вас нато алестовать.
  – Арестовать? – опешили ребята.
  – Конесно, алестовать! Вы сломали мой ксип-оттаф.
  Он потёр запястье и его мохнатый комбинезон снова запереливался весёлым многоцветием, как новогодняя ёлка.
  – Витите? – вздохнул Снаф-Энаф.
  – А мне нравится. Очень нарядно! – сказала Алиса.
  – Так не толсно пыть. Это плохо! – ответил инопланетянин. – И колоклафисетский пулпала-от совсем не лапотает.
  – «Голографический» кто? – переспросил Пашка.
  – Пул-па-ла-от. С ним я мок касаться польше…
  – Как это? – заинтересовалась Алиса.
  Волтиелей кое-как через пень-колоду пояснил, что он имел в виду. По крайней мере, юннаты поняли следующее.
  Причудливость его одеяния была не какой-то прихотью, а очень остроумным, если не сказать «изощрённым», изобретением. Его собственным, между прочим.
  На Талаукке  обитал зверь оттафу-па. Зверь необычный. Он мог менять окраску не хуже каракатицы. Причём это свойство сохранялось и у снятой с него шкуры. Когда через неё пропускали электрический ток, она произвольно меняла цвет. Снаф-Энаф додумался положить такую шкуру на подкладку из ткани с густой сеткой оптических волокон, которая имитировала сеть нейронов нервной системы животного.  Электричество для её функционирования поступало через конденсатор от миниатюрных аккумуляторов. Они, в свою очередь, постоянно подзаряжались при ходьбе от работы пружинных «скороходов».
  В отдельные волоски шкуры Снаф-Энаф вставил мельчайшие фото-сканеры – настоящие произведения искусства нанотехнологий. Снимаемая этими приборами информация об освещённости и цветовой гамме пространства концентрировалась и анализировалась встроенным в шлеме микрочипом. И сообразно ей можно было менять окрас одежды – маскироваться до фактической невидимости. Пульты настройки и управления этим процессом располагались в браслетах на запястьях. Но кроме этого, каждый волосок на комбинезоне мог испускать световой луч заданной длины и цвета. В совокупности лучи создавали голографическую сферу вокруг профессора. Она повторяла форму его тела, но визуально увеличивала его габариты. А ещё генерируемое в подкладке комбинезона электричество могло накапливаться, что позволяло профессору буквально метать молнии. Он горько посетовал, что слишком растерялся в лесу от устроенного Пашкой светопреставления и не успел применить своё оборонительное вооружение. Ну, а после того, как нерадивый сапиенс оприходовал его по голове железным кренделем, вся система управления ксип-оттафом вышла из строя.
  – Вот, – подытожил Снаф-Энаф.  – Витите, сто вы натволили?
  Он отключил радужное мерцание комбинезона.
  – А давайте мы его починим, – предложила Алиса. – Вы нам объясните, какой тип чипа вам нужен, и мы подберём что-нибудь подходящее.
  – Не хосю, – отрезал профессор. – Влемя-влемя! Я еко теляю, ласковаливая с вами. Выпустите меня. Если вы неметленно отпустите меня, то я, так и пыть, не стану коволить Суту, какие вы отвлатительные. И токта вы пловетёте са лешёткой всеко каких-нипуть сто лет, а не всю оставшуюся сыснь.
  Пашка с Алисой обменялись тревожными взглядами. Прескверное выходило дельце! Наметившийся нелепый конфликт требовал скорейшего урегулирования на стадии зародыша. Но не успела Алиса что-либо предпринять, как Гераскин уже взял быка за рога, в полном соответствии своим представлениям о дипломатии, гласившим, что лучшая защита – это нападение.
  – Выпустить? – усмехнулся он. – Лады! Визу предъяви сначала.
  – Вису? – округлил глаза профессор.
  – Визу-визу! Научные исследования в Беловежской пуще нельзя проводить без официального разрешения и пропуска. Пропуск у тебя есть?
  – Плопуск? Плопуск у меня есть.
  – Показывай!
  Снаф-Энаф расстегнул комбинезон и сунул руку в запазуху. Лицо его приняло озадаченное выражение.
  – Сапыл…
  – Вот как? – с издёвкой осклабился Пашка.
  – Плопуск на етлаке остался, – буркнул инопланетянин.
  – И посему меня это не утивляет! – передразнил его Гераскин.
  – Паша, ты о чём? – растерялась Алиса.
  Мальчишка поднятой рукой дал ей знак не вмешиваться и снова обратился к Снаф-Энафу.
  – Пропуск на етлаке? Хорошо. Етлак где?
  Профессор открыл было рот, но вдруг хищно прищурился и процедил:
  – Не скасу.
  – Почему? – спросила Алиса.
  – Вы плитёте ко мне и опволуете.
  Алиса от такого заявления потеряла дар речи.
  – Чья б корова мычала… – зло цыкнул Пашка на волтиелея.
  – Какая колова? – оторопел тот.
  – Та самая, которая паслась на ботанической станции.
  – На стантсии? Не снаю. Не вител, – пожал плечами профессор. – Пли сём стесь колова? У меня нет коловы. И влемени нет. Тавайте сыво выпустите меня! Я теляю телпение!
  – Не будем торопиться! – вслед за ним повысил голос Пашка. – Ты нам здесь уши натёр о своей научной работе. А, может, на самом деле, ты браконьер. Или пират.
  – Яааа?! Плаконьел? Пилат?
  Без всяких голографических эффектов профессор как будто увеличился – так его раздуло от гнева.
  – Что вы! Успокойтесь! Паша пошутил, – залепетала Алиса.
  – Пошутил? Пошутил! Со мной? Ааа! Это есть опъявление войны! – неистово вскричал Снаф-Энаф. – Вы вывели меня ис сепя! Я толко телпел! Я тумал плоявить милоселтие. Но вы хотите поплатиться сполна. И вы поплатитесь! Вас наветсно уплятсут в самую талёкую и тёмную тюльму Калактики! Та-та! А васу мелскую планету высвылнут ис Союса, как… как… киху но-ата!


Рецензии