Прощание с машиной. Часть 3

Итак, шёл 1994-й год. Как-то стало всё нестабильно. На заводе всё чаще останавливался конвейер.  То в одном городе, то в другом не было комплектующих изделий. Шли совещания за совещаниями. Но толку от них было мало. Как- то я шёл с совещания с начальником отдела снабжения. Он мне симпатизировал. Он постоянно называл меня одним словом: «Фантаст!». И потом всегда добавлял: « Как ты мог из благоустроенной Литвы переехать сюда в этот городишко, грязный, бедный и вечно голодный. Что тебя толкнуло на это? Видишь, все как звери, готовые перегрызть друг другу глотки. Больше всех виноваты мы с тобой. А где брать?».
У него пошаливало сердце, и он ходил с палкой. Но душа у него была добрая. Это был настоящий социалистический снабженец. Но вся беда была в том, что по-старому уже было работать нельзя. А по-новому ещё никто не умел, но самое главное, не знали как.
Президент нашего ОАО и его компания были малограмотными людьми. Многие из них вообще не имели высшего образования, у иных было очень маленькое представление о телевизионной технике и особенно о продукции ВПК. Но они строили из себя начальников, кричали, топали ногами, грозились уволить.
К тому времени я уже получил обещанную мне квартиру. Я приезжал сюда на завод в командировки из Литвы. Меня заметил президент компании, позвал к себе, и пригласил переехать в этот город. Дал гарантийное письмо в том, что мне предоставят квартиру в течение полугода.
Уже в начале 1990 года жене на её работе настойчиво говорили, что надо переходить на литовский язык, настраивая каналы связи. Это был её больной конёк. Литовский не давался ей никак, и она часто плакала, сетуя, зачем мы сюда приехали. Она, может быть и не забывала, что мы переехали сюда спасать глаза сына, того младшего сына. Ему было тогда 12 лет. Начальником её станции был её однокурсник по институту связи. Он берёг её до последнего. Он защищал её от нападок работников, которые ещё вчера были её друзьями. Женщины, делившиеся своими секретами, евшие с ней за одним столом, в одночасье стали почти врагами. Всем не давало покоя сладкое слово «свобода».  Особенно ничего не изменилось при выходе Литвы из состава СССР. Но люди уже были не те. Их доброта по отношению к русским исчезла. Лишь ко мне относились хорошо. Тут вдруг разрешили привезти останки их родителей, высланных на Север и умерших там. Выделили специальные самолёты и дали деньги. Это ещё больше обострило отношение к русским. Всё это происходило в начале 1990 года.
Я, находясь в командировке в России, согласился с предложением президента и уже в июле 1990 года был в моём сегодняшнем городе и получил комнату в общежитии. Жена и сын оставались ещё там.  Через полгода я приехал за ними и перевёз все наши вещи. Литва была позади.
Я тут сделал небольшое отступление назад на четыре года. А на момент 1994 года мы жили уже в двухкомнатной квартире, и я также старался хорошо работать, так как это было моим принципом. На то, что начальник снабжения называл меня фантастом, была доля правды, но горечь от отъезда из Литвы была только у меня. Какой был коллектив нашего конструкторского бюро! Все называли друг друга по именам, были корпоративы в сосновых лесах на Куршской косе, где не пуганные белки ели из рук угощение, где лоси и олени не боялись людей. Где на громадном телевизионном заводе и  нашем институте были маленькие кафе, и можно было посидеть за чашкой кофе, съесть пирожное. Где было бюро заказов, и можно было заказать любые продукты и в конце работы забрать. Там были парикмахерская и прачечная и другие услуги. Это был рай на земле. Маленький, микроскопический, но всё-таки рай. Но там действовало жёсткое правило для этого рая, ты должен был говорить по-литовски, и я этого достиг! Я был свой среди чужих, но они относились ко мне замечательно и их доброту я чувствовал и ценил.
А в первые же дни на работе на новом заводе я уже получил мат в свою строну, грубость и хамство моих сослуживцев и подчинённых. Я был начальником отдела. Некоторые работники открыто саботировали меня, как начальника.
Меня душили слёзы впервые дни моего появления на заводе. Какой там коллектив? Об этом не могло быть и речи.
Когда я поехал в первую командировку в Литву уже из России, я смотрел на те же ёлки и берёзы: всё ведь тоже самое, как и в России, но успевшее стать родным и близким. Слёзы текли сами собой, благо в купейном вагоне в коридоре никого не было. Моя Литва, здравствуй! Я и сейчас плачу, печатая эти слова.
Сегодня 2015-й год. Но люди здесь не стали лучше. Всё та же грубость, хамство, чванство начальников и чиновников. Часто вспоминаю Гоголя и его Русь-тройку. «Русь, куда несёшься ты, дай ответ. Не даёт ответа». Так и было до появления В.В. Путина. Произошёл какой-то выдох, который мы не могли выдохнуть до него, какое-то облегчение, что у страны появился человек, говорящий на человеческом языке.
Я не любил Ельцина и Горбачёва. Они были разные, но слова, слова, слова, и бедность, бедность, бедность. Какая там перестройка? Если опять нужно было добывать кусок колбасы.
Я снова отвлёкся. Я не хочу сказать, что я- патриот Литвы. Нет, ни в коем случае. Я патриот своей России. Но вы будете благодарны тем людям, где к вам хорошо относятся и любят вас независимо от того, в какой стране вы живёте. Просто ту страну и  тех людей, среди которых вы живёте, нужно уважать и не высказывать презрения к их обычаям и их языку. Мне это никто не внушал. Я просто был таким всегда. Люди чувствовали это и любили меня, а я их.
И сегодня я смотрю телевизор и вижу, как по моему любимому игрушечному городу шагают американские военные, мне становится не по себе. Вот вам и ваша свобода. Вы- литовцы недовольны, что прямо по газонам идут пьяные американские парни, и мочатся под голубые ели, которыми я когда-то восхищался!
Опять отступление. Ностальгия преследует меня, но уже не с такой тяжестью, как прежде.

Многие, из наших заводских людей занялись «бизнесом», каждый на свой манер. Я иногда подолгу не получал зарплату. Денег на заводе не было. Мы с младшим сыном занялись аптечным бизнесом. Подрядились для двух аптек привозить лекарства из Москвы. Моя машина занялась тяжким трудом. Тяжело нагруженная под самый плафон наверху, с разложенным задним сиденьем в жару, дожди, холод и снег мы везли эти лекарства и сдавали их на реализацию. Зарабатывали копейки. Сын вместе с какой-то женщиной по выходным торговал кассетами с видеофильмами. Он- молодец, он учился жить. И я ему помогал. В определённое время я приезжал, и мы увозили нераспроданные кассеты и таскали их на четвёртый этаж в квартиру этой женщины.
Как-то меня послали в Королёв за селекторами каналов. У меня на руках была большая сумма денег наличными. Я взял с собой своего работника. Когда мы получили селекторы, то заметили несколько человек, которые наблюдают за нами. Мы поехали, и они тоже и за нами. Когда я выехал на Ярославское шоссе, то стал разгонять машину. У них тоже была машина, может быть даже классика. На спидометре было 120. Мой напарник дрожал от страха. Он никогда не ездил с такой скоростью. Он всё умолял меня ехать тише. Постепенно скорость возросла до 130 и позже до 140 там, где был уклон дороги. Наши преследователи отстали. Такое бывало не один раз. Я называл свою машину «Принцесса». И в такие минуты говорил ей: «Ну давай, милая «Принцессочка», выноси. И она выносила.
Самое сложное – это были гаражные страсти. У нас не было гаража. Он стоил очень дорого. По разрешению начальника я ставил машину на заводскую стоянку под охрану.
О том, что представляли тогда наши гаражи, и что представляют они сейчас, я расскажу в следующем рассказе. Это тяжело вспоминать после того, какие гаражи  я видел в Вильнюсе, Каунасе, Паневежисе и других городах.

24 мая 2015 год. Россия много сделала
для республик в части их быта и дорог
и мало ещё сделала для себя.
 На фото-такие гаражи, только без утонувших машин,
были в нашем городе в 1994 году.