радуница

РАДУНИЦА, или путешествие в середину прошлого века.

  У моей бабушки Евдокии Ивановны, помимо сыновей, было пять дочерей. Две бездетные, а у трех – дети и внуки. Мы, их потомки, решили вместе навестить своих родичей, почивающих в земле сырой. Мы – две внучки и правнучка. На радуницу, 21 апреля, утром мела недолгая метель, но постепенно погода наладилась, небо очистилось, и солнышко согрело воздух. Теплые сапоги и зимние куртки показались тяжеловаты.

У каждой из нас сумки с крашеными яйцами, кусочками кулича или конфетками – гостинцы дорогим родным, которые сегодня для нас словно оживут и порадуются пасхальным лакомствам. Когда-то они нас этим радовали… В руках – яркие, нарядные цветы и тонкие свечи. Для меня закон: пока свеча горит, уйти нельзя – думай, разговаривай, вспоминай. Пламя держит, оно живое. Правда, ветер часто задувает, гасит общение.

Пойдем навещать по старшинству. Ухоженная могила, темный памятник. Евдокия Ивановна в черном платке, смотрит на нас с улыбкой. Лицо светлое, в мягких складках. Помню, когда прислонялась к бабушке для поцелуя, ощущала ее словно бы шелковую старческую кожу. Год рождения 1863! Прожила 93 года. Для нас, живущих в двадцать первом веке, она реально памятна! Три века не так уж далеки друг от друга, соединяются в живом родстве людей…Вот отголосок давнего времени. Молодая Дуняша работала поденщицей у барыни Голиковой  (мать моя рассказывала). Родила и на другой день пошла к барыне, знала, что ее ждали. Барыня увидела, какая она бледная и слабая, узнала о родах и отпустила  домой, да еще с собой для маленького всякого добра надавала. Об этом помнили как о чем-то благостном, передавали из уст в уста – весть до нас добежала. А дома не все в порядке: муж пьет, да и сыновья, когда в возраст вошли. В хорошую минуту муж хочет повиниться: «Замучил я тебя». А она отвечает: «Я полюбила  за кудри твои и тальянку. Счастье свое сама выбрала».   

Обрядили могилку, приложились к фотографиям, и полились воспоминания. 

- После войны, вы помните,  наша семья поселилась в деревне Гольево, в доме, где прошла вся жизнь  бабы Дуни. Хозяйская жилка,  беспокойство о родном доме, у нее не пропала, хотя жила тогда в Павшине у дочери. Бывало, придет к нам летом, осмотрит загородку – надо подправить. Позовет нас с сестрой в Архангельский лес, выберет пару молодых тонких  деревцев, срежет, замажет срез землей (охрану обмануть – мол, валялись, подняла) и несет домой, вставит, где пробел. А уж осенью, когда копали картошку, обязательно придет помогать. Тогда автобусы по Ильинскому шоссе не ходили. Баба Дуня идет пешком, с палочкой. Наш дом на горе, мы ее издалека видим, ждем.

– Особенно внуки ее ждали. У бабушки длинная черная юбка и такая же кофта. В них карманы непомерной глубины. А в карманах конфетки, пряники, печенье и – нитки мулине (внучкам вышивать). Сладости почти всегда черствые, она их долго собирает: ее угостят, а она – в карман, внукам. И, кроме того, пахнут духами: баба Дуня любила духи. Нам, детям, в послевоенное время все было в радость.

– Меня моя прабабушка называла «поцелуныш». Мне это рассказывали. То ли я любила целовать ее, то ли для нее я была больно сладкой. Не знаю…

Поклонились бабушке, ее дочери, внуку и пошли дальше.

В другой стороне широкая могилка, где покоятся ее дочь Кланя с мужем и двумя детьми. Семья Клавдии – особая ветвь бабушкиного рода, она близка ей по чадолюбию: шестеро детей у Клани, жизнь трудная, бедная. И так уж повелось, что и следующие поколения Бог наградил детьми.
 
-Нас корова спасала,- рассказывает ее дочь.- Есть фотография: мама, корова и я, прислонилась к Милке, а она ко мне морду повернула. Хорошая была корова, рыжая с белым пятном на лбу. Продали, когда налог на нее повысили. Жалко было до слез. Коз завели вместо коровы, поросят держали, кур.  Ну и, конечно, выручал огород и сад. Наш дом на Красной Горке как деревенская усадьба. Все мои братья и сестры рано пошли работать, не до учебы им было. Нелегко жили, но вспоминаю детство как радость и счастье. 

Мне тоже захотелось погладить портрет (лицо!) милой тети Клани.

-  Мне представляется она на маленьком ящике у нашего хлебного магазина. Разложила букетики цветов, яблоки, какие-то овощи. Сидит, продает. Прохожу мимо, здороваюсь - улыбается, протягивает яблоко. Отказываюсь – не слушает, сует в сумку. Тепло и заботу чувствовала и когда приходила с мамой к ней в гости: покажет куст спелой белой смородины, необыкновенно сладкой, чтобы полакомились, с собой сумку яблок наложит.

Скосили глаза на мужа тети Клани –  на его худощавое лицо с большими усами. Посмеялись: очень неравнодушен был к женскому полу, все норовил ущипнуть.

Распрощались и пошли дальше. У второй дочери бабы Дуни Александры одна дочь–красавица  и одна внучка. Перед самой Пасхой  моей двоюродной сестры не стало. Над свежей могилой задержались подольше. Здесь ее муж, свекровь и свекор. Ее дочь прогнала печаль.

– Мама веселая была, никогда не унывала, а также очень смелая и решительная. Расскажу забавный случай, в нем весь мамин характер. Пригласили родители меня с мужем на масленицу -  на тещины посиделки. Знали, что будет и еще кое-кто из родни. Заранее предвкушали, какими душистыми и пышными будут блины: мама – мастерица блинных изысков. Подходим к дому. Кажется, уже доносится до нас аромат румяных блинков. Компания молодых людей, слегка подвыпивших, останавливает мужа и требует: дай закурить. «Не курю», - отвечает. Окружили: покажи карманы. Началась драка, вернее, избиение. Я бросилась домой. «Помогите, - гостям мужчинам.- Валеру бьют!». Они засуетились: одеться, обуться. Мама, как была в фартуке, в косынке, в домашних тапочках, распаренная, растолкала мужиков и бросилась на улицу: любимого зятя обижают! На улице мальчишки играли в хоккей. Выхватила у одного клюшку и давай с остервенением лупцевать по чем попало крепких парней. Те запричитали: « Тетка, ты что?!» И рассеялись, убежали. Долго мы об этом мамином  «подвиге» вспоминали, посмеивались…

Бойцовский, гордый характер определил и еще один ее поступок. Работала секретарем в исполкоме, вступила в партию. Однажды на партсобрании встал вопрос, имеет ли она право быть коммунистом: моя бабушка, ее мама, была связана с местной церковью. Защищалась. Но тут раздался голос: « Ваш отец пропал без вести. Может, не погиб вовсе, а в плен к немцам попал, у них остался?» Мама вспыхнула, бросила на стол партбилет и вышла за дверь. Не снесла обиду за отца. 

Добрались до третьей дочки бабы Дуни – Анны, моей мамы. Тоже светлая на фотографии, улыбается. От своей родительницы взяла долголетие: дожила до девяноста лет. Я рассказала, как сватовство происходило, конечно, по словам мамы (в каждом доме есть свои легенды!).
 – Жених (мой отец) сказал, что придут сватать после работы. Тридцатые годы, голодно. Наварили картошки, купили, разделали селедку. Ждут. Сваты не едут, а селедка с лучком такой аромат распространяет – аж слюнки текут. Нет, не приедут, поздно. Сели и съели селедку. А сваты тут как тут. Хозяева готовы сквозь землю провалиться! Повинились. Посмеялись – что еще делать? Сели договариваться. Невеста тихо, неуверенно  говорит будущим свекру и свекрови: «Перины у меня нет». На что свекор ответил: « Эх, дура с половиной, Ваньке жить с тобой или с периной?» Гора с плеч свалилась у невесты и ее родителей, а молодые получили благословение на долгую жизнь - трудную, небогатую, но внутри семьи счастливую, достойную.

Бабушкино «доверие к жизни»: принятие ее такой, какую преподносит судьба, умение радоваться каждому дню, не унывать, любить рядом живущего человека – вспыхивает искорками в наших генах, помогает СОСТОЯТЬСЯ. Молюсь за умерших родных: «Пусть знают их души, как благодарна я за все, что они сделали  для моей души и моего тела».   

Так закончилось наше путешествие в прошлое,  наша радуница. Антуан де Сент Экзюпери писал:  «При погребении умершего надо заботиться о том, все ли мы взяли из наработанного умершим, долго придется оглядываться на его ушедшую жизнь». Оглянувшись, мы многое увидели…
 
Войну пережили: бомбежки в первые месяцы, эвакуацию в далекую Сибирь, тяжелый труд на заводе, страду на маленьком поле, чтобы вырастить картофель и просо – подспорье в голодные времена, возвращение домой, к родным – всеми правдами и неправдами, лебеда в супе весной 47 года. Ничего, выдюжили!