Борис Черняков. Кое-что о чванстве

     Много лет тому назад один умный человек сказал мне: «Если хотите узнать, что такое чванство – сходите на кладбище, почитайте иные надгробья и все поймете». Я вспомнил этот совет, когда однажды, на еврейском кладбище в Ленинграде, увидел на роскошном памятнике черного мрамора такую надпись: «Здесь, оплакиваемый безутешными родными и друзьями, навсегда обрел вечный покой (следовали фамилия, имя и отчество) – врач-стоматолог, дважды орденоносец».
      По печальной необходимости я часто бывал на этом кладбище, забирался порой в самые дальние его уголки. И, глядя на помпезную безвкусицу очередного гранитного сооружения, на густую позолоту многословных надписей с подробным перечислением всех профессиональных, общественных и семейных заслуг покойного, невольно поражался тому, сколь живуче оно в нас, это самое чванство. И вспомнились слова, написанные когда-то мудрым евреем Юлианом Тувимом: «А кладбище, мой ясновельможный пан, это всего лишь маленький уголок земного пространства, заселенный людьми, которые думали, что мир без них не обойдется».
      Впрочем, оставим в покое усопших и поговорим о ныне здравствующих. Вот вам небольшая история о встрече с неким важного вида господином. Случай свел меня с ним в садике, недалеко от дома. Я сидел на затененной скамейке, держа в руках томик стихов Иннокентия Анненского – поэта, особенно мной любимого. Только я раскрыл книгу, как ко мне подсел невысокий худощавый человек с гладко выбритым морщинистым лицом, на котором выделялись массивные очки и маленький рот со слегка опущенными уголками губ. Было ему на вид лет семьдесят, может, чуть больше.
      Поздоровавшись, незнакомец бросил взгляд на раскрытую книгу:
    - Стихи читаете? Чьи, если не секрет?
    - Не секрет: Иннокентия Анненского.
    - Анненского? – переспросил он. – Не знаю, не слышал.
      Он чуть помолчал и строго добавил:
    - Слишком много теперь стало поэтов, за всеми не уследишь.
      Тон, каким были произнесены эти слова, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что вина за незнание лежит целиком и полностью на Иннокентии Анненском.
      Почувствовав, очевидно, мое нежелание быть втянутым в диспут о поэтах и поэзии, важный господин переменил тему разговора и задал традиционнный в Израиле вопрос:
    - Откуда приехали?
      Узнав, что приехал я из Ленинграда, точнее, уже из Санкт-Петербурга, мой собеседник медленно и даже с некоторой торжественностью объявил:
    - В таком случае позвольте сообщить вам, что вы имеете честь видеть перед собой бывшего начальника медико-санитарной службы Третьего Ленинградского пехотного училища.
      Ну, ни дать, ни взять готовая надпись для пьедестала, разве что добавить перечень орденов и медалей.
      И я ответил в тон ему:
    - А вы имеете честь видеть перед собой бывшего рабочего Кировского завода.
      Он глянул на меня даже не с удивлением, а скорее с недоумением, словно услышал совершеннейшую нелепость.
    - Но ведь это же несопоставимые вещи! – сказал он, и уголки его рта еще сильнее поползли вниз.
      Вздохнув, я молча развел руками, давая понять, что тут уж ничем помочь ему не могу. Взял томик Анненского, кивнул на прощание и отправился домой.

(Опубликовано в газете «Новости недели» 3.03.1995)