Поэт зрелой мысли и зрелой строки

ПОЭТ ЗРЕЛОЙ МЫСЛИ И ЗРЕЛОЙ СТРОКИ
В статье, посвященной творчеству одного из своих наставников, замечательному курскому поэту-фронтовику Николаю Корнееву («Курская правда», 16.08. 1995 г.) Алексей Шитиков подметил: «Земное время! В периоды жизненных лихолетий и даже в отдельные дни и часы, придавленные гнетом неустроенного бытования или каким-то духовным ненастьем, земное время кажется едва ползущим, а то и вовсе остановившимся на твоей судьбе, чтобы всей каменной тяжестью вдавить  тебя в землю, испепелить…
Но как стоек бывает человеческий характер, если он вооружен верой в жизнь, верой в свет, которые все увеличивают и возвышают меру его мужества».
Поэт А.Шитиков во всем – и в бытовых передрягах, и в творческих муках ощущает «полётность земного времени». А саму поэзию он уподобляет «двум высотным антеннам: передающая – дух творца, и воспринимающая – чуткое читательское сердце».
А чтобы понять этот самый дух творца, философию и глубинный смысл его стихов, надо непременно побывать в местах, где он родился, рос, впитывал в себя звуки и краски сельской глубинки.
И когда мы теплым июньским днем 2008 года с Алексеем Шитиковым ступили на его родную землю и погрузились в легкую ностальгию, я окончательно укрепился в мысли, что нельзя написать стихов на хорошем русском языке, не пропитавшись насквозь «лирическим дыханием» малой родины, не постигнув тайны жизни простых людей, их говора, поведения, строя мыслей.

Своя земля и в горести мила
Именно здесь, в селе Становое Поныровского района, я понял, что ключом поэта А.Шитикова можно открыть и Некрасова, и Блока, и Есенина, и Рубцова. Потому что он, как и любой настоящий русский поэт, «подчинил себя языку эпохи». И он, говоря словами И.Бродского, уже «не может скользить по литературной поверхности». Все в его стихах – глубинное. И все тянется к свету. Стихи волнуют, а подчас озадачивают. В них нет места унынию. Протест – есть. Уныния – нет!
Он из тех, кто научился работать и жить не ради денег и сомнительных утех. Для него смысл жизни – любовью преодолеть прозу мирского бытия. Нет, он – не идеалист, и не альтруист. Просто он делает то, что приличествует его совести, его принципам, его опыту и образу жизни.
Не прохожий и не гость я
В стороне родной,
Молча кланяюсь колосьям
Русой головой.
Все слилось в моем поклоне,
Все, что помню я.
Хлебный колос на ладони –
Это жизнь моя!..
Прежде чем попасть в Становое, мы заехали в село Верхний Любаж. Потом побывали на Тепловских высотах северного фаса Курской дуги, пропустив под колеса «Волги» не один десяток километров проселочных дорог.
В В.Любаж А.Шитиков повез нас не ради праздного любопытства. Вот уже несколько лет он помогает в организации отдыха сельских ребятишек родного села в лагере отдыха знаменитой Кантемировской дивизии под Наро-Фоминском Московской области. А все началось с создания фонда «Жить и помнить». Его основал бывший командир полка этой дивизии Владимир Михайлович Мельников. Членом фонда стал и курский поэт А.Шитиков. А спонсирует отдых детей концерн «Альмирал», который возглавляет наш земляк Михаил Николаевич Топорков.
То, как трогательно общался А.Шитиков с детьми, подтверждало, что поэт никогда не отрывался от родных корней, всю жизнь держался поближе к хижинам, а не дворцам, к простым людям, стремясь при любой возможности как-то ободрить их, помочь в трудные моменты. Потому что хорошо помнит и свое босоногое детство, и голод, и безотцовщину.
Не приходилось на кого-то
Надеяться – болела мать…
Я, помню, грузчиком работал.
Мешки тяжелые таскать
В пятнадцать лет не полагалось,
Но мир порушен был войной,
Вел бригадир меня в пакгауз,
Забыв про Кодекс трудовой.
Такова судьба всех мальчишек предвоенного поколения. Именно на их неокрепшие плечи легли все отцовские заботы. Об этом поэт вспоминал и у памятника артиллеристам на Тепловских высотах, и в родной школе, и у отчего дома, заметив при этом, что Россия по страданиям на душу населения, пожалуй, не имеет себе равных в мире. И страданиям этим, видно, еще не пришел предел.
Перед глазами и ныне стоит картина, увиденная нами на пути в Становое: у ограды памятника артиллеристам, павшим на рубеже Самодурово – Теплое – Погорельцы 7 – 16 июля 1943 г., под березкой - автолавка, согбенные спины стариков и старушек, сумки с хлебом, солью, спичками…
А вокруг – разливанное море дозревающей на их земле пшеницы, которая обогатит новых владельцев земельных паев уже немощных и по сути беззащитных крестьян, потом и кровью которых полита эта хлебная нива (на 7,5 га пая хозяин дает им по полтонны зерноотходов, за бесценок скупая молоко и мясо). И которые будут приходить сюда раз в неделю из окрестных хуторов в надежде, что и на этот раз автолавка не подведет, не застрянет в пути от  Верхнего Любажа…
Выходит, что в России как бы две Руси. Одна живет от зарплаты до зарплаты, от пенсии до пенсии, от стипендии до стипендии. Другая – от одной иномарки до более  накрученной модели, от одного миллиона рублей – до миллиарда. И если это пока еще единый народ, то только потому, что еще живо в памяти общее детство, школьные или студенческие годы. Старые друзья и песни, наконец, родители. А завтра?
«Новые дворяне» внушают народу, что именно они и есть будущее России. Но ведь не будет рая для толстосумов без пахарей и станочников, учителей и врачей, без хлеба и соли. Поймут ли? Пока не понимают, купаясь в роскоши и не замечая бед «Руси уходящей». А ведь беда-то общая!
Поэту А.Шитикову не по душе ни «коммунизм бесплатный», ни «капитализм пузатый». Но ему не безразлично, какая власть над народом. Мудрая ли, пришлась ли к дому, способна ли вести народ на вершины или будет кормить его баснями о счастливом будущем?...
Поэт далек от «утилизации» отходов государственного правления. Его заботят куда более масштабные проблемы: «Опять раскололась эпоха на рабов и господ»…Куда поплывет Россия под флагами олигархов, жирующих в шикарных каютах доморощенных «пиратов» («О равнодушных»), смутоносцев, делающих деньги  «на слезах, на крови, на костях».
От  Ольховатки мы взяли вправо.
- Вот где начинается моя родина! - подскочив на заднем сиденье, взволнованно заметил А.Шитиков. Потом указал на зеленеющую справа широкую полосу молоденьких сосен – лет 15 тому назад сотворил это чудо местный лесник Павел Васильевич Жданов. Поэтическая душа А.Шитикова особо отзывчива добру и бескорыстию. И бывший лесник стал как бы частью и его жизни, человеком близким и по духу, и по делам, и по преданности родному краю.
Здесь, в древнем, многолюдном и норовистом селе Становое  в предзимье 15 ноября 1939 года он пришел в этот мир. Перед самой военной грозой. И стал одним из символов военного поколения. И окопы увидел мальцом. Еще ребенком пережил и смерть раненых на Курской дуге и вернувшихся с войны увечных мужиков, убитых горем вдов и невест. Его растила с колыбели «вдовья горькая тоска». Та среда, «где чаще плакали, чем пели».
 Отец  Федосей Никанорович строил в округе дома и мосты. Певунья - мать  Дарья Лазаревна вела домашнее хозяйство и растила двух сыновей – Николая и Алексея, дочь Марию.
Жили дружно, весело, открыто, хлебосольно. Пока не грянула война. Отец сложил голову в 1944 году на латышской земле. Старший сын Николай тоже сполна хлебнул военного лиха. А, вернувшись на родину, стал писателем и в созданных им повестях поведал миру о своих впечатлениях от той опустошительной и кровавой бойне.
Мария учила сельскую, а потом и городскую  детвору русской литературе.
Алексей после школы прошел суровую рабочую закалку, отслужил положенный срок в армии. Успешно окончил Курский педагогический институт (ныне университет). Учительствовал в сибирской глубинке. К стихам пристрастился в курской областной молодежной газете «Молодая гвардия», где трудился репортером. И где до него художником-ретушёром работал будущий классик русской литературы Евгений Носов.
Потом подался в Подмосковье…
Так, в беседах и воспоминаниях мы незаметно оказались в Становом. На въезде в него живым укором виднелись разрушающиеся и разграбленные помещения свинофермы и коровника, зерносушилки. И это в некогда процветающем селе, где стояло две церкви, возводилась целая улица домов с городскими удобствами.
          Правда, село, растянувшееся на  семь с лишним километров, и поныне еще внушительно смотрится в ожерелье дубовых и березовых полос, где проходит знаменитый Екатерининский шлях.
Жива и школа. Пока. В том году в ней было 5 выпускников; через год последний звонок прозвучал в честь двух девушек; из 1 во 2 класс перешли 3 ученика. И это на 500 дворов.
          Страшно мне навещать Становое:
Вымирает родное село,
Голоса похоронного воя
Сердце рвут…
Поэт зашел в один из классов. Чисто. Уютно. Кругом – цветы. Учителю биологии Михаилу Борисовичу Заугольникову вручил для школы 5-томник Е.И.Носова, своего наставника в литературном цехе.
Именно в середине семидесятых годов минувшего века, тогда уже широко известный писатель, чародей русского слова Евгений Иванович Носов, можно сказать, определил дальнейшую творческую судьбу своего земляка Алеши Шитикова, работавшего корреспондентом в Одинцовской  районной газете Подмосковья.
Как член редколлегии популярного журнала «Наш современник», Е. Носов порекомендовал главному редактору издания Сергею Викулову взять в штат редакции журнала подающего надежды «воспитанника вдовьего полка» А.Шитикова. Сергею Васильевичу приглянулся творчески мыслящий журналист. И он оформил его в отдел поэзии.
Семь лет (1978 – 1985 годы), проведенных в одном из ведущих литературных журналов Советского Союза, стали для набиравшегося литературного опыта «курского соловья» богатейшей школой. Изо дня в день, из месяца в месяц А.Шитиков принимал рукописи и маститых, и начинающих поэтов. Был их и правщиком, и редактором, и «прокурором» - «казнил» и «миловал», то есть или отвергал вирши, или ставил в очередной номер журнала.
А когда в издательстве «Современник» вышли в свет два первых сборника стихов А.Шитикова («Колосья» - 1979 г. и «Донные ключи» - 1986 г.), сразу замеченных серьезной критикой, сам Сергей Викулов, лауреат Государственной премии России имени А.М.Горького в статье «Обретение голоса» (журнал «Толока», № 51) высоко оценил самобытную манеру письма, раскованность, присутствие духа, мужество, ершистость поэта, которому не чужды не только лирические, но и публицистические, даже сатирические интонации.
Добрыми словами отозвались об этих стихах известные критик Станислав Золотцев, поэты Виктор Кочетков и Василий Федоров, которые отмечали социальную наполненность стихов дебютанта, глубокое вторжение в жизнь во всех ее ипостасях.
«Какая поистине земная, самородно-свежая сила заключена в его стихах…Открылся поэт недюжинного размаха»,- подмечал С.Золотцев.
«В потоке стихотворных сборников книжка Алексея Шитикова («Донные ключи» - В.К.) выгодно выделяется серьезностью поэтического тона, напряженной думой о судьбе Родины и родного народа. Он умело пользуется богатством народного языка и этим
отличается от многих безъязыких стихотворцев»,- вторил критику поэт-фронтовик Виктор Кочетков.
Именно об этом вспомнилось, когда мы заходили с поэтом А. Шитиковым в библиотеку его родного села. К счастью, она еще жива. Библиотекарь без работы пока не сидит. На полках – 9 тысяч томов. Охотно берут Пришвина, Бианки, Горького, Чехова. Шолохова. Востребованы кулинарные и садоводческие издания. Престарелым пенсионерам книги доставляют по их заявкам на дом. Есть в библиотеке уголок «Наша старина» - прообраз краеведческого музея. Здесь – икона великомученика Пантелеймона, рушники, платки, поделки, детские рисунки. Жизнь этого очага культуры поддерживает местная жительница  за какие-то гроши.
Из библиотеки по разбитой, как и сто лет тому назад, грунтовой дороге мы подъехали к отчему дому. Он смотрится свободно и светло на фоне большой зеленой поляны с мальвами, сбегающей к тихой речке Смородинке, несущей свои воды в Полевую Снову. А та, с чувством исполненного долга, отдает себя во власть Сновы и далее – Тускари и Сейма.
От дома открывается вид на шлях, на речку, на поля и огороды, зеленеющие на противоположном, высоком берегу Смородинки. Воля, ширь. Все прелести земли: царство иван-чая, густые запахи полыни, чабреца, ароматы кашки и мяты… Стрекозы… Внизу журчит с незапамятных времен Немов родник (иные называют его Гуркиным). Жаворонок в небесной выси… Вот он, ключ к пронзительной лирике поэта!
Кругом – яблоневые сады. У дома – палисадник. У крыльца – скамейка со спинкой. Рядом – громадный вяз, ракита, высоченный тополь.
- Дом строили в 1949 году. Уже без отца. Он погиб недалеко от Риги после Ленинградской блокады… Даже фотокарточки не осталось,- вспоминает поэт. – Помогали сельские плотники. Улица у нас была большая – 56 домов стояли на ней. Теперь осталось 15. Вся заросла бурьяном. А раньше на улице все косилось, подметалось, красилось…
Алексей Федосеевич поднялся на крыльцо. Прочел стихотворение «Памяти отца». В такт поэту из лесного массива доносилось «Ку-ку! Ку-ку!», будто кукушка отсчитывала время жизни этого древнего села.
Потом мы прошли к большому, красивому пруду, образованному плотиной на речке Смородинка. Поэт отошел немного в сторонку и негромко, проникновенно, почти на слезе прочитал:

Мать испекла мне жаворонка…
……………………………….
Теперь мне птиц
Не выпекает печка –
От взрослых дум давно я поседел,
И в чудеса не верится, конечно…
Но иногда тот жаворонок мой
Вдруг зазвенит так солнечно, так нежно
Не знаю, где – во мне иль надо мной? –
И вновь увижу маму молодою,
Красиво улыбающейся мне:
- Ну, вот, сынок, запел и над тобою
Веселый колокольчик в вышине.
Ах, мама, мама!...
Над твоей могилой
Стою с больной поникшей головой,
А в вышине над родиною милой
Поёт и плачет жаворонок мой…
Мы побывали на могиле Дарьи Лазаревны Шитиковой, матери поэта. Она прожила трудно, светло и песенно 82 годочка, отойдя в мир божий на исходе первого весеннего месяца 1983 года. На скромном памятнике слова: «Твой мир погас – Душой хранишь ты нас. Дети, внуки, правнуки».
Здесь, на сельском погосте, мы снова заговорили о родителях поэта. Отец был могутный: «мать ему рубахи шила больше метра шириной». «В узел гнул ломы и оси, в силе спорить мог с конем», «соловьиные песни вызванивать мог топором» - напишет потом сын-поэт.
Федосей Никанорович не чурался никакой работы. Любил игрища, мог по случаю и крепко выпить. А по сущности своей был добрым, даже смиренным, характером открытым и прямым. Детей любил и берег. С уважением и почтением относился к книгам. Имея за плечами три класса церковно-приходской школы, писал стихи-песни, которые мастерски исполняла мать, обладавшая непередаваемым природным сопрано.
Отец, повторимся, человеком был мастеровым. Сын счастлив, что и сам может держать в своих руках и топор, и перо.
Многие поэты и писатели писали проникновенно о своих родителях. Но то, как несет в своей душе «сиянье звезд отца и мамы» Алексей Шитиков, можно отнести к выдающимся поэтическим строкам. Баллада «Памяти родителей» - образец сыновней верности и чистой памяти.
Воображаю, как отец
В последний миг прощался с нами,
Когда сразил его свинец
И понеслись перед глазами
Картины отчего села
И мы – жена его и дети…
За что же воевал и сложил свою голову отец?- задается непростым вопросом поэт. Ясно, что не за «новых русских» и не за нищету пенсионерскую. «А за нас и за святую Русь!» - убежден поэт.
А.Шитиков  уверен, что всё, над чем он трудится, освящено памятью отца, его благословением:
«Сынок, всегда с тобой в пути
Моя душа – мы вместе ладим
И все домашние дела,
И поэтические строки»…
Он и по сей день советуется с отцом. А отец как бы приходит к нему со своей тревогой за судьбу сына и с отцовским наказом, как жить и хранить память о родных:
«На мамину могилку
Пойдешь – и мой поклон
Снеси. Скажи, что свято
Любил ее до дня,
Пока фашист проклятый
Не подкосил меня»…
Поэт верит, что души его отца и матери очищены «сияньем Божеского глаза»:
Вот вновь смотрю я в небеса –
В пространство звездной панорамы –
И мне являют чудеса
Сиянье звезд отца и мамы!
Унаследовавший от родителей твердость воли, трудолюбие, высшие законы справедливости и совестливости, поэт Алексей Шитиков, человек, в общем-то бесстрашный, боится одного: чтобы слово не стало холостым. Оно для него – и инструмент, и «многострадальная душа».

Муза земная, муза небесная
Как поэт он  утверждает самые высокие стандарты нашего бытия – жить по совести,  по любви. Помнить и ценить нашу историю. Знать истинную цену крестьянскому труду, земле, хлебу.
Покуда будет корка хлеба
И чай туманный на столе,
Я буду петь родное небо
И курской кланяться земле!
Он и сам – «из земли, из лугов, из болот, из торфяных канав глубоких, из хаты в два глазка, из мужества сердец».
Читая А.Шитикова, можно бесконечно извлекать из уголков своей памяти запавшие в душу стихотворные строчки. Настолько сильна их магическая сила. Его поэзия дает мощный толчок к осмыслению и современного поэтического творчества, и отношений между властью и интеллигенцией, между отцами и детьми, и, наконец, того, куда завела нашу страну перестройка, и способна ли Россия противостоять вызовам времени.
Да иначе и быть не могло. Потому что вся поэзия А. Шитикова по сути своей народна. Она пронизана болью за настоящее и будущее русских людей, которых ревнители «европейских ценностей» пытаются вытеснить с родной земли, пропитанной потом и кровью наших предков, погасить живое пламя национальной культуры и православной веры.
Для поэта А.Шитикова бесспорно: в России подсекаются главные скрепы Отечества – крестьянский корень. Размышляя о судьбе российской деревни, поэт не скрывает трепетного отношения к ее прошлому. В то же время ему с трудом верится в ее светлое  будущее. Говоря о «донных ключах», питающих все его творчество, он пытается понять не только себя, но и свое время:
Так и живу я:
То – с верой, то – с робостью,
В мыслях сомненья клубя…
Дай же мне, Боже,
Чтоб даже над пропастью
Верить в Тебя и в Себя!
Удивительное дело, читаешь эти стихи нашего современника, а в памяти всплывают строки Игоря Северянина, написанные сто лет тому назад:
Бывают дни: я ненавижу
Свою Отчизну – мать свою.
Бывают дни: ее нет ближе,
Всем существом ее пою.
Я - русский сам, и что я знаю?
Я падаю. Я в небо рвусь.
Я сам себя не понимаю,
А сам я – вылитая Русь!
Удивление вызывает, прежде всего, то, что за целый век восприятие России  истинно  русскими поэтами, по сути, не изменилось. Об этом свидетельствует и творческая судьба А.Шитикова, чья поэзия – тоже часть русской культуры. В его стихах – и боль, и тревоги, и безграничная любовь к  России, а «муки поколений былых» - словно открытая рана на его сердце. И самая острая боль от ощущения того, что «колесница лжи» по-прежнему продолжает свой путь по матушке России:
Ложь легка на подъемы – и весом,
И разбегом в любые края,
Правда жизни сравнима с железом –
Тяжела! И везде колея
Засосать, затянуть ее тщится
В землю так, чтоб навек схоронить…
(«Колесница лжи»).
Поэта, безусловно, беспокоит, что изощренная в политических интригах свита «лжедемократов», «лжелибералов», «лжекоммунистов» и прочих так называемых «слуг» народа развращает нацию. «Колесница вранья и разврата» вытесняет «божественную правду Христа» из душ россиян.
И все-таки поэт тянется к свету. В этом убеждают его последние книги. Если «Колосья», «Донные ключи» были как бы «запевными», то «По русским радостям и мукам», «По свету родовой звезды» и предлагаемый читателю вот этот сборник «По светозарному пути» («На стихотворных амплитудах») стали этапными в творчестве А.Шитикова.
Поэту, приближающемуся уже к своему семидесятилетию, захотелось прорваться в юность, оттуда махнуть в старость, «когда душа уже в предзимье», и почувствовать все пласты многотрудной и в то же время полноцветной и полносветной жизни.
В  этих книгах - россыпь самых сокровенных чувств: о «юности крылатой», ее «коронном совершенстве»; о первой любви, ставшей «песней песен».
Я не ходил тогда без песен
Ни в лес, ни в поле, ни в кино…
Не прошел автор и мимо вдовьих слез, «кровавых окалин XX века». Размышляет он и о человеческой совести и бесчестии, о грехе и вечности. Поэт широко открыт, авторская интонация ясна, глубинна, пропущена через всю сущность поэта.
Во всем чувствуется  твердая рука  Мастера. Он как бы раскачивает свою жизнь на стихотворных амплитудах. Его бросало то в «жаровню юга», то в «остуды» Сибири, Севера. Он закалялся, словно сталь, в руках опытного сталевара: в нем все время шло боренье «огня во льду, и льда в огне».
Именно  Муза ведет поэта «по светозарному пути». Хотя он и переживает, взваливая на ее хрупкие плечи «публицистический груз», то есть всю тяжесть обыденной, а не праздничной, парадной жизни.
Он не эстет, не франт, а пахарь. А.Шитиков в ряду тех настоящих русских поэтов и писателей, кто одним из первых оказался на самом близком расстоянии от острейших проблем новой эпохи. От той пропасти, в которую может рухнуть наша цивилизация, если она не перестанет оставаться испытательным полигоном для разных духовных инвалидов и проходимцев от политики, экономики, культуры, искусства.
И не случайно так масштабна, объемна, образна, многогранна, исповедальна поэзия А.Шитикова.
То соловьиным внемлю звукам,
То разрыдаюсь на гробу,
По русским радостям и мукам
Господь ведет мою судьбу…
Именно благодаря абсолютному социальному слуху и зрению он состоялся и как личность, и как поэт. Оглядывая его творческий путь, понимаешь, что сила человека в его личностной полноте и зрелости, интеллекте, памяти, чувстве родной земли, причастности к делам праведным.
Брожу в родительском краю
И песни скорбные пою.
А кто их радостно поёт,
Когда по кладбищу идет…
           Судьбы поэта и русского народа, особенно крестьянства, неразрывно связаны. И в этом переплетении – огромный смысл: он – почвенник, восходящий к русскому фольклору, в своих стихах светит и себе, и людям.
Он, деревенский от корней и до макушки, внук батрака и сын солдата, пропахший дымком кочегарки и слесарным цехом, помотавшийся по журналистским тропам, соблазнившийся столичным блеском, но так и не принявший его и вернувшийся к родным, курским истокам («Иду по Курщине родимой, Дорожным кланяюсь цветам»), десятилетиями пытается осмыслить свое предназначение в этой жизни:
           И словно надвое расколот
Судьбой душевный стержень мой:
Один рожок направлен в город,
В село родимое – другой…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
К какому рвется поднебесью
Мой дух, качаясь на стихах?
Так и идет он по жизни, разрываясь между городом и селом. Ему было трудно в детстве («от вдовьих слез прогоркло детство») и в юности («знал такую нищету, что до сих пор полынь во рту»). Ему было всегда трудно. И не потому ли он тянется к людям Совести, Чести, Труда. И ради них, полагает поэт Алексей Шитиков, не надо жалеть тепла, укрывать в душе и в уме согревающие слова, «гасить вспышку чувственных сияний», то есть нельзя людям светить в полсвета. Иначе останешься совсем одиноким. Но ведь «страшно быть на земле сиротой…».
Он, словно Пимен курского села, ведет его летопись от рождения (легенда о Становом) до угасания (последний стон бесхозной калитки и погост на Поповой горе).
Для него отчий дом, отчий хлеб, отчая земля – ось жизни:
Друзья, случалось, предавали,
Земля родная – никогда!
Он ясно слышит этот «народный стон», который «плеснулся по Руси… на тыщи верст». И понимает, как жизнь тяжела («На трезвый взгляд – как ад!»). И если раньше он был счастлив уже тем, что мог укрыться в отцовой хате и от дворцовых переворотов, и  от всех глупцов, продувших Россию, «как в картишки, Сатане», то теперь это спасительное пристанище осиротело, осталась только память:
Смешна местами эта память,
Но как светла! И как чиста!..
Кстати, это стихотворение («Пьянка с Пегасом») – одно в ряду многих, в которых поэт то возвращается в детство и юность, то подводит сложные итоги жизни, то вновь и вновь вопрошает:
Как ты выдерживаешь только
Все муки жизни на Земле?!..
Масштаб вопросов, которые задает поэт, не оставляет ни малейших сомнений в том, что он пытается понять не только самого себя, но и время. Это поэзия – первого ряда. Алексей Шитиков прикасается к поэтическому слову сначала душой, которая изранена и обнажена, и лишь потом – пером. И высекает из этого слова искры любви, сострадания, возмущения, боли, а подчас и безысходности…
 Но и веры.
Эта вера в спасение родной земли, матери-России чаще всего наполняет исповедальные стихи (а их в его книгах немало).
 «На колдобинах шумных дорог порастратив… зрелые силы», поэт стремится отыскать «себе уголок в красоте глубинной России».
Тишину золотую любя,
Обнимаясь с травой и водою,
Я спою, Красота, про тебя
Задушевной струной золотою.

Ты сама мне светло подпоешь
Родниками и песнями веток
Соловьиных…,
Что мир ты спасешь –
Я все радостней верую в это!

Его стихи – не в «белых перчатках», в них бьются «литые мускулы», потому что «С детских лет легли на плечи нам все  отцовские дела…» И не только. Судьба человека трагична от рождения до кончины, ибо это – цепь потерь и расставаний («Как мал ты, путь наш человечий, от колыбели до ладьи»).
Порой кажется, что поэт Алексей Шитиков только отчасти разделяет утверждение писателя Антона Чехова, что русские боготворят прошлое, ненавидят настоящее и боятся
будущего. У поэта уважительное отношение к прошлому, настоящее, конечно, его гнетет и пугает, а к будущему относится чаще сдержанно, философски.
Он бы и рад воспевать только «рассветы, закаты, и сиреней бахрому», «березок свадебный наряд», «соловьиные зори любви», и «огни ночей, огни очей», «льняные косички и мед поцелуя», «как управляют строкой звуки природы родной»…
Однако как бы ему не мечталось  «Ушагать   в   святую Русь  К расплесным рощам светозарным», не может. Не позволяют ни гражданская совесть, ни тень предков-землепашцев и хлеборобов, ни призвание поэта, когда в мире все меньше остается душевной опрятности, здоровой умственной пищи, когда гибнет сама Природа, и море людского горя расплескалось над Россией и за ее пределами.
В пространстве тревог и надежд
Жесткость и трагизм эпохи не могли не отразиться на творчестве поэта Алексея Шитикова. Не обласканный жизнью, он порой излишне строг, категоричен, политизирован, даже агрессивен…
Но и нежен, если речь идет об Отчизне: «Как ты трагично, Родина, больна…», - с горечью ставит он этот страшный диагноз своей стране, мучаясь извечными вопросами: «Кто творит мировое пиратство?». Откуда этот «рабский страх» в русских людях?  Кто пустил их «по холопскому этапу?». Почему «все наши силы легли, как на хлябях настил, под новых буржуев?..»
Время как бы заблудилось в лабиринтах его переполненных страданиями стихов:
В тысячелетие иное
С чем входишь, русский человек?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . .
На перетоках непокоя
В реке Земного Бытия
Какая свежая струя
Взбодрит наш дух
Водой живою?
Но самое, пожалуй, ужасное поэт видит в том, что в самом народе пропадает ощущение Родины: «кладем поклоны новым господам»… И поэт вместе с типичной русской крестьянкой, одной из «тысячелетних вдов», бывшей фронтовой сестричкой Ефросиньей Петровной (одноименная поэма в стихах) пытается понять, почему все это происходит, откуда такая кара России? Как и мать поэта, эта женщина – образец терпения, супружеской верности, мужества, трудолюбия, жизненной стойкости. В этом образе – классический характер русской женщины. «Беспощадна вдовья доля», с болью говорит поэт. Вдовство, пожалуй, самая страшная трагедия, постигшая Россию в середине минувшего века.
Вчитываясь в эту бесхитростную исповедь одинокой русской женщины, невольно думаешь о том, что семь десятилетий простояли мы в приемной к лучшей жизни, так и не попав в ее гостиную, в вечно ускользающее светлое будущее. Мы и теперь живем в «пространстве тревог и надежд».
У его героини, как и у миллионов россиян, позади лишь страшная бездна лет… Реформы беспощадным катком прокатились, прежде всего, по старикам, детям, интеллигенции. Старики создавали, а делить стали «новые русские». Вот почему поэта не радуют дворцы и не поселился он в Переделкино – писательском «раю» ближнего Подмосковья.
Увы, это тоже уже было в России. В свое время, в начале минувшего века граф Алексей Толстой писал о первой мировой войне: «Россию, как большой ложкой, начало мешать и мутить, все тронулось, сдвинулось и опьянело хмелем войны».
А потом грянула революция. И уже наши деды сбрасывали с парохода истории и классику, и колокола переливали на патроны, и сами храмы рушили… Увы, людовороты выносили на берега реки Времени и таких «героев».
Но в итоге все возвращалось к библейской истине: за временем разбрасывать камни приходит время их сбора. Ведь народу во все времена, прежде всего, «нужен хлеб и  воздух голубой». А пшеничка и рожь могут расти только на земле, и то когда к ней прикоснется заботливая рука пахаря. А для этого нужен мир и покой в умах.
Именно об этом и говорится в поэзии А.Шитикова. Он беспощаден к себе, потому что испытывает чувство и собственной вины за все, что произошло с нами в последние годы. И потому так заоблачно высок болевой порог его стихов,  порой даже зашкаливающий.
Прости меня, каждая Русская Мать,
И ты, Ефросинья Петровна,
Прости, что, как ствол без патрона,
Смотрю я на все, что творится в Стране, -
И свищет лишь ветер печали во мне,
А воли, готовой к священной борьбе,
Не вижу почти ни в других, ни в себе…
А в другом стихотворении («Сперва разлетелись ребята») он еще жестче предъявляет счет к себе:
…Смотрю на крестьянский разор –
И хочется выбросить душу,
Как тряпку, под старый забор!
Читатель, возможно, и поверил бы в капитуляцию поэта перед «мерзостями жизни», так и оставшись в «хомуте несвободы», если бы следом за Ефросиньей Петровной не шагнул в Поле Куликово («На Поле Куликовом»), где увидел другого А.Шитикова: поэта-бойца, наследника ратной славы русских богатырей Святогора и Пересвета, курских кметей и Дмитрия Донского, увидел Хозяина Просторов – Святого Поля Куликова, поэта с призывными словами:
Проснись, Россия!
На курганах
Зажги сигнальные огни,
Еще найдется мощь в Иванах –
Святого зова ждут они!
Тем и удивительно творчество Алексея Шитикова, что в нем, кажется, не один, даже не два, а три поэта:
один – нежно-влюбленный и страстно-любимый, песенно-колокольный, небесно-земной;
другой – громогласный, трибунно-азартный, колючий, даже грубоватый, неистовый (стихи его иногда «присвистывают плетьми» – потому что «стихам нужна серьезная работа»);
третий – беззащитно-осиротевший, печальный, страдающий («Поэты живут после смерти, При жизни страдают они»), но всегда неравнодушный к человеческой беде (… «От бед народных не может сердце оторвать»).
Впрочем, и это неразрывное «триединство» вполне объяснимо: поэт, как и все человечество, находится «под прицелом эпохи» и постоянно ищет себя в нашем сложном и трудном мире, во Вселенной:
Накатная волна,
Откатная волна.
Где б ни дышала Жизнь, -
Загадочна она.
Здесь муравей, там – Бог,
А кто же я такой?
Один ответ, как минимум, мы рискнем дать: Алексей Шитиков – прекрасный поэт, удивительный лирик. Муза его красива, обворожительна, целомудренна. И посвящает он ей солнечные, душевные, искренние, светлые и радостные стихи. Они льются свободно, легко, призывно:
Донжуанских ролей не сыграю,
Словно лебедь, призывно трубя,
Не к груди я тебя прижимаю –
В свет Любви возношу я тебя!
Именно в лирических стихах Алексей Шитиков больше всего раскрылся как поэт. В них и форма ярче, и язык богаче, образнее, и мысль философичнее, полетнее. В них, как говорят японцы, есть прелесть недосказанности, когда поэт очарован «высокой радугой любви» и верит «в любовь – сияние с космической глубиной».
В эти стихи мы приходим как на поэтический пир. Вот она настоящая музыка стиха:
…Такие звездные душевной красотой (мамы, вдовы),
…Заневестились вишни,
…Жар ослепляющих безумств,
…Светло течет ковыль-трава,
…Солнце поет «мелодию света»,
…Дым Отечества «медово-вкусен»,
…И, обнимая, плавился от чувств,
…Ветер «чубато ходит по свету»…
Хотя сам поэт не менее, а, возможно, более дорожит стихами гражданскими. Даже редактору этого сборника он не уступил ни пяди этой нередко излишне политизированной, подчас многословной, со смысловыми повторами территории, где он слишком увлекается «пылью пройденных дорог».
На мой взгляд, здесь Шитиков-поэт уступает Шитикову-публицисту. Хотя это тоже объяснимо: Алексей Шитиков многие годы проработал в газетах, журналах, издательствах, где проявил себя тоже талантливым редактором и критиком.
При этом надо учесть и то, что расцвет его поэтического дара пришелся на самое трудное время, точнее – безвременье, - перестройки, разрухи, реформ. И «брежневщина», «горбачевщина», «ельцинизм» для поэта – словно раскаленные угли. Стихотворцы–графоманы, полагает поэт, конечно, опасны, но куда страшнее политики-графоманы, эти «властные пауки», ибо они развращают нацию. И поэт «готов и по кремлевским крышам стихотворным полоснуть мечом…».
Впрочем, прав поэт и публицист Станислав Куняев, заметивший, что у А.Шитикова «не мертво громыхающая гражданственность», а призывная сила вечевого колокола, добавим мы.
Поэт вводит в литературный оборот непривычные для поэтического слуха, но во многом характеризующие нашу эпоху слова: «смутоносцы, загвоздолупить, раскавардак, оельцинен, огайдарен,  кровавимся народом о народ, людоломы, космочаша, политолигархические шишиги, жизнь амплитудна»…
Он пытается докричаться и до правителей, и до простых людей: «Живите по совести и по уму!»…И здесь он близок Александру Солженицыну, который все время болел за судьбу России и полагал, что «народная бедность не может быть допущена ни в дозе двух третей, ни одной пятой».
«Если мы не научимся брать в свои руки и деятельно обеспечивать близкие, жизненные наши нужды,- твердил Александр Исаевич,- а всегда отдавать их на милость далеких, высоких бюрократов, - не видать нам благоденствия ни при каких золотовалютных запасах…».
Именно с современными бюрократами и ведет незримый бой поэт А.Шитиков. Он бросил им вызов еще в начале своего творческого пути. Понятно, его стихи не изменят власть в той степени, о которой мечтает народ. Но они изменят нас.
Несет земля на солнечном крыле…
Конечно, с одним эстетическим мерилом к поэзии А.Шитикова не подойти. Она – многомерна. Отражает ту реальность, в которой жили русские люди на протяжении веков. Его стихи врезаются в память и живут уже своей жизнью. И со страниц его книг как бы прямиком идут в Историю.
Его поэзия раздвигает наши познания, наши представления о сегодняшнем мире, о непростой судьбе русской деревни, в частности. Без его стихов нет целого, общего образа России, нет единого национального и тела, и духа.
И не случайно поэт выше всего ставит достоинство русской провинции –    «колыбели гениев», по образному выражению талантливого русского писателя, нашего земляка Александра Харитановского (старшего).
Поэт не устает повторять, что, кажется, само существование русской деревни выпало из поля зрения страны и ее правителей. С ее новым бытом, возможностями, угрозами и вызовами. И люди «Руси уходящей» стали главными героями и выразителями поэтической мысли А.Шитикова. Он не может не писать об этом молчаливом многомиллионном  исходе «кормильцев Отечества».
«Тихим» он не был никогда. И не станет. Он вторгается в жизненные глубины и извлекает оттуда на свет божий все, что касается каждого из нас: состояние Природы; тектонические сдвиги в общественном сознании, культуре, экономике; пагубные последствия для России «перестройки и распада Советского Союза; поведение властей, интеллигенции в страдные для Родины годы; богатство и бедность; «свободу слова и … печали»….
И все это бросает в плавильную печь своего мозга, выпаривает все лишнее и потом выдает сухой остаток виде стихов. Он ни строчки не написал на потребу обывателю. Вся его поэзия – зрелая до звона августовского пшеничного колоса, многозернистого и вызревшего.
Да и сам поэт на заре своего творчества подмечал:
 «Настоящая поэзия мне всегда представляется… хорошо прожаренным ржаным сухарем. И пусть вас не пугает это сравнение. В отличие от сырой буханки хлеба, из него выпарено все лишнее, оставлено лишь сухое вещество. Да, о сухарь иногда ломают зубы и дерут рот. Но какая же это поэзия, которую, как размазню, заглатывают не жуя?».
В самом деле, стихи А.Шитикова, хотя пища и духовная, но непростая. Он не равнодушный и бесстрастный счетовод чужих даров и богатств. Он, скорее, хирург с обостренным чувством чужой боли.
«Великие стройки капитализма», мягко говоря, настораживают поэта-бунтаря. А дворцы на Рублевке -  далеко не «Рублевская Троица». Взгляд поэта внимателен и строг. И устремлен он не на особняки и яхты, часто нажитые неправедным путем, а в «народную душу», которая «с тоской в грядущее глядит», понимая, что на смену «пыжиковой шапке» пришла «буржуйская морда кошелька».
Свое отношение к хозяевам новой жизни поэт выразил вполне определенно:
Какие господа Вы?
Я имя вам верну:
Вы – алчные удавы,
Обвившие страну.
Это им, «погромщикам советской власти», превратившим «новое мышление» в «мышление грызунов», он шлет свои проклятия и упрекает за беды народные, предостерегая от пагубных социальных экспериментов:
Такую бы власть
По всей широченной России
Водить бы с веревкой на шее, -
говорит поэт устами сельской пенсионерки Ефросиньи Петровны.
Он не рядится под простого крестьянина. Он боготворит своих земляков. Черпает у них и язык, и образы, и остроту, и сарказм, и злость, и великое терпение – все, чем жили века назад и теперь живут русские крестьяне. Такие, как плотник Илья, повариха Мария, Бригадир Молчанов, сторож Егор, увечные на войне Филипп Кленов, Жилкин, Сомов, солдатки Ефросинья, Алена, баба Оля, балагур Прохор Басов, егерь Кузьма, хуторянин Афоня Лобов… Он верит им. Он одной с ними крови. Он – из их времени. Он слышит их, они слышат его. Их беды – его беды. Их чаяния – его надежды.
Творят свое земное дело
Все так же – летом и зимой,
Как им природа повелела,
Как предназначено судьбой.
От полноводности народной жизни – вся сложность и одновременно ясность его поэзии. И здесь уместно будет снова процитировать Сергея Викулова:
«Диалоги и монологи его героев настолько естественны, натуральны по словарному составу и точны психологически, что кажется порой: с магнитофонной ленты они списаны, не иначе…Но нет же, «магнитофонной» лентой у таких писателей является душа, способная не только запомнить услышанное, но и «записать». Может быть, в этом и заключается «секрет» писательского таланта – обладать такой душой».
«Сердечное внимание к народу» в творчестве А.Шитикова отмечал и омский критик Василий Гыдов.
Раньше А.Шитиков жил в Становом, теперь оно живет в нем. Поэт «выхватил» деревню на излете, на последнем издыхании, если не сказать жестче, - в агонии. Атмосфера народного неблагополучия порой ставит его в тупик. Ведь уже далеко ушла война. И голод не стал спутником жизни. И копейка появилась у селян. А вот, поди же, исход крестьян продолжается.
Мы не случайно внимаем поэзии А.Шитикова как проповеди в бушующем мире человеческих страстей, увы, не всегда возвышенных и праведных. Его стихи, как рентгеном времени, просвечивают нас, обнажая всю нашу сущность – пороки и достоинства, способность отзываться на добро, бескорыстие, чужую боль, на свет и любовь, или, наоборот, закрываться от бед людских в собственной скорлупке.
Мне кажется, что его стихи перекликаются с пронзительной прозой одного из современных столпов «почвеннической литературы» Бориса Екимова из города Калач-на-Дону, талантливо и реально продолжающего звездные  традиции «деревенской прозы» (к примеру, рассказы «Не надо плакать», «Пиночет», «Фетисыч» и др.).
И для поэта, и для прозаика понятно, что именно соль Земли и свет Солнца  -незаменимая основа жизни. И как же нерасчетливо мы обращаемся с этой корневой системой!
Чувствуется, что поэт и сам смертельно устал от этих дум и этих картин. Ему иногда не хочется выпускать в свет эти строки (известно, что многие его стихи пролежали в рабочем столе по 20 и более лет), не хочется омрачать эту дивную земную и небесную красоту, его Музу…
Но у последнего предела взглянув на этот мир, как на поле битвы, поэт пытается все-таки докричаться до сознания людей и предупредить об опасности истощения и природных ресурсов, и здравомыслия, и человеческих чувств, идеалов, памяти, меры ответственности.
Он измерил, взвесил, оценил этот хрупкий мир на весах собственного сердца. И ужаснулся, как он измельчал, захирел, одряхлел…И если человечество не сменит образ жизни, не уйдет от блуда и жестокости, то основа жизни уйдет в небытие.
«Все, что губит Планету, изобрел человек (пули, бомбы, ракеты – из людей проросли, а не из почвы земной…Хиросима – тоже рукотворна»,-  утверждает поэт).
Но:
Где такая найдется планета
С Божьей Тайной Живой Красоты?
И в то же время ее оковы, ее обручи смертельно давят, очень опасны. «Не обустроена Земля и ищет счастья вне Земли, пуская в Космос корабли».
Конечно, поэт не надеется перевернуть нравственное и правовое сознание человечества. Но мечтает хоть «подправить» его негативный образ. Веря при этом в ум и силу дитя Природы, в его божественное начало. И не столько ремонт домов, сколько ремонт умов нужен сейчас. И не это ли может стать главной национальной идеей не только России, но и всех государств.
Именно ради этой идеи поэт «кидает в бой свои стихи».
В Звенигородском монастыре Подмосковья хранится древняя икона Божьей Матери «Умягчение злых сердец». Вот бы всем правителям и всем злодеям пасть на колени перед Богородицей и помолиться о спасении России, об ослаблении гнета дурных привязанностей, жадности, себялюбия и других грехов…
 Тогда, глядишь, Господь бы и сделал на нас, грешных, отметку: «Для XXI века годны!».
И во все не случайно, задумываясь о человеческой сущности и о предназначении «царя Природы», поэт обратился к теме Веры, Истины, Христа. Он против помпезности во всем, в том числе и позолоты в храмах.
Не верю я, что по Христову Слову
Так золотятся храмы и попы.
Кстати, в древней, еще до Византийской поры, в русских церквях не было позолоты. Главное в Вере – постичь Истину Христа и следовать  его заветам. Хотя поэт понимает, что мысли эти не всем по душе и по вкусу придутся:
Гремуча ты, моих раздумий смесь,
Но как сравнить Христа и олигарха?
Тот – в рубище, а этот – в злате весь.
Прости меня, Вселенский Вседержитель.
…………………………………………….
Народу не украсы золотые
Церквей, а Вера в ИСТИНУ важна!
И его огорчает, что в ризах теперь ходят и попы – обладатели «Мерседесов» и «Хонд». Именно об этом он ведет непростой разговор с читателем в «Тяжелой беседе».
У поэта с таким служителем Богу не будет единства. И сыну он наказывает: «Ты в Бога верь!». Но делает сноску: не в того, что на иконах, а в Свет Горний, Вселенский мир – живую субстанцию Небес. Она глазам невидима, но «ощущается душой».
То есть в Единосущного, который не разрушал цивилизации, не морил голодом людей, не выжигал все живое, не обижал младенцев и стариков…
Все религии, скорбит поэт, под знаменами «С нами – Бог!» пускали в ход и мечи, и свинец, и бомбы, и огнеметы…Человечество за свою историю слишком часто «кровавило само себя» - «Смерть вознес до облаков человек-самоубийца».
Вот почему поэту «тяжелы прошлых лет вериги и кандалы сегодняшних времен». А еще томит его мысль о том, что не знает он, кто же понесет Божеский Жизненный Свет потомкам?
И ради ИСТИНЫ поэт готов поспорить даже с самым мудрым из мудрецов – Соломоном, сказавшим: «Золота все послушаются». Не все! Поэту А.Шитикову «на золото – плевать!». Ибо для него «золото» - земная трава, сияние небес, «пламени дыхание живое», шелест деревьев, «и доброта, и чистота сердец»…
В этом тоже есть «лучевое сиянье неразгаданной русской души». И не затмить его ни «бесам русофобам», ни другим «гражданам ночи».
Но до конца нас не осилят!
Об этом мне Господь сказал.
……………………………………….
«Печалься, сын мой человечий,
Но верь душой, держи в уме:
Святая Русь в борьбе спасется –
Глубинный дух ее могуч!».
Как могуч и дух самого поэта. Читая и перечитывая его книги, диву даешься, как вся эта неизмеримая боль, неохватная печаль могут поместиться в одной душе!

Страшна ты, моя Лира:
Зачем – в сиянье дня! –
Опять все боли мира
Вгрызаются в меня…
Знать, такой у нее объем, что смогла стать вместилищем вселенских скорбей и переживаний. Может, потому и держит в себе все это душа поэта, что он «молится свято Богу и Отчизне спокойным светом стихотворных строк»? Понимая, что Бог – это верхний этаж дома под названием «Жизнь», где и дышится, и думается, и работается иначе.
И впрямь, многие стихи А.Шитикова – как молитва, «освещены сиянием берез». И поэт верит:
От отчины дойдет и до Отчизны
Когда-нибудь поэзия моя!
Страдает поэт Алексей Шитиков («Ответ»). Потому что Родина все чаще одевает «черную шаль». «Уже не снимет» - более строго повторит поэт: «ежегодно по миллиону теряем». Не рублей, а людей! 
И все-таки он живет «С надеждою на Свет». Это стихотворение из двух частей, стоит особняком в новой книге А.Шитикова. Такую концентрацию мысли и чувств, такую свободу, раскрепощенность поэтического слова, такую динамику стихотворной вязи можно встретить только у самых маститых стихотворцев.
Но А.Шитиков никому не подражает. Он идет своей дорогой, сам пьет до дна чашу и боли, и восторга от «холмов в раскрасах», «чистоты в пространствах», «бездымных далей», «бездонных глубин неба».
Какой октябрь!
Запомнится навеки
Мне свет его –
Моей свободы свет…
На двух стихотворных страницах поэт словно заново проживает свою полувековую взрослую жизнь. И горд, что не стал «холопом… базарной суеты», а «растворился в красе земной и горней».
Поэт и сам растворился весь в сыновних чувствах в Отчизне, олицетворением которой стал Красный Холм, с высоты которого он обозревает и эту безбрежную даль, и жизнь предков, и свою жизнь:
А здесь – простор!
Здесь каждой мысли – воля!
Здесь чувств не прячет сердце в тайниках,
И счастлив я, что мне досталась доля
Дружить с землей и плавать в облаках,
И доноситься по лучистым стрелам
Мечты мгновенно до любой звезды!
Известный российский поэт Виктор Кочетков еще несколько лет тому назад заметил о творчестве А.Шитикова: «Поэт зрелой мысли и зрелой строки». Хотя сам А.Шитиков себя в «Сопряженье с космическим током» оценивает скромнее:
Сочинитель-то я никакой:
Строки внятно диктует мне кто-то,
Я вожу карандашик рукой –
Вот и вся моя в этом работа.

Малость лукавит, конечно, иронизирует над собой: самого-то поэта всегда «магнитно тянуло ввысь», и живет он «не с тоской, а с восторгом!». А этот «кто-то», диктующий строчки, - и жизнь, и отчая земля («Я ль ни курских кровей Соловей, Коль родился в краю соловьином?».
И ни буквы, ни звуки
В нервах строчек моих –
Это русские муки
Поколений былых…
В муках он родился. В муках мужал. В муках творит. А жизнь коротка: «будто дверь открыл я и закрыл». А «ясность ума и прозренье души» приходят слишком поздно. Поэт отдает себе отчет в том, что, став седым, все труднее «одолеть ту золотую высоту, которой с юности болел». А с другой стороны, не найти того доктора, который исцелил бы его душу «от звездной тяги»… А уж если… и придется подвести решающий итог, то -
Хотелось бы так мне окончить свой путь:
В покое с собою и миром смириться,
На солнышке где-то прилечь и уснуть –
И с вечностью слиться…

Что касается вечности, то с нею Алексею Федосеевичу сливаться еще рановато, пусть подольше поживет на бренной земле и еще не раз порадует нас неожиданной поэтической строкой....
Так что пожелаем поэту его же словами:
Пускай меня все далее и выше
Несет Земля на солнечном крыле!

Владимир КУЛАГИН,
журналист,
лауреат премий имени писателей
Валентина Овечкина и Константина Воробьева.