Деметриада роман

ДЕМЕТРИАДА»
               (Сага  о  Деметрах)               
           Вместо  предисловия.
От  русского  человека  часто  можно  услышать :  « Мой  прадедушка  был  цыган».
Это  ни  что  иное,  как  проявление  симпатий  на  бытовом  уровне.  В  большинстве   случаев,  такое  родство  более  чем  сомнительно (  говорится  это  в  шутку, чтобы  объяснить  тёмный  цвет  волос). Но  фраза  весьма   характерная.  Родства  с  цыганами – действительного  или  мнимого – в  России  не  стыдятся,  причём  началось  это  не  сегодня :  так  же  было  и тридцать  и  сто  лет  назад.
        Первое  поселение  цыган  в  Москве  относится  к  самому  началу  19 в.  Цыгане,  из  которых  состоял  хор,  созданный  по  распоряжению  графа  Орлова – Чесменского,  были  освобождены  от  крепостной  зависимости.  Большая  их часть,  незадолго  до  войны  1812г.  поселилась  в  Москве.  Именно  с  этого  времени  и  можно,  по-видимому, проследить  непрерывную историю  цыганского  населения  столицы.  Первоначально  цыгане  поселились  в  районе  современных  Большой  и  Малой   Грузинских  улиц,  Зоологической  улицы, улицы  Красина,  где  жили  компактной  группой  в  небольших  деревянных  домиках,  сначала  наёмных,  а  затем  и  в  собственных. Чуть  позже  в  Москве  поселилось  несколько  семей  цыган -  Кэлдераров,  прибывших  из  Австро – Венгрии.
           Принято  писать,  что  цыгане  восприняли  революцию  с  радостью.  Идеи  социализма  будто  бы  соответствовали общинному  укладу  табора,  и  «  происходящие   перемены  могли  пойти  цыганам  только  на  благо».  Лукавое  умолчание  состояло  в  том,  что в   цыганской  психологии  традиционно  заложено  почтение  к  богатству.  По  мнению  цыган,  богатство  даётся  человеку  богом -  и  это  очень  хорошо. Положение  усугублялось    началом  в  стране  политических  репрессий,  которые  не  обошли   цыган  стороной.  Традиционно  аполитичных  кочевников  стали  арестовывать  и  ссылать  по  таким  статьям,  как   контрреволюция,  вредительство,  шпионаж.  Первыми  пострадали   представители    наиболее  состоятельных  в  то  время  этнических  групп,  в  национальном  костюме  которых  были  внешние  признаки   богатства (  например,  Кэлдэрары).  Золотые  мониста,  крупные  серьги,  браслеты  и  пояса,  а  также  вплетённые  в  волосы  серебряные  монеты   были  внешним  раздражителем.  При  арестах  цыгане  пытались  объяснить,  что  их  «валюта» - это  уже  украшения,  что  монеты  просверлены,  и  это  затрудняет  дальнейшую  перепродажу.  Такие  объяснения  во  внимание  не  принимались.
         В  конце  20-х  начале  30-х  годов   в  Москве  и  Ленинграде  открывались  цыганские  школы,  действовал   педагогический  техникум,  возник  клуб  « Лолы  чергэн».  В  течении  нескольких  лет  выпускались  два  журнала   на  цыганском  языке : « Нэво  дром»  и  « Романы  зоря».  В  конце  30-х  годов   произошёл  перелом  в  издательской  политике -  выпуск  литературы  на  цыганском  языке  прекратился.  Что  касается   системы  образования,  то  от  24  января 1938 г.  было  принято  секретное   постановление  « О  ликвидации   национальных  школ   и  национальных  отделений  в  школах,  «как   вредных,  отгораживающих  детей  от  советской  жизни».
        В  предвоенные  и  послевоенные  годы  цыгане  проявили  колоссальную  выживаемость.  Таборы  разъезжали  повсюду – гонимые  милицией,  притесняемые  местными  властями.  Нередко  они    терпели  голод  и  холод – нелегко  прокормиться  там,  где  собственность  обобществлена,  а  население  обеднело.  Парадоксом  советской  экономики  было  то,  что  всё,  что  касалось  выпускаемой  военной  техники,  было  на  уровне  мировых  стандартов,  а  обеспечить  население  обыкновенным  ширпотребом,  страна  не  могла.  В  результате  цыганские  промыслы (  которые  должны  были  бы  заглохнуть  в  индустриальной  стране)  существовали  вплоть  до  70-х  годов.  Цыган – кузнец  в  каждой  деревне  находил  себе  работу.  Спросом  пользовались  котлы,  корзины, корыта,  тяпки,  лопаты,  которые  могла  в  походных  условиях  изготовить  цыганская   семья.
         Во  время  Великой  Отечественной  войны   цыганская  диаспора   Москвы  понесла  большой  урон;  многие  мужчины  были  призваны  в  армию  и  погибли.
Когда  в  конце  50-х   годов   началось  масштабное  строительство, и  город  стал  наступать  на  окраины,  цыганские  бараки  пошли  на  слом. Их  обитатели  получили  квартиры  в  разных  районах,  что  имело  далеко  идущие  последствия: распад   общины  на  отдельные  семьи  подорвал  прежнюю  иерархию  отношений,  цыгане  стали  реже  встречаться,  ослабло  значение  цыганского  языка  у  молодёжи.  Фактически   главным  местом   общения  стали  цыганские  свадьбы,  праздники  и  поминки. После  смерти   Сталина   начала  складываться уникальная  ситуация,  которая  в  исторически  короткий  срок  вывела  большинство  цыган   СССР  из  нищеты   в  более   или  менее  обеспеченный  слой  населения.  Стоило   режиму  ослабнуть,  как  торговля  стала  очень  выгодным  занятием. Постоянно  существовал  дифицит -  на  магазинных  полках  не  было  то  одного,  то  другого.  Чтобы   воспользоваться  возможностью  заработать,  нужны  были  две  черты :  экономическая  смелость  и  мобильность.  Цыгане  обладали  и  тем  и  другим.                Следует  подчеркнуть,   что  годы  строительства  социализма   ознаменовались  не  только  негативными  явлениями.   Состоялся  переход  к  оседлому  образу  жизни; 
Всё  большее  число  детей  получало  систематическое  образование.  С  одной  стороны,  это  было  продолжением  процесса,  который  начался  ещё  до  революции. 
С  другой – частью  общемировой  тенденции.  Важно  не  упускать  из  виду,  что  за  все  положительные  изменения  в  быту  цыганам  следует  благодарить,  прежде  всего,  двадцатый  век  с  его  техническими  достижениями  и  общим  ростом  благосостояния.
                Доктор  исторических  наук  Деметер  Н.Г.

                Уважаемый   Читатель!
Прежде,  чем  Вы  станете  читать  мой  «шедевр»,  хочу  предложить   Вашему  вниманию  первую  и,  на  мой  взгляд, весьма  серьёзную  критику.  Я  дал  прочитать  рукопись  с  дарственной  надписью,   моему  близкому  родственнику  и  уважаемому  человеку,  в  прошлом,  Главному  редактору  одного  довольно  солидного  издательства. Его  реакция  настолько  взволновала  и  запомнилась,  что  я  решился  зарифмовать  его  замечания  и  в  таком  виде  познакомить с  ними   уважаемого  читателя,  дабы   уберечь  от  пустой  траты  драгоценного  времени,  которое,  как  известно,  дороже  денег.  Пожалуйста,  прочтите  несколько  этих  строчек  и  решите : « Читать,   иль  не  читать  дальше?»,  вот  в  чём  вопрос.
                С  уважением, Автор.                Георгию  Михайлову !
      Люблю  тебя,  не  только  потому,
            Что  кровные  нас  связывают  узы
           Ты  научил  меня   безропотно  служить                               
                Цыганской  нашей  горделивой   Музе ! 
               
                П.  Деметр
                Ответ                Г.Г :  Спасибо,  милый,  так  тебе  скажу:
         Признание  твоё  мне  было  лестно!
        Но  слушать   повесть  два  часа  твою
        Мне  было,  в  общем-то,  совсем  не  интересно.
         
Язык  хорош! Но  фабула   дрянна!
Цыганские   «Ромэо  и  Джульета» ?
Не  зацепила ,  не  взяла  она,
Не  взволновала    старого  поэта!
   
Цыгане   мастерят   котлы?
О,  Боже!  Что  за  « бытовщина!»
Об  этом  стоит  ли  писать?
Достойна  ли  пера   картина?
    
Да,  Русская  природа  хороша!
Но  надо  ль    скурпулёзно,  не  спеша
Рассказывать,  как  падал   снег,                Ложась на  плечи,  голову  и  спину,
Как  будто,   кто-то   распорол  по   швам                Цыганскую   пуховую    перину?
    
Признаний  лепет,  и  объятий  сладость,
Пожатье  рук  и  первый   поцелуй  весной?
Оставь  в  покое  эту  гадость!                Ты   этим   не  доставишь   радость.
Всё  это  пошло!  Всё  это- «отстой!»                Всё  это – прощлый  век!  Всё  это-  звук  пустой!               
                Любовь  и  Смерть -  старо,  как  Мир!-
Начинка  сладенького  кекса!
Сегодня  будет  тот  Кумир,
Кто  в  тексте  даст   побольше  Секса!
    
Поверь  мне  на  слово,                Встречал  я  на  пути  шипы  и  розы
Пиши  стишки,  строку   лови
И  не  касайся  больше  прозы.
А  вот   совет  от  всей  души -
Коль  сможешь,  больше  не  пиши!
            
                г. Евпатория 2009г.

   
               

                На  границе.

Было  раннее  утро,  но  солнце  уже  пекло,  как  в  полдень.  Впереди  был  ещё  один  изнурительный  день  уходящего века.  Новый-  20 век!  Что  принесёт  он  с  собой.  Что  даст  он  людям? Как  изменится  их  жизнь? И  люди  надеялись! И  они  ждали  этот  Новый  век.  Они  готовились  встретить  его так,  чтобы  Он -  этот  Новый  Век,   дружелюбно  и  радостно  принял  их  в  своё   не  предсказуемое и  загадочное Царство.
          Вот  и  кончились  бескрайние  поля,  где   Мадьярские  крестьянки в   ярких  нарядах,  так  похожих  на  цыганские  «Гхомане  цаля»,  приветливо  махали  им  вслед  цветными  косынками, щедро   одаривали  их красными  помидорами,  ноздрястыми  сладкими  огурцами.  В  кибитку,   прямо  с  бахчи,   летели полосатые   великаны -  арбузы  и душистые,  сладкие,  как  мёд  красавицы -  дыни…
Впереди  бескрайняя  заснеженная  Россия  со  своими  медведями,  бродящими по  улицам   средь  бела  дня…
     У  пограничного  шлагбаума   скопилось  много  народу.  Коляски,  телеги,  пеший  люд   тянулись  друг  за  другом  неровными  рядами.  Жара  стояла  невыносимая,  и  очень   сильно  хотелось  пить.   Ишван  снял  с  ремня  фляжку  с  водой,  покрутил  ею  перед  носом  у  братьев   и  спокойно  водрузил  её  обратно  на  ремень.
«Хан  о  мащё,  ай  чи  камена  те  пен!»(  по  маленькому  кусочку  рыбы,  и  не  будете  хотеть  пить),-  сказал  он  своим   младшим  братьям.  Впереди  их  кибитки  было  ещё  повозок  двадцать,  а  то  и  больше. -« Жя,  тцо  ле  грастес  анде  вущалин  ле  каштеско,  ай  ме  ащав  те  тэрдював  катце.»-( Иди  отведи  коня  в  тень  от  дерева,  а  я  останусь  здесь),-   попросил  Ишван  среднего  брата  Ёно,  и  они  вместе  с  Мигаем,  с  младшим,  поехали  в  укрытие. Очередь  никак  не убавлялась.- «Ишван,  айди  те  хас!»- (Ишван,  иди  поешь),- крикнул  из  повозки  Мигай.  Ишван  предусмотрительно  запомнил  соседей  по  очереди  и  сзади,  и  спереди, и  побрёл  к кибитке.  Привычно  расположившись  в  тени  кибитки,  они  ели сладкие  помидоры  и  огурцы,  заедая  душистым  ржаным  хлебом,  бережно  завёрнутым  Мигаем  в  чистый  красный  платок.- «Аваса  анде  Русия,  ся  хаса  о  масс  ле  балеско!  Ви  кирадо,  ви  пеко!»- ( придём  в  Россию,  там  будем  есть  свинину! Варёную, жареную…),-  смоковал   Ишваан,  передавая  братьям  фляжку  с  водой.-  «  Ай  кираваса  паприкаш!»- (и  наварим  паприкаш),-  улыбнулся,  показав  ряд  белоснежных  зубов,  среди  которых  красовался  один  золотой,  Мигай.
        Огромного  роста   жандарм,   с  выгоревшими  на  солнце  бровями  и  ресницами,  вытирая  пот  с  лица  огромным  носовым  платком,  кричал  и  размахивал  руками : « Ещё  раз  спрашиваю : « Как  твоя  фамилия?»  Ишван  и ребята  боязливо  смотрели   друг  на  друга,  кивали  головами,  не  понимая,  что  от  них  хотят.  –   «У  нас  в  России  каждый  человек  обязан  иметь  имя  и  фамилию»,-  долдонил  жандарм,  страшно  выпучив  свои,  когда-то,  видимо,  голубые  глаза. – « Со  камел  во,  Ишван?» ( чего  он  хочет,  Ишван?),-  спросил  Мигай, который,  как  и  остальные  не  понял   ни  одного  русского  слова. – « Ага,  он  назвал  тебя  Ишван! Так,  значит  имя  у  нас  всё-таки  есть!  Запишем : «Ишван!»,-  записывал  жандарм,  вытирая  пот  со  лба. – « Аме  жяс  анда  гавогхо,  кай  бущёл  «Чеметер»-(  мы  идем  из  села  «Чеметер»),- в  тон  жандарму  крикнул  Ишван. – «Понял,  понял.  Фамилия  твоя  Чеметер!   Так  и  запишем : Ишван  Чеметер!»      Так  в  России,  претерпев  в  дальнейшем  маленькое  изменение,  так  как  из  всех  букв  русского  алфавита  Ишван,  почему-то,  скорее  всего  научился  писать  букву  «Д»,  появилась,   известная  теперь  во  всём  цыганском,  да  и  не  только  цыганском  мире   цыганская   фамилия   Деметер. 
               
               
                Параскева.

Природа  щедро  наградила  Ишвана  талантами,  и  поэтому  он  очень  быстро выучился  говорить  по-русски, петь  русские  и украинские  песни, и  даже,  играть  в  шахматы. Да  и  внешностью  Бог  его  не  обидел : чуть  выше  среднего  рост,  что  для  мелкоростных  цыган,  не  так  уж  и  плохо.  Большие  чёрные  глаза  ярко  блестели  на  не  смуглом  матовом  лице, прекрасно  оттеняемом  чёрными  кудрями.  Очень  ему  шла  густая  чёрная  борода и лихо  закрученные  усы! Одевался  Ишван  всегда со  вкусом : чёрные  лаковые  сапоги, которые  собирались  на  голенище  в  нарядную  «гармошку»,  брюки-галифе, увенчанные  золотым  пояском(  сумнакуни  куштик),  косоворотка,  а  сверху  бархатный  жилет,  из  кармана  которого  выглядывали, сверкая   на  золотой   цепочке,  золотые  карманные  часы.  Его  Венгерское  имя – Ишван  не  очень-то  просто  было  выговаривать  русским  соседям, и  его  стали  называть  созвучным – Степан. – «А  что?  Степан  Петрович  Деметер! – Совсем  неплохо  звучит!»,  подумал,  улыбаясь  в  усы  Ишван, и стал  подписываться  этим  именем  на  деловых  бумагах  и  рабочих   договорах. С  не скрываемым  интересом  слушал  Ишван  рассказы  о  том,  что  есть  в  России  сказочный  город  Петербург,  где  Золотые  Кони  стоят  прямо  на  мосту, и  их  можно  потрогать  руками,  а  в  Москве – четыре  Красавца -  Скакуна  смотрят  прямо  на  тебя   с  крыши  огромного  дома,  называемого  смешным  словом «тиянтр». – «Трубул  те  традав  анде  Москва!»- ( Да,  надо  ехать  в  Москву),- решил  Ишван,  и  не  спеша,  от  города  к  городу,  останавливаясь  в  приглянувшемся  ему  месте,  работал  там,  выполнял  заказы  по  лужению  на   крупных  заводах,  фабриках  и  молочных  фермах,  продвигаясь   всё  ближе  и  ближе  к  Москве. Мастер  он  золотой,  и  дело  пошло  на  лад.  За  пару лет,  он  заработал  приличное  состояние,  так  как  брал  за  свою    « золотую»   работу  только  золотыми  червонцами,  которые  цыгане  называют  «галби».- «Сы  ту  галби -  сан  Мануш!  Шай  те  кинес  тукэ грастес,  шай  те  кэрэс  тукэ  кхэр,  шай  те  ансурис  ту,  Бре»-(  есть  у  тебя  галби – ты  Человек! Можешь  купить  коня,  можешь  построить  дом,  можешь  жениться,  наконец!),- говаривал  ему  Отец.- «Ай  со,  амборим  ви  ансурив  ма!  Эта  о  Ёно,  тай  о  Мигай  традетар  андел  тхэма,  ансурисайле,  акана  аба  прастен  ленде   щавогхэ  - ле   «Ёнещи»!  Ай   ка    май  цыгно,  ка  Мигай,  авена « Мигаещи»-( А  что? Может  и  женюсь!  Вон  Ёно и  Мигай   уехали  за  границу,  женились,  и  уже  бегают  детишки- «Ёнещи»,  а  у  младшего,  у  Мигая  будут  «Мигаещи»).   Частенько  встречался  Ишван  с  местными  цыганами, привечал  их,   щедро  угощал,  и  очень  скоро  цыгане  прозвали  Степана  Петровича – «Ишван  Барвало»,  что  в  переводе  на  русский  означало:  «Ишван  богатый».
Язык  российских  цыган  сильно  отличался  от  его  родного  «Кэлдэрарского». Конечно,  Ишван  мог  понять,  что  ему  говорят,  но  его  раздражало  присутствие  в  их  языке  очень  большого  количества   Русских  слов.  Другое  дело – Ловаря  или  Сэрвы.  С  ними  понимать  друг  друга   было  гораздо  проще. 
        Из  Белгорода  Ишван  решил  заехать  в  небольшой  городишко  Старый  Оскол,  где  по  рассказам,  проживало  много  цыган – сэрвов.  Ему  захотелось  пообщаться,  поговорить  на  приятном  ему  языке,  да  и, как   говорится,  на  людей  посмотреть, 
да  и себя   показать. Базар  уже  закрывался,  когда  появился  Ишван. Народу  было немного, и  наш  Степан  сразу  увидел  сидящего  на  роскошном  лошадином  седле,  как  на  троне,  красивого  пожилого  цыгана  с  бородой,  как  у  генерала  Скобелева.  Рядом  лежали  аккуратно  сложенные  сёдла,  сбруи,  вожжи и  всякая  всячина,  которая  может  понадобиться  в  дороге  конному  путешественнику.   
- «Те  авес  бахтало,  Како!»-( Счастья  тебе,  Дядя!),-  сказал  Ишван,  снял  шляпу  и  поклонился.  –« Бахт  Тукэ!»- ( и  Тебе  счастья,  сынок!),-  прикоснулся  к  шляпе  и  цыган.                -«Тев  слян,Чаро,  тев  ладэх?»-( откуда  и  куда  путь  держишь,  парень?)
- «  Ме  сым  о  Ишван  андал  Кэлдэраря,  ай  ле  гаже  акхарэн  ма Степан Петрович  Деметер»-  ( Меня  зовут  Ишван  из  Кэлдэрарий, а русские  зовут - Степан  Петрович  Деметер),- улыбнулся  Ишван.
- «Шундом,  шундом!  Ишван  «Барвало!»- (  Слышал,  слышал!  Богатый  Ишван!)
- « Пхираса  кэрэн  пехкэ  Эл  Гхом» - ( Шутят  люди),  смутился  Ишван, -  «Ай,  традав   ме  анде  Москва,  те  кинав  мангэ  касаво  Кхэр,  те  авел  ма,  кай  те  кэрав  э  гханомаски  бути» - (  А  еду  я  в Москву, хочу  купить  дом,  чтобы  с  мастерской!  Чтобы  можно  было  работать,  лудить!  Выполнять  большие  заказы!),- мечтательно  глядя  на  уходящее  за  тучку  и  уже  совсем  нежаркое  солнце,  улыбнулся  Ишван. Во  время  его  «монолога»  неслышно подошла  девушка  и стала  у  него  за  спиной. -  « Ай   амэ,  дикхэс,  «тинас – битнас»,  Сар  пхэнэн  гажёрэ, « купи-  продай»-(  а  мы,  видишь – «Купи-  прдай»),- тоже  засмеялся  цыган.
- « Дадо!  Трубуни  тэ  ладах  цэрэ!» -(  Отец,  пора  собираться  домой),- сказала  девушка,  и  Ишван  обернулся  на  голос. Конечно,  за  таким   видным  парнем увивались  девчата!  И  Цыганки, и Мадьярки,  и Русские  красавицы,  и  он  не  раз  привечал  девчат, но  такое  с  ним  случилось  впервые!- Перед  ним  стояла  высокая,  стройная   девушка  с  огромными,  круглыми,  как  два  больших  галбэно  чёрными  глазами. Бледное,  будто  вылепленное  из  мрамора  искусным  скульптором,   задумавшим   воссоздать  лик  Греческой  Богини  лицо.   Довольно  крупный,  изящно  очерченный  нос,  являлся  прямым  продолжением  высокого  лба,  обрамлением  которому  служили  гладкие  чёрные  волосы,  заплетённые  в  тугие  косы.   Косы   мягко спадали  на  худенькие  плечи,  скрывающиеся  под  нарядным  цыганским   платком. Ишван  не  мог  отвести  глаз.
-  «  Ай  мэ  сом  андал  Сэрвы,  а   гаджерэ   кхарна  Никита Иванович  Гусаков.  Кадая  Чари -  мури  Чари!  Цинони  Параскева!  Э  Пашуня!  Ай   гадже  кхарна  - Прасковья  Никитична – (  А  я  из  рода  Гусаковых,  а  Русские  зовут  Никитой  Ивновичем,  Эта  девочка  - моя  дочурка!  Маленькая  Параскева!  Пашуня,  а  Русские  называют-
Прасковья  Никитична!)- «  Нэ  со,  чаро?  Авэн    чаицо  выпах?- (  ну,  что, зайдёшь   на  стакан  чая),- улыбнулся  в  усы  Никита.                Они  шли  по  ещё   мокрой  после  вчерашнего  дождя  брусчатой  мостовой. Проходя  мимо  красивой  церквушки,  Никита Иванович  остановился,  снял  шляпу  и  трижды  перекрестился.  Молодёжь  последовала  его  примеру. – «  Кадя  кхангери  дичёл  андай   муры  феньштра» - (  эта   церквушка  видна  из  моего  окна),-  продолжал  начатый  разговор  Цыган,- « Э,  дорогой,  надо  жить  рядом  с  базаром – там  вся  работа,  там  все  новости,    в  общем,  там   вся  наша  жизнь!                В  доме  вкусно  пахло  пирогами.  Дородная,  со  следами  былой  красоты  хозяйка  приветливо  улыбаясь,  пригласила  в  горницу.- «  Сарэ  Чарэ  уладле  до  Москва  тэ  затерэн  -  Романо  рэндо!  Те  тинес,  те  битинес,  Сар  пхэнэн  Сэрвы: « Гоно- Стадя!».  Акэ  цэрэ  джювли  мури – Клавдия,  тай  мури  май  пхури  Чей  э  Дуня»- ( Все  мои  сыновья  уехали  в  Москву  на  заработки – « купи- продай»-  дело  цыганское!  А дома  остались:  жена  вот    моя,  Клавдия,  да  Дуняша -  дочка  старшая»,-  рассказывал  Никита,  снимая  в  сенях  сапоги  и  шляпу,- « Нэ,  Чяря,  кадава  Ром -  Кэлдэрари,    Ишван  «Барвало»! – (  Ну,  девчонки,  а  это  Кэлдэрари  Ишван «богатый».
- «  Те  авен  бахтале!»-(  счастья  Вам),- наприч   смутившись,  приветствовал  женщин  Ишван.  От  самовара  шёл  пар  и  вкусно  пахло,  как  от  костра,  дымком.
Дуняша  и  Прасковья  привычно,  без  суеты  быстро  накрыли  на  стол.
- «  Нэ  со,  Чаро,  выпаха?»-( Ну  что,  парень,  выпьем?),- поднял  свою  рюмку  водки  хозяин.- «Наис  тукэ,  фери  мангэ  найзуралес  драго,  те  пяв    гхытия»- (  спасибо,  но  мне   не  очень нравится  пить  русскую  водку),-  краснея,  пробормотал  Ишван.
- «Джином, джином!   Тумарэ  рома  пэн  бэра!  А  мэ  тути  пхэнава  : « Шудри   мортхали -  первое  дело,  брат!» - (  знаю,  ваши  цыгане  всё  по  пиву  ударяют,  а  я  тебе  скажу,  холодненькая  водочка -  первое  дело!) Они  чокнулись,  и  Ишван  «пригубил»  из  своей  рюмки. – «  На  Чаро,  на  каи!  Мэ  выпилём  сари,  а  ту- пашори!  Не  уважаешь  ту  манн,  пхрала!» -( Не!  Так  не  пойдёт!  Я  по  всей,  а  ты – половинку?  Не  уважаешь  ты  меня,  брат!),- раскатисто  рассмеялся  Никита.  Когда  налили  по-второй, Ишван,  учитывая  приобретённый  опыт,  выпил  рюмку  до  дна.
- « Э!  И  опалэ  на  каи!  И  опалэ  ту  манн  не  уважаешь!»- ( и  опять  не  уважаешь),-  ещё  громче  рассмеялся  немного  захмелевший  хозяин),- «  Кала  бэшэс  пхурэнца, трубуни  тэ   дикхэ,  сар    онэ  пэн!   Дикхэс,  мэ  выпилём  пашори,  а  ту  -  пэх  сари!  Захалэ  амэ,   Сэрвы,  сынок,  не  угадаешь!»- ( когда   сидишь  за  столом  со  стариками,  замечай,  как  пьют  они!  Видишь,  я  выпил  половинку,  а  ты -  по  всей!  Нам  Сэрвам,  сынок,  не  угодишь!)  -  продолжал  розыгрыш  Никита  Иванович,  и  всем  было  весело. Сняв  со  стены  красивую  «Краснощёковскую»  гитару,  Никита  Иванович  передал  её  Прасковье  и она  заиграла  «Полечку»,  а  затем  вместе  с  Дуняшей  они  запели : «  Дремлют  плакучие  ивы,  низко  склонясь  над  прудом». Ишван  никогда  не  слышал  таких  песен,  или,  как  они  их  называли, « романсов»,  и  ему  тоже  захотелось  петь.  Он  попросил  гитару,  и  звонким  баритоном  запел: « Дывлюсь  я  на  нэбо,  тай  думку  гадаю». Слушали  и  смотрели на  него  с  удовольствием  все  без  исключения.
Прощаясь,  Никита  Иванович,  наказал  девчонкам  проводить  гостя  до  Большака.
Тропинка  от  крыльца  была  узенькой,  и  Дуняша  шла,  чуть  впереди.
Ишван  заговорил  негромко  и  торопливо : «  Кинава  кхэр  анде  Москва,  ай  авав пала  Туте! Ажюкэрэса  манн?»-( Куплю  дом в Москве  и  приеду  за  тобой!  Будешь  ждать?),-  на  одном  дыхании  выпалил  он.
-«  Прастал  пани,  ай  на  рисёла,     - ( Бежит   река,  бежит    не  споро,
    О  тэрнимо  муро  хасёла!»,    -          А  молодость  проходит   скоро) ,-                лукаво  улыбаясь,  пропела  припев  известной  песенки   красавица  Прасковья.                – « На  дара!  Ме  сыго!  Мэ  тут  камам!»(  не  бойся!  Я очень  скоро.  Я  тебя  люблю!),- по  Сэрвицки   крикнул  Ишван,  перепугав  сонного   извозчика.      
               
                Москва.
    Наверное,  каждый,  кто  давно  живёт  в  Москве   или  приезжал  в  неё   хотя бы  раз  в  жизни, побывал  на  Воробьёвых  горах – там,  где  с  обзорной площадки  открывается  широкий,  раздольный  вид  на  нашу  Столицу. И,   пожалуй,  не  найдётся  человека,  который  бы  остался  равнодушным,  увидев  Москву  во  всей  её  беспредельной  красоте – Москву  20  века! Кремль  с  его  золотыми  куполами,  московские  монастыри,  несущие  на  себе   отзвуки  минувших  эпох,  старые  городские  границы.  Немного  воображения,  и   на  месте  спортивного  комплекса  можно  представить  речную  пойму  с  заливными  лугами,   деревенскими  огородами,  и  кучами  городского  мусора.   Перед  мысленным  взором  возникает  и  сама  Москва- река -  обмелевшая,  без  гранитных  набережных,  с  песчаной  каймой  травянистых  берегов, лениво  несущая  на  своей  поверхности  плоскодонные  баржи  со  штабелями  дров…                В  начале  19 в.  Большие  изменения  в  архитектуре  Москвы               
были  внесены  при  застройке    города  после  пожара  1812 г.  Во второй половине 19в.   В Москве  начинает  усиленно  развиваться  промышленный  капитализм.  Возникли  многочисленные   крупные  и  мелкие  промышленные   предприятия,  очень часто  проникающие  в  самую  гущу  жилых  кварталов.  Даже  в  самом   центре  города   появились   мастерские  и  заводы,  отравляя  воздух  дымом  и  копотью.  Москва  того  времени  поражала  резкими  контрастами.  Наряду  с  отдельными  роскошными  зданиями  архитекторов  Джилярди, Григорьева,  Бове   существовали   целые  кварталы  мелких  одноэтажных  домов.  Так  был  застроен,  например.  Охотный  ряд – один  из  центральных  проспектов. Застройка  московских  улиц  начала  века  отображает  в  себе  пестроту   вкусов  разбогатевших   московских купцов  и  промышленников .
             Очень  трудно  было  разобраться  в  пестроте  архитектурных   стилей  Москвы, но  ещё  труднее   Ишвану  было  понять,  что  происходит   вокруг.   Как  можно  было   понять  все  эти  противоречия,  разногласия  со  всеми  драматическими  коллизиями:  с  одной  стороны  Царское  Правительство,  Государственная  Дума,  столыпинские  реформы  и  Распутин,  а  с другой – Плеханов,  Троцкий,  Ленин  и   революционная  лихорадка.  Было  смутно  и  тревожно!   Однако,   грядущее   столетие  подарило  многострадальному  Русскому  народу  и  необычайный  взлёт!  Взлёт   литературы,  науки  культуры  и  искусства:  Уже   ставшие   к  тому  времени   живыми   классиками  Л.Н.  Толстой, А.Н. Островский, Ф.М.  Достоевский  и   молодые   А.П.  Чехов,  и  А.М. Горький,                «МХАТ»   со  Станиславским  и  Немировичем,                П.А. Стрепетова,  М.Н.  Ермолова, Г.Н.  Федотова -  на  ТЕАТРЕ,                УЧЁНЫЕ  с  мировым  именем  -  Н.М.  Сеченов, . П.Н.  Лебедев,  В.И.  Даль,   ХУДОЖНИКИ   – И.Я.  Репин,  В.Г.  Перов,  В.А.  Серов,  В.И.  Суриков,  И.И.  Левитан,                КОМПОЗИТОРЫ  – П.И.  Чайковский,  М.И. Глинка,  и  А.Г.  Рубинштейн.                ПЕВИЦЫ   -   Анастасия  Вяльцева  и  Варя  Панина.                БАЛЕРИНА   -    Анна  Павлова  и  Дягилев,  со  своими  незабываемыми  «Сезонами».                В  ОПЕРЕ     -   Л. В.  Собинов   и,  наконец,  Фёдор  Иванович  Шаляпин!
           Вот  каким  оказалось  Оно -  это   непредсказуемое,  загадочное  Царствие Нового  Века,  в  которое  так  стремился  наш  Ишван -  Степан  Петрович  Деметер!  Москва -  прекрасная и  загадочная,  Москва!   Она  довольно  радушно   приняла  в  своё  лоно  этого   неграмотного,  но  очень  высоко   устремлённого  цыгана, и  Ишван   получил   желанный  статус  Москвича. 
               
                Новый   дом.               
                Ишван  приглядел  очень  симпатичный  двухэтажный  дом  на   Грузинах.  Пристроенную   веранду  пришлось  утеплить,  и  получилась  светлая  и  просторная  мастерская  с  отдельным  выходом  во  двор. На  первом  этажэ  он  устроил  кабинет  для  Параскевы,  стены  которого  быи  обиты  китайским  розовым  шёлком  В  правом   верхнем  углу  висела  большая,  в  серебряном  окладе, и  таинственно   освещаемая  мерцающим   огоьком   лампады,  икона   Николая  Угодника.  Окна  были  завешаны  белоснежными    французскими  шторами,  а  по  среди  комнаты   стоял  ломберный   столик  зелёного  сукна  в  резной   деревянной  оправе  тёмно-вишнёвого   цвета.  Свечи  и  канделябры  были  расставлены  так, чтобы  кабинет  не  был  ярко  освещён,  создавая  атмосферу   таинственного  полумрака.- « Мук  те  драбарэл  катце,  ай  те  авел  лакэ  шукар» - (  пусть   здесь  гадает  и  ей  будет  красиво),-  мечтал  Ишван. Приоткрыв  массивные   белые  двери  с  золочёными  ручками,  можно  было  войти  в  просторную  залу,  украшеним  которой,  был,  безусловно,  сверкающий  паркет,  искусно  выложенный  затейливыми  узорами. Но  особенной  гордостью  Ишвана   было  старинное,  чёрного  дерева  пианино  с  резными  подсвечниками  и  пюпитром  для  нот.- «  Мук  те  жянен,  со  сам  аме,  ле  Кэлдэраря!»-( пусть  знают  наших – Кэлдэраров),-  усмехался  Ишван,  любуясь  инструментом.  На  втором  этажэ  было четыре   спальни,  и  Ишван  сетовал,  что  маловато    комнат : «  Трубул  те  авен  ма  бут  глати,  эфта,  охто,  ай  амборим  ви  деш…(  у  меня  должно  быть  много  детей!  Семеро,  нет  восемь,  а,  может  и десять…), рассуждал  будущий  папаша,  выходя  во  двор,  где  уже  был  разбит  небольшой  палисадник.   – « Пхурёла   мугхы  гхомни,  ай   лела  те   дукхал  ла  о  шэро  андо  гажикано  кхэр,  ай  аме  миласа  лас  те  пяс  чаё   катцэ   аври,  ай  те  дикхас  пел    кадала  шукар  лулудя»- (  когда   постареет  моя  Параскева,   и начнёт   жаловаться   что   потолок  давит  ей   на  голову,  мы  станем  летом  пить   чай  прямо  здесь  во  дворе,  и  эти  красивые  цветы   будут  нам  завидовать!). Ишван  обошёл   дом,  и  решил,  что  на  стене  со  стороны  улицы  на  уровне  второго  этажа ,  чтобы  было  видно  издали,  он  повесит  большой  портрет  Прасковьи с  надписью : «Здесь  проживает  гадалка – хиромантка   Параскева!».
                Паша  была  в  восторге  от  всей  этой  красоты!   Она  часами  могла   сидеть   в  своём  кабинете,  пока  Ишван  стучал  железяками  в  мастерской.
- «  Зумавава   пэскэ,  сар  бари  рани,  андо   кацаво   шукар  Цэр!  Ай   амарэ  ромня  ходинэна   саро   дэвэс,  тэ  дорэсэн  котор   манро»- ( Буду  себе  гадать,  как  барыня,  в  таком  красивом  доме!  А  наши  цыганки  ходят   и  в  дождь,  и  в  снег,  чтобы  заработать  на  кусок  хлеба),-  потягиваясь  в  кресле,  улыбалась  своим  мыслям  Прасковья.  Надев  новые  красные  сапожки,  она  кружилась  на  паркете,  подражая  знатным  барыням,  а  потом  не  выдержав,  пускалась    плясать  по-цыгански.  Одним  пальчиком  стучала  она  по  клавишам  дорогого  пианино,  пытаясь  подобрать  мотив  своей  «полечки»,  и  Ишван  целовал  её  «  мизинчики».  Очень  скоро  Паша  научилась  у  Ишвана  готовить  его  любимый  «паприкаш»,  «  сарми»,  « шах  тхулярдо»  и  даже  печь  «савияко». Она  была  счастлива!  Вечерами  потрескивал  самовар,  приглашая  на  чай  в  палисаднике. Ишван, вдруг  так  расхохотался,  что  ему  пришлось,  чтобы  не  расплескать  чай,  поставить  свой  хрустальный  стакан  на  стол : «  Сэрав,  Сар  тё  Дад,  кана  аба  матиля,  мукляпе  те  кхэлел  опрал  пай   скафеди,  ай  вущиля  ле  пунгхэса   андо  тияри,  кай  сас  ле  пехтя!»- ( я,  вдруг,  вспомнил,  как  твой  отец,  когда  уже  прилично  принял,  пустился  плясать  на  столе,  и  попал  ногой  прямо  в  тарелку  со  студнем).                Паша  тоже  смеялась  до  слёз : «Касаво  абяв,  Сар  сас  аменде,  чи  май  дичиля  анде  люмя!»- (  да,  такой   свадьбы,  как  у  нас,  свет  ещё  не  видел),- сказала  Паша, пытаясь  чётко  произнести   все  слова  на  Котлярском  языке.  – «  Мангэ  мязол,  кэ  манас  андо  форо  чи  ек  Гхом,  кон  чи  авеля  атунчи  по  абяв» - (  кажется,  что  не  осталось  в  глроде  ни  одного  цыгана,  который  не  был  у  нас  на  свадьбе),- подхватил  Ишван, - «  Ай  савогхэ  хале,  пиле!  Ай, соде  гиля  гилабаде! Соде  сыкаде  кхэлимос!  Ай  пурме   ащяде  аме…   ек  жине?»- ( И  все  ели,  пили! А  сколько  пели! А  как  плясали!  А  потом…  оставили  нас  с  тобой  наедине?),-  и  Ишван  обнял   жёнушку   за  плечики.  Паша  опустила  глаза, но  даже  сквозь  вечернюю  тень   было  видно,  как  лицо  её  покрылось    румянцем. Она   вспомнила,  как  очутилась  с  Ишваном  наедине  в  большой  спальне и одетая,  а  вернее  сказать,  уже  раздетая,  в одной  белоснежной  ночной  сорочке,  стояла, уткнувшись  носом  в  стенку  и  дрожала,  как  дрожит  осина  на  холодном  ветру. Ишван  тихо  подошёл,  поцеловал  её  глаза,  губы,  взял  на  руки  и  бережно  опустил  на  постель.  Помнилось  только,  что  нестерпимая,  жгучая  боль  пронзила  всё  её  тело,  и  она  лишилась  чувств. Ишван  дико  перепугался.  Больше  того,  он  боялся,  что  Паша  возненавидит  его  и  никогда  уж  больше  не  подпустит  к  себе,  но  ничего  такого  не  произошло.  Очень  скоро  Прасковья  забыла  о  своём  обмороке  и  стала  потихонечку  отвечать  на  ласки  мужа.  Цыганская  кровь  заговорила!  Её  ласки  с  каждым  днём  становились  всё  жарче,  и  скоро  их  любовные  утехи  стали  похоже  на  чудесную  сказку,  счастливый  конец  которой  наступал   лишь   ранним  утром.
          Проснувшись,  Паша  почувствовала  недомогание  и  пожаловалась  мужу : «Трубул  те  жяс  анде  больница,  кэ  варисо  дукхалма  андо  ди»-(  Надо  сходить  к  доктору,  а  то  у  меня  какя-то  боль  в  животе).
Доктор  назвал  срок  беременности – три  месяца.  Молодые  люди  были  счастливы!
Ишван  пришёл  под  вечер  с  коробками,  в  которых  была  всевозможная  детская  одежда  и  целая  груда  игрушек. Паша  разволновалась : « Амборим,  чи  трубал  майданглал?  Эл  Ром  пхенен,  кэ  чи  трубул  майданглал!»- (  А  может  не  надо  заренее?  Цыгане   говорят,  что  не  надо  заранее),-  причитала  Паша.- «  Аменде  трубул  те  авел  ся  мишто!  Аменде  трубул  те  авел  ся,  Сар  кал   Мануш!»- ( У  нас дожно  быть  всё  хорошо!  У  нас  должно  быть,  как  у  Людей!),  успокаивал  жену  счастливый   Степан  Петрович.  Предчувствию  Прасковьи  суждено  было  сбыться  -  ребёнок  родился  мёртвым…
            Во  время  второй  беременности  Ишван  почти  забросил  свою  работу,  находился  всё  время  возле  жены,  заставлял  больше  лежать  в  постели,  гулял  с  ней   в  парке,  прикрывал  рукою  острые  углы  стола,  чтобы  она,  не  дай  Бог,  не  ударилась  об  острый   угол.    Все  волнения  были  напрасны -  Любаша  родилась  красавицей!  - « Ля  те  барёл  мугхо  кырдо !»- ( Начинает  расти  мой  род),-  ликовал  Ишван. Так  в  семье  Деметер  Степана  Петровича  поя вился  первенец  -  Деметер  Любовь  Степановна!   
- «  Канна  о  мурш  камел,  те  авнен  лес  бут  глати,  кодо  Бахт!»- ( когда  муж  желает  иметь  много  детей -  это  счастье!),-  говаривала  Прасковья  Никитична  и  каждый  год  рожала  по  ребёнку:  за  Любашей  появился  здоровяк  Петенька (Деметер  Пётр  Степанович),  за  ним – дочки Раиса (Райка),  Антонина,  Ольга, и  сыновья – Роман(Ромка)  и ,  последыш,  Георгий.
Деметер  Любовь   Степановна
Деметер  Степан  Петрович
Деметер  Раиса   Степановна
Деметер  Антонина  Степановна
Деметер  Ольга   Степановна
Деметер  Роман  Степанович
Деметер  Георгий  Степанович                Вот  они  последующее  поколение  Деметеров,   прославившее  своими  делами  нашу  цыганскую  науку,  культуру  и  искусство.
               
               
                Счастливое  детство.               
               
Конечно,  приятно  после  тяжёлого  рабочего  дня  окунуться  в  тишину  домашнего  уюта,  удобно  развалившись   на   диванах  или   в  любимом  кресле. Но,  не  тут –то  Было!   Детвора  всегда   восторженно  шумно  и  радостно  встречала  приход  отца :  маленький  Жорик   с  криком  :  «Папа  пришёл»,  с  разбега  кидался    нему  на  шею  и  гладил  его  мягкую  густую  бороду,  смешно  показывая   всем,  что  уколол  об  неё  пальчик.  Старшая – Любаша   выстраивала  остальных  сестрёнок  в  ряд, и  они, бросая  лукавый  взгляд  на  мать,  которая  и  научила  их  этому,  приседали,  изображая,  как  знатные  барышни   на  балу  делают   « реверанс».  Петруша   хватал   за  руки  Райку,  Ромку, Олю,  Нину,   и  они   прыгали   вокруг  отца,  громко  напевая :   « Э   кэтрынца   кочакэнца».   Когда  хоровод  становился  слишком  шумным,  улыбающаяся  Прасковья  пыталась  остановить  расшалившихся  детей.  Выше  всех  подпрыгивал   озорной  Ромка,  и мать,  обращаясь  именно  к  нему,  выкрикивала,  путая  имена  мальчишек: «Жо..,  Пе..,  Рома!»,  и  все  долго  хохотали.                Прасковья  учила  девочек  готовить : «  Трубул   те  киравен   кадя,  те    авел   ляко   ле   манушенгэ  те   хан  тумаро  хабе. Те  авел,   на  фери  чайло -  трубул  те  авел  инкэ   ся   шукар!»-(  надо  так  сварить  обед,  чтобы  людям    было  приятно  кушать, чтобы  было  не  только  сытно,  но  и  красиво). Савияко  лучше  всех  получался  у Любаши,  а  заваривать  самый  вкусный  чай  научился  Петруша. Не  смотря  на  то,  что  Петя  очень  любил  возиться  в  мастерской,  помогая  отцу,  он  не  мог  равнодушно  пройти  мимо  пианино, и  часами  подбирал  цыганские,  да  и  не  только  цыганские,  а и  услышанные  на  улице  мелодии. Иногда  он  звал  с  кухни  маму: «Мам,  послушай!»,- и  наигрывал  совсем  неизвестную,  новую  красивую  мелодию. -  : «  Кадо  авела  аменде  композитри!» -     (Этот  будет   у  нас  композитор!),- улыбался  в  усы  Ишван,  а  маленький  Жорик,  запомнив  слово,  дразнился  на  Петрушу : «канпазитар, канпазитар».  Вместе  с  девчонками,  Петя  часто  устраивал  для  папы и мамы  домашние  концерты. Голосистые  Нина  и  Оля  пели  на  два  голоса :                «Андал  цери  ле  барэ,                Авиле   щея  тэрне,
            Авилетар  по  абяв,
           Те  кхэлен,  те  пен,  те  хан».                Райка  не  любила  петь  под  пианино :  «Ты  мне  мешаешь»,-  говорила  она  Петру, и  запевала  по-своему,  широко,   вольно,  и  от  её  звонкого,  как  у  отца,  голоса  звенели  стёкла  в  окошках. Потом  пела  Любаша.  Голос  у  неё  был  негромкий,  но  приятно  западал  в  душу.  Песни  её  были  всегда,  почему-то,  грустными,  и,  поэтому,  часто  Жорик,  не  дожидаясь,  когда  Любаша  допоёт  свою  грустную  песню  до  конца,  пускался  в  пляс,  и  Петрушины   пальцы  снова  начинали  бегать  по  клавишам,  догоняя  лихого  танцора.   Такие   замечательные  вечера  были  совсем  не  редкостью  в  доме,  и  родители,  оставаясь  вдвоём,  каждый  раз  потом  ещё  долго  обсуждали  увиденное  и  услышанное, перебивая  друг  друга ,   нахваливали  детей. – « Фери,  кана  насвавон,  ме  зуралес  дарав!»-(  Только, вот,  когда  болеют,  я  очень  боюсь),- вздыхала  Прасковья. - : « На  дара!   Ажютила   аме  о   Дел,  ся  авела  мишто! Ай,  ви  драбарни  ту  сан -  Девлестар!»- ( Не  бойся!  Бог  поможет – всё  будет  хорошо!  Да   и  гадалка   ты   от   Бога!), -  успокаивал  жену  Степан  Петрович.
            
                Арест.                С  каждым   днём  становилось  всё  тревожнее.  Казалось,  в  самом  воздухе  витает  страх.  И  солнце  светило  не  так  ярко,  видимо,  не  желая   до  конца расслабиться,  и  ветерок,  шевелил  листьями  молодых  деревьев,  как-то  осторожно,  словно  опасаясь. Люди  на  улице  разговаривали  негромко,  словно  боялись,  что  сказанное,  тут  же  станет  достоянием  ЧК  или  ГПУ.
Прасковья  не  на шутку  разволновалась,  когда  узнала,  что в  Петровском  Парке,  где   проживало  более  десяти  цыганских  семей,  забрали,  и  куда-то  увезли  почти  всех  взрослых  мужчин- цыган.- «Ажютисар  амен,  Деввла!»-  (помоги  нам,  Господи),-  горячо  молилась  Параскева.                Собрав   детей  в  зале  она,  вздыхая,  сказала:
«Те  бешас  теле  англа  дром»-( присядем,  на  дорожку).  Ишван  уезжал  сегодня  в  Нижний  Новгород,  где  по  договору  он  должен  был  выполнить  большой  заказ:  на  новом  молочном  комбинате  нужно  было  вылудить  большое  количество  фляг,  бидонов  и  прочей   тары  для  благополучной  транспортировки  молока  на  дальние  расстояния. Артель,  собранная  Ишваном  из  московских  цыган,  уже  в  Нижнем,  дожидалась  своего  бригадира  и  главного  мастера.
- «Апо,  пхен  мангэ,  состар  ту  ся  дарас?»- (  Ну,  скажи  мне,  чего  ты  боишься?),-  улыбаясь,  показывая  при  этом  свои  крупные  белые  зубы,  начал  Ишван,- « Ме,  соде  траив  пе  лумя,  ся   мугхо  траё,   кэрав   гханомахки  бути,  сы  аме  касаве   лаще  глати,  касаво  шукар  кхэр.  Ме  гханов,  ту  драбарэс -  ся  аменде,  наис  ле  Девлехкэ  мишто!  Ви  галби  сы  аме!  Со  май  трубул?  На  дара,  ажютил  аме  о  Дел!  Ся  авла  мишто!- ( я,  сколько  живу  на  свете,   всё  работаю, у  нас  хорошие  детки,  красивый  дом.  Я  работаю,  ты  гадаешь – всё  у  нас -  Слава  Богу! И галби  у  нас  есть! Что  ещё  надо?  Не  бойся,  Бог  поможет  и  всё  у  нас   будет  хорошо). Потом  Ишван  посетовал,  на  то,  что  Прасковья  не  отпускает  с  ним  на  работу  Петрушу,  который  любил   целыми  днями  пропадать  в  мастерской,  охотно  помогая  отцу,  расцеловал  домочадцев  и вышел  из  дома,  оглядываясь  на  окна,  прильнув  к  которым,  дети  руками,  а  Прасковья  платком,  долго  махали  ему      вослед…                На  другой  день  на  рассвете   колокольчик  входной  двери  трезвонил  изо  всех  сил.  Прасковья  накинула  шаль  и спустилась  в  прихожую. Нетерпеливые  ранние  гости  уже  стучали  в  дверь  кулаками    и  сапогами.  Прасковья    охрипшем  от  страха  голосом  спросила : « Кто  там?» -  «  Открывайте,  милиция!»,-  прозвучало  в  ответ. Прасковья  долго  объясняла,  что  муж  её – Степан  Петрович  Деметер  уехал  на  работу  в  Нижний  Новгород  по  договору,  а  она  Прасковья  Никитична  Деметер  с  детьми,  которые  к  тому  времени  уже  спустились  со  второго  этажа  и  сгрудились  вокруг  матери,   в  доме  одна.
- « Где  золото  прячете?»,-  простуженным  голосом  спрашивал  милиционер.
- « А  нигде  не  прячем!  Вот  оно,  всё  на   мне!»,-  снимала  с  шеи  массивную  золотую  цепь,  на  которой   были  нанизаны,  как « монисто» ,  большие  и  маленькие,  тонкие  и  потолще,  настоящие,  червонного  золота    монеты  царской  чеканки. У  милиционера  заблестели  глаза,  а  другой,  штатский,  пришедший   вместе  с  милиционером  -  маленький  такой,   с  бегающими  глазками,  показывал  руками,  глазами  и всем  телом  на   стол  в   гостиной.  Там  на  столе  лежал  золотой  портсигар,  граммов,    эдак,   на  150,  весь   усыпанный  драгоценными  камнями.  -  «  Это  Ишвану  ещё  на  свадьбу  подарили», -  со  слезами  на  глазах  причитала  вконец  испуганная  женщина.   Гости  поднялись  наверх,  обшарили  все  комнаты,  но,  кроме   золотого  пояска,  который  Ишван   любил  одевать  поверх  выпущенной  из  брюк  косоворотки,  ничего  не  нашли.- «Так-с,  будем  оформлять  протокольчик  об  изъятии  драгоценностей  в  пользу  нашего   любимого государства»,- еле  сдерживая  улыбку,  размахивал  перед  носом  цыганки  охрипший  милиционер. – «  Это  не  сурьёзно,  это  всё – цветочки!»,- засмеялся  второй,  с  бегающими  глазками.  Прасковья  вздрогнула :  сиплый  голос,  манера,   акцент -  всё  говорило  ей  о  том,  что  перед  ней  стоял  цыган. -  « Тэ  хасявол  тро шэро,  злыдня!»,- процедила  сквозь  зубы  Паша.- « А  сурьёзно,  там,  где  цветочки!»,- захохотал  цыган,  ощерив  беззубый  рот,  и  потащил  милиционера  во  двор. В  руках  у  цыгана,  как  по  мановению  волшебной  палочки,  появилась  сапёрная  лопатка,  и,  не раздумывая,  он  начал  копать  именно  в  том  месте  палисадника,  где  Ишван  зарыл   галби.  Очень  скоро  послышался   стук   металла  о  металл,  и  цыган  вытащил  из  земли  ведро,  а  за  тем  и  второе.- «  Ну,  вот  тапереча,  кажись,  сурьёзно!»,-  ликовал  цыган.  – « Да!  Два  ведра  золотых  монет – это  тебе   не « хухры-мухры»!  Два  ведра  золота -  это  дело  серьёзное!»,-  перестал  смеяться  милиционер  и  пошёл  составлять  новый  протокол -  теперь  уже  настоящий. Оформив  протокол,  и   забрав  золото,  проклятые  незванные  гости  ушли,  сказав  на  прощание : «Будем  ждать  хозяина!»,  а  в  доме  Ишвана  ещё  долго  слышался  детский  плач.                                Война  ( Из  книги  Доктора  исторических  наук  Н. Г.  Деметер.)
Приход  Гитлера  к  власти  в  Германии   означал  победу  крайнего  национализма.
В  среде  национал – социалистического  руководства  до  самого  конца  третьего  рейха  боролись  две  точки  зрения  о  путях   решения  «цыганского  вопроса».  Выбор  стоял  между  стерилизацией  и физическим  истреблением. К  февралю  1941 г. нацисты  имели  20.000  карточек,  а  к  весне  1942 г.  на  учёте  уже  было  30.000   цыган,  фактически,  приговорённых  к  уничтожению.  Итогом  карательной  политики  была  гибель  более  полумиллиона  европейских  цыган  и  стерилизация  многих  тысяч,  относящихся  к  молодому  поколению.  Стерилизация  началась   во  второй  половине   30-х  годов.  Казни  на  оккупированных  территориях  шли  с  1941 г.  Истребление  в  концлагерях  началось  весной  1943 г.  Следует  особо  подчеркнуть,  что  число  в  250 – 500  тысяч  погибших  цыган  является  неточным.
За  этот  период  была  проведена  огромная  работа  по  увековечиванию  памяти  евреев,  погибших  от  рук  фашистских  палачей.  Это  не  удивительно :  евреи  отличались  более  высоким  уровнем  образования. Исследование  холокоста   стало  делом  чести  государства  Израиль. Богатая  еврейская  диаспора  в  различных  странах  финансировала  работу  историков  и  выпуск  литературы.  В  результате  в  фондах  московских  библиотек   удалось  обнаружить  сотни  специальных  исследований,  посвященных  геноциду  евреев,  и  только  ТРИ  книги  о  геноциде  цыган.  Зарубежные  исследователи  считают,  что   на  территории  СССР  было  расстреляно  и  замучено   не  менее  30  тысяч  цыган.  Вряд  ли  это  полные  цифры.
Немецкие  каратели  действовали  однообразно :  они  выстраивали свои  жертвы  на  краю  братской  могилы,  которую  рыли  сами  жертвы,   расстреливали  и  зарывали,  предварительно  осыпав  известью. В  1942 г.   В Кардымовке  и  Александровке   на  Смоленщине   немцы  зарывали  цыган  живыми  в  землю.  Закопав  200-300  человек,  фашисты  выставили  часовых,  чтобы  никто  не  выбрался.  Очевидцы  рассказывали,  что  земля  ходила  ходуном.  Убийства  цыган  творились  в  Польше  и  на  Украине,  в  Венгрии  и  Чехословакии,  в  Прибалтике  и  Белоруссии,  в  Крыму  и  на  С моленщине,  в  Молдавии  и под  Ленинградом.  В  Югославии   в  октябре  1941 г.   только  в  Сербии  было  убито  28  тысяч  цыган.  Старая   цыганка   Анжела   Хадорович   описывает   смерть   своей   сестры  в  Югославии :  В  начале   девочку  заставили  рыть   могилу,  а  её  мать,  беременная  на  седьмом   месяце,  стояла  тем  временем   привязанная  к  дереву.  Ей  вскрыли  живот   ножом,  достали  ребёнка  и  бросили  в  канаву.  Потом  туда  же  кинули   мать  и  девочку,  только  над  девочкой  вначале   надругались.  Их  засыпали   землёй,  когда   они  были   ещё   живы.
За  свою  тысячелетнюю  историю   цыгане  привыкли  воспринимать  конфликты  между  державами,  как  нечто  чуждое.  Вторая  мировая  война  стала  исключением – победа  Германии  означала  для  цыган  смерть.  Многие  цыгане  вступили  в  ряды  вооружённых  сил (  в  том  числе  и  добровольцами ).  Появились  и  участники  партизанской  борьбы  на  оккупированной  территории.  Статистика  в  данном  случае  не  может  реально   отразить   действительность,  поскольку  большинство  цыган  в  паспортах  значились  русскими,  украинцами  или  татарами.
Военные  профессии  цыган  разнообразны :  они  были  и  пехотинцами  и  танкистами,  лётчиками,  стрелками – радистами,  артеллиристами,  десантниками.  Цыганки  служили  санитарками,  ходили  в  разведку.  Особая  страница  в  истории  цыган -  участие  артистов,  певцов  и  танцоров  в  концертах  для   армии.  Артисты  театра  « Ромэн»  и  цыганских  ансамблей    не  только  выступали  перед  ранеными  в  госпиталях,  но  и  ездили  на  передовую.   
               

                Пётр  Степанович
               
Прошло  дней  десять,  а от  Ишвана  не было  никаких   вестей.  Приближался  Великий  праздник  «Патради»(пасха),  которого  все  ждали  с  нетерпением.    Прасковья  поставила  тесто  на  куличи,  а   дети,  используя  кожуру  от  лука,  с  серьёзными  лицами  красили  свежие  куриные  яйца. Вдруг  снова   тревожно  зазвонил  колокольчик  входной  двери.  Паша  впустила  в  дом  каких-то  двух  незнакомых  людей,  и  они  увезли  с  собой  на  большой   чёрной  машине  Прасковью  и  Петра. Там,  где  оказались  мать  с  сыном,  им  объяснили,  что  Степана  Петровича  Деметера  они   увидят  теперь  нескоро,  так  как  его  отправили  отбывать  срок  по какой-то  политической  статье.  А  на  вопрос:- «Куда  отправили?»,-  не  ответили  ничего.  Петра  и  Прасковью   отпустили. Однако,  очень  скоро  бедного  Петрушу  всё  же  арестовали,  и  он  долгих  восемь  месяцев  просидел  в  тюрьме,  сильно   подорвав  своё  здоровье.                Любимый  московский  дом,  который  так  нравился  Ишвану  и  всем  домочадцам  пришлось  вскоре  освободить.  Прасковья  поселилась  с  детьми  в  подмосковном  Болшево,  не  далеко  от  Москвы.  Младшие  Ромка и  Жорик  снова  пошли  в  школу,  а  Пётр, вспоминая  уроки  музыки,  которые  ему  давал  педагог,  приглашаемый  для  него  когда-то  отцом,  теперь  сам,  самостоятельно  и  самозабвенно  часами  играл  на  стареньком  пианино (  рояль  пришлось  продать ).  Он  мечтал  стать  музыкантом! И  приёмная  комиссия  не  смогла  устоять  перед  натиском,  обаянием,  темпераментом,  врождённым  артистизмом  и  несомненным  талантом  юноши. Наверное,  впервые  в  жизни,  цыганский  паренёк  стал  студентом  консерватории!         
               
Прасковья,  рано   утром,  провожая  сына  на  занятия,  старалась  посытнее  накормить  Петрушу,  ведь  уезжал  он  на  целый  день,  из  пригорода  в  Москву   на  электричке. Просыпался   он  от  дразнящего  аромата  жареной  на  таких  вкусных  шкварках  картошки,  которую  он  так  любил  запивать  козьим  молоком,  которое  Прасковья   каждое  утро  брала  у  соседей  дяди  Феди  и  тёти  Тани.  Петя,  как  и  все  его  братья  и  сёстры  называли  маму  на  «Вы»,  видимо  от  большой  любви  и  в  знак  безграничного  уважения. Они  очень  скучали  без  отца,  от  которого  так  и  не  было  ни  одной  весточки,  понимали,  как  тяжело  было  маме  одной  и  очень  её  жалели. Петя,  как  старший,  на  все  каникулы  уезжал  в  Симферополь  к  сестре  Любаше,  чтобы   вместе  с  её  мужем  Иваном  лудить  котлы.  Эту  работу  он  знал  и  любил  с  детства. -« Ты  же  хочешь  стать  пианистом,  а  на  такой  работе  повредишь  руки»,-  отговаривала  Прасковья  сына. – « Мама,  Вы  же  знаете,  что  папа  учил  меня  лудить  посуду,  а  он  у  нас  самый  лучший  в  мире  лудильщик!  Я  заработаю  лове,  и Вам  станет  легче. Не  надо  будет  гадать  на  базаре!»,- ласкаясь,  обнимал   мать  Петруша.   Он был  очень  похож  на  Ишвана :
Высокий, худой,  с  крупными  чертами  лица,  целая  копна  кудрявых  чёрных  волос  оттеняла  белоснежное,  как  у  матери  лицо,  а  большие  карие  отцовские  глаза  смотрели  пытливо  и  немного  насмешливо.  И  голос  мощный  и  звонкий,  как  у  Ишвана,  и  плясал  он  лихо  и  задорно  по – отцовски,  а  ещё  любил  Петя  пересказывать  сказки,  которые  сочинял  ему  в  детстве  Ишван.  Он  даже  пробовал  положить   их  на  музыку,  и  получались  цыганские  песенки,  которые   распевали  все  домочадцы.
           Сестра  Прасковьи  Евдокия (  тётя  Дуня  из  Старого  Оскола)  приехала  в  Болшево  и  повидаться,  а,  главное,  поводить  по  московским  врачам  свою  младшенькую  Маняшу,  у  которой  с  раннего  детства  был   астматический  компонент. Врачи  говорили,  что « перерастёт», но  вот  уже  скоро  17,  и  надо  девочку  лечить!  Петя  сразу  узнал  тётю  Дуню,  подошёл  и  поцеловал  её  в  щёку,  а  затем  долго  и  молча  смотрел  на  девушку.  Густой  румянец  залил  её  щёчки,  и  она  опустила  глаза. Петя  видел  Маняшу,  когда  она  была  совсем  маленькой,  а  эта  Девушка!.. Петру  казалось,  что  он  совсем  недавно  видел  это  прелестное  лицо! –« Это  наша  Маняша  -  твоя   двоюродная  сестрёнка»,- сказала  улыбаясь  тётя  Дуня»,- « Ты  не  узнал  её,  Петруша?» - « Узнал!»,-  не  сразу  ответил  Пётр.
- « Давайте  пить  чай», сказала  Прасковья,  ставя  на  стол  только  что  испечённый  савияко.  За  чаем  женщины  привычно  шумно  разговаривали,  шутили,  вспоминали  молодость,  а  Петя  не  отрываясь  смотрел  на  девушку.
      Укладываясь  спать, Пётр  взял  с  пианино  начатую  ещё  вчера  книгу(  теперь  приходилось  много  читать): «Алишер  Навои.  « Лейли  и  Меджнун»,-  прочитал  он  на  обложке,- « Так,  где  я  вчера  остановился?  А,  вот» :
                « Нарядней  куклы  и  Луны  светлей
И  кипариса  тонкого  стройней.
Мгновенный  взгляд,  скользящий  взгляд  её
Был,  как  стрелы  разящей  остриё.
   
В  кудрях  полночных  лик  её  сиял,
Казалось – ворон  в  когти  светоч  взял.
Медвяный  ротик,  сладость  скрыта  в  нём,
Был,   чуть  приметным,  оттенён  пушком,
      
                И  эту   восхитительную  сласть,
Чтобы   никто  не  смел   украсть,
Отец  Лейли  и  весь  достойный  клан
Оберегали,  словно   талисман!
         
Не  нужны  ей  румяны  и  сурьма
Была   природа  щедрою  сама.
Он,  лишь  увидел,  понял,  что  влюблён,
И  был  в  ответ  любовью  награждён.»,-

-« Вот,  вот!..  Это  она!  Это  же   про  неё!   Вот,  где  я  видел  эти  глаза -  стрелы!»,-  и  Пётр  соскочил  с  постели. -  «  Мы  же  двоюродные!  Нам  никогда  не  позволят  жениться!  Это  про  нас»,-  схватился  он  опять  за  книгу  :
« Похитив  сердце,  унесла  покой,
Наполнив  грусть   разительной   тоской.
   
Сначала  шёпотком,  а  после  вслух
Преследовать  влюблённых  начал  слух,
Но  долго  ль  можно  им  любить  тайком?
Не  скроешь  солнца  свет  под  колпаком!»
 
В  эту  ночь  Петруше  так  и  не  удалось   сомкнуть  глаз.
         На  все  уговоры,  крики  и  ругань  родственников  Петр   реагировал  спокойно  и  хладнокровно. –«  Ты  только  подумай,  что  бы  тебе  сказал  Отец?»,-   со  слезами  на  глазах  причитала  Прасковья, - « Как  я  стану  называть  родную  сестру  сватьей?» - «  Я  думаю,  папа  бы   меня  понял»,- твёрдо  заявил  Пётр.
 Самая  религиозная,  после  матери, сестра  Нина  рвала  на  себе  волосы :-« Жениться  на  двоюродной  сестре,  ведь  это  же  страшный  грех,  Господи!»
Сестра  Ольга  съязвила :-« От  такого  брака  дети  с  хвостами  рождаются!»
Пётр  не  сдавался :-« А  вот  Ловаря,  только  на  своих  и  женятся,  чтобы  добро и  богатство  в  семье  оставалось».  – « Я,  думаю,  и  тётя  Дуня,  и  дядя  Никита,  да  и  все  Гусаковы   будут  против.  Они  тоже  не  ловаря,  и  Марусю  не  отдадут»,- спорила  с  братом  старшая  сестра  Райка. Братья  Роман  и  Георгий  помалкивали,  в  душе  поддерживая  Петра.  Спорили  ни  один  день  и  даже  ни  одну  неделю,  но    Пётр  Степанович  Деметр  был  твёрд,  как  камень.                Любовь  вела  его  за  собой,  помогала  преодолевать  трудности  и  препятствия,  и   он   настоял  на  своём!   На  свадьбу  в  Старый  Оскол  ни  мать,  ни  сёстры  не  поехали,  ссылаясь  на  то,  что  пока  Ишван  сидит  в  тюрьме,  Деметерам  не  до  веселья.  Пётр  поехал   вместе   с  братьями  Ромкой  и  Жорой,  и  через  три  дня  в  стареньком  подмосковном  доме  появилась  трепетная,  как  лань,  красавица – бори  Маша.
                Молодёжь   приняли  на боту  в  театр «Ромэн».  Ольга  очень  скоро  поняла,  что  скучает  по  эстраде,  и они  с  мужем  Алексеем  Дулькевичем  уехали  в  свой  Ленинград. Пётр  Степанович  с  Марией  и сестрой  Ниной  стали  артистами  театра. Учёба  в  консерватории  подходила  к  завершению,  Маруся  родила   раскрасавчика   сына  Славку  (Владислав   Петрович  Деметер),  а  ещё – Петру  Степановичу  дали  отдельную  3-х  комнатную  квартиру  на  Цветном  бульваре  в  Москве. Пётр  Степанович  работал  на  износ,  не  жалея  ни  времени,  ни  сил. Он  сочинял    музыку,  писал  цыганские  песни,  его  приглашали  в   цыганские   ансамбли,  где  он  ставил  новые  программы. На  всю  оставшуюся  жизнь  он  подружился  с  выдающимися  деятелями  цыганского  искусства  Николаем  Михайловичем  Жемчужным,  с  Василием  Коржовым,  с  Саидом  Османовым.  Их  связывала  цыганская  музыка,  творчество,  но  не  только. Этим  представителям  новой  цыганской  интеллигенци  была   совсем  небезразлична  судьба  нашего  маленького  многострадального народа. Безграмотность – вот,  прежде  всего,  с  чем  надо  было  бороться. В  одной  из  московских  школ  Петру  Степановичу  удалось,  путём  неимоверных  усилий,   организовать  « Цыганский  класс».  Там   помимо основных  предметов,  цыганская  ребятня  обучалась  и  родному  языку, и  знакомилась  с  богатством  цыганского  фольклора, и,  конечно, здесь  звучали  старинные  и  новые  цыганские  песни.  Цыганские танцы  танцевала  вся  школа!
В  театре  Пётр  зарекомендовал  себя    острохарактерным,  а  порой  комедийным  актёром,    блестяще  и  манерно  танцевал. Звонкие  голоса  Петра  и  сестры  Нины  всегда  выделялись  в   хоре  театра. На  красоту  и талант  Марии  сразу  обратили  внимание  режиссёры,  и  она  получила  роль  Эсмеральды  в  новом  спектакле. Но  Пётр  Степанович   страстно  желал  услышать  свою  музыку  в  спектаклях  театра.   Однажды  он  услышал  репетицию  оркестра,  и  о  счастье!  Он  узнал  тему  своей  «Баллады».  То  ли  музыка  была  слишком  близка  к  фольклору,  то  ли
Интриги,  безусловно  присутствующие  в  любом  театре,  но  музыкальное  руководство  театра  «Ромэн»  никаким  образом  не  желало  признавать  авторство
Молодого  цыганского  композитора.  Когда  это  стало  повторяться,  Пётр  Степанович   ушёл  из  театра,  опасаясь  за  своё   сильно  пошатнувшееся  здоровье.
           Квартира  на  Цветном   очень  скоро  превратилась  в  творчекий « Цыганский  Клуб».  Будучи  подростком,  кого  только  не  встречал  я  в  этой  квартире?
Я  слушал  здесь  новые  песни  Н.М.  Жемчужного.  Пётр  Степанович  крестил  Колю
Сличенко,  и  Николай  Алексеевич  даже   жил  какое-то  время   у  дяди  Пети, и  там  я  впервые   и  услышал   чарующий   голос  великого  цыганского   певца.
В  этой  квартире  совсем  молоденькая  Валя  Пономарёва   пела  новую  песню  Петра  Степановича   «Ромашка»,  и  на  словах: «  Любит,  не  любит»  глазами  полными  слёз,  а  может,   мне  тогда  это  только  показалось, смотрела  на  красавца  Владислава – сына  Петра  Степановича.  На  Цветном   я  впервые   услышал  удивительной  красоты  тенор  Жени  Свешникова ,  ставшего  вскоре  мужем  нашей  Папуш  Михай. Там  на  Цветном  Бульваре  я  бывал   свидетелем   жарких   споров   а  проблемах  цыганского  искусства,  о  репертуаре  цыганского  театра,  о  жизненных  проблемах    российских   цыган,  и  о  жизни  цыган  за  рубежом. Мне  очень  нравилось  на  Цветном,  где  Мария  Алексеевна   угощала  вкусным   сладким  пирогом  с  клюквой,  и  где  я  мог  каждый  день  бегать  в  цирк,  так  как  он  находился  рядом   с  домом  на  Цветном.   
                Рождение  сына    здоровья   Марии  Алексеевны  не  прибавило. Всё  такая  же  худенькая  и  стройная,  с красивыми  и  печальными,  как  у  серны  глазами, она    суетилась  по  хозяйству,  приветливо  улыбаясь  гостям. Когда  подкатывали  приступы  кашля,  Маруся  неслышно  торопливо  удалялась  на  кухню  или  в  ванну.
Одна  Нина  Степановна, которая  уже  давно  поселилась  у  брата,  так  как  ей  далеко  было  ездить  в  театр  из  пригорода, в  такие  минуты  смотрела  на  неё  с  укором,  как  бы  обвиняла  в  чём-то. –« Вот  не  надо  было  выходить  замуж  за  двоюродного  брата!  Может,  поэтому  Бог  и  здоровья  не  даёт!»,-  ворчала  она,  причём  так,  чтобы  её  слышали  и  другие. Конечно,  Нина  помогала  по  хозяйству,
 но  постоянно  вмешиваясь  во  все   проблемы,  вносила  в  семью   раздор  и часто  на  Цветном  были  слышны  ссоры.  Пётр  Степанович  безумно  любил  свою  Маняшу,  свою  «детку»,  и  отчаянно  защищал  от  нападок  сестры. Он  уводил  её  в  дальнюю  комнату,  усаживал  в  кресло  и  со  словами : « Вот  послушай,  детка»,- играл  на  рояле  новую  песню. Это  стало  традицией – Мария  Алексеевна  всегда была  первым  слушателем  и  самым  строгим  критиком.  Часто  на  выходные  они  ездили  всей  семьёй  в  Болшево   к  родителям.  Мария  любила  бывать  у  стариков.  Она  отдыхала  там  душою.  Прасковья  обожала  свою  племянницу,  а  Ишван, уже  к  тому  времени  вернувшийся  из  заключения,  и  в  свои  шестьдесят  был  истинным  рыцарем  и  ценителем  женской  красоты,  не  знал,  где  усадить  любимую  невестку.
       Цыганские  песни  Петра  Деметера  звучали  по  всей  стране.  В программе  каждого  цыганского   ансамбля,   цыган  или  цыганка,  или  цыганский  хор    обязательно  исполняли  новые  песни  любимого  цыганского  композитора.  Появились  записи  на  пластинках :  племянница  и  крестница  Папуш  Михай  вместе  с Евгением  Свешниковым  спели  шуточную  песню  «Трактористка», известная  цыганская  артистка  Роза  Джелакаева  напела  на  диск  песенку  «Гадание».  На  стихи  Н.Гусевой  уже  по  моей  просьбе  дядя  Петя  сочинил  замечательную  песню  «Россия». На  вечере  памяти  Заслуженного  Деятеля   искусств  композитора  Деметера  Петра  Степановича,  который  я  проводил  в  помещении  московского  «Дома  учёных»  прозвучала  его  песня  «Хас  пьяс» в  сопровождении  эстрадно -  симфонического  оркестра  п/у  А.  Михайлова,  и  90  летняя   сестра  Петра  Степановича   Ольга  Степановна  воскликнула : «  Я  помню!  Петя    недавно  её  написал -  лет  50  тому  назад!».                « Танец  городских  цыган»,  «Участь»,  «Шалёнка», « Дро  вэш»,
«Ромашка», « Нашадём  шэрэстыр»,  «Гили  чирикленца  урняла» -  вот  только  несколько  песен,  пришедших  мне  сегодня  на  ум, которые  поют  цыгане  всего  мира,  часто  и  не  зная  автора,   считая  эти  песни  народными. Думаю,  что  выше  похвалы  для  композитора  нет   и  быть  не  может!   
               
                Ольга  Степановна.                воспоминания  О.С. Деметер-Чарской  из  её  книги               
 «Судьба  Цыганки»  (  в сокращении)                Когда  мои  родители  уехали  в  Москву, я,  не  желая  прерывать  работу  в  цыганском  ансамбле,  решила  остаться  в  Ленинграде.                Вскоре  я  вышла  замуж  за Алексея  Васильевича  Дулькевича,  работавшего  гитаристом  в  нашем  ансамбле.  О  фамилии  Дулькевич  я  слышала  давно,  как  об  интеллигентных  русских  цыгнах.  Семья  прославилась  музыкантами,  певцами,  танцорами.  Когда  мы  с  Алексеем  поженились,  мы  оба  были  дети  раскулаченных  родителей. У  меня  в  приданое  была  одна  подушка,  а  у  Алексея  никелированная  кровать,  с  пуховой  периной,  которая  осталась  от   его  бабушки, не  сумевшей  пережить  раскулачивание.  Жили  они  втроём : мать,  сестра  и  он,  в  коммунальной  квартире,  в  одной  комнате.  Вот  здесь-то  мы  и  стали  жить  да  поживать.  Шёл  1937  год.  Мне  было  22,  а  Алексею  26.  Цыганский  язык  Алексей  понимал  плохо,  потому  что  мать  у  него  была  русская.  Семья,  в  которую  я  вошла,  совсем  обрусела  и  даже  стала  забывать  родной  язык.  Моё  появление  воскресило  в  них  прежнюю  весёлую  цыганскую  жизнь.  В  семье  меня  очень  полюбили,  и  даже  пятилетний  Вася ( сын  Алексея  от  первого  брака,  который  жил  с  нами ),  попросил  бабушку  Липу  сшить  ему   цыганскую  куклу. 
В  цыганском  ансамбле,  где  мы  работали  с  мужем,  работали  такие  мастера  сцены,  как  Масальские,  Дулькевичи,  Абауровы,  Загряжские,  Зубовы,  Ильинские…
Кроме  цыганских  песен  и  старинных  романсов  пели  много  русских  песен : « Валенки»,  « Коровушку»,  « Махорку»,  «  Матушку», «Хорош  мальчик»,  « Пропади  моя  телега».  Пели  и более  сложные  русские  песни : « Невечерняя»,  «  Не  смущай»,  «  Снова   слышу  голос  твой».  Ансамбль  пользовался  большим  успехом  и  работал  с  аншлагами.  Пляски  русских  цыган  в  те  годы  были  очень  сходны,  они  были  основаны   на  русско-цыганских  движениях.  Кэлдэрарские  движения  никто  не  использовал. « А  что  если  создать  новый  танец?»,-  подумала  я.  Я  потеряла  покой,  стала  вспоминать  пляски  нашего  табора,  и  те  редкие  движения, которые  я  подсмотрела  у  Ольги  Макаровой,  Рупиш  Кольдарас  и  кочевых   цыганок.  Даже  ночью  я  выстраивала  новый  номер.  Что  творилось,  когда  я  исполнила  на  сцене  свой  новый  танец  «Машенька»  передать  невозможно!
Гул  аплодисментов  долго  не  смолкал.
Работа  в  ансамбле  творчески  и  материально  складывалась  очень  хорошо.  Мы  с  мужем   приобрели  всё  необходимое  для  жизни : мебель,  одежду.  В  мае  1941  года  мы,  наконец-то,  купили  пианино.  «Сбылась  моя  мечта!»,-  кричала  я  от  счастья  на  всю   улицу,- « Я  буду  играть  на  пианино,  как  мой  брат  Петя!».                10  июня  мы  уехали  на  гастроли  на  Кавказ.  Война  застала  нас  в  Тбилиси.    
          Тбилисская  филармония  помогла  нам  быстро  вернуться  домой.  В  Ленинграде  каждые  пять-шесть  минут  была  воздушная  тревога.  Когда   мы  с  Дулькевичем  бежали  увольняться  с  работы,  воздушная  тревога  застала  нас  в  пути  раз  десять.  Люди  прятались  куда  придётся.  Я  помню,  мы  долго    простояли  у  Пушкинского  театра  и  когда  выбежали  из  укрытия, Алексей  взял  меня  за  руку  и  всё  говорил : « Держи  рот  открытым,  держи  рот  открытым, а  то  от  сильного  удара  мы  оглохнем».  Во  время  воздушной  тревоги,  люди,  укрывающиеся  от  бомбёжки,  в  один  голос  говорили : « Война  продлится  недолго,  наша  армия  сильная.  Не   сегодня,  так  завтра  немца  с  русской  земли  отгонят!»  Но  не  тут-то  было.
        В  начале   июля  мы  с  Дулькевичем  провожали   из  Ленинграда   мою   сестру  Любу (Любовь  Степановна).  Она  эвакуировалась  с  семьёй  в  Среднюю  Азию  в  пассажирском  вагоне.  Когда  мы  с  Алексеем  в  конце  июля  собрались  уезжать,  то  уже  пассажирским  поездом  выехать  из  Ленинграда  было  невозможно.  Муж  по  зрению  был  освобождён  от  воинской  службы,  поэтому  нам  разрешили  выехать.  С  большими  трудностями  мы  достали  билет  в  товарный  вагон.  Наш  эшэлон  должен  был  идти  до  Самарканда.  Очередь   на  посадку  стояла  по  всей  Лиговке.  Июль  месяц,  белые  ночи,  погода  была  хорошая.  Как  не  хотелось  уезжать!
В  товарном  вагоне   поместилось  сто  человек.  По  правой  и  левой  стороне  вагона  были  пристроены  в  два  яруса  четыре  широкие  полки.  На  каждую  из  них  поместилось  по  двадцать  пять  человек.  Сопровождающие  нас  солдаты,  положив  доски  от  одной  полки  к  другой,  с  винтовками  в  руках  расселись  у  открытой  двери  вагона.  Наш  состав  благополучно  двинулся  в  путь.  Алексей  посадил  Васю  на  второй  ярус  и  туда  же  забросил   наш  небольшой  багаж.  Вася  капризничал,  он  не  мог  понять  случившегося.  Ему  не  понравился  вагон.  Вася  плакал,  хотел  вернуться  к  дедушке.  Капризничая,  Вася  нечаянно  толкнул  ногой  один  из  наших  узлов,  и  тот  вылетел  на  полном  ходу  поезда  через  головы    солдат  в  открытую  дверь.  Моя  беличья  шубка,  моё  зимнее  пальто  и  новенький  костюм  мужа  был  для  нас  единственной  надеждой  для  устройства   где-то  по  приезде.
      В  Самарканде,  мы  будучи  без  денег,  не  знали  куда  приткнуться.  Вещей  у  нас  было  мало: подушка,  гитара  и  чемодан.  Мы  решили  со  всем  скарбом  пойти  на  базар,  надеясь  встретить   кого-нибудь  из  цыган.  Повстречавшаяся  на  базаре  цыганка  сказала  : « А  вы  идите  в  табор.  В  конце  улицы  будет  поляна,  на  которой  цыгане  живут  в  шатрах.  Может,  они  вас  к  себе  примут».  Не  чуя  под  собой  ног,  мы  побежали  до  конца  улицы.  Увидев  на  поляне  шатры,  мы  немного  успокоились.  Кто  бы  они  ни  были,  а  переночевать  пустят,  а  дальше,  как  говорится,  что  Бог  даст.  Подойдя  ближе  к  палаткам,  мы  тут  же  увидели …  мою  сестру  Любу. Она  сначала  не  поверила  своим  глазам.  Мгновенно  сбежалась  вся  семья.  Вдруг,  совершенно  неожиданно   выбежала  из  шатра  сестра  Нина ( Антонина  Степановна).  Оказывается  Нина  выехала  из  Болшева   с  племянником  Славой( Владислав  Петрович  Деметер -  сын  Петра  Степановича ),  который  в  мае  закончил  первый  класс – его  надо  было  отвезти  в  Ташкент,  к  работавшим  в  театре  «Ромэн»  родителям.  Нина  предполагала,  что  её  могут  принять  на  работу  в  театр,  но  там  шло  сокращение,  и  её  не  взяли.  Оставив   мальчика  у  родителей,  Нина  встретилась  с  сестрой  Любой,  и  они  вместе  уехали  в  Самарканд.  Таким  образом,  я,  муж  и  Вася  оказались  в  кэлдэрарском  таборе   среди  родственников.  Нашему  приезду  вся  родня  была  очень  рада.
     Война  сказалась  и  тут.  Мы  увидели  в  таборе  только  двоих  пожилых  мужчин,  остальные  были  женщины,  дети  и  подростки.  Можно  сказать,  что  нам  с  Дулькевичем  повезло.  В  этом  таборе  мы  встретились  с  такими  прекрасными  солистками,  как  Рупиш  Кольдарас  и  моими  сёстрами   Любой  и  Ниной.  Ещё  были  и  хористки  Юльча,  Тереза  и  другие.  Мы  не  растерялись,  пошли  в  филармонию  и  предложили   цыганский  ансамбль.  Нам  дали  комнату  для  репетиций.  Мы  составили  программу  и  через  два  дня  показались  комиссии,  которая  нас  одобрила  и  тут  же  дала  наряд  на  два  концерта  в  город  Джизак,  куда  приедет  администратор   и  продолжит  наши  гастроли.  Весь  табор  пожелал  ехать  вместе  с  нами  в  Джизак.  Надо  сказать, что  это  была  живописная  картина.  Когда  мы  подошли  к  вагонам,  казалось, что  нас  в  десять  раз  больше,  чем  есть  на  самом  деле.  Только  мы  с  мужем  и  сестра  Нина  были  одеты  по  -  современному.  Женщины,  особенно  пожилые,  носили  пёструю  цыганскую  одежду.  Все  шли,  навьюченные  узлами,  котлами,  кастрюлями.  Сильно  впечатляли  окружающих  огромные  перины  и  подушки. Это  нехитрое  имущество  со  стороны  выглядело  очень  внушительно.
      Концерты  наши  прошли  успешно.  На  втором  концерте  я  почувствовала  себя  плохо,  но,  приложив  все  усилия,  пела  и  плясала,  как  полагается.  Дома,  в  бараке,  всю  ночь   металась  от  боли  в  животе.  Не  могла  уснуть.  На  утро  мне  стало  хуже,  начался  жар.  В  больнице  поставили  диагноз – брюшной  тиф.
Немцы  всё  ближе  и  ближе  приближались  к  Москве.  В  больнице  меня  хоть  как-то  кормили,  а  Алексей  с  мальчиком  и  сёстры    жили  совсем  впроголодь.  Продавали  всё,  как  говорится  до  нитки.  Когда  меня  выписали  из больницы,  в  Джизак  приехала   тамбовская  авиационная  школа.  Я  хотела  устроиться   в  столовую  официанткой,  но  меня  не  взяли.  Заведущий  сказал,  что  после  болезни  я  вряд  ли   смогу   поднять  поднос  с  посудой.  Потребовался  электрик,  и  Дулькевича  приняли  на  работу  в  штаб.  Начальство  решило  отметить  Международный  женский  день.  Солдаты  организовали  самодеятельность.  Пригласили  выступить  и  меня  с  мужем.  На  сцену  было  выйти не  в  чем.  Шаль   мне  дала  одна  из  зрительниц,  жена  какого-то  военного.  Алексей  постеснялся  выйти  на  сцену  в  комбинезоне   и  аккомпонировал   мне  на  гитаре  из-за  кулис.  После  того,  как  я  спела  три  цыганские  песни,  зрители,  скандируя,  стали  просить  выйти  на  сцену  Дулькевича. Он  стеснялся  появиться  в  комбинезоне.  Тогда   прибежали   двое  военных  и  вывели  его  с  гитарой  из-за  кулис  на  сцену.
Зрители,  узнав  своего   электромонтёра,  зааплодировали  ещё  громче.  А  потом  мы  спели  песню,  которую  сами  сочинили:
                Две  гитары  за  стеной
                Пели,  а  не  ныли.
                Молодцы  ребята  наши
                Немца  разбомбили!
Пожалуй,  за  все  годы  войны   это  был  самый  весёлый  вечер.
        Время  шло,  наступили счастливые  дни.  Наша  армия    всё  дальше  и  дальше  отгоняла   гитлеровцев  с  русской  земли.  Одновременно  вместе  с  работой  и  выступлениями  мы  восстанавливали   связь  с  родственниками.  Мы  узнали,  что  сестра  Нина  разыскала  театр  «Ромэн»,  и  её  приняли   на  работу  артисткой.  Был  уже1944 год.  Война  ещё  шла,  но  жизнь  в  Москве  почти  нормализовалась.  Мы  с  мужем,  связавшись  с  братом  Петром,  ждали   вызова  на  работу  в  Москву.
За  время   войны  Болшево  очень  изменилось.  Деревья  были  спилены  на  топливо,  по  этой   же  причине  и  заборов  не  стало.  Маленькие  избушки  зарылись  в  снегу.  Без  Нины  мы  вряд  ли  бы  нашли  дорогу  к  нашей  матери.  Мама ( Прасковья  Никитична )   уже  знала,  что  мы  вот-вот   должны  приехать.  Она   обрадовалась   нашему   приезду  и  сокрушалась,  как   плохо  и  не  по  зимнему  легко  мы  одеты. Все  военные  годы  мама  оставалась  в  Болшево  одна.  Никто  из  детей,  так  и  не  уговорил  её  уехать.  «А  вдруг  вернётся  Ишван?  Где  он  станет  меня  искать?»,- назидательно  возражала  она  детям.  У  неё  было  много  икон,  и  она  со  слезами  молила  Бога,  чтобы  Сталин  победил   Гитлера.  Здесь  надо  сказать,  что  цыгане  никогда  не  переставали   верить  в  Бога.  Даже  в  те  времена,  когда  ломали  церкви,  цыгане   венчались  и  крестили   детей.  К  маме    часто  приходили  плачущие  женщины  -  несчастные  матери  и  жёны,  ушедших  на  войну  мужчин.  Приходили  не  только  соседки.  Бывало,  появлялись   женщины  из  Москвы  и  других   городов. –«  Тётя  Паша!  Тётя   Паша,  милая!  Раскинь  карты,  посмотри,  жив   ли  мой  муж?»   Мама   раскидывала  карты  и,  желая   успокоить   плачущую,  как  артистка  в  драме,  вскрикивала : «  Жив!  Жив!  Конечно,  жив!»   Потом,  успокоившись  немного,  обе  женщины   делились   друг  с  другом  совершенно  сходными  переживаниями.  Каждая   пришедшая  к  маме  женщина  уходила  с  лучшим  настроением,  чем  пришла, и  в  благодарность  оставляла  маме   кусочек  хлеба,  либо  пару  картофелин.  Часть  этой  еды  мама  тут  же  отдавала   нуждающимся.  Когда   немцы   приближались  к  Москве  женщины  пришли  к  маме  с  отчаянным  воплем :
-  « Тётя  Паша!  Погибаем!  Раскинь  карты.  Что  будет?»
-  « Не  буду  об  этом  гадать!  Не  буду!   Не  буду!»
Но  гости   настояли   на  своём.  Мама   разложила  карты  и  видит,  что  карты  выпали   хорошие – одни  червы  и  бубны.  Немного  крестей  и  ни  одной  пиковки.
- « Ой,  бабоньки!»,- крикнула  она,- « Какая  хорошая  выпала  карта.  Значит,  немца  с  нашей  земли   скоро  погонят.
      Нас  приняли  на  работу  в  театр  «Ромэн».  Дулькевича    взяли  в  театр хормейстером  с  окладом  750  рублей,  а  меня  артисткой  балета  на  600  рублей.  Большие   это  были  деньги,  или  маленькие,  мы  тогда  не  соображали, но  были  счастливы.  В  театре  уже  работала  сестра  Нина  и  старший   брат  Пётр  с  женой  Марией.  В  театре  нас  приняли  очень  радушно.  Наступил  долгожданный  день   победы  -  9  МАЯ.  Москва  сияла  в  фейерверках.  Салют!  Салют!  Салют!  Даже   незнакомые   люди   обнимали  друг  друга.  Мы  выступали  на  Красной площади  целый  день.  Мы  на  сцене  держали  над  головами  гитаристов  зонтики,  чтобы  не  намочило  струны.  Тропаки  и  чечётки  отбивали  прямо  по  лужам.
Я  очень  люблю  свой  цыганский  театр.  Кроме  театра  у  нас  цыган,  к  сожалению,  нет  ничего,  но  нам,  эстрадным  артистам  было  скучновато  работать  в  драматическом  театре.  В  июле  театр  поехал  на  гастроли  в  Ленинград,  где  мы  с  Дулькевичем  и  остались.
         Снова  Ленинград!   Ленинград  не  был  разрушен  немцами,  но   на  многих  домах   были  следы  обстрелов.  Был  выщерблен  и  большой  серый  дом  на  улице  Марата,  где  мы  когда-то  проживали,  а  теперь  там  жили  чужие  люди.
Начинать  было  трудно. В  конце  концов   мы   создали   с  Дулькевичем  свой   цыганский   ансамбль.   Снова  началась   артистическая  жизнь  на  колёсах. 
Месяцами  и  годами  мы  раъезжали   повсюду.  Мы  ездили  по  Сибири,  Уралу,  Средней  Азии,  дважды  побывали  на  Сахалине.  Программа  нашего  ансамбля  звучала  хорошо. У  нас  в  хоре  было  трёхголосое  пение.  И  зрители  и  начальство  из  Ленгосэстрады  были  довольны.  Пресса  писала  хорошие  отзывы.  Вдруг  появилось  распоряжение  всем  артистам  пересмотреть   репертуар.  Романсы  нам  петь  запретили.  Сказали,  что  нужны  только  патриотические  песни. К  этому  времени  мой  брат  Пётр  уже  написал  несколько  пьес  классического  характера.  Мы  взяли  Петра  в  оборот - : «  Пиши  для  цыган!».  Петр  прислал  нам  из  Москвы  торжественную  мелодию,  на  которую  Дулькевич  написал   слова.  Мы  назвали  эту  песню  «Новый  Путь»:
                Партия  к  победе  нас  зовёт.
                Наша  сила  крепнет  и  растёт.
                Наш  народ   за  партией  идёт.
                К  коммунизму  нас  она  ведёт.
Время  было  такое.  Ломали  церкви,  тайно  крестили  детей,  молодожёны  в  свадебных  платьях  после  ЗАГСа   должны  были  идти  к  памятнику  Ленина.
Много  песен   прислал   тогда   мой   брат  :  о  Ленине,  о  партии,  о комсомоле,  о  партизане,  о  трактористе.  Но  композитор  Пётр  Степанович  Деметер  писал  не  только  так  называемые   патриотические  произведения.  У  брата   получилось  немало  лирических,  танцевальных  и  шуточных  песен,  которые  были  так  хороши,  что  народ  сразу  принял   их -  и  вскоре   уже   искренне  считал   частью  фольклора.  А  есть  ли  для  композитора  высшая  похвала? Работали  мы  много,  с  упоением,   не  щадя  сил  и,  как  выяснилось  здоровья.  В  1971 году  заболел  мой  муж.  Доктор  признал   воспаление   лёгких,  а  через  два  дня   он  в  больнице  умер  от  инфаркта.  Ему  было  всего  шестьдесят.
               Брат  Пётр  помог   мне   переехать  в  столицу.  Москва!  Здесь  я  родилась.  Одна  я  прожила  недолго.  Вскоре  съехалась   с  мамой  и  сестрой  Ниной. 
Оказавшись  в  Москве,  я  решила   полностью   изменить  образ  жизни.  Купила   рояль.  Ещё  при  жизни  Дулькевича,  я  пробовала   разобрать   прелюдию  Рахманинова  до  диез,  но  выучить  на  память   так  и  не  пришлось.  Мне  очень   нравилась  «  Лунная  соната»  Бетховена  и  предсмертный   ноктюрн  Шопена.  Я  сказала  себе : « Теперь  я  постараюсь  это  сделать!»  Меня  тянуло  к  людям.  Я  боялась  только  одного,  чтобы  в  свободное  время  на  не   обрушилась  тоска,  боль  и   пустота  -  как  тогда,  когда  я  овдовела.   Центральный  Дом   работников  искусств  принял   меня  в  члены  совета  ветеранов.  Мой  племянник  Владислав  Петрович  Деметер -  хормейстер  цыганского  театра  «Ромэн»  организовал    хореографическую  цыганскую  студию.  Коллектив  под   названием  «  Гилори»   был  набран   из  цыганских  детей  Москвы  и  Подмосковья.  Слава  предложил  мне  стать  преподавателем,  и  я  с  удовольствием   согласилась.  Впоследствии   ансамбль  добился  больших  успехов  -  не  раз  был  лауреатом   Международных  фестивалей.  Я  не  только  учила  других,  но  и  училась  сама.  С  давних  пор  меня  смущало   незнание  английского  языка.  Несмотря  на  возраст,  взялась  за  самообразование.  Успокоилась  только  тогда,  когда  добилась   некоторых  успехов.
      Меня  радовало,  что  моя  племянница  Деметер  Люба  закончила  Московскую  консерваторию   по  классу  вокала – первая   среди  цыган  России. Радовало,  что  племянница  Деметер  Тамара – художница -  модельер.  Мой  внучатый  племянник  Пётр  Деметр -  заслуженный  артист  России.  Для  меня  стало  большой  радостью  присутствовать  на  защите  докторской  диссертации   моего  брата  Георгия,  на  защите  кандидатской  диссертации  моей  племянницы  Надежды  Георгиевны.  Как  это  всё   интересно,  сложно,  трогательно.  Если  бы  лет  50-60  назад   мне  бы  сказали,  что  в  моей  цыганской  семье  это  произойдёт,  я  бы  не  поверила.  Я  подумала,  как  был  бы  рад  увидеть   всё  это  наш  папа  Ишван,  царство  ему  небесное!  Слава  Богу,  что  это  произошло!  Наш  цыганский  народ  ликвидирует  со  временем  безграмотность.  Как  говорится – «лиха  беда  начало!».   
              В  1981  году   моей  дорогой  мамочке,  единственному  в  моей  жизни  учителю,  исполнилось  93  года.  Мы  всей  семьёй  торжественно  отметили  10  ноября   её   день   рождения.  А  ещё  через  месяц  её  не  стало.  Она  умерла  тихо,  без   всяких  мук. Мы  похоронили  её  на  том  же   кладбище,  в  Тарасовке,  где  похоронен  и  наш  папа. Сейчас  на  могиле  стоит  большой  красивый  памятник.
На  стене   своей  комнаты   я  устроила  стенд  из  фотографий.  Сверху   в  позолоченных  рамках  большие  портреты  мамы – Прасковьи  Никитичны  Деметер и  папы -  Степана  Петровича  Деметер.  Ниже  размещены  сорок  фотографий  их  детей,  внуков  и  правнуков.          
              21  декабря  1994  года  в  зале  ЦДРИ  отмечали  мой  восьмидесятилетний  юбилей.  Это  был  своего  рода  итог   длинной  творческой  жизни.  Такое  я  видела  впервые   за  всю  свою  долгую   жизнь.  Газета  «  Вечерняя  Москва»   поместила  обо  мне   статью.  Меня  поздравляло  всякое,  очень  высокое  начальство,  но  самое  главное -  Цыгане   поздравляют  Цыганку,  и  не  в  домашней  обстановке,  а  на  большой  сцене  ЦДРИ!  Звучала  сюита   брата - Петра« Цыганские  напевы»,  которую  я  же  и  отредактировала,  и  напечатала  в  память  о  нём.  Наш  известный  цыганский  поэт  Лекса  Мануш  прочитал  посвящённое   мне  стихотворение.  Плясали   мои  ученицы. Пётр  Деметр   спел  романс « О  розах  в  синем  хрустале»,  держа  в  руках  подарок -  синюю  хрустальную  вазу  с  букетом  роз.  В  ответ  я  выступила   для  заполненного  до  отказа  зала.  Спела  вальс  брата  Петра  «  Берёза»  и  песню  «Участь»,  сыграла  на  рояле   сонату  Бетховена.  Сплясала  с  сестрой  Ниной.  Я  рада,  что  по-прежнему   могла  выступить.  Обычно  80-ти  летние  юбиляры   только  сидят  и  слушают,  как  их  поздравляют.
                Всё  пролетело,  пронеслось
                Как  видно,  так  уж  повелось
                Хотелось    без  невзгод  и  бед
                Прожить   ещё   хоть  200  лет.
Сейчас,  когда  я  заканчиваю  свои  воспоминания,  у  моего  внучатого  племянника  заслуженного  артиста  России  Петра  Григорьевича  Деметра -  автора  этой  книги   родился  маленький  сынишка.  Он  назвал  его  в  честь  моего  отца,  а  своего  прадеда   Степаном,  а  по-цыгански  Ишваном.  Этот   мальчик – полный  тёзка   основателя  нашей  династии.  Дай  Бог,  чтобы  он  был   таким  же   добрым,  мудрым,  внимательным,  здоровым  и  трудолюбивым,  каким  был  мой  отец  - Ишван  Деметер.
             
-               





               
                Нина  Степановна.               
                (короткое  интервью)

Много  раз  пытался  я  разговорить  Нину  Степановну,  взять  у  неё  интервью,  разговор  никак  не  клеился. –«  Да,  что  же   я  могу  рассказать  о  своей  жизни,
  Сынок»,-  отвечала  96-ти  летняя,  очень  дорогая  мне  женщина,  крестившая  моего  сына.  – «  Вон  все  мои  братья  -  учёные,  профессора!  Сестра -  известная  артистка!» - «  Но  ведь  вы  столько  лет  проработали  в  театре  «Ромэн»,  и  я  Вас  видел  в  спектаклях. Ваш  уникальный  голос  всегда   приятно  выделялся  в  хоре  театра!  А  Вашу   цыганскую  манеру   танцевать  просто  ни  с  кем  не  спутаешь!»,- наседал  я.  – «  Да,  я  больше  30  лет  отдала  театру,  и,  бывало,  ездила  с  фронтовыми  бригадами  на  передовую,  но  я  никогда  не  была  свободна.
Наша  мамочка  сильно  болела,  и  все  мои  мысли  были  только  о  ней.  Мама  одна…  Братьям   надо  было  учиться,  сёстры  повыскакивали  замуж.  Кто  же  подаст  маме  стакан  чаю?  Наверное,  я  могла  ещё  что-то  играть  в  театре,  но  как  только  пришёл  час,  сразу   ушла  на  пенсию,  чтобы  быть  рядом  с  мамой.».
-  «.  Нина  старше  меня  всего  на  полтора  года», -  не  выдержав,  вступает  в  разговор  Ольга   С тепановна, - «  Из  нас  четырёх  сестёр   она  самая  смуглая – прямо,  как  индианка.  Волосы  чёрные,  густые,  вьются  как  у  негритянки   от  самого  корня. В  нашей  семье  у  неё  самый  красивый  грудной  голос.   Много  лет  она  проработала  в  театре  «Ромэн».  В  годы  войны  выступала  на  передовых  позициях  и  в  госпиталях  для  раненых  бойцов.  У  неё  много  наград,  грамот.  Оказавшись  в  Москве,  я  стала  помогать  сестре  ухаживать  за  мамой,  но  самая  большая   нагрузка   оказалась  у  Нины. Часто  мы  в  семье  говорили: «  Наша  Нина  заслуживает   памятник  при  жизни».  Даже  в  годы,  когда  насильно  насаждалось   безбожье,  Нина  не  скрывала,  что  она верующая.  Как-то  я  написала  о  ней:
                « Старшая  моя  сестрица –
                Очень  добрый  человек.
                А  креститься   и  молиться
                Не  устанет  целый  век».
 Племянница   Надюша -  дочь  брата  Георгия   накрывала  на  стол,  выкладывая   всякую  вкуснятину,  которую  вместе  с  мужем  Володей,  не  смотря  на  замечательный   скоростной  лифт,    они  еле  донесли  на  7-ой  этаж.  – «Накупили,  как  на  поминки!»,- улыбаясь,  блеснула   «чёрным»   юмором  Ольга   Степановна.   -  « Я  так  скажу»,-  нарушил  наступившую   было   паузу  Георгий  Степанович,  чаще  других  навещавший  сестрёнок, - « Если  бы  ни  Нина,  никогда  бы   не  стал  я  Академиком!»,-  и  поднявшись  с  кресла   расцеловал  Нину  Степановну  в  обе  щёки.
 - «  Я  хочу  сказать»,-  поднялся  из-за   стола  с  хрустальным  фужером  в  руке  мой  сын  Гришка,- « Пока  я  в  Австралии,  якобы,    зарабатывал   кучу  денег,  моя  крёстная  Нина    на  каждый  праздник  посылала  мне  денежку,  выкраивая  со  своей  пенсии.  Я  поднимаю  бокал  за  твоё   здоровье!  Такое  не  забывается!».
Я  смотрел  на  Нину  Степановну  и  видел,  с  какой  любовью   смотрела  она  на  своего  крестника. Перехватив  мой  взгляд,  она  улыбнулась  и  громко  сказала :
- « Вот  и  замужем  никогда  не  была,  и  своих   детей  Бог  не  дал,  зато  крестников   пол  Москвы! Это  все  мои   детки.  Я  молюсь  за  них,  чтобы  Господь  сниспослал   им  божью  благодать.   
          
         Любовь  Степановна.
То,  что  Любаша  была  самой  боевой среди  детей,  не  вызывает  ни  каких  сомнений. Может  быть,  от  того,  что   она  была  первенцем   в  семье,  ей  иногда  разрешалось  больше  других?  Скажем,  Ишван   почему-то   ей  единственной,  вызывая  ревность  у  мальчишек,  дозволял   править  лошадью. В день,  когда  родилась  Любаша,  в  таборе  по  соседству  у  знакомых  цыган  родился  мальчик.  Крестили  детей  одновременно, и  по  старому  цыганскому  обычаю,  отцы  договорились  поженить  детей,  когда  они  станут  взрослыми. По  достижении  14-ти  лет,  цыгане  пришли  в  дом,  требуя  исполнить  данное  когда-то  обещание.  Своенравная  Любаша  на отрез  отказалась  выйти   замуж  за  нелюбимого. Да  и  светловолосый,  кареглазый   Ваня  -  дружок  брата  Петра  не  просто  так  частенько  наведывался   в  гости.  Из  хорошей   интеллигентной  цыганской   семьи!  Их  шатёр   был   одним  из  самых  красивых  в  таборе. Однажды  Любаша  уговорила  брата,  что  бы  он   взял  её  вместе  с  собой  в  клуб  на  танцы.  Ребята   просто  разинули  рты,  когда   Люба  вышла  к  ним  в  длинном  платье,  кокетливой  шляпке  и  чёрных  перчатках.  В  руках  она  держала  изящную  серебряную  тросточку,  что  считалось  тогда  пиком  моды.  Они  весь  вечер  танцевали  с  Ваней,  по  дороге  домой  он  держал  её « под  ручку»,  а  тут  эти   цыгане  со  своим  женихом! -  «Ни  за  что», - решила  Любаша.   Назревал  страшный  скандал – цыгане   всегда  дорожили  данным  словом. Ни  уговорами,  ни  угрозами  не  удавалось  убедить  отчаянную  и  смелую  Любашу. Видя,  как  дочка  мучается,  отец  Ишван  нашёл,  с  его  точки  зрения,  единственно  верное  в  этой   ситуации  решение: -« Ту  гхом   сан, бре?» (  Ты цыган,  или  нет?),-  спросил  он  Ваню,- «  Трубул   те  нашен!» (  надо  Вам  убежать),    и  они   сбежали  из  дома  к  дальним  родственникам  в  Ленинград. Так  началась,  в  отличии  от  братьев  и  сестёр,    кочевая   жизнь  Любаши.
               В  Ленинграде  им  довольно  быстро  удалось  снять  небольшую  комнатку.
Ваня   Михайлов (  и  эту  фамилию   теперь  носят  все  его  дети,  внуки  и  правнуки)  был  парнем  работящим  и  работал  с  удовольствием  и  азартом.  Он  был  отличным  лудильщиком,  мог  изготовить   замечательную  металлическую  посуду.  Из  под  его  рук  выходили  очень   мелодичные  музыкальные   тарелки,  которые  с  большой  охотой  приобретал  « музтрест»   для  духовых  и  симфонических  оркестров.  Готовились  к  свадьбе.  Ждали  родственников  из   Москвы. Приглядели  свадебное  платье  для  Любаши  и  чёрный  костюм  для  Ивана.  Всё  это  уже  надо  было  выкупать,  а  деньги  за  выполненную  работу,  как  на  зло,  всё  задерживали  и  задерживали.  Утром  Ваня  надел  свежую  сорочку  и  отправился  в   свою  артель «  Бытремонт»  прямо  в  кабинет  директора.  Он  долго  объяснял  начальнику,  что  готовится  к  свадьбе,  что  ему  срочно  нужны  деньги.  Наконец,  он  попросил  директора  выдать  ему  аванс   пятьсот,  двести  из  которых  он  отдаст   ему  лично. Нашего  Ваню  судили  за  предложение  взятки  должностному  лицу.  Слава  Богу,  свадьбу   сыграть  успели,  но  прямо  со  свадьбы  увезли  Ваню  в  тюрьму.  Целый  год  провёл  он  в  заключении,  оставив  горевать  свою  маленькую  Любашу.
         Началась  война  и  эвакуация.  Солнечный  Узбекистан  со  своим  Самаркандом,  где  совершенно  неожиданно,  как  в  сказке,  оказались  сёстры  Любы  Нина,  Рая,  Ольга,  братья  Роман  и  Жора. Ваня  порадовался,  что  и  его  родные -  Дёрди,  Зурка, Ёшка,  Рупишь  то  же,    волею  судьбы  оказались  здесь.  Всем  вместе  было   спокойнее  и  надёжнее,  но  жить  было  трудно.  Вокруг  царил  брюшной  тиф,  больницы  переполнены,  люди  умирали  от  голода. И  всё это  большое  семейство,  весь  этот  табор  был  благодарен  Ванечке,  который,  благодаря  своей  сноровке  и  находчивости  не  дал  никому  умереть  с  голоду. Он  мастерил  из  того,  что  попадалось  под  руку,    металлическую  посуду  и  сбывал  её  на  местном  рынке,  отличавшемся  даже  в  ту  пору  сказочной  экзотикой  и  своеобразной  красотой.  Можно  теперь  признаться,  что  и  авантюрные  мысли  посещали  его  светлую  голову:  так  он  увидел  у своего  брата  золотую  десятку  царской  чеканки.  Цыган  ни  в  коем  случае  не  желал  с  ней  расставаться.  Ваня   всё  же  упросил   отдать  ему  монету  на  время,  и  побожился,  что  непременно  вернёт.  Найдя  медную  монетку,( сейчас,  конечно,  трудно  предположить  её  достоинство), по  размеру  и  по  форме  абсолютно  похожую  на  золотую  десятку,  он  натёр  её  хлебным  мякишем. Монетка  стала  старинной. В  два,  абсолютно  похожих   узелка  из  красной  тряпочки,  он  завернул  обе  монеты  и  положил  в  разные  карманы  пиджака. На  базаре  он  очень  скоро  встретил,  запремеченного  ещё  вчера,  старого  узбека (явно  богатого  человека),  который  скупал  на  рынке  золото. Ваня  предложил  посмотреть  старику  золотую  десятку.  Тот  долго  вертел  её  в  руках,  смотрел  на  «пробу»,  да  и  пробовал  на  зуб. Цыганская  ребятня, находившаяся  неподалёку,  сбежалась,  девочка  заплакала  и  просила  не  продавать   монету – ведь  это  всё,  что  осталось  от  её   приданого.  Иван  забрал  монету,  завернул  обратно  в  узелок,  сунул  в  карман,  но  уходить  не  спешил.  Продолжал  торговаться. Купец  прибавил  ещё  500,  и  Ваня,  вынув  из  другого  кармана  узелок,  отдал  монету,  забрал  деньги  и  вместе  с  шумной  ватагой  цыганят  удалился. Настоящая  монетка  вернулась  к  старому  хозяину,  а  на  вырученные  деньги  табор  питался  целую  неделю. Что  ж,  было  и  такое! 
Даже  здесь,  так  далеко  от  Москвы  и  Ленинграда  война   всё   больше  и  больше  давала  знать  о  себе. А  когда   в  таборе   появилась   старая   Раньжа  -   двоюродная  сестра   нашего  Дёрди,   то   от    её   рассказов   волосы   становились  дыбом.  Ведь  ей  было   суждено     самой   пережить    зверства  этих   проклятых фашистов. *                Старая,   совсем  ослепшая  Раньжя   попросила,  чтоб   ей  подложили  под  сильно   отёкшие   ноги  подушку  и   продолжала Раньжя  :   «Тогда   было  очень жарко , и  все  мы  ждали,  когда   наступит вечерняя  прохлада,  и  можно  будет,  наконец, выкарабкаться   из  душного  шатра.  Первым  приподнял  полог  шатра  восьмилетний  Милош   и   вылез  на  поляну.  «  Солнце   уже  прячется   за  высокую   сосну!  Выходите  из  шатра».  Мы осторожно  стали  выходить  на  поляну.  Легкий  ветерок  ещё   не  мог  принести   с  собой   желанную  прохладу,   но дышать уже   можно  было   полной  грудью.  Я  вышла  из  шатра , тяжело   ступая   на  распухшие  от  жары  ноги. « Милош  и  ты,  Зурка,  пойдите,   наберите  в  лесу   сухих  веток,  да  разожжём  костёр». Ребята   послушно  побрели  в  чащу. «  Вы  теперь  единственные  мужчины  в   таборе»,- проворчала  я  им  вдогонку,  и ,  кинув  взгляд   на  высокую   сосну,  стала  молиться.  Я  не   могла  опуститься   на  колени  и  молилась  стоя,   долго  шептала   что-то,  называла   имена  детей,  мужчин,  которых  увели  из  табора,  и   никто   до  сих   пор  не  знает,  где  они.   Я  просила   бога   помочь   моей   дочери  Ганге,  вы   же   помните  её,   царство   ей  небесное! Она   была    на  восьмом   месяце  беременности. Я молилась   за  неё,   за  всех    Вас,   и   для  себя  не  просила  у  бога   ничего.  - « Чямба!», -  закончив   молиться,   позвала  я  внучку,  - « Пойди,  детка  набери  ключевой   водички,  и   завари   нам    чай  из  тех  трав,  что  вы   с  Гангой   насобирали  в  лесу».  Вот  уже  двое  суток   нам   нечего  было   есть.  Горячий,  обжигающий  всё  внутри,  чай,  вскипячённый   на  цыганском  костре,  будет  нам  сегодня   на  ужин.  « Даё,   а   сегодня  уже  не  слыхать,  ни  взрывов,  ни  выстрелов»,-   сказала  Ганга,  поглаживая  временами  свой  огромный   живот. – « Настрелялись  вчера  немцы,  устали,  и сегодня  отдыхают»,- усмехнулась  я  своим  беззубым   ртом   - « А  что,  если  фашисты  найдут   нас  здесь  в  лесу?»,-   размышляя  вслух,   сказала  Ганга. – « На  што  мы   им.  Ни  отцы,  ни  деды  наши   никогда,    ни  с  кем   не  воевали.  Мы  мирные   люди.  Нам  чужого   не   надо. Молись,  доченька,  и  бог  нас  не   оставит.  Всё  будет  хорошо,  масхари!»,-  перекрестилась  я,  глядя  в  ту  сторону, где   росла  высокая   сосна.                Чайник  закипел   быстро  на  высоком  огне  костра,  Чямба  заварила   чай,  и   весь   табор -  Я,  Ганга,  Милош,  Зурка ,  Чямба,  да  две  приблудшие   собаки  сели  возле  костра  пить  чай.   Мы  невольно  вспоминали,  как,  бывало,    сидел  у  костра   весь  наш     табор,  и   пили  не  только  чай!   Как   пели  задушевные  песни,  и  плясали,   до    упаду.   Как  звенела  на  весь  лес   звонкая  гитара…                И,   вдруг,  в  лесу  раздался   хриплый  лай  собак   и  треск  автоматных  очередей. Через  минуту  на  поляну  выскочили   немецкие  солдаты  и  окружили ,  нас,  держа  автоматы   наперевес. Вперёд  вышел  офицер.                ----"Wer Sie diese Partisanen? Warum, hier im Wald? "- « Кто  вы  есть  такие ,  партизаны?    Почему  здесь,   в  лесу?»,-  спросил  офицер  на  ломаном  русском  языке  так,  что  понять  его  было   непросто.  Раньжя,     с  трудом   поднялась,  и  все  цыгане  встали  подле  неё,  как  бы  прячась  за  её  спину.                –«Wer sind Sie?» « Ты  кто?»,-  тыча  пистолетом  ей  в  грудь,  спросил   офицер.  – «  Я -  цыганка,  Раньжя,  а  это  мои  дети  и  внуки»,-   сказала   я  громко,   и  голос   у  меня  совсем  не  дрожал.   Офицер   долго  рассматривал  меня. Затем   вдруг повернулся   к  солдатам,   и,  улыбнувшись,  сказал :  « Гут! Sie sagen, dass  Roma  gut  tanzen!»  Говорят,  Цыгане  хорошо   танцуют! Танцуй,  бабка!»,- сказал   офицер, и  громко  рассмеялся.                – « У  меня  ноги  болят, я  не  могу»,-  ответила  я,   и показала   свои   распухшие   ноги. - "Dann, bauchige  –« Тогда  ты,  брюхатая»,- указал  он  на  Гангу.  Напуганная  беременная  женщина,   пошатываясь,  сделала   несколько  танцевальных  движений.  Чямба,  желая   помочь  матери,  с  криком : « Я  буду  танцевать»,  заслонила  Гангу  и  припустилась  плясать. Солдаты   хлопали  в  ладоши  и  громко  смеялись. – « Хорошо!  Очень   хорошо!»,-  смеялся  офицер.  Он  закурил   сигарету  и  отошёл  в  сторонку. Огромного  роста  ефрейтор  подошёл  к  нему,  тоже  закурил  и  спросил : "Was sollen wir tun, Captain?"  «  Что  будем  делать,  господин   капитан?»   Офицер  достал  из  планшетки    какой-то   документ   и  прочитал : "Das ist ... es gibt zwei Sichtweisen, wie Adresse" der Zigeuner Frage. "Die Wahl ist zwischen Sterilisation und physischen Vernichtung. Sterilisieren niemand hier, so werden wir sie physisch zu vernichten. " «Вот…  существуют   две  точки  зрения   о  путях   решения  «цыганского  вопроса».  Выбор  стоит  между  стерилизацией  и  физическим  истреблением.   Стерилизовать  тут  некого,  значит,   будем   истреблять   физически» .  "So gebe ich einen Befehl?" - "Oh, nein, nicht so primitiv! Seht, hier ist wie romantisch es von unseren Kollegen in Jugoslawien getan "- lesen Sie, -" Unsere Strafma;nahmen wirken auf diese Weise: sie stellten sich ihre Opfer am Rande der Massengrab ausgehoben der Opfer wurden erschossen und Roma begraben, mit Kalk vor geduscht ". - "Wie Sie sehen, niemand, der ein Grab zu graben - einige Kinder, so geben Sie Ihrem Team die Eagles, selbst zu graben ein gro;es Loch."-  «  Так  я  даю   команду?»-  «  Э,  нет,  не так  примитивно!  Послушай,  вот  как   романтично   это   делали  наши   коллеги  в  Югославии»,-  читает, - :    «Наши каратели   действовали  так:  они  выстраивали     свои  жертвы  на  краю  братской  могилы,  которую  рыли  сами  жертвы,   расстреливали  и  зарывали   цыган,   предварительно  осыпав  известью».  – « Как  видишь,  копать  могилу  некому  -  одни  дети,  так   что,  дай   команду  своим  орлам,  пусть   выроют  большую   яму ».  Солдаты  принялись  за  работу.  Дети,  прижавшись  ко   мне,  оторопело  смотрели  на  солдат.                - "Die alte Frau nicht ber;hren! « Старуху  не  трогать! «Lassen Sie ihn los und sage allen, wie treu ihre Pflicht Soldaten des Dritten Reiches zu tun. " Пусть  идёт  и  расскажет   всем,  как   добросовестно  выполняют  свой  долг   солдаты  третьего  рейха».  Вскоре   огромная   канава   была   вырыта. - "Bauchige Bindung an einen Baum, in dem sie steht"– «  Брюхатую  привяжи   к  дереву,   у  которого  она  стоит»,-  дал  команду   капитан,  и  ефрейтор  выполнил  приказание.  Дети  дрожали  от  страха  и плакали   криком,  вцепившись  в  мою   юбку. – «Sie bef;rchten eine Fr;hgeburt zu geben, und wird noch ein Bastard sein. Hans, sag das nicht! ".  «  Она  может  от   страха  родить  преждевременно,  и  станет   одним    ублюдком   больше.  Ганс,   не  допустим   этого!».                Раньжя   умолкла.  Глухие   рыданья  вырывались   из  её   высохшей  груди .   Она  задыхалась  и  долго  не   могла   говорить.   Наконец,  когда   приступ   кашля   утих,   старуха   заговорила : -« Этот  проклятый    ефрейтор  достал  из-за  пояса  солдатский   нож ,  вскрыл  живот   моей   несчастной   дочушки,  достал   ребёнка  и  бросил  его   в  канаву.  Потом  туда  же  кинули  и  труп   моей   Ганушки.   Я  прижимала  к  себе  рыдающих  детей,  но   Ганс ,  ухватив   за  руку  Чямбу,  выдернул  её  из    мох  цепких  объятий . – «Как  ты  хорошо  танцевала,  Обезьянка!  Господин  капитан,  у  неё  отличная  попка,  и  было  бы  преступлением,  если  перед  смертью,  она  не  узнает,  что   есть  прекрасная  жизнь!».  Ефрейтор   облапил   маленькое   тельце   девочки   и  изнасиловал  её  прямо   на  глазах   хохочущих   солдат .  Чямбу  бросили  в  канаву. - "Diese beiden werfen alive" - –« Этих  двоих  бросайте  живьём»,-  командовал  капитан,  указывая   на  Милоша  и  Зурку.  –"Und nun, sie schie;en, aber so, dass der Tod nicht sofort eintreten. Sie m;ssen f;r eine lange Zeit zu leiden. " « А  теперь,  пристрелите  их ,   но   так,  чтоб  смерть  не  наступила   мгновенно.  Они  должны   долго  мучиться».               
 Их  засыпали   землёй,  когда  они   ещё  были  живы.                - "Ein wirklich romantisches passiert, Sir!", - Sagte Hans, wischte der weichen, gr;nen Gras blutigen H;nden - "Nur schade, dass es so wenige" .- "Wir haben die Pflicht, das Reich und den F;hrer durchgef;hrt" - Captain z;ndete sich eine Zigarette an und l;chelte und sagte: "Du hast gesagt, ein wenig? Ich m;chte betonen, Hans, die Zahl von 250 -. 300 000 Roma ist weit davon entfernt zerst;rt ungenau "- « А,  действительно,   романтично   получилось,  господин  капитан!»,-  сказал  Ганс,  вытирая  о   мягкую зелёную  траву  окровавленные  руки,-  « Только  жалко,  что   их   было  так  мало».-  «Мы   выполняли   свой   долг   перед   Рейхом   и   Фюрером», -  закурил сигарету   капитан  и ,  улыбнувшись,    добавил,  « Ты  сказал,  мало?   Хочу   особо  подчеркнуть,  Ганс,   что  число  в  250 -  300 тысяч   уничтоженных   цыган  является   далеко  неточным».                Рассказ  давно   закончился,  но  никто  не  осмеливался    нарушить   тишину .  Спустя   несколько   минут,   которые   показались  вечностью,    Раньжя   слабым  охрипшим     от   кашля  голосом прошептала :
Раньжя  : -   «  Как   я  осталась   жива,  где  бродила,  как  добралась  до  Вас,  я  не  знаю» ,  -  тяжело   дышала   она, -   « Видно,  богу   так  было  угодно   наслать  на  меня  это  испытание :  пережить  своих  детей.  Вот  я  и  живу»,-  всхлипывала    старушка ,  и   маленькая   Соня    вытирал  ей  слёзы   краешком ,   её  видавшей  виды  шали .
-           Пожалуй,  из  всех  Деметеров,  именно  на  долю  Любаши  выпало  это  безрадостное  и   тягостное  кочевье,  вызванное  всенародной  бедой,  имя  которой  все  называли  страшным  словом  « Война».  - :  «  Маленький  Ташкент  лучше,  чем  Большая  Сибирь»,-   испытывая  страх  перед  лютыми  морозами,  поговаривали  в  народе .
Но  именно    в  далёкую    заснеженную   Сибирь   бежали  цыгане,  надеясь,  что  туда  не  сунутся  фашисты.  Даже  названия  тех  населённых  пунктов,  где  приходилось  останавливаться  и  жить  какое-то  время,  где  их   никто  не  ждал,  наводят  сегодня  тоску  и  уныние :  станция  «Чуна»,  станция  «Зима» и  др.  Наконец,  добрались  до  Новосибирска,  где  пришлось  задержаться  дольше  обычного.  В  Новосибирске  у  Любаши  и  Ивана   родилась  дочурка   Лялька.  Она  была  такая   маленькая ,  такая  хорошенькая,  что   кто-то  из  цыган  сказал :-« Ворта   папуша!»( прямо  куколка!) С  тех   пор  девочку называли  не  иначе,  как  Папуша (известная  сегодня  цыганская  артистка  на  эстраде  Папуш  Михай). Скорее  всего,  стадное  чувство,  боязнь  отстать  от  табора,  заставило  их  снова  собраться  в  дорогу,  теперь  уже  с  маленьким  ребёнком  на  руках. Доколесили  до  Архангельска,  когда  поползли   слухи,  что  война  скоро  закончится.  Очень  устали  от  бесконечной  дорожной  тряски.  Привыкшие  к  теплу,  цыгане    страдали  от  изнуряющего   ветра  и  холода.  Однажды  под  вечер  Иван   заявил   голосом,  не  терпящим  возражения: « Доста!  Чикамав   те  мерэл  мугхы   щей  бокхатар,  ай  шилестар!  Трубул  те  традас  анда   кадо  шил» ( Всё,  хватит!  Не  хочу,  что  б  моя   дочь  умирала  от  голода  и  холода!  Надо   бежать   с  этой   каторги). Хотя  никто  из  цыган  не  поддержал  Ивана, семейство  двинулось  на  юг. –« Надо  добраться  до  Харькова -  там  мамины  сестра  и  брат»,-  строила  планы  Любаша. – « Тётя  Саша  и  скрипач  дядя  Гриша.  У  них  и  остановимся».   Практически,  всю  войну  молодая   семья  Михайловых   колесила  по  заснеженной  и  вьюжной   Сибири,  и  вот   долгожданная  и  радостная  весть -  Победа.  В  далёком   городе  Мариинске,  Кемеровской  области,  празднуя   вместе   со  всеми,  как  в  день   Великого  Рождества  Христова,  плясали  Любаша  и  Ваня   прямо   на  базаре,  и  благодарная   толпа  одаривала   их   радостными  улыбками  и  первыми   майскими  цветами. Победа!!!    До  Харькова,  добирались   долго, но  всё   произошло    именно  так,  как  предвещала    совсем   повзрослевшая  Любаша.  Дядя  Гриша  и  тётя  Саша   действительно  гостеприимно  и  с  большой  радостью   встретили   дорогих  гостей.    Дом  у  них  был  большой,  просторный,  да  и  не  отпускать   же  в  дорогу  беременную  племянницу.
         Каким  же  раем  небесным  показался  им  тогда  сильно  пострадавший  от  бомбёжек,  но   радостный  от  победных  салютов,  этот  необыкновенно  гостеприимный,  солнечный  и  тёплый  город. Пока  Любаша  готовилась  ещё  раз  стать  мамой,  Иван  очень  быстро  нашёл  себе  работу  в  артели  жестянщиков,  а  неутомимая  и  бесстрашная  будущая  мамаша   с  энтузиазмом   предсказывала  на  базаре  радость  будущих  встреч  с  мужьями,  сыновьями,  братьями,  которые  вот-вот  вернутся  домой.  Впервые  за  долгие  годы  Войны  в  семье   появился   достаток,  и  Иван  благодарил  Бога,  за  то,  что  теперь  можно  было,  как  говорили  врачи,  предоставить  жене  и  усиленное  питание, и  прогулки  на  свежем  воздухе,  и   тёплое    уютное  жильё.  В  Харькове   родился  Жорик  ( профессор  Георгий  Георгиевич  Михайлов)!
           Возвращаться  в  Ленинград,  откуда  они  уезжали  в  эвакуацию,  Любаша  оказалась  наотрез.  Не  действовали  уговоры  и  доводы  родных: « Всем  ранее  эвакуированным  предоставляется  жильё! Там  легче  будет  устроиться  и  начать  новую  послевоенную  жизнь». – « Не  могу  и  не  хочу  ходить  по  улицам,  где  умирали  с  голоду  наши  знакомые  и  близкие  люди. Не  смогу  я   жить  в  Ленинграде,  хоть  это  и  самый  красивый  город  на  земле»,- и  стало понятно,  что  большому  семейству  никак  не  уговорить  маленькую  маму.
        Один  единственный   московский   адрес,  который   сохранился   в  памяти,  и,  который  знали  все  Деметеры -  это  подмосковное  Болшево.  Ни   какая  Война,  никакие  бомбёжки  не  заставили  Прасковью Никитичну  бросить   дом  и   уехать  в  эвакуацию :- « Авелтар   о  Ишван,  кай  лела   те  родел   ма?  Ай  ви  туме,  канна   авена,  кай  лену  те  траин?»( Вот   освободится  Ишван,  где  станет   меня  искать?  Да  и  вы  все   вернётесь,  где  будете  жить?),-  отвечала  Прасковья,  когда  родня  уговаривала  её  эвакуироваться.  И  дети  съезжались  с  разных  концов  света  под  мамино  крылышко  в  старенький  дом   подмосковного   Болшево.  Жить  всем  вместе  в  одном  доме  было  тесно,  и  Михайловы  сняли  квартиру,  но   без  московской  прописки (  а  детям  надо  было  учиться) никто  не  хотел  держать  большое  семейство  на  квартире.  Я  сказал  большое  семейство?   Да,  к  этому   времени  появилась  у  них  маленькая  Томуська  ( замечательная  цыганская   певица  Тамара  Михайлова). Любаша  надеялась,  что  брат  Пётр  похлопочет  и  добьётся  разрешения  на  прописку,  но,  по  разным  причинам,  этого  не  произошло,  и  затаив  лёгкую  обиду,  или,  скорее  всего,  досаду,  Михайловы  уехали.  Куда?  Снова  на  Юг.
        В  Симферополе  осело   много  наших  цыган -  кэлдэрарей.  Жаркое   солнышко,  чарующие  магнолии  и  кипарисы,   как  магнитом  притягивали  этих  красивых  и  самобытных  людей,  всласть  «насладившихся»   сибирскими  морозами. И  с  работой  и  с  жильём  помогли  цыгане.  Правда,  жить  пришлось  в  старенькой  мазанке,  где  и  топили  « по   чёрному»,  и  никакие  ковры  не   согревали  ночью  земляной  пол. С  малыми  детьми,  которые   постоянно  простужались, долго  так  протянуть  было  не  реально,  и  Иван(  которого  я  отныне  буду  называть  дядя  Ваня) нашёл  работу  в  Евпатории,  где  ему  предоставили  и  квартиру ( ул.  Кирова,68). Я  в  то  время  был  в  гостях  у  дяди  Вани  с  тётей  Любой  и,  невольно,  принимал  участие  в  переезде  семьи  Михайловых  из  Симферополя  в  Евпаторию. Мы  с  ребятами  приткнулись  между  подушками,  периной  и  всяким  скарбом  на  борту  открытой  грузовой  машины,  и  свежий  порывистый  ветер  лохматил  наши  кудри, предвещая  встречу  с  чудом,  поразившем  моё  детское  воображение  на  всю  оставшуюся  жизнь.  МОРЕ !  Я  впервые  увидел  МОРЕ :      
      
 Монотонный  перестук  колёс
Я  к  оконному  стеклу  совсем  прирос,
С нетерпеньем  жду,  и  сердце  замирает,
Когда   покажется   в  окошке  Синь  Морская?
О  эта  синь -  торжественно  красива,                , Она  заманчиво  прекрасна  и   игрива!
Сравниться  смогут  с  ней  едва  ли,
И  Неба  Синего  заоблачные    дали?
                Монотонный  перестук  колёс
Снова  Случай  в  Крым  меня  занёс!
С  детства  я  люблю  твои  просторы                Море, Степи,  пряные  Леса,  и  Горы                                На  Небе  бархатном  твоём                Сверкают   звёзды   ярко,  близко!
Люблю,  когда   перед  дождём
Стрижи  летают  низко- низко!   

Любила  Крым  Екатерина!
Потёмкин- князь,  «облагораживая»  земли,                Что б  радостней  была  картина,
Ваял  в  Крыму  « свои   Деревни».
Ливадия -  Царей  услада!
Как  хороша,   в  столь  жаркий день
Магнолий  сладкая  прохлада!
И  кипариса  сладостная  тень!                «                «Твоя  серебряная  пыль
 Меня   кропит  водою  хладной,
Ах, лейся,  лейся  ключ  отрадный!
Журчи, журчи  свою  мне  быль!»  -               
Великий   Пушкин  сочинил,                Сам  от  любви,  изнемогая  к  Зарэме,                Страсть  свою скрывая,                И  сердце  ныло,  замирая,
Перед  красой  Бахчисарая!                О…!                Ялта!  Краше  в  мире  нет !                Жемчужина  Короны  Русской!
И  в  высь  манят  «Большой  Медведь», 
С  « Ай -  Петри»,  по  тропинке  узкой!
Вон  - « Ласточка  гнездо  свила»
На  горной  круче  в  поднебесье –
Лишь   там   свободу     обрела!
Лишь   там  свободной  стала  песня!               

В саду  Никитском  в  тишине
В далёкой  юности  беспечной                Мечтал  о  «Чайке»     Чехонте,
Благославляя  Крым  сердечно!
                А   Маяковский  воспевал                Детишек « акваторию» -                И   «колыбелью»  называл                Старушку  Евпаторию!
                Я,  грешный,  тоже  Крым  люблю !                Лаванды  запахи  чаруют!..                Мне,  как  большому   кораблю,                Морские  волны  грудь  целуют!               
               
Когда  тётю  Любу (  а  мне  она  была  ещё  и  крёстной  матерью)  спрашивали,  а  сколько  лет  вы  прожили  в  Евпатории,  она,  смеясь,  отвечала : «  А  как  «золотая  рыбка» -  ровно  30  лет  и  3  года».  Можно  с  уверенностью  сказать,  что  в  Евпатории  были  прожиты  самые  счастливые  годы  их  жизни.  Выросли  дети:  Папуш  вышла  замуж  за  известного  артиста  Евгения  Свешникова,  обладателя  удивительной  красоты  тенора,  и  разъезжала  с  гастролями  по  всей  стране.  Жора  заочно  закончил  филфак  Московского  Университета  и,  женившись,  уехал  на  работу  в  Киев,  возглавив  одно  из  самых  известных  издательств  на  Украине.               
Тамара  поехала в  гости  к  дяде  Жоре   ( Георгию  Степановичу)  в  Омск,  и  там  поступила  в  музыкальное  училище  по  классу  вокала.
         Почти  каждое  лето  я  приезжал  к  крёстной   отдыхать  в  Евпаторию. Однажды,   я  увидел  на  стене  портрет   Жана  Габэна,  аккуратно  вырезанный   из  какого-то  журнала,  и  понял,  что  Тамара  сделала  это  не  случайно. Дядя  Ваня,  как  две  капли  воды,  был  похож  на  легендарного  киноактёра.  Они  презабавно  смотрелись  вместе :  Она -  небольшого  роста,  располневшая, не  по  годам  резвая, сильно  жестикулирующая  в  разговоре,  и  он -  высокий,  импозантный,  сдержанный,  с  приятным  баритоном,  немного  потускневшим  от  паров  соляной  кислоты,  с  которой  ему  приходилось  работать  всю  жизнь. Дядя Ваня  обожал   свою  Любушку,  баловал,  делал  дорогие  подарки,  но  был  грешен : женщины  не  давали  ему  прохода! – « Сар  тукэ  най  лажяв ,  те  авес  кхэрэ  дидимняцы?  Ай,  те  дикхэна  те  глати!»(  как   же  тебе  не  стыдно  приходить  домой  под  утро!  А если  это  увидят  твои  дети?),-  отчитывала   Любаша  мужа,  стараясь  дотянуться  до  его  взлохмоченной   седой   шевелюры   мокрой  тряпкой,  которой  протирала  пол  в  длинном  коридоре.   Для  более  сильного  устрашения,  она  подхватила,  валявшуюся  в  углу  старую  галошу,  и  несколько  раз   припечатала  её  к  широкой  мужниной  спине.  Ваня  кряхтел,  изворачивался  и  успокаивал  жену : «  Авэла,  хватит  Люба,  будя,  брось…»  Ссора  была  не  долгой.  В этот  же  вечер  мы  ели  самые  вкусные  в  мире  чебуреки,  которые   умела  печь  тётя  Люба  и  пели  песни.  Я  к  тому  времени  научился  извлекать  из  гитары  целых  три  аккорда,  и  тётя  Люба  с  удовольствием  пела  романсы :
«Зачем  вы  плачете,  Дожди,
Зачем  грустите,  Ивы?       
Ещё  все  Вёсны  впереди,
Ещё  мне  быть  счастливой».
Любовь  Степановну  Бог  не  наградил  сильным  голосом,  как  у  сестёр Нины,  Ольги  или  Райки,  но  пела  она  очень  красиво,  мелодично,  вкладывая  в  романс  всю  душу. В  общем,  скучно   в  Евпатории  не  было!  Каждое  лето  кто-нибудь  да  приезжал :  то  брат  Георгий,  то  племянники,  племянницы,  то  кто-то  из  сестёр…
Приехали  и  родители.  Ишван,  сильно  постаревший,   с  пошатнувшимся  здоровьем    и  вконец   расстроенной  психикой,  совсем  не  был  похож  на  того
  Ишвана  «Барвало»,  с  которого  я  начал  свой  рассказ. Тюрьма   сделала  своё   «чёрное   дело».  Степан  Петрович,  конечно,  был  в  почтенном  возрасте,  но  выглядел  абсолютным  стариком. Чтобы  заниматься  каким-то  делом,  он  привёз  с  собой  целый  контейнер (200  мешков) – старые  вещи,  которые  чинил  и  продавал  на  базаре.  Никогда  Дед  не  жаловался  на  судьбу,  не  вспоминал  о  тюрьме,  не  сожалел  о  потерянном   богатстве :-  «  Сас,  ай  манай!  Апо,  кхул  леса!» (  Было  и  нету!  Но  и  Бог  с  ним). Когда  был  в  хорошем  настроении,  шутил  с  нами,  пел  украинские  песни.  С  большим  удовольствием  привечал  молоденьких  Томкиных  подружек,  похлопывая  их  пониже  пояса,  приговаривая : «  Моя  ж  ты  деточка!»
Всё  бы  ничего,  но,  видимо,  12   лет,  проведённых  без  красавицы – жены,  и  ревность,  которая   сжигала  всё  внутри,  не  давала   ему  жить. Грубо  разговаривать  с  Прасковьей,  которая  ни  как  того  не  заслуживала,  стала  для  Ишвана  нормой. Когда  висевшая  на  потолке  люстра  со  стеклянными  висюльками,  начинала  звенеть  от  ходьбы    соседей,  Ишван  делал  страшную,  и  в то  же  время  смешную  гримасу  и  гремел  на  всю  кватиру :- «  Ах,  ты  Б..  старая!  Это  Алексахин (  сосед  с  верху)  тебе  сигналы  подаёт!  На  свидание  вызывает!»,-  кричал  он  парализованной  женщине,  которая  уже  несколько  лет  не  вставала  с  постели.  Жить  вместе  они  не  могли.  Бабушку  увезли  в  Болшево,  а  Дед  ещё  года  три  грел  старые  кости  на  жарком  солнышке  Евпатории.
      Дядя  Ваня  с  тётей  Любой  иногда  выбирались  к  родственникам  в  Москву,  как  правило,  на  Рождество  или  Пасху.  Большая  дружба  связывали  дядю  Ваню  с  Георгием  Степановичем.  Дядя  Жора  иногда  ездил  в  Евпаторию,  что  бы  просто  полудить  котлы  вместе  с  Ваней(  очень  ему  нравилась  эта  цыганская  работа!), а  однажды,  по  приезде  в  Москву, друзья,  гуляя  в  парке  культуры,  попали  на  концерт  артистов  театра  «Ромэн».  Глядя  на  выступление  молодой  цыганочки  Розы  Джелакаевой,  дядя  Ваня  сказал :-« А!  Те  авел  аме  касави  Бори  анде  цэра!»(Эх,  нам  бы в  шатёр  такую  сноху!).  И  как  он  был  приятно  удивлён  и  взволнован,  когда  через  пару  лет,  я  приехал  в  Евпаторию   вместе  с  женой -  Розой  Джелакаевой!  Когда  мы  с  Розой,  сидя  за  столом,  рассказывали  наши  байки  о  театре,  а  его  внуки  носились  по  квартире,  пытаясь  обратить  на  себя  внимание,  он,  не  сдержавшись  крикнул  на  цыганском :- « Ашта,  цитён,  дав  буле  тумаро  муй!»(  тихо  вы,  бесенята,  и  выругался  по  цыгански).  За  столом   воцарилась  долгая  пауза.  Дядя  Ваня  недавно  перенёс  инсульт,  и  совсем  не  мог  разговаривать,  а  тут,  вдруг,  заговорил!  Наша  радость  была  преждевременной  -  через  несколько   недель  наш  дядя  Ваня  умер. 
              Похоронили  Ивана  Георгиевича  на  евпаторийском  кладбище,  и  стало  невмоготу  Любаше  жить  там,  где  прошли  её  лучшие  годы  жизни,  где  она  была  счастлива.  Жить  без  любимого,  самого  доброго  и  самого  красивого  на  свете  человека.  Приехала  с  гастролей  Папуш,  продала   мамину  квартиру и  увезла  Любовь  Степановну  в  Подмосковье.  Увезла,  как  оказалось  навсегда. 
         Очень  скоро  старенький  домик  в  Тайнинке,  усилиями  Папуш,  стал  главным  местом,  где  встречали  Новый  Год,  где  праздновали  Рождество  и  Пасху.  Любаша  с  радостью  привечала   братьев  Петра,  Романа,  Георгия,  своих   сестер  Райку,  Ольгу,  Нину.  Несчётное  количество  племянников(  и  я,  в  том  числе) набегали  30  августа  поздравить  любимую  тётушку  с  днём  ангела (  Вера,  Надежда,  Любовь).Как  же  мы  все  хохотали,  когда  старенькая  наша  тётушка   играла  в  « девятку»  со  своими  маленькими  тогда  внуками  и  правнуками.  Играли  они  на  конфеты,  которые  Папуш   рассыпала  на  огромном  блюде.  Играли  азартно,  и  тётя  Люба  всерьез  сердилась   и   спорила,  когда  мой   шестилетний  Гришка,  пытался  «  смахлювать». Дело  дошло  было  до  крика,  и  только,  когда  мы  все  прыснули  со  смеху,  тётя  Люба  смеялась  громче  всех.
     Как  видно,  эмоции  отрицательные,  равно,  как  и  положительные,  в  определённом  возрасте  влияют  на  здоровье  пагубно.  Уже  была   пара  инфарктов,  больницы. –«  Посмотри  на  себя,  ты  же  вся  синяя!  Вон,  круги  под  глазами.  Похоже,  не  я,  а  ты  перенесла  «  трансмуральный»  инфаркт»,-  отчитывала  Любовь  Степановна  Папуш,  несколько  дней  не  отходивший   от  больничной  койки  матери. Даже  во  время  болезни,  Любаша  была   всегда  опрятно,  а  я  бы  сказал,   стильно  по     цыгански   одета.  Уже  не  такие  густые,  как  у  сестры  Нины  волосы,  были  заплетены  в  аккуратные  косички. 
   В тот  день,  приняв  душ, одевшись  в  новенький  атласный  халатик,  тщательно  причесавшись  и  опрыскав  лицо  дочерними  французскими  « Клема»,  Любовь  Степановна  уселась  в  своё  кресло  и  принялась  читать  очередной  детектив.
- «  Что  ты  читаешь,  мама?»,-  спросила  с  кухни  колдовавшая  над  паприкашем  Папуш. –«  Вот  читаю  и  думаю,  у  этой  героини,  как  и  у  меня,   не  было  в  жизни  ничего  хорошего.   Одна  Война,  будь  она  проклята!»
Папуш  убавила  пламя  в  конфорке   и  пошла  в  комнату.  Любовь  С тепановна    всё  так  же  сидела  в  кресле,  но  глаза  были  закрыты  и не  слышно  было   дыхания.               
                Раиса  Степановна (Райка).               
 
                Пролог.                Часто, давая интервью, на весьма традиционный вопрос журналистов о цыганском кочевье, я в шутку говорил, что выбрал профессию артиста исключительно по той причине, что она позволяет, выезжая на гастроли, безнаказанно "кочевать" , не только по всей стране, но и за её рубежами .Заполняя всевозможные анкеты, в графе - место рождения, не задумываясь, писал, как написано в паспорте - г.Новосибирск, хотя всю свою               
сознательную жизнь, начиная с самого раннего детства, я считал своим родным городом - мою любимую Москву, и, признаюсь, было несколько обидно сообщать, кому бы-то ни было, что родился я, где-то на  пирифирии, а не в Москве. Большого  удовольствия  это  мне  не  доставляло.               
 Однажды, ещё в юности, вышагивая по Улице Горького, напротив памятника Маяковскому, возле ресторана "София", я, можно сказать, столкнулся с цыганскими ребятами, которые остановили меня,  узнав  во мне известного популярного тогда цыганского артиста и повели в "Софию"- выпить по бокалу пива( цыгане "с радости" пьют не водку, а пиво!) Ром(  кай  сас  май  пхуро): «  Эртисар,  пхрала!  Ту  сан  о  Пэтру  Дэмэтро?»(извини, Брат!  Ты – Пётр Деметр?
               Пэтру : Ме  ви  сым!  Те  авен  бахтале,  гхомале! ( Я, счастья  Вам»)
Ром(  ле  кале  мустаценца,  ай сумнакуне  дандеса  андо  муй):
-                -  « Шай  акхарасту  те  пяс   аменгэ  бяря?»(  Можно  пригласить  на  кружку   пива?
                Пэтру : «  Наис  туменгэ,  кэ  камен  те  кэрэн  мангэ  патив» ( Спасибо  Вам  за  внимание,  с  большим  удовольствием!)
Ле  гхом  бешен  андо  бирто,  тай  пен  бяря.  Машкар  ленде  локхэс  жял  о  дивано. 
                Ром-1 : «  Эл  гаже  пхенен,  кэ  ся  ле  ром  нямуря!  Ай  аме  туса чачес  сам  барэ,  тай  чяче  нямуря!
                Ром -2 : « Аме  дедурал   принжярдям  ту,  пхрала!»
                Щавогхо: « Мишто  ту  гилабес  гхомане  гиля!»
                Пэтру : «  Наис  туменгэ».
                Ром -1 : «  Аме  сам  тукэ  нямуря  па  тё  Дад,  тял  эрто».
                Ром- 2 : « Ме  сым  тё  чачо  Как,  ай  во-  тё  вэро.
                Пэтру : «  Ай  ме  шогха  чи  дикхлем  мугхэ  Дадес,  кэ  во  муляс  андо       
                кодо  дес,  канна  ме  аракхадилем».
                Ром  - 1: « Пхен-та   аменгэ,  пхрала,  Сар  май  траис?»
                Пэтру : «Наис  ле  Девлехкэ,  по  локхогэс!»
                Ром -2: « А  кай  кэрэс  бути, Морэ?»
                Пэтру : « Гилабав».
                Ром 2: «Аме  савогхэ  гилабас,  ай  ме  пущав, че  бути  кэрэс?»
                Ром 1: « Кэрэс  « трали-вали»!  А  те  траисас  аменца,  лянас  те      
                Кэрэс   романи  гханомаски  бути.  Сас  те  авес  барвало,      
                Умпачи  мануш!»   
             .Пиво  подали  в  больших  бокалах,  и   воздушная  шапка  из  белой  пены  красиво  подчёркивала  прозрачный   янтарь  прохладного,  божественного  напитка.  Принято считать, что все цыгане - родственники, а тут выяснилось, что нас действительно объединяло близкое, кровное родство по линии моего покойного отца, которого я никогда не видил, который умер в тот день, когда родился я. –:«  Пхен  аменгэ,  Сар  май  траис,  пхрала?»  (Ну,  рассказывай,  как  живёшь?»,  спросил  тот,  что  постарше. -:»  Наис  ле  Девлескэ,  по  локхогэс!» (  Слава  Богу,  потихонечку!),  ответил  я, с  удовольствием   приложившись  к  бокалу. - :»Мишто  гилабес  романе   гиля!» (хорошо  ты  поёшь  цыганские  песни),-  похвалил  второй,  обладатель  чёрных  усиков  и  золотого  зуба. -:»Ай,  че  бути  кэрэс?»(а  какую  работу  делаешь?),-  снова  задал  вопрос  старший,  который,  как  выяснилось,  приходился  мне  двоюродным   братом.-:» Гилабав» (  пою).-
:»Аме  саворэ  гилабас,  а  кай  кэрэс  бути?»(  Мы  все  поём,  а  где  ты  работаешь?),-  и  брат  дружески  потрепав  меня  по  плечу,  сказал:»Кэрэс  «трали-вали»,  а  те  траисас  аменса,  лянас  те  кэрэс   романи,   гханомаски бути,  сас  те  авес  барвало,  сас  те  авес  умпачи  Мануш!»(делаешь  «трали-вали», а  если  бы  с  нами  жил,  делал  бы  цыганскую  работу – лудил  бы  котлы,  стал  бы  богатым,  стал  бы  счастливым  человеком!).Долго  мы  сидели  в  ресторане,  пили  холодное  пиво  и  приятно  беседовали. 
Вот от них-то  я и  узнал  историю  моего  рождения, о том, что у меня много родственников, о которых, к своему стыду, я ничего не знаю,  и  поведали, весьма, романтическую  историю  любви моих  родителей, которую, ещё и сегодня помнят наши цыгане, называя их цыганскими  «Ромэо» и « Джульеттой».
Придя   домой, я рассказал об этой, взволновавшей  меня  встрече, любимой своей  бабушке  Рае,  вырастившей  меня, укоряя её в  том, что  она  мне  ничего  и никогда  не  рассказывала об этом  и, наконец,  уговорил рассказать, то, что она  помнит.                Пэтру : « Аракхлем  адес  андо  дром  гхомане  Щявен,  ингэрде  ма   адо  Бирто,  кэрде  мангэ  патив!    Ай,  пхента   мангэ,  состар  ле  Гхом  акхарэнас  мугхэ  Дадес,  ай  мугха  Да  -  «Ромэо   тай  Джульетта?»- (Встретил  сегодня  цыганских  парней,  пошли  пить  пиво.  А,  скажи,  бабушка,  почему  цыгане  называли  моих  родителей  Ромэо  и  Джульетта?)
   Мами : «  Ай  Сар  анклистя  туменде  о  дивано?» (  А  как  у  вас  вышел  разговор?)
   Пэтру :  «  Катар  ле Гхом  ашундем  ме  па  кодо,  Сар  ме  аракхадилем,
Ай  ту чи   пхендян  мангэ,  кэ  сы  ма  нямуря!»- ( От  цыган я  услышал  про  то,  как  я  родился,  а  ты  не  говорила  мне,  что  у  меня  есть  родственники)                Мами : « Думулт  сас  кодо,  мугхы  парамичи!  Ай  чи  пхенавас  тукэ анда  кодо,  кэ  чи  камавас,  те  нэкэжив  тут» - ( давно  это  было,  сказка  моя!  А  не  рассказывала  -  не  хотела  тревожить.                Пэтру : «  Апо  ме  мангав  ту! Дав  ту  армая?»- (Ну,  расскажи  пожалуйста)                Э  Мами  ля  андо  муй  э  люлява ( Бабушка закурила  трубку)                « Дивано  анклел  аменгэ  лунго,  Сар  мугхо  траё!  Камлян  те                Ашунес, апо  шун…» - ( Разговор  будет   длинный,  как  моя  жизнь.  Ну  слушай).         
        Бабушка,  по-своему, рассказала "лавстори" и получилась несколько   неожиданная, говоря  языком  детектива, «версия». В этом "опусе", я пытаюсь   осмыслить  всю   свалившуюся на меня информацию,  и провести, не могу удержаться, чтобы не произнести  модное  словечко, "Авторское Расследование"...

                Ёшка.                Лоти был четвёртым ребёнком в семье. Конечно, родители  одинаково заботились  о детях, старались посытнее накормить, потеплее одеть, пожурить и приласкать, но Лоти был самым маленьким, последышем, и отец - Ёшка не чаял  в нём души. Старшие - Савка и Милош  целыми днями пропадали где-то с  деревенской  ребятнёй, Юльча  суетилась вместе с матерью Мелевой, стряпая  еду, а Лоти( так получалось) всё время был подле отца. Именно его  Ёшка  брал с собой, уезжая андо  форо  (в  город) заключать договора  и оформлять заказы  на работу.
 Он  часто  брал с собой  на работу сыновей, чтобы  при деле были, да и для заработка, ведь каждый должен  получить, не взирая на возраст, равную долю.
Савка и Милош  подчинялись  воле отца, но с большим удовольствием  гоняли  в деревне голубей. Милошу очень  нравилось на конезаводе помогать объезжать "трёхлеток"
( ноги вечно в ранах и ссадинах - предмет  возмущения  Мелевы), а Савка - пропадал в колхозном гараже, где недавно появился новенький  мотоцикл "Харлей", снившийся ему по ночам.
Юльча вообще любила стряпать, но кормить целую ораву?
- :"Со ме сым, дили Мала?"( Что я - совсем "чокнутая?"), ворчала девчонка, собираясь в дорогу. Вот только Лоти  всегда загодя и с радостью готовился к поездке. Он мог часами  смотреть на проворные, потемневшие  от степного ветра и дымов костра руки  отца, когда тот, мурлыча себе под нос: "Делу ив, тай ви перэл...", бандярэлас  о састри( гнул железо, придавая ему причудливую форму). Лоти  во всём был похож на отца: чёрные прямые волосы аккуратно ложились "на пробор", густые сросшиеся брови, разлетаясь, открывали  доверчивые и добрые глаза, цвет которых, никто не мог  опредилить с точностью : карие, хмурясь, они, вдруг, становились чёрными, а при свете яркого солнышка, можно было с уверенностью сказать, что у цыганёнка, глаза -то, зелёные! Даже голос, немного тускловатый и охрипший от паров соляной кислоты( катар о зайзаро), с которой лудильщикам постоянно приходилось иметь дело, был точно, как у Ёшки.               
         Отец  просыпался  едва забрежжит рассвет  и будил  всю  семью, которую с этого момента, смело можно было называть артелью жестянщиков - лудильщиков  (котляров). Милош  и Савка шли собирать хворост, для уже, чуть дымящего костра, Лоти, прихватив  ведро,  бежал к ручью  за водой, Юльча кипятила  в видавшем виды, но отдраенным  до блеска  чайнике принесённую  воду,  а заваривал  чай  сам Ёшка, приговаривая-:"Чаё- ле товерэса,  чи  май   щинеса!"- (чай  - топором не разрубишь!) Ёшка давал команду:"Вущен пел, чанга  те мангас  ле Девлес! - ( вставайте на колени и будем молиться Спасителю), а потом садились пить чай. Чай пили не торопясь, согреваясь  на утренней  прохладе. Чай пили  без еды  и часто без сахара, и только для Лоти  у Ёшки в кармане  всегда был припрятан  которице  зааро (маленький кусочек сахара), завёрнутый  андо  дикхлоро    ( в красный лоскутик). Ну,  теперь  помолясь,  можно  было  приниматься  и  за  работу: Лоти  проверил -  паяльник,  паяльная  лампа,  олово ( арчичи),  нашатырь ( цапарико) соляная  кислота ( зайзаро)  – всё  было  под  рукой.   Прежде  чем  Ёшка  приступит  к  лужению   дежи  (котла),  ребята  тщательно  чистили   и  мыли  его,  обрабатывали  кислотой,  и  называлось  это – «те   травил». Принесли   красные   кирпичи,  уложили  их   на  землю,  хорошенько   размельчили,  да   ещё   и  размяли.  Савка   и  Милош   смастерили,  как  учил   отец,   маленький  горн  ( виндийя)  и  кузнечный  мех (  пишот),  После  этого  дежу  ставили  на  костёр  сначала   одной  стороной,  боком,  и  эту  часть  обжигали   и   посыпали  нашатырём (  цатрико ).  После  нагрева  до  определённой  температуры , Ёшка,  и  эту  часть  работы  он  не  доверял  никому, наносил  на   дежу  тонкий  слой  расплавленного  олова.  Олово,  таяло,  как   масло,  а  Ешка  водил   туда-сюда   тряпкой,  и  получалась   очень  ровная  и  красивая   полуда. Потом   они   снимали  котёл  и  снова   тёрли  нашатырём,   чтоб    блестел.  Работали   все  дружно,   с  песнями,   и,  казалось,  что   дым   идёт    не  от   костра,  а   от   них   самих.               
Секрет  этого  мастерства  передал  Ёшке  его отец  Вошо,  и  Ёшка    был   знатным  лудильщиком,  ни  у  кого  в  таборе  не  блестели  так   дежи  после лужения!   Так  постепенно,  по  кусочку  проводилась  полуда  всего  котла,  а   в  заказе  их  иногда  насчитывалось  более   тридцати.
           Солнце уже садилось за ели, когда отец  сказал:"Аба  доста, Киден ле састря"(довольно, можно собирать инструменты).
Юльча  сливала мужчинам на руки тёплую, подогретую на костре воду. Умывались долго, шумно и весело фыркая, брызгали  друг на друга шёлковую  водицу, Ёшка мурлыкал свою любимую и улыбался в усы. Все были довольны, было хорошо и радостно на душе. Аппетит  и так  был у всех зверский, а тут ещё сладкий запах  свежеиспечённого  хлеба и  дурманящий  аромат жареного  мяса. На  коврике, заботливо  расстеленном  Юльчей, стояли миски и ложки, привезённые из дома, металлические кружки для ребят и хрустальный стакан в серебряном подстаканнике для отца.  Юльча торопливо выкладывала на тарелку, заранее нарезанное тонкими ломтиками душистое деревенское сало, и, стараясь, чтобы куски были равными, руками ломала, ещё горячий каравай, недавно испечённый умелой рукой, какой-то деревенской хозяюшки:"Как только вы  ушли, я - "ноги в руки" и в деревню! Шунав  анде  ек бар  щинен ле балищес( слышу, в одном дворе поросёнка  режут), ме дем андрэ, драбардем  ви  ла гажя, ви  ле  гажес, ви  ла пхуря - (ви лакэ,  тертис,  трубул), ай  дикхен со динема: баро котор  мас, ай  мас тхуло, ай, тертин, гой, коломпиря, пэрэдэйцы, крестевецы, сыр, пурум! Э пхури  дя  ма мангхо, ай ви  дуй  глажи  тхуд" ( я зашла во двор, погадала хозяйке, хозяину, да ещё и старухе-( её тоже надо!), и смотрите, что я вам  принесла:
кусок мяса на паприкаш, сала, колбасы, картошки,  помидоров, огурцов, чеснок, лук! А  старуха  дала ещё хлеба и две бутыли молока). Юльча, звонко смеясь,   рассказывала  о своих подвигах, показывая свои не совсем  ровные зубки, а проворные руки выкладывали  на терелки всё, что она сегодня заработала. Ребята, резвясь и озарничая, ели и надкусывали именно те подукты, которые она называла в данный  момент - получалось ужасно смешно.Наконец, в руках  у девчонки появилась большая кастрюля ( кэзано),  и аромат паприкаша заполнил всю поляну, а, может быть  долетел и до деревни, так как там немедленно залаяли собаки. Молча есть это было не возможно:" Те траис экшел бэрш!", " Те перэл тукэ по дром о Ишван Барвало!", "Кай сытилян  кадя те киравес?", " Бахтало авла  кодо, кон лела  те хал сако дес тё паприкаш!"
("Чтоб  ты жила сто лет!","Чтобы встретился на твоём пути Ишван Богатый", "Где ты научилась так готовить?","Счастливым будет тот, кто будет есть твой паприкаш каждый день!", - выкрикивали, смеясь   ребята, не забывая причмокивать, облизывать пальцы  и макать свежий мягкий хлеб в жирный  ароматный соус. Заканчивая ужин, пили чай. " Наис тукэ, девла, кэ  чайлилям"( спасибо тебе, Господи, за хлеб-соль),- сказал Ёшка и перекрестился,-"Наис ви туменге, щаворале! Мишто кэрдян адес бути! Лащи бути кэрдям аме, бут лове трубул те покинен аменге эл гаже!"( Спасибо и вам, ребятки! Хорошо сегодня работали! Большой заказ мы выполнили, а, значит и деньги большие получим),- говорил Ёшка, набивая  трубку душистым табаком и улыбаясь в усы, кое-где подёрнутые серебром.
       Огромная и круглая, как медный таз, в котором Мелева варит варенье, луна освободилась от назойливых облачков и залила призрачным  тёплым  светом поляну. Ёшка, привычно подвернув ноги под себя, смотрел и смотрел на нежаркий огонь костра, вороша красные угольки и раскуривая, постоянно гаснущую трубку. Он  думал о том, что  завтра, снова поедет к начальству в город, снова надо сдавать  заказ, кого - то, в чём-то убеждать, доказывать, спорить и, наконец, получить деньги. Деньги он отдаст  жене  Мелеве- не любит  он носить их с собой, после того, как однажды, повстречав цыган из соседнего табора( анда кырдо ле Дёрдеско - из рода Дёрди), наугощавшись  вдоволь  пивом (пиле  бут бяря), пришёл домой  и вовсе  без кошелька!  Да, разные мысли, стучались в висок, и опережая   друг друга,  лезли в голову. Вспоминал он и  Настю, Настасью Петровну...
Тоже приехал в город, тоже заказ, а директор в отпуске.Вот его и направили  на молочную ферму к Настасье Петровне - она там заведовала, а её  там  и  не оказалось, а оказалась она совсем  даже   не на работе, а дома, по причине биллютня, а дом напротив правления, вот он и  зашёл: на  него смотрели, как синь-вода, лазоревые очи, занимавшие  на белоснежном, румяном лице добрую половину, прямые пепельные волосы, стянутые    тугим  пучком  на голове, открывали  нежную белую шею и, приковывающую  взор, соблазнительную , пышную  грудь. Вся статная и гибкая, упершись руками в крутые бёдра, она, улыбаясь,  звонко спросила:"Ну, чего стал, борода? Чего надо?"
Ёшка, глотнув пару раз воздуха, совсем охрипшим от непрошенного  волнения  голосом, сказал:"Дак я вот,   всё  по делам..  я, заказ вот  у меня... А у вас на стене, вон и гитарка  висит!" -:"Муженёк- упокойник  ублажал песнями! Интересуетесь?"- спросила хозяйка,  сняла со стены гитару и, улыбаясь, протянула Ёшке.Уверенной рукой он провёл по струнам, подтянул первую, подстроил басок и негромко запел свою любимую:                "Дел о ив, тай ви перэл.                Яй  ся ле ромня кхэрэ  да авен,                ай фери  мурры, чи  май авэл..."                Конечно, Настасья Петровна  не могла понять содержания  песни, когда этот  симпатичный  цыган  пел о своей любимой, которая не пришла  по, выпавшему на  мёрзлую землю, первому  снегу  домой, как другие цыганки, и что теперь лежит  она    где-нибудь в степи, и ворон  клюёт её чёрные очи, но Ёшка пел так проникновенно, выводил голосом такие руллады, что в уголках синих глаз Настасьи застыла слезинка , так и не скатившись по щеке. – «  Очень   душевно  Вы  поёте!  Я  слов- то  не  разобрала,  но  сердцем  учуяла! А  Вы  спойте  ещё,  но  что  бы  про  любовь…», -  попросила  Настасья  Петровна,  и  на  её  щеках  выступил  румянец.  Эту ночь он  запомнили на всю оставшуюся жизнь. Уходил Ёшка из настиного дома на заре, когда выпал на мёрзлую осеннюю землю первый  снег, и   хромовые сапоги  цыгана оставляли на рыхлом, пушистом снегу неровный след,  торопливо уводя  Ёшку от дома Настасьи.
                Мелева.                Говорят, что цыганские дети  сначала начинают плясать, а потом уже ходить. Среди шумной ватаги  цыганят, одна  Мелева никогда не танцевала  и не пела. Нет она, конечно, пробовала  перебирать ногами, как все остальные, но у неё  ничего не получалась. Если буквально перевести на цыганский известную русскую пословицу, то можно сказать:"О рич  ущиля пе лако кан"( Медведь ей на ухо наступил). Когда  наезжали гости,  и вокруг царило веселье, девочка  убегала  в лес, и возвращалась, когда гостей  уже и след простыл. Кто знает, может быть  от  того, росла она, как одинокое деревце вдоль проезжей дороги, не имея ни друзей, ни подруг. Становясь взрослой девушкой, очень редко, потому что это не доставляло ей особого удовольствия, она смотрелась в маленькое зеркальце, полученное от гажи за гадание, вместо денег, и видела там раздосадованное, очень смуглое лицо( кали, сар чугуно), с большими, немного раскосыми, чёрными глазами. Высокая и худенькая, как подросток, в ней угадывалась недюжинная  сила, так что обидить её  решался не всякий. В таборе  слыла  она  дикаркой, и парни сторонились Мелевы.
Тёплыми летними вечерами молодёжь собиралась возле костра.Всегда было шумно, весело, пели цыганские и новые, услышанные в городе песни, плясали "таборную" под гитару, но особенно всем  нравилось, прижимаясь друг к другу, танцевать "танго", или "фокстрот"(всё равно), под старенький патефон, раздобытый в городе. Мелева, приоткрыв полог шатра, с грустью смотрела на принарядившихся, красивых девчат, призывно звенящих монистами .       Крадучись, убегала она звёздной  ночью  в  лес,  вслед за девушками, торопившимися  на свидание к возлюбленным, и , притаившись где-нибудь в тени ветвистого дерева, с восторгом и завистью смотрела на их ласки, Душа и плоть её трепетали, кружилось  в голове, хотелось плакать...
 .Гадала Мелева очень хорошо. Её строгое, аскетическое лицо, низкий бархатный голос, проникающий  прямо в душу взгляд, видимо, помогали зачаровывать "клиентов"- мужчин и женщин, живущих, нашей нелёгкой действительностью, мечтающих о лучшей жизни, желающих знать, "что было, что будет и чем сердце успокоится?"А ещё, бабушка Филастра, научила её собирать травы, и поэтому, Мелева гадала ещё и на травках (лелас по драб), привораживая любимых. По "бабушкиной методе", она гадала на сыром курином яйце, когда, если есть "порча", то желток, вдруг, становился чёрным, обыкновенная иголка чернела в её руке, если  она прикладывала её к сердцу не совсем здорового человека, стакан сырой воды, опрокинутый на блюдечко и накрытый "вафелным" полотенцем, производил, совершенно неизгладимое впечатление, когда, вдруг, вода начинала в нём  пузыриться и кипеть, что означало, бурное развитие  нежданно грядущего любовного романа.
Мелева, в отличие от других цыганок, гадала в городе, добираясь на попутке, либо вообще пешком( восемь километров, сначала леском, а затем, по колосившемуся жёлтым золотом полю, дурманющему запахами  гречихи и свежескошенного сена, собирая по-пути, озорно прячущиеся большеглазые васильки).
Сегодня что-то не заладилось с самого утра."Нащи  кханикас те тэрдярав - нашэн, сар чяпладе"(не могу никого остановить - бегут, как угорелые),- ворчала  про  себя  Мелева. Становилось жарко и на привокзальной площади народу поубавилось. Хотелось есть и пить, и она закурила «подстрелянную»  у постового милиционера сигаретку. Из распахнутых настежь  дверей вокзала вышли, громко смеясь, видимо,  дослушивая на ходу начатый анекдот, курсанты, находящегося  неподалёку  военного училища. "Эй, холостой", начала привычно свой, несколько театральный монолог Мелева, обращаясь к высокому синеглазому блондину в блестящей портупее, скорее по- привычке, нежели расчитывая на успех,-"Расскажу, красавчик, всю правду,а позолотишь ручку - ничего не утаю. Ждёт тебя, ласковый, большая, нежданная трефовая любовь!"-:"Почему же нежданная?"- сказал парень, замедляя ход и, делая знак товарищам, что догонит,- " Может я тебя всю жизнь жду- дожидаюся?"Такой не "залитованный" текст  явно смутил девчонку, она чуть-чуть растерялась, соображая, как оветить, а курсант продолжал:"Зовут меня Денис, и вот что, мы собрались обедать вон в той столовой, пошли со мной, я угощу тебя обедом, а ты  расскажешь, всё, что хотела рассказать", - и, крепко  взяв её за руку, повёл за собой. Им подали салат, суп-харчо, мясной гуляш с картофельным пюре. Денис пил холодное пиво, а ей он купил бутылку ситро и ещё пирожное "Эклер", с сладким заварным кремом. Оба проголодались и уплетали за обе щёки, при этом Мелева пыталась убедить, что всё знает о нём, разглядывая  линии  на его ладони, а Денис, не без любопытства,  слушал её красивый голос, смотрел на худые, проворные руки, заглядывая в чёрные раскосые, холодные глаза, обычно прикрытые дугой нахмуренных бровей,  Сегодня они лукаво искрились, излучая мягкий и тёплый свет.
Обед и гадание закончились почти одновременно, и Денис предложил пойти в кино на "Большой вальс", который был  тогда у всех на устах. Мелева, конечно, ходила несколько раз в кино, но это было так давно, и она, не раздумывя, согласилась - этот парень, почему-то, внушал доверие, и не было причин опасаться. На экране красавец с чёрными усиками, похожий на цыгана, играл на скрипке, а красивая  женщина, в белом, абсолютно воздушном платье, замечательно пела, они кружились в вальсе и целовались. Мелева, конечно, сразу почувствовала прикосновение его руки, но, почему-то, своей не отдёрнула.Его другая рука, как бы устраиваясь по-удобнее, сначала легла на спинку кресла, а потом нежно опустилась ей  на плечи - она даже не пошевельнулась, и тогда он, развернув  её лицо от экрана, крепко поцеловал её прямо в губы.. На экран они больше уже не обращали никакого внимания - они целовались и целовались...Когда они вышли из кинотеатра, Мелева, вдруг заторопилась, вспомнив, что ей  предстоит обратный путь и , чуть улыбаясь, распухшими от поцелуев губами, стала прощаться, но Денис решительно заявил, что одну её не отпустит. Они сели в трамвай и, стоя на задней площадке, прильнув друг к  другу,  доехали до конечной, а потом пошли пешком по хорошо знакомой девчонке дороге. Было ещё светло. На горизонте, ещё  не ушедшее на покой, изрядно натрудившееся за день солнце, повстречалось с молоденькой луной, появившейся на вечернем небосклоне, чуть раньше, чтобы  успеть покрасоваться перед старым  Светилом. Они  оба излучали свет, пртягивая друг другу лучи, освещая лица друг друга мягким светом и этот отражённый свет мягко спускался на землю, озаряя всё кругом. Лишь монотонный звон цикад нарушал  эту торжественную тишину...Влюблённые шли молча. Парень, нагибаясь,  срывал васильки и собирал в букетик, чтобы подарить девчонке. Они остановились возле большого, аккуратно сложенного стога, и  приятно пахнуло свежевысушенным, молодым сеном." Это тебе, любимая...",-  неловко протянул букет Денис. Она взяла цветы, прижала их к лицу, и то-ли нюхала, то- ли целовала, а потом сказала шёпотом:"Синие... как глаза у тебя!"Он крепко обнял её, и они застыли в поцелуе. Ещё мгновенье- и она оказалась у него на руках и они кружились, кружились... потом снова целовались.Наконец, она легонько отстранилась и прошептала:"Погоди.. Не торопи.. Я сейчас!"
Она отошла на несколько шагов и упала, окунувшись головой в траву,  шепча, как молитву-:"Со кэрав ме, девла?Ажютисар  ма!"(Что я делаю,господи? Помоги мне!,,)Она вытянула руки, как будто пыталась обнять всю землю.Где-то рядом выпорхнула из гнезда перепёлка и полетела над полем:-"Так и я", - подумала Мелева,-"Улетаю..Прощаюсь с прошлой девичьей жизнью.."Мелева медленно встала, подошла к Денису, прижалась к нему всем телом и прошептала:"Теперь пора.."  Он бережно поднял её на руки и понёс к стогу...
Приближался рассвет.Сладко дремала скромно прикрывшись тучкой, как цыганским платком, луна. Тускло мерцая, словно искры затухающего костра, уже спотухали  на сером небосклоне маленькие звёздочки, а они всё стояли, взявшись за руки, у края  опушки маленькой берёзовой рощицы, белевшей, уходящими в высь, стройными стволами. "Дальше пойду одна", - она положила свои худенькие ручки на его широкиие  и  сильные плечи и долго, печально смотрела в его васильковые глаза:-"Я тебя никогда не забуду, а ты - забудь! Не ищи! Я - цыганка, мне нельзя за русского - такой закон! Ме камава ту са мурро траё- (буду любить тебя всю жизнь) - и эти слова, она уже никогда и никому больше не скажет... Мелева хотела поцеловать любимого на прощанье, но вдруг, резко оттолкнула и , не оглядываясь, быстро скрылась в роще.
Роща быстро кончилась, и Мелева снова шла полем:" Что это было? Сон?"- думала она на ходу, и загадочная улыбка скользнула по её смуглому лицу. Это случилось!.. Там в стогу.., Произошло! Она даже приостановилась, вспомнив, как острая боль на мгновенье пронзила всё её тело, но страстное желание,    заложенное  самой природой  и подспудно  томившееся в ней, превозмогая  всякую  боль, охватило  всё её существо. Она отдавалась  своей  страсти вся, целиком, ничего не боясь и ни о чём не задумываясь. Она испытывала блаженство,  и нега разливалась по всему её хрупкому телу. Она не умела, да и не хотела  сдерживать своих чувств - и далеко в лесу был слышен её восторженный крик. Она была впервые счастлива и хотела, чтобы это счастье не кончалось  никогда!.. Подходя к табору, Мелева остановилась у того самого, ветвистого дерева, из-за котрого  когда-то подсматривала, как занимались любовью девчонки и ребята из табора и подумала, что, наверное, они чувствовали  тогда то  же самое, что почувствовала сегодня она, что она - Мелева - никакая  вовсе и не  дикарка, что она – такая  же, как и все! От радости у неё пело всё внутри, и если бы, кто-нибудь в этот момент видел её со стороны, то сказал бы:"А девчонка здорово танцует!!!"
                Чамба принесла с базара  большую красно- пегую курицу, и, чтобы  она не убежала , привязала её нитками за лапку, закрепив другим концом за запястье левой руки, на которой уже красовался массивный золотой браслет, подаренный ей родителями ещё на крестины.Курица носилась по кругу на всю длину нитки, смешно подпрыгиая и кудахча, и дети, передразнивая клушу, стали  тоже подпрыгивать и кудахтать, а собаки звонко залаяли, виляя хвостами, и всем стало смешно. Возвращались анда гав ( с базара), нагруженные узелками, разными кулёчками и авоськами и другие цыганки. Появилась Феша, сжимая под мышками сразу двух беленьких курочек, тараторя на ходу:"Ек чирикли дяма э гажи пе птицеферма, а кавер коркори гуряйли пала манде! Щеяле, киравас   зуми кхайняса!"( одну птичку дала женщина на птицеферме, а другая - сама за мной полетела. Девчонки, наварим паприкаш с курицей!). Все привычно засуетились: ле щаворэ астарде те лащарэн э яг, эл щея - те халавен ле коломпиря, те щинен пурум..( пацаны разжигали костёр, девушки чистили картошку, чистили и резали, смешно размазывая по щекам слезки, крупный красноватый репчатый  лук), вот только резать шустрых, забавных курочек никто не хотел - ждали Мелеву. Для Мелевы эта ситуация была хорошо знакома - не в превой обращались с подобными просьбами именно к ней, считая, видимо, что особого труда для дикарки это не составляло, поэтому, мгновенно оценив ситуацию, и не вступая ни с кем в разговор, она прошла в свой шатёр, взяла свой маленький топорик, которым она обычно колола щепки на растопку самовара, и, ворча про себя:"Те чи авилемас ме, мулесас бокхатар( еслибы не пришла я, умерли бы с голоду), с каменным лицом и, не моргнув глазом обезглавила одну за  другой  несчастных курочек, осчастливив  собак, давно ожидающих лакомство. Приоткрыв полог шатра, просунул свою  лохматую, в блестящих  кудряшках  голову Бакро, такой же смуглый, как и Мелева, и  доводящийся ей каким-то дальним родственником( сар о товер ла чупнякэ),как говорят цыгане( как топор кнутовищу).-:"Айди те хас",- (Пойдём есть),- позвал он.
-:"Чи жяв, чикамав"- ( не пойду, не хочу), поднялась с перины Мелева и задёрнула полог прямо перед его горбатым носом.
Ей, действительно, ни только не хотелось есть, её тошнило даже от запахов паприкаша, захвативших в плен  лесную полянку.Ещё утром она почувствовала недомогание, кружилась голова и всё время подташнивало, как буд-то ела жирную   холодную свинину.
"Мед. пункт", прчитала она, как и было написано, по- слогам, на одной из многочисленных дверей в помещении вокзала. Очень пожилой человек в белом халате и шапочке, выслушав внимательно цыганочку, пощупал пульс, зачем-то попросил несколько раз присесть,измерил давление, отодвинув пальцем нижнее веко, заглянул в её чёрные глаза и, мягко улыбаясь, сказал-"Успокойтесь, красавица. Уверяю, ничего страшного. Просто скоро у нас в стране станет на одного цыганёнка больше. Вы - беременны, поздравляю!"
Мелева нисколько не испугалась и, даже не удивилась, ведь она много раз расскладывая карты, знала, что её ожидает. Она твёрдо решила - надо бежать из табора! Если откроется  тайна, все станут её презирать, никто не примет из её рук стакан чая, не съест кусок хлеба, ведь она "кэрдя бари пэкала"( опозорила весь род), никто не возьмет такую замуж, не будет этого- святого для цыган праздника, когда "выносят" девичью честь. Вся её прежняя жизнь подтверждала, что ей так было суждено, так написано на роду...Но она ни о чём не жалела. Нет..Откладывать больше нельзя - скоро станет заметно! -:"Аба кай те нашав?"  ( но куда бежать?) Где- то под Воронежем жила её тётка - сестра отца.-:"Вой мангэ стриино мануш"-( она мне- чужой человек).
Отец бросил их с матерью, еще до рождения Мелевы, а мать, не выдержав горя и позора, стала пить водочку и сгинула бесследно. На всём белом свете не было у Мелевы ни одной  родной души.Она резко повернулась, едва не вскрикнув - там, внутри неё, что-то шевельнулось, потом ещё и ещё...
Превозмогая страх и боль, Мелева улыбнулась, как, наверное, во всём свете улыбалась одна она - не разжимая зубов, приподняв слегка, лишь уголок верхней губы, а глаза при этом оставались холодными."Есть!.. Есть живая, есть родная моя душа!",- закричала Мелева,-"И я выпущу её на божий свет. Я  дам ей жизнь!" Мелева схватила узелок, приготовленный загодя, укуталась в шаль и вышла из шатра, но тут же воротилась, окинула прощальным взором шатёр, перекрестилась на икону в красном углу, и  взяла в другом углу свой маленький топорик  ( на всякий случай) и быстро вышла из шатра.Тёмный  лес заботливо скрыл её от посторонних глаз.
                Галби.                С утра моросил дождь. Жёлтые и красные листья уже накрыли мягким цветным ковром стынущую землю, и лишь прогалинки на холмах ярко сияли изумрудами, дремлющей на осеннем ветру травы. Старые осины дрожали на ветру, а берёзки, сбросив свои пышные наряды , обнажили стройные тонкие стволы и, касаясь голыми ветвями, как распростёртыми для объятий руками,вспоминали, жмуря  свои  серые глазки, Шабаш, так быстро промелькнувших, Хороводов Весны.
       Ёшка, неспеша шёл по лесной тропинке, толкая впереди
себя тачку, нагруженную, не поместившимся вчера на телегу скарбом, инструментами, кусками оцинкованного железа. Всё это добро он разместит в просторном, новом сарае, который ему любезно уступил хозяин избы, пустивший цыганскую семью на постой. "Соде траив пе лумя, чи сэрав, кана кодо,  совасас аме ивенде анде церра?"( сколько живу на свете, не помню, чтобы наша семья зимовала в шатре),- думал Ёшка. И, действительно, его отца Вошо( тял эрто- земля ему пухом) - заправского кузнеца, жестянщика и лудильщика с радостью пускали на постой: и лошадку подкуёт, и посуда в доме заблестит, станет, как новенькая. Бабы довольны - бесплатное гадание, прямо на дому, а по вечерам - песни, да пляски цыганские до утра! Пожалуйте, будьте любезны! Вот и сейчас Ёшка выбрал большую новую избу, что ближе к лесу. Вся родня уехала на свадьбу - кумовья  женили сына, а Ёшка, после смерти отца,оставшись старшим мужчиной в семье, готовился к зимовью. Ночью, в огороде под развесистой яблоней, закопал он в землю своё богатство( гоно ле галбенца) - мешочек с золотыми монетами, доставшийся ему от отца. Галби(золотые монеты), которые каждая цыганская семья собирает и копит всю жизнь. Так уж веками было заведено: есть галби - значит жених! Да и статус в таборе часто определялся количеством  Галби. ("Галбэно" - буквально, жёлтое, а подразумевается - высокопробное червонное золото, из которого чеканили золотые монеты).
     Мурлыча себе под нос свою любимую песню, Ёшка подъехал к  дому. У ворот стоял мотоцикл с коляской. Войдя в калитку, он направился к сараю, но, увидив на крыльце людей, остановился.
Хозяйка, закутанная в тёплый полушалок и хозяин, явно взволнованные, что-то объясняли гостям. Двое здоровенных незнакомых парней, участковый милиционер и невысокий, в хромовых сапогах, чёрной шляпе и, залихватски закрученными усами, незнакомый цыган, скорее делали вид, что внимательно слушают, разглядывая двор и косясь  на огород. "Те авес бахтало, пхрала!"-(будь счастлив, брат), приветствовал Ёшка цыгана, но поклонился всем. - :"Дробойту! Амборим, ви  ту,  Ёшка,  авеса бахтало, те ажютила ту о дел?"( здравствуй, а может и ты, Ёшка, окажешьса счастливым, если Бог поможет?),- ответил за всех  цыган, и в его голосе  явно прозвучала угроза.- "Нэ, сыкав, кай гарадян ле галби, тё сумнакай"(ну, показывай, где припрятал деньги,золотишко). У  Ёшки застучало в висках, он понял, что перед ним стоял тот самый цыган Карчуло, который сдавал цыган, отнимал галби, золото и сажал своих же сородичей в тюрьму. Многих цыган погубил Карчуло и, забегая вперёд, скажу, что погиб он не своей, а страшной смертью. Цыгане жестоко отомстили ему: рассказывают, что перед тем, как убить, со спины у него вырезали куски мяса и, как  собаке, запихивали ему в рот, заставляляя  жрать - как говорится, собаке - собачья смерть!
-"Значит, пришёл мой черёд", подумал Ёшка.
-"Чего задумался? Веди, показывай! Найдём сами - хуже будет!   Анкалавас о ди анда туте(бить будем долго и больно)",-  прошипел, как удав, Карчуло. Ёшка указал на место под яблоней и  двое верзил, принялись копать,судорожно вонзая, в ещё не затвердевшую землю, лопаты, принесённые  хозяином  из сарая. Очень скоро звякнуло металлом об металл - это было ведро, в которое Ёшка запихнул свой мешочек, аккуратно обернув тряпкой. Верзилы пересчитали монеты, участковый составил протокол и Карчуло, самодовольно ухмыляясь, приказал-:"Традас!"( поехали). Ёшке надели на руки железные "браслеты" и  усадили в мотоциклетную коляску. Глядя вслед загромыхавшему мотоциклу, хозяйка прошептала:-"Паренёк - то, больно хорош! Жалко, помоги ему, Господи!" -:"А  говорят все цыгане - братья!", - вздохнул старик, запирая дверь на засов.

                Перекрёсток Судьбы.            
               
Здесь в небольшом приморском городке, который в летний сезон превращался в черноморский курорт, Мелеве было спокойно, долгое время ей казалось, что цыганка, она здесь вообще одна. Очень не дорого сняв комнатку в центре города, она облюбовала для "работы" автовокзал- очень людное место и от дома недалеко( много ходить ей было уже трудно)
Проходя мимо сверкающей витрины магазина, Мелева заглянула в огромное окно, отражавшее, как зеркало и, увидев себя в полный рост, ужаснулась:"Мурро пэр анклистя пе мурро накх"(мой животик на нос лезет).Признаться, она много и не ходила, не гадала, как раньше - кормить некого, больше для развлечения, да чтобы "квалификацию" не потерять. А если серьёзно, то у неё  сегодня  назначена  встреча , с одной важной, богатой дамой( муж у неё прокурор), которой  обязательно надо приворожить молодого крестового короля, которого она безумно любит и, который "не видит её в упор".
"Бут лове лем "по драб"  ла гажятар, ай чи дарав, кэ лако гажё - рай баро, а вой коркого дарал лестар, ай чи пхенел кханикаскэ"
( много денежег уже взяла я , и не страшно ничуть! Муж - большой начальник, жена   сама его боится, а значит, никому ничего не расскажет),- тешила мыслью сама себя Мелевва, подходя к обусловленному месту встречи,  уже с трудом передвигая, начинающие затекать от ходьбы, худые ноги. У маленького городского фонтанчика в это время всегда было полно народа, поэтому Мелева и назначила "встречу у фонтана". Все скамеечки были заняты, но молодой симпатичный парень,  широко улыбаясь, уступил место беременной жнщине. Ждала Мелева недолго. Издалека, она увидела свою даму, переходившую улицу и неуверенной походкой направляющуюся прямо к ней. Привычной улыбки на её  лице не было и вообще, она кзалась немного взволнованной.
Мелева поднялась со скамейки  и пошла навстречу.Как только они поравнялись,подъехал милицейский "газик" и остановился, зарулив прямо на тротуар, рядом с женщинами. "Она?",- спросил милиционер, вышев из машины. Дама  опустила глаза и кивнула головой. "Хисайлем, дале! Халя ма э гажи!"( пропала я!), только и успела подумать Мелева. Милиционер надел на её тонкие ручки увесистые железные браслеты и усадил в машину.
            В прокуренной теплушке стял смешанный терпкий запах пота, давно не стиранных портянок и дешёвого табака. Было темно и холодно, и заключённые, лёжа на полу на сбившейся в жёсткие комочки соломе, тесно прижимались друг другу, пытаясь согреться. Уже в пути, Ёшка познакомился с другим, попавшим в беду цыганом, и они держались друг подле друга, сообща убивая время в дороге, которое, казалось, тянулось уже целую вечность. Цыган был тоже "кэлдэрари" и звали его Дёрди, но являясь обладателем светлых, как лён, кудрявых волос, которые ему в кпз нещадно сбрили, и больших голубых глаз, он покорно отзывался, когда его называли Ваня или Иван.  Ёшка и Ваня говорили по-цыгански и к концу пути, добрая половина вагона знала, что "лове"- деньги,"Чор"- означает по-цыгански - вор,"халадо"- милиционер,а тюрьму цыгане называют , как и в древней Руси,"темница".
Поезд остановился на станции и охранники распахнули железную дверь теплушки - "проветрить помещение",  и  сразу повеяло свежим морозным воздухом. Не сговариваясь, зэки придвинулись к образовавшемуся проему, вдыхая полной грудью сладкую прохладу. Было темно, но многочисленные фонари и фонарики довольно ярко освещали  уныло и медленно тянущуюся колонну заключённых, сопровождаемую солдатами- конвоирами и совсем оборзевшими   от безнаказанности, огромными злобными  овчарками.
Это были женщины-заключённые, и по выложенным, прямо в соседний вагон, деревянным мосткам, их, обледеневших на ветру, запихивали в соседнюю теплушку, проверяя списки и пересчитывая несчастных. И, вдруг, Ёшка увидел цыганскую шаль!  На голове женщины, одетой, как и все заключённые в тёмно-серый, бесформенный ватник, алела, полыхая яркими вышитыми цветами, цыганская шаль! Сердце громко и неровно забилось - вспомнилась мама, сестрёнки и просто цыганки из табора."Каски сан, щей?"( чья ты будешь,  девушка?»,- не расчитывая  на успех, крикнул в морозную ночь Ёшка.
 Цыганка оглянулась на зов, и Ёшка  увидел её лицо, казавшееся ещё смуглее, от искусно поколдовавшего над ним озорного инея."Ме сым о Ёшка, о щав ле Вошоско, кэлдерари андал Сапогони"(меня зовут Ёшка, мой отец - Вошо,  котляр из рода Сапогони,- кричал Ёшка, надувая щёки, и Ваня, чтобы было   слышнее, кричал, повторяя  вместе с Ёшкой:"Са- по- го- ни"...(«Сапогони» - в  переводе,  буквально означает-  «змеегоны», видимо,  кто-то  в  роду, умел  выгонять  злых  духов,  т.е.  «змей»  из  хворых  людей).
Девушка улыбнулась, не разжимая губ, лишь слегка приподняв уголок  верхней,  и помахала рукой."Амен ингэрэн андо Котлас!Дела о Дел, май дикхасапе!"(нас везут в Котлас! Бог даст- ещё свидимся). Последние слова она услышала уже в вагоне, куда её грубо втолкнул канвоир, и вновь помахав рукой,и  очень негромко, как бы про себя, сказала:"  Дела о Дел, фери ажюкер!"( Бог подаст - дожидайся!).
         Отчего ребёнок может родиться  мёртвым? Наездница упала с лошади и сильно ушиблась? Поскользнулась - и кувырком с крутой лестницы? Попала в автокатастрофу? Наконец, кирпич на голову упал? Нет,  ничего такого с Мелевой не произошло.  Видимо, так ей на роду было написано.Наказал  Господь за все  её  зримые и незримые пригрешения, а, главное, за то бесчестье, которым она опозорила весь свой  род( (пекалисардя  ся о кырдо).В лагере, ворочаясь на нарах, она в полудреме, видела васильки в поле, душистый, манящий в свои объятья, стог сена, затем перед глазами появлялась холодная, серая камера кпз, лысый и противный, с бегающими серыми глазками, следователь, -« Ну,  рассказывай, чернявая!  Как  у  нас  говорят : «Колись!» Как  ты  дошла  до  жизни такой,  что  охмурила  жену  самого  прокурора! Ведь  до  нитки  обобрала,  каналья! Да  нешто  её  одну? И  не  стыдно  тебе,  цыганская  морда,  честных   людей  морочить?
Мелева  :  « Стыдно    воровать,  да  убивать! А  людям  счастье  предсказать,  да  от  дурной  болезни,  от  сглаза,  да  порчи  избавить,  ой  как  не  стыдно,  начальник!
Рай  Баро :  «  На  квартире,  где  проживала  денег  не  нашли!  Рассказывай,  где  деньги  спрятала,  ведьмака!»,  распалялся   следователь.
И  такие   слова  слышала   Мелева   каждый   день,  а  однажды   почувствовала резкую боль в животе,  закружилось всё вокруг, и она упала в обморок, сильно ударившись головой о холодный косяк, давно нетопленной батареи.  Дальше была звенящая в висках тишина. Сновидения заканчивались. Больше она ничего не помнила. Уже потом, немного оправившись от родов, когда она сама чудом осталась жива, тюремный врач сказал, что девочка родилась мёртвой. Мелева, так и не увидела, какого цвета были у малютки глаза, но ей чудилось - васильковые...
           Каждое утро их гнали на работу в швейную мастерскую, где они до головокружения и тошноты строчили на машинке, сшивая раскроенные "старшей" рукава и спинки спецодежды для заключённых, отбывающих свой срок по всей нашей необъятной и свободной стране.  У Мелевы строчка не получалась ровной никогда!"Девлале(господи), цыганка не рождена, чтобы сажать капусту", смеясь себе под нос, повторяла Мелева, где-то услышанную фразу.   Частенько товарки подсаживались:"Я за тебя доделаю, а ты мне погадай?".Вот с этим "делом" у цыганки было налажено. Она уже не раз расскладывала свои причудливые, с роскошными королями разной масти, карты(таро), доставшиеся ей по наследству ещё от бабки, самой начальнице лагеря, расположившись в её огромном, тёплом кабинете, за что та разрешила Мелеве носить цыганскую юбку, которую они и "сварганили"с товарками в мастерской из тряпочек и лоскутков, оказавшихся под рукой.За гадание ей платили сигаретами, пайками, продуктами - вообщем, она не голодала и была на хорошем счету и у начальства и у подруг по несчастью.
Сквозь решётку маленького окна камеры, пробивались теплые солнечные лучи. На дворе угадывалась весна, и она была уже второй, и от этого ничуть не становилась радостнее. Сегодня было воскресенье и можно было расслабиться. Мелева сидела на нарах и раскладывала на трефовую даму, т.е. на себя:"Э-э-э, мури лащи, перэл тукэ лунго дром, ай по дром - бахтало Ром!"(эх, моя хорошая, выпала тебе дальняя дорога, а на дорожке - цыган с бородой), сказала  нараспев гадалка и скривила верхнюю губу, что , скорее всего, означало улыбку. Товарки робко подсаживались на её нары, пытаясь заглянуть в раскинутую колоду, хихикая и подталкивая друг друга. Дверь в камеру с лязгом отворилась и вошла бригадирша:"Ромэла, на выход", заорала она прокуренным голосом. Карты, соскользнув с колен  цыганки, упали на пол. Молодая, статная бабёнка, чаще других пристававшая "погадай", спросила, заикаясь:"Куда это, на выход?"-:"А не твово ума дела, сука! Куда, куда! На кудыкину гору", и потом, улыбаясь  вставной челестью, добавила, обращаясь только к Мелеве:"С вещичками, Ромэлка!"
                Огромные железные  ворота с грохотом закрылись за спиной и Мелева,щуря раскосые глаза на полуденном весеннем солнышке, старалась дышать, как можно глубже, пытаясь  вдохнуть в себя сразу все запахи весны, и слушала как смешно чирикают  воробьи, купающиеся в дорожной пыли.
Неподалёку она увидела богом забытую деревеньку, в несколько дворов, и неспеша направилась к ней. Перед крайней избой, сидя  на завалинке, видимо, ещё не решаясь снять с головы потёртую меховую шапку- ушанку, грелся на солнышке мужичок, мусоля во рту, давно погасшую папироску.-:"Здрасьте, дедушка!" -:"Сама ты, баушка",- засмеялся, обнажив, блестящие на солнце нержавеющие зубы мужичок.
-:"Да ты не обижайся, я только хотела спросить, как до города добраться?"-:"Ну, ты чо, бижайся? Вона, по дороге- вёрст пяток, с гаком будить, а ты - напрямки валяй, чернявая, через полю, акурат  вовремя поспеешь!" Разговор развеселил    Мелеву и она резво пошла полем, в указанном мужичком направлении.   Довольно скоро в городе она нашла, читая по  слогам вывески, "Ателье по по пошиву женской одежды".Мастерицы, не скрывая удовольствия, откликнулись  на предложение узнать, что их ожидает в недалёком будущем, а потом всем скопом принялись кроить и, под неусыпным  руководством  Мелевы,
шить  шестиклинную  цыганскую  юбку. Денег у неё было достаточно, и она сбегала в магазин напротив и купила себе новую белую блузку, красные туфли на высоком каблуке и кожаную куртку на молнии, чтобы защищала от ветра.
Юбка вскоре была готова и Мелева, одевшись в примерочной во всё новое, не забыв повязать свою алую шаль, с которой не расставалась, пошла на базар, и девушки из ателье, глядя в окна, приветливо махая руками, провожали цыганку.
Мелева шла по базару своей размашистой походкой, ловя на себе вгляды прохожих. Пожалуй, впервые в жизни, настроение было радужным, ей хотелось петь и танцевать. На приставания:"Погадай", она не обращала внимания, она отдыхала, у неё был праздник! К её большому сожалению, базарчик был небольшой, цыганок видно не было, и обойдя пару раз вокруг прилавков с овощами, фруктами и зеленью, её внимание привлекла вывеска:"Метоллоремонт"и она остановилась, читая это длинное и труднозапоминаемое слово. Дверца мастерской отворилась,  и она увидела перед собой симпатичного бородатого цыгана, лицо которого показалось ей знакомым.  Какое-то время, они молча смотрели друг на друга, и,  вдруг, она что- то вспомнив, сказала  нараспев :  "Са-по-го-ни!"Он заулыбался, обнажив белые зубы, белизну которых подчёркивали  усы и борода-:"Ме сым, о Ёшка, о щав ле Вошоско, андал  Сапогони"(Я - Ёшка,  сын Вошо из рода Сапогони) и они, стоя на пороге мастерской, перебивая друг друга начали вспоминать ту, мимолётную встречу на зимнем полустанке. Он тогда хорошо запомнил красную шаль, покрывавшую её голову- и вот она, эта красная шаль.  Они вошли в мастерскую и Ёшка, тщательно моя заскорузлые от работы руки, расказывал ей о том, что он две недели, как освободился и товарищ по камере дал адресок, и вот он работает в этой мастерской, чтобы немного заработать на дорогу, да приодеться. Закрыв дверь на увесистый замок,  Ёшка повёл Мелеву через базарные ряды, и они, продолжая разговор, покупали мясо, овощи, Ёшка купил пиво, которое продавец налил в большую трёхлитровую банку, и вышли с базара. Совсем неподалёку,  по той же рекомендации,ему ненадолго сдали небольшую комнатку, куда вскоре они и добрались. Пока Мелева готовила паприкаш, Ёшка рассказывал, как  жил на зоне, как его дружок Дёрди(Ваня) предлагал совершить побег, и, наверняка, он убежал бы вместе с другом, кабы сильно не заболел. Дёрди поймали и "припаяли" десятку, а ему - Ёшке просто повезло с амнистией- ажютисардя лес о дел( помог ему господь).Стол у  Мелевы получился красивым, вкусно пахло паприкашем. Оба проголодавшись, ели с аппетитом и с удовольствием ароматное, сладкое, мягкое мясо, стараясь поскорее забыть казённые харчи.  Говорил, в основном, Ёшка, разгорячившись от выпитого пива, а Мелева внимательно слушала,  вальяжно откинувшись на спинку единственного приличного стула, взятого Ёшкой на прокат у соседей.  Сидели долго, до утра и ночевали вместе, в одной постели. -"А,что?",- думал Ёшка, нежась на узкой постели, не открывая глаз и, не собираясь подниматься,-"Нупря шукар?- ви кодо мишто- чи лела те прастел! Бут чи дел дума - чи дилярэла муро шеро!Андо тхан - сар э сапни, апо ви амен акхарэн Сапогони( не очень красивая - так и хорошо, бегать не будет! Неразговорчивая - не будет мне голову дурить. В постели, как   змея,  - так ведь и нас недаром называют  Сапогони).
-"А что, поехали со мной?", сказал цыган, приподнимаясь на локте,-"Камав те лав ту пала ром!  Жяс анде муры цэрра?"
(хочу жениться на тебе - пойдёшь в мой шатёр?) Цыганка ничего не ответила, а только  крепче прижалась к нему. Так перекрестила судьба  двух абсолютно разных, но удивительно похожих друг на друга людей - моего деда Ёшку и мою бабушку Мелеву.
               
               
                Лулуди.
               
               
Много разных слухов  витало вокруг, налетая, как ураган, и цыгане забывали петь песни, перестали шутить и танцевать. По цыганской почте узнавали они о всё новых и новых арестах. Цыганских мужчин вытаскивали из таборов, устраивая настоящие облавы, и отправляли в лагеря и ссылки .Можно было уже пересчитать по пальцам цыганские семьи, которых ещё не обожгла беда…
Дёрди забрали на рассвете, устроив погром в доме, где они стояли на постое, напричь испугав полураздетых сонных детей и хозяев дома, так и не найдя при обыске никакого золота. Райка голосила на всю улицу, рвала на себе волосы и, прижимая к груди маленькую дочку, причитала:"Со кэрдян ту, Девла? Аба хаисайлям акана! Состар традян аменгэ касаво баро нэказо?Со кэрдем ме тукэ, Девла?(что ты наделал, Боже? Теперь мы совсем пропадём. За что послал такое испытание? В чём виновата я перед тобой, Господи?), а маленькая  Лула, обхватив маленькими  ручонками шею матери, вторила ей, плача навзрыд, обливая  слезами её неприбранные густые и, длинные в пол, волосы.
     Влюбившись в светловолосого и голубоглазого, Райка,  не сказав своим почтенным, давно уже оседлым( не кочующим) родителям ни слова, и, боясь рассердить их, убежала с Дёрди, или, как все называли его из-за светлых волос, да голубых глаз, Ваней, и всё это время не давала ничего знать о себе. Теперь они с шестилетней Лулой ехали в Москву. Предстояла встреча с отцом, матерью, с родственниками, со всей семьёй, обосновавшейся в ближнем  Подмосковье. «Кай сан, Ваня? Хал ма о лажяв! Со пхенава  мура дакэ! Мударэл  ма  о дад! Лажяв ви катар ле пхрал!»(Где же  ты Ваня? Гложет меня стыд! Что я скажу матери? Убьёт меня отец! И от  братьев  стыдно),- причитала Райка, сидя в тёплом и светлом вагоне. Девчонка с жалостью смотрела на мать, гладила по щеке, и хорошо зная родной язык, видимо, ещё и потому, что белокурая девчушка- цыганочка, чтобы не вызывать никаких сомнений у прохожих, обязана была хорошо говорить на родном, цыганском, удивительно  легко подхватывая интонацию  родительницы, мягко  успокаивала-:» На дара, Дале. Ся  авла  мишто, фери на  ров»( не бойся, мама. Всё будет хорошо, только больше не плачь).                Маленькая, забавная  Лула покорила своей детской непосредственностью  и природным  обаянием всех своих многочисленных родственников с первой минуты. На все вопросы взрослых отвечала именно она, причём вспоминала мельчайшие подробности, при этом, смешно, как Райка, жестикулировала и причитала:»Дине андо кхер ле  кэтане, ай астарде те роден ле галби, ай астарде те ципин, ся те щуден  аври! Э Райка ровел, ай ме гарадем муро галбено андо муй, пало бука, анда кодо нащивас те ровавав (пришли в дом милиционеры – и давай искать галби (золото), и давай  кричать,и давай раскидывать вещи! Райка плачет, а я спрятала свой галбэно во рту, за щекой, поэтому и плакать не могла). Закончив монолог, она достала из потайного карманчика своей широкой юбки, прикрытой кэтрынцой- (фартучком), золотую монетку и, высоко подняв её над головой, и  с гордостью показала свой спасённый галбэно. Спать им досталось на большом, видавшем виды, сундуке.
               «Сколько же у меня родственников?»,- считала Лула.-:»Даже если снять сандалики, пальцев не хватает!  Дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры, ещё и племянник! А белокурая( парни, Сар жюв)- я одна, жалко только, что глаза не голубые,  сар ко дад» (как у отца),- рассуждала лёжа на сундуке Лула, рассматривая большущую комнату, главным украшением которой,  было старое пианино. Много лет спустя, Лула  узнала,что это пианино, купил по случаю дедушка Ишван , когда сватал бабушку, стараясь показаться родителям  невесты  оседлым и богатым, а теперь на нём играли все, кто как умел, кроме старшего дяди Пети, для которого игра на пианино была работой – он учился в консерватории. Дядя Петя был старшим братом Райки, и потому, стал для Лулы крёстным- отцом и часто водил её в церковь, что стояла совсем недалеко на пригорке, для причастия.
Вообще, самой религиозной в семье была, конечно, бабушка Прасковья и именно она следила за тем, чтобы все вовремя молились и не ели скоромного в пост. Все дяди и тёти, все двоюродные сёстры и братья, все ездили в город учиться, и Лула решила, что тоже, обязательно, будет делать уроки до поздней ночи. Ей было странно, что никто из женщин не ходит  гадать на базар. Гадала одна бабушка Прасковья, но к ней гажюшки (женщины) приходили прямо домой!                Очень весело проходили в доме праздники. Встречали не Новый Год, а Рождество. По одну сторону  окна, справа на стене, висели большие иконы Николая Угодника и Божьей Матери и всегда горела лампадка, а в левом углу – стояла высоченная, под самый потолок, принося в дом запахи леса, живая ёлка. На ёлке висели разноцветные стеклянные шары, но главным украшением были игрушки из папье - маше, которые умело  мастерила тётя Маня – жена дяди Пети, а Лула с огромным удовольствием  помогала ей. Конечно, под ёлкой стояли нарядные  дед Мороз со Снегурочкой, прятавшие до поры новогодние подарки, а на ветках, как огромные снежинки, висели кусочки белоснежной ваты, под которыми прятались вкуснейшие шоколадные конфеты и золотые, как маленькие солнышки, мандарины. «Будут только свои»,- распределяя места за праздничным столом, громко рассуждал Ишван и считал, улыбаясь, до пятидесяти. Огромный, на всю длину комнаты стол, накрывали по-праздничному красиво:сарми(голубцы), шах тхулярдо(тушёная капуста), паприкаш(жаркое в томатном соусе),и, непременно,  савияко(сладкий  пирог с творогом и изюмом). Жареного гуся, уток и кур украшали зеленью и подавали на стол  целиком. Впрочем, дядя Рома, глядя на все эти соблазнительные яства, написал огромное стихотворение, которое Лула выучила наизусть, и даже рассказала на школьном празднике с таким выражением, что слушатели, даже не понимая цыганского языка, слушали с удовольствием и глотали слюнки:»
Со сас,бре, пе скафеди?   -                -Что было, братец, на столе

Биняло,барёл тё ди!       -                - Столько, что душа радует
Мас пеко,  пурум,   ранташ           - Жаркое, лук, с мучной заправкой               
Паприкаса   паприкаш,                - с перцем паприкаш.         
Ковло цимпо ла кхайняко                -мягкая куриная ножка
Те авел  рромэнгэ  ляко                -Чтоб цыганам шло на пользу. 
Гибаница,   савийяко,                - Сладкий пирог, рулет,
Тай ви гуглимата  свако                - И разные сладости 
Пхабаяса             балище,                -Поросята  с яблоками,
Ви  туткая  дуй  лаще,                -И две вкусные индюшки,
Сарми,  папина,  тай  ррэци,              -Голубцы, гуси,  утки,
Шах  шукло, тай  крестевецы,          -Кислая  капуста и огурцы, 
Шонко,  тай шах  тхулярдо,               -Окорок и солянка из капусты,
Тявел  свако    правардо,                -Чтобы  каждый был  сыт,
Зурало, тай  бахтало!                -Был силён и счастлив!
Касаво  лащё хабе                - Такую  вкусную  еду
Чи  халян  ту  инке, бре,                - Ты  ещё  не  ел,братец,
Эта  щёрдиляс  гили,                - И вот  полилась  песня,
Э  гили,  э   рромани,                -Песня  наша  цыганскаяКон  Кон  гилабел, кон  кхэлел,                -Кто танцует, кто поёт,
Э  патив  барии  кэрэл.                –И этим  оказывает почтение
Эл  пхурэ – пхуриканес                - Старики по-стариковски
Жян  кхэлен-у романес,                -идут и пляшут по-цыгански
Марэн  штромфо эл  пунррэнца,         -выбивают  «штромфо»,
Пал  кхэря  марэн вастенца.                –По сапогам хлопают руками.   
Пала  ленде  жян щея,                -За ними идут девушки,
Ле  щея, ле  шукаря,                -Девушки – красавицы,
Издравен-у  ле  думенца,                -Трясут  плечами,
Тхай  стрефян  кале  якхэнца!               - И блестят  чёрными  очами
                Пили вино, пиво, а кое-кто сладкое ситро, громко желали друг другу здоровья  и  счастья. « Эй, Горохова, Горохова  рубаха, да и овсяные,  овсяные  штаны», красиво  грудным  низким  голосом заводила  Райка, дедушка  громким  баритоном выводил:»Чому ж, я не сокол, чому нэ летаю», а дядя Рома, вообще читал стихи, которые он сам и сочинил, и пел очень жалостливую  песню, которую  Лула никогда не слыхала:»Одна роза была белая, а другая – красная, а увяли , значит, умерли-то, обе!»,- и Лула  потихоньку, чтобы никто не видел, плакала. Но самое главное случилось, когда крёстный – дядя  Петя  придумал, что почётное  право разрезать  большую жареную индейку достанется тому, кто лучше всех споёт и станцует, и, как оценило оветственное жюри, состоящее из дедушки с бабушкой:» Май лащи сас э Лулуди!»( победила  Лула.), спев  и станцевав, новую  песню с пляской «Машенька», которую с ней подготовила к  празднику  тётя Оля- артистка настоящего цыганского ансамбля. И теперь она с гордостью и под неусыпным  руководством мамы Райки, несла, аккуратно  разложенные на красивом блюде, куски жареной индейки.               
Учиться  в  школе Луле  было  очень даже интересно, а главное  весело.
По дороге  в школу, а идти надо было около  двух километров, они с Лялькой, весело  бегали с» прыгалками» наперегонки, играли в «салочки» и громко  распевали  песни. Миленькое  личико  и глазки- угольки  у Ляли, которая  приходилась ей  двоюродной сестрёнкой,
 были  точной копией   лица   большущей куклы, подаренной дедушкой  Ишваном  всем  девчонкам на рождество, и поэтому к красивому  прозвищу  «Папуша», что по-цыгански означает  кукла, все, в том числе и сама  девочка, довольно  быстро привыкли.
Братья  Жорик  и Славка всю дорогу спорили до хрипоты, и тема, как правило, была  одна: что  лучше? Стать  лётчиком, или  всё-таки  моряком! Только  Томка, родная сестрёнка Папуши, не принимала  никакого участия  в общем веселье , шла себе, чуть поодаль, и устремляя  куда-то вверх  огромные  чёрные глазища, громко и высоко  пела на  никому  не понятном, «тарабарском»  языке, подражая  какой-то  иностранной  певице.
Одноклассники  шумными  возгласами  встречали  весёлую  компанию, а классная  руководительница неизменно  провозглашала:»Ну вот, и весь «табор» в сборе, можно  начинать  урок!» Конечно,  на  переменках  было много  интереснее, чем  на  уроке: весь  класс учился  плясать  и  петь  по-цыгански, а  кто  не  успевал  запомнить, продолжал  и  на  уроке…      
Цыганских  девчонок  никто  не  смел  дёрнуть  за  косичку, так  как  тут  же  возникали  братья, а  с  ними, было   лучше  не  связываться! Как  самое  большое  и  радостное  событие  ждала  вся  школа  выступлений   цыганят  на  школьных  праздниках, громко  аплодируя,  а Лула  много  раз  уходила  домой  с цветами,  которые  ей   преподносили  благодарные  зрители. Радостно и беззаботно проходили  школьные  годы, которые остались  в  памяти  у Лулы  на  всю  оставшуюся жизнь… 
                -     -                Смерть  Ёшки

               
С  каждым  днём  всё  труднее становилось  Лоти  после  смерти  отца найти, а, главное, выполнить заказ так, как это бывало  при  Ёшке,  когда  он собирался  на  работу, как на  праздник, когда  всё  пело  внутри и  ноги  сами  собой неслись утром к повозке, выделывая  замысловатые  кренделя. Ещё не прошло  и года с  того злосчастного дня, когда  ворота деревенского  двора, где  семья  стояла  на  постое,  распахнулись  настежь, и  какие-то  совсем  не  знакомые  мужики  завели  во  двор  телегу, на  которой  лежал  окровавленный  Ёшка. Лицо  его было  всё  в кровоподтёках  и синяках, на  уже  синих, спекшихся  от крови  губах, алела, подсохшая  струйка  крови, растрёпанные,  слипшиеся  от  крови  волосы  обнажали  многочисленные  ссадины  и раны  на  голове, а  на  изодранной  рубахе, в  области живота,  багровели два  огромных  бурых пятна.  Ёшка  был  мёртв… Никто  толком  не  мог  объяснить  обрушившееся  на  семью  горе. Мужики  рассказали  только, что  нашли окоченевшее тело  на  опушке ближнего  леса, и узнав  от  местных,  где  живут  цыгане, привезли  в  деревню.                Гажё -1 : « В  дальнем  лесу  мы  его  и  нашли».
Гажё -2 :  « Положили  на  телегу -  видим,  что  цыган».
Гажё-1 :  «  А  он   уже   того…   готовый,  уже   холодный,  значит,   царствие   ему  Божие!».
Гажё -2  :   «  Довезли  до  соседней  деревни,  а  там  уж   указали,  где  цыгане  живут.  Принимайте  хозяина».
Гажё -1  :  « Знатный  говорят,   кузнец  был  Цыган,  прими,  Господи,  его  душу.               
.                Лоти : «Кхоник  нащи   патял,  кэ  муля  касаво  шукар  Мануш, касаво  лащё  Ром».   (Никто  не  хочет  верить,  что  умер  такой  красивый  человек,  ткой   цыган)                Юльча  :  «Состар  о  Дел  традя  касаво  нэказо    аменгэ?». (  Зчем  нас  Бог  так  наказал)                Лоти  плохо  помнил  теперь,  что  происходило  дальше.  Помнил,  что  в  голове  всё  звенело, и  это  был  страшный  звон, в  котором  смешались звуки не  умолкавшего  церковного колокола – так провожала в последний  путь  полюбившегося всем  цыгана – кузнеца  деревня,- со  стонами  и  рыданьями домочадцев. Никто  не  хотел  верить  страшной, жестокой  обрушившейся,  как  снег  на  голову,  правде.  Рыдали  Милош  и Савка, растрёпанная и простоволосая  Юльча  рвала  на  себе  волосы, причитали,  подвывая,  хозяева  дома,  сам  Лоти, совсем  обессилел от  горя и не  мог  вымолвить  ни  слова, охрипнув и потеряв  от  рыданий  голос. Не  плакала  только  Мелева!  Лоти  вспоминает, что  мать  не  проронила  ни одной  слезинки  и не  сказала  ни  единого  слова. Она  стала, словно  каменной, как  будто  не  живой…Её,  и без  того  очень  смуглое   лицо, совсем  почернело,  исхудало и осунулось, её  немного  раскосые, жгучие  глаза стали, вдруг, бесцветно - прозрачными и устремлёнными  в одну, какую-то,  не  существующую  в  реальности,  и  не  видимую  никому  больше,  точку. Совершив  все  положенные  в  таких  случаях  деревенские  и  цыганские  обряды, местный  деревенский  батюшка  отпел  покойника,  и  Ёшку  уложили в  гроб, ловко  отёсанный  соседом -  плотником,  установленный  на  большом  обеденном   столе. Когда  уже  все  попрощались,  из  дальнего,  тёмного  угла  комнаты  вышла  Мелева.  Она  подошла  к  гробу,  протянула  руки  к  лицу  Ёшки  и, как  слепая,  ничего  не  видящими  глазами и что-то  шепчущими  губами,  долго,  то  ли  ощупывала,  то  ли  ласкала  изуродованное,  но  всё  же  красивое  лицо  мужа. Слёз  на  её  лице  не  было. Скорее  всего,   в  эти  короткие  минуты  прощания,  она  вспомнила  всю  свою  не  лёгкую, и так  быстро  промелькнувшую  жизнь.  Попрощавшись,  Мелева  одна  подняла  тяжёлую  крышку  гроба  и накрыла  лицо  покойника,  затем,  удалившись  в  свой  тёмный  угол, взяла  там  маленький  топорик,  с  которым  не  расставалась  с самой  юности, и  ударила  им  по  крышке  гроба,  как  бы  вколачивая  самый  страшный в  жизни  каждого  человека,  последний  гвоздь:»Аба  доста!»(ват  и  всё),-  только  и  сказала  Мелева… 
                Поминки   
               
Сегодня была  годовщина  смерти  отца и помянуть  Ёшку  цыгане собрались  из  разных  мест: авиля  леско  вэро о Чула, андя  ся  о  кырдо  о  Дёрди,  авилетар  Леско  как  о  Зурка, ай  леске   дуй  пхрал  о Риста, тай  о Накхало                (приехал  его  племянник Чула, всю  семью  привёз  Дёрди,  приехали  его  дядя  Зурка  и два  его  брата – Риста  и Накхало).
Готовились  к поминкам  основательно.  Стол  усилиями  Мелевы  и Юльчи  был  накрыт  богато,  по-царски. Лоти, Савка  и Милош  заботливо  встречали  гостей,  Юльча,  нанося  последние  штрихи,  суетилась  возле  стола:  она  ещё  раз  пересчитала  тарелки- всё  правильно,  количество  не чётное! Ещё  бабушка  когда-то  рассказывала,  что  количество  людей,  сидящих  за   столом  на  поминках,  должно  быть  обязательно    не  чётным,  дабы  усопший  не  взял  с  собой  пару. «Вилок  и  ножей  на  столе быть  не  должно»,-  повторяла  про  себя  Юльча,-« Всё   приготовлено  без  уксуса  и  перца». Она  взглянула  на  мать:-«По  обычаю,  после  смерти  мужа, жена  снимает  платок  с  головы, который  ранее  не снимала  даже  во  сне»,- пришло  на  ум  Юльче…  Мелева,  сгорбленная и сильно  постаревшая  сидела  на  нетесаном  табурете  в  углу,  где  висела  икона  Николая  Угодника  и горела  маленькая  лампада. Она  и раньше  говорила  очень  мало, а  теперь, когда   проснувшись  однажды,  она  увидела  на  подушке  огромный 
клок  своих  собственных  седых  волос,  и,  встав  с  кровати,  найдя,  своё  маленькое  зеркальце,   ужаснулась  от  того,  что  там  увидела – на  неё  смотрела  седая,  лысая  старуха -  Баба  Яга  из  детской  страшилки.  Она  перестала  разговаривать  совсем, и платок  с  головы  уже  не  снимала  больше  никогда!
Мужчины  удобно  расположились  за  столом,  заняв  почти  всё  пространство. На  противоположной  стороне  стола, теснясь, притулились  несколько  женщин. Зурка  на  правах  старшего  по-возрасту,  поднялся  с места: -« Тял  эрто  мурро  непото!Тял  ушоро  э  пхув  англа  лесте! Те  намай  жянас  шога  аме  касаво баро  нэказо!» (вечная  Ему  память! Пусть  земля  Ему  будет  пухом!  Чтобы  никогда  не  знали  мы  такого  большого  горя!)  выпили   стоя  и  до  дна.   
«Ашундем  ме  ек  дивано»,- грузно  опустившись на жалобно  скрипящий  под  ним  стул,  начал  Дёрди,   -«Мотцон, амаро Ёшка,  тял  эрто, аракля  андо  форо  ромен,  гэле  андо  бирто  те  пен  бяря, ай  ек  ром  астардя  о  дивано,  кэ  Во  сы  о  щав  ле  Карчулоско,  кэ  лескэ  лажяв  пала  леско  Дад, кай  чогардя  ся  э  цэгэния, кэ  камел  те  мангэл  эртимос  пала  песко  Дад.  Ай  о  Ёшка,  тял  эрто,  канна  атярдя,  касса  дел  дума,  щунгардя  леско  муй.
( Рассказывают, наш  Ёшка,  земля  ему пухом, перед  смертью,  встретил  в  городе  цыган, зашли в кабак- выпить пива, и один  цыган,  рассказал,  что он  сын  того  самого  Карчуло,  что  ему  стыдно,  что  хочет  попросить  прощения  за  своего  беспутного  отца,  который  обездолил  стольких  цыган,  а  Ёшка,  когда  понял,  с кем  имеет  дело,  плюнул  ему  в  лицо). 
-«Кодола  ром  ви  мударделес,  канна  жялас  песке  кхэрэ»( эти  цыгане  и  убили  его, по  дороге  домой),- захрипел  Накхало.
-«Трубул  те  аракхас,  те  мударас   ле!»( надо  их  обязательно  найти и  убить),- злобно  прошипел  Риста.
-«Сы  аме  мурш  андо  кырдо?»( есть  у  нас  мужчины  в  семье?),- вдруг,  не  вставая  с   табурета,  закричала  срывающимся   голосом  Мелева,  тыча  себя  кулаками  в  высохшую  грудь.
-«Мангав  эртимос,  щавале,» (прошу  прощения),- поднялся  Лоти,-« Кодо  ром  авиля  те  мангэл  эртимос  пало  песко  Дад.  Най  во  дошало… Ай  туме  камен  пале  те  щёрдел  о  рат?Чи  трубул  кодо  чи  амарэ  дадескэ, тял  эрто,  чи  аменгэ,  чи  эл  Девлескэ!»(этот  цыган  пришёл  просить  прощения  за  своего  дядю. Он- то  ни в  чём  не  виноват, а Вы  хотите, чтобы  снова  пролилась  кровь? Не  нужно  этого  ни  нашему  отцу, царство  ему  небесное,  ни  нам,  ни  господу  Богу).  В комнате  воцарилась  тишина… Было  слышно,  как  заскрипел  табурет, на  котором  сидела  Мелева – она, дымя  трубкой, вышла  на  улицу,  сильно  хлопнув  дверью.
Мужчины  пили  горькую… Лоти  сидел  за  столом,  подперев  щёку  рукой, в которой  был  зажат  стакан  с  водкой, мешочек  с  горсточкой  земли,  взятой  во  время  похорон  с могилы  отца, висел  у  него  на  шее.  Лоти    тихонько  напевал  любимую, отцовскую:»Дел  о  ив, тай  ви  перэл…» и  слеза  медленно  капала  прямо  в  стакан.
                -                -                Юльча.               

Лошадка,   ленивой  трусцой, не  шибко  двигалась, сама  выбирая более или  менее  сухую  дорогу, совсем  раскисшую  от  весенних дождей. Весна  неторопливо  и  нехотя  вступала в  свои  права , но  солнышко начинало  припекать   не  на  шутку.  Лоти, развалившись  на  телеге дремал, а  в ушах  назойливо  звучала  любимая  песня  отца: « Делу  ив, тай  ви  перэл…» Горькие  воспоминания больно  теснили  грудь, и  он  сам  себе  клялся – божился, что  обязательно  найдёт  обидчиков и отомстит за  смерть  отца. Много  раз  повторял  себе  Лоти,  что  нельзя  опускать  руки,  что  жизнь  продолжается,  что  надо  больше  внимания  уделять  матери,  сильно  сдавшей  после  смерти  отца,  да  ещё  и  Юльча  совсем  рехнулась, умудрившись влюбиться  в  цыганского  паренька – студента,  приехавшего  на  каникулы  к родителям  из самой Москвы. Как  тут  разобраться? Да  и  с  работой  надо  что- то  придумывать:- «Ну,  договор ,  наконец,  подписали, и  объём  нормальный, а с  кем  работать? Савка, как  стал  начальником  гаража, вообще  дома  не  показывается,  а  на  этой  неделе  должны  пригнать  новые  машины.  У  Милоша  областные  соревнования.  Он  спит  и  видит  себя  победителем  заезда,  тренируется,  сбрасывает  вес.  Мечтает  подтвердить  чемпионский  титул,  завоёванный  в  прошлом  году.  Придётся  нанимать  цыган  со  стороны, а  отец  всегда  был  против  этого.-« Но  один  работник  на  примете  есть  -  приглашу  Лазо,  ухажёра Юльчи,  за  одно,  посмотрим,  кто  таков?»,- раздумывал  Лоти  под   мерный  скрип  колёс  старой  отцовской  телеги.
Юльча  на   этот  раз  собиралась  в  дорогу,  как-то  особенно  охотно  и  тщательно. Укладывая в большую  сумку- рюкзак,  подаренную  ей Лазо, домашнюю  посуду,  она  каждую  тарелку и  миску заворачивала  в  старые  газеты, чтобы, не  дай  Бог  не  разбились, а  отцовский  хрустальный  стакан  с  подстаканником,  в  котором  она  станет  подавать  чай  Лоти, она вообще завернула в полотенце. С её  лица не  сходила  лукавая  улыбка,  которую  она  тщетно  пыталась  скрывать.
-«Целых  десять  дней  я буду рядом  с  Лазо,  и  не  надо  будет  прятаться, и,  конечно, он  опять  захочет  меня  поцеловать  прямо  в  губы,  и,  может  быть,  я  сама  его  поцелую»,- и  губы  расплывались  в  улыбке, и  глазки,  которые  она  старательно  прятала  от  матери,  озорно  сверкали.
Когда  после ужина  и  чая,  который  Юльча сегодня  заваривала  сама,  уставшие  за  день  мужчины, подымив  трубками  и  папиросками,  в  развалочку  пошли  укладываться  на  ночь  в  шатёр,  Юльча,  собрав  посуду, пошла  к  ручью,  уверенная в глубине  души,  что  Лазо придёт помочь  ей.   И  Юльча  не  ошиблась. Не  успела  она  зачерпнуть  ведром воду из  ручья, как  затрещали  веточки  прибрежного   кустарника, и   из  зарослей , как  большой  медведь,   вывалился  Лазо. Юльча, прикрывая  рот  рукой,  чтобы  не  расхохотаться на  весь  лес, притаилась  за  бугорком, и  Лазо, будучи  с детства  близоруким,  долго  искал  её, а  когда  она  подала  голос, они ,  смеясь  и дурачась,  долго  при  свете  луны  искали  его  потерявшиеся  очки,  ползая  на  коленках  по  сырой  траве.
Наконец,  они  принялись за   посуду: Юльча,  ловко  наклонившись  к ручью,  мыла  и споласкивала  кастрюли  и  тарелки, а  Лазо, до  потери  пульса,  тёр,  подаваемое  Юльчей,  полотенцем,  умудряясь  при  этом  рассказывать  о  своём  житье- бытье. Он  уже  рассказывал,  что  мечтает  стать  художником  и  учится  в Москве в специальном  таком  училище, где  становятся  настоящими  художниками,  а  сюда  он  приехал  отдыхать  к  родной  тётке, а,  если  правду  сказать,  он  вовсе  и  не  отдыхает,  а  всё  ходит,  да  рисует -  места  уж  больно  красивые,  где  ещё  найдёшь  такие!-:»Вот  смотри,  если  разглядишь,  вчера  церковь  Вашу  нарисовал»,- и они  стали  рассматривать  при  лунном  свете, отбрасывающем  причудливые  тени,  рисунки,  которые   Лазо  прихватил  с  собой.-:»А меня  сможешь  нарисовать?»,-  спросила  Юльча,  и,  вдруг,  вспыхнув, смущённо  добавила:-«Правда, я  видела,  они – художники,   баб  голыми  рисуют!» - : «Не  голыми,  а  обнажёнными!  И, потом,  почему  обязательно  голую?»,-  и  даже  при  лунном  свете,  было  видно, как  густая  краска  залила  его  лицо,-: «А  тебя  я  обязательно  нарисую,  ведь  ты  такая  красивая!  Я такую  ещё  не  встречал…»  Она  смотрела  на  него  широко  открытыми  глазами, и  лунный свет  ярко  отражался  в  огромных   зрачках её  раскосых  глаз. Лазо робко  протянул  руку  и  погладил   шелковые колечки  её  кудрявых,  как  у  матери  Мелевы   волос,  её,  красиво  изогнутые,  сросшиеся  брови, обнял,  поцеловал  и  быстро  отпрянул  назад,  вспомнив, заработанную  на  прощлом  свидании жгучую  оплеуху.-: «Состар  пале  кэрдян..кодо?»( зачем  ты  снова  сделал…это?), спросила  шёпотом  Юльча. -: - «Драго  сан  мангэ,  амборив,  ви  камав  ту!»(  нравишься  ты  мне, а,  может  и люблю!),-  почти  прокричал  Лазо. Юльча  закрыла  глаза, вытянула  вперёд,  как  слепая,  руки,  ухватила  Лазо  за рубаху, и в  тон ему, на  весь  лес пркричала: »Чумиде – на  дара!»( целуй,  не  бойся). Целовались  всласть!!!
-: « Я хочу  жениться  только  на  цыганке! Вон,  дружбан  мой  Ромка,  женился  на  раклюшке( не  цыганке),  и  что?»,-  в коротких  паузах  между  поцелуями  говорил  Лазо,-«Его  мамка,  вместе  с  моей,  гадают  возле  «Рижского»  вокзала – мы  живём  там не далеко, в Ростокино,  а  Ромкина  раклюшка  постоянно  выпытывает:»А,  где  это  наша  мама  работает? Утром  уходит, целый  день  её  нету, а  вечером  приносит  полные  сумки  еды?»,- и  они  весело  смеялись, не  выпуская  друг  друга  из  объятий. -«Пойдёшь  за  меня?» - «Буду  гадать  на «Рижском»  вокзале!
, а  вечером  приносит  полные  сумки  еды?»,- и  они  весело  смеялись, не  выпуская  друг  д руга  из  объятий. -«Пойдёшь  за  меня?» - « Буду  гадать  на  Рижском  вокзале!»               

      
               


                Свадьба.                В Подмосковье  весна  в  этом  году  была  на  редкость  дружной  и скорой. Из  под  таящего, серого  и  совсем  разбухшего  снега, под  лучами,  ещё  не  жаркого  мартовского   солнца    стремительно, словно  дети,  играющие  в  догонялки,  бежали  большие  и  маленькие   ручейки. Возвращаясь  из  школы, уже  почти   возле  самого  дома,  Лула  одной  ногой  провалилась  в  огромную  лужу. Сначала  она  страшно  раздосадовалась,  но,  сообразив,  что  яма  на  дороге,  это  ни  что  иное, как  «ловушка»  для  прохожих,  которые  они  сами  с  ребятами  устраивали  в  детстве,  тщательно  замаскировывая  вырытую  ямку  тяжёлым, липким   снегом,  даже  рассмеялась,  обнажив  все  тридцать  две  жемчужинки   разом. А ещё  ей  стало  весело  от того,  что  она  увидела  во  дворе  соседского  Витьку  из 9 –а, видимо  поджидавшего  её  прихода.  Она  поняла,  что эта  «ловушка»-  его  рук  дело,  что  так  он  хотел  привлечь  её  внимание.
«  Дылыно» (дурак!),-  прокричала  Лула,  пробегая  мимо,  и  покрутила  пальцем  у  виска.
Райка  подметала  пол, и,  конечно,  накричала  на  прошмыгнувшую  мимо  дочку,  наследившую  мокрыми  ногами  на   чистом   полу: «Кай  пхиравел  ту  о  бэнг, парамичи  мурри?» (где  тебя  чёрт  носит,  сказка  моя),- спросила  она  нараспев,  грозно  сотрясая  веником,-«Айда,  бешь  те  хас,  ай  традас  по  обяв  кале  рром  анде  Москва,  андо  Останкино  (иди, садись  поешь  и  поедем  на  свадьбу к  цыганам  в Москву,  в  Останкино).  Неделю  назад  Райка  встретила  на  базаре  цыганок,  и  они  рассказали,  что  дочка  Ёшки,  который  сидел  в  тюрьме  вместе  с  её  Ваней,  выходит  замуж  за  Лазо  из  Останкино, что  Ёшка  умер  недавно,  но  вся  семья,  вместе  с  невестой  Юльчей  приехали  в  Москву  играть  свадьбу.
С  тех  самых  пор, как  арестовали  мужа,  Райка  ничего  не  слыхала  о  нём. За  все  эти  годы,  она  ни  разу  даже  не  посмотрела  в  сторону  какого- ни будь,  другого  мужчины.  Она  любила  своего  единственного  Дёрди – Ванечку. Она  ждала.  Она  надеялась.  Сердце  в  груди  колотилось  с  такой  силой,  что,  казалось,  заглушало  гул  электрического  мотора  электрички, которая  тащилась  медленно  и  печально, останавливаясь  на  каждой  остановке. Райка, почему-то  верила,  что  эти  цыгане  помогут  ей,  что   они  всё  знают  о  Дёрди, расскажут,  где  он  сйчас,  что  её  жизнь,  как-то  изменится, что  кончатся  её  страдания…
               Во  дворе  дома,  да  и  на  улице  собралось  много  народа. Солнце ярко  светило,  перистые  облачка  на  лазуревом  небосклоне,  резвясь  и  играя,  собираясь  вместе  и    разбегаясь вновь,  рисовали  причудливые  картинки.  Казалось,  в  самом  воздухе  звенела  весёлая  и  торжественная  музыка.  Ждали   молодых. И вот  в  самом  начале  Ростокинского  тупика  появился  свадебный  кортеж: впереди,  на  своём  видавшем  виды, но  сверкающем   на  солнце «Харлее»,  сотрясая  треском мотора   мотоцикла  весь  район,  гордо  восседал  Савка.  На  расписанной  друзьями  Лазо  под  «Хохлому»  коляске, запряжённой  вороным  красавцем,  крепко  держась  за  руки,  улыбались  счастливые  жених  и  невеста. Да   на  них  без  улыбки  и  глядеть  было  не  возможно:  маленькая,  худенькая, в  нарядном свадебном  платье  Юльча,  белоснежная  фата   которой,  придерживаемая  на  голове  маленьким  веночком  из  ландышей,  красиво  обрамляло  её  очень  смуглое  лицо,  и огромный  увалень  Лазо, одетый  сегодня  в  элегантный  чёрный  костюм.    Его  новые  очки,  отражавшие  солнечные  лучики, заставляя  жмуриться  толпу  зевак,  запотевали   от  удовольствия. «Чудо  пара!»,-  слышались  восторженные  возгласы,  и,  принарядившийся  Лоти, сидя  на  облучке  и  ловко  придерживая,  не  в  меру   норовистого  рысака,  от  души  радовался и  даже  гордился  сестрёнкой.   За  коляской,  на  небольшом  расстоянии следовала  телега,  запряжённая  серой  в  яблоках  кобылкой, где  вальяжно  расселись брат и две  сестры  жениха,  а  так  же   Милош , Накхало  и  Риста- со  стороны  невесты (Мелева  приехать  не смогла). За  телегой  шли  толпою  цыгане,   и  просто  любопытные,  желающие  посмотреть  на  цыганскую  свадьбу.
Разноцветная  и  шумная  процессия  остановилась  возле  дома,  и  Лоти,  спрыгнув  с  облучка,  подхватил  свой  подарок – огромный, свёрнутый  в  рулон  ковёр, до  того  лежавший  в  коляске, и  быстро  расстелил  перед  крыльцом  дома,  где  уже  поджидали   мать  и отец  жениха.  Юльча  с  букетиком  ландышей  и  Лазо, взявшись  за  руки,  осторожно  ступили  на  шерстяной  ковёр  и стали  перед  родителями  на  колени. Многочисленные  «зрители»,  образовав  плотный  полукруг,  смотрели  и  слушали,  затаив  дыханье. Отец  Лазо,  держа  на  руках  хлеб- соль,  очень  торжественно,  красиво  и долго  говорил  по   цыгански  напутственные  слова, а  мать,   краешком  платка,   украдкой  вытирала  набежавшие  слёзы,  и благославляла   молодых,  снятой  со  стены,   большой  иконой  Николая  Угодника. Лоти, искал  глазами  кого- нибудь  из  своих  старших  и  увидел  в  толпе  Накхало ,  который  знаками  объяснял, что  говорить  не  сможет,  так  как  они  с  Ристой  уже  успели  изрядно  хлебнуть  пивка. Делать  было  нечего,  и  Лоти,   сделав  шаг  вперёд, подбирая  слова,  которые  обычно  говорят  в  подобных   случаях  поздравил  молодых:-«Те  траин  Эл  тэрне  экшел  бэрш  анде  Воя  ай  Букурия.  Те  авен  барвале,  тай  зурале. Те  дел  ле  о  Дел  бут  глати – екх   екхестыр  май  шукар. Те  канден  екх  екхес  ся  песко   траё,  ай  ви   пала   аменде  те  на  бистрэн! Наис  Эл  Девлескэ  кэ  арэслям  кадо  сэрбэтори . Наис  саворрэнгэ, кон  авиля  пе  амаро  обяв! Те  авен  саворрэ  умпаче,  щавале!»(Чтоб  молодые  жили  до  ста  лет  в  счастье,  любви  и  радости.  Чтобы  были  они  здоровы  и  богаты. Пусть  Бог даст  им  много  детей - один,  краше  другого! Пусть  любят  и  слушают  друг  друга  всю  жизнь,  да  и  про  нас  не  забывают! Спасибо  тебе,  Господи,  что  мы  дожили  до  этого  светлого  праздника.  Спасибо  всем,  кто  приехал  на  нашу  свадьбу.  Всем   желаю  счастья). 
  Гостей  приглашали  в дом  и  Райка  с  Лулой,  степенно,  не  торопясь,  пропуская  вперёд  особо  суетившихся,  вошли  и  сели  за  стол  на  указанное  место. –«Какой  хороший  парень!»,- глядя  на  Лоти,  думала  Лулуди,  пробираясь  за  Райкой  через  толпу  гостей,-«Такой  степенный  и видно,  сильно  любит  свою  сестрёнку,  а  как  говорил  красиво! А  глаза  у  него горят  на  солнце,  и  совсем  зелёные!»   Поздравляли  молодых   семьями.  Когда  пришла  очередь,  Райка  поднялась  вместе  с  Лулой  из-за  стола  и,  выйдя  на  круг,  спела  свою  «Горохову  рубаху»,  импровизируя  на  ходу:-»  Юльча   любит  Лазо,  нам  теперь  их  не  унять!  Опусти-ка   камень  в  воду  и  попробуй-ка  его , канна,  достать!» Грудной  низкий  голос  звучал  мощно,  и  слова  всех  развеселили -  все  аплодировали,  а  Лула  спела  и  станцевала  свою  любимую  «Машеньку»,  и  восторгам  не  было  конца.  Гости  просили  повторить… Райка  подарила  невесте  красные  туфли  на  очень  высоком  каблуке: «Носи  на  здоровье! Ты  же  маленькая – сразу  станешь  большой!», а Лула  подарила  жениху  картину,  которую  нарисовал  её  двоюродный  брат  Жорик,  тоже   увлекающийся  рисованием :  « Ты – художник,  тебе  пригодится!»,  не  много  смущаясь, протянула она  Лазо  свёрнутое  в  рулон  полотно картины. Веселились  от души! Пели  и  плясали все:  молодые  девушки  и  парни, мужчины  и женщины,  но  особенно  забавно  танцевали  степенные,  седовласые  старики,  удивляя замысловатыми  движениями  рук  и ног,  повторить  которые,  было, абсолютно  не возможно. Столы  ломились  от  яств,  но  каждые  полчаса  появлялись  всё  новые  и  новые  блюда,  одно вкуснее  и краше  другого. Смущенным  жениху  и  невесте,   то и  дело  приходилось  приподниматься  со  своих  мест,  чтобы  принимать  поздравления.  Кто- то  из  гостей,  явно  не  цыган,  крикнул :« Горько!»,  но  цыганские  ребята  вежливо  и  доходчиво  объяснили  ему, что    традиционное  на  Руси «Горько»,  на  цыганской  свадьбе  кричать  не  принято. Все  любовались  молодыми  и с  нетерпением, а  кое-кто и  с волнением  ожидали  второго  дня  свадьбы,
когда  станет  понятно -   за  что  пили ?  Лоти,  конечно,  немного  волновался,  но,  с  другой  стороны, он  любил  свою  сестру,  и  верил  ей,  как  самому  себе.         
«Ажютил  аме  о  Дел,  ся  авла  мишто…»,-  молился  он  про  себя.               
               
                Гуляли  до  поздна, и многие  гости  остались  ночевать. В доме места  всем  не  хватало, и  предусмотрительные  хозяева  ещё  накануне  поставили  прямо  во  дворе,  вызвав  всеобщий  восторг,  два  больших ,  украшенных  разноцветными  лентами,   шатра. Появились,  вытащенные  из  старого  сундука, и распространявшие  на  весь  двор,  ни  с  чем  не  сравнимый  сладкий  запах  нафталина,  две  огромные  перины.
-:  «Дале,  айди  те  совас  анде  церра,  мангав  ту!»(  мам,  пойдём  ночевать  в  палатку,  прошу  тебя!),- проверещала  Лула,  дёрнув  Райку  за  подол  нарядной  юбки. -:  «Айди,  айда,  мурри   парамичи!»(пойдём,  пойдём,  сказка  моя),- заулыбалась  Райка, с  удовольствием  вспоминая  дни  далёкой  юности.  Не  раздеваясь,  Лула  юркнула  под  перину,  которая  оказалась  на  удивление  легкой,  прямо-таки  воздушной. Она  прижалась  к  спине  матери,  обняла  её  и  закрыла  глаза, но  спать  никак  не  хотелось.  Дождь перестал  барабанить  по  брезенту,  и  стало  совсем  тихо. Цыганки,  ночевавшие  вместе  с ними  в  шатре,  сладко  спали. Райка, к  великому  своему  сожалению,   не  узнала  от  цыган  ничего  нового  о  Дёрди  и,  выпив  с горя  немного  лишнего,  теперь  крепко  спала,  похрапывая  и тревожно  вздыхая  во  сне.  Под   периной  стало  жарко,  и  Лула,  потихоньку,  стараясь  никого  не  потревожить,  вылезла  из  под  перины  и,  накинув  Райкину  шаль,  вышла  из  шатра.
                На  мокрую  от  весеннего  дождя, и  уже  было  согретую  мартовским  солнцем  землю,  падал  снег! На   улице было  тихо, и  только  запоздалый  трамвай  ворчливо  прозвенел  вдалеке,  устало  пробираясь  на  ночлег  в  ростокинское  депо.  И  снова  зазвенела  тишина. Не  было  ни  ветерка,  и  снег  тихо  падал  вертикально,  прямо  на  землю, на  кусты,  на  деревья, чьи  ветви,  разукрашенные  прилипшими  к ним  снежными  комочками,  на  глазах  превращались  в  волшебный  сад  снежной  королевы,  той  чудесной  сказки,  которую  так  любила  Лула. Как  во  сне,  она  бродила  меж  причудливых  кустов,  пальчиками  прикасаясь  к,  похожим  на  натянутые  серебряные  струны,  веткам, и  ей  слышался  звон   колокольчика.  Метрах  в  двадцати  от  дома  стоял  фонарный  столб, и  свет  уличного  фонаря  равномерно  рассеивался   по  улице, нарисовав  большой  оранжевый  круг.  Ей  захотелось  в  этот   круг. В ярком  свете  фонаря,  огромные  снежинки  весело  неслись, догоняя  и  опережая  друг  друга,  и,  казалось, кто-то  наверху  распорол  наволочку  большой  цыганской  перины,  и  белоснежный  пух  устремился  на  луч  света,  как  целая  стая  ночных  мотыльков. Лула,  как  снегурочка,  одетая  в   белый  пуховой  наряд,  заворожённо,  закинув  голову и  смахивая  руками  снежинки  с  тяжёлых  ресниц,  смотрела  в  небо,  стараясь  запомнить  эту  величественную  красоту.   – «  Дробойту!», -  услышала  Лула,  вздрогнув  от   неожиданности.  Совсем   рядом   с  ней  стоял  Лоти. –                «Дарадян  ма!»(  испугал!),- вырвалось  у Лулы.-« Эртисар,  ме  чикамлем   те  даравав  ту!»( прости,  я  совсем  не  хотел  напугать  тебя),-  смутился  парень.  Они  стояли  молча,  задрав  головы  и  смотрели,  как  лихо  кружатся  в  танце  снежинки.   -«Сар  акхарэн  ту,  щей?»,  спросил  он.  Лула  опустила  голову  и  посмотрела  на  Лоти. Их  глаза  встретились. Ей,  вдруг,  почудилось,  что  она  услышала  стон  оборвавшейся  гитарной  струны.  Сильно  застучало  сердечко…  Никто  и  никогда  так  не  смотрел  на  неё!  В  широко   раскрытых   глазах,  устремлённых  на  неё,  она  увидела  отражение  своего  лица. -:  «Лулуди!»,-  сильно  смутившись, и от  того  не  естественно  громко представилась  Лула,  успев  при  этом  подумать:» А  глаза  у  него   не  зелёные,  а  совсем  даже  карие…»- :»  Ме  ся  дикхавас  пе  туте  по  обяв,  ай  лажяйлем   те  пашував…  Сар  жял  тукэ  тё  анав!  Лу-лу-ди!( я  всё  смотрел  на  тебя  на  свадьбе,  а  подойти  стеснялся…Как  идёт  тебе  твоё  имя!  Цве-то-чек!).Он  хотел,  видимо,  сказать  что-то  ещё,  но  неожиданно,  и , наверное,  прежде  всего  для  себя, вдруг, запел:
«Кон  ущел  май  сыго  дидимняцы?
Анде  церра  кон  кэрэл  вияца ? 
Анда   форо  кон  май  бут   анела?
«Лулуди»,-  э  люмя  акхарэл  ла!               
Лаки  чунга,  дувар  шай  те  пхандес!
Те  дикхэла  Вой,  якха  чи   ваздес!
Канна  Вой  гилабел – вэш   шунел  ла
«Лулуди!»,-  э  люмя  акхарэл  ла!               
Со  шукар  сан,  мури  щей! 
Со  май  драго,  мури  щей!
Бахталэ  тирэ  гиля –
Ляляля- ляляля-ля,            
Ляляля –ляляля-ля…»   
Лула  слушала   песню и её  ножки  сами  собой  отстукивали  такт,  а  плечики,  вздрагивая, стряхивали  шаловливые  снежинки.                «Наис  тукэ,  мишто  гилабадян»              (хорошо  ты  поёшь!)
«Кодо  на  ме»                (это  не  я )
«Апо  кон?»                ( а  кто  же)
«Муро  ило!»                (моё  сердце) 
«Чачес ?»                ( правда?)
«Те  марэл  ма  о Дел!»               (пусть Бог  меня  накажет)
«Те  фе  рил  ту о  Дел!»                ( Спаси  Бог)                «Ме  сым о Лоти  андал             ( я – Лоти  из  рода   
             Сапогони»                Сапогони)
«Жянав».                (знаю)      
«Тегара  традавтар»                ( завтра  уезжаю)
«Аба  тегара?»                ( уже  завтра?)
«Фери  дикхлем  ту,  ай             ( как  только увидел  тебя,    
  Мулем  пала   туте!»                сразу  пропал!)
«Чачес?»                (правда?)
«Атярдем,  кэ  нащив                ( понял, что  не  могу               
  Те  траив  би  туко!»                жить  без  тебя).
«  Трубул  ма  те  жяв»…         ( мне  надо  идти)
«Традас  туса! Дуй  жене?»     (уедем вместе,  вдвоём?)
«Муры  Дей  ущела  линдратар      (мать  проснётся  и пойдёт
Ай    лела  те  родел  ма!»                меня  искать)
«Ме  тегара  пашував  кА   ти      (я  завтра  подойду  к  твоей 
Дей, ай  пхенав,  кэ  нащи              матери и скажу, что  не  могу
Те  траив  би  туко                жить  без  тебя)
«Чи  жянав,  ме  дарав!»             ( не  знаю…я  боюсь…)
«Ме  пхенав  лакэ, кэ  камав       ( я скажу  ей,  что  люблю 
Ту, Сар  ле  Девлес!»                тебя, как  Бога)
«Ай,  пхенен,  кэ  тумарэ  мурш   ( а, говорят  ваши  мужчины
Марэн  пескэ  жювлян?»                бьют  своих  жён?)
«Солахав  тукэ: канна  арэсэла     (клянусь,  когда  моя  рука 
Тут  муро  васт, чи  май  траив       ударит  тебя, я не  буду
Пе  кадя  люмя!»                жить  на  свете)
«Май   дикхасаме  тегара»              (ещё  увидимся завтра)   ,-сказала  Лула  и  пошла  к дому. На  платке  и на  шерстяной  кофте,  на  волосах,  на  лице и  на  ресницах  притаились пушистые  снежинки.  Они  расстелились  и на  дороге,  и  новые  туфельки,  надетые  сегодня  на  свадьбу,  скользили  по  мокрому  снегу. Лоти  хотел  взять  Лулу  под  руку,  чтобы  поддержать,  но  она  отдёрнула  руку,  и только, когда,  поскользнувшись, смеясь,  шлёпнулась в  маленький  сугроб,  она  позволила  себя  приподнять.   Лоти  пошёл  рядом,  крепко  держа  её  под  руку.  У  шатра  они  расстались,  пожелав  друг  другу  доброй  ночи.
Заснуть  Лоти  не  удавалось  никак. Он  ворочался  с боку  на  бок, пытался  покрепче  закрыть  глаза,  считал  про  себя,  как  учил  в  детстве  отец.  Не  спалось,  да  и  всё!
«Со  те  кэрав?»(что  делать),- думал  Лоти.
«Засылать  сватов? – Отца   уже  нет,  и  мать  не  приехала,  болеет. Пока  мы  будем  собираться,  кто-нибудь  возьмёт,  да  уведёт – девчонка  молодая,  красивая! Нет,  ждать  нельзя!
А, вообще-то  сватовство,  это  красиво!»,- в  полудрёме  рассуждал  Лоти,  представляя  себя  женихом. Он  видел  во  сне, как  рядом  с  его  родителями  идут  сваты  и восхваляют  и  восхваляют  его, Лоти- жениха. Кортеж  идёт  очень  торжественно,  все  нарядно  одеты,  с  деревцем,  украшенным  лентами,  с  «плоской»(бутылкой  шампанского,  повязанной  красной  лентой,  на  которой  нанизана  золотая  монета).
Придя  в  дом  сватов,  после  обязательных  приветствий  началась  церемония  сватовства: стол  накрывают  сваты,  яства,  спиртное  в  огромном  количестве.  Сидят  за  столом  и  пришедшие  сваты  и  родители  невесты,  родственники,  все  пьют,  едят,  разговаривают.  Хозяин  и хозяйка  сидят  молча.
Когда  конкретно  к  ним  обращаются  сваты,  они  говорят - :  «Девочка  ещё  не  подросла,  о  замужестве  ещё  не  думали…»
-«Это  же  может  продолжаться  и день, и  два,  а,  может  и  целую  неделю! Они,  действительно  не  хотят  отдавать  дочь,  или  набивают  цену?»,  горячился  во  сне  Лоти. Но,  наконец, всё  кончается  соглашением, и хозяин  говорит:  «Путэр  э  «плоска!»
(открывай  шампанское),  и  родители  невесты,  пригубив  вина,  «Ден  э  Ворба»( дают  слово).Зовут  девочку, и Лоти,  наконец,  видит  свою  Лулу. Мелева  снимает  с бутылки  красную  ленту  с  золотой  монетой  и  одевает  на  шею  Лулуди :-«Тял  бахтали  амари  бори!»(пусть  будет  счастлива  наша  невестка),- торжественно  звучит  из  её  уст. Лоти  улыбался  во  сне. Все  поздравляли  друг  друга,  а  сваты  начинают  торги -  сколько  золотых  монет  стоит  невеста?  Родители  девочки  превышают  цену,  много  просят!
Тут  гости  вступают  в  переговоры :  «Цена  на  невест  уже  давно  держится  одна  и набивать  её  нельзя!  Нам  ещё  свадьбу  играть!» -: «Да  что  они  торгуются?  Не  лошадь  покупаем!»,-  кипятился,  как  на  Яву,   Лоти.  Ну,  наконец,  договорились,  и отец  Лулы,  теперь  уже  невесты, меняется  шапками  со  сватом  Ёшкой.               
        На  второй  день  свадьбы  гости  съезжались  охотно,  но  опаздывали  все без  исключения,  и это  было  неписанным  законом,  переходящей  из  поколения в  поколение традицией.  К  стати,  о  традициях.   Довольно  трудно   было  в  Ростокинском  Тупике,  где  в построенном  совсем   недавно  доме,  проживала  семья  Лазо,  устроить  свадьбу  по  старинке,  попытаться  сохранить  обычай,  когда  после  брачной  ночи,  «честь  девичью»  выставляли  напоказ. Рубашку  развешивали  у  входа  в  шатёр  на  всеобщее  обозрение,  и  невеста – теперь  уже  жена,  набирала  воды  в  ведро и  обходила  весь  табор.  Из  палаток  выходили  хозяин  с  хозяйкой,  целовали,  поздравляли  молодую, а  она,  в  свою  очередь, зачерпнув  из  ведра  воду,  поливала  им  на  руки, и тогда   хозяева  бросали  в  ведро  золотые  монеты. Ну  а  в доме,  рубашку  повесили  на  невысокую  ширмочку,  с  изображением  красавиц – китаянок,  поставленную  в  самом  центре  комнаты.  На  пороге  каждому  новому  гостю  преподносили  рюмку  водки,  и,  вскоре,  большая,  просторная   комната,  единственным  украшением  которой,  был   празднично накрытый  стол,  заполнилась  радостным  шумом,  весёлым   смехом,  песнями  и  прибаутками.               
-«Те  авел  бахтали   амари  бори!»,- кричали  гости, и,  желая счастья  молодой  невестке,   поднимали  бокалы  с  вином.
-«Наис  ле  Девлескэ!»  (слава  господу  Богу)
-«Наис  ви  эл  Дадескэ, тял   эрто  о  Ёшка,  ви  ла  Дакэ,  кэ  барярде  касави  вужи,  ай  шукар  Щей- барии!»( спасибо  отцу, царство  небесное  Ёшке,  и  матери,  что  вырастили  такую чистую  и  красивую  девушку).
Женщина,  приходившаяся  Лазо,  который  стоял и  смущённо  улыбался  сквозь  запотевшие  очки,  родной  тёткой,  схватила  рубашку,  на  которой  алела  «девичья  честь»,  приложила  её  к  голове  и  пустилась  танцевать  по  кругу,  размахивая  рубашкой  так,  чтобы  всем  было  видно. Все  повыскакивали  из-за  стола,  и  комната  закружилась  в  вихре  танца. Юльча,  нарядившаяся  сегодня  в  красное  платье,  с  ведром  воды  и  полотенцем  на  плече,  обходила  гостей,  омывала  им  руки, и  в  ведро  летели  золотые  монеты, казавшиеся  такими  большими,  со  дна   ведра,  отражаясь и  преломляясь  в  чистой  ключевой  воде. Лоти  от  души  радовался,  танцевал  вместе  со  всеми,  и  когда  Юльча  в  танце  опустилась  перед  ним  на  колени,  пытаясь  в  одном  движении  выразить  брату  всю  любовь  и  благодарность,  он  тоже  опустился  рядом  с  ней  на  колени,  нежно  поцеловал  в  голову и прошептал  на  ушко:
«Канна  леса  те  щудес  лулудя,  щуде  кадя,  те  астарэл  ле  э  Лулуди!»(  когда  будешь  бросать  букет,  бросай  так,  чтобы  его  поймала   Лулуди). Юльча  озорно  улыбнулась  и,  молча,  кивнула  головой. 
           Лулуди  за  столом  сидела  грустная.  Вчера  ночью,  когда  она  очутилась  снова  под  периной,  она  почувствовала,  что мать  не  спит. «Кай  санас,  мури  парамичи?»(где  была,  сказка  моя?),-  шёпотом  спросила  Райка. –«Пхирадем  ма…»(гуляла),- прошептала  в  ответ  Лула.-«Касса  пхирадянту? Сар арати дикхэлас  куко  щав  пе  туте?  Во  ажюкэрдя  ту  аври?»(  с  кем  гуляла? Как  вчера  смотрел  на  тебя  тот  парень?  Это  он  ждал  тебя  на  улице?),  и  голос начинал   обретать  силу. 
Лулуди  никогда  ещё  не приходилось  обманывать  мать  и она  рассказала  всё, как  было, без  утайки.  -«Те  жас  пала  молдовано? Те  траис  андел  цери? Те  кидес  ле  пучокуря? Гоно – стадя! Котце  трубул  те  вущес  дидимняцы,  те  камеса  те халавес  о  муй,  ай  те  авел  шуко  о  пишкири.  На,  мури  парамичи, на  ле  пескэ  андо  шеро,  бистэр  лескэ  ворби.
Тэрнёры  сан, инке  глатуца!»(чтоб  пошла  за  кочующего? Чтоб  жила  в  шатрах? Чтоб  собирала  пучки? «Мешки -  шапки!» Там  надо  вставать  раньше  всех,  чтобы  вытирать  лицо  сухим  полотенцем.  Нет,  моя  сказка,  не  бери  в  голову,  забудь  его  слова. Ты  ещё  такая    молоденькая,  совсем  ещё  ребёнок…),- и  Райка  зарыдала,  уткнувшись  носом  в  огромную  пуховую  подушку. 
               За  столом  всего  было  много:  много  ели, много  пили,  много  пели…  Райка  налила  в  хрустальный  фужер  шампанское  и  протянула  дочери:  «   Ле  пи,  мури  парамичи,  на   дара! Кэрдилян  бари!»  (  выпей,  моя  сказка,  не  бойся!  Ты  уже  выросла). Лула  раньше  никогда  не  пробовала  шампанское, и  закрыв,  на  всякий  случай  глаза, она  не  спеша  выпила  всё  до  капельки. Было  ни  сколько  не  противно,  а  даже  очень  вкусно! Наблюдавшая  за  ней  Райка  расхохоталась,  развеселилась  и  Лула.  Когда,  в  очередной  раз, все  пустились  в  пляс,  Лулуди  тоже  выскочила  на  круг. Сделав  несколько  движений,  она  сразу  увидела  танцующего  рядом  Лоти.
Лоти  танцевал  не  складно, часто  сбиваясь,  он  не  сводил  глаз  с  белолицей  и, раскрасневшейся  от  шампанского  и быстрой  пляски,  Лулуди . Продолжая  танцевать  и  улыбаться, Лула  коротко  пересказала  Лоти  разговор  с  матерью,  и  Лоти,  резко  остановившись,  вышел  из  круга.
Пляска  закончилась,  и  в  центр  круга  вышли  жених  и  невеста.  Девушки  окружили  молодых. В оркестре зазвучала  напевная,  немного  печальная  мелодия. Сейчас  невеста  будет  бросать букетик  ландышей. Сваты,  дружки  и  подружки  завели  хоровод и под  музыку, импровизируя  на  ходу,  по  очереди,  подхватывая  друг  друга,  начали  «причитать»:
«Андал  церри   ле  барэ
Авиле  щея  тэрне.
Авилетар  по  обяв,                Те  кхэлен,  те  пен,  те  хан.
Э  тэрнии,  Сар  чирикли!
О  тэрно,  Сар  мурш  баро!
Ай  гурял  шукар  гили
Андо  кырдо  Романо.
Кон,  щеяле,  на  лажян,               
Камел  теавел  пе  лако   тхан?
Канна  щудел  лулуди,
Амари   тэрни  бори, 
Кон,  май  сыго,  хутилела,
Кодолакэ  бахт   авела!
Аме  ласа   те  жянас, 
Обяв  каскэ  те  кэрас!   
Музыка  закончилась  и  наступила  небольшая  пауза. В оркестре  зазвучала  барабанная  дробь.  Юльча  чётко запомнив, где  стоит  Лула,  бросила  букетик  ландышей  прямо  в  неё,  и  Лулуди  поймала   его  обеими  руками. Сразу  громко  и  весело  заиграла  музыка. Девчонки  подхватили,  напричь  смутившуюся  Лулу,  и  закружили  в  хороводе. Все  стали  её  поздравлять:  «Те  авес  бахтали!»( Будь  счастлива), « Те  кхэлас  пе  тё  обяв!»( потанцуем  на  твоей  свадьбе), «Лове  кэ  лове,  ай  лулудя  кэ  Лулуди»(деньги  к  деньгам, а  цветы  Цветку),- громко  раздавалось  вокруг.   Юльча  обняла  и  поцеловала  Лулу,  а  Лазо  долго  и  неуклюже  тряс её  за  руку. Лулуди  растеряно  всем  улыбалась…Неожиданно  круг  разомкнулся, и,  подвыпившая  Райка,  закончила  «представление»:  она  грубо схватила  дочку  за  руку  и  потащила  вон  из  комнаты.
               
                Лоти  и  Лулуди-11.
               
Савка  и  Лоти,  чтобы  не  вызывать  лишнего  шума,  выкатили  мотоцикл  со  двора,  не  заводя  мотора  и  остановились  метрах  в  пятидесяти  от  дома,  а  Милош  уже  уехал  на  вокзал  доставать  билеты  на  ближайший  поезд.
Лоти,  прислонился  к  дереву,  так,  чтобы  ему  было  хорошо  видно  полог  шатра,  а  Савка, устроил  «наблюдательный   пункт»  у  большого  сарая  и, нещадно  дымя  сигаретой,  наблюдал   за   домом. Во  дворе  было  темно  и  только  снег,  отражаясь  в  луче мерцающего   уличного  фонаря,  сверкал  синеватыми  блёстками,  и  темнота  двора  казалась тихой  и торжественной. «Сар  те  дав  ласа  дума?  Со те  мотцав?»
(как  мне  с  ней  разговаривать?  Что  сказать?),- вздыхая,
  думал  Лоти. Из  шатра  донеслось  Райкино  контральто:
«Бистэрдем  пала  туте  по  скамин  муро  дикхло! Пале  трубул  те  жяв  котце…»( вот,  из-за  тебя  забыла  на  спинке  стула  свою  шаль! Опять  надо  идти  туда). И,  действительно,  полог  шатра  распахнулся,  и  вышла  Райка,  слегка  покачиваясь,  направилась  к  дому. На  мгновенье  полыхнул      яркий  свет,  и  снова  стало  темно,  дверь  закрылась.  У Лоти  застучало  в  висках. У него  были  считанные  минуты,  и, выскочив  из под   укрытия  дерева,  он  помчался  в  шатёр.
Он  уже  представлял, как   испугается  при  его  появлении  Лула ,  а,  может  быть,  даже  станет  кричать  и звать  на  помощь,  будет  плакать.  В  ушах  звенел  её  голосок:» Ме  дарав!  Чи  жянав! Мури  Дей  лела  те  родел  ма …»( я  боюсь!
Не  знаю!  Мать  будет  искать  меня…)   Лоти  распахнул  полог  шатра,  и  Лула  вскрикнула  от  неожиданности.
-«Ме  традавтар!»(  я  уезжаю),- выпалил  Лоти  с  разбега.  Лула  стояла    смущенная,  широко  раскрыв  карие  испуганные глазёнки. –«Айди,  нашас  туса!   Ме  камав  те  авес   мури  ромни,  те  кэрас  обяв,  те  траис  анде  муры  церра!»
(  пошли  со  мной! Поедем  вместе! Я  хочу,  чтобы  ты  стала  моей  женой, мы  сыграем  свадьбу,  хочу,  чтобы  ты  жила  в  моём  шатре),- торопливо,  задыхаясь  от  волнения,  говорил  Лоти,  и его  обычно  тихий   и  хрипловатый  голос  звенел,  как  церковный  колокол.  У Лулы  зашумело,  закружилось  в  голове,   закружился  маленький  коврик,  пришпиленный  большими  булавками  на  брезентовую  стену  шатра,  закружился  и  сам  шатёр,  вместе  с пуховыми  подушками  и  периной,  она  отчётливо  увидела  рыдающую  и  рвущую  на  себе  волосы  Райку,  которая  с  минуты  на  минуту  могла  вернуться  в  шатёр,  она  видела  перед  собой  Лоти,  с  пылающими  глазами,  и  понимала,  что  не  сможет  без  него  дальше  жить…»Нашас!»( едем!),-  твёрдо  сказала  Лулуди,  и,  накинув  шаль,  крепко  схватила   Лоти  за  руку  и  потащила  из  шатра:-«Айди  май  сыго!(идём  скорее).
     Зная  ворчливый  характер  своего  «Харлея»,  Савка   завёл  его,  когда  увидел  взявшихся  за  руки,  бегущих  к  нему  Лоти  и  Лулуди .  Усадив  Лулу  в  коляску,  Савка  сел  за   руль, Лоти  ловко,  как  на  коня,  вскочил  на  заднее  сидение,  и  мотоцикл  лихо  рванул  с  места,  направляясь  прямиком  на  Ярославский  вокзал.  Поезд  отправлялся  через  пять  минут. Выхватив  у  Милоша  билеты,  наскоро  распрощавшись  с братьями,  которые  на  своём «Харлее»  прибудут домой  не  ранее  чем   через  неделю, Лоти  и  Лула  запрыгнули  в  вагон.  Поезд  медленно  набирал  ход, увозя  их  к  новой  жизни…
Что  ждёт  их  впереди?.. Те  дел  ле  о  Дел  бахт  (пусть пошлёт  Бог  им  счастья!)…
                Мелева,  примостившись  возле  шатра  на  видавшей   виды  табуретке,  чистила  картошку,  грея  заодно  на  солнышке  свои  старые  кости. Она  до  сих  пор  не  снимала  с  себя  чёрные  одежды,  на  её  голове,  по- прежнему был  завязан  чёрный  платок.  На  душе  было  тревожно:»Диляйля  муры  щей! Фери  со  муля  лако   дад, а  вой  аба  ля  пескэ  кар!» (совсем  сдурела   моя  доченька!  Не  успел   умереть  отец,  а  ей  надо  замуж!) В  лесу было  тихо,  и  Мелева  услыхала  приближающиеся  шаги  раньше,  чем  увидела  на  тропинке  Лоти,  держащего  за  руку  светловолосую  девушку  в  широкой, цветастой  юбке,  умело  сшитой  из  чудесной  ткани,  которой  Мелеве  раньше  не  приходилось  даже  видеть. –«Дробойту  мамо!  Кадя  сы  муры  Лулуди!  Аме  нашлямтар!»(  здравствуй,  мама! А  это -  моя  Лулуди! Мы  « убежали»,  прямо  со  свадьбы). Мелева,  оторопев,  долго  смотрела  на  молодёжь,  и  после  затянувшейся   паузы, без  тени  улыбки,  а  даже  наоборот,  обжигая  их  своим   ледяным  взглядом, наконец, произнесла :»Накхэн  анде  цера»(  заходите  в  шатёр). Лула,  засучив  рукава  шёлковой  белоснежной  курточки, спросила:»Ажютив  ту,  бибо?»(я  помогу  Вам?)-:»Ме  коркого!»(  я  сама!),- решительно  прозвучало  в  ответ.
                Весть  о  том, что  молодая  цыганочка  из известной  и  уважаемой, среди  цыган,  семьи  убежала  с  кочующим  цыганом,  стала   главной сенсацией «цыганской  почты». Дёрди,  не  давно  освободившийся  из  лагеря,  и,  до  сих  пор  тщетно  разыскивающий  Райку, сразу  понял,  почувствовал  сердцем,  что  цыгане  рассказывают  о  его  Лулочке,  о  его  маленьком  белокуром  чуде,  которое  он  не  видел,  более  десяти  лет. Узнав  от  цыган,  где  может  находиться  Райка,  Дёрди,  без  особого  труда  благополучно  прибыл  в  подмосковный  посёлок. Райка  вскрикнула  от  неожиданности  и  громко  зарыдала,   когда  увидела  на  пороге,  абсолютно  седого,  с  лысиной  во  всю  голову,  пожилого  человека,  с  такими  родными  и  по- прежнему  озорными,  синими,  как  море,  глазами. «Ту  сан,  Ваня?»,-  только  и  успела  крикнуть  она  и  бросилась  к  нему  на  грудь. Она  верила,  она  ждала -  вот  он  и  приехал! Райка  была  счастлива! Прямо  здесь,  стоя  на  пороге,  они  решили,  что  завра  же  поедут  выручать  своё  дорогое  чадо, и  Райка  достала  из  кармана  юбки  скомканную  телеграмму  с  адресом,  посланную  Лулой,  с  первой  же  остановки  поезда.
                Лоти  очень  волновался, встречая  Райку  и  Дёрди  на  вокзале:-«Со   кэрэн  вон  манца?»(  что  они  сделают  со  мной?),- думал  он,  прохаживаясь  по  перрону.  Райка  первая  выскочила  из  вагона  и,  прямиком  к  Лоти! Не успев  даже  раскрыть  рта,  он  получил  звонкую  пощёчину,  и  не  известно,  чем  бы  всё  это  закончилось,  если  бы,  не  подоспевший   Дёрди,  который  ухватив  Райку  за  руку,  пытался  её  успокоить.-«  Ме  сым  лако  дад,  о  Дёрди. Пхен  та  мангэ,  со  акана   те  кэрав  туса?     атярес,  кэ  пала  касаве  дели  мударэнпе  ле  Ром?»(  я  её  отец,  Дёрди. Ну, и  что  мне  с  тобой  теперь  делать? Ты,  хоть  понимаешь, что  за  такие  дела  убиваются   цыгане?). –« Эртисар  манн,  Како! Кэ  чи  чордем  ла,  аме  нашлямтар!  Ви   ме,  ви  э  Лула   ажюкэрас  тумен,  те  мангас  эртимос!»(  извините  меня! Я  её  не  украл!  Мы  убежали!  Лула  и  я ,  мы  ждём  Вас,  чтобы  прсить  прощения),-  не  поднимая  глаз, но  решительно  возразил  Лоти.  Устроившись  по- удобнее  на  телеге,  они  ехали  по  лесной  дороге,  и  Лоти  клялся,  что  сильно  любит  Лулу,  что  только  категорический  отказ,  и  он  с  мольбой  посмотрел  на  Райку,   заставил  его  нарушить  закон,  что,  как  только  они  войдут  в  шатёр,  он снимет  со  стены  икону  и  забожится,  что  не  тронул  их  дочь, и  не  тронет,  пока  не  получит  их  родительского  благословения. Райке  понравился  парень,  и  она  подумала,  что  он  и в   правду,  без  памяти  влюблён  в  Лулуди. Слушая  одухотворённую  речь  Лоти,  Райка  поглядывала  на  Дёрди,  и  вспоминала,  как  в  юности  сама  побежала  за  своим  Ванечкой,  ни  сказав  никому  ни  слова. «Яблоко  от  яблони…»,  - подумала  и  улыбнулась  будущая  тёща.  Подходя  к  шатру,  они  увидели,  как  над  полыхающим  костром  суетилась  Лула,  кидая  на  раскалённую  железку  куски  парного  мяса. На  пеньке,  рядом  с  костром,  в  большой  эмалированной  миске  красовались  мелко  нарезанные  и  уже  нещадно  политые  подсолнечным  маслом,  помидоры,  огурцы,  зелёный  лучок,  на  деревянной  дощечке  лежали  вымытые  пучки  укропа  и  петрушки. Увидев  Райку,  Лула   бросилась  к  ней,  обхватив  обеими  руками  её  крепкую  шею, уткнулась  лицом  в  её  большую,  тёплую  грудь,  пытаясь  скрыть  набежавшие  слёзы,  а  Райка  слёз  не  скрывала.  Они  долго  стояли,  прижавшись  друг  к  другу,  не  произнеся  ни  слова.
-:«Бариля  муры  щей!.. Айди  манде,  те  дикхав  пе  туте!»
( совсем  выросла  моя  дочь! Иди  ко  мне,  дай  хоть  посмотреть  на  тебя!),- громко  сказал  Дёрди,  прерывая  объятия  дочки  с матерью. Лула  отстранилась  от  Райки,  и помутневшими  глазами  посмотрела  на  мужчину. Доброе, улыбчивое,  избороздённое  глубокими  морщинами  лицо,  с большим  шрамом  на  переносице,  совсем  мало седых  волос  на  голове  и озорные,  лукавые,  ярко  сияющие  на  солнце,  синие  глаза…  Лула  сразу  вспомнила  глаза!
-:» Ту  сан,  Тате?»(  Папа?..),-  кинулась  она  в  его  объятья,  и  снова  слёзы  брызнули  из  глаз,  но  это  были  слёзы  радости,  и  Лулуди  уже  не  прятала  глаза
-:»Ме  сым!  Тё  Дад,  о  Ваня!»,-  сквозь  слёзы  шептал  Дёрди,  прижимая  голову  дочери  к  груди,  и  гладя  её  шёлковые  белокурые  волосы  так,  как  он  делал  это  много   раз  в  своём  слишком  долго  затянувшемся  и  тяжёлом  сне.       
                Лоти  стоял  в  сторонке,  боясь  не  ловким  жестом  нарушить  эту  сжимающую  сердце  картину.  Вышла  из  шатра  Мелева.  Лулуди  отстранилась  от  отца  и  стояла  рядом,  опустив  глаза. Лоти  бегом  побежал  в  шатёр  и  через  минуту  выбежал  с  иконой  Николая  Угодника  в  руках,  он  подошёл,  взял  за  руку  Лулу  и  они  опустились  на  колени  перед  родителями:-«Солахав  ле  Девлескэ,  ай  ви  туменгэ,  кэ
Тумари   щей  вужи,  кэ  чи  асбадем  ла!  Мангав   баро  эртимос  кэ  нашлямтар.  Ме  камав  ла  Сар  ле  Девлес,  ай  те  арэсала  ла  муро  васт,  чи  май   траив   пе  люмя.»(клянусь  перед  Богом  и  перед  Вами,  что  ваша   дочь  невинна!  Прошу  прощения,  что  мы  убежали.  Я  люблю  её,  как  Бога,  и  если  когда- нибудь  трону  её пальцем,  не  будет  мне  жизни  на  земле).
Повисла  звенящая  пауза.  Дёрди  и  Райка  переглянулись. –«А  ту муры  щёворы,  со  май  пхенеса  аменгэ?»( а  ты- доченька,  что  нам  скажешь),-  спросил  Дёрди.- «Ме  камав  лес,  Тате!»( я  люблю  его,  отец!),-  ответила  Лула,  потупив  глаза.-:»Дарадя  ту?  Зораса  ингэрдя?»( ипугал  тебя? Силой   увёз?),-  закричала  Райка.
-:»Ме  зуралес  камав  лес,  Дале!»(я  сильно  люблю  его,  мама!),-  повторила  Лулуди,  и  посмотрела  Райке  прямо  в  глаза. Подошла  Мелева:
-«Ме  сым  лески  Дей,  э  Мелева! Те  авен  бахтале!»(  я  его  мать,  Мелева!  Счастья  Вам),-  сказала  она, -«Туме  пхенена   пески  ворба,  фери  муро  щав  чи  хохавел!»(  последнее  слово,  конечно  за  Вами,  но  мой  сын  не  врёт),-  закончила  она,  указав  пальцем  на  икону. 
-«Со  те  пхенав?», - немного  смущаясь,  начал  Дёрди,-«Чи  сам  аме  Китайцы!  Ром  сам  аме! Чордян!  Нашадян!- Романес  кэрдян – те  авес  Бахтало!  Соде  касаве  обява  кхэлде  ле  Ром!»(что  сказать?  Не  китайцы  мы!  Цыгане! Украл,  увёл  девку  по-цыгански,  честно -  размолодчик!  Сколько  таких  свадеб  сыграли  цыгане!), и  Дёрди  взял  из  рук  Лоти  икону:
-«Те  траин  кэтане   экшел  бэрш  анде  воя  ай  букурия»  (чтобы  жили  они  вместе  сто  лет  в  радости   и  счастье),-  и  дал  им  поцеловать  икону. Со  слезами  на  глазах,  икону  взяла  Райка:-«Кадя  камлян  ту,  Девла?  Наис  тукэ,  Девла!
Те  дел  туме  о  Дел  Бахт!»(  ты  так  хотел, Господи,  спасибо  тебе,  Господи! Пусть  Господь  даст  Вам  счастье),- и,  рассмеявшись,  добавила:-«Ай,  пущава  ме  тутар  пала  мури  щей,  жямутря!»(  а  спрошу  я  у  тебя  за  свою  дочку, зятёк!) 
        Мелева,  сколько  её  не  уговаривали,  наотрез  отказалась  от  большой  и  шумной  свадьбы, уповая  на  то,  что  её  траур  ещё   продолжается. Кончилось  тем,  что  Лоти  привёз  из  ближнего  села  священника,  и  батюшка  обвенчал  молодых  прямо  в  шатре. За  столом  молодых  поздравляли  Дёрди,  Райка ,  Мелева,  Савка,  Милош,  да  ещё  и  сельский  батюшка,  который  с  удовольствием  остался  погулять  на  цыганской  свадьбе.  Когда,  после  многочисленных  поздравлений  и пожеланий  молодым,  Савка  предложил  выпить  на  помин  души  отца,  Дёрди  попытался  напомнить  Мелеве  заснеженный  вагон,  колонну  женщин – арестанток,  охраняемых  собаками,  красную  шаль,  но  Мелева,  ссылаясь  на  возраст  и  совсем  дырявую  память,  говорила,  что  ничего  этого  не  помнит. Дёрди  раздосадовался,  но  не  надолго, и  чтобы  снять  напряжение,  рассказал,  как  в  лагере  однажды  заболел  повар, и  он – Дёрди   вызвался  заменить  его.  Надо  было  печь  пирожки!  Тесто  он  кое-как  замесил,  а  вот  придать  ему  форму  пирога,  не  получалось  никак,  и  тогда,  ужасно  разозлясь,  он  с  силой  швырнул  этот  кусок  теста  об  стол,  и…  получился  очень  правильной  формы, красивый  блин! –  так   он  научился  печь  пироги!. Смеялись  все  от   души.  Лоти  запел  отцовсую»Дел  о  ив,  тай  ви  перэл»,  и  все  хором  дружно  поддержали  его.  Ещё  выпили,  запели  весёлую,  Райка  спела,  русскую, и  совсем  не  по  погоде» Ой,  мороз,  мороз» ,  когда  пела  и  плясала  Лулуди,  на  круг  выскочили  Савка,  Милош,  а  затем  Райка  и  Дёрди.  Мелева  сидела  на  своей  табуретке,  и  если  бы,  кто-то  наблюдал  за  ней  пристально,  то  мог  бы  сказать,  что  она  улыбалась,  так,  как  улыбалась  она  одна,  не  разжимая  губ. Батюшка  уже  давно  напился  и  тихонько  кимарил,  уткнувшись  носом  в  тарелку, вообщем,  всем  было  хорошо  и   по- семейному  весело! Вся  компания  поднялась  из-за  стола  и  направилась  гулять  в  лес,  оставив  молодых  в  шатре  наедине.
                Лоти  был  счастлив.  Любимая  и  всё  более  желанная  Лула  была  рядом  с ним,  вместе  с  ним! Он  никак не  мог  насладиться  вдоволь  её  ласками.   Под  разными  предлогами,  убегали  они  в  лес,  где,  оставшись,  наконец,  вдвоём, предавались  восторгам  любви,  и  мягкая , шёлковая,  с изумрудами  трава  была  их  брачным  ложем.  Вот  и сегодня…
По  летнему тёплая  майская ночь  будоражила   воображение, дурманила  лесными  запахами. Где-то  рядом  с  шатром,  понзительно  кричала  и  выла  кошка,  не  желавшая,  видимо,  сдерживать порывы  любовного  экстаза.  В  шатре  было  душно,  да  и  Мелева  ворочалась   с  боку  на  бок,  и  можно  было  догадаться,  что  она  не  спит.  Лоти потихоньку  поднялся  и,  поманив  пальчиком  Лулу,  вышел  из  шатра. Ночная  прохлада  приветливо  протянула  ему  свои  ласковые  руки. Шалунишка  ветер  нежно  трепал, только  что  распустившиеся листочки  берёзы, и  нашёптывал  им  что-то нежное  и ласковое.  Лула  вышла  из  шатра  и  плотно  прикрыла  за  собой  полог. -«Дикхэс,  Сар  ле  чергая  кхелен  англа  щёнуцо?»( видишь,  как  звёздочки  пляшут  возле  молодого  месяца?) - обняв  её,  спросил  Лоти.-«Ай  дик,  аканаш  астарел  кодола,  кай  пхабол  май  зуралес,  ай  ви  чумидел  ла!»(  а  сейчас,  смотри,  поймает  вон  ту,  что  светит  ярче  всех,  и  поцелует),- и  они  застыли  в  поцелуе.  Обнявшись,  они  удалялись  от  шатра. Кругом  было  тихо,  и  только  с  криком  вылетали  из  гнёзд, при  приближающемся  звуке  шагов,  лесные  певуньи,  с  неохотой  высвобождаясь  из  цепких объятий  своих  возлюбленных. Казалось,  что  сама  природа,  высвободилась,  наконец,  из  холодного  зимнего  плена  и   ждала  страстных  поцелуев,  жарких   объятий,  объяснения  в  любви,   сердечных  мук,  радости  и  счастья.  Она  ждала  любви,  и  воздух  был  напоён  её  ароматом!
               Лоти  возвращался  из  райцентра  удручённым. Теперь,  когда  он  стал  женатым  человеком,  ему  особенно  нужны  были  деньги:  он  видел  в  мечтах,  как  они  заживут  с  Лулой  в отдельном   собственном  доме,  молодая  хозяйка  будет  ждать  его  с  нетерпением  после  работы,  и  вкусный  запах  паприкаша  он  учует  ещё  с  порога,  а  в  долгие  зимние  вечера  Лула  будет  ему  читать  толстые  интересные  книжки…
Сегодня  ему  вновь  не  удалось  заключить  договора. Никто  из директоров  не  заинтересовался  его  предложением. В  последнее  время   жили  все  тревожно  и  напряжённо,  ведь  где-то,  не  так  уж  и  далеко,  грохотала  война, полыхали огнём  наши  красивые  города,  молодых,  таких  же,  как  Лоти,  ребят,  забирали  на  фронт,  и  они  погибали,  не  успев   ни  влюбиться,  ни  жениться,  а  его Лула,  слава  Богу,  уже  носит  под  сердцем  его  ребёночка! –«Те  дел  о  Дел,  те  авел  ся  мишто ! Те  ажютил  аме  о  Дел!»(  дай  Бог,  чтобы  было  всё  хорошо, Бог  не  оставит  нас),- молился  будущий  папа. А ещё  Лоти  страшно  переживал, да  нет,  он  просто  страдал  от  того,  что  Мелева  не  полюбила  его  маленькую  Лулу,  не  приняла ,как  родную  дочку,  а  он  так  этого  хотел,  так  надеялся,  так  ждал…На  дворе  стоял  октябрь,  и  семья,  как  это  было  заведено  ещё  покойным  Ёшкой,  стала  на  постой  в  деревенскую  избу,  выходящую  окнами  на  лесную  опушку.
Хозяева  выделили  им  две  небольшие  комнаты,  и  в  крайней,  самой  маленькой,  обитали  Лоти  и  Лулуди.  Лоти  заехал  во  двор,  распряг  и  поставил  лошадь  в  стойло,  засыпал  ей овса,  и  стряхнув  с  шапки- кубанки  снежок,  который  выпал  нынче  аккурат  на  Покров  день,  вошёл  в  избу.  Мелева  спала  на  диване,  отвернув  лицо  к  стене.  Он  на  цыпочках,  чтобы  не  разбудить  мать,  прошёл  через  комнату,  приоткрыл  дверь в  спаленку, и  увидел,  сразу  развеселясь,  такую  картину:  посреди  комнаты  стояли  два  стула,  на  одном  из  которых  лежала   лулина  шубка, а  на  втором – большая  пуховая  подушка  и  на  ней  стоял  школьный  глобус,  видимо,  одолженный  у  соседей, и  смешно  закутанный  в  пуховый  платок,  который  совсем  недавно  Лоти  подарил  жене.
Лола  подходила  сначала  к  одному,  затем  к  другому  стулу. 
В  руках  у  неё  был  листок,  вырванный  из  детского  альбома  для  рисования,  на  котором  было  что-то  написано.  «Девушка,  можно  Вас  на  минуточку!»,-  обратилась  она  к  толстенной  подушке,- «Вы  хотите  погадать  на  пикового  короля?»,-  и  поднеся  листок  поближе  к  глазам,  так  как  в  комнате  не  был  включён  свет,  прочитала,- :  «Пиковый,  значит  военный, чёрные  волосы  носит  зачёсанные  вверх  и  немного  в  сторону.  А  как  ещё  могут  носить  волосы  мужчины?»,- прибавила  Лула  к  написанному и  расхохоталась.
Лоти,  не  выдержав,  тоже  расхохотался:»Со  же  ту  кэрэс,  муры  парамичи?»(  что  же  ты  творишь,  моя  сказка),- сквозь  смех,  повторил  он  ласково  слова,  не  раз  слышанные  из  Райкиных  уст,  когда  та  обращалась  к  дочери. –«Сытював  те  драбарав,  ай,  Сар  пхенен  эл  гаже, кэрав  пескэ «квалификация»(  учусь  гадать,  а  как  говорят  русские,  обретаю « квалификацию»,-  ничуть  не  смутившись, ответила  Лула  и бросилась к   нему  на  шею,  не  выпуская  листок  из  рук.         
                «Айди  бешь  те  хас!»(иди,  садись  ужинать), накрыв  на  стол,  позвала  Лулуди  свекровь. –«Чи  жяв.  Дукхал  ма  о   шеро»(не  пойду. Голова  болит),-  ответила  Мелева  и снова  отвернулась  к  стене. Вот,  приблизительно  так ,  на  протяжении  уже  почти  полугода,  общались  свекровь  и сноха. Бедная  Лула  старалась  во  всём  угодить,  приветливо  улыбалась,  одевала  юбку,  которая,  как  ей  казалось,  могла  понравиться Мелеве  больше  других, называла  её «Мамо,  Дале»(мамой),  следила  за  тем,  чтоб  самовар  был  всегда  горячим,  готовая  в  любую  минуту подать  ей  чай. Ходила  гадать  на  базар,  и  очень
  успешно -  приносила  домой  хлеб,   овощи,  и  даже мясо,  а  однажды, принесла  красивый  платок,  но  Мелева  не  захотела  принять  подарок. Лоти  всё  это  видел  и  страдал, не  раз  пробовал  вмешаться  и  что-то  изменить  в  их  отношениях,  но  это  не  приносило  успеха.  Не  так  он  представлял  себе  семейное  счастье!  Ещё  и  с  работой  никак  не  ладилось, и   мечта -  зажить  отдельным  домом  таяла,  как  призрак,  как  мираж.
Мелева,  скорее  всего,  и  сама  не  знала,  за  что  она  невзлюбила  невестку.  Её  раздражало  всё: светлые  волосы  и  маленькие  ямочки  на  белоснежном  улыбчивом  лице, складная  фигурка  и  маленькая  ножка, гибкие руки,  нежно  извивающиеся  в  танце  и  красивый  голос.  Может  она  завидовала,  ревновала? Может  злилась,  что  Луле  всё  так  легко  даётся?  Что  её  балует  судьба?-:»Камлемас  ме  те  дикхав  пе  лате,  со  сас  Вой те  авел,     те  дикхлясас    андо  траё   кодо,  со  ме  дикхлем!»(хотела  бы  я  посмотреть  на  неё, какой  бы   она  стала,  если б видела  в  жизни  то,  что  видела  я),- ворчала  Мелева,  глядя  исподлобья. Она,  видимо,  осознавала,  что  портит  сыну  жизнь,  но  такой  уж был  у  неё  характер,  ведь  не  зря  же  называли  её в  молодости  «Дикаркой».    
            Приближалось  рождество – тот  самый  светлый праздник,  который  в  каждой  цыганской  семье  праздновали,  не  смотря  на  достаток  и  материальное  благополучие.
«Те  бикинес  о  поштин,  ай  те  кэрэс  о  «Кричуно»(  продай  шубу,  а  справь  рождество),- гласила  цыганская  поговорка.
У Лоти   было  прекрасное  настроение: работа над  большим  заказом  подходила  к концу,  и  в  канун  рождества  он  появится  дома  с  хорошими  деньгами.  За  Лулу  он  был  спокоен,  так  как  она  осталась  дома  вместе  с  Райкой,  приехавшей  недавно, ведь  Лулуди  готовилась  стать  мамкой.
Правда  тёща  привезла  недобрые  вести,  рассказав,  что  её  мужа  Дёрди  и  брата  Ромку  забрали  в  армию  и  уже  отправили  на  фронт.-«Трубул  те  нашас  варикай   май  дур»  (надо  убегать  куда-нибудь  подальше  в  Сибирь),- думал  Лоти,  напевая  свою  любимую»Дел  о  ив, тай  ви  перэл». 
             Длинными  холодными  ночами  Лулуди  и Райка  шептались,  лёжа  в  постели:»Надо  уезжать  в  город  и  там  спокойно  рожать»,-  говорила  мать,-«Конечно,  не  в  Москву,  там  не  спокойно,  и  бомбёжки  бывают,  и вообще,  народ  немного   успокоился, только  когда  услышал  по  радио  речь  Сталина».-« Но  Лоти  нельзя  в  город,  и  потом  он  не  захочет  оставить  мать»,-  возражала  Лула.-«Как  ты  можешь  с  ней  в  одном  «шатре»,  ведь  она  не  разговаривает,  а  шипит,  как  змея,  не  даром,  что  их  зовут  «Сапогони!»,- размышляла  вслух  Райка. –«Апо  со  те  кэрав,  ле  нямуря – сы  нямуря!  Чи  родес  ле,  коркогэ  аракхэнпе»(  а  что  поделаешь,  родственников  не  выбирают?),-  вздыхала  Лула. – «Трубулас  те  кандес  муро  муй,  те  на  жяс   кал  Молдовая!»(надо  было слушаться  мать  и  не  выходить  за  кочующего), -  и  разговоры  продолжались  до  утра, и  не  было  в  них   никакого  толку. 
             Сегодня  был  канун  рождества  и  настроение  было  приподнятое.Запекались  в  русской  печке  большой  гусь  и  две  курицы.  Мелева  примостившись  на  краешке  стола,  пила  чай,  мусоля  в  беззубом  рте,  маленький  кусочек  сахара.  Ждали  Лоти,  и Лулуди  с  Райкой  торопились приготовить     его  любимый  «савияко».  Стол  им  уже  был  не  нужен,  так  как  тесто  на  этот  сладкий,  с  творогом  и  изюмом пирог,  желательно  не  раскатывать  на  столе,  а  растягивать  на  руках,  и  тогда  оно  становилось  совсем  тонким  и  нежным.   
Процесс  этот  был  трудоёмкий,  тесто  рвалось,   приходилось заделывать,  образовавшиеся  маленькие  дырочки, и  разгорячившиеся  «кондитеры»  ссорились,  покрикивая  друг  на  друга :»Со  цырдес  кадя   зуралес?  Чи   сан  о  Гитлеро?»(  чего  ты  тянешь  так  сильно?  Ты  же  не  Гитлер!»,- орала  Райка.      
-«Ай  ту  на  цырде  песте,  андекхтан  манца!  Атунчи  анклел  аменге!»( а  ты  не  тащи  на  себя  вместе  со  мной,  тогда  у  нас  и  получится),-  отвечала  Лулуди,  не  поддаваясь  матери.
-«Ханпе,  сар  чапладе  гаже,  ай  ви  траин  сар  ле  гаже. Ся  тумаро  кырдо  гажикано!»(  ругаетесь,  как  сумасшедшие!    И  весь  Ваш  Род!..  – Живёте..,  как  не  цыгане!),-  крикнула,  вдруг, Мелева,  с  силой  бросив  стакан    на  пол,  и  он  разлетелся  на  мелкие  осколки.    
После внезапного  взрыва  в  комнате  наступила  тишина,  нарушенная  криком  Мелевы,  в  голову  которой  полетело  тонкое  и  ажурное  тесто, ловко   брошенное Райкой   точно  в  цель. Взбешённая  Мелева  резко  вскочила  и  вцепилась  в  Райкины  волосы,  выбивавшиеся  из  под  нарядной  цветной  косынки.  Райка  попыталась  сделать  то  же  самое,  но  у  неё  в  руках  оказался  лишь  чёрный  платок,  обнажив  лысую  голову  Мелевы.-«Амаро  кырдо  гажикано, дав  буле  ме  тё  муй?  Муро  дад – о  Ишван  Барвало,  те  курэл  во  тут! Ай  туме,  ле  молдовая  жювале! Ту  халян  о  траё  мура  щяко,  пхури  лугни! Ту  сан  о  Гитлеро,  те  чумидес  ма  анде    бул!» (наш  род  не  цыганский,  моего  отца  знают  цыгане  во  всём  мире  и  называют  Ишван  «богатый», т.е. «известный»,  а  вы -  вшивые  «молдовая»!  А ты,  старая  ****ь, испортила  жизнь  моей  дочки!  Ты – Гитлер!),- выкрикивала,  вырываясь  из  цепких  рук  Мелевы,  Райка, приукрашивая  свою  речь  отборными  и  трудно  переводимыми,   даже  на  такой  богатый  и  великий   русский  язык,  словами.  Бедная  Лула  металась  между  свекровью  и  матерью,  пытаясь  их  разнять,  а  Райка  всё  время  старалась  повернуться  так,  чтобы  защитить  Лулу,  оберегая  её  животик.  Наконец,  силы  у  обеих  иссякли,  объятья  ослабли  и  совсем   
разжались. -«Мангэ  гряца  те  бешав  туменца  пала   ек  скафеди»(  мне  противно  сидеть  с  вами  за  одним  столом),-  сказала  Мелева,  и  с  угрожающим  видом  доставала  из  духовки  красиво  запёкшиеся  деликатесы, и  выбрасывала  их  прямо  на  снег,  оставляя  по  всему  двору  следы  босых  ног,  из  которых  струйкой  сочилась  кровь -  она  поранила  ногу  о  стекла  разбитого  стакана,  но  в  пылу  гнева, даже и  не  заметила. –«Те  бешел   о  жюкэл  туса  пала  тири  скафеди»
(грязным   собакам  место  за  твоим  столом),-  не  сдавалась  Райка,- «Аба   чайлилян?  Жя  пашлюв  акана   телай  тири  кхандюни  перина,  ай  пхандав  тё  магриме  муй»(наелась? А теперь  иди  ляг  под  свою  вонючую  перину  и  закрой  свой  поганый  рот. Мелевиной  перине  завидовали  все  цыганки,  и  стерпеть  такую  обиду, просто  не  было  уже  никакой  возможности:»Муры  перина  кхандюни?  Кай  кидем  ла  мурэ  вастенца?  Порого  ка  порого!»( моя  перина  вонючая?  Да  я  собирала  её  своими  руками – пёрышко  к  пёрышку!),-  взвился  голос  Мелевы  до  самого  потолка.-«Аканаш  сыкавава  ме  тукэ, кхандуни! Коркого  ту  сан  кхандуни!»(  сейчас  я  покажу  тебе,  вонючая!  Сама  ты,  дрянь   вонючая),-  и  Мелева  схватила  со  стола  огромный  нож,  которым  недавно  резала  капусту,  и  с  силой  проткнула  сатиновую  наволочку  перины.  Она  крутила  острое  лезвие и  разрезала  скользящую  наволочку  почти  по  всей  длине.  Мелева  сильно  тряхнула  раненную  перину  и  из  неё  полетел  и  посыпался  пух. Форточка  была  приоткрыта,  дверь  осталась  настежь  распахнутой,  и  сквозняк  весело  гонял  пушинки,  поднимая  их  к  потолку, расстилая  на  крашенном  полу,  унося  вихрем  на  двор,  создавая  причудливую  картину-  белого  на  белом. В  пуху  было  всё: стол,  посуда,  занавески  и стены  и одежда,  висевшая  на  прибитых  к  ним  гвоздиках… В  пуху  были  волосы и  ресницы,  пух  лез  в  нос,  уши  и  попадал  в  рот.
Не  сговариваясь,  они  стали  ползать  по  полу,  пытаясь  собирать  пёрышки  и  пушинки,  но  всё  было  тщетно,  их  становилось  всё  больше  и больше…Обессиленные,  они  уселись  на  полу, утопая  в мягких  «сугробах».  Мелева   нагребла  возле  себя  целую  горку  лебяжьего  пуха ,  и  очень  скоро  на  окутавшем  её  белоснежном, пушистом «ковре»  появилось  большое,  не  высыхающее  красное  пятно – просочилась  кровь  из  пораненной  ноги.   
                С  утра  выдался  лёгкий  хрустящий  морозец.  Солнце  проглядывало  из-за  туч, но  было  пасмурно,  и  быстро  завечерело и в  деревне  на  столбах,  как  недозрелые  жёлтые  груши,  засветились  электрические  лампочки. У  Лоти  на  душе  было  радостно  и  тепло -  сейчас  он  увидит  свою  маленькую  Лулку,  по  которой  он  так  соскучился,  поцелует,  потом  возьмёт  её  руку  и  приложит  к  своему  сердцу,  а  там,  под  тулупом,  в  большом  кармане  лежат,  завёрнутые  в  платок  деньги!..  Они  теперь  смогут  построить  свой  дом!
Заведя старенького   Муршу, который  верой  и  правдой  служил  ещё  покойному  Ёшке,  в  конюшню,  пошёл  к  дому,  вытащив  из-за  пазухи  тёплую  шерстяную  шаль -  подарок  матери. Снег  слепил  глаза,  но  Лоти  увидел  на  снегу  красные  пятна. Не  было  никаких  сомнений -  это  были  следы  крови,  и  вели они  прямо  в  дом! В  голове  застучало  и  закружилось…-«Лула!  Со  кэрдяпе,  Девлале!Сой  туса, пирамичи  муры?»(что  случилось,  Господи! Что  с  тобой,  моя  сказка!).  Он  торопливо  пошёл  к  крыльцу,  но  обо  что-то  споткнулся  и  упал. Под  ногами  валялся  жареный  гусь,  а  чуть  поодаль  распластались,  как  бы  заигрывая  с  Лоти,  две  красивые,  и  ни в чём  не повинные  курочки,  прикрывая   вынужденную  наготу,  зеленью  и  пучками  зелёного  лука.
-«Акэ  тукэ  Сэрбэторя! Те  авел  бахтало  о  Кричуно…»(  вот  тебе  и  праздники! Пусть  будет  счастливым  рождество?.., -  весь  дрожа  и  всхлипывая  бормотал  Лоти,  забираясь  на  крыльцо. Дверь  в  комнату  была  распахнута  настежь,  и  перед  глазами  Лоти   сразу  открылась  вся  панорама  цыганского  «куликовского  сражения»: Мелева  сидела  на  полу,  сверкая  чёрными  раскосыми  глазищами,  чёрный  платок  валялся  рядом ,  обнажив  седую,  лысую  голову,  и  всё  вместе  это  утопало  в  огромной  куче  белоснежного   пуха,  пропитавшегося  пятнами  алой   цыганской  крови.  Лоти  стоял,  глядя  на  мать,  бледный,  как  полотно  и  не  мог  вымолвить  ни  слова. –«Со  ажюкэрэс!  Мударде  ма  ле  ром!»(чего  ты  ждёшь? Убили  меня  цыгане!),- закричала  Мелева,  обращаясь  к  сыну.  Она  с  трудом  выбралась  из  пушистого  плена,  сняла  со  стены  икону  Николая  Угодника,  и,  размахивая  ею  вокруг  своей  лысой  головы, начала  причитать,  сильно  завывая,  стала  проклинать  Лулу,  Райку,  весь  их  Род.  Потом  она  схватила  сына  за  руку,  поставила  перед  собой  на  колени,  и  заставила  поцеловать  икону:»Дав  ту  армая!  Те  дикхес  ту  манн  мули,  жи  тагара,  те  кинес  мангэ  гропошово,  те  амболделпе  андо   гропошово  тё  Дад  о  Ёшка – те  на  мареса  ту  пехка  жюкля,  те  на  сыкавеса  ла  ле  Кинге  шелеса,  Сар  трубул?»(я  тебя  заклинаю: «чтоб  ты  увидел  меня  сегодня  мёртвой! чтоб  ты  купил  мне  завтра  гроб. Чтоб перевернулся  в  гробу  твой  покойный  отец,  если  ты  не  побьешь  свою  «собачку»,  не  «поучишь»  её  мокрой  верёвкой,  как  положено?-  завывала  Мелева  и, размахивая  иконой, кричала,  указывая  на  Райку:»А кадя  пхури  лугни  мек  те  траделтар   де  ворта, жипун  чи  мудардем   ла»(  а  эта  старая  ****ь  пусть  убирается,  пока  я  её  не  убила). Райка  вскочила  с  места,  и  подбежав  к  Мелеве,  так  сильно  тряхнула,  ухватив  за  плечи,  что  икона  выпала  у  той  из  рук  и  упала   на  пол. Лоти  видел  страшные,  пылающие  глаза  матери,  испачканную  пухом  и  кровью  одежду,  растерзанную и  неуёмную  Райку,  плачущую,  притулившуюся  на  стульчике  Лулу.  Он  бросился  вперёд,  пытаясь разорвать  клубок,  и  с  силой  оторвав  Райку  от  матери,  толкнул  её  на  постель. 
Райка  вскрикнула  и  Лула  побежала  к ней,  а  Лоти,  ухватив  её  за  руку, вдруг,  не  рассчитав  силы,  со  всего  маху,  ударил  её  по  лицу.  Лула  обеими  руками  обхватила  лицо,  и  слёзы  брызнули  из  глаз,  просачиваясь  сквозь  стиснутые  пальцы.
Райка  налетела  на  Лоти,  награждая  его  тумаками,  а  Мелева  снова  ухватила  её  за  волосы. Лула  плакала,  сидя  на  табуретке:- »Не  так  уж и больно, но  очень  обидно! Мой  любимый, мой  ласковый,  ни  на  кого  не  похожий,  самый хороший  и  дорогой  мой – Лоти,  ударил  меня!  Но  ведь  он  нарушил  свою  клятву?», -  шептала   она, -  «Девлале, со  авела  аменца?  Со  те  кэрас,  Девлале?»(Господи, что  с  нами  будет? Что  нам  делать, помоги,  подскажи,  Господи?).
Лоти  ещё  раз  попытался  разнять  женщин, и  не  добившись  успеха,  выбежал  в  сени, схватил  огромную  бутыль  с  соляной  кислотой,  которая  осталась  не  использованной  в  работе,  и  подняв  её  над  головой, устрашающе  громко  закричал:»Аба  доста! Даран  ле  Девлестар!»(довольно!  Побойтесь  Бога!). Женщины,  оторопев,  на  несколько  секунд  расслабили  руки,  но  тут  же, с  ещё  большим  остервенением,  вцепились  друг  в  друга.-«Мамо!»,-  крикнул  Лоти,  и  Мелева  увидела  помутневшими   от  злости  глазами,  как  её  маленький  Лоти,  любимчик  покойного  Ёшки,  красивый  и  сильный,  заботливый  и  ласковый,  Лоти,  прислонился  к горловине  бутыли  и  сделал  несколько  глотков… СОЛЯНОЙ   КИСЛОТЫ!..            


                Оранжевый  круг-12.
В  сельской  больнице, куда  привезли  Лоти, дежурный  врач,  выслушал  сбивчивый  рассказ  о  случившемся,  назначил  промывание  желудка  и  ещё  какие-то  процедуры,  но  прямо  сказал,  что  потребуется  серьёзная  операция, которую в  условиях  местной  больницы  сделать  невозможно,  а  по  сему,  надо  ждать  главврача,  который  и  выпишет  направление в  районную  лечебницу. Был  канун  рождества, и  больничка  была  полупустой.  Лоти  поместили  одного  в  огромной  палате – больные  разбежались  по  домам. Вот  уже  несколько  часов  он  горел,  как  в  огне.  Не  помогали  жаропонижающие, и влажные  простыни,  которые  постоянно  меняла  Лула.  Горело  всё  внутри. Казалось,  бушевал  костер,  раскалёнными  углями  прикасаясь  к нежным  тканям  гортани,  желудка,  печени,  и  как  в  проснувшемся  вулкане,  раскалённая  лава  медленно  опускалась  по  многострадальному  кишечнику,  как  по  руслу  небольшой  горной  речки.  Сознание  вдруг  возвращалось  и  Лоти,  найдя  маленькую  руку  Лулуди, виновато  улыбаясь,  повторял:»Атхадилем,  Луло…  Камлем  те  даравав  ла…»(просчитался  я, Лула,  хотел  напугать  её…)
В  другой  раз  открыв  глаза,  он  попросил: « Дема   лубяница! Ся   пхабол  андрэ!»(  дай  мне  арбуз -  всё  горит   внутри).
-«Кай  те  аракхэс  акана   лубяница?»( Где  же  найдёшь  зимой  арбуз?),-  вздыхала  Лула.  Райка  настаивала,  чтобы  Лула  прилегла  и  немного  вздремнула,  а  она  посидит  возле  больного?    Очень  она  переживала  за  дочку,  вспоминая,  как  они  вдвоём  тащили,  поднимали  и  укладывали  Лоти  на  телегу,  а  ведь  ей  скоро  рожать?  « Те  аракхэл  ла   о  Дел!» (спаси  её,  Господи),- молилась  Райка.  Казалось, ночи  не  будет  конца…
Осмотрев   утром  больного,  главврач,  поднятый  Райкой  из  тёплой  супружеской  постели,  вдруг  заторопился,  стал  писать  какие- то  бумаги,  одновременно  рассказывая  ночному  сторожу, где  найти,  наверняка  ещё  не  проспавшегося  водителя  местной  «скорой  помощи» - грузовика  «трехтонки»,  крытой  брезентом,  с  двумя  лавками  и  местом  для  носилок  на  борту. Здоровенный  санитар,  похожий  на  тургеневского  Герасима,  вместе  с  водителем  и  больничным  сторожем  положили  Лоти  на  носилки,  и  через  минуту  «скорая»,  громыхая  всеми  рессорами  и  амортизаторами  по  бездорожью,  неслась  к  старенькому  желдорвокзалу,  вытряхивая  всю  душу  из   бедной  Лулуди,  прятавшей  где-то  на  животе  сопроводительные  бумажки,  выданные  врачом,  и  Райки,  которая,  не  доверяя  верзиле-санита ру,  сама  придерживала  Лоти  на  носилках. 
        За окном стоял декабрь, но когда стихали порывы  сильного  колючего ветра, дышать было легко, ведь сибирские морозы переносятся гораздо легче, чем где-нибудь в средней полосе. На перроне маленького  сибирского полустанка  теснилось  очень много  людей, пытавшихся согреться на морозе, разминая озябшие ноги, прохаживаясь мимо наваленных кругом чемоданов, узлов, сумок и баулов. Дети носились по платформе, играя в "казаки- разбойники". Вся привокзальная площадь была, как бы наполнена легкой дымкой марева, возникшего от горячего дыхания  многолюдной  и многоликой толпы. Клубы  паровозного  дыма  известили,  наконец,  о  приближении  поезда  и сразу  всё  пришло  в  движение,  перемещаясь  на  край  платформы. Кое-кто  уже  держал  в  руках  чемоданы,  чтобы  успеть  забраться  в  вагон  раньше  других. Рёв  охрипшей   сирены  крытого  брезентом  грузовика,  с  надписью  «скорая  помощь»  и  красным  крестом,  намалёванном  на  борту, огласил  привокзальную  площадь  и  зарулил  прямо  на  платформу. Санитар  долго  объяснялся   с  начальником  поезда,  размахивая  перед  его  носом  выписками,  направлениями,  проездными  документами  и,  подхватив  вместе  с  водителем  и  проводником  носилки,  расталкивая  народ,  затащил  Лоти   вместе  с  Лулой  и  Райкой  в  переполненный  вагон.
         Савка  и  Милош,  приехавшие  поздравить  Мелеву  с  Рождеством   Христовым,  с  ужасом  взирали  на  следы  «мамаева  побоища». Убедившись,  что  от  матери,  находящейся  в  обморочном   состоянии,   получить   сколько – ни  будь  вразумительные  объяснения  случившемуся  так  и  не  удастся,  они  обратились  к  соседям  и,  стремглав,  помчались  в  больницу. Врач  коротко  обрисовал  безрадостную  картину,  и  братья  устремились  на  вокзал.
На  перроне  было  тихо  и  пусто. Дежурный  по  вокзалу  объяснил,  что  единственный  поезд,  останавливающийся  на  полустанке  ушёл  полчаса   назад. -:»Девла, Девла!  Со  кэрдян  ту, аменца,   Девла?»(  О, Боже!  Что  ты  наделал?),-  зарыдал  Савка,  уткнувшись  брату  в  плечо.
                В вагоне  было  тесно,  и  может  быть  поэтому,  не    холодно,  а  даже  душновато. П роводник   помог  переложить  Лоти  с  насилок   на  жёсткую   лавку,  потеснив    ворчавших  пассажиров,  а  Райка  ловко  навесила  на  торчавшие   крючки
 Свою  шаль,  и получилось  отдельное  купе,  как  в современном  «СВ»,  только  лавка  была  очень  узкой,  и  присесть  рядом  с  больным  стало  возможным  лишь  после  того,  как  проводник  принёс  деревянный  ящик,  честно  служивший  ранее  тарой  для  чего-то  очень  нужного  в      
Хлопотливом  хозяйстве  старого  проводника. Лоти  дремал  и  бредил  в  забытьи, тяжело  дыша,  вздыхая  и  всхлипывая. Райка  в  очередной  раз  приложила  к  его  горячему  лбу  влажное  полотенце,  задёрнула  «полог  шатра» и  пошла  «укладывать»  Лулу,  которая  корчилась  от  боли  в  животе  и  спине,  пристроившись  на  краешке  лавки  напротив. Её,  конечно  же,  сильно  растрясло  в  грузовике, да  и  тяжести  натаскалась  изрядно!»Девла,  ажютисар  амен!»(господи,  помоги  нам),- молилась  Райка  и  просила  людей  потесниться,  чтобы  уложить  беременную  на  лавку и  соседи  ей  охотно  помогали. Кто-то,  увидев  на  полу   пятно,  предположил:-«Бедняжка,  воды  отошли!» Лулу  уложили  на  лавку,  откуда-то  появилось  тёплое  ватное  одеяло, и  пригревшись,  подтянув  ножки  к животу,  она  задремала. Проводник  привёл  из  соседнего  вагона  пожилую  женщину,  сказавшуюся  повитухой,  или  акушеркой? Райка,  наконец, тоже  нашла  себе  местечко  и  присела,  вытянув  сильно  отекшие  за  сутки  ноги. Кто-то  протянул  ей  кружку  с  горячим  чаем. Поезд  набрал  ход, и колёса  беззаботно  отстукивали,  считая  стыки  рельсов,  свою  незатейливую  песенку.  Райка  прикрыла  глаза,  и в  ушах  зазвенело,  подлаживаясь  к  стуку  колёс:»Делу  ив,  тай  ви  перэл… делу  ив,  тай  ви  перэл… делу  ив…»   
                Лулуди  стонала  во  сне,  ей  было   холодно  и жарко. Сон  её  был  не  спокойным,  тревожным.  Боль в  спине  не  утихала,  а  ещё  совсем  занемели  руки  от  тяжёлой  сумки  с  овощами  и  хлебом -  её  сегодняшний  зароботок  на  базаре. С  неба  падал  снег -  тот  самый!  Ярко  светил  фонарь  на  столбе, и  от  его   луча  снег  таял,  обнажая  ярко  зелёную  траву, усыпанную  ландышами,  васильками, пурпурными  маками,  золотыми  одуванчиками  и  белоснежными  ромашками. Она  швырнула  тяжёлую  сумку и  бросилась  в этот  оазис,  в  этот  оранжевый  круг.- «Саворэнгэ  Ивенд,  а  мангэ  Тамна!»(у  всех  зима,  а  у  меня  весна),-  и  на  лице  появилась  слабая  улыбка. Это  был  её  оранжевый  круг!
Её  и  Лоти,  и  больше  ничей!.  Лула  упала  в  цветы,  прижимаясь  к  ним  всем  телом, ласкала,  гладила,  целовала  и  лелеяла  их ,  как  матери  лелеют  маленьких  деток.  Ароматы  весны  наприч  одурманили  её  светлую  головку  и  без  того  измученную свалившимся  на  неё  горем. Наконец,  она  подняла  глаза – вокруг  падал  снег,  только  снежинки  превращались  не  в  мотыльков,  летящих  на  свет ,  а в  больших  и  маленьких  птиц, круживших  в  лучах  света,  собирающихся  в  огромную  стаю и  несущихся,  издавая  страшные  звуки,  прямо  на  неё.
Лулуди  стало  страшно,  и она  хотела  оказаться  поближе  к  свету,  она  протягивала  к  нему руки,  ища  спасения. Вдруг, ей  на  плечо  опустился  жаворонок  и,  глядя  прямо  в  глаза,  спросил:»Сар  акхарэн   ту,  щеё?»(как  зовут  тебя,  милая?) Лула  сразу  узнала  своего  Лоти,  хотела  взять  жаворонка  в  руки,  но  он  выпорхнул  из  её  рук  и  полетел  ввысь,  к  свету. Очень  высоко  взлетел  жаворонок,  долетел  до  самого  фонаря,  обжёг  об  его  огонь  свои  быстрые  крылышки  и  камнем  упал  к  ногам  любимой.   Лулуди  с  испугом  смотрела,  как  обезумевшие  птицы  взвивались  в  вышину.   Огромная  чёрная  ворона,  перестав  махать  крыльями,  остановилась  перед  Лулой:»Фери  муро  щав  шога  чи  хохавел!»( только  мой  сын  никогда  не  врёт!),- простонала  она  и  упала  на  землю,  даже  не  попытавшись  подняться  к  свету.
                Проснулась  Райка  от истошного  крика  Лулуди. Засуетились  все,  но  командовала  бабка- повитуха.  Появились  чистые  простыни,  полотенца, проводник  принёс  ведро  кипячёной  воды,  Райка  суетилась,  чтобы  не  было  лишних  глаз  и  бегала  от  одной  постели  к  другой,  поправляя  и меняя  влажные  салфетки  на  груди  и  голове  Лоти,  который  так  и  не  приходил  в  себя.  Трудно  сказать  сколько  уже  прошло  времени,  но  было  видно,  что  Лула  совсем  выбилась  из  сил.  Схватки  то, вдруг  начинались, то  внезапно  заканчивались  Бедную  девочку, заставляли  напрягаться  и  тужиться,  не  давали  засыпать,  когда  отпускала  боль.  На  соседней  койке  хрипел  и  стонал  Лоти.  Очнувшись  на  мгновение,  он  принял  подошедшую  Райку  за  Лулу  и  прохрипел:-«Атхадилем  Луло! Камлем  те  даравав  ла!»(просчитался  я, Лула! Хотел  напугать  её). Так  продолжалось  несколько  часов,  когда  вагон  огласил    звонкий  крик  новорожденного.
-«Мальчик!»,- оповестила  повитуха  с  такой  гордостью,  как  будто  сама  родила  первенца.  На  измученном  Райкином   лице  появились  слёзы  и она  побежала  сообщить  радостную  весть  молодому  папаше. Лоти  лежал  спокойно,  вытянувшись  на  лавке, рука  свисала  на  пол. Райка  взяла  его  за  руку, и  ужас  на  мгновенье  сковал  её – рука  Лоти  была  ледяной,  не  живой… Глаза  были  открыты,  но  жизни  в  них  уже  не  было. Райка  судорожно  шаря  в  карманах  юбки,  достала  своё  маленькое  зеркальце  и  приставила  к  носу  Лоти – Лоти  был  бездыханен… Судорожные  рыдания  сдавили  горло,  но  Райка  сильно,  до  крови  закусила  губу,  чтобы  криком, не  дай  Бог,  не  напугать  Лулу. Осторожно,  на  цыпочках  и  почти  не  дыша,  она  отошла   от  покойного, как  бы,  боясь   его  разбудить.
А  у  Лулы  открылось  сильное  кровотечение. В  голове  поезда  проводник  отыскал  какого-то  врача, и  они  вместе  с  повитухой  боролись  за  жизнь  Лулуди.  Врач   сделал  уколы,  но  силы  оставляли  Лулу  и  жизнь   медленно  угасала  в  ней.
-«Кончилась  милая»,- пробурчала  повитуха.
-«Примите  соболезнования»,- погладил  по  плечу  Райку  доктор  и  пошёл  в  свой  вагон.
-«Крик  сыночка,  видать,  слыхала  все-таки,  улыбалася  сердешная!»,- добавила  повитуха,  вытирая  платком  пот  со  лба.  Райка  бледная  как  полотно  простыни,  молча  стояла,  прислонившись  к  стене,  не   понимая,  что  происходит  на  самом  деле  и  боясь  даже  взглянуть  в  сторону  дочери.
Только  монотонный  перестук  колёс  разрушал  установившуюся  в  вагоне  мёртвую  тишину и,  вдруг, как  церковный  набат,  зазвенел  мощный,  разрывающий  всем  грудь  и  сердце  голос  Райки. Её  рыдания,  вой  и причитания  были  слышны  и  в соседнем  вагоне. Она  билась  головой  об  стенку,  целовала  окровавленные  простыни,  целовала  любимые  глазки, целовала   маленькие  холодные   ножки  и  спрашивала  ответа
У  Бога:»Со  кэрдян  ту  Девла,  кам  дав  ту  армая? Андо  ек  дес  лян  о  траё  мурэ  глатенго? Гуряйле  ле  дуй  голумбя  анде  ек  дес? Апо   пхен,  Сар  мангэ  те  траив  акана  пе   кадя  люмя.
Мангав  ту,  Девла!  Аба  ле  ви  муро  траё,  кэ  гэлятар  туте  муры  парамичи,  ай  ме  нащи   би  лако  те  траив…»( что  сделал  ты,  господи? Боюсь,  проклятия  сорвутся  с  губ! В один  день  забрал  ты  жизнь  моих  детей! Улетели  из  родного  дома  в  один  день  два  голубя,  разве  это  справедливо?
Тогда  скажи,  Господи, как  мне  жить  на  свете?  Прошу, Господи, забери  и  мою  жизнь,  ведь  «моя  сказка»  теперь  у  тебя ,  а  я  не  смогу  без  неё  жить!)   
                Громко  заплакал  новорождённый, и  Райка,  опомнившись  схватила  его  на  руки  и  стала  ходить  с  ним  по  коридору  взад  и  вперёд,  но  малыш  плакал  всё  сильнее.
Она  пыталась  успокоить  его, раскачивая  вверх-вниз,  вправо-влево, рёв  только  усиливался,  и  тогда,  в  конец  растерявшаяся  бабушка,  сунула  внуку  в  маленький  ротик  свою  сисю – плач  прекратился  и  ребёнок  заснул.
            
               
                ЭПИЛОГ.
Роза  Джелакаева   и  Пётр  Деметр,  в  программе  «Песни  цыган  стран  Мира» - значилось  на  афишах,  расклеянных  по  городу. Эдуард  Михайлович  Смольный,  устроил  нам  турнэ  по  Союзу и  вчера  мы  с  успехом   пели  сольный  концерт  в  зале  тамбовской  филармонии. Было  городское  и  областное  начальство, и  Смольный  после  концерта,  как  говорят  теперь,  «накрыл  поляну»  в  нашу  честь. Всё  было  замечательно,  но   просыпаться  утром не  было  никаких  сил.  Осторожный,  я  бы  сказал,  очень  интеллигентный  стук  в  дверь  нашего  гостиничного  номера  всё  же  заставил  меня  приоткрыть  глаза :»Кто  там?»,- осипшим  голосом  спросил  я,  меньше  всего  на  свете  желая  услышать  ответ. –«Пётр  Григорьевич  Деметр здесь  проживает?»,- услышал  я. Роза  повернулась  на  другой  бок, а  я  встал,  накинул  халат,  и  без  особого  удовольствия  глянув  на  себя  в  створку  зеркального  шкафа,  пошёл  открывать  дверь.  На   меня  смотрел  молодой,  очень  симпатичный  цыган – кэлдэрари,  элегантный,  как  рояль. Он  извинился  и,  весьма  удачно  перемешивая  цыганские  слова  с  Великим  Русским, объяснил, что  он  наш  поклонник,  что  имеет  всю  коллекцию  наших  пластинок, что  вчера  был  на  нашем  концерте и что,  наконец, он  приглашает  нас  в  ресторан  на  завтрак  и  что  стол  уже  накрыт! Я  подумал,  что,  как  у  нас  было  принято произносить  в  подобных  случаях:  «Альтернативы  нет!»,  и  через  двадцать  минут  мы  с  Розой  спускались  в  гостиничный  ресторан. Стол  был  накрыт  человек  на  десять,  как  минимум,  из  самого  элитного  меню,  которое  только  возможно  в  Тамбове.   
Паренёк  сердечно  приветствовал  нас, наполнял  бокалы, хвалил  наши  песни, долго  распространялся  по  поводу  того,  что  значит  для  цыган  и  культуры  вообще,  дуэт  Розы  Джелакаевой   и  Петра   Деметра.  Не  знаю  отчего,  но  глядя  на  этот  роскошный  стол ,  на  обаятельного  и , явно  смущённого  цыгана,  вобщем- то  мальчишку,  я  поднял  рюмку  и  сказал: «Камав  те  жянав,  каса   те  пяв?»( хочу  знать,  с  кем  пью?), и  я,  вдруг,  понял,  что  ради  этого  он  и  пришёл.
Цыган  встал  из-за  стола  и  представился:  «Ме  сым  о  непото  ле  Карчулоско»(я – внук  Карчуло). Потом  он  долго  говорил  о  том,  что  дети  за  отцов  не  ответчики,  что  над  их  родом  витают  цыганские  проклятья,  что  цыгане  не  хотят  с  ним  общаться,  и  что  он  не  может  больше  так  жить… Всё  это  я  слышал,  как  бы  издалека,  в  голове  застучало  и  зашумело.  В  одну  минуту  перед  глазами  промелькнула  целая  жизнь  родных  и  бесконечно  дорогих  мне  людей – деда,  бабки,  матери,  отца… -«Ме  камав  адес,  катце  те  мангав  тутар  эртимос, пала  муро  папо»( я  хочу  сегодня,  здесь  попросить  у  тебя  прощение  за  своего  деда),-  протянул  свою  рюмку  цыган.  Роза  прекрасно  понимая  моё  состояние,  крепко  стиснула  под  столом  пальцы  моей  руки. –«Да,  дети  за  отцов  не  ответчики!  К  СОЖАЛЕНИЮ!!!»,-  сказал  я  по   русски,  поставил  не  начатую  рюмку  на  стол,   и  мы   с  Розой  быстро  вышли  из  ресторана.
 
-               
               
               
                Роман  Степанович.                Мне  трудно  объяснить  сегодня,  почему в  семье  детей  называли : Люба,  Петя,  Нина,  Оля,  Жора,  а  вот   Раю  и  Рому,  всегда  называли - «Райка» и  «Ромка»?  То  ли  шалили  они  чаще  других, а,  может,  эти  имена  именно  так  благозвучнее  звучали  на   цыганском?   Может,  они  и  не   были  любимчиками,   Ишван  и Прасковья  обожали  всех   своих  чад,  а  вот    уменьшительные  имена   так  и  закрепились  за  Раисой  и  Романом  на  всю  жизнь.   
               
             Ромка  сидел  за  пишущей  машинкой  и  писал  реферат,  который  он  должен  был  читать  на  завтрашней  коллегии,  но  мысли  путались,    никак   не  удавалось   сосредоточиться. Он  вспомнил ,  что  третьего   дня,  они  ходили   с  дочкой  в  кино  и  на  экране    мальчик   индус -  погонщик  слонов  поил  раненного  слонёнка  водой  и  приговаривал:  «  Ле  пи  пай,  ле  пи  пай…» - « Это  же  абсолютно  по-  цыгански,  и  мы  так  говорим : «  Ле  пи  пай!»,-  не  сумев   удержать   восторга,  крикнул  он   на  весь  кинотеатр.   Вчера  в  библиотеке  Ромка  раздобыл  словарь,  по  которому  можно  было  переводить   слова   с  «хинди»  на  русский  и  был  просто  ошеломлён -  он  нашёл  более  десятка  слов  в  индийском  языке,  которые  писались  и  произносились  так,  как  будто  в  Индии  живут  одни  цыгане -  кэлдэраря.
« Муй  -  лицо,  якха -  глаза,  накх -  нос»,-  не  переставал  восхищаться  Ромка,-
« Кали  рят  -  тёмная  ночь, васт -  рука,  най  -  палец,  а  счёт :  ек,  дуй,  трин! Значит, цыган,   если  сильно  захочет,   может   легко  научиться  разговаривать  на  «  хинди»?- рассуждал  вслух  Ромка.  Ему  вообще  легко  давались  языки  и  в  школе,  и  в институте,  а  недавно  он  был  в  командировке  в  Сороках,  так  через  3- 4 дня  легко  общался  с  местными  Молдаванами. – « Бедный  наш  цыганский  язык – ни  азбуки,  ни  письменности,  ни  грамматики,  а  ведь,  как  красиво  звучит!  Вот  бы  создать  цыганский  словарь!   И  это  должен  быть  не  просто  словарь,  а  цыганско – русский  и  русско – цыганский  словарь  на  нашем   родном  Кэлдэрарском  диалекте. Диалекте,  на  котором  разговаривают   цыгане  во  всём   мире. – « Имея  в  наличии  такой  словарь,  мы  же   разрушим  языковый  барьер  и  сможем   выйти  на  Международну  Арену!»,-  мечтал  Ромка.
         Дверь  из  спальни  с  шумом  растворилась,  и  Вошла  Елена : - «  Время  первый  час,  а  Томки   всё  ещё  нет!  Моду  взяла -  по  ночам  шляться!  А  всё  ты!  Ей  уже  пятнадцать,  взрослая! Туфли  подарил  на  каблуке – вот  сам  и  расхлёбывай  теперь,  учи  уму – разуму,  а  я  спать  пошла,  мне  на  работу  рано  вставать!»
На  часах  действительно  было  уже   четверть  первого. Ромка,  вдруг  почувствовал,  что  ему   душно  и   растворил  окно.  Пахнуло  той   самой  свежестью,  которая  бывает  только  лишь   в  конце  мая,  когда  уже  распустилась  под  окном  черёмуха,  обвалакивая  сладким  дурманом,  который   не  давал    смыкать   глаз    до   самого   утра.  Луна  ярко  освещала   дремлющие  на  ветру  яблони  и  дорогу,  ведущую  к  калитке.  Хрипло  прогудела  промчавшаяся  мимо  станции   уставшая  электричка,  и  снова  стало  тихо. Непонятно  откуда,  вдруг,  появился  запоздалый  майский  жук.  Не  рассчитав  силы,  он  врезался  в  оконное  стекло  и,  видимо,  получив  сотрясение  мозга,  улетел  в  неизвестном  направлении. Из  соседнего  двора  послышался    лай   старенькой  дворняжки,  а   потом -  снова  тишина. Стоя  у  окна  и  вслушиваясь  в  тишину,  Ромка  слышал,  как  у  него  стучало  в  висках – он   разволновался  уже  не  на  шутку. Наконец,  послышался  стук  каблучков  и  негромкий  смех.  Рядом  с  Томкой  шёл,  оставляя   за   собой  длинную  тень,  долговязый  паренёк.  Остановившись  у  калитки,  он  обнял  Томку  и  поцеловал.  Ромка  прикрыл  окно. Боясь  разбудить  родителей,  Томка   в  сенях  сняла  новые   туфли  и,  мягко  ступая  босыми  ногами,  прошла  в  комнату. Увидев,  стоящего  у  окна  отца, она,  немного  заикаясь  от  смущения,  пролепетала : «  Я  у Светки  была,  ей   новый  журнал  мод  принесли  -  рассматривали    выкройки  и  рисовали…». Ромка  пристально  смотрел   на  Томку  и  молчал. Было  слышно,  как  в  большой  комнате,   вздыхая,  двигали  стрелки  старинные  часы. Ромка  подошёл  и,  со  всего  маха   ударил  Томку  по  щеке.
 - « Никогда  не  ври    мне »,-  тихо   сказал  он   охрипшим  голосом  и  вышел   из  комнаты. Томка,  не  раздеваясь,  плюхнулась  на  свою  кровать. Жгучая  боль  и  обида  подкатили  к  самому  горлу,  и  слёзы  градом  полились  прямо  на  подушку.
Когда  слёзы  подсохли,  и  девчонка   притихла,  уткнувшись  носом  в  подушку,
она  услыхала  странные  звуки,  доносившиеся   из  соседней  комнаты – рыдание.
Это  плакал   отец.  Сердце  девчонки  сжалось  от  боли.  Ей  вдруг  стало  нестерпимо  жаль  папу.  Ей  показалось,  что  отец   одинок,  что  его  работа  не  доставляет  ему  радости,  а  работал  он  очень  много : заведовал  кафедрой  в  институте, ежедневные  занятия  со  студентами,  да  ещё, чтобы  приносить  в  семью  побольше  денег,   подрабатывал,  помогая  заводским  ребятам  сдавать  нормы  ГТО. – « Нет,  ни  для  этого  рождён  папа»,-  лежа  с  открытыми  глазами, думала  Тамара,- « Ведь  он так  хорошо  поёт,  пляшет,  играет  на  гитаре! Я  просто  знаю,  что  в  юности  он  мечтал  стать  артистом  и  даже  поступал  в  театральный,  но  не  прошёл  по  конкурсу. Конечно,  папа   рос  очень  подвижным  мальчишкой. Футбол,   волейбол,  лыжи  и  коньки  были  для  него  всегда  самым   любимым  развлечением. Он  был  всегда  в  числе  победителей  во  всех  школьных  соревнованиях,  и  поэтому  ни  для  кого  не  стало   неожиданностью,  что  после  окончания  школы,  Роман поступил  учиться  в  институт  физкультуры.  Учился  он  с  большим  желанием  и  радостью,  но  проклятая  война,  разрушая  всё  вокруг,   своим   чёрным  крылом, пыталась  сломать  судьбу    юноши   и  погубить,  как  уже  погубила    тысячи  других,  ни  в  чём  не  повинных  ребят,  ещё  вчера,   сидевших  за  школьной  партой.  Со  второго  курса  отца   забрали  на  фронт, и  кто  знает,  чем  бы  это  всё  закончилось,  если  бы  не  его  Величество – Случай? В  воинской  части,  где  предстояло  ему  служить,    служил    молодой  лейтенант,  который,  так  же,  как  и  Роман   окончил  институт   физкультуры  и  не  представлял  своей  жизни  вне  спорта. Увидев,  что  Ромка  в  отличной  спортивной  форме, сильный,  выносливый,  великолепный  лыжник,  кроме  того, умелый  наездник  и  блестящий  фехтовальщик,   написал   рапорт  начальству,  и  Ромка  до  конца  войны  служил  в  этом  полку  инструктором  по  физической  подготовке. Ромке  не  пришлось  ходить  в  атаку,  он  не  был,  слава  Богу,  ранен,  и  после  войны  благополучно  вернулся  домой,   к  своей  любимой  матушке  Прасковье  Никитичне,  и  это  было  великим   счастьем! А  какие  замечательные  стихи,  и  даже  баллады  пишет  отец? Конечно,  он  очень  ранимый  человек,  но  какое  у  него  благородное  и  благодарное  сердечко.  Он  горячо  любит  и  уважает   свою  маму,  а  мою  бабушку  Прасковью,  и  говорит,  что   родился  во  второй  раз,  когда  мама  спасла   его  от  верной  смерти»,- и  Тамара  вспомнила,  как  эту  историю  рассказывала  сама  бабушка  Прасковья.
        - « Ой,  дорогие  мои   давно  это  было,  ещё  Ромочка  был   совсем  маленьким,   в  пелёночки  разодетым.  Собрались  мы  с  Ишваном  в  гости  к  моему  брату  Грише.  Ну,  принарядились,  а  Ишван  всегда  одевался  красиво.  Помню,  на  нём  были  галифе   синего  цвета,  белые  бурки  выше  колен,  где   обязательно  были  припрятаны  золотые   монетки,  которые  он  бросал   на  пол,  приходя  в  гости  и  кричал  ребятам : « Собирайте!». На  толстовку   тоже   синего  цвета,    мягко  опускалась  аккуратно  подстриженная   чёрная  борода»,-  вспоминала  Прасковья, и  глаза  её задумчиво  улыбались.- « Ну,  а  ты,  бабушка,  в  чём  была  одета?»,-  теребя  от   нетерпения   салфетку  в  руках,  спросила  Томка – будущий  художник- модельер. – « Ох,  дай  Бог  памяти!  Юбка  на  мне  была  новая,  из  тафты,  чтоб   шелестела,   но  не,  как  обычно,  длинная  в  пол,  а  покороче,  чтоб  видны  были  красные  сапожки  с  золотыми  застёжками. На  плечах,  конечно,  шаль  -  Ишван  купил  где-то  шерстяную,  с ярко  вышитыми   цветами,  в  косы   вплетены  золотые  «десятки»,  ты  запоминай,  детка,  «амболдинаря»  называются»,-  смешно  пригрозив  пальчиком,  улыбалась  Прасковья. – «  Ох,  таперича,  не  то,  что  давича»,-  вспомнила  свою  любимую  поговорку  бабушка  и  продолжала : « Ну,  едем  мы  в  фаэтоне  -  Ромочка  у  меня  на  руках. Вдруг,  то  ли  оттого,  что  задул  сильный,  прямо,  как  ураган,  ветер,  то  ли  встречная  машина  очень  резко  затормозила  перед  носом  у  нашей  лошадки,  короче,  наша  коляска  повалилась  на  бок.  Я  Ромочку  держу  на  одной  руке,  а  всем  телом  прикрываю,  чтоб  его  не ушибло  колесом. Вот  так  я  тогда  и  сломала  себе   предплечье  и  вот   эту  руку»,-  и  Прасковья  погладила  здоровой  рукой повисшую  без  движения, парализованную   руку. –« Зато,  мой  сыночек  вон  какой  вырос!  Красивый,  да  умный!  А  про  талант,  и  говорить  нечего : «Боженька  поцеловал  его  в  темячко!»    

                Ромка -  ромэо.
                Всё  это  время,  пока   сын  был  на  фронте,  Прасковья  день  и  ночь  молилась,  по  нескольку  часов,   стоя  на  коленях  перед  иконой  Николая  Угодника.
-«Вот  скоро  уже  три  года,  как  мы  служим  в  армии,  и,  слава  Богу,  живы!  »,-  говорила  она  Варваре,  которая  пришла  к  ней  погадать,  изнывая,   оттого,  что  от  её  мужа  нет  никакой  весточки. Раскинув  карты,  и  успокоив  женщину, Прасковья  не  сдержалась  и  поделилась  радостью,  что  её  Ромка  пишет,  что  скоро  будет  дома. -« Как  приедет,  сразу  женю!  Хватит  шататься!»,- ласково  погрозила  кулачком  Прасковья,-  « Вот  только  невесту – то  где  теперь  найдёшь – цыгане  все  поразбежались,  поразъехались». – «  А  нешто  обязательно  цыганку?  Вон  со  мной  на  заводе  работает  Алёнушка – такая  статная,  красавица!  Ей  всего – то  шестнадцать,  а  уж  медаль  «За  оборону  Москвы»  имеется. И  живём  мы  недалеко – в  Мытищах.  Ты  адресок – то  запомни : улица  Станционная  20»,-  перестав  плакать,   заверещала  Варвара.
                Роман  приехал  в  Болшево  уже  поздним  вечером. Мать  не  могла  налюбоватся  на  его  возмужавшее  и   сильно  похудевшее  лицо, смотрела  в  его  озорные и  ласковые  карие   глаза,  ласкала  чёрные  мягкие,  пахнущие  степной  полынью,  кудри,  плакала -  и  это  были  слёзы  радости. 
        Записав  на  обрывке  газеты  адресок,  Ромка  надел  выходную  курточку  со  всевозможными  спортивными  значками,  в  которой   ходил  ещё   в  институт   и поехал  в  Мытищи. Совсем  недалеко  от  станции,  он  сразу   увидел  большой  добротно  сработанный  умелыми  руками  дом,  утопающий  в  расцветающем  вишнёвом  саду.  Солнышко  уже  скрылось  за  соснами,  виднеющимися  вдалеке,  а  лёгкий  ветерок  шаловливо  заигрывал  с  листочками  сирени,  готовыми  вот – вот   обнажить  свою  махровую  неповторимую  красоту.  Конечно,  можно  было  и  постучать  в  калитку,  но  то  ли  от  нетерпения,  а  скорее  из  озорства,  Ромка  сиганул  через  забор,  и  очутился  прямо,  нос  к  носу,  с  огромным  лохматым  псом.
Какое –то  время,  скорее  всего,  измеряемое  секундами,  оба  молча  смотрели  друг  на   друга. Стоило  Ромке  пошевелиться,  пёс  принимался  угрожающе  рычать.  Сколько  продолжалось  противостояние  предположить  сегодня  трудно, но  снова  помог  случай – на  крыльце  с  полным  ведром,  грязной,   после   мытья   полов   воды,   появилась  девушка.  Собака,  завиляв  хвостом,  подбежала  к  ней,  и  наш  Ромка  ожил. – «  Вам  кого?»,-  напевно  спросила  девушка. –« Мне  сказали,  что  здесь  проживает  самая  красивая    девушка  в  Москве  и  московской  области,  и  зовут  её -  Алёнушка»,-  произнёс  Ромка  так,  как  будто  читает  стихотворение  Пушкина.
Смутившись  и,  слегка  заикаясь,  девушка  вспыхнула : «  Алёнушкой  меня  мама  зовёт,  а  вообще-то  я – Лена. А  ты  кто  такой  будешь?  - « А  я – Роман  Степанович   Деметер,  сын  известного   цыгана  Ишвана.  Я -  студент,  живу  с  мамой  в  Болшево,  а  к  тебе  свататься  пришёл.  Пойдёшь  за  меня?»,- Роман  говорил  с  большими  паузами,  подбирая  слова,  а  сам  во  все  глаза  смотрел   на  девушку,    понимая,  что  влюбился  с  первого  взгляда.  Перед  ним  стояла  шестнадцатилетняя  русская  красавица,  фотографию которой,  казалось,  он  только  вчера  видел  на  обложке  журнала  « Работница»  : высокая,  статная, голубые  с  поволокой  глаза  были  украшены  длиннющими   пушистыми  ресницами,  пепельные  волосы,  немного  растрепавшись  от  мытья  полов,  были  заплетены  в  тугую  косу, большая  высокая  грудь, лебяжья  шея  и  тонкие  белые  ручки,  в  одной  из  которых,  всё  ещё  телепалась  мокрая  тряпка,  с  которой   стекали   струйки   мутной  воды.  При  слове  «цыган»,    Лена  незаметно  вздрогнула. Однажды  в  детстве,  они  ехали  с  отцом  на  автобусе,  и  где-то  в  степи  заглох  мотор.  Пока  шофёр  пытался  его  оживить,  они,  гуляя  по  степи,  услыхали,  как  поют  у  костров  цыгане,  расположившиеся  на  ночлег,  прямо   на  зелёном   ковре   из  степного  ковыля. С  того  самого  дня  Лене  запали  в  сердце  эти   простые,  уводящие  куда – то  в  степь,   волнующие  душу  мотивы. И  даже,  видя,  почти  ежедневно,  на  привокзальной  площади,  пристающих  с  гаданием    цыганок  и  их  смуглых  деловых  спутников,  девушка  не  пыталась  пробегать  мимо, а  по  долгу  всматриваясь,   пыталась   угадать,   кто  из  этих  смуглых  красавиц   мог  бы  стать  пушкинской  Земфирой.  – « Цыган»,-  зарделась  Лена,-« А  песни,  чтоб,  как  цыгане,  умеешь?». Ромка,  не  задумываясь,  запел  с  цыганской  интонацией  своего  отца  Ишвана : « Гори,  гори,  моя  звезда!
                Звезда  прошедших  юных  дней,
                Ты   будешь  вечно  не  закатная
                В  душе  измученной  моей.   
Видимо,  звуки  песни   услыхали  в  доме,  и  на  крыльце  появились  мамаша  Зинаида и  сестра  Лены  Ираида,  но  прерывать  пение  не  стали.  А  Ромка,  продолжал  никого  не   замечая: «  Умру  ли  я  и  над  могилою
                Гори  сияй,   моя   звезда».
-« Это  что  за  концерт  « по  заявкам?»,- строго  спросила  Зинаида.
- « Я -  Роман  Степанович  Деметр,  цыган,  заканчиваю  институт  физкультуры,  живу  в  Болшево  вместе  с  мамой,  полюбил  Вашу  Алёнушку  и  пришёл  её  засватать».   На  крылечке  воцарилась  тишина.  Было  слышно  лишь  чириканье  воробьёв,  да  лай  собаки,  бурно  реагировавшей  на  соседскую  кошку,  нагло  усевшуюся  на  краешке  подоконника.
- « Полюбил?»,-  пристально  посмотрела  мать  на  Алёнку.  Лена  дёрнула  плечиком  и  опустила  глаза. – « И,   позвольте  узнать,  как  давно  ты   её  полюбил,  цыган?»,-  и  голос  её  начал  набирать  силу.  Ромка  сделал  шаг  вперёд,  набрал  полную  грудь  воздуха  и  высоко  подняв  голову  выпалил : « Сегодня!».
          Допоздна    в  этот  вечер  горел  свет  в  доме   на  Станционной   улице.  В  обсуждении  принимали  участие  все  домочадцы,  включая  и  отца  Емельяна.  Обычно  молчаливый,  сегодня  он  горячился  и  говорил  громче  обычного : «  Цыган  нам  только  не  хватало!  Ещё  заставят  гадать  нашу  Ленку!»-  « Да  ты  наговоришь    ещё,  старый»,-  возражала  Зинаида. – « Дык,   она   с  детства  за  цыганами  обмирала,  а  этот  такой  красивый,  да   статный,  да  поёт,  как  соловей»,- подначивала  сестра  Ираида,  пытаясь  изобразить,  как  пел    жених  и  звонко  смеялась.  – « Красивый  -  то  красивый,  вот  то-то  и  оно,  что  красивый,  да  статный.  Станет  он  преподавать  у  себя  в  институте – там  девки  молодые,  а  нашу  Алёнку -  побоку»,-  причитала  мамаша. – «  Не,  хохлы,  да  цыгане  -  самые  надёжные    мужики   и  есть»,-  поглаживая  себя  по  выпиравшему  из  под  фуфайки  круглому   брюшку, резонно  заявил  Емельян.   
        В  Болшево  то  же  долго  не  ложились  спать,  и  Ромка  рассказывал  матери  о  своём  приключении,  о  том,  как  увидел  Алёнушку,  и  о  том,  как  она  необыкновенно  хороша. – «  Вот  и  приведи - ка   нам   свою  красавицу,  а  мы   посидим   рядком,  да  поговорим   ладком!  Да,  времена  пошли   -  таперича,  не  то,  что  давича»,-  подняв  кверху  маленький  указательный  пальчик,  вздохнула  Прасковья  и  улыбнулась  своей,  всё  такой  же  очаровательной,  как  в  молодости,  улыбкой.  В  следующее  же  воскресенье  Ромка  пригласил  Елену  в  гости,  и  сестра  Нина  подавала  на  стол,  сладко  пахнущий  ванилью  савияко  и  румяные,  слегка  поджаренные  голубцы. –« А,   вот  это  блюдо», -  ставя  на  стол  большую  тарелку,  на  которой  горкой  лежала  тушёная  капуста  с  большими  кусками  свинины,- « называется  по-  цыгански  «  шах  тхулярдо »,  запоминай,  Ромочка  очень  любит,  и  я  тебя  научу,  как  его  правильно  готовить»,-  приговаривала  Прасковья.  Лена  очень  понравилась  всем -  и  красота,  и  стать,  и,  как  она  внимательно  слушала,  и,  как,   даже  немного  заикаясь  от  волнения,  застенчиво   улыбаясь, отвечала   на  вопросы. – «  Шукар  ракли,  ай  ви  пативали» (  красивая  девушка  и благородная),-  сказала  Нина,  когда  Ромка  ушёл   провожать  Елену. Как  только  они  вышли  на  крыльцо,  Ромка,  крепко  сжав  руку  девушки,  почти  шёпотом,  спросил :
- «  Ты  пойдёшь  за  меня,  Алёнушка?».    Лена,  не  отнимая  руки,  посмотрела  на   него  своими,    синими   с  поволокой  глазами  и  так  же  тихо  спросила : «  А  ты  меня  будешь  крепко   любить?» - « Больше  жизни»,-  ответил  Ромка.
         Приготовление   к  свадьбе   было   долгим,  если   учесть,  что   сыграли  свадьбу  в  Мытищах  ровно  через  три  дня. Так  в  семье  цыган -  Деметеров  появилась  русская  сноха,  и,  забегая  вперёд,  хочу  сказать,  что  прожили  они  всю  жизнь  в  любви  и  согласии,  на  радость  всей    нашей  большой   цыганской  семье.
                .   Работа  эта  представлялась  ему  трудоёмкой( честно  сказать,  он  даже  не  представлял  на  сколько!) и  заняться  чем-  нибудь   ещё, он  не  хотел  даже  мысленно. Ромка  уже не  раз  пробовал  силу  своего  пера.  Он  пробовал  сочинять  стихи,  бвллады,  цыганские  притчи,   песни,  которые  сам  замечательно  пел,  подыгрывая  себе  на  гитаре. Сегодня  я  имею  возможность  предложить  Вашему  вниманию  пару,  как  говорил  сам Р.С. « домашних  и  без   претензий»  стихотворений  на  русском,  хотя  глубоко  убеждён,  что настоящий  цыганский  поэт  Р. Деметер  предстанет  перед  вами,  если   Вы  сумеете  прчитать  его  стихи  на  Кэлдэрарском,  которые,  чуть  позже,  я  обязательно  нпечатаю.
               
                Словарь.
Где-то я  уже  писал,  что  в  детстве,  попав  впервые  в  Третьяковку,  я  был  ошеломлён  тем, что  художник  Иванов  писал  свою  картину «Явление  Христа  народу»  почти  20  лет. Боже  меня  сохрани,   от  каких  либо  сравнений  или  аналогий,  но  Роман  Степанович  работал  над  своим  « Словарём»  почти  30  лет! .   Работа  эта  представлялась  ему  трудоёмкой(  но,  чтобы  на  столько,  это  трудно  было   даже   представить).  Заняться  чем -  нибудь   ещё, он  не  хотел  даже  мысленно. Ромка  уже не  раз  пробовал  силу  своего  пера.  Он  пробовал  сочинять  стихи,  баллады,  цыганские  притчи,   песни,  которые  сам  замечательно  пел,  подыгрывая  себе  на  гитаре. Сегодня  я  имею  возможность  предложить  Вашему  вниманию  пару,  как  говорил  сам Р.С. « домашних  и  без   претензий»  стихотворений  на  русском,  хотя  глубоко  убеждён,  что настоящий  цыганский  поэт  Р. Деметер  предстанет  перед  вами,  если   Вы  сумеете  прочитать  его  стихи  на  Кэлдэрарском,  которые,  чуть  позже,  я  обязательно  напечатаю.
               
              Конечно,  все  домашние  по  мере  сил  помогали  Ромке.  Особенно  усердствовали  брат  Пётр  Степанович  и  его  сын  -  филолог   Владислав  Петрович,  которые  позже  и  предъявляли  Роману  претензии  на  соавторство,  предвкушая  какие-то  сказочные  гонорары. Роман  Степанович –  не  по  таланту  скромный  и  добрейшей  души  человек,  во  избежании (  не  дай  Бог)  семейного  скандала  обозначил  в  титульном  листе  имя  брата  Петра, но  фантастически  высоких   гонораров  не  последовало (советское  время), а  распря  в  большом  Кэлдэрарском  семействе  Ишвана  Деметера   продолжалась,  и  отклики  её, к  моему  великому  сожалению,  слышны  ещё  и  сегодня. Я  беру  на  себя  смелость  утверждать,  что  если  считать,  что  Деметеры  и  внесли  какой  -  то  вклад  в  советскую  культуру,  науку,  искусство,  то,  прежде  всего,  это   «Цыганский  Словарь»,  созданный  в  20 веке  Романом  Степановичем  Деметером.
       Видимо,  ежедневная    многочасовая  работа  за  письменным   столом,  а  так  же  подхваченный  ещё  в  молодости  радикулит,  сделали  своё  чёрное  дело  -  Роман  Степанович  заболел. Он теперь  очень   редко  выходил  на  улицу.  Жили  они  с  Еленой  на  четвёртом  этаже  без  лифта,  и  Тамара  забрала  папу   к  себе. Обожая  отца,  она  взяла  на  себя  заботу  о  больном,  лежащем,  фактически  без  движения,  Романе  Степановиче. -  «  Как  там  Алёнушка?  Почему  не  приезжает?»,-  спрашивал   он  сына  Серёжку. – « Я  отвёз   маму   на  дачу,  и  она   там   тоже   приболела»,-  рассказывал   Сергей. – «  Она  там   не  голодная?»,-  волновался  Ромка. – «  Да  я  сейчас,  прямо  от  тебя,  повезу   ей   на  дачу  продукты»,- успокаивал    Серёжа  отца. – « Смотри,  аккуратней  на   дороге!»,-  напутствовал   сына  Роман  Степанович. – «  Господи!  Да  что  же   это!   Даже   в  такие   минуты,  он   думает  обо  всех,  но  только   не  о  себе!»,-  сокрушалась  Тамара,  моя   на  кухне  первую  клубнику,  привезённую  с  рынка  Серёжкой.   Когда  молоденькая  медсестра  сделала  ему  укол,  который  снял   на  какое-то  время  боль,  Ромка   приподнялся   на   подушках  и  в   благодарность   принялся   петь   для  девушки   свои  любимые   романсы,  а  Серёжка  аккомпонировал   ему  на  гитаре.                Умер  Ромка,  по  деметровским  меркам,  совсем  молодым, на 69  году  жизни. Умер  нелепо.  Страдая  радикулитом,  получил  от  врача  слишком  большую  дозу  обезболивающего,  заснул  и,  не  приходя  в  сознание,  тихо   скончался.   Перед  тем,  как  написать  эту  главу,  я  побывал  у  вдовы  Романа  Степановича  Елены  Емельяновны. – «  Да  что  же  рассказать?»,-  говорила  женщина,  с  трудом  передвигаясь  на  костылях  и  глядя  на  портрет  молодого  красавца -  Ромки  в  спортивном  костюме,   -« лучше  Ромочки  нет  никого  на  свете!»,  а  сын   Сергей  достал   из  шкафа  листочки,  исписанные  каллиграфическим  почерком  Романа  Степановича. – «  Вот,  это  папины  стихи  на  цыганском  языке»,-    тихо  сказал  он   и  осторожно,  как  самую  дорогую  реликвию,  протянул   мне  рукописи.               
                Стихи  Романа  Степановича  Деметер   на  цыганском   языке.               

«Романе  щяворэ».
Пашал   цэри   ле  барэ
Ле  ромэнгэ   щяворэ.
Ви  барэ,  тхай  ви  цыгне,
Ле  якха   ленгэ   кале.
   
Ви  о  Фрынка,  ви  о  Зурка,
Ви  о  Лазо,   ви  о  Дюрка,
Ви  э  юльча,  ви  э  Райка,
Ви  э  Чамба,  ви  Маргайка.
    
Кон  нашел,  кон  хутел,
Кон  гилабел,  кон  кхэлел,
Кон  бешелу,  тай  хаштил,
Кон  марэлпе,   кон  цыпил.
   
Нумя  пехка  Да   дикхле,
Андо  лако  дром  нашле:
-« Анта,  Дале   ще,  сакав,
Со  андян  ту  анда  Гав?»
   
-«Акэ  тукэ  масс   тхуло,
Акэ  ви  манрро  кало,
Акэ  тукэ  цирра  тхуд,
Чи  дине   Эл   гаже  май  бут.
   
Кэрэн  яг,  тай  киден  кашт,
Киравав  ме  паприкаш.
Киравав  зуми  кхайняса,
Те  авен  чайле   зумяса.
 
Эта  хан  вон,  эта  пен,
Пехка  Да  вон  чюмиден.
Пале  прастен,  тай  хутен,
Тай  гилабен,  тай  кхэлен.
 
Ви  о  Фрыка,  ви  о  Зурка,
Ви  о  Лазо,  ви  о  Дюрка,
Ви  э  Юльча,  ви  э  Райка,
Ви  э  Чамба,  ви  Маргайка.

         «  Романе  щявворэ» (  в моём  переводе)

На  полянке  у  шатра
Собиралась  детвора
Вот  пришли  и  сели  в  ряд,
Глазки -  угольки   горят.
 
Фрынко  и  Зурка,  Лазо и   Дюрка,
Юльча  и   Райка,  Чамба,  Маргайка
 
 Кто  зевает,  кто  сидит,
Кто  дерётся  и  кричит,
Прыгать,  бегать  не  даёт,
А  кто   танцует  и  поёт.
   
Только  мамку  увидали
Все  гуртом   к  ней  побежали
-«Покажи –ка ,  мамо- Дале,
Что  в  деревне  тебе  дали?»    
   
-«Тебе  сало,  хлеб  тебе
Больше   не  дают  Гаже,
Вот   вам  молочка  немножко,                Чтоб  крепко  спали,   мои   крошки.               
                Сухой  хворост  соберите,                Костерочек  разожгите                Ваша  мамка  всех  вас  любит,                Голодом   морить  не  будет,
                Суп  из  курицы  сварю,
Своих  деток  накормлю,
Будет  вам  и  паприкаш,
Чай  цыганский  и  лаваш.
 
Вот  поели  и  попили,
Всю  посуду  перемыли,
Мамку  все  расцеловали,
Вместе  пели,  да  плясали
 
 Фрынко  и  Зурка,  Лазо и   Дюрка,
Юльча  и   Райка,  Чамба,  Маргайка


                « Романи  бути».

Эк  дата  мурро  дад  андяс
Бути  барии   кхэрэ.
Бути  сас,  те  гханосарас
Ле   иштуря   барэ.
   
Букуримастар   ся  аме
Хуклям   тай  ви  кхэлдям,
Ся   ле  щея,  тхай   вел   щяве
Интял   опрал   нашлям.
   
Пала  паесте    кон   нашляс?
О  Гранчя,  тхай   Бакро,
Тай  ви  о  Лайош   ляс,   гэляс,
Макар   сас   цынорро.
 
Анел   кишай   о   Бакалой
О   ишто   те  морэл.
Тай   кай  э  Сима?  Кай  ла  вой?
Эл   кашт   шукэ   анел.
 
Эл  цыгле  ле  лоле   андям,
Пе  пхув    теле   тходям,
Мишто – мишто    хурдисардям,
Тай   инкэ    личардям.
    
Э  виндийя   цыгни   кэрдям,
Ле    пишота   андям,
Пе   йяг  о  ишто  лям   тходям,
Тай  лес  пиросардям.

Арчичи,  Сар  о  чил   билал,
О  Тате   дырза   ляс,
Дырзаса   дяс   интял – опрал,
Шукар   ганосардяс
 
О  ишто  лям   теле,  морас –
Тял   мундро,  те   стрефял!
Э  романи   бути  кэрас,
Пхув  палааменде   жял!
               
  «Романи  бути»  ( в  моём  переводе).

Я  помню  в  детстве,   папа  мой
Большой  заказ   принёс  домой:
Котлы  лудить – заказ  большой,
И  мы  лудили  всей  семьёй.
   
От  радости  мы  все  сияли,
Запрыгали  и  заскакали,
Все  дочери  и  сыновья –
Теперь  рабочая  семья!
   
За  водой  пошёл  Бакро -
Лайош  младший,  взял  ведро.
Бакалой  песок  несёт,                И   отцу  его  даёт,
                Гранчи  тащит  кирпичи-
Их  попрубуй,  размельчи!,
Тащит  хворост  Сима –
Чудная  Картина!

« Пишота»  -  меха  раздули
 Горн - «Виндию»   примыкнули
На  огне   котел  стоит –                обжигаючись,    шипит .               
                Олово,  как  масло  тает,
И  блестит,  как   самовар
Наш  котёл!  Отец  считает:                « Будет  дорогим  товар!
                Вот  такие  Кэлдэраря!
Вот  такие  мы,  друзья!
В  общем,  кто  нас  уважает,
Всем   желаю  счастья  я!» 
       
            « Сербэтаря».

Андек,к   дес  пе  сэрбэтаря
Авиле   ле  кэлдераря,
Авиле  ка   майпхуро,
Вестиме,   пативало.
Авиле   пескэ  глатенца,
Ле  борянца,  жямутрэнца,
Ханамича  авиле,
Финуря,  тхай  ле  кирве.
Авиле  гилабандой,
Де  дурал,у  кхелиндой.
Ся  шукар,у   гхуряде
Вел  тэрне,  ви  ле  тэрне:
Кал   жювля   шыря  галбенца,
Плетеря   ле   теляренца,
Тай  ле  пхарруне  дикхле
Лулудянца   сувавде.
Рупуне  кал  мурш  ровля,
Рупуне  виэл  куштика.
   
Тхонпе  ся  кай  скафеди,
Кай  сы  мундро  гхуряди.
Пе  месяли   думулт  гата
Ви   хабе,  ви  бут   пимата.
Сваконесте  мол,  тхай  бяря,
Тай  хабе  пхердо   тийяри.
   
Со  сас,   бре,  пе  скафеди?
Биняло,  барёл  тё  ди:
   
Мас  пеко,  пурум,  рранташ,
Паприкаса   паприкаш,
Ковло  цымпо  ла  кхайняко,
Те  авел  рроменге   ляко   
Ви  дудум,  тай  ви  хыаицы,
Андо   мундро  какавицы,
Гибаница,  савийяко,
Тай   ви  гуглимата  свако,
Пхабаяса   балище,
Ви   туткая   дуй  лаще,
Сарми,  папина,  тхай  ррэцы,
Шах  шукло,  тай  крестевецы,
Шонко,  тхай  шах  тхулярдо,
Т,явел    свако   правардо,
Зурало,  тхай   бахтало!
Касаво  лащё  хабе
Чи  халян  ту  инкэ,  бре,
Чи  халя  чи  тиро  Папо,
Чи  э  Мама,  чи  о  Дад  лако,
Эл  найя  шай  те  чяррэс –
Акэ  че  патив   чяррэс.
   
Эта  щёрдиляс  гили,
Э  гили  э  рромани,
Кон  гилабел,  кон  кхэлел,
Э  патив   барии  кэрэл!
Эл  пхурэ    пхуриканес,
Жян,  кхэлен,  рроманес,
Марэн  штромфо   ле  пунррэнца,
Пал  кхэря  марэн  вастенца.
Пала   ленде  жян   л,щея,
Ле  щея,  ле  шкаря,
Издравену   ле  думенца,
Тхай  стрефян  кале   якхэнца.
Чи  ррувдилпе  ле  щявенгэ,
Сар  пхирэн  ле  пунррэ  ленгэ,
Андо   коло  вон   тходе  пе
«Жоко»   те  кхэлен  мекле  пе.
Достан,  бре,  о  кхэлимос,
Доста  ви  пимос,  хамос.
Витязыйя   сыкавен,
Тай  ле  шукара   грастен.
 
Сой  ле  граст   андел  пхаба!
Грымынтин,  тэрдён  аба,
Пэталенца   малавен,
Эл  зэбала,  бре,  чамбен.
Гай   пе  малка  пай  ригате
Анде  пхув  денпе   ле  глати,
Пески   зор,у   зумавен,
Йек  йекхэс,у   перавен…

О  дес  баро  сас  ,  эта,  фери
Э  рят  ррыспил,  бре,  сян   кал  цэри.
 
               
                «Сэрбэтаря» – ( в  моём  переводе).

В  светлый   праздник   Рождества
Собрались    для   торжества
                Пришли  большой  гурьбой,  с  зятьями, со    сватами,     кумовьями,
С  крестниками -  детками,  с   кралями -  невестками
Старые   и  малые,  молодцы  удалые,
Женщины – красавицы -  их  одежда  нравится:               

Ленточки  с  монетками  на  косе  прилеплены,
На  платочках  шёлковых  вышиты  цветы,                Зазвенит  монистами,  Степь,  коли   неистово
В  пляс  весёлый  пустимся  он,  и  я,  и  ты!   
   
Мужички – то,   чинно  вряд,  особнячком  себе  сидят
За  столом,  давно  накрытым, пьют   и  хорошо  едят,                Их   серебряные   трости  близ   хозяев   тут  лежат,,
Кушачки  из  серебра  уж   расстегнуть  давно  пора.

То,  что  было  на  столе,  мне  и  нынче  помнится
Изобилие  такое,  что  душа  заходится :

Мясо  вкусное – жаркое,  лук,  заправленный  мукою,
С  жгучим   перцем  паприкаш,
Индюшки – хороши   собою,
Мамалыга  и  лаваш,
Гуси,  утки,  поросёнок  в  яблоках  и  голубцы,
Чтобы   каждый  был   накормлен,
Не  ворчали,  чтоб  Отцы.
Такую  вкусную  еду   ещё  не  ел  ты  отроду!
Не  ели    Дед  твои и  Бабка,и Прадед,и  его  Отец –
Оближешь   пальчики,  пхенава, кто  всё  поел – тот  молодец!
       
А  вот  и  песня  зазвучала
Вольная,  степная               
Старики  поют  сначала,
А  затем   и  молодёжь  вторит,  подпевая.
Как  взвилася  песня  ввысь,
Вдруг,  все  сразу  поднялись,
Старики  по  стариковски
Выбивают  « штромфо»  в  лад
Парни  хлопают  руками 
По  сапожкам  мерно  в   такт.
Девушки-  красавицы «ворожат» плечами,
И блестят,  как  искрами, чёрными  глазами.

А  у  речки  на  лугу, в  сторонке
Силу  пробуют    свою  и  хохочут  звонко
Дети  на  степной  траве
Соревнуются  в  борьбе.
   
Что  ж,  довольно  петь,  плясать,
Время -  удаль  показать!
Что  за  чудо- кони  тут
Бьют  копытами  и  ржут?
Серый  в  яблоках,  гнедой!
Нука,  Братец,  Бог  с  тобой,
Удаль  покажи  свою
И  повесели  родню.

День  был  длинным,
Ночь  пришла  -
По  шатрам  всех
Развела.

                «Георгий  Степанович».
               
                ПРАЗДНИК.
Сегодня  мы  собрались  в  большой  уютной  квартире  на  Беговой,  чтобы  отметить 79-й  день  рождения  нашей  любимой  Папуш.  За  столом  собрались  её  дети,  внуки,  правнуки,  сестра,  племянники  и племянницы, крестники  и  крестнцы,  друзья и коллеги. Приехала  из  Парижа  Маринка  с  дочерью. В  центре  стола  восседали  Саша  Голобородько  с  женой  Светланой – друзья  Симферопольской юности,  а  теперь  знаменитые,  народные,  артисты  московского  театра  им.  « Моссовета»,  рядом,  немного  располневший, но,  как  всегда  элегантный, Пётр  Деметр -  пожалуй,  самый  старший  племянник  Папуш ( тёти  Ляли )  то  же  заслуженный  артист.  Напротив,  сверкая  белоснежным  воротничком,  на  котором  алела  ажурная  галстук- бабочка ,  высоко  подняв  хрустальный  бокал,  произносил  тост  засл.  Арт.  Боря  Миронов -  наш  старый   друг, и  худ.  Рук. «Москонцерта». Компания  собралась  замечательная,  но  не  хватало  за  столом  Георгия  Степановича – нашего  «старейшины»,  нашего  дяди  Жоры,  который  в  свои  85  был  всегда  душой  нашего  цыганского  застолья.  Папуш  была  одета  в  элегантное   платье,  привезённое  племянницей из  Парижа, которое  удачно  подчёркивало  её    стройную  фигуру, в  ушах  сверкали  большие  цыганские  серьги,  на  пальцах  удивительной  красоты   золотые  колечки, а   строгая  гладкая, причёска,  легко  посеребрёная  инием,  замечательно  завершала  портрет  этой  удивительной  женщины,  знаменитой  цыганской  эстрадной  артистки и,  как  выяснилось  сегодня,  ещё  и  писательницы! Да,  Папуш  подписывыла  и  раздавала  гостям  ещё  пахнущую  типографской  краской,  свою  книгу «Цыганская  Сага»,  где  на  титульном  листе  значилось: автор - Папуш  Михай.    « Как  же  жалко,  что  не  приехал  мой  любимый  дядя  Жора! Но  я  обязательно,  завтра  же  поеду  к  нему  в  больницу  и  подарю  свою  книгу. Наш  профессор,  конечно,  сумеет  по  достоинству  оценить  мой  « шедевр»!»,- сказала,  улыбаясь,  Папуш      
                Придя   домой,  я  сразу  принялся  читать  книгу,  и  часам  к  3-м  ночи  с последней  странички  на  меня  глянула  роскошная  фотография  молодой  Папуш.  Мне  не  терпелось  рассказать    тётке  о   впечатлениях   от  прочитанного,   и  с  утра  я,  наконец,  дозвонился  ей  в  Перловку.  « Да»,-  услышал  я  охрипшее,   и  как  я  понял  чуть  позже ,  совершенно  потускневшее  от  слёз, контральто - « Ты,  наверное,  ещё  не  знаешь? Нет  больше  нашего  дяди.  Сегодня  ночью   умер  «Последний  из  Могикан» -  Деметер  Георгий  Степанович … 
                ТРИЗНА.
В  9-30  утра  в  фойе  цыганского  театра  на   постаменте,  украшенном  роскошными  венками  из  живых  роз,  был  установлен  гроб  с  телом  дяди  Жоры. Приглушённо  звучала   «  Ля  кремоза»,  и  неяркий   свет  от  большой  люстры    мягко  отражался   от   идеально  полированной поверхности  гроба,  который легко  можно  было  назвать  настоящим  произведением  искусства. Зал   заполнялся медленно.  Лица  у  входящих  были  не  только  скорбными,  но  и,  как  мне  показалось, возвышенно   одухотворёнными  и,  даже,  какими-то,  торжественными,  что-ли? Старшее  поколение  артистов – цыган  чинно  расположились  вдоль  стены.  Цыганская  молодёжь  бесшумно  передвигаясь  по залу, тихонько   приветствовали  друг  друга  и  уважительно  кланялись  старшим.  Среди  этого  многоликого  и  черноголового  «табора»,  а  вернее  будет  сказать,  слившись  во-едино  с  цыганами, стояли  гаже -  руководители  института,  где  доктор  наук,  профессор  Деметер  Георгий  Степанович  долгое  время  заведовал  кафедрой, представители  разных  министерств,   просто  его  друзья  и,  конечно,  его  ученики.  Глядя  на  них,  мне,  вдруг,  пришло  на  ум,  что,  гастролируя  по  всей  нашей  необъятной  стране,  после  концерта  ко  мне  не  раз  подходили  люди,  и  узнав,   что  я   племянник   Георгия   Степановича,  просили  передать  поклоны,  привет  и  слова  благодарности   своему  уителю   Деметеру.
            Торжественная  тишина  установилась  как – то  сама   собой.   К  микрофону  подошёл   Николай  Сличенко.  Было  видно,  что  каждое  слово  ему  давалось  с  большим  трудом,  и  непрошенная  слеза  выкатилась  из  глаз.  Буквально   несколько  фраз -  и  мы   ещё  раз  поняли,  как   любили  цыгане  нашего  дядю  Жору,  как  много  он  сделал  для  их  объединения,  какой  большой  вклад  внёс  он  в  культуру  и  искусство  своего  народа.  Николай  Алексеевич  напомнил,  с  каким  блеском  прошёл  фестиваль  «Дни  цыганской  культуры  в Москве»,  организатором  и  душой  которого   стал  Георгий  Степанович,  его  «Музыкальные  Салоны»,  на  которые  собиралась  театральная  Москва,  его,  подчас,  так  необходимые   для  режиссёра,  замечания,  после  просмотра  очередной  премьеры  театра.          
         Гражданская  панихида  проходила  торжественно  и  красиво. Всем  хотелось  сказать  самые  добрые  слова,  которые,  может  быть,  не  успели  сказать  ему  при  жизни.                Руководство  института  и  чиновники  от  искусства  рассказывали,  о  том, как  важен   вклад  профессора,  Академика  Петровской  Академии  Наук  в  педагогику,  науку,  культуру  и  искусство  не  только  цыган,  но  и  для  всей  России.  О  его  вкладе  в  Международное  Олимпийское  Движение.                Руководство  цыганской  ассоциации  рассказали  о  том,  как,  не  считаясь  с  возрастом  и  не  жалея  сил,  работал  он  в  ассоциации,  будучи  первым  её  президентом.  Слушая  выступающих,  мне  на  ум  пришли  строчки,  которые  я  посвятил  дяде  Жоре  на  его  80-ти  летний  юбилей:
«Учёный  Муж,  Отец  Семейства   
Цыган,     танцор,     интеллигент,
В    ассоциации      цыганской
Цыганский   первый  президент!»                Младшая  дочь  Надежда,  как  и  её  отец  Доктор  Наук, с  таким  же  красивым,  как  у  матери  смуглым  лицом,  стояла  у  изголовья.  Губы   её  дрожали,  но  она  так  и  не  смогла   промолвить  ни  единого  слова,  а  старшая   дочь  Люба  -  народная  артистка  России, уже  потом,  на  поминках  призналась,  что   сегодня  впервые  узнала  о  том,  как   много  сделал  для  цыган  Георгий  Степанович : « Для  нас  он  был,  прежде  всего  заботливым,  любящим   и  любимым  отцом».      
Особенно  сжалось  сердце,  когда  торжественную  тишину  взорвал  то-ли  крик,  то-ли  плач,  то-ли  разрывающий  душу  стон – это  в  зале  появились  родные  сёстры  Георгия  Степановича   Ольга  и  Нина  Степановны -  наши  дорогие  долгожительницы  ( 95  и  96-ти  летние  наши  ветераны).
     Отпевали  дядю  Жору  в  Елоховской,  а  хоронили  на  Кузьминском  кладбище.
На  центральной  аллее  кладбища  была  вырыта  довольно  просторная  могила,  которая  изнутри  была  уже  выложена  бежевой  кафельной  плиткой,  а  позже  здесь  должен  появиться  роскошный  склеп  и  достойный  памятник.  Перед  тем,  как  опустить  гроб  в  могилу  и  бросить  горсть  земли,    прощались  с  умершим.  Евдокия  Николаевна ,  прощаясь  с  мужем   казалась  спокойной.  Она  не  плакала.
На  её  красивом  смуглом  лице   с   очаровательной   родинкой   на  подбородке   можно  было  прочесть  лишь  отрешённую  задумчивость.  О  чём  думалось  ей  в  эту  минуту,   когда   прощаясь,   старческой  рукой   гладила   она  любимое  лицо  самого  родного  в  мире  человека,  которому  в  течении  62-х   лет   отдавала  она свою  молодость  и  красоту,  свою  любовь  и  заботу.  Что  припомнилось  Евдокии?..
               
               
                Юность.               
Наконец-то  закончились  мытарства, хождения  по  кабинетам,  где  приходилось  страстно   доказывать,  что  у  Цыган  «голова  тоже  круглая»,  и  что  цыгане  тоже  люди, что  цыганскую  песню  любят  слушать  русские  люди,  и  что,  наконец,  искусство  нашего  маленького  народа -  часть  огромной  многовековой  русской  культуры. Ух!..  Теперь  это  уже  позади!     Дулькевич   и  Ольга   стали  набирать  коллектив  нового,  теперь  уже  своего  цыганского ансамбля  песни  и  пляски  при  «Ленконцерте». «Чего  тут  думать?»,  с  присущим  ей  темпераментом,  сказала  Ольга,-« Мои  братья Петя, Ромка  и  Жорик,  сёстры Люба,  Нина, Райка  с дочкой  Любочкой – все  поют  и  танцуют! Ромка  играет  на  гитаре, Петя   на  пианино.  А на  Пороховых,  эти  ленинградские
Цыгане  Липуновы!  Какие  там  девчёнки-красавицы!»
  – « Ты,  как  всегда  права, Оленька»,-  сказал  Дулькевич,  закуривая  свою  любимую  папиросу «  Пушки».  Алексей  Васильевич,  когда  горячился,  немного  заикался.-«Нам  разрешили  набрать  18 человек. А  в  старину,  между  прочим,  «Цыганские  Хоры»   и  состояли,  как  правило,  из  одной  семьи:  отец – гитарист  и  дирижёр,  мать – романсистка,  сыновья,  дочери,  племянницы  становились  танцорами  и  хористами! А  Липуновы,  что  ж?  Старик-то  умер  в  блокаду, царство  ему  небесное, а  Степанида  ничего,  растит  дочерей. Лёлька -  младшая,  если  с  ней  позаниматься   может  стать  певицей! Голос  у  неё  звонкий. А   Дуняша  просто  красавица!». Ольга  горячо   поддержала  мужа : -« Я  ей  поставлю  песню  с  пляской!  Вот  и  возродим  мы   с  тобой  настоящий  «Цыганский  Хор», -  лукаво   улыбнулась  она,  обхватив  тонкими  пальцами  горячую  чашку   с  чаем,  отогревая    замерзшие  в  холодной  комнате  руки.      
       На  репетициях  любо-дорого  было  смотреть  на  этих  молодых  красивых  цыганят  с  горящими глазами. Всем  хотелось  поскорее  на  настоящую  сцену. Хор  уже  стройно  пел  на  два  голоса,  а  самый  музыкальный  Пётр,  уже  студент  второго  курса  консерватории,  умело  находил  и  третий  голос,  и  получалось  очень  красиво,  а  главное  необычно! Жора  хотел  танцевать  «Венгерку»,  но  Ольга  решила, что  колоритнее  у  него  получается  «Таборная»,  да  и сапоги  для  «Венгерки»  нужны  были  с  подковками. Алексей  Васильевич,  будучи  виртуозным  гитаристом,  легко  создал   гитарное  трио,  в  котором  каждая  гитара  строго  исполняла  свою  партию – в  результате  ансамбль  гитаристов  звучал на  редкость  профессионально,  а  главное  по-цыгански.- «Нам  бы  скрипача -  цыгана»,-  вздыхал  Дулькевич». –«  Мало  тебе  цыгана-пианиста»,- посмеивалась  Ольга  в  ответ.
       Общались  между  собой  артисты, чаще  всего  на  русском,  и  не  только  потому,  что  на  цыганском  порой  трудно  было  найти  «точное», более  «объёмное»  слово   или  выражение.  Была  ещё  и  другая  причина: говорили  на  разных  диалектах. Деметеры – «Кэлдэраря», а  Дулькевичи- «Русско  Рома»,  или,  как  называют  их  в  России – «Поляча».  Шуткам  по  этому  поводу  не  было  конца.
-«  Не  забывай, мой  дорогой, цыгане  во  всём  мире  говорят  на  нашем, на  «Кэлдэрарском!»,- весело  хохоча  на  весь  зал  доказывала  мужу  Ольга.- « Мы  не  говорим,  перемешивая  на  каждом   шагу  русские  и  цыганские  слова : « Саво  красивый  гаджё  идёт! Саво  лэстэ  носо,  савэ  лэстэ  глазы  голуби!»
-«Да  не  таке  уж  вы  чистокровные  «Кэлдэраря»,- не  менее  темпераментно  возражал  Алексей  Васильевич,   немного  заикаясь, - «  Между  прочим,  твоя  матушка,  а  моя  тёща  Прасковья  Никитична – «Сэрвица»!(  Сэрвы - ещё   один, довольно   распространённый в  России  цыганский  диалект),- « А  у  них  и  «Чаро-  чаро,  и  чаро-чаро»(и «Тарелка»- «чаро», и « Мальчишка»- «чаро!» Молодежь  не  вмешивалась  в  разговор, но   шутку  воспринимали  озорно  и  весело.     Дуняша  смеялась  негромко  и  прикрывала  губки- бантики  краешком цыганской  шали.  Ей  очень понравилось,  как  придумала  Ольга  Степановна,  чтобы  она -  Дуня  выходила  со  своей  песней « Ай,  расскажи,  расскажи  бродяга…»  прямо  из  зрительного  зала.  Ведь  зрители  только  что  слышали  эту  песню с  киноэкранов  в  кинофильме  «Последний  табор»,  где  пела  сама  Ляля  Чёрная  и  охотно  подпевали  девчонке. Худенькая,  стройная,  в  широкой  цыганской  юбке  цвета  молодой  травы,  вышитой  крупными  оранжевыми  цветами.  Оранжевая  шёлковая  кофта  с   рукавами- фистонами   эффектно  оттеняли  её  смуглое  личико с  огромными,  чёрными,  как  бархат,  глазками,  а  на  подбородке  красовалась  большая  родинка,  которая  придавала  её  лицу  особое  очарование. Когда  Дуняша   пела  и  плясала «Шалёнку» ,  поставленную  ей  Ольгой  Степановной,   её  тугие  длиннющие  косы  разлетались в  стороны  и  сверкали   в  луче  прожекторов,  как   две  пронзительные  молнии. На  словах : «  Яда  серая  лошадка,
                Она  рысью  не  бежит -
                Чернобровый   цыганёнок
                На  душе  моей  лежит!
Жоре  показалась,  что  Дуняша  смотрела  только  на  него,   что  именно   ему  улыбнулась, обнажив  белые  жемчужинки… и  закружилась  голова   у  парня!.  Он  стоял  за  кулисами  в  красной  рубахе,  чёрных  атласных  шароварах,  в  новеньких  сапожках,  ожидая  своего  выхода  на  сцену. Как   раз  после  Дуняши  он  должен  танцевать  свою  «Таборную». Тихонечко  подошла  Ольга, и  только  глянув  на  брата,  шёпотом  сказала : « Будем  сватать?». Жора  вздрогнул   и  неожиданно,  наверное,  прежде  всего  для  себя,  громко  крикнул : «Будем!!!»         
          По  дороге  на  Пороховые  Жора,  ужасно  нервничал  и  забрасывал  сестру  вопросами: «Как  мы  идём  сватать  без  отца  и  без  матери?» - « Родители  наши  далеко,  а  я – твоя  старшая  сестра». – « Но  ведь  я  с  Дуней  и  словом  не  обмолвился!» - « А  у  цыган  так  и  заведено,  так  и  положено»,-  сказал  Алексей  Васильевич.  – «  Но  ведь  мы  не  только  цыгане,  мы  ещё  и  артисты!  Мы,  наконец, цивилизованные  люди!»,- переходил  на  крик  Георгий. – «Эх,  мой  дорогой!»,- назидательно, и голосом  очень  похожим  на  голос  отца  Ишвана,  сказала  Ольга  Степановна : - « Прежде  всего  мы – Рома,  а  потом  уже – артисты,   учёные,  композиторы». – « Да ладно,  будет  вам  ругаться. Как  бог  захочет,  так  и  будет!»,- успокаивал  спорщиков   Дулькевич, открывая  калитку  во  двор   дома  невесты. 
        В уютной  горнице  большого  дома  на  Пороховой  гостей  встречала  хозяйка  Степанида  Ивановна,  да  дочери – старшая  Настя,  и  младшенькая  Лёля. На  стене  висели  в  рамках  фотография   умершего  во  время  Блокады  отца  семейства  Николая  и  свадебное  фото  Степаниды Ивановны  и Николая…
- « Те  авен  бахтале,  Гхомалэ!  Ме  сым  щей  ле  Ишваноски!»,- поставленным  голосом  провозгласила  Ольга. – «  Проджян,  проджян,  на  ладжян!»,- широко  расставив  руки,   приветливо  приглашала  войти  Стеша.  Девчонки  подвигали  стулья,  чтобы  вошедшие  устраивались  поудобней  и  ставили  на  стол  чашки,  блюдца,  а  Жора,  остановившись  у  окна,  смотрел  во  двор. Под  большой  старой  яблоней,  на  деревянном столе  пыхтел  большой  медный  самовар,  выбрасывая  голубые  струйки  дыма  прямо  в  небо.  Рядом  он  увидел  маленькую  фигурку  в  накинутой  на  плечи  душегреечке  и  галошах. ( недавно  прошёл  дождь).  Вот  в  таком-то  виде, с  пыхтящим  самоваром  в  руках  и  появилась  в  горнице  невеста.            
За  чаем  Ольга  вспоминала  прибаутки,  слышанные  ещё  в  детстве, которые  обычно говорят  при  сватовстве.  Степанида   традиционно  отвечала,  что  ещё  и  не  думала  о  замужестве  дочери, что  ей  только  исполнилось  семнадцать. Алексей  Васильевич,  показывая  эрудицию, продекламировал : - « Как  там  у Пушкина? – «Мой  Ванюшка  моложе  был  меня,  мой  Свет,
А  было   мне  13  лет».
- « Самое  время,  а  то  засидится  в  девках. Ему  24, ей  17,  очень,  по-моему,  хорошая  разница!»,-  напирала  Ольга,-« Наш  Жора  скоро  станет  аспирантом,  и  такая  цыганочка  как  раз  ему  под  стать».
- « Да  ведь,  если  отдавать,  так   уж  в  свой   табор, своим  «Русским  Ромам»,  а  не
«Кэлдэрарям», - повысила   голос  Степанида  Ивановна. – «  Побойся  Бога,  Стеха!  Какой  табор?  Уж  сколько  лет,  слава  Богу,  живем  оседло,  да  ещё  и  в  самой  «  Северной  Столице!»,- заикаясь,  разволновался  Дулькевич.
- «  Не  отдам!»,-  сказала,  как  отрезала  Степанида  и  встала  из-за  стола,  давая  понять, что  «аудиенция»  закончена.  Этот  «визит»  закончился  ничем,  но  Жора  сдаваться  не  собирался. Он  понял,  что  влюбился  без  памяти.  Ещё  до  встречи  с  Дуняшей, проходя  мимо  торговых  рядов, он  увидел  красивую  белоснежную  шёлковую  материю  и  купил : – « Моей   будущей  невесте  на  свадебное  платье!  Пусть  в  сундуке  лежит»,-  посмеивался  над  своей  причудой  Георгий. Но  теперь  было  не  до  смеха.  Не  раз  и  не  два,  снова  и  снова  приходили  они  с  Ольгой  в  дом  на  Пороховых.  Теперь  уже  на  «переговорах»  присутствовали  и  мужчины – зять  Степаниды  Павел ,  муж  старшей  дочери Насти. На  столе  уже  появлялось  вино,  но  Степанида  по-прежнему  стояла  на  своём. Когда  хозяева  остались  одни,  Настя, как  бы  не  обращаясь  ни  к  кому,  сказала :- « А  Чаво  лачо!  И  не  женатый, и  учёный,  и  из  словутной  цыганской  семьи!». Степанида  посмотрела  на  Дуняшу  так,  что  та  поднялась  со  стула :-« Чего  молчишь,  донюшка?»
- « Как  ты  скажешь, Дае,  так  и  будет!»,- тихо  сказала  Дуняша  и  потупила  свои
 бархатные  глазки,  рассматривая  на  полу  пятно  от  пролитого  кем-то красного  вина. -  « А  со  адава  « Аб- си-рант?»,-  спросила  Степанида,  с  трудом  выговаривая  непонятное  слово.  Девчонки  прыснули  со  смеху. « Аспирант,  мама,  это  значит  учёный,  педагог,  а,  может,  он  станет   доктором  наук,  или   даже   профессором»,-  сквозь  смех  проговорила  Настя.  Степанида  окинула  взглядом  смеющихся  девчонок  и,  подняв  указательный  палец   кверху,  сказала:–« Доктор -  кадава   мишто! Будет  мне  ноги  лечить,  а  то  опять,  чтой-то,  коленки  крутит,  наверное  к  дождю».  Получив  согласие  родных  невесты,  молодые  могли  встречаться  уже  наедине,  и Георгий  пригласил  Дуняшу в  театр «Музкомедии»  на  спектакль  «  Дон  Сезар  де  Базан». В  антракте  в  театральном  буфете  они  пили  из  хрустальных  бокалов  сладкое  «ситро»  и  ели  бисквитные  пирожные. У  Дуняши  всегда  водились  денежки,  так  как  она  с  детства  умело  хорошо  гадать,  и  она  достала  из  платочка  бумажки,  что  бы  расплатиться. Жора  отвёл  в  сторону  её  руку,  достал  из  кармана  бумажник  и заплатил  по  счёту. – « Не  жадный!»,-  подумала  Дуня  и улыбнулась.  По  дороге  домой  они  шли  «под ручку»,  и  Дуняша  всё  боялась,  что  у  калитки  он  полезет   целоваться. Они  подошли  к  дому :-« Давай  поженимся!   Закончу  диссертацию – уедем  в  Москву»,-  сказал  Георгий  и  открыл  калитку,- « Ащ   Девлеса»,-  добавил  он  по-цыгански. 
         Большая  долгожданная  радость  пришла  к  семье  Деметеров.  Наконец-то, вернулся  из  заключения  Ишван  Деметер. Целых  двенадцать  страшных  лет  не  видели  дети  горячо  любимого Отца. По  закону,  ему  нельзя  было  появляться  в  таком  городе,  как  Ленинград, но  утомлённое  и  разбитое   разлукой  сердце  рвалось  к  детям.  Степан  Петрович  и  Прасковья  Никитична  приехали на   свадьбу  к  Георгию.   Венчание  проходило  в  Никольской  церкви. К дому  на  Пороховых  молодые  подъехали  на  такси.  Дуняша  была  в  роскошном  белом  платье,  сшитом  из  той  самой  материи. Степан  Петрович  накинул   на  голову  Дуняши  белую фату,  в  которой  венчалась  ещё  его  матушка,  а  Прасковья  Никитична  приколола  веночек  из   ландышей. Моросил  лёгкий  дождичек,  и  старая  цыганка  бросила  под  ноги  молодым  меховую  шубу – что  бы  была  хорошая  жизнь  и  богатство! Столы  были  хорошие, пели  и  плясали  от  души.  Когда  по   старинному  обычаю « выносили  честь»,  Ишван,  радуясь, что  невеста    чиста  и  целомудренна,   пустился  в  пляс.  накинув  на  голову  свадебную  рубашку  молодой.  Не  залюбоваться   молодыми  было  просто  не  возможно!               
          Жили  молодые  в  доме  на  Пороховых. Георгий  писал  свою  диссертацию, Дуся  с  утра  ходила  гадать  на  базар,  а  вечером  они  с  блеском  пели  и  плясали  в  ансамбле  у  Дулькевича.  Родилась  Любашка – будущая  народная  артистка  России. Её  огромные  и « бархатные»,  как  у  матери  глазки,  казалось,  занимали  доброю  половину  лица. Радости  родителей  не  было  конца.  Защитился  Жора  с  блеском,  и  с  радостью  принял  предложение  преподавать  в  институте  физкультуры  в  г. Иваново -  ведь  там  были  вынуждены  жить  его  родители.  Более  двух  лет  прожили  они  рядом  со  стариками..  Ишван  и  Прасковья  с  радостью  нянчили  внучек - там  родилась  и вторая  дочурка  Надя. И  глазки  то  же  были  бархатными,  и  то  же  будущая  знаменитость – Доктор  исторических  наук.
Вскоре  Георгий  Степанович  получил  заманчивое  предложение  из  Омска,  где  ему  предложили  во  вновь  открывшемся  институте  сразу  две  должности – должность  Дэкана  и должность   зав. Кафедрой. Они  переехали  в  Омск. В  начале  жили  в  общежитии(с  двумя-то  детьми)  вместе  со  своими  студентами,  а  затем  в  шикарной  3-х  комнатной  квартире.  Студенты  обожали  своего  учителя  цыгана  - Доцента  и  Кандидата  Наук  и  называли  его  в  шутку  Джага,  как  героя  нашумевшего  тогда  индийского  к/ф  «Бродяга». Руководство  института,  да  и  городские  Власти  высоко  ценили  Георгия  Степановича,  избрав  его  Депутатом  Горсовета. 
Цыган – Депутат – Это  было  впервые!  Однажды  Ректору  института  срочно пришлось  уехать  в  командировку,  и  Георгий  Степанович  остался  за  Главного.
Работы  прибавилось, и  он  подолгу  засиживался  в  кабинете. Однажды  двери  кабинета  распахнулись  с  шумом,  и  появилась  целая  толпа  цыган.  Целый  табор  с  женщинами  и  детьми,  которые  сразу  вальяжно  расселись  на  полу,  образовав  яркий  ковёр  из  цветных  юбок.  Дети  резвились,  а  мужчины  шумно  и  несвязно  пытались  рассказать,  что  их  обманули.  Что  они  выполнили  большую  работу,  они  лудили  котлы,  а  денег  им  не  заплатили.- « Ты – Депутат!  Помоги  цыганам!»,- говорили  они  хором. И  какая  же  воцарилась  тишина,  как  присмирели  даже  дети,  когда  Георгий  Степанович  заговорил: « Локхэс,  щявале!  Ме  аба   ся атярдем.  Хохаде  тумен  Эл  гаже!  Авен,  сыкавен  мангэ,  кай  туме  кэрдян  бути!
Один  из  цыган,  видимо бригадир  сильно  смущаясь  спросил :-« Катар  жянес  амари  щиб?» - « Кэ  гхом   сым!»,- ответил  Дэкан  улыбаясь. – « Ай  аме  авилям  ка  Депутато»,- опять  сказал  цыган. – «  Ме  вим   сым    кодо  Депутато»,- поднялся  Георгий  Степанович,  увлекая  за  собою  табор.  И  помог!!! 
           Девчонки  подрастали, и  Жора  переживал,  что  мало  он  уделяет  им  времени,  и  поэтому   выходные  дни  Георгий  Степанович  всегда  проводил  в  семейном  кругу. Любашка  пела  ему  цыганские   песенки,  которые  сочинял  дядя  Петя -  композитор,  а  Надюша,  забавно размахивая  ручками,  изображала  танцующего  лебедя: - «Это  меня  мама  научила», - смеялась  она,  выставляя  напоказ  щербинку  от  недавно  выпавшего  «молочного»  зубика. Дуся  в  выходные  с  утра  часто  убегала  в  город.  Гадать  на  базаре  она  не  решалась – можно  встретить  знакомых, и  поэтому  окраины  города  и  его  предместья  были   её  любимым   местом  «работы».  Георгий  категорически  возражал  против  её  «работы», отчитывал   всякий   раз : « Зачем  ты  это  делаешь? Меня  же  в  городе  все  знают!» -« А  я  не  в  городе,  я  за  городом!»,-  лукаво  улыбалась  жена  и смешно подняв  указательный  палец  вверх,  прибавляла : « Что б «квалификацию»  не  потерять!».  Дни  шли  своей  чередой, и  однажды  Евдокия  объявила  мужу,  что  снова  беременна.  Георгий  с  радостью воспринял  новость  и,  поглаживая  Дусин круглый  животик  ласково  проурчал : « Любовь  ты  мне  подарила,  Надежду  ты  мне  подарила,  теперь  подаришь  и  Веру!» - «Ну  уж  нет! Хочу,  чтоб  Бог  послал  нам  сыночка»,-  мечтала  Евдокия,  и  у  них  родился  сын.  На  крестины  прихали   Ишван  и  Прасковья. Мальчика  назвали  Андреем.
         После  долгой  разлуки  с  родителями, разговорам  и  воспоминаниям  не  было  конца.  Ишвану  понравилось,  как  живут  его  дети : -«Мишто  траис,  наис  ле  Девлескэ!»,-  хвалил  он  сына. – «  Ви  кхэр  сы  туме  лащё,  ви  мугхэ  непоцы  шукар, те  авен  зурале,  ай,  дикхав,  кэ  чи  ханпе  ек  екхэса – кодо  мангэ  зуралес  драго!  Наис  ле  Девлескэ!»,-  говорил  Ишван, потягивая  из  хрустального  стакана  очень  крепкий  чай  без  сахара ( привычка,  оставшаяся  после  долгого тюремного заключения) .  - «  Нэ,  сынок»,-  и  отец  перешёл  на  русский,  чтобы  и  девчонки  поняли,- « Девчонки  подрастают  им  нужно  образование,  как  у  тебя -  наивысшее!
А,  не  дай  Бог,  повыскакивают  здесь  замуж! И  станем  мы  не  «Кэлдэрарями»,  а   «Сибирскими  цыганами?».  Да ведь  и  ты  в  детстве  холода  боялся! Нет, сынок,  пора  в  Москву  перебираться!  Да  и  мне  теперь  уже  можно  жить  в  большом  городе,  и  даже  в  Москве.   Долгих  14  лет  прожили  Деметеры  в  этом   замечательном  Сибирском  городе. Дети  здесь  выросли, да  и  расставаться  с  друзьями  было  тяжело,  но Георгия  Деметера   ждала  Москва.
       Георгий  написал  письмо  в  Москву,  и  его  пригласили ( переводом )  преподавать  в  Академии  Физической  Культуры  в г.  Люберцы -  ближайшее  Подмосковье,  где  и дали  3-х  комнатную  квартиру  в  красивом  новом  доме.  Надежда  вспоминает,  как однажды возвращаясь   из  школы, она  увидела  шумную  толпу  ребят  своего  возраста  и  постарше  с  флажками,  с  повязанными  яркими  шарфиками.  В  руках  у  них  были  открытки  и  фотографии . -:  « Что  случилось?  Что  за  шум?»,-  Заволновалась  Надя. – « Мы  ждём   Владислава  Третьяка,  чтобы  попросить  автографы! Он  должен  выйти  из  вашей  квартиры»,- кричали  ребята. И,  действительно,  в  этот  день знаменитый   на  весь  Мир  вратарь  Владислав  Третьяк  приходил  к  Георгию  Степановичу  сдавать  зачёт.                Приняли  Георгия  Степановича  на  новом  месте  радушно. Он  снова  стал  заведовать  Кафедрой  и  через  несколько  лет  ему  присвоили  звание « Доктора  Наук,  а  затем    он   стал   и  Профессором,  и  Академиком -: « Дэвлалэ,  какими  бы  званиями,  орденами,  медалями  его  ни  награждали,  всё  равно  он  был   Цыганом! Всю  жизнь  болел  за  цыган,  помогал  цыганам, - думала  Евдокия,  прощаясь  с  мужем.   
     Когда  гроб  опустили  в  могилу,  Евдокия  подняла  глаза  и  увидела,  что  на  кладбище  стояла  огромная  толпа  цыган.  Они  пришли  попрощаться  с  дядей  Жорой. –« Как  ты  себя  чувствуешь?»,- подойдя,  спросил  я. – « Она  посмотрела  на  меня  своими  «бархатными»  глазами  и  сказала : « Жизнь  продолжается…»