Наследие А. Вельского 19

     Скажите, странный и нелогичный вывод? Только ведь это не вывод, просто мне так показалось. Я понял, что позволил фантазии и воображению завести себя в непроходимые дебри и что надо из них выбираться как можно быстрее…
    
     На мое счастье показалось здание железнодорожного вокзала. Я даже уловил знакомый запах, правда сдобренный снегом и морозцем. Шаг невольно ускорился и через пять минут, я уже входил центральный вход. Гулкое, полупустое здание, десяток пассажиров, которых почему-то не устроили местные гостиницы и привокзальные комнаты отдыха, они коротали ночь на жестких и неудобных диванчиках. Было тихо, я проследовал через зал ожидания в сторону привокзального буфета, но передумал и зашел в ресторан. Там народа было намного больше, чем в зале ожидания, но это были люди, чей праздник уже практически увял. В том смысле они были пьяны, и, похоже, уже не по первому кругу. Три вокзальные девушки, о чьей профессии говорить было не принято, дремали за столиком в самом углу обеденного зала. А, напротив, в небольшом коридорчике, который вел к кабинету директора заведения, на диване задремал милиционер. Это мне показалось одновременно и смешным, и символичным. Спит зло, и спит тот, кто с этим злом борется. Хорошо хоть не в обнимку на том же самом диване, фыркнул я про себя и направился к стойке.

     Уставший, с покрасневшими от бессонницы глазами бармен, встретил меня нелюбезным взглядом, но обратился вежливо, хотя и холодно. 
- Мы через сорок минут закрываемся.
- Вряд ли я задержусь здесь так долго.
- Все так говорят, а потом их отсюда с милицией не выпроводишь, - по-видимому, раздражение, которое накопилось в нем за весь рабочий день, готово было вылиться на первого встреченного им человека.
- Если с той милицией, которая спит вон на том диване, то его сначала надо будет разбудить, - ответил я, невольно подхватывая его раздражение, как подхватывают заразную болезнь.
 
     Меня, честно говоря, всегда раздражали эти молодые и нахальные мальчики из сферы обслуживания.
- Что? - переспросил он, занятый какими-то своими мыслями.
- Две пачки сигарет «Герцеговина Флор» и чашку крепкого, черного кофе, - сделал я заказ, игнорируя его вопрос.
- С коньяком, - уточнил бармен.
- Просто, черный, без сахара.
- Минуточку.

     Пока кофе готовилось, я закурил сигарету и устроился поудобней на высоком табурете. Честно говоря, обстановка и правда располагала к тому, что снять пальто и устроиться здесь больше, чем на пару минут. Но эта мысль не нашла должного отклика в моей душе. Я уже давно перестал быть любителем подобных заведений и приключений, с которыми эти самые заведения можно было связать. А кроме того, моя Верочка была дома одна..
- Ваш кофе, - бармен положил передо мной  белый бумажный кружок и поставил на него чашку кофе.
- Сколько с меня?
- Два пятьдесят.
- Это уже с чаевыми? - поинтересовался я.
- У меня просто сдачи нет, нас уже инкассировали…

     У меня не было желания ловить мальчика на вранье, то, что он пытался содрать с меня, не стоило того разговора, который сопровождал бы процесс возвращения нескольких копеек. Я выпил кофе, отодвинул от себя чашку, пожелал ему спокойной ночи и отправился восвояси. Выход из тепла и ароматов ресторана на холод улицы меня несколько опечалил. Топать пешком по городу расхотелось, и я поискал взглядом знакомые шашечки такси. Последние, как это часто бывает в подобных ситуациях, отсутствовали. В такси тоже работали люди, они тоже уставали, и им тоже хотелось спать. Я это понимал, но мне хотелось домой, при чем, как можно быстрее. Поэтому, когда из-за поворота вырулил бойкий «Москвич», я сделал шаг с тротуара и поднял руку. Водитель притормозил, машину при этом круто занесло и ему потребовалось совершить несколько быстрых движений, чтобы вернуть автомобиль на свою сторону дороги. «Это у него колодки тормозные цепляют не одновременно или покрышки на колесах изношены неравномерно» - подумал я, подходя к двери со стороны пассажира.

- Подбросишь, - я назвал адрес и вопросительно посмотрел на водителя.
- Да не совсем по пути, - вроде как признался водитель, но что-то подсказывало мне, что он просто набивает цену.
- Так я же не говорю, что бесплатно.
- А сколько?
- Три, - ответил я, зная дневные расценки.
- Ночью дороже выходит.
- Ну, пять, - сделал я следующее предложение и добавил, - народу-то в такое время, небось, не особенно много.

     Уж не знаю, то ли его сумма устроила, то ли мой довод подействовал, но он согласился и кивнул на место пассажира.
- Поздновато, - пробормотал он, пока я усаживался на место, подбирал полы пальто и закрывал дверь.
- Да вот, задержался у знакомых, - согласился я, выдавая за откровенность некую легенду.

     Подобная легенда – не ложь, отнюдь, это своеобразный пароль – отзыв, который обозначает список тем, доступных для обсуждения в автомобиле. Переводя данную фразу на язык доступный и общепринятый, можно сказать, что я согласился на обсуждения большинства тем, за исключением тем личных и семейных. Водителю, остается только придерживаться данного правила, потому что, как известно, кто платит, тот и заказывает …
- Погода-то сегодня, - водитель кивнул за пределы автомобиля, - даром, что не Новый год.
- Это точно, зато под праздник, обязательно жди чего-нибудь непотребного, - продолжил я его мысль.
- Эх, точно говорю, не доведут до добра эти взрывы. Уже который год, нет нормальной зимы. Да и полеты эти, в космос, я имею ввиду. Это они нам говорят, что нет для природы вреда. А я так думаю, что если бы, такие полеты не были бы вредны для природы, то она бы наверняка бы придумала так, что мы и без этих космических кораблей могли летать. Верно, я говорю?
- А с другой стороны, - то ли в пику собеседнику, то ли, поддерживая его, добавил я, - они-то летают. Значит и нам отставать нельзя.
- Это верно, - согласился любитель природы, - отставать от них нельзя. Сожрут и не подавятся…
    
     Мы были воспитаны одним временем и одной историей, поэтому нам не нужны были имена и названия. Мы и так отлично понимали друг друга. А сойдясь во мнении, мы невольно исчерпали тему. Теперь была моя очередь.

- Хорошо получается, - поинтересовался я, имея ввиду, финансовую строну ночного извоза.
- Когда как, - пожал плечами водитель, - иногда всю ночь промаешься, и даже бензин не вернешь. А иной раз нормально получается. До сотни иной раз доходит.
- Это неплохо, - согласился я.
- Неплохо, только таких ночей в месяце раз-два и обчелся. А ведь ремонт, бензин, масло, резина...
- У самого-то машина есть?
- Есть.
- Ну тогда чего говорить – сам понимаешь.
- Понятно. А не жалко зимой машину гонять? - поинтересовался я.
- Пока песком сыпать не начали - ничего. Потому, что если этот песок попал на машину, считай хана кузову. Сезон два и гниет совсем.
- Что же туда такое добавляют, - честно говоря, я слышал, о том, что это далеко не безвредный песочек на улицах рассыпается зимой, но насколько именно представления не имел.
- Соль какую-то добавляют, реагент, чтобы снег быстрее таял. А в столице, так там даже песок не используют.
- Кошмар.
- Не то слово. У тебя какая машина-то?
- «Копейка», можно сказать первой партии.
- А вот на этой можешь хоть круглый год ездить. У нее на кузове специальное покрытие, антикоррозионное. Ее ни соль эта, ни ржа не берет…
    
     Исчерпалась и данная тема. Можно было придумать что-нибудь еще, но прикинув расстояние до дома, я решил, что последние несколько минут, можно проехать и в тишине. Водитель, похоже, не особенно возражал…

     Показалась нужная арка.
- Вон поворот в проулок, так ты туда не заезжай. Просто останови на дороге…

     Водитель кивнул. Машина притормозила у указанного поворота - я расплатился и пожелал удачи добровольному таксисту. Прошел в арку и прямо через детскую площадку направился к подъезду, прислушиваясь к тому, как водитель разворачивается на дороге, и медленно набирает ход, рассматривая сквозь пелену падающего снега очередного пассажира.
    
     В квартире было тихо. Я быстро разделся, стряхнул снег и оставил пальто и шапку сохнуть в прихожей. На цыпочках я дошел до спальни и заглянул в приоткрытую дверь – Верочка по-прежнему спала. Лишь успела за время моего отсутствия изменить свое положение и снова оказалась без одеяла. Я подошел ближе, накрыл ее, а потом еще несколько мгновение любовался картиной спящей женщины. Это так трогательно, что теплело на душе и начинало щипать понемногу в уголках глаз. Да и не так часто доставалось мне быть свидетелем подобных картин. Налюбовавшись, именно так, а не насмотревшись, например, я вышел из спальни, прикрыв поплотнее за собой дверь.
    
     Часы показывали половину четвертого. Ложиться спать было совершенно не к чему. Готовить завтрак было рано, поэтому, послонявшись по квартире, я привычно взялся за рукопись.
    
     «Вопрос о настоящем статусе карантинной зоны и ее жителей оказался настолько сложным, что для окончательного его разрешения потребовалось больше десяти лет. За это время, численность населения карантина, практически сравнялось с численностью населения внешнего мира. Доживали и уходили в мир иной остатки первого поколения переселенцев. Оставшееся население, можно было считать коренными жителями…

     Первым, впрочем, как всегда, на это обратил внимание старший. Оставаясь самим собой, он некоторое время вел наблюдения, и только после того, как эти наблюдения обросли определенной подтверждающей статистикой и выводами, пришел ко мне.
- Как чувствуете себя сегодня, - поинтересовался он, присаживаясь напротив и доставая из знакомой мне сумки всякую домашнюю снедь.
- Не хочется себя сглазить, но хорошо, а как ты? Как твои девочки?
- Спасибо, хорошо.
- Это главное, - пробормотал я по-стариковски.
- Позвоночник не беспокоит, - продолжал интересоваться старший.
- Знаешь, нет. А если говорить честно, я даже и забыл о той травме. Выходит, - я задумался, подсчитывая, - выходит уже больше полугода, не болит.
- Это хорошо, - произнес старший, но потому, как он это сказал, мне показалось, что мое выздоровление – это повод для беспокойства.

     Я ведь очень хорошо знал этого человека. К любой новости он относился ответственно и тщательно подготавливал собеседника, прежде чем обнародовать ее.
- Что там происходит во внешнем мире, - поинтересовался я.
- А моих докладных записок Вы по-прежнему не читаете, - привычно укорил меня старший.
- Но ты ведь знаешь, - опять-таки, привычно попытался оправдаться я, - очки мои разбились, а новые достать негде…
- А я Вам тут еще записок наготовил, - произнес старший и протянул мне несколько листков.

     Я взял их в руки, и собирался, уж было отложить, но старший остановил меня.
- Ну, Вы их хоть посмотрите, - его тон при этом был практически умоляющий.

     Я послушно приблизил первый листок к глазам и прочитал вслух: «Донесение с наблюдательных точек N1, N2, Z9, F4…
- Что это?
- Донесение с наблюдательных точек.
- Это важно?
- Не очень. Суть их в основном сводится к тому, что в квадратах, которые подконтрольны этим наблюдательным точкам все в относительном порядке.
- Тогда зачем мне это читать?
- А затем, - загадочно начал старший, - что очки-то Вам, оказывается не нужны.

     Удивленный я опять посмотрел на текст. Старший был прав. То, что раньше было серым, размывчатым пятном приобрело вид четких, отлично выведенных букв.
- Не понял, - пробормотал я, - зрение вернулось. Разве так бывает?
- Ну, если перестал болеть позвоночник, то почему глазам вновь не начать видеть, а?
- Так, - я осторожно пошевелился в кресле, ожидая, когда тело пронзит ревматическая боль, но сегодня был однозначно благоприятный день, - есть очередные сенсационные сведения, насколько я понимаю.
- А Вы еще не поняли?
- Нет.
- Ваше здоровье возвращается. Впрочем, как и мое.
- А разве так бывает? - опять повторил я вопрос.
- Выходит, что бывает.
- Все равно – не понял. Рассказывай.

     Старший поднялся из кресла, и отправился бродить по комнате. Разговаривать сидя, было не для него.
- В первый раз я обратил на это внимание, когда моя сказала, мне, что моя хромота успокаивается. Я кивнул, хотя, так же, как Вы сейчас, предположил, что у меня просто благоприятный день. Но через пару недель хромота пропала совсем. А еще, рассосались шрамы и рубцы на спине.
- Что, совсем? - я не мог поверить.

     Старший послушно стянул рубаху и продемонстрировал мне левый бок и спину. Я сам зашивал парня после очередного инцидента на границе, поэтому отлично помнил, какой они имели внешний вид. Но теперь их не было.
- Удивительно. Продолжай, - пробормотал я, проводя пальцем по коже. Та была гладкой и ровной.
- Еще. Исчезли боли в колене, и к руке вернулась гибкость. Я теперь, могу, как и прежде вышивать…
- Что делать?
- Ну, до всего этого, у меня было хобби – я вышивал крестиком. Теперь вот тоже вышиваю…

     Он помолчал, ожидая, что я прерву его, но я не стал, давая ему возможность закончить.
- …есть еще несколько мелких выздоровлений, но это самые ощутимые. Ну и еще кое-какие функции поправились. Супруга моя очень довольна этим. Одним словом, я все это зафиксировал. Отчет об этом лежит под первым листком.
- А зачем ты первый лист-то принес?
- Для чистоты эксперимента, так сказать. Хотел убедиться, что не со мной одним это происходит.
- Слушай, у тебя ведь, наверняка, имеется какая-то своя версия. Поделись.
- Версия не версия. Так гипотеза. Для четко сформулированной версии не хватает информации.
- Ну, поделись хоть гипотезой, потому, что у меня даже мыслей нет на эту тему.
- Попробую, но только издалека, - старший остановился около кресла, наклонился ко мне и заговорил, - по моим весьма поверхностным наблюдениям, наши подопечные – я имею ввиду тех, людей карантинной зоны – живут здесь достаточно хорошо. И это несмотря на недостаток продуктов, энергии, ну и всяких там удобств. При других обстоятельствах, такая ситуация грозила бы непрерывными эпидемиями, высокой смертностью. Особенно детской. Вы ведь помните историю?
- Помню, - кивнул я.
- Территория у нас проблемная, в смысле климата, а подопечные хоть бы что. Все живы здоровы. Можно предположить, что они приспособились. Но я почитал специальную литературу в библиотеке и выяснил, что процесс приспособления необыкновенно длительный, особенно у человека. Человек предпочитает подгонять условия под себя, а не наоборот. Но наши-то ведь и этого не делают. Это, как Вы понимаете, наводит на определенные размышления.
- Наводит, - задумчиво согласился я.
- Врачей у нас нет – это беда, но с другой стороны нет больных, а это весьма удивительно. А ведь благодаря внешнему миру, карантинная зона очень долга была свалкой всякой гадости, в том числе и радиоактивной. Когда пошли первые мутанты, мы с Вами отнесли это именно на счет радиации. Но дело в том, что радиационный фон даже в месте выбросов давно перестал быть критическим, а сейчас – так там и вообще чисто. Цветочки растут всякие, зверушки бегают. При чем отмечаю специально – зверушки бегают такие, каким им и положено бегать. На них мутация почему-то не распространяется. Удивительно?

- Да уж. Хотя, я на это и внимание особого не обращал.
- А я обращал. Долго и внимательно обращал, - старший вздохнул и добавил, - только я правильно вопрос не могу задать, это же ведь очень специфическая отрасль знаний. Или, взять хотя бы мое ведомство, раньше разведка велась так, как и положено ей вестись. Переходили мои подчиненные через границу, ночью, прислушивались, принюхивались… в общем понимаете?
- Точнее будет сказать – представляю.
- Вот, а теперь мои разведчики даже со своих оборудованных точек не выходят. Просто в любой момент времени я спрашиваю, как у них там дела и они мне тут же дают полную информацию. Как они это делают, я не знаю…
- Честно говоря, я никогда не думал об этих вещах. Это всегда было не в моей компетенции. А ты мне сейчас какие-то страшные тайны открываешь…
- Да что тайны, - старший как-то вяло махнул рукой, - подумаешь, тайны. Так, детские игрушки.
- Не понял, - я удивленно взглянул на него, - что же тогда тебя беспокоит?

     Старший тяжело вздохнул, присел к столу, налил себе в стакан самогона и лихо, словно был в обиде на кого-то, опустошил его. Я продолжал смотреть, не очень пристально, но тем не менее, не спускал с него глаз. Мне казалось, что он готовится в чем-то признаться.
- Понимаете, первое и единственное, что меня угнетает, это то, что я не понимаю, что все это значит. Я же вижу, то, что происходит, иногда противоречит здравому смыслу, или тем знаниям, которые у меня есть…, - старший опять поднялся и зашагал по комнате, - даже так, знания не важны, в конце концов, со многим я знаком только поверхностно. Здесь важно другое, общее. Вся картина целиком. Вот что меня не устраивает – она не складывается. Самый главный вопрос, зачем это все? Понимаете меня?
- Не уверен, - признался я.
- Как бы это объяснить, я согласен принять все то, что происходит вокруг меня. Путь это будет одно сплошное нарушение всего того, что я знаю, и даже того, во что я верю…
- Подожди, - меня, словно осенило, и я поторопился поделиться своим озарением со старшим, - наверное, я понял, что ты хочешь сказать. Ты ведь при любых условиях остаешься самим собой, вот и теперь, ты хочешь понять эту картину, чтобы иметь представление о том, что будет. Предвиденье, оно у тебя не складывается…Я правильно понял твои слова?
- Да. Меня не устраивает то, что я не могу предвидеть даже на один единственный ход. Все решения приходится принимать именно в этот момент, сходу, без анализа…
    
     Что и говорить, старший действительно открывал мне глаза. Каждая такая беседа и я буквально чувствовал, что горизонты моего восприятия отодвинулись еще дальше. И совершенно другой вопрос – надо ли мне было это знание. У меня была задача, и я присутствовал в зоне только для того, что ее решить. Все. Так и было с самого начала, да и сейчас ничего не изменилось. Если бы не старший и не его труды, многое в карантине было бы хуже, чем есть. Я это к тому говорю, что для того, чтобы принять известного младенца, вполне хватило бы и хлева с яслями. Всех бы это устроило, а вот старшего – нет. Ему надо держать все под контролем…
- Старший, а тебе надо это все?
- То есть?
- Ну, зачем тебе нужна вся картина целиком. Ты же ведь можешь просто жить. Живи и наслаждайся женой, расти детей. Разве тебе этого мало?

     Теперь пришла очередь задуматься старшего. По-видимому, он как и я, только каждый в своей области, не рассматривали происходящее в предложенной плоскости…Только его ответ был иным, нежели чем мой.
- Наверное, не могу. Для меня профессия и профессиональный взгляд – часть меня. Я познаю мир только таким образом и не могу иначе.
- И ты не хочешь измениться, - поинтересовался я, почему-то, уже зная ответ.
- Не могу. И не хочу. И даже боюсь. Боюсь, что без всего этого, меня уже не будет. Может быть, это от старости?
- От старости, - рассмеялся я, - скажешь тоже…»
    
     Стопочка листов в моей руке закончилась и чтобы продолжить чтение, надо было дотянуться до следующей, но я сидел неподвижно, просто смотрел перед собой, и признаюсь, ничего не видел. Разрозненные мысли, а часто и просто какие-то обрывки, болтались в моей голове. Но и их было слишком мало, чтобы… Мало…
- …чтобы представать картину целиком, - произнес вслух я прочитанную фразу.
    
     Черт возьми, а ведь и со мной происходило нечто подобное. Пусть, не летали рядом со мной бабочки, пусть, не сидел передо мной какой-нибудь бывший спец, и слава Богу, конечно, а главное, не готовились мы всем городом к приходу миссии… И снова, повторюсь, слава Богу, что не готовились. Но ведь происходило же что-то! Что-то такое, что я не мог окинуть одним взглядом, таким, чтобы посмотреть и сразу увидеть и понять все. Хотя, если подумать хорошенько, то до этого момента, я ни разу не удосужился подумать именно об этом, именно так подумать. Настроить свою голову именно таким вот образом. Я размышлял об этом, но лишь отвлеченно, словно это было не со мной. А ведь происходит не только со мной, да, вот и с Верочкой начали происходить какие-то непонятные странности. Пусть даже, она просто испугалась собственного сна. Просто задремала и испугалась… Но меня такое объяснение не успокаивало, более того, оно меня тревожило. Да если бы это был просто сон, не заговорила бы со мной Верочка. Ни за чтобы не заговорила. Оставила бы при себе, как свое. Но нет, она это своим личным не сочла. Для нее, это тоже было чужим. Я невольно поежился. Черт возьми! Происходило, произошло… между прочим, на моих руках, вот этих руках, которые сейчас держат сигарету, а минуту назад держали рукопись, была самая настоящая человеческая кровь… И не важно, кто были те, кого я наказал, не важно… Я совершил это признание, а вот осознание этого так и не пришло ко мне. Я даже повторил свое признание вполголоса. Но слова остались обыкновенным сотрясением воздуха, не более того… Я был убийцей и в тоже время, убийцей я себя не чувствовал. Но ведь не бывает, не должно быть…
- Стоп, - произнес я вслух и поднялся со стула, - стоп. Что здесь не так?

     Я поставил чайник на газовую плиту. Вернулся к столу, взял чистый лист бумаги и карандаш. Не так. Только не так было не только со мной. А значит, и размышлять над этим надо было иначе, ну, с другого края… С другого момента… Истоки всего были где-то раньше. Только где? Не в беседке, это точно. Начало было где-то раньше, еще раньше…
 
     Девочка шедшая передо мной? Нет. Еще раньше. Страшный человек – я увидел страшного человека. Точнее, какое-то ужасное лицо и испугался…  Хотя нет. Страшный человек – это всего лишь результат изменений. То есть, если бы не произошло чего-то, то не было бы и страшного человека, и следовательно…
- Стоп, Олег, подожди, - остановил я сам себя и даже послушно замер.
    
     Мне пришла в голову совершенно другая мысль, но показалась она мне не менее, скорее даже более значительной. В конце концов, не так уж и важно, с чего именно началось все. Важно, что изменения произошли… Я обхватил голову руками, словно от этого зависела упорядоченность мыслей в голове. Впрочем, иногда это действительно помогало. Есть данность – изменения произошли. И каково же мне измененному? Да, именно эта мысль была важнее. В конце концов, дело ведь не в том, что я могу видеть разноцветную картинку. Важно, что у меня в руках возможность видеть, наполнен ли человек добром или нет. У меня в руках дар. И я этот дар использовал. Использовал по его прямому назначению. Я наказал зло, предотвратил его…

     Только вот есть и другая проблема, а есть ли у меня, помимо дара, право… У меня, Олега Подольского, который большую часть своей жизни только и занимался тем, что редактировал чужие тексты, есть ли у меня право наказывать? Вот, например, у меня есть право разбирать архив Афанасьева – есть. У меня есть право любить мою Верочку – да есть. А вот есть ли у меня право наказывать… Есть ли у меня право быть палачом? Да, я как нормальный человек, имею право осуждать тех, кто творит зло, но наказывать…
    
     И снова я остановил себя. Разные это были вещи – говорить о зле и видеть результат зла. Если бы, я не вмешался в беседке, девочка пострадала бы, могла бы стать такой, как Александра. А того мужика в гаражах, скорее всего, его бы просто забили до смерти. Получается, что я спас две человеческих жизни, а взамен забрал другие…
- Поздравляю, - пробормотал я вслух, - ты – герой. Медаль тебе на грудь, что ли повесить…