Анопсия

Из открытой двери солнце вспышкой больно!
- Неужели последнего зрения лишился!
Веки сомкнулись, руки  вперед.

- Ваша кровать,- раздался приятный голос сестрички.
Плюхнулся мешком на  больничное ложе.
Так же  вчера полыхнуло. Неужели ослеп окончательно! Чёрт! За что такое наказание!
Холодный мрак.  Глазам больно. Открыть? А вдруг во мгле   останусь? Страшно…

- Твоя тумбочка справа. Ты спрашивай если что, я здесь один зрячий, покудова, - закашлялся старческий голос. Завтра на операцию, отнимут последний глаз. Вижу им, а врачи настаивают, мол,  дальше поздно будет. А как решиться, коли вижу?  Онколо-о-огия, -  вздохнул старик, заскрежетала кровать панцирной сеткой,- к чему жить теперь,  незрячим. Говорят, - избавишься от глаза и, не знай сколь, ещё проживёшь. А что за жизнь-то, без зрения? Оно хоть и девятый десяток,   а  досмотреть хочется. Хотя, пожил… но, всё равно, - жаль…

- Не расстраивайся дед, бывает люди с рождения не видят, а ты уж нагляделся, - раздался голос слева, знакомый голос, очень знакомый!

Так и открыл  я глаза  от неожиданности.
 Он лежал с повязкой на лице. Тонкие губы, острый нос, редкая щетина лишь на подбородке и над верхней губой.
Дедок крякнул обиженно.
- Насмотрелся,  а какая разница сколько   на белый свет глядишь.  Балабол ты, Сашка, как есть раздолбай! Вот доживешь до моих лет….
Старичок поморщился, вытер слезу и отвернулся к стене.



В юности, когда мы  отращивали растительность на лицах и хвастались её цветом и густотой, Сашка отказался от этой затеи через неделю. Редкая  поросль неприятно изменяла красивое лицо.   Он походил на старого дервиша из сказки, и лишь подождать - можно закручивать  тощую бородёнку в смешную косичку. На усах же, запросто сосчитывалось несколько  волосков неопределенного цвета.
Кто-то сказал тогда: «Убери грязь из-под носа…»
И всё.  Он больше никогда за долгие годы нашей дружбы не позволил себе не побриться и дня.
Да, четверть века рядом.
 Общие знакомые, приветствуя, обязательно интересовались у него, или у меня: « А он-то как?». И порой,  уж предвосхищая такой вопрос, каждый из нас сразу и говорил: «И у него всё в порядке».
В последние годы он  изменился. Всегда довольный жизнью, иногда  весело-дурашливый, общительный, теперь  стал смурным и  скрытным. Мне уж казалось - он избегает наших встреч.
Мы отдалялись с  каждой   его  командировкой. Поначалу, я  провожал друга, а затем привык к его частым поездкам и перестал ходить  к отправке. 
Сашка почти перестал общаться со старыми друзьями, и всякий раз, когда удавалось вместе побывать в кругу  новых, виделась его неприязнь к прежним.
Ощущение  вины за то, что Там бывает он, а не я, не позволяло предъявлять ему  претензий.  Я понимал, прощал  ему нередкую грубость, немотивированную предвзятость, а то и хамское поведение.

 Порыв свежего ветра шевельнул тяжелую занавеску, зашелестел газетой на тумбочке. Вечерний солнца яркий луч отразился в зеркале, и где-то в глубине мозга вновь больно вспыхнуло...

- Привет,- эт, Лёха, узнал?
Как не узнать такого баса.  Я всегда говорил ему: « Ты хоть в трубку не ори, ухо выдержит, телефон жалко - динамик порвешь!»
Богатырь-спецназовец тогда  в командировку не попал.  Решил от давнишней пули избавиться. Операция так себе: разрезал, да зашил. Но неприятность ожидала Лёху. 
Рана воспалилась, нагноилась, развалилась и остался богатырь без очередной поездки.
- Я, чё, короче, в командировку еду. У Сашки дома кинжалы мои остались, не забрал вовремя. Съездишь со мной?
 У нашего друга красавица жена. Многие завидовали.  А кто и  поговаривал, мол, и других мужиков полюбливает. Я не верил, не было у меня повода.  Дружили семьями и, понимая девичью красоту и нрав при ней, я совершенно не обращал внимания на её бабьи выкрутасы-заигрывания. Лёха же, ненавидел Светку.

Дверь долго не открывали. Я, было, двинул обратно, но спецназовец по-ментовски ощущал присутствие в квартире.
- Светк! - крикнул я в замочную скважину.
 Дверь отворилась.
Амбре  выпитого алкоголя, знакомых духов и чужого одеколона опередило выход хозяйки.
Лёха профессионально глянул поверх головы Светки и грубо отодвинул её.
В дверном проеме мелькнул  краснорепый мужик.
И вот,  завис он на Лёхинах руках: - Ты кто?!
- Одноклассник,- скандировала пьяная Светка, - чё надо!?
- Ясно, - рявкнул Лёха, и школьный друг упал с высоты его роста.

Мы ехали в безмолвии. У моего дома он  с горечью глянул на меня.
- Ну, как?
 Я, молча, пожал  плечами.
- Расскажешь ему?
- Нет…



- Не обижайся старый. По твоим годам мне-то еще лет тридцать смотреть бы, да, вот… увижу ль   белый свет? - Сашка вздохнул горько.
- Да не обижаюсь я, – пробурчал дед, - на кого обижаться-то.
- Ты знаешь, отец, мне втройне нынче горше от слепоты. Я десять лет как  друга верного потерял по своей вине. Из-за бабы паскудной.
Веришь? Приезжаю из командировки, а она с порога : «Друг твой меня совратить пытался».
Да так стерва расписала правдиво… 
Вот, вижу, как Толян  бабу мою силком раздевает, мнёт, целует…
Хорошо без оружия вернулся. Он ко мне вечером домой, а я его…  Теперь и в глаза ему не глянуть с прощением…

Солнце зевнуло последним лучом, вспыхнул закат малиново, прохладный ветерок задребезжал гардинными кольцами, освежил больничный дух и замер в вечерней прохладе.

- Сашка вернулся, пойдешь? – скороговоркой  в трубке.
- А ты?
- Нет. Думаю он не обидится, ну, сам знаешь…
Мы не виделись полгода, и на кой черт я поперся тогда?..

Я ожидал у двери с двумя бутылками водки, предвкушая долгожданную встречу.
 За окном подъезда монотонил  осенний дождь,  в стекло надоедливо стучала голая кленовая ветка, как пальцем грозила.
Дверь распахнулась. Я и рта не успел открыть, как уж летел спиною лестничным пролетом.
Видел закрытую  дверь и глаза друга...

Не понять мне было такого поступка, извелся и позвонил ему на третий день.
- Это я, - бодро проговорил в трубку.
- Таких я, в навозе до …я! Я тебя знать не желаю!
Гудки, гудки, щелчок и всё…

Долго, ох, как долго не понимал я этой выходки. Вспоминал, что в жизни нашей было: и его обиды и свои.  И как мирились, и смеялись над мелочностью былых ссор. А теперь, вот…

Я  не жалел   сейчас его, ослепшего.
Возможно от жалости к   себе?  Хотя, один мой глаз ещё мог созерцать.
Десятилетняя обида, да нет, теперь и не обида вовсе…
Я столько лет пытался постичь причину нашего раздора  и не находил  истинного объяснения.
 Было время, когда  мог и простить, лишь бы он  пояснил, даже готов был  извиниться сам, если виноват в чём.
Теперь же узнал...  И не ощутил  облегчения,  не поверил в   позднее  раскаяние
Со мной уж нет этого человека, я его не вижу.
И сейчас, совершенно не желая ни чем выдавать своего присутствия, хотелось  бежать из этой чёртовой больницы, где так неожиданно состоялась  неприятная  встреча.
Я не мог  находиться с ним рядом.

- Так, эт жена, значит, тебе кислотой..? - робко спросил дед моего соседа слева.
Дверь в палату открылась. Белоснежная медсестричка, улыбнулась приветливо.
- Кто, Штерн? Вас  в неврологию переводят.






Анопсия(мед) — отсутствие или дефект зрения.