Чужая судьба 41. Brand

41. Brand

Я еще трусливо искала какие-нибудь поводы усомниться в том, что узнала. Самое простое было - сказать себе, что Ральф имел ввиду совсем другое, что я неправильно поняла его. "Бранд…" Ну и что? Это может и не про пожар вовсе. Гореть по-немецки вообще brennen. Хотя… в русском ведь даже имеется брандспойт - пожарный шланг. А зато - торопливо находила я контраргумент - в немецком одно и тоже слово в разных сочетаниях поставь, получится совсем разное значение. Ральф не говорил ни про какой "брандспойт", а "бранд"… Ну, мало ли что он может значить еще. Может… "загар"!

Так я играла сама с собой в кошки-мышки, делала вид, что можно обмануть саму себя. Это было довольно мучительно, ведь в глубине души я знала, что все поняла правильно, а принять этого не хотела. Почему? Да потому, что снова все рушилось вокруг меня. Рушилось то, что я выстроила в результате долгих и трудных попыток понять, что же такое со мной произошло. И то, что я поняла, о чем догадалась - каким бы оно ни было ужасным, горьким, - но я с этим уже сжилась как с данностью, которую хочешь не хочешь ли, а надо принять, потому что такова действительность, другой нету. И вдруг в одну минуту "действительность" эта рассыпается в пыль, и оказывается, что на самом-то деле все обстоит еще хуже того, что так пугало меня в начале, пока я не свыклась со страшными мыслями.
Кроме того, новое открытие нисколько не делало ситуацию яснее, наоборот, только прибавило неясностей, меня снова осаждали вопросы, на которые ответов я не знала.

Если я ничего не помню, то, вероятно, потеряла сознание во сне? А кто вынес меня из горящего отеля? Никита? Пожарные? Что с Никитой? Потерял меня потому, что я стала Рут? Или он лежит в соседней палате? Или... Версий можно было напридумывать тьму, но какой смысл изобретать их? Я старалась не давать воли воображению, потому что фантомы, созданные им, были слишком пугающими.

Способ общения, который придумал Ральф, только в первый момент показался мне удачной находкой, потом до меня дошло, что с этим только прибавляется огорчений и для меня, и для Ральфа. Я недоумевала, как он объясняет себе то обстоятельство, что я чаще всего никак не реагирую на его вопросы. Я просто не понимала, о чем он меня спрашивает. Не знаю, как его, но меня это очень угнетало. Угнетали напряженные и бесполезные усилия вслушаться в его слова, уловить хоть что-нибудь знакомое. Я быстро уставала, переставала слушать его, а иногда и намеренно закрывала глаза, ясно давая понять, что "разговор" закончен. Вот тут бы Ральфу и задуматься, - с какой такой радости я забыла родной язык? А он задумываться не желал, обращаясь ко мне, он начинал выговаривать слова особенно четко, медленно, повторяя одно и то же на разные лады. Я такого его поведения не понимала, гадала: Рут плохо знала немецкий… тогда почему он не говорит с ней по-английски, ведь читал газету на английском, и бегло, уверенно читал. От вопросов лопалась голова, от них можно было сойти с ума, и порой я думала, а может я уже того...

Такие сомнения в собственном здравом уме приходили и в те минуты, когда я пыталась понять, почему иногда меня переполняет раздражение на Ральфа? То, что он делал для меня - не каждая мать так заботится о больном ребенке, он, что называется, трясся надо мной. Ральф не просто обо мне заботился, он сопереживал всем своим существом. Мне казалось порой, что он чувствует то же, что и я. Иногда это была просто какая-то мистика.

Однажды он ворвался в процедурную, и начал кричать, что все тут из эсэс, и почему нельзя делать все иначе, не подвергая Рут таким пыткам… И я опять не могла себе объяснить - да и не старалась, - как он узнал, что мне тогда было очень больно, я ведь ни кричала, не плакала - физически не могла. Боль вся во мне оставалась, а выходит - не вся, что-то уходило к Ральфу. Но как?! Не знаю.
И при всем этом я, случалось, злилась на него, и сама не могла себе этого объяснить. То ли по причине эгоизма, свойственного больным людям, то ли из-за того, что так сильно от него зависела, то ли потому, что он, такой чуткий, с тупым упорством не понимал главной моей боли и упорно принимал меня за свою Рут. А может, на то досада моя была, что в то время, как меня одолевали неразрешимые головоломные проблемы, Ральфу все было ясно - он сражался за свою любимую.

http://www.proza.ru/2015/05/25/855