Красная площадь продолжение

Виктор смотрел на старика, а воображение рисовало жизнь, полную тревог,
желаний и неудач. Случай. Какой? Он мог стать знаменитым артистом, а
сейчас читает за стаканом водки со слезами на глазах этому благополучному
гражданину. А может, потому и проникновенно чтение, что не стал он
знаменитостью.
Старик пихнул папироску в пепельницу на стенке.
- В наше время, двадцатые годы, звенели поэты, шумели стихи. А нынче-то
с душой никого нет. Знает ли молодежь Есенина Сергея Александровича?!
- Не будем, старик. Допустим, что знаем,- говорит исхудавший парень,-
вы лучше почитайте.

- Прочту. Грусть, но вера и зависть к жизни в его стихах. Какие сейчас
поэты? Шибздики. Боятся всего... Жизнь не получилась, идет он одиноким,
среди людей, которые меньше всего ему нравились. Прилипалы окружали...
Человек - Сергей Есенин! Люди... Сидит такой в театре. Выходит на сцену
великий актер с книгой в руках. Читает стихи. А этот в зале шепчет соседу:
какой обман, смотрит в книжку, а у нас сынишка тети Веры наизусть стихи
барабанит. Присказка. Впрочем, я тоже без книжки. Увял головы моей куст,
засосал меня песенный плен... Грянул гром, чашка неба расколота, тучи
рваные кутают лес, на подвесках из легкого золота закачалась лампадка
небес... Красота!

Не каждый умеет петь, не каждому дано яблоком падать к чужим ногам...
Ваших душ безлиственную осень мне нравится в потемках освещать.
Так хорошо тогда мне вспомнить заросший пруд и хриплый звон ольхи, что
где-то у меня живут отец и мать...
Я никому здесь незнаком, а те, что помнили, давно забыли... А жизнь
кипит. Вокруг меня снуют и старые и молодые лица, но некому мне шляпой
поклониться, ни в чьих глазах не нахожу приют. Ведь это только новый
свет горит другого поколения у хижин... Цветите, юные! И здоровейте
телом! У вас иная жизнь, у вас другой напев...
Но есть иные люди. Те еще несчастней и забитей. Они как отрубь в решете
средь непонятных им событий. Я знаю их и подсмотрел: глаза печальнее
коровьих. Средь человечьих мирных дел, как пруд, закосневела кровь их...

Есть верно рассуждающие. Но как не подходят правильные мысли к их делам.
Драма: мышление, принципиальное и искренное, и гадость поступков...-
размышлял Виктор.- Да, немногого хотят иные из отряда приматов. Просто
не желают выделяться из животного мира... Много бед происходит. Нас, мол,
не касаются великие события где-то у черта на куличках. И, уже когда
отголоски звенят зловеще по окошку хаты, беда приоткрывает дверь,
спохватываются. Но беда отошла, и снова хамское существование...

Я тем завидую, кто жизнь провел в бою, кто защищал великую идею. А я
сгубивший молодость свою воспоминаний даже не имею. Ведь я мог не то,
что дал, что мне давалось ради шутки...
- Хватит. Вылохся,- длинные пальцы цепко обхватили стакан,- простите
старика, он плачет.
И все кончилось просто.
Пальцы кружили стакан.
- Лучше вы, молодые, читайте Маяковского. Это для здоровых жеребят. Лет
до ста расти нам без старости,- он поднял стакан, усмехнулся,- за поэтов
и за их стихи. Вот так и живем, читамем про душу, янтарь, красоту, а пьем.
Старик заговорил о водке. Виктор поднялся  и пошел в тамбур.
Защелкал громкоговоритель, а потом послышалось:
- Говорит радиоузел поезда. Начинаем концерт по заявкам пассажиров в
граммофонной записи.

Порядочно людьми создано. Пора уже от словарей слов переходить к словарям
фраз, афоризмов, поэтических строк, психологических наблюдений. На любой
случай можно найти готовое точное выражение душевного состояния, мысли.
Одуряюще, пьяняще действует найденное в книге совпадение с твоим настроением,
с твоими думами. Застываешь, погружаешься, ванну для тебя приготовили.
Отощавший парень двинулся вслед за Виктором. В тамбуре сошлись души
родственные. Федей звать нового знакомого.
Ушел из института - не туда попал после школы. Дома удивляются: давно
за двадцать три, а в голове шумит детство. Тети Машин Федя хочет быть
поэтом. Это тети-то Маши сын?! Уморили. Искал бы приличную работу. Пушкин!

А как ты представляешь современное в литратуре?
Стройной теории у меня нет. Но подольше от законов. Полная свобода мысли,
фантазии, чувства. Если читатель отложит мою книжку, чтобы оценить
прочитанное, какие-то мысли появились, что-то рассердило - это похвала.
Не баюкать, не уговаривать, не учить жить, он такой - наоборот сделает.
Потревожить сонный мозг, чтобы он корни не пустил в задницу...

- Витек, чертовский круг у начинающих. Отпихивают, надо кому-то
понравиться. Пока докажешь... сколько сил изведешь? А подумаешь иногда:
ведь приучают работать. Первые вещи вздорноваты. Дай тебе успех, ноги
подкосятся от удачи.
Наше время - бродяжить неудобно: люди кругом созидают. Косятся. Не смотрят,
какая у тебя цель. Все равно: гонишься за длинным рублем или желаешь
побольше уидеть, осмыслить жизнь. А хочется посмотреть на Россию! А к
тебе осторожненько приглядываются в отделах кадров, летун, недоверчиво
посматривают паспортистки... Хочу быть поэтом! Рассмешишь таким заявлением.
В школе надо было ходить в кружок, дом пионеров. При редакциях есть группы.
В коллективе надо воспитываться. Летун, искатель легкой жизни. А я не знаю,
что она такое. Во Владивостоке болел пару месяцев. Видишь, глаза к затылку
прилипли. Бросил и пить, и курить.

- А знаешь, как будет скоро? Подал заявленьице в местком. Обсудят - нет
прогулов, замечаний нет, благонадежен, Русь - тружусь рифмует. Получи,
Ванек, патент - гож в народные поэты, пособишь жирность молока повысить.
- Ушла далеко наука, всем виден свет ее. А где мы?
- Это громко, Федя. Кто мы?
- Замешались в толпе, ползем клячами. Иногда до озноба верится в свои
силы. Все, кажется, по плечу. Болею за литературу. Злит халтура. Хочется
драться. Я не злюсь, когда вперед проходят сильные, умные, даже если
свысока посматривают на меня, на мои стоптанные туфли. Знаю, с ними
нашел бы я общий язык при ближайшем знакостве. Но вот прорываются тупые...
Драться хочется. Может, эта воинственность мешает усердной работе,
трезвости в мыслях. Еду в Москву, потом к Шолохову.
- Шолохову? Со стихами?
- Он все понимает. Есенин, Твардовский, Шолохов, Лацис - мои звезды.
Непонятные?
Хорошо говорить, когда собеседник чувствует в тебе равного.

А мимо тамбура бежали березки, поляны, желтые пятна полей. Стучали колеса.
Федя тут же сообразил стишок. Замечательное время, но жаль, скоро уйдет
в небытие и песня колес. Некому будет поддакивать нашим дорожным мыслям.
Путь рельсовый станет бесстыковым...
Млечный путь. Земля под парусами алыми меж звезд летит. И глубь чиста,
и метеоры мимо... Зведы, звезды, ветер, красота!

Зарапортовались ребята. Пустота. И далее они замечтались о том времени,
когда не будет политики. Сплошной кооператив свободных, увлеченных
личностей. Ни дипломатии, ни интриг. Одержимые. Вроде Велемира Хлебникова.
С подушкой, набитой стихами. Хлебниковы к нам попадают из будущего...

Теплоход разрывает тьму и воду. Подмигивают огоньки бакенов.
В салоне второго класса весело. Отодвинуты к стенам кресла, столики.
Играет радиола.
- Станцуем, Рита,- приглашает Виктор.
Не хочется быстро кружиться. Лучше лениво топтаться на месте, смотреть
на симпатичное лукавое лицо, чувствовать под рукой теплое крепкое тело,
обтянутое ярким платьем, хочется, чтобы волосы Риты всегда щекотали щеку...
- Идем на палубу, на воздух.
- Уже, наверное, нельзя.
- Проберемся! Твою руку...
Ветер освежает. Бледный свет сочится из кают. Плещут волны, борт теплохода
их откидывает, они обиженно сворачиваются за кормой в свете прожектора.
Впереди огоньки бакенов. Не собьемся с пути.
Подрагивает палуба - внизу работают двигатели.
- Нравится мне Сибирь. Когда-нибудь эти берега запылают в огнях, на белых
песчаных островах - пляжи. Заметила днем, какой чистый, мелкий песок? На
Кавказ ссылали, а теперь только через профсоюз, и по протекции. Ссылали
в Сибирь, а потом и сюда, не уплатив членских взносов, не попадешь.
Виктор поворачивается. Зачем я говорю? Милая Рита! Руки его обхватывают,
притягивают ее. Голова его зарывается в пышный душистый букет ее волос.
- На палубу после одиннадцати нельзя выходить. Идите в каюту,- вахтенный
появился матрос.
И так часто. В самом интересном месте и вдруг появляются матросы. Шутила
судьба с Детковым Виктором.

А вскоре Рита уехала из Сибири. Вы расставались навсегда, а говорили
"до свидания"... Застенчивая и неопытная юность. Ты, Витя, хотел выглядеть
циником-лириком. Шел на свидание, представлял себя боем (бойким мальчиком)
ХХ века. Но стоило ее глазам остановиться напротив твоих и тебя охватывали
пережитки самого воздушного сентиментализма. Ленел от нежности чувств.
Любовался. Считал ее цветком и боялся помять. Она уехала. Новое переживание -
грусть разлуки. У нас не очень серьезно было, даже о переписке не
договаривались.

Кажется, забыл. А вспомни. Возвращаясь в Зареченск, остановился в Москве.
Брел по Тверскому бульвару. Сумерки выползали из лип, фонари еще не зажгли.
Впереди шли девушки. Голос одной удивительно знакомый. Рита! Лавируешь,
обгоняешь, заглядываешь в лицо. Нет, не она.

Эпизод в общежитии. Виктор читает. По комнате шагает Славка. Наконец,
ему надоело это занятие, и он останавливается у кровати Деткова:
- Все читаешь? А пользы-то? Все равно вместе с нами пилишь.
- У каждого свое. Ты пьешь, я читаю.
- Гм... Это верно,- он отходит к своей кровати, ложится, смотрит в
потолок.- Эх, скорей бы аванс. Скука... Напиться да поблевать...Послушай,
дай что-нибудь веселенькое, заморить тоску.
- Приключения? Про воров? Хочешь О"Генри?
- Кто такой?
- Писатель американский.
- Ладно, пойдет, если не скучный.
Виктор занят своим делом, чтением. Вдруг смех:
- Ну и мужик! Ловко темнит!

Вечером, в день получки, Славка входит в комнату, слегка покачиваясь:
- Витька, смотри! Купил в магазине. Будешь читать? Рассказы.
- Прочтем.
- Айда в столовую, выпьем.
- Не хочу, и поздно.
- Тогда завтра.
На завтра Виктор соглашается.

У Славки школьное детство в послевоенные годы было коротким. Ушел работать,
чтобы помочь матери. Жили в деревне. Вскоре удалось выбраться из колхоза.
Скитался по свету. Случалось и хорошие деньги иметь. Одно время любил
читать книжки. Поотвык.
- Витька, написал бы ты книгу о ребятах.
- Почему я? Если много читаю, не значит - умею писать.
- Иногда ты интересно рассуждаешь.
- Рассуждать умеют многие, а следует ли увеличивать их толпу? И не так-то
просто выбрать путь. Нужны смелость и совесть. А ты почему не хочешь
учиться?
- Толку с меня. Понимаю, надо... Мы строим вручную, а рядом всю работу
делают машины. Ну что ж, придет техника сюда - меня научат втыкать
кнопки. Скажут, какую нажать, чтобы сразу вспотел. Испортится где -
дежурный слесарь, электрик подбежит. Не горюй, Витюха. Эх, в нынешних
начнут мораль толкать, хочется делать все наоборот. А вот есть про одного
книжка. Он там и моряк, и прачка. И все пишет, рассылает по редакциям.
Не признавали. Ты, наверно, читал? В синеватой обложке. Из-за денег
погиб. Деньги - дрянь, а без них нечего делать. Кто много видел, тот
много знает, прочее такое. Он мало жил, но много видел. Гидростанцию
строят, по какой медоте класть кирпичи. Это мне мастер и без них перед
каждым нарядом обьясняет. Кино называется! Для души дай, с кирпичами
сами разберемся. Думаешь, люди так читают, время убить и что-нибудь
такое? Каждый переживает. Мысли возникают свои. На что-то ответ дает
книга.
- Снова мораль, хочешь угодную тебе?
- Пиши, Витька, как есть, а не как должно быть. Интересно посмотреть,
какой жизнь будет завтра, но зачем внушать, что уже в идеальном виде
она сегодня с недостатками по мелочам. Ублажают, а тебе хочется перечить,
что в реальности мало такого.

Зарисовка зареченского дворика. Малыши ползают в песке, постарше - с
мячом забавляются. Женщины сидят на лавочке, вяжут разговор про базар,
цены, про новые деньги. Мой нынче институт кончает, пишет - в Сибирь
посылают. Радуется. Мама, навсегда переедем. Как бы не так. Меня отсюда
и Хрущев не выгонит. Всё дальше от дома. Гонят на мороз. Васильевна
рассказывала, она читала, летом комары теленка сьели, всю кровушку выпили.
И люди там, поди, темные. Говорят, многие паровоза не видели. Твой сын
институт кончит, берегись. Читала я в газете: пить начинают, опускаются.
Или возьмите сына нюриного. Кто после школы учиться, кто в конторку, а
этот дурак в Сибирь. А что нашел? Каким был, таким и вернулся. Уже не
поют: кто был ничем, тот станет всем. Привез чемодан книжек. А зачем они?
Вез через всю Россию. Культурного зато строит. А кирпичи с алкашами кладет.

Заедала парня мещанско-пролетарская среда. И простираются страницы,
озаглавленные "Из дневника и записных книжек Виктора Деткова".
16 августа 1960 года помечена встреча с Федей и прослушивание
стихотворений Есенина.
1 сентября 1960 года. Начинается учебный год. Давно не сидел за партой.
А может, стоило нынче поступать в университет. Зря не... А, впрочем,
что жалеть. Жить, наблюдать, и ни дня без строчки, тренировка - великая
вещь... Три месяца назад уехала Рита. Мы даже не договорились о письмах.
Исчезли капли в море... Рите посвящу свою первую приметную вещь. Вот так.
Уже есть кому посвятить, дело за малым...

Записано несколько диалогов на перекуре и прочие мелочи. Паренек терзается:
что его потянуло к писательству. Мучается: самостоятельного не получается.
Я стараюсь подогнать под сюжет. Выдумывать. От вычитанного иду к жизни.
Увиденное и прочувствованное пытаюсь втиснуть в штамп... Хочется по-своему,
а гоню невольно под колодку. С ремесленниками тебе, парень, не тягаться.
Почему в литературе столько законов, рамок? И для чего их придерживаться?
Наука о т к р ы в а е т  законы явлений, независимых от людей. Литература
и искусство - человек д а е т  законы. Зачем загонять воображение, мысль
в тесные клетки методов, школ, группок, теорий?

Каждому кажется, что он открывает новые идеи. Находишь однажды старую
книгу, а эти-то идейки давно известны и погребены. Что поделаешь, в эту
минуту кто-то, замирая от восторга, впервые слышит "в лесу родилась
елочка"...

Написать повесть о будущем, но без лишней фантазии. И такая сценка.
Американского туриста застали в уборной. Пытался отколупнуть кусочек
стены или унитаза. В свое оправдание он мямлил: Ленин прав. Цвет этого
металла удивительно гармонирует с назначением заведения. Сувенирчик!

В диковинку паровоз в начале Х1Х века. А если бы тот чудо-локомотив
прошел между Ленинградом и Москвой сейчас, он бы привлек любопытных
больше, чем спутник Земли...

28 сентября. Сегодня послали помогать плотникам. Интересный дед у них в
бригаде. Федосыч. Скоро на пенсию. Но обижается, когда кличут "дед".
Ребята прозвали его Почти Дед. Сердится, когда начинают мечтать о будущем.
А парням это только и нужно, заводят старика.
- Что же, Почти Дед, тебе советская власть не нравится?
- Мне она не мешает. К ней приспособиться, она не тронет. Поддакивай.
Нас-то, расскажу, в деревне двух обзывали кулаками. Вывели как
эксплуататоров. Тот-то посмышленей, не ерепенился, за нож не хватался.
Молчком-молчком, одного подмажет, другому поддакнет. Перековался в
середняки... Э, чего обижаться. Сам дурака свалял. Сейчас-то живу неплохо
(он - местный житель, изба своя, жена - сибирячка). А мой друг в России
ворочает делами. Начальничек. Ездил на родину я, в деревню. В город
заезжал к нему. Богато живет, усадьба, сад. В кулак повздыхали, посмеивался
надо мной. Чего обижаться? Живем.
- Смелые вы стали.
- А чего? Язык на цепь не посадишь.
- Э, Почти Дед, какие у тебя взгляды! При социализме протянешь, а в
коммунизм не пустят. Социализм - это мы перетряхиваем свою одежонку,
душонку. Помоемся, почистимся, грязишку из себя выхаркнем и в коммунизм.
А ты  - поддакивай.
- А я, сынки, скоро помру,- наивно-мудро говорит старик...

Отработали час сверурочно. Вернулся в общежитие поздно.
Открываю дверь в комнату. Веселый смех. На минуту стихает при моем
появлении. Посреди комнаты Колька Вальцев театрально вскинул правую руку,
а левой держит перед глазами блокнотик:
- Человек!.. Да его, товарищи, ни на какие брильянты, золото, товарищи,
не разменяете! В каждом человеке есть хорошее - честь и слава тому, кто
увидит и откроет для окружающих это прекрасное в человеке, в молодом
человеке, у которого вся жизнь впереди. И жизнь одна - так не надо
холодно подходить к решению его судьбы. Откройте, пробудите в нем хорошее!
Скобочки. М. М. на собрании. Здесь не разобрать. У нашего писателя ...
почерк.
Неосторожно оставил записную книжку в тумбочке.
- Отдай!
- Мы почитаем. Приятно видеть живого писателя. Мы-то думаем, что он
пишет... Анекдот. Суд разбирает дело о разводе. Спрашивают старушку о
причине такого шага важного. Она говорит, мол, у деда, как американский
спутник: не успеет подняться и уже падает... Парень все берет на
промокашку. Почему автоводоворот, а не автоворот? Правильно ли мы говорим?
Вот это деятель у нас живет!
- Отдай!- я подхожу к Вальцеву.
- Школьничек исследует жизнь. Хочет книжечки писать... Ну как же...
Брось, клади кирпичи, будешь класть,- говорит он радостно-злорадно,-
ишь, думает, мы будем разгружать цементик, травить себя табаком и водкой,
а он, чистоплюй, это опишет, коньячок потягивая.
- Это ты лишнее, Колька,- обрывает Славка,- писуй и ты...
Перед самым сном Вальцев начал обьяснять свой поступок. Любопытно почитать.
Немножко зло забрало, что у тебя есть особенный интерес, цель. Вошел
в азарт, ну и хотел поиздеваться. Удара твоего не ожидал. Пиши, черт
с тобой. Может, что и получится, нас вспоминай. А в получку за подбородок
попытаю взять реванш. Трезвому не хочется драться.

            (ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ)