Трюмо

—Левее, чуть-чуть правее, — Зося стояла посреди комнаты и энергично дирижировала руками. Ее надежда и опора —  Павел, согнувшись в три погибели, уже полчаса перетаскивал из одного места в другое громоздкое трюмо. Пот катил с него градом. Он угрюмо бросал взгляды на свое злое, с всклокоченными  волосами лицо, отображенное в зеркале. «Черт меня дернул купить  эту рухлядь, хотя она поверила, что  красное дерево в стиле ретро. Мол, Галка теперь лопнет от зависти», — размышлял он.
— Нет, не годится, — покачала головой  жена, когда терпеливый супруг сдвинул трюмо к стене. — Ковер закрывает, интерьер портит. Попробуй-ка его сюда переместить.
Он усердно поволок трюмо по маршруту, указанному благоверной. С той поры, как судьба свела и окольцевала его с Зосей, он  познал ее неукротимую страсть — переставлять мебель в квартире. Через каждые две недели, по рекомендациям неугомонной жены  он менял интерьер, сооружая из сборной  мебели непостижимые уму конструкции или передислоцируя их.
Однажды было возроптал, но супруга в слезы: «Не любишь ты меня, не жалеешь. Последней радости хочешь лишить». Грозилась отлучить от знойного и сладкого тела.
Слез он не переносил,  до чего жалостлив — муху не смел обидеть. Чаще всего,  зеленая и назойливая, его кусала и обижала. А тут Зосенька — сокровище ненаглядное. Вскоре перестановка мебели стала семейным ритуалом, что-то вроде производственной гимнастики. Наблюдая за упражнениями мужа, она ласково приговаривала: «Тебе же на пользу,  чтобы животик не рос и  шея жиром не заплывала. Я тебя сделаю настоящим атлетом без всяких  тренажеров и допинг. Между тем он снова перетянул трюмо к противоположной стене. Жена присела на пуфик, разглядывая в зеркале  свое милое личико. Тут же достала пенал  с тушью и стала подводить ресницы. Раскрыла пудреницу и розовым тампоном провела по лицу. Затем помада  соблазнительно заалела у нее на губах. Злато-карие глаза весело заблестели. «Ну, слава Богу, угодил. Теперь засядет на час», — выпрямил спину Иван. Но его прогноз не подтвердился. В следующее мгновение он увидел  на женском личике капризно поджатые  губки.
— Хоть бы стоящий подарок мне купил, — упрекнула она. — Везет же людям. У Галки муж идеальный — из загранки вернулся, одежды, косметики  привез — глаз не оторвать. Она вся в импорте ходит, духами благоухает, как майская роза.  А я у тебя дешевой  «Лесной фиалкой» пропахла, как в цветочной лавке.
— Зося, так ведь я не депутат и не министр, — робко возразил он. — Трюмо, чем не подарок? Ты давно о таком мечтала?
— А, трюмо,  да ему место в каком-нибудь казенном доме престарелых «божьих одуванчиков», — поморщила она носик. — На трельяж поскупился, я большего внимания заслужила.  Нет, здесь трюмо не место. Слишком света мало, надо передвинуть к окну.
— Можно люстру включить, — посоветовал он.
— И эти колокола ты называешь люстрой? — хмыкнула жена. — У Клавки бы увидел,  вот это люстра — серебро и хрусталь, как в театре или музее.
Она театрально воздела руки вверх:
— О-о,  господи! За что мне такое наказание. Ни оклада тебе не прибавляют, ни премии не дают. Погубил ты мою красу девичью, молодость цветущую. Лучшие годы на тебя положила, видно, не дожить до золотых дней.
— Зато до золотой свадьбы, даст Бог, доживем.. Зося, не надо, не рви сердце,— голос Павла дрогнул. Он отчаянно схватился за трюмо, чтобы передвинуть его к окну. Поднатужился и... вдруг зеркало плашмя рухнуло вниз. Женщина едва успела отскочить, как осколки рассыпались по полу, сверкнули снопом лучей. Молчаливо опустилась на тахту. Супруг угрюмо смотрел на трюмо. Лишь выбежавший  на звон стекла  мини-Пашка резвился, припевая:
— На счастье, на счастье …

г. Керчь