Тинейджер Антон, поездка в деревню

               
                1.
    Июнь на Северо-Западе – время белых ночей. Замечательная пора. Бесконечно продолжительный день незаметно перешёл в таинственные сумерки. До зари можно шляться с друзьями по притихшим улицам, вдыхая свежий аромат молодой  листвы. Только не сегодня – половина небосклона над небольшим городом затянута чёрными тучами, тревожно проблескивают молнии, угрожающие раскаты грома не предвещают ничего хорошего. Вездесущий, неутомимый  ветер подшучивает над запоздалыми прохожими: сильным, неожиданным порывом вывернет на изнанку зонт, сорвёт с головы кепарь и непременно забросит  в самую грязь, а то просто швырнёт в лицо какую-нибудь дрянь из ближайшего мусорного бака.
      
      Серебристый Форд-Фокус, мигая на перекрёстках фонарями, спешит в сторону железнодорожного вокзала. В уютном салоне полумрак, часы показывают начало второго, на заднем сидении два пассажира. Антон, светловолосый пятнадцатилетний подросток, серьёзен и задумчив. Тонкие провода тянутся от ушей и исчезают в кармане джинсовой куртки. Голова слегка покачивается в такт звучанию музыки, за внешним спокойствием заметны настороженность и лёгкая растерянность. Иногда поворачивается и, хмуря брови, смотрит в боковое окно. Рядом сидит расстроенная мама, Анна Николаевна, бежевый плащ расстёгнут, пальцы теребят футляр от очков. Она с недовольством следит, как Антон нехотя отвечает  по мобильнику:
       - …Я таким старьём не пользуюсь… что из этого… слушай – пошёл он в зад, придурок…

      Дождавшись окончания разговора, Анна Николаевна повернулась к сыну и строго сказала:
       - Слушай меня внимательно, Антон.
Указательный палец правой руки, подчёркивая важность момента, застыл перед носом парня, тускло блестит длинный накладной ноготь.
       - Мам, я всё слышал сто раз, - ответил Антон, лицо сморщилось, выражая полнейшую скуку.
       - Ничего, послушай - тебе полезно. Будь внимателен и осторожен в пути – люди едут разные. Куда положил деньги? – настойчиво спросила мать.
       - Меня, пока, никто не разводил. Я похож на лоха? – возмущенно вопросил сын.

         Отец, Пётр Глебович ведёт машину, на затылке отсвечивает большая лысина, губы беспечно бубнят старинный марш. Ровным, мягким голосом поясняет:
       - Аня, парню 15 лет. Что может случиться? Ехать всего  пять часов. Утром преспокойно проснётся в 7-00 – у него мобильник. В 8-10 выйдет на полустанке Туймино. Слышишь, Антон? Туй-ми-но! А оттуда одна дорога – в деревню, пять километров пути. Побудешь дня три, порыбачишь, позагораешь, порадуешь стариков и домой. Если что – звони.
       - Как просто! – возмущённо повысила голос Анна Николаевна, - мальчик впервые едет один, такой бестолковый и доверчивый. Любой вахлак (их сейчас немало) может обидеть его. Не усмехайся, Антон, ты, пока,  ничего не смыслишь в жизни.
         - Наш сын занял первое место в области по информатике. Ни одной ошибки. Ответил на все вопросы, решил все задачи! – не без гордости заме-тил отец.
        - Какая глупость! Ты скажи ещё, сколько он просмотрел боевиков, триллеров, этих говённых ужастиков. И что? По твоему – поумнел?! Думай что говоришь, Пётр! – Анна Николаевна укоризненно постучала супруга пальцем по лысине.

       С минуту ехали молча, каждый по-своему думал о предстоящей поездке.
        - Парень должен учиться самостоятельности, чем раньше – тем лучше… Должен… м-м-м… мужать, - неуверенно подал голос Пётр Глебович.
        - Самостоятельности?! Сам и учи, а не отправляй ребёнка одного! Му-жать?! – заговорила супруга с отзвуками металла в голосе, - с вами рассуждать бесполезно. Антон, помни всё, что я говорила. Звони каждые три часа… нет, каждые два часа! Понял?!
        - А ты, давно ли возмужал? – Обратилась к притихшему мужу, - если с мальчиком что случиться, ты в деревню бегом побежишь! Слышишь? Бегом!..
 Чем у тебя пахнет в машине, ладаном что ли?...
        - Так сразу и побежал… - недовольно пробурчал Пётр Глебович, с некоторым достоинством поведя плечами и приоткрыв окно.

         Машина лихо вкатила на привокзальную площадь, дремавший на скамейке под кустом сирени мужчина в засаленном пальто, недовольно бурча, повернулся на другой бок. Спустя пятнадцать минут, Антон, сопровождаемый родителями, вошёл в плацкартный вагон воркутинского поезда. Анна Николаевна придирчиво осмотрелась, обнаружив не трезвого пассажира с нижней боковой полки, поморщила нос и строго проговорила:
       - Фу, что такое?.. Антон, проверь ещё раз – ничего не забыл? Всё, мы уходим. Будь внимателен.
Дурно пахнущий господин, покачиваясь из стороны в сторону, посмотрел на Анну Николаевну застывшими в непонятном удивлении глазами, заплетаю-щимся языком промямлил:
       - О-о-очень серьёзная женщина, уважа-а-аю.

                2.
       Три часа ночи. В вагоне почти все спят. Антон, укрывшись простынёю, лежит на верхней боковой полке. Глаза слипаются, едва слышны разговоры в соседних купе. За столиком напротив сидят двое мужчин в одинаковых белых майках. Оба коротко острижены и не бриты. Один, невысокий и плотный, прислонился к перегородке, скрестив на груди мускулистые, волосатые руки. Хитрые, цепкие глаза неспокойны. Рот оскален, от пробегающих за окном редких фонарей проблескивают золотые зубы. Второй, худощавый и подвижный, подавшись вперёд, облокотился на стол. Длинные, быстрые пальцы ловко играют большим ножом, лезвие бросает зловещие отблески.
        - Ковырнём его, Бугор, чего тянуть, - нервно шепчет худой, нож шумно скребёт жёсткую щетину подбородка.
        - Не суетись, Пила, успеем.  Кажется, у него мобила?  – интересуется золотозубый, почёсывая ладони. Антон насторожился: обо мне толкуют, кретины, мобильник понадобился, эти хари в два счёта рюкзак сопрут.

        В соседнем купе бодрствуют командировочные. Распив пару бутылок водки, оживлённо беседуют.
        - Ты, Николай, не бойся. Работаешь хорошо - я слежу за тобой. Что надо - проси, не стесняйся, - говорит солидный мужчина в дорогом, спортивном костюме, с полотенцем на шее. Седой и лысоватый, по виду – начальник. Подперев бока кулаками, строго глядит на собеседника.
         Николай, лет тридцати, в футболке и спортивных штанах, услужливо сутулится, длинные волосы с боков спадают на глаза. Заискивающей скороговоркой бормочет:
         - Иваныч, ты з-з-знаешь, как я отношусь к вам. Да я, я для тебя, то есть для вас, Иваныч, всё сделаю…  По поводу беспроцентной с-суды…(Николай громко икнул, сморщившись, замотал головой)…Мы с тобой, с вами, Иваныч, говорили. Вы помните? Ге-е-неральный не подписывает…
         - Этот сопляк?! – пьяно покачиваясь, возмущается солидный мужчина, - Подпишет! Пусть только попробует не подписать! Да я… В управлении все знают: кто я, и кто он! Я ему позвоню… Я ему сейчас позвоню!
Иваныч достаёт телефон из висящего в углу пиджака, большой палец медленно и неуверенно пытается набрать номер.
         - Нет, нет! Не надо сейчас, ночью, - испуганно возражает Николай, - да и хрен с ней,  с-судой – обойдусь…

         С нижней полки поднимается тяжёлый запах  давно не стиранной пропотевшей одежды, водочного и пивного перегара, дешёвых сигарет, вяленой рыбы. Там шумно храпит худой, небритый и неопрятный вахтовик, изначально пьяный,  очень общительный и разговорчивый. Подсаживался к пассажирам вплотную, заводил разговоры  на самые разнообразные темы. Очки на кончике тонкого носа вместе с лохматыми бровями делали физиономию забавно-выразительной. Вначале скверный запах выводил юношу из себя: вонючая скотина, словно в дерьме выкупался. Почему пустили в вагон?! Вытащить за ноги, ублюдка, в тамбур – там ему место. Но за тем привык и не обращал внимания.
В какой-то момент из соседнего купе тихо протянулась длинная рука с баллончиком и несколько раз пырхнула  на спящего дезодорантом.

         В начале пятого часа, когда заря несмело осветила купе, Антон спустился на нижнюю полку. Поезд стоит. Вахтовик босиком, в трусах и расстёгнутой рубахе навис над столом, вглядываясь в окно. Бугор также приник к стеклу, на голой спине угрожающе открыл пасть татуированный дракон. Оба что-то наблюдают и заинтересованно комментируют.
        - Вставай, подымайся рабочий народ… за куст держись, чудак-человек. Ногами быстрей дойдёшь. Во-о-от так… держись, парень… опа, оп-па, оп-паньки!.. Не получилось, ну что ты будешь делать!? – сокрушается Бугор.
       - Смотри, опять скатился! Вот незадача!.. И не вставай, так  двигай. На цирлах в его положении надёжней. Я верно говорю? – вахтовик сверху посмотрел близорукими глазами на Бугра – Однако всего пять часов - и на тебе! В такую рань и до такой степени! Даже завидно. Может и нам, так сказать, для адекватности?.. 
       - Всякое бывает с людьми… говоришь для адекватности?..

       Мальчик подошел к окну. Небольшой холм, заросший травой и кустарником, наверху деревянный домик. Прямо от железной дороги к домику идёт тропа. Мужик в перепачканном сером костюме и  одном ботинке на коленях ползёт по тропе вверх. Пытается встать, но теряет равновесие, падает и катится кубарем вниз. Наконец оставив попытки подняться на ноги, на четвереньках ползёт к дому, взбирается на крыльцо... 

      На столе появляется бутылка коньяка, мягко зазвенели сдвинутые стаканы.
Быстро и уверенно разливая напиток, вахтовик назидательно говорит Антону:
     - Что я хочу сказать, юноша…сам видишь, какие дела. Но все-таки отметим главное – человек добрался до цели! В этом суть…
Коньяк разлит по стаканам, стаканы в руках у Бугра и вахтовика,  последний продолжает:   
     - Во всём нужна воля. Воля и стремление! Дорогу осилит идущий!
     - Ползущий – поправляет Антон.
     - За это и выпьем…
Опорожнив стакан, вахтовик надевает на нос очки:
     - Чудной народ…  У меня сосед поссорился с женой, был выпивши… Давай бить посуду, перебил почти всю и попалась ему пластмассовая миска. Шмяк её об пол, а она до потолка отскакивает. Раза три шмякнул – безрезультатно! Посмотрел на неё и говорит “а эта только прыгает”. Да и заплакал от какой-то грусти…

      Антон забрался к себе наверх, укрывшись с головой одеялом, быстро ус-нул.   Редкий утренний туман прячется в болотистых низинах.  Поезд медленно подъезжает к станции, за окном проплывают деревянные, покосившиеся домишки. За столом сидит Бугор. Рядом вахтовик, взлохмаченный и как будто изжеванный, серьёзно рассказывает:
         - …Если драка маленькая – я не ввязываюсь, но если большой махач – меня всегда зовут. Я прихожу-у-у и просто разбрасываю всех!
При этом показывает, как хватает длинными, заскорузлыми пальцами правой руки противника и бросает в одну сторону, левой рукой сгребает второго и швыряет в другую.   
         - Ты серьёзный человек, братан, я ещё вчера заметил, - глядя в окно, широко зевнул Бугор.
        Рассказчик воодушевился:
         - Братан, слушай сюда, бр-р-ратан. В семьдесят пятом, в Казахстане я…
         - Помню, вчера слышал. Погоди, бр-р-р-ратан… Туй-ми-но. Ты подумай! И в Туймино люди живут…
        - А вот раз в Москве… ты знаешь, какие москвичи?
        - Да брось ты… в Туймино их нет…
Забросив рюкзак на спину, Антон попрощался с соседями.
         - Привет деду и бабушке, не шали там! – весело проговорил вахтовик. Рот растянулся в широченной улыбке, обнажились редкие, жёлтые зубы. Подросток с раздражением подумал: из-за таких лохов всю ночь не спал, бли-и-ин!

         В купе командировочных сильно пахнет мочёй. На нижней полке крепко спит Николай, аккуратно подоткнув под себя одеяло. Под столом лужа, в ней,    прикрытый грязной и мокрой простынёю, ворочается с боку на бок и постанывает Иваныч…

        На перроне, глубоко вдыхая свежий, утренний воздух, Антон достаёт  телефон:
        - Привет, ма! Доехал нормально… Хорошие соседи – два зека и вонючий чел…Кого обижали? Меня?! Пробовали наехать, пальцы топырили, но я им сразу – вы чо-о-о, братаны, что за базар?!.. Шучу… Рюкзак взял… Бабки на месте… Всё, ма, окей.  До связи.
                3.
               
     Время - половина  десятого. Грунтовая, плотно укатанная дорога, вынырнула из леса, освободившись от запылённых, цепких зарослей малины, шиповника, Иван-чая. Впереди простирается луг, цветущее, душистое  разнотравье радует глаза. За лугом началась деревня, руслами двух небольших рек разделена на три части, каждая имеет своё название. Две называются по именам рек: Завелье (река Вель), Заподюжье (река Подюга), третья зовётся просто – Погост.
 День солнечный и тёплый, совершенно безветренный, но странный. Безоблачное небо, пространство вокруг деревни затянуты синеватой дымкой, в воздухе, насколько можно окинуть взглядом, неподвижно висят миллионы тополиных пушинок. Вокруг необычная, даже для деревни, тишина. На улицах и во дворах ни одной живой души.

        Ситуация заинтересовала и немного встревожила Антона. В спортивной майке при капюшоне и в сеточку, в потёртых джинсах и кроссовках он стоит посреди дороги, прислушивается и осматривается. На голове основательно сидит мегапанама, тёмные очки закрывают глаза, из-за спины выглядывает рюкзак. Старые, но всё ещё добротные деревенские дома настороженно смотрят маленькими оконцами. Что за хрень? Где пипл? В поле, на страде? Вымерли все?! Одно слово – деревня…
       Чувствуя свою неуместность на пустынной дороге, вообще в деревне, мальчик свернул на обочину и тихо пошёл вдоль палисадников и огородов. Рядом чирикнул воробей, молодой путник остановился, глаза долго всматривались в ветви черёмух и рябин.

       В соседнем дворе, за разросшимися кустами акации, послышался глухой, но заразительный смех. Смеялся явно очень пожилой человек. Сквозь щель забора Антон заглянул внутрь… На ветхом крыльце сидит древний старик, одна рука упирается в пол, другая гладит колено. Пальцы рук непомерно длинны, неприятно чернеют вздувшиеся вены. Редкие, пепельного цвета волосы аккуратно расчесаны. Серое, морщинистое лицо скрашивает окладистая борода. Выцветшие глаза необыкновенно живы и лучисты. Одет в меховую безрукавку поверх клетчатой рубахи.  Штаны неопределённого цвета заправлены в шерстяные, чуть не до колен, носки. Рядом лежит палка, рукоятка замысловато изогнута.

       Перед крыльцом небольшой дворик, огороженный с трёх сторон и мощёный широкими, потемневшими от времени досками. Сбоку от крыльца стоит открытый гроб, на треть заполнен стружкой. Наверху лежит стопа домотканых половиков. Сильно пахнет свежей, смолистой древесиной. Путник сдвинул па- наму на затылок, пальцы озадаченно потёрли лоб…
Дедок для себя, любимого, гроб смастачил! Двадцать первый век на дворе – кла-а-а-асно! Как в глубине веков: пришло время крякнуть – не обременяй родичей, сам мастери ящик, ложись и жди своего часа!.. Ему, наверняка, лет сто. Сидит здесь, с живыми, а скоро в земле будет, бедолага… Все там будем… В ящике опустят в яму, забросают землёй… Жуть… Бр-р-р-р!.. Мне всего 15 лет – жить да жить, ещё не скоро... Мать с отцом не старые, они должны умереть – потом я, после них… До хрена времени: надо вырасти, прожить, состариться… Однако, перспектива скверная… Не-е-ет! Буду жить вечно… Здоровый образ жизни, нано технологии и всё такое. А вдруг?.. Тебе 500 лет, а ты тусуешься с друзьями, 1000 лет – прекрасно себя чувствуешь, 1000000 лет – шляешься по улицам, городам, странам. Летаешь по разным континентам, звёздам, галактикам! Открываешь всё новые и новые тайны, познаёшь немыслимые законы! Фантастика, действительность – всё смешалось! А какую бородищу можно отрастить?! Не хи-и-и-ило!.. Бред… всё из-за старика…

        Неожиданно, тополиный пух, который как снег покрывал  дворик, при-шёл в движение. Не ощущается ни малейшего дуновения ветра. Хлопья плавно поднимаются с пола и скользят в воздухе по сужающимся к верху окружностям. За несколько секунд перед стариком образовалась фигура высотой до двух метров. Казалось бы, ничего удивительного в эту пору, но что-то тревожит при виде призрачно колеблющегося силуэта.   
      Дед, прищурив глаза, внимательно наблюдает за происходящим, рука взяла палку, слабо махнула ею, пытаясь достать фигуру. Негромко выру-гался:
        - Пошла, пошла, стерва! Расхороводилась, мать- изперемать!               
Словно назло, та приблизилась к крыльцу ближе…

        Справа от Антона, зашевелились высокие стебли малины, пробившиеся во двор сквозь щели ограды. Бодро вышагивая, появился мальчуган, не старше полутора лет, голубая кофточка расстегнута, коричневые колготки чуть сползли с ножек и мешают двигаться. Малыш решительно проник в центр силуэта, ручонки с пухлыми пальчиками пытаются поймать пушинки.
        Фигура важно заскользила в сторону, стройность её нарушилась, шлейф из   пушинок, растягиваясь и редея, волочится сзади. Ребёнок пытается догнать, но падает, запутавшись в колготках. Деловито встаёт и вновь семенит за ускользающей от него Сущностью, та коварно поворачивает в сторону, малыш шлёп- нулся на живот. Старик глухо засмеялся, разочарованно хлопнув по колену, проговорил:
        - Вот собака! Снимай, Васька, портки – без них ловчее. Бабка увидит – нам обоим хана.

        Васька топчется на месте, голова, с широко открытыми глазами, вертится во все стороны. Призрачная фигура, тихо рассыпавшись у калитки, растаяла в воздухе. Вместо неё появились три, но вдвое меньше. Вплотную приблизились к малышу, закружился странный хоровод. Через минуту фигуры развалились, но пушинки продолжали вращаться по окружностям, в центре которых стоял маленький человек.
        Хоровод плавно сместился к крыльцу, Васька запнулся о край гроба и кувырнулся в мягкую стружку. Дед, глядя на копошащегося в гробу внука, нарочито строго скомандовал:
        - Вылезай, сукин сын! Нечего там делать. Перекур!
        Подросток отошёл от забора, старый дом с ветхим крыльцом мрачно глядел вслед. Мистика какая-то, бли-и-ин… Тусовка призраков… Понаделали гробов… Хоббиты топчутся… Опять что-то вертится над забором… Валить надо отсюда – жуткая хата!

                4.
        Над речкой слегка покачивается на стальных тросах пешеходный мост.  Антон задумчиво смотрит вниз. В совершенно прозрачной воде плавно извивается трава, мелкие рыбёшки снуют между камней. Чуть ниже по течению  две реки сливаются в одну. Живописное место: островки, заросшие ивняком, каменистые берега, широкие песчаные плёсы.
        Весёлая панорама не радует, сознание угнетают тяжёлые и неприятные размышления о предопределённой гибели всего живого. Антон невольно посмотрел в сторону кладбища, занявшего невысокий, плоский холм на противоположном берегу. За полуразрушенной временем деревянной оградой покоится не одно поколение. Некоторые забытые могилы зловеще зияют провалами,  криво торчат полусгнившие кресты, словно иссохшие мертвецы призывно раскинули в стороны руки… Вот тебе и вечность… Тоска жуткая…

        Лёгкое дуновение ласково коснулось лица, шеи, прошло по всему телу молодого человека, особо освежив. Пахнуло чем-то приятным, далёким, и до боли знакомым. Мелкая рябь побежала по реке, на поверхности воды заиграли тысячи солнечных бликов. Высокие стройные сосны на холме закачались, кроны зашумели от ветра. Берёзы, рябины, кусты сирени над могилами залепетали листвой, сгибаясь от порывов. По старым, покосившимся крестам, обелискам, надгробиям живо замелькали тени. Всё кладбище пришло в движение.
        Некто, несравнимо более сильный, чем Смерть, ободрил мальчика, исчезло мрачное оцепенение, вернулась надежда. Непонятное ощущение перехватило дыхание. Понятия прошлого, настоящего, будущего потеряли смысл – время исчезло!.. Антон сплюнул в сторону: что за день, откуда такие мысли,  всякий отстой лезет в голову. Поправив рюкзак за спиной, не оглядываясь, зашагал по закачавшемуся мосту к недалёкому берегу Погоста. С высокой, сухой ели за ним внимательно следила, поводя чёрным глазом, большая ворона…

        Серые тучи заволокли небо, подул ветер, волнами изгибая высокую, густо-зелёную траву, заметно похолодало. Большая птица на мёртвом дереве следила за путником не просто от скуки. Полчаса назад в том же направлении прошли двое: пожилая женщина в чёрном платке и в коричневом плаще под руку с лохматым мужчиной, мятый, коричневый пиджак мешком сидел на угловатой фигуре, чёрные галифе и яловые сапоги придавали старомодную солидность. Лица сумрачны. Собственно, ворону интересовал только целлофановый пакет в руке мужчины, в котором интригующе звенели бутылки, она знала его назначение и поняла, куда направились люди.

       На мосту пару догнал мужик, седые волосы свисали на глаза, бордовая рубаха горбом пузырилась от ветра, на плече висела старая гармонь. Пробегая под елью, он нелепо заперебирал ногами, домашние тапочки, застряв в песке, соскочили с ног, полетели хлёсткие отборные слова... За гармонистом на почтительном расстоянии семенил большой пёс с длинной чёрной шерстью, бородой и с опилками в хвосте. Ворона недовольно захлопала крыльями, заворчала. Ты куда, шелудивый? На халяву кормиться, сучий сын?

       … Беспокойное место у моста – снуёт всякий сброд. В прошлую ночь прикатили пятеро на байках. Все в прекрасных кожаных куртках, штанах. Замечательные,  шнурованные ботинки,  на головах инопланетные шлемы. А как блестели металлические заклёпки и пряжки! Падкая на блестящие безделушки птица чуть с ели не свалилась. Вот бы всё это добро разом в гнездо! Взревели моторами, тревожа тихие заводи (чтоб у них шины полопались, байкеры хреновы). Один рванул на мост. На середине, укрытая туманом, оказалась старушка c сучковатой палкой в руке. Бог знает, откуда взялась в такой поздний час, впрочем, может и не старушка вовсе…

        Старая оказалась не из пугливых: деваться некуда – вскочила на перила (шустрая старушенция) и встретила байкерюгу отменно. Загремел грозный шлём, переломилась толстая палка, над водой побежало звонкое эхо. Одобрительно загоготали на берегу: окей, бабуля, наш чел, Our chap! Усадили в коляску, рядом появилась новая трость. Damn it! Расступилось замкнутое пространство, туман быстро затянул пустоту. Хоть какое-то уважение к старости, успокоилась ворона и, нахохлившись, задремала…

         С моста, путаясь в густом ольховнике, идёт узкая тропа. Перед кладбищем раздваивается: уходит влево вдоль ограды и прямо, за ограду. Антон на минуту задумался и, распахнув калитку, зашагал между могилами, со старых обелисков на пришельца внимательно смотрят лица давно ушедших людей. Пахнет сырой землёй и старой, прелой древесиной.
         Невдалеке послышался оживлённый разговор. Под небольшой берёзой кривой столик, синяя краска давно облупилась, но это ничуть не волнует троих сидящих. Один, стряхнув с глаз седые космы, растянул меха гармони, по кладбищу лихо полилась плясовая. Двое других, мужчина и женщина, вскочили и на нетвёрдых ногах пустились в пляс, попеременно распевая частушки. Гармонист широко улыбается беззубым ртом, пальцы проворно бегают по клавишам, правый глаз лукаво глядит на пляшущих, левый отчуждённо и неподвижно смотрит в сторону и вверх, в какой-то свой мир. Стая воробьёв на соседних деревьях, звонко чирикая, перелетает с ветки на ветку, наиболее отчаянные садятся на стол,  лохматый пёс чутко дремлет под кустом.

       Весело зазвонил мобильник, Антон присел на ближайшую скамейку, бодро заговорил:
       - У аппарата… привет ма… всё нормально, я на кладбище… так короче… здесь  два шизанутых мужика с бабой колбасятся… ну ты скажешь… песни орут и пляшут – прикольно… ну я не знаю, видно так принято… всё ма, ухожу. До связи!
   
     … На выходе с кладбища Антон увидел очень представительного господина. Строгий смокинг, белоснежная рубашка, бабочка, уголок аккуратно свёрнутого платка, выглядывающий из нагрудного кармана, моднейшие солнцезащитные очки, безупречная стрижка – всё производило  положительное впечатление и тем самым вызвало изумление подростка! Дело в том, что превосходный господин валялся в придорожной канаве, причем, именно валялся, а не лежал, словно его выбросили как надоевшую и не нужную вещь. Его руки с задравшимися рукавами и ноги, обутые в блестящие, с длинными носками туфли,  вывернуты самым неудобным образом. Энергичное сопение с присвистом и всхрапыванием даёт понять – господин в относительном порядке.
       Антон подёргал за рукав, мужчина неожиданно быстро поднялся, встал на ноги. Мутные глаза осмотрели окрестности и остановились на мальчике, хлопнув в ладоши, весело проговорил:
       - Опаньки-и, какой красавец. Да и я не плох (пошатываясь, оглядел себя), вот… только бы знать, каким это таким образом я здесь? О-очень странно…
Пацан, ты не в курсах, почему я, уважаемый человек, и – на отшибе в канаве?!
Подросток с улыбкой пожал плечами, протянул руку:
       - Вы, уважаемый, выбирайтесь на дорогу.
       - Погоди не гони, я должен сориентироваться… Момент…
Господин встряхнулся, глаза плотно зажмурились, указательные пальцы уткнулись в виски, быстро забормотал:
       - Так, вспоминаем, строим логическую цепь событий, никаких мелочей – важно всё… Батя с кочергой у плиты говорит “дюже щей хочу, тащите дрова”… Сенька, братан – армрестлинг, во дворе кунг-фу… развалили поленницу… Я с Пашкой в лодке, Ванька на берегу – заводим бредень… Где Сенька? Батя с пивом и со щами, у нас водка и уха… Где это было… Так, так, так - нестыковка по времени… 

        Не обращая внимания на Антона, мужчина выбрался из канавы, колючки репейника густо облепили смокинг. На секунду остановился, громко щёлкнули пальцы, указывая направление, ноги проворно понесли ватное тело в густые заросли высокого и сочного камыша.
      В мозгах у него нестыковка, завис “терминатор” – подумал подросток, но не успел ступить и шага, как из зарослей послышались оживлённые голоса, один -  господина из канавы, второй, дребезжащий, но бойкий, – старушечий. Говоривших не видно, лишь слабо качаются верхушки тонких стеблей.
      - Здорово, Гавриловна! Ты куда это?
      - Туда… А ты как здесь… такой важный?
      - А где я должен быть?
      - Да ты только что в кузне был.
      - В кузне?! Когда?!!
      - Полу часа назад, сама видела, как ты часы кузнецу в ремонт сдал.
      - Часы в ремонт… Дела-а… А ты, старая, как так быстро обернулась от кузни? Тебе ходу часа полтора.
     - Так я через старую мельницу.
     - Какая разница, всё одно – далеко.
     - Не-е-ет, братец, через мельницу куда ни пойдёшь – всё полчаса… Правда знать надо, где ходить… 
    Голоса стихли, камыши зашуршали, Антон зашагал дальше.
На дорогу тихо, как приведение, выбрела старуха.  Долго смотрела на мальчика из-под козырька ладони, развернулась и зашаркала на кладбище, губы беззвучно шевелились… 

                5.
       Дом Глеба Никитича стоит у реки. Кругом стройные сосны, ухоженные кусты сирени. Чуть в стороне, ближе к реке, свежесрубленная баня. Берег высокий, песчаный склон местами порос кустарником. У самой кромки склона широкая тропа ведёт к дому, по бокам из травы выглядывают го-ловки ромашек и васильков. Везде заметен хозяйский надзор.
       Дед издали заметил внука. Несмотря на 73 года, назвать стариком – язык не поворачивается. Седоватые волосы стрижены под бокс, на лысину нет и намёка. Сурово смотрят глубоко посаженные глаза. Поджарый, с ястребиным носом одет легко: полосатая, как у десантников, майка, адидасовские спортивные штаны, новые лапти. Сидит на перилах крыльца в руке двуствольное ружьё.
       - Бабка, тинэйджер наш прибыл, Антошка! Самостоя-я-ятельно. – басовито прогудел в сени, приоткрыв дверь. Сухая, маленькая женщина быстро вышла из дома. Спускаясь с крыльца, заметила мужу:
       - Ты чего, старый, внука с ружьём встречаешь?

       Антон подошёл к дому, мегапанама откинута на спину, чёрные очки бле-стят на макушке. Бабушка крепко обняла внука,  маленькой ладошкой, едва дотянувшись, погладила по голове. Быстро заговорила:
       - Какой большой вырос! Один приехал. А те охлопаны, чем заняты? Ребёнка одного отправили!..
       - Ба, я не маленький, а предки работают.
Глеб Никитич встретил внука не поднимаясь с перил, крепкая рука стиснула ладонь мальчика, отпустив, хлопнула по плечу – заходи.

       Дом стариков производит странное впечатление. Современные вещи соседствуют с очень старыми, порой самодельными, назначение некоторых изделий непонятно и таинственно. Посреди просторной, но единственной комнаты большая русская печь. В одном углу прихожая с вешалкой и старинной тумбочкой, в другом кухня с небольшим столиком и шкафчиками на стене, здесь же мрачноватое трюмо вишнёвого цвета очень древнее, однако, чайный сервиз, разноцветные бокалы, хрустальные рюмки и стаканы, разместившиеся на двух его полках за стеклянными дверцами вполне современны. В третьем широкая, железная кровать, по бокам -  высокий, добротный шкаф и вместительный комод, украшенные красивой резьбой и покрытые лаком, оба сделаны руками хозяина лет тридцать назад. В четвёртом углу, рядом с небольшой этажеркой заполненной старыми учебниками, на высокой подставке, покрытой свисающей до пола скатертью стоит телевизор Samsung с плоским экраном. На скамье у печи лежит потрескавшаяся старинная доска с привязанным к ней клоком шерсти. Рядом коробка, из которой как котята выглядывают клубки шерстяных ниток. Под скамьёй скромно блестит округлыми боками пылесос Philips.

         На широком столе у стены теснятся: пирог с брусникой, румяные шаньги, ватрушки, маринованные огурцы с помидорами, солёные грибы, пельмени, сметана, вазочки с вареньями. Бабушка, пододвигая тарелки  внуку, сокрушается:
        - Охлопаны, не кормят мальчика – кожа да кости остались! Внучек, поешь – вот пельмени, вот сметана.
        - Ба-а-а-а, всё-о-о-о… тяжело выдыхает Антон. Громадный, рыжий, пушистый кот вытянувшись стоит на задних лапах. Одной передней лапой вцепился в край стола, второй осторожно пытается достать пельмень из тарелки.
        - Ты свой пай получил, дружок, так что отчаливай, - говорит  бабушка. Кот внимательно смотрит на неё, потом на мальчика, лапа решительно тянется к тарелке, до которой, к сожалению, не успевает достать.
        - Пшёл! – громыхнул дед. Хитрец мгновенно юркнул под стол и, прижимаясь к полу, умчался за печь. Бабушка вздрогнула:
        - Ты что, старый, ополоумел?!

        Глеб Никитич сидит у открытого окна с журналом в руках, большая муха с громким жужжанием опрометчиво села рядом на подоконник. Короткий взмах прессой, хлёсткий шлепок.
        - Ба, сейчас на кладбище два мужика с тёткой тусуются, песни орут - колбасятся по полной. Прикольно! – сообщает внук. Бабушка недоумевает:
       - Как это – колбасятся?
       - Наверняка у Тимофея кривого, - поясняет дед. – Отпетый гулеван был, умирая, наказал всем, что бы на могиле у него никто сопли не распускал. Чтобы плясали и пели. Да у них в родне все с придурью – рады стараться…

       - За рекой  старый дед сидит на крыльце, гроб перед ним и пацан маленький бегает, - рассказывает Антон.   
       - Ты, Антошенька, видел Аполлона Степановича, ему за 90, а гроб для племянника его, Николая Васильевича, ночью представился. Нынче у нас так - старые живут, молодые помирают. Тебе, дед, надо к Николаю  сходить, может помочь чем, одна Кузьмовна осталась.

        Встав из-за стола, внук подошёл к комоду, рука погладила резьбу, глаза загорелись, с неподдельным интересом спросил:
        - Классная вещь! Где достали?
        - Сам по молодости баловался, - небрежно, но не без гордости ответил дед.
        - Раньше, вроде, несколько комнат было?
        - Да-а, были дети, были перегородки, ширмы – выбросил всё к такой матери, сейчас ни к чему городить, – повернувшись к Антону, Глеб Никитич с оживлением продолжал: - У нас, парень, не так как у вас в городе. Мы живём на земле, с природой общаемся на прямую. У нас – космос! К примеру – мой дом. Я его утеплил, крышу, рамы – всё привёл в порядок. Это - мой космический корабль. В конце лета отправимся в даль от Солнца, вернёмся, ты знаешь, в конце весны – надо готовить припасы. Вот  печь – наиважнейшая вещь в доме! Тепло, пища – всё от неё! Вокруг мебель, утварь, мы с бабкой – это круг первый. Второй круг относительно дома – огород, сарай, баня, колодец. Всё должно быть на мази… Что-то вы зеваете, молодой человек. Ну и ладно… Отдохни с полчасика да и выходи ко мне во двор – поможешь распилить брёвна.
        - Ты, космонавт, дал бы отдохнуть мальчику с дороги, - убирая со стола, недовольно бросила бабушка, - никуда не убегут твои брёвна, есть не просят.
               
                6.   
       Во дворе солнечно и чисто, под ногами, как ковёр, низенькая душистая трава. Не толстые, сухие стволы аккуратно сложены у сарая, наверху старательно умывается кот, Глеб Никитич напильником поправляет зубья двуручной пилы, серьёзно беседуя с котом:
        - Ты что утром у реки делал, Василий?
        - Мя-я-я-я-а, - между делом отозвался рыжий.
        - Я-я-ясно, лягушек ловил, плохо тебя, подлеца, бабка кормит, - ответил дед, на глаз проверяя развод зубьев. Жмурясь от света, подошёл внук, вяло поинтересовался:
        - Мы что, этим будем пилить? Это же отстой, дед. Где электропила?
        - Сломалась…
        - Починим, какие проблемы?
        - Ты, парень, этой научись работать, почувствуй физический труд - лишним не будет!
        - Я уже чувствовал, приходилось.
        - Замечательно, берём бревно, оно не тяжёлое, кладём на козлы… Становись с той стороны… Начали…

       Взявшись за ручки пилы, внук и дед некоторое время смотрят в глаза друг другу. Во взгляде первого – ущемлённое самолюбие, у второго – спокойная уверенность. Дело пошло неважно, часто застревая в пропиле, пила с гудением изгибается. Дед терпеливо поучает:
        - На меня не толкай… резко не дёргай… та-а-ак… не дави в низ, спокойно работай…
Мимо проходит девчонка лет шестнадцати, модная белая сумочка висит на плече, ветер раздувает длинные, золотистые волосы, взглянув на Антона, заулыбалась. Парень вконец расстроился:
        - Как последние лохи! Дед, зачем такие жертвы?!
Он насупился, голова поникла, не глядя на деда, как робот, однотонно дёргает пилу.

       Минут через двадцать, дед споткнулся и неловко бросил бревно на козлы. Антон злорадно улыбнувшись, взглянул на старика, лицо у того красное, крупные капли пота блестят на лбу. Понял старый, что туфту гонит -  внук увеличил темп, изредка поглядывая на деда. Тот заметно устал, ноздри широко раздувались, но виду старался не показать.
       Допилив очередное бревно, Глеб Никитич отдуваясь, сказал:
        - Загонял ты меня, парень. Хватит на сегодня.
Ссутулившись, понёс пилу в сарай. Только сейчас Антон почувствовал, как пылает лицо и горят ладони. Он присел на оставшиеся брёвна, взгляд остановился на внушительной груде напиленных чурок. С удовлетворением встал, нога катнула лежащую в стороне чурку, рассматривая волдыри на ладонях, не спеша, зашагал за дедом…

        … У аппарата! Алё-ё-о!.. Привет, мА!.. Нормально… Уставший? Так я же деловой чел. Я работаю… Дрова пилил, пила допотопная, деда умотал – в сарае лежит… Ну ты даёшь…Всё, до связи. 
 
                7.
       Вечером, часов в пять пришла женщина во всём чёрном. Присев на табурет у двери, негромко заговорила с бабушкой. Минуты через три она тихо заплакала и, вытирая слёзы мокрым платком, вышла из дома. Вслед за ней засобирался дед. Бабушка озабоченно спросила:
       - Мужики будут завтра утром. Что ты один сделаешь?      
       - Антона возьму, поможет.
       - Да ты что?! Какой он помощник, мал ещё, наверняка побоится.
       - Здоровый парень, пусть с этой стороны жизнь посмотрит, дело, как ты говоришь, богоугодное. К тому же он большой любитель ужастиков, имеет кучу дисков с фильмами, где в каждом кадре мертвецов как собак нерезаных, во всех видах.
Бабушка печально покачала головой:
       - Там фильмы, а тут на самом деле. Ладно, попробуй. Если откажется, ты не настаивай. Всё равно – мал он ещё, не его это дело.

       Тем временем Антон расположился в прохладной, залитой вечерним солнцем веранде. С DVD плеером и с альбомом фотографий он сидел в глубоком кресле, о котором нельзя не сказать пару слов. “Баловство деда”- настоящее произведение искусства, настолько оно грациозно и торжественно. Удобно и плавно выгнуты отшлифованные до блеска подлокотники в виде двух отдыхающих пантер. Высокая спинка кресла сужается к верху, её боковые грани украшены искусной резьбой в виде виноградной лозы, ножки – сильные лапы льва.
       Глеб Никитич неслышно вошёл в веранду, проницательные глаза с боку посмотрели на внука. Упрямый детский хохолок на макушке, совершенно беспечное лицо, розоватые щёки, чуть пухлые губы – одним словом большой ребёнок. Пожалуй, права бабка, с сомнением подумал дед.

       - Антон, дело есть, - внимательно глядя на внука, начал Глеб Никитич.
       - А? Что?.. Брёвна пилить? – спросил тот, освободив уши от наушников, большие серые глаза смотрят доверчиво и беззаботно.
       - Надо Николая в гроб положить, а там одни старухи. Ты мне поможешь?
       - Не понял?.. – ответил чуть слышно, серые глаза быстро заморгали…
       - Что, не понял? Покойника в гроб положим, я за плечи, ты за ноги. Как брёвна сегодня клали на козлы? Он и весит не больше.
       - … Сейчас надо идти?
       - Да, сейчас. Пойдёшь?
       - Ну-у-у… вообще-то, я … то есть, мне никогда не приходилось… так вот…
       - Не идёшь?
       -  Почему?.. Схожу…    
      
        Дом Николая стоит в трёхстах метрах на пригорке и виден из далека. Дед и внук, не торопясь, идут рядом. Глеб Никитич незаметно поглядывает на Антона, парнишка помрачнел и внутренне сосредоточился…
        В высоком небе ласково светит вечернее солнце, длинные тени от сосен сбегают к реке, безветрие, в пыли на дороге купаются воробьи, в одном дворе слышится весёлая музыка. Но для Антона всё как-то посерело, отдалилось и стало второстепенным, тело, словно на резиновой ленте – чем дальше идёшь, тем труднее. Всё больше охватывает тревога. Как хорошо было бы придти, а мертвеца уже положили, а ещё лучше увезли на кладбище, да и закопали!

        Вот и злополучный дом, окна закрыты и зашторены. Калитка и дверь веранды распахнуты настежь. Поднялись по крыльцу, миновали веранду, вошли в дом… очень тихо и … запах, запах свежей древесины и начинающего тления плоти. Сильное волнение охватило Антона, в смущении он глянул на деда. Тот ободряюще улыбнулся, подмигнул – всё окей, парень.

        В большой комнате ярко горит свет, завешены все зеркала. Покойник лежит на широкой доске, установленной на два табурета, одет в поношенный чёрный костюм, на ногах зелёные тапки с кожаной подошвой. Ступни ног и почерневшие кисти рук связаны марлей. Внизу, между табуретами стоит таз с тёмно-красной жидкостью. Лицо покойного страшно: на висках огромные чёрные пятна, впалые щёки покрыты седой щетиной, опавший, хищный нос торчит к верху, чёрный рот приоткрыт. Сжавшееся, худое, угловатое тело застыло в каменной неподвижности. Нечто вечно живое, заставлявшее двигаться, ощущать, думать покинуло его. Рядом с покойником стоит стол,  на нём открытый гроб.

         На диване расположились две старушки, увидев вошедших, захлюпали носами, вдова,  сидевшая рядом, заплакала в голос. Дед подошёл к ней: 
          - Не реви, Кузьмовна, годы наши такие. Сегодня он – завтра я.
          - Да ведь он моложе  тебя… был.
          - На то не наша воля.
Старушки высморкались и вытерли глаза платками. Одна поинтересовалась:
          - Глеб, это внук твой?

          В дом шумно вбежала стайка ребятишек, лет  шести - семи. Они настороженно остановились возле покойника. Взъерошенные и чумазые некоторое время смотрели во все глаза, затем начали спрашивать:
          - А что, дед Николай совсем умер?
          - Почему он такой чёрный?
          - А когда его будут в гроб класть?
Антон с удивлением смотрел на детей, их появление оказалось очень кстати. Он взял себя в руки и несколько успокоился.
          - Ну что? – тихо спросил дед, - видишь, правая рука Николая сползла вниз, поправь её, он не укусит.


       Мгновенно вернулось волнение, сковало все члены. Парень с минуту стоял в нерешительности но, заметив испытующий взгляд деда, шагнул вперед. Дети расступились. Ничего не замечая вокруг, с замиранием сердца Антон чуть подтолкнул локоть мертвеца, ощущая неестественность любого его движения. Страшного ничего не произошло, покойник не схватил за горло, оставаясь неподвижным и глубоко безразличным. Дед словно и не следил за внуком – отвернулся и тихо беседовал со старухами…

       Прошло минут десять, дети заскучали и выпорхнули на улицу.
       - Что, Антон, положим вдвоём? – заговорил Глеб Никитич, - да и домой пора, дел много.
       - Каким образом?
       - Я за плечи, ты за ноги, главное – не уронить.
       - …Попробуем…- упавшим голосом ответил подросток.
 Крепкой рукой дед взял внука за плечо и слегка встряхнул:
       - А зачем пробовать? Мы, два не хилых мужика, для чего сюда пришли? Сопли на кулак мотать, как эти бабки?
Выражение лица Глеба Никитича спокойно и чуть насмешливо, кивнув, пошёл к изголовью, коротко скомандовал:
       - Берём! Во-о-о-от та-а-ак!

       Голова мертвеца зашевелилась и запрокинулась, Антон взялся за голени но, видя, что тело стало прогибаться, перехватился выше, прижимая ноги покойного к себе. Бабки засуетились: одна поддерживала голову усопшего, вторая поправляла подушку в гробу. За несколько секунд всё было сделано…

       По дороге домой дед вспоминал, какой заядлый рыбак был Николай, Антон рассеяно слушал – конечно, сейчас, когда дело сделано, гораздо легче, но остался осадок – решительное неприятие юным, цветущим организмом нелепого и неестественного состоя смерти… Антон покосился на деда:
        - Да-а, был человек и нет… Для чего, собственно, жил?..
Дед ответил сразу:
        - Как это для чего? Глупый вопрос. Для того чтобы человеком стать… Не каждому это удаётся, однако стремиться надо. Стремись, Антон, человеком быть, не прогадаешь.
        - А сейчас я кто?
        - Сейчас ты молод, всё впереди. Всегда старайся поступать так, чтобы потом стыдно не было, чтобы люди добром вспоминали…
 
        На следующий день  Николая хоронили. Четверо пожилых не совсем трезвых мужчин опустили на полотенцах гроб в могилу. Один из них попытался спуститься следом, но оступился и едва не свалился вниз, вовремя удержанный товарищем.
         - Что он хочет? – с недоумением поинтересовался Антон у деда.
         - Надо сделать полати, перекрытие над гробом. Может, ты сделаешь?
         - Не понял, первый раз слышу.
         - Дело не хитрое. Спускайся вниз прямо на гроб, я всё подам и подскажу.

        Антон, держась за руку деда, осторожно спустился в могилу. Страха не было. Более того, охватило чувство превосходства над теми, кто остался на верху и ощущение важности того, что он делает. Глеб Никитич сверху подавал заготовленные ранее доски, поучая:
          - Четыре короткие ставь по углам торцом вверх… эти две положи поперёк…Вот так. Принимай длинные, клади вдоль… закрывай полностью гроб.
На верху уважительно переговаривались: совсем молодой, а делает толково – по уму.

          После похорон вернулись в дом на поминки. Окна распахнуты настежь, полы  вымыты, свежий ветер раздувает шторы. По началу люди за столом серьёзны и молчаливы, после нескольких рюмок  наступило оживление. Вместе с мёртвым телом  из дома ушло что-то гнетущее и тяжёлое, это чувствовали все. Глеб Никитич подал Антону рюмку:
          - Выпей  пятьдесят грамм, помяни усопшего. Ты для него большое дело сделал – это зачтётся тебе… Вот и хватит, сейчас домой.
На выходе Антона остановила вдова, подала пакет с конфетами, поблагодарила:
          - Спасибо, молодой человек. Дай Бог тебе здоровья и счастья!
Только сейчас, глядя в полные печали и благодарности глаза, Антон осознал в каком важном и серьёзном деле принял участие…

       … Алё-ё-о!.. Да-а-а!.. Некогда было позвонить, мА. Занят!.. Деда одного хоронили!.. Как это я причём?! Я за основного канал!.. Ты видела картину “Положение во гроб”- мы с дедом тоже самое сделали!.. Всё окей, мА!.. потом расскажу, до связи…   

                8.
          На следующий день, рано утром  дед и внук ходили на дальние озёра ставить сети, вернувшись, без суеты, деловито переговариваясь между собой, допилили оставшиеся брёвна. После обеда раскололи напиленные чурки, сложив поленья у сарая, присели отдохнуть. Внизу у ручья, на соседнем участке горит костёр, пожилой полный мужчина сидит на охапке сена, курит и лениво смотрит на пламя. Огонь от костра незаметно дополз до сухой высокой травы, повалил густой белый дым, языки пламени с угрожающим треском  побежали в разные стороны. Мужчина медленно встал, длинной палкой попытался сбить пламя, но закашлялся, замахал руками и, испуганно озираясь, заспешил к дому.

      Огонь торжествующе устремился к соседней усадьбе! Антон с тревогой взглянул на деда, тот спокоен и чего-то ждёт. Не прошло и минуты, как появилась женщина невысокого роста в синем рабочем халате, голова повязана выцветшим платком, на ногах резиновые сапоги, в руках грабли – жена незадачливого “поджигателя”. Не раздумывая, решительно шагнула в огонь. Из клубов дыма, которые тотчас скрыли её, показывались то голова в платке, то сапоги, то стремительно взлетали грабли. Огонь, не выдержав натиска, пошёл на убыль, дым стал рассеиваться, с ведром воды появился супруг.
          - Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! – усмехнулся Антон.
          - Вот именно! – согласился дед. 
 
          Вечером, в седьмом часу небо нахмурилось, подул ветер, на горизонте заблистали молнии. Дед в высоких болотных сапогах, непромокаемой куртке с капюшоном, вынес из сарая  двухместную резиновую лодку с вёслами. Вызвав Антона, распорядился:
           - Одевайся быстрее, идём проверять сети.
Бабушка тот час показалась в окне, возмущенно возразила:
           - Ты что выдумал?! Гляди, какая гроза идёт! Тебе,  старому не сидится дома, ты и мальчика с толку сбиваешь.
Антон, взглянув на небосклон, засомневался:
           - Может завтра утром проверим, сейчас как-то не в кайф?
Дед, сверкнув глазами, разом отмёл возражения:
           - Цыц! Успеем до грозы! Не успеем – ещё лучше. Не всё и всегда в кайф.

           Пять минут спустя, рыбаки огородами вышли к ручью и быстро зашагали по едва заметной тропе. Антон шёл сзади, лодка на плече то и дело цеплялась за кусты. Через полчаса по не широкой протоке, заросшей по краям камышом, в плавь вышли к реке, переправились и заливными лугами добрались до дальних озёр. Между тем тучи совсем закрыли небо. Стало сумрачно и тихо, природа насторожилась, высокая трава и кустарники чуть покачивались, птицы замолкли. Свинцовая поверхность озера неподвижна, как зеркало. Антон правит лодкой, дед выбирает рыбу из сети, поглядывает на небо:
          - Э – э – э, братец, давно такого не было. Сейчас жахнет! Давай шустрей, надо успеть переправиться через реку!

       На обратном пути, в лугах, перед самой рекой поднялся сильный ветер. Высокую, пойменную траву прижало к земле, с прибрежного кустарника срывает листву и уносит высоко вверх, с деревьев полетели обломанные ветки, с южной стороны на горизонте запылало зловещее зарево.
        По реке плещутся большие волны, ветер мешает двигаться, Антон испу-ганно прокричал деду:
        - Мы не переправимся при таком ветре, переждём где-нибудь здесь!
        - А вот уж хрен! – рявкнул Глеб Никитич, суженные глаза блестят как лезвие ножа, раздуваются крылья хищного носа, голова не покрыта – кепку забросило далеко в кусты. Приседая от ветра, он уложил в лодку тяжёлый рюкзак с рыбой, установил вёсла. Дерзкое, непокорное  лицо выражает решимость противостоять стихии. Молниеносно глянув на Антона, спросил:
       - Плаваешь хорошо?.. Так чего же будем сидеть под кустами как зайцы! Река не широкая. Вперёд! 

       Едва успели отплыть, как первая же молния расщепила, стоящий у самой воды громадный старый тополь. Снопы искр полетели во все стороны! Дерево мгновенно вспыхнуло, озарив пространство вокруг и, со страшным скрежетом повалилось в воду! Оглушительный гром сотряс землю! Сплошной стеной, вспенив поверхность реки, хлынул, как из ведра, ливень…

        Волной от рухнувшего тополя лодку бросило в сторону, её правый бок обмяк, вода хлынула через него. Дед с внуком повалились в воду!
        - Рюкзак держи! – успел  крикнуть Глеб Никитич, скрываясь под водой.
Антон ухватился за целый левый борт, вода кипела как в чайнике. При свете очередной молнии, зигзагообразно перечеркнувшей небо, увидел намокший рюкзак в лодке, жилистая рука показалась из воды и намертво вцепилась в правую уключину! Грудью навалившись на левый борт, Антон схватил руку и, удерживая равновесие, что есть силы потянул на себя.

         Из воды появилась голова деда, отфыркиваясь, заматерилась:
         -  Проклятые сапоги!.. Фу-у-у… Как гири на дно тянут…Так их и эдак!
С появлением Глеба Никитича лодка накренилась вправо, тяжёлый рюкзак скользнул в воду. Антон едва успел ухватить лямку, рванул на себя, лодка сильно качнулась – дед вновь скрылся под водой но, рука также цепко держалась за уключину! С трудом парень затащил злополучный рюкзак, следом, как поплавок, всплыла голова Глеба Никитича, выплюнув воду, выдохнула:
        - Да что за сапоги, мать их за ногу!..
        - Сбрось на хрен, утонешь!
        - … Ни хера-а-а… Фу-у-у… Не для того я их брал!..

       Дед по пояс вскарабкался в лодку, внук тащил его за шиворот, с обоих ручьями стекает вода. Над самой головой непрерывно сверкают молнии, от раскатов грома закладывает уши. По берегам стонут и скрипят старые тополя, обломанные сучья летят  в воду. Чуть отдышавшись, Глеб Никитич, перекрикивая вой ветра и плеск воды, скомандовал:
      - Греби к берегу!
Антон, удерживая равновесие, начал энергично загребать рукой, пытаясь добраться до места, откуда отплыли.
      - Куда-а, мать твою?! – взъерепенился дед.
      - К берегу! – завопил внук.
      - Греби к другому! К нашему!
      - Потонем… яп-п-пона мать!
      - Греби, сукин сын!

      … Пока переплывали реку, ветер затих, дождь идёт, но не сильно, молнии сверкают в стороне. Лодку с рыбаками сильно снесло по течению. Выбрались на берег как черти, перемазавшись глиной и песком. Некоторое время пластом лежали на берегу. Отдохнув, в сером полумраке  не разбирая дороги, побрели домой. Впереди с лодкой на плече идет Антон, за ним с рюкзаком за спиной бредёт дед, негромко бурчит под нос:
      - Ну и что, собственно?.. Всё нормально… Так и должно быть!.. Лодку заклеим и всё путём. Есть порох в пороховницах!
      - Дед,  почему сапоги не бросал, мог ведь утонуть?
      - Бросил, если бы не был уверен в себе и в тебе. Где наша не пропадала!

      До дома добрались в час ночи: промокшие до нитки, грязные по уши, смертельно уставшие но, довольные собой. Бабушка только ойкала, всплескивала руками, качала головой. Ой дурак!.. Это надо же быть таким дураком!!.. Есть ли на свете ещё такие дураки!!!
       
        Через день, часов в одиннадцать приехали Анна Николаевна и Пётр Глебович, потягиваясь и жмурясь от солнца, вышли из машины. Пётр Глебович сразу же увёл Антона на речку купаться. Анна Николаевна с бабушкой побродила по огороду, взялась полоть грядку – заболела спина.
        Обедать собрались в просторной веранде за большим столом, Глеб Никитич пребывал в задумчивости и молчал, Пётр Глебович благодушно сокрушался: как давно не был в деревне, не любовался восхитительными просторами, не дышал чистейшим воздухом. После обеда родители с Антоном засобирались домой. На просьбы бабушки заночевать, ответили отказом. Пётр Глебович, было, согласился остаться но, поймав строгий взгляд супруги, насупился и посуровел – не время, мать, не время! Прощаясь с внуком, Глеб Никитич сказал:
       - Антон, как на счёт охоты? Есть интерес? Я в этом деле специалист не последний; на медведя, на волка, на рысь да на кого угодно – твой выбор! Пора   приучаться. Я думаю – из тебя будет толк!

        Форд – Фокус стремительно набрал скорость, густой шлейф пыли клубится сзади, деревня скрылась за косогором.
       - Ну как, сын, отдохнул? Бабушка с дедом не надоели, старый любит поговорить! Купался, загорал? Рыбачили? – бодро расспрашивает Пётр Глебович. Антон сидит рядом на переднем кресле, отвечает немногословно. Анна Николаевна пристально смотрит на сына, тихо спрашивает:
       - Антон, что случилось?
       - Ты о чём, мА? – интересуется тот, обернувшись и глядя в глаза матери, непокорный вихор торчит на макушке, на щеках алеет румянец, взгляд спокоен.  В беспечном выражении лица появились новые, едва уловимые чёрточки.   
       - Мне показалось…  нет, пустяки. Я просто волновалась… - ответила Анна Николаевна, махнув чуть рукой. Антон повернулся вперёд, начал что-то расска-
зывать. Мать сидела молча, погрустневшие глаза смотрели в окно, в голове вертелись мысли о том, что сын взрослеет и неумолимо, в чём-то, отдаляется от неё и ничего с этим не поделать – так должно быть…