Почти любовь

               
     - Я, наверное, схожу с ума...
     Столь прискорбное умозаключение свалилось на меня прямо с утра. А всего-то делов : пробежал глазами обзор новостей интернета.
     - Ты еще рашн телевижн включи, тогда реально спрыгнешь, - прошептал я, дрожа заранее от гнева и ужаса.
     - Впрочем, - я бормотал, подобно Алисе, обращаясь сам к себе, - можно еще включить радио, проголосовать за какую-нибудь говенную петицию, а еще, а еще, - в восторге подпрыгнул я, - можно, бля буду, сходить на митинг !
     На последнем слове я запнулся. Мне почему-то представились Мити, многочисленные, но главное - добрые, как те неведомые персонажи, о которых гнал кудрявый негр в " Криминальном чтиве", убалтывая подружку Тима Рота, мол, опусти пушку, дура, с немецкими пулеметами, в квадратных касках. Хотя, нет, я опять что-то перепутал, пулеметы - МГ, а тут - НГ, новые годы, что ли,будто мало нам, многострадальным. Новые годы, новые сроки, сплошное дежа вю, в рот компот, на ноги лыжи, а в прическу - орлиное перо. Мы в детстве так говорили, когда играли в индейцев, приветствую тебя, Виниту, и всю твою ху...ту, при этом играющий роль Виниту неимоверно гордился, а ху...та была преисполнена доблести и отваги от одной только возможности терситься рядом с вождем. Они подносили ему дары : яблоки, натыренные в садах частного сектора, бычки, кропотливо собранные под столом мужиков-доминошников, пьяных, разухабистых, бьющих костью в стол с неимоверным стуком и дикой матерщиной, они были похожи на древнеримских триумфаторов, увиденных нами, сопляками, на дневном сеансе за десять копеек, сварганенных ловкими восточноевропейскими кинематографистами. Нам было по-херу, вообще-то, на гедеэровских индейцев, румынских финикийцев, еврейских арийцев, главное, что хренова совдеповская школа отступала хоть ненадолго, мы же после сеанса не возвращались в этот питомник, а ломились на пустырь, играть в индейцев, мушкетеров или немцев. Я любил быть немцем, потому, что немцы обязательно пытали всяких Бонивуров, а погибали быстро в самом конце, когда уже всем было насрать на гибель врагов, надо было бежать домой и там отмазываться, придумывать экскурсии, пионерские задания и поручения, которые мы ответственно выполняли весь день. Ночью немцы и индейцы приходили во сне, я просто обожал такие сны. Наверное, именно тогда я и стал фашистом, во сне, а теперь уже поздно, буйная фантазия не позволит присоединиться к правозащитникам и борцам с коррупцией, а иногда хочется, даже очень, минут пять в неделю, но на шестую минуту я не выдерживаю, строю глазки симпатичным девчонкам и хохочу над тупостью напыщенных мужичков, возвышенных и строгих, забывших, что " тут" - это не " там", хоть наизнанку вывернись, не " там", и все. Я часто думал, неужели все это всерьез, ведь даже младенец понимает, никогда, никогда " здесь" не будет ничего хорошего, призови Рюрика, подстелись под Батыя, выбери Мишу-с-приветом и отцом-предателем в цари, а жулика в президенты, какая разница, все одно, ни хрена не изменишь, что было, то будет, снова и заново, бессмысленные движения, шараханья в поисках истины, мессианский свет, выжигающий сетчатку неразумных, коим просто не повезло родиться по соседству, вот не повезло, бывает такое.
    Мити с пулеметами слились при виде клевой бабы. Я вспомнил ее рядом с опасной теткой, могучей и язвительной, как китайский бульдозер, и заулыбался. Но потом психанул. Вот гад, такую девчонку увел, будто мало ему быть врагом всего скудоумного населения, так еще и тут подосрал, оставил меня с носом, я, может, влюблен в нее был, кто знает. Но потом я пошел пить кофе, включил телек, без звука, конечно, и увидел Шакиру. Она так охренительно крутила жопой, что я вперся в клип. Вернулся к себе, открыл ноутбук. И снова перепутал Шакиру с Агильерой, поэтому влюбился в другую.