Божественная часть Неуловимого трупа

ГЛАВА – 16.
                Вепрь. Реабилитация. В поисках Бога.

Когда вышел, – снова продолжил Вепрь, – я сразу подался к психологам… Те сразу попытались отформатировать меня под свои психованные конструкции. Куда не глянь, везде у них я выхожу бес… бессознательным, рефлексивным, безумным. Везде у меня травмы, навязчивые идеи, фобии. И как ту мысль-рулетку не крути, все одно выпадает животное. Еще немного и я в хлевах буду насиловать скот, – подумал я, и заглянул психологичке в декольте. Та, видимо, не возражала. Даже опустила глаза, мол, смотри, козел, сколько влезет. Влезло не много. Не хватило. И я недокормленным ребёнком, еще с одной навязчивой идеей, подался к наркоманам. Те не абы какие реабилитологи. Я жить хочу, а они мне про кайфы и балдежи, приходы и оттяги. Ничего не понял я. Набор слов. И «виснуть» не понял, и «оттопыриваться», и «оттягиваться», и остальные их ублюдочные забавы. – Что вы тут, черти, творите? – кричу я. – А ты пробовал? – спрашивает и чешет гнилую ногу тамошний фармацевт. Я к алкоголикам… Там та же вонюче-суицидальная картина. Но дольше. А мне нужно быстро привести себя в порядок после тюрьмы, психологов и наркоманов. Забыть. И что б без ума, химии и быстро. Что делать? Может кого-то убить? – подумал я, перекрестился и к Богу пошел. Иду. Тут меня встречают женщины в платочках и отводят меня в «Храм победы»… победы над… Короче, кто-то кого-то там победил. Судя по победному кипешу, победил явно не Бог. Доконали они его. Огляделся. Шел в храм, попал в кинотеатр. – Тут кино про бога снимают? – на всякий случай спросил я. Но не слышат они. Слушают, улыбаются, но не слышат. Упиваются собой, поверженным богом и снова собой. У одних галлюцинации, у других откровения. Я, чтобы почувствовать разницу, снова к наркоманам… Там в живых только фармацевт. Из последних сил варит он в цинковом тазу что-то зеленое… черное. Может жаб? – подумал я, – может носки? Как ужаленный выбежал я. Побежал к сектантам. Бежал к одним, попал к другим. Там сразу обняли меня, назвали братом. И женщины. Какой я вам брат? – думаю я и, с мыслью о психологичке, глаза сами съезжают на их курносый бюст. Сёстры услышали мой вздох и, без того полной грудью сказали, что бог любит их не только за это. И обняли меня. Это совсем напрягло меня. Стою столбом, совсем столбом. Оттопыриваюсь. Весь.
Прошло два дня. На третий меня подхватили кришнаиты. Я не возражал. Танцевал там, ел, в бубен бил… Но брить голову не дал. Бежал. Бежал куда? Конечно же к монахам. Там долго – почти месяц – жег факела, пел Энигму, страдал, аж кричал. Страдания мои они сочли за старания и стали готовить меня к постригу. Постригли. Я глянул в зеркало, вспомнил зону и, как говориться: «Тут невеста из-под венца-то и сбежала». По дороге зашел к своей психологичке. На этот раз грудь ё не впечатлила. Что-то со мной не так, – задумался я. Не долго. Буддисты… Я думал пофигисты, а это буддисты, такие же лысые, приняли меня за своего. Привели в тихое место. Тихо. – Привет, братва! – не выдержал я. Тогда лысый, самый лысый вышел из комы созерцания, навел резкость, и мне: – Ты уже способен думать, но ты еще не в том состоянии. – Не в каком том? – спрашиваю я. Спрашиваю и думаю: «Какой из клеев они нюхают? Может не клей, а бензин? Или грибы. «Клей? Растворитель? Плесень? Пыль? Книги? Грибы?» – цепляют меня вопросы мушьими лапками-крючочками. – Да, всё правильно, именно так, – вещует лысый, – остановка мира, остановка сознания… Секта овощей! – улыбаюсь я. Что за беспокойство и изобилие навалилось на вас, что вы спасаетесь от него в недумании и пустоте? – думаю я, – и есть ли у вас сочувствие, сопереживание и совесть? – Остановка мира… остановка, – шепчет лысый, и закрывает глаза. И я закрываю. Кроме остановки «Проспект Мира» ничего не могу вспомнить. Оттого спокойно и хочется спать. Остановка мира… автобуса… трамвая… Действительно, думаю я, нужно притормозить. Почти месяц я успокаивал себя, они успокаивали меня. Вышло? – вышло. Ни одной мысли. Одни рефлексы. Даже желаний нет. Осталось остановить сердце и лысый, собственноручно закопает меня и на могиле поставит «ПЛЮС» – всё экзамен сдан. Хотя они сжигают, развеивают… И ни одной живой души… И ни одной слезы… Жизнь прожил и не оставил следа. Кучка пепла... кучка удобрения... не органического. Не ладил я с людьми. Жизнь - трава, крапива. 
Пока лежу, смотрю в окно, в телевизор. Жду. Что-то жду. Смотрю. Иногда смотрю на Библию, иногда «в». Читаю как Бог там нам всё сотворял… Радуюсь, но засыпаю. Никак не могу дочитать, как и зачем? И почему так быстро? Оттого и устал Бог. Тогда на седьмой день он… Теперь у меня каждый день «седьмой». Сплю, ем, лежу. Лежу сильно, думаю крепко. Устаю. Думаю, даже представляю себя Папой Римским на Эйфелевой башне. Ничего не выходит. Троянским конем могу представить, даже тремястами спартанцами, а папой... Думаю, представляю… засыпаю. Как называется фобия, где боятся убийства, тюрьмы и работы? Вот я и лежу. Лежу и спрашиваю: «Где ты, Бог? Где ты делся? Схоронился меж книжных листов? Вылазь, выходи, потолкуем, покалякаем, туды-сюды, перегутарим, спросим друг друга, не после моей смерти, а так… один а один… с глазу на глаз. Много вопросов у меня к тебе». А он молчит. Хух, – вздыхает вепрь, – и на «том свете» до тебя не добраться, не пробиться сквозь… Чувствую, черти меня унесут. Сразу подхватят. Снова не встретимся мы, не свидимся. Почему боров до сих пор жив и здоров? – кричит во мне вопрос, – почему продолжает половинить пайки детские? И зачем, на бедах и детских харчах бог выращивает себе этих свиней? И почему менты сейф «нашли» открытым и пустым? Где ты Бог? Может, не любишь ты нас? Может не нас? Может, умер ты? Может черти наказывают, а ты любишь? Тогда по чьей просьбе они мучат нас? По чьему приказу? Кто решает? Бог? Тогда они там все… – думаю я, – тогда все там заодно и против меня. Что делать? Как понять? Как дальше жить?
Ночами не сплю, – закончил он, – боюсь снов… снов о рабстве. Даже снов.

Всё же интересно люди устроены, смерти боятся, а не проснуться нет, – закончил… я даже не знаю как его зовут. 

Вот такая, меж вепрем и боровом, приключилась «дружба», – вздохнул Мара, и посмотрел на подозрительно молчащих слушателей.

Те как бывалые зэки сидели на корточках, слушали.
Осталось воровские кепки им надеть, вставить папироски, заварить чифиря и зачитать приговор.

                * * *