Восточный ветер

                ***

Окно моей спальни, которое открывало вид на мостовую, покрылось коркой тонкого льда.  Я смотрел в это окно так пристально, что уже потерял ощущение самого себя. Мое тело будто было оставлено разумом. Мой взгляд пронизывал тонкую и хрупкую стеклянную клетку. Была ночь, и я был в панике.
Я работаю в продуктовом магазине «Перекресток». В мои обязанности входит выставлять на полки продукты, разбирать паллеты, следить, чтобы ценники совпадали с продуктами, которые стоят на полке. Уже несколько лет я пытаюсь стать писателем. Пишу по ночам, а с утра иду работать. Денег хватает ровно на оплату комнаты и полуфабрикаты. Я отправлял свои рассказы и стихи в сотни издательств и журналов, но ответов не было. В конечном счете, мне это надоело, и я просто писал для себя. Через некоторое время перестал писать вовсе. Я оставил работу и пил несколько дней и ночей, ходил по комнате, плакал и выкрикивал что-то про бюрократов и деятелей русской эстрады. Я кидал бутылки из окна и кричал в тусклые окна соседних домов: «ВЫ ВСЕ МЕРТВЫ! ВСЕ ВЫ ГЛУПЫЕ, КРОВОЖАДНЫЕ ЖИВОТНЫЕ! ГОРИТЕ В АДСКОМ ПЛАМЕНИ, СВОЛОЧИ!»
На следующие утро, когда я протрезвел и проснулся в диком похмелье и депрессии, ко мне зашла хозяйка квартиры. Она угрожала мне тем, что выгонит меня из дома, если я буду еще раз так барагозить. Говорила, что сдаст меня в психушку или ментам.  Хозяйка квартиры считала меня сумасшедшим. Хотя она сама была не в своем уме. Иногда просыпался ночью от того, что она в соседней комнате лупила себя и бормотала что-то под нос. А еще она не любила закрывать дверь, когда была в туалете или в ванной. И я не раз наблюдал вид ссущей или моющейся старухи. Еще она не любила верующих людей,  а соседка по лестничной площадке каждое воскресенье ходила в церковь. В пасху угощала меня куличом, иногда приносила просфоры.  Эта вот соседка, старушка лет шестидесяти пяти, со светлыми волосами, полноватая и улыбчивая. А моя квартиродательница иногда высыпала мусор прямо ей под дверь. Походит по дому, возьмет пакет с мусором, выйдет на лестничную площадку и вывалит ей весь мусор.  Я слышал, как моя соседка плакала, когда находила этот мусор на коврике перед своей дверью, слышал, как она убирала его, но я не вмешивался.  Так продолжалось какое-то время, а потом старушка, у которой я снимал комнату,  умерла. Я нашел ее на кухне, раскачивающейся в петле. Она была в своей фиолетовой ночной рубашке, под ней лежала табуретка, на столе лежали ее очки и паспорт. Я посмотрел на нее,  вызвал полицию и скорую, закурил сигарету. Было 10:45 утра.



***

Похороны прошли быстро. Родственников у нее не было. Хоронить старушку пришел только я и ее соседка, которой она постоянно выбрасывала мусор под дверь. Мымолча простились со старушкой, ее прикопали, поставили крест, и готово. Еще одним телом, измученным, побитым, выжатым как лимон какой-нибудь, стало больше. Горка земли, а под ней гниет мертвая планета.
Я попрощался с набожной бывшей соседкой, зашел в последний раз в мою съемную квартиру, взял пишущую машинку, в другую руку сумку с моими пожитками и вышел в мир. Я видел плакат на огромном рекламном щите, на котором изображен мегаполис с блестящими и гладкими зданиями. Внизу на сочно-яркой траве игрались дети, а небо было таким голубым и чистым. Я отвел взгляд от этого плаката и посмотрел на реальность. Серые, измызганные дома, обмороженные люди, которые не замечали друг друга. Может, только изредка они смотрели на подобных себе и тут же отводили глаза. Я не был с ними. Я был одинок и не жаловался на это. Одному быть проще как-то. Но я не трус, просто думаю, что не нашел я еще того человека, который бы разделил со мной мои взгляды. В Бога я перестал верить, когда ниже пупка начали пробиваться волосы. Позже я отказался от моральных и социальных норм и обязанностей. Я бы мог промаршировать с членом наголо, и мне бы было не стыдно, не было бы чувства вины. Я ненавидел политических деятелей в равной степени, как и религиозных. Пропаганда, неприкрытая ложь, лицемерие и алчность. Вот то, что я видел. Но я питал радость и надежду, когда видел в библиотеках моих ровесников и младше, я был счастлив, когда видел молодых в выставочных залах и в филармониях. Людям не нужны несбыточные надежды, дайте им расти духовно. Дайте им думать, анализировать, развиваться. Не губите данную человеку свободу. Но тогда, возможно, вам это сломает всю игру. Рабы вам нужны, а не развитые индивиды.




***
 Из-за последних событий, я перебрался в гостиницу, нашел работу на Нижегородской ярмарке, а иногда подрабатывал разнорабочим в супермаркетах. Дела обстояли так: с семи утра и до шести вечера я собирал и разбирал на ярмарке постройки, укладывал и разбирал каток, потом ехал в гостиницу, спал, посыпался и снова шел на работу. Не писал я уже достаточно долгое время, все работы, которые у меня сохранились, были выброшены. Единственное, что осталось у меня от прежней жизни, – это печатная машинка, которую я перевез с собой. Она стояла в моей комнате. Место, в котором я жил, было убого во всех смыслах этого слова.  Я платил  триста рублей в неделю. Гостиница называлась «Дом крестьянина». В комнате стояли две сетчатые кровати напротив друг друга, стол, тумба и массивное грязное окно. На одной из сетчатых кроватей под матрацем лежала доска из фанеры, и на ней спать было невозможно. А на другой кровати было удобнее спать, но когда просыпаешься, то можно просто умереть от боли в спине.
Я взял отгул на два дня и засел в своей комнате. Вечером я выбрался в магазин, чтобы купить немного вина и пива, картофельных чипсов и рулон туалетной бумаги. Когда я зашел в магазин, то в голову закралась мысль, что денег у меня ровно двести рублей, а когда появятся еще деньги – неизвестно.  У меня на плече болталась сумка, в которой лежал паспорт, плеер и книга, но я не читал книг  уже около года, а музыку слушал в последний раз, когда еще жил на съемной квартире.  Я бродил по рядам продуктового и смотрел на товары. Куча бесполезного барахла. Люди тратят жизнь на это.
Я зашел в винный отдел и запихнул в сумку две бутылки вина, три банки пива, потом зашел в отдел снеков, закинул в сумку пачку чипсов и пакетик сухариков. Я чувствовал палево. Меня будто пронзал невидимый взор охранников и кассиров. Мое сердце ускоряло темп. С каждой минутой стук сердца раздавался в моей груди более отчетливо. Моя сумка была как надутый шар, будто в нее засунули баскетбольный мяч, но я продолжал двигаться к выходу.  В панике я забыл про туалетную бумагу и просто шел. Я пытался не выдать себя и делал самое невозмутимое лицо, какое у меня имелось. Мое высокое широкоплечее тело проскользнуло мимо кассиров и двигалось параллельно с охранником.  «Боже, смотри в другую сторону»,- думал я. В мире есть воры гораздо хуже и подлее, но их не ловят, прояви снисходительность и не трогай меня.  Я уже миновал охранника и перестал ощущать его глаза на своем затылке. Выход был уже в нескольких сантиметрах от меня, как вдруг…
- Молодой человек, -  сказал голос из-за моей спины.
Длинная, крепкая рука ухватила мое плечо и сжало его с такой силой, что у меня подогнулись колени. Это был охранник.
- Покажите сумочку, - говорит он мне спокойным, даже любезным голосом.
- Что? Я не понимаю вас, - пролепетал я.
Брови охранника нахмурились, он отпустил руку, уставился мне прямо в глаза и медленно, буквально по слогам, сказал:
- Покажи мне, что у тебя в сумке, тварь.
Всему, чему учат в школе, нет применения, когда ты без денег и жилья, когда ты столкнулся с таким волосатым верзилой. Будь ты дважды медалистом и трижды лауреатом Нобелевской премии, тебя ничто не убережет от ****юлей, которых ты непременно выхватишь. Вопрос только в том, когда и где.
Недолго думая, я саданул охраннику в челюсть, что тот упал как подкошенный.
В магазине воцарилась тишина. Все уставились на нас. Охранник рухнул на пол и ударился головой об кафель. Звук был очень громким. Словно арбуз уронили. Была там одна миленькая молоденькая кассирша, которая с ужасом смотрела на это, и ее глаза блестели от слез. Я посмотрел на всех этих людей, взглянул на охранника (кажется, у него из головы шла кровь), и выбежал из магазина.  Я бежал и бежал. Продукты были при мне. В ногах появилась необычайная сила, а тело будто пронзило энергией и небывалой до этого момента мощью. На полной скорости я залетел в вестибюль гостиницы, бегом поднялся по лестнице, открыл свою комнату под №5, вбежал в нее и захлопнул за собой дверь.




***
Я кирял всю ночь. Лежал на невыносимо жесткой кровати и пил. Первое, что я выпил, было пиво, вслед за ним пошло вино. Бутылка за бутылкой. Ближе к утру я начал размышлять о писательстве и судьбах писателей, но быстро пресек это дело. Потом я подумал, что было бы неплохо написать что-нибудь, но стало ясно, что писатель я никудышный, значит нужно мыслить реалистично. Немного погодя, уже под утро я вышел из комнаты, зашел в туалет, отлил и вернулся обратно. От меня воняло, как от козла. Я не мылся уже почти две недели, ибо душевая общая, как и туалет. А там справляют нужду бомжи и гастарбайтеры. Поэтому иногда я ссал в окно, а мыться там и подавно брезговал, но сам я выглядел и пах не лучше.
Настал новый день, а значит  нужно было на работу. Сегодня я должен был разбирать лед на катке. Это все происходило следующим образом: сначала колешь лед на куски, а потом сгребаешь его лопатами в тачку и отвозишь на улицу или сбрасываешь прямо с балкона во внутреннюю часть двора. Следующий шаг - это скручивание желобов. Это специальные резиновые узкие дорожки, по которым идет вода, а в итоге она замерзает и получается лед. Сделать это очень непросто, так как эти дорожки нужно скрутить в огромное колесо, а потом запихнуть в специальный отдел. Очень важно, чтобы это колесо получилось идеально ровным, иначе оно не залезет в отдел для желобов. Клянусь Богом, это колесо весило тонну, и в конечном итоге оно достигало по высоте человеческого роста. Оно постоянно разматывалось и не попадало в пазы.
Так или иначе, но мне нужно было отработать. На двести рублей я крякну быстрее, чем доиграет пластинка Iggy Pop. Я приехал на Нижегородскую ярмарку, зашел в павильон, прошел через несколько узких коридоров и попал на каток. Он был огромный и веял холодом. Я ступил на лед и начал работу. Мы молотили лед, холодные кусочки летели мне в лицо. Всего нас было человек двадцать, может тридцать. Все мы месили этот сраный лед как могли. Шло время.
- Бля, уже почти два часа ночи, - сказал мой знакомый, с которым мы часто работали вместе.
Я не отреагировал, но про себя думал, что еще немного, и мне конец. Работа кипела, а лед таял. В конце концов мы плескались в огромной луже. Лед уже не вывозили на улицу, он превратился в месиво из воды и грязи. Мои ноги промокли насквозь, кроссовки разваливались, а лицо побагровело. Мы начали скручивать желоба. Это было ужасно. Ледяная вода лилась на меня с этих дорожек, резина не хотела укладываться как надо, и мы оставляли как есть. Все были на пределе. На часах было пять утра.
- СУКА! ЭТИ ****ЫЕ КОЛЕСА НЕ ХОТЯТ ЗАЛЕЗАТЬ, - орал кто-то с другого конца катка.
Я запинывал резиновые колеса ногами в отделы и приступал к следующей дорожке. Если зверя загнать в угол, он либо сдастся, либо будет биться насмерть.  Я слишком долго бился. Я скинул весь балласт, который был у меня, но жизнь не стала легче. Все эти бесконечные мытарства – гвозди в мой гроб, а прорабы, управляющие, директора, чиновники – мои могильщики.  Когда мы закончили, нам дали денег. Я пересчитал. Все так, пять пятьсот. Я сунул эти бумажки в карман и вышел прочь. «Больше я там не работаю», -  подумал я. Больше я нигде не работаю. К черту все. Это последние деньги, ради которых я убил часть себя.  Я зашел в магазин, купил разливного коньяка, шаурму, сел на ступеньках во дворе и приступил. Шаурма пролетела со свистом, вслед за ней пошел коньяк. Я чувствовал тепло и усталость. Семь утра, лето, солнце начинало снова нагревать землю. Я на секунду сомкнул глаза и не разомкнул их. Я уснул, сидя на лестнице, перемазанный майонезом, под ногами валялась пустая пластиковая бутылка из-под коньяка.  Когда я проснулся,уже был вечер. Я побрел на остановку. Подъехал автобус № 40, я занял последнее сидение, рядом со мной села красивая женщина. Ей было лет тридцать, может сорок. Отличные ноги, которые были помещены в чулки, юбка выше колена, пышная копна светлых волос и изящные, тонкие руки. Я взглянул на нее, а она на меня, но я тут же отвернулся к окну, посмотрел в последний раз на ярмарку. Закрыл глаза и провалился в темноту.
 Автобус тронулся.



***
Я приехал на площадь Минина и Пожарского, прошел по улице Алексеевской, зашел в гостиницу, лестница, пятый номер. Я упал на кровать и подумал о самоубийстве. Это решение многих проблем, но интерес к тому, что произойдет завтра, слишком велик. Слишком много времени я отдал, чтобы все бросить. Я закурил, нашел под кроватью недопитую бутылку вина и хорошо приложился. Я смотрел на стены и прислушивался к каждому движению за ними. Кажется, кто-то имел бабу в соседней комнате. Это хорошо. Мне нравится здесь. Сколько наркоманов умерло в этой ночлежке, скольким проституткам перерезали здесь горло. Уму непостижимо.
В дверь постучали. Я сразу же оживился, сигарета упала и прожгла мне рубашку. Я стряхнул пепел и громким басом рявкнул:
- ЧЕ НАДО!?
- Вам тут какие-то письма.
Я открыл дверь. За ней была милая, маленькая, но коренастая старушка-управляющая. Я улыбнулся ей и взял письма.
- Опять пьешь и куришь в номере?
- Да ладно вам. Сюда тараканы боятся ходить, а вы селите сюда людей. Не отбирайте у меня последнее, что делает это место немножечко краше.
Она сжала губы, посмотрела на бутылки, которые валялись на полу, и закрыла за собой дверь. Я слышал, как она спускается по лестнице, что-то говорит и постепенно удаляется. Я присел на край кровати, посмотрел на письма.
ЗАКАЗНОЕ ПИСЬМО Г. МОСКВА
ЗАКАЗНОЕ ПИСЬМО Г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Там были еще письма, около пяти штук. Все они были из издательств, в которые я отправлял свои рассказы. Я отправлял подлинники и не получал ответов. У меня осталось несколько штук самых плохих рассказов, и я решил их отправить, а стихи недописанные рассказы и повести – выбросил. Во всех письмах говорилось об одном и том же:
МЫ ПОКУПАЕМ ВАШ РАССКАЗ.
МЫ ПОКУПАЕМ ВАШ РАССКАЗ.
Письма выпали у меня из рук, я чувствовал одну или две слезы, которые скользили по щетинистой щеке.  Слова забились в припадке у меня в голове.
В комнате стало слишком душно, я открыл окно, достал на стол печатную машинку.  Ее стук заполнил вакуум комнаты, а через окно ворвался восточный ветер.

30.01.14