Вертлюг
Самым досадным для работников экспедиции был «сухой закон», установленный (вполне логично) для того, чтобы не допустить аварий и травм на сложном и техногенно опасном производстве. Однако по праздникам были исключения — нефтеразведчики с блеском в глазах выстраивались возле магазина, куда накануне поступала водка. Продавец Антонина, жена механика, тогда ощущала значимость своей персоны, держала себя за прилавком королевой.
Огорчал мужиков и строгий лимит — одна бутылка, будь то «Московской», «Русской», «Столичной» или «Зубровки» и «Старки» — одни в руки. Для здорового мужика, да еще на лютом морозе, пол-литра, что кап ля в море. Тех запасов спирта и водки, завезенных во время навигации, которых обычно хватало ненцам-аборигенам до следующего сухогруза, т. е. почти на год, вдруг оказалось мало. Налетевшие, словно саранча, нефтеразведчики, буровики размели их в течение двух месяцев, чем вызвали огромное недовольство среди аборигенов — любителей «огненной воды». Им спиртное доставалось лишь по большим праздникам, а в будни они канючили спирт у буровиков, которые оказией доставляли его вертолетами из Нарьян-Мара или Амдермы. По бартеру себе в ущерб меняли на ценные меха и оленину. А у магазина, задолго до его открытия, выстраивалась очередь.
— Тоня, Тонечка, — наседали со всех сторон страждущие, свободные от смены нефтяники и, заполучив напиток, не дожидаясь сдачи (зарабатывали много и не жадничали), срывались с места, чтобы в компании с приятелями принять «на грудь»...
Проявив нордическое терпение, я дождался, пока очередь схлынет, и степенным шагом вошел в помещение. Застал Антонину в глубокой задумчивости.
— Что пригорюнилась, красавица? — одарил я ее комплиментом, без всякого расчета на благосклонность, ибо ревнивый механик мог под горячую руку испортить портрет.
— А-а, Георгич за своей пайкой пожаловал, — улыбнулась она. — Почти все уже затарились. Я уж думала, что вы решили завязать крепким морским узлом и стать трезвенником.
— Нет, как сказал Маяковский, класс — он тоже выпить не дурак! Не пристало мне быть белой вороной среди пьющей стаи, — ответил я с оптимизмом и подал ей червонец. Антонина достала из полупустого ящика заветную бутылку «Московской». Я бережно, словно хрусталь, взял ее и положил в карман меховой куртки.
— Выпью и вспомню о Москве, столице нашей белокаменной и златоглавой, — пошутил я. — Под закусочку оленину-строганину.
— На здоровье, — пожелала она.
— Спасибо, Тонечка, тебе тоже здоровья и пылкой любви, наша поилица и кормилица, — улыбнулся я и бодрым шагом направился к выходу.
— Георгич, погоди, — услышал ее голос и, обернувшись, спросил. — Что такое, Тоня?
— Сколько у вас в экспедиции людей работает?
— Человек сто пятьдесят. А что?
— Минут за десять до вашего прихода я обслужила одного работника. Как положено, продала ему одну бутылку водки, а он и вторую попросил за какого-то Вертлюга, — пояснила она. — Я многих в экспедиции знаю, но такого не припомню. Может, кто из новеньких? Народ приезжий, часто меняется.
— Из новеньких, как бы не так, — рассмеялся я. — Вот шельма хитрец, надул он тебя, Тоня. Кто бы это мог быть таким ушлым? Запомни, вертлюгом называется одна из тяжеловесных деталей на буровой установке. Поэтому, если в следующий раз попросят водку для вертлюга, посылай их подальше к чертовой матери.
— Да, с вашим братом ухо надо держать востро, — заметила женщина и хитро усмехнулась. — Благо, что у меня всегда резерв под рукой. Может, тебе, Георгич, дать пару бутылок за ценную информацию и полезный совет?
— Не откажусь, — воспрянул я духом, и в этот вечер мне с друзьями не пришлось страдать из-за строгого лимита водки.
г. Керчь
Свидетельство о публикации №215052800486