Чужая судьба 71. Встреча с Тибетом

Отель, если его можно так назвать, оказался маленькой деревенской гостиницей. В ней даже была крохотная стойка для портье с витринкой для ключей за его спиной. Ключей на ней висело пять штук.
 
Миниатюрная, улыбчивая женщина с поклонами проводила нас в комнатку, обставленную простой мебелью и предметами обихода. Пока я осматривалась, женщина поклонилась Ральфу и повела рукой в сторону двери.

- Ээээ… Чего она хочет? - спросил Ральф.
Ламберт объяснил, что я должна остаться одна, а для Ральфа приготовлена другая комната. А поужинать мы, конечно, можем вместе. Ральф возражать не стал, но оставил меня с нескрываемым неудовольствием.

Я что-то начала нервничать, мандраж шел изнутри, и справиться с ним было непросто. Ужин подали в мою комнату - на веранде пришлось бы поднять вуаль, а я этого не хотела. Аппетита у меня совсем не было, к ужину я едва притронулась, и как только отужинали, я дала понять Ральфу, что устала и хочу остаться одна.
 
Я попыталась уснуть, чтоб время пролетело незаметно, и мысли не досаждали, но не тут-то было - спать я тоже не могла. Я подошла к окну и долго смотрела на закат. Я никогда не видела заката в горах, хотя, вроде бы солнце везде солнце и закат тоже. Но вечерние краски были совершенно непохожими ни на что ранее виденное. Здесь, у подножия великих гор, все казалось возвышенным, величественным, оторванным от человека. Небо было высоким и бездонным. Нежные переливы розово-малиновой гаммы сочетались с тревожно-багровым. Я вдруг подумала, что рисовать эти предночные горы и закат цвета пролитой крови, то же самое, что писать икону - тут не просто живопись, а нечто большее. И подходить к этому как к простому пейзажу будет кощунством. Я видела однажды подлинники гималайских пейзажей Рериха, почувствовала тогда энергетику, от них исходящую - картины завораживали, не отпускали. Но одновременно оставляли некую неудовлетворенность - я не до конца их понимала. А может, не соглашалась с художником - контрастная насыщенность цвета казалась чрезмерной. Поняла теперь. Вот это дикое, неочеловеченное буйство природы кончик кисти только так и мог перенести на холст - резкими, беспокоящими контрастами, не смягчая впечатление, а раздражая его еще более...

В течение последних месяцев я привыкла видеть "облагороженную" природу: строгую геометрию подстриженных деревьев и кустов, ровные ковры газонов, растения, превращенные в изгороди... Здесь природа отторгала саму мысль о возможности вмешательства человеческой воли.

Здесь над всем довлели горы. Сейчас, утопая в вечернем сумраке, они блистали освещенными вершинами - ослепительные, величественные, неподвластные не то что человеку, но даже времени, сами - время. И каким же ничтожным был человек, копошась у их подножия в суетных своих делах. Во всей недостойности представала даже сама эта каждодневная суета. И каков пример возвышения был перед глазами человека. Возвышения, которого он, ничтожный физически, мог достигнуть единственным способом - устремлением духа ввысь.

Я вздохнула. Я вдруг почувствовала, что могла бы остаться здесь навсегда. Почувствовала, что нашла бы здесь для себя иные жизненные цели и ориентиры, которые сейчас лишь смутно предчувствовала. Но они были бы совсем другие нежели те, чем жила я до сих пор. "Которая жизнь была бы по счету? Третья? Четвертая?"
В дверь негромко постучали. Поскольку я не могла произнести элементарного "Войдите!" - ни по-немецки, ни по-русски, и вообще никак, я обернулась и ждала. Если визитер не войдет и снова постучится, надо идти открывать. Но дверь бесшумно скользнула в сторону, и своей семенящей походкой вошла та женщина, что проводила нас в комнаты. Я так и не поняла, кто она тут - хозяйка или прислуга.

Женщина поклонилась и поставила на тумбочку у кровати маленький поднос с миниатюрной чашкой и таким же миниатюрным чайничком. Затем она вышла, но скоро опять вернулась, на этот раз со шкатулкой. Из шкатулки она вынула короткую красную свечу, зажгла ее и поставила в высокий подсвечник - один из четырех, стоявших по углам комнаты. Я - танцовщица, я умею читать в жестах и позах, потому завороженно наблюдала за ней. В ее неторопливых или, скорее, даже замедленных движениях был своеобразный ритм. Как мелодия у музыканта, как безотрывная линия художника, рождающая на белом листе законченный образ...

Женщина не просто зажигала свечу, - она священнодействовала, приближая язычок пламени к белому свечному фитильку, как будто за действиями ее стояло нечто большее, чем видимая сторона… "Как в любом обряде", - подумала я, и слово "обряд" подставилось, выплыло само. Повторив свой плавный "танец" четырежды, женщина пошла к двери, повернулась ко мне, низко поклонилась и вышла.
 
Тут взгляд мой упал на кровать, на мою вуаль, и я спохватилась, что женщина застала меня с открытым лицом… Но она ни взглядом, ничем абсолютно не выдала своих чувств, будто ничего такого особенного и не увидела, и совсем нечему тут удивляться... Но я, в отличие от нее, была удивлена и озадачена.

…По маленькой комнате поплыл аромат - свечи были ароматические. В сложном букете запахов угадывался аромат розы, лаванды, апельсина… примешивался свежий, как утро, запах сосновой смолы… и еще что-то, незнакомое…
Не знаю отчего, но настроение мое переменилось. Этот визит вывел меня из состояния тревожного ожидания.

Много позже мне попалась на глаза большая статья об ароматерапии. Я прочитала, что современная медицина только открывает для себя секреты воздействия запахов на человека, а по сути - вспоминает забытые умения. Тысячи лет назад этими методами уже активно пользовались. Особенно виртуозно владели ими на Востоке и возвели в искусство. Исцеляли одними лишь запахами, но и манипулировали человеком, используя комбинации ароматов как способ внушения, возбуждения определенных эмоций... Запахи обезболивали, помогали избавиться от лишнего веса, причем гораздо эффективнее диет. Выводили из депрессии и улучшали память. Даже методов лечения было великое множество: целители составляли букеты, или велели носить полотняный мешочек с засушенными травами, или принимать ароматические ванны, натираться маслами…
Тогда и вспомнила я запахи, которые плыли по моей комнате, когда прочитала, что свежие розы и лаванда действуют как снотворное, а напряжение снимает аромат апельсина.

Не знаю, что там еще было, в тех волшебных свечах, но я неожиданно почувствовала, как спала тяжесть тревожного ожидания, и на смену ему пришел странный покой. Я как будто приняла неизбежное и согласилась с его фатальностью. К чему мои обмирания сердца? Есть над всем нечто Вышнее, и все будет, как тому быть положено. Мне захотелось поскорее лечь, закрыть глаза, чтобы сохранить это удивительное состояние умиротворения, которого я давно не испытывала. А может быть - никогда раньше. Я подошла к кровати и увидела поднос, оставленный женщиной. "Раз она принесла мне это, значит, я должна выпить", - подумала я и налила в чашку темный, чуть тягучий напиток. Потом я тихонько легла поверх одеяла, даже не раздеваясь, - побоялась расплескать свое состояние.
 
Дальше я ничего не помню, как будто сразу провалилась в сон, но ведь спать я совсем не хотела. Вот то, что мне приснилось - я запомнила хорошо. И запомнила ощущение, что будто я не сплю совсем.

Я исчезла. Растворилась в окружающей меня темноте ласковой, не страшной, светлой добротой и благожелательностью. Я плыла в ней, совершенно свободная - от боли, от тяжелых мыслей, будто качалась на теплых, надежных ладонях… Тихое ликование было мне спутником в моем долгом полете-парении. И я знала, что так будет теперь всегда…

http://www.proza.ru/2015/05/29/1409