плотность обыденной пустоши

Вместо вступления: пять лет обучался в стенах военного училища, скажем так, не имея контакта с внешним миром.

Это - особенное чувство страха, порождающее безразличие ко всему. Оно рождено не байками о грёзах и неурядицах жизни за стенами, вовсе нет. Оно не напугает наивного читателя, и оно в силах запутать самого обычного городского мальчишку или стройную выхухоль, расписанную аж до блевотного послевкусия, своей, как кажется с первого взгляда, простотой и несерьёзностью. Тем не менее, это чувство способно перевернуть слабого характером, или любящего рисковать, или аморального человека. Я же имею только оттенки качеств данных людей, поэтому неспособен к метаморфозе, и, что ужасно (лучше бы я был аморальным), загоняю себя в угол.
        Страх кардинальной перемены жизненной обстановки, - вот оно. Безусловно, логичный и мудрый читатель обвинит меня в противоречиях и (как я это ненавижу) в глупости, но не торопитесь. Человек, привыкший в течение пяти нудных лет сложа руки выполнять самые обычные жизненные потребности - подросток, непривыкший, или, скорее, отвыкший от ежедневной рутины и червячества. Осознание этого порождает боязнь, что будет невозможно приспособиться. В моём пылающем рассудке кубырем копошатся мысли, и этот пучок змей вынуждает приходить к безумным умозаключениям.
       Понимание того, что переход в новую атмосферу бытия, смена обстановки требуют немалых усилий и самоотдачу, появляется желание сбросить балласт, что мешал бы удачно садаптироваться. И тут появляется, самым первым, уныние из за мысли о невозможности обособиться; после - осознание того, что всё возможно. И вот теперь апофеоз рожденной с пустого места цепочки - безразличие и апатия. В этот период организм физически забывает сексуальное влечение к любимой даме сердца, появляется отторжение; мозг утрачивает возможности здравого рассудка и всякую совесть, всякую верность, всякое осознание действительности. Душа перестает любить, все выходы из душевного котла перекрыты матушкой -апатией и отцом - одиночеством. Взгляд, сопровождаемый лишь спокойным, ровным дыханием, каменно устремлен в линолеум; он не полон решимости, но он отражает безысходность. Организм проходит перерождение, подобно эпилепсии Достоевского, но.. не находит своего логического конца.

Утро. Мысли развеяны. Я снова, улыбаясь, приветствую зевающего командира и, технично укрывая телефон, пишу Лизе "доброе утро, любимая".

Плотность обыденной пустоши выше, чем вы думаете..