Чужая судьба 75. Старик

 Старик будил меня до рассвета, когда даже птицы еще спали. Под едва розовеющим небом я повторяла за ним движения восточной гимнастики. На первый взгляд они казались очень простыми и легкими, но я скоро переставала дрожать от утренней свежести, а еще через несколько минут уже обливалась потом. С одной стороны, меня этот факт радовал - способность потеть. Восстанавливались естественные функции кожи. А с другой стороны, простые движения и жесты стоили мне немалого труда, а хуже того - боли. Рубцы и стянутая кожа всюду ставили мне ограничения. Но я убеждалась, что завтра уже могу сделать то, чего не могла вчера, и только сжимала покрепче зубы, когда по щекам текли слезы.

И вот ведь - в то время как с меня сорок потов сходило, старик оставался свеженьким. Он как будто вообще не знал усталости, я только удивлялась его выносливости. Останавливался он, когда от изнеможения я готова была лечь на землю и не двигаться.

Потом начинался сеанс массажа. Старик втирал в разогретую кожу какие-то снадобья, пахучие масла. Тело горело огнем, а я едва сдерживалась, чтобы не начать извиваться как змея в костре. Но шипела я по-змеиному, это точно. И с нетерпением ждала момента, когда можно будет со всех ног понестись к озеру, что было неподалеку в круглой котловине, и с разбегу бухнуться в холодную воду и скулить от боли, жалости к себе и блаженства.

Когда старик привел меня на берег впервые, у меня перехватило дыхание от красоты, лежащей у ног. Мне показалось, что в оправу из скалистых склонов вставлено огромное круглое зеркало, настолько четко отражались берега в неподвижном гладком полотне воды. Я прыгнула в воду, и дыхание прервалось, холодом обожгло так внезапно, что я закричала - показалось, с меня сдирают кожу. Но старик на берегу одобрительно кивал головой, и я, готовая, как ошпаренная выскочить на берег, повернулась и поплыла от него - на смену боли приходило ликующее чувство освобождения и победы, почти чувство полета.
Еще был массаж лица. И сложная гимнастика для лицевых мышц. И звуковая. Все это получалось у меня плохо, вернее - не получалось совсем. Мышцы под стянутой кожей были словно парализованы. И сколько радости было, когда я почувствовала, что они начинают отзываться моим усилиям!

Еще мы медитировали. Садились напротив, как в первый день. Аромат курительных палочек обволакивал, свет красных свечей скрадывал все, что находилось за пределами очерченного ими круга… Я не знаю, каково было назначение этих медитаций. Со стариком мы, можно сказать, не разговаривали - не было у нас общего языка, понятного обоим. Но каким-то образом мы хорошо понимали друг друга, и я не припомню, чтоб у нас возникали проблемные ситуации по причине недопонимания. Впрочем, может быть, мне помогало то, что я уже долгое время так жила: почти не понимая слов, ко мне обращенных, я все же как-то обходилась, разбиралась, что к чему.

Не знаю, что чувствовал старик во время медитаций, для чего они были ему нужны, а я просто думала о своем, и так глубоко уходила в свои мысли, воспоминания, что начинала грезить наяву. А может быть, грезы навевало на меня это облако ароматных курений, внутри которого мы находились. Но, как бы то ни было, мне эти минуты нравились, они приводили меня в странное состояние, и я вставала немного не такая, какой садилась напротив старика.

Старик… Он настолько был другой… Я и не старалась его разгадать. Даже наши отношения... Мы ведь так и не познакомились, если говорить о знакомстве в общепринятом смысле слова: я не знала его имени, а он... не знаю, по крайней мере, он ни разу по имени меня не назвал. Да это как будто и не нужно было. Что-то произошло между нами при самой первой встрече. Наверно, в нас совпало нечто необходимое, и из этого совпадения, взаимопонимания родился симбиоз: он, я и еще природа, горы. При этом имя становилось не более чем формальность. Что понимала про него я? Он как бы обитал в ином пространстве, намного выше меня, и с его высоты необъятно раздвигались горизонты мироустройства. Он видел и знал что-то такое, чего мне и вообразить было нельзя. Этот человек был мудрец, Учитель, в полном смысле этого слова. А уж я-то перед ним была как стеклянная, это точно. И что мне надо, что полезно, что важно вот именно в эту минуту, он знал куда лучше меня самой, а может, вообще, один только он и знал.

Потому я беспрекословно приняла для себя обязательное подчинение ему. Я превратилась в чуткую антенну, настроенная на старика и горы Тибета. То, что впитывала, улавливала, приходило ко мне, скорее, где-то на уровне бессознательного, смутными ощущениями. Разуму оно не давалось. Но тело… тело слушалось беспрекословно и подчинялось невидимым и неслышимым настройкам и установкам, которые шли от старика постоянно: на это были устремлены все процедуры, приемы, медитации, весь образ жизни. Не только массажи и гимнастики, но и еда, которая появлялась у нас откуда-то, может и из монастырской кухни. Лечил сон и курения, которыми я дышала во сне. Мои мысли, настроение… Каждая минута жизни в хижине, каждый мой шаг не был бессмысленным.

http://www.proza.ru/2015/05/29/2019