Как родился Галиан. Глава 56

     Худшие опасения подтвердились. После скандала, устроенного женой, семейная жизнь разладилась. Чувства, которые нас сближали, погибли. Больше не было ни доверия, ни взаимопонимания. Я не мог забыть Персефону.
     Примерно через два месяца мне на работу позвонил Орестей и кое-как объяснил, что моя жена перевезла его на другое место – в квартиру Скворцовых, в которой сын и был прописан. Вечером я поехал домой, но меня даже не пустили на порог.
     Переночевав в квартире Скворцовых, на следующий день я отпросился с работы, и, пока жены не было дома, забрал свою одежду, а главное, неувядающую розу Персефоны, которая была прикреплена к гвоздю настенного ковра, оставаясь невидимой для домочадцев. Так началась наша жизнь на другом месте.
      Через месяц я получил повестку в суд. Нас долго не разводили. Я устал посещать нудные заседания комиссии по защите прав несовершеннолетних, слушать формальные, равнодушные речи посторонних людей о безнравственности, эгоизме, отсутствии ответственности за судьбы малолетних детей… Наконец нас развели, разрешив мне общаться с детьми по какому-то нелепому графику, установили размер алиментов. Потом выдали свидетельство о разводе.
     К тому времени Орестей уже сносно говорил на русском языке. Моя бывшая одноклассница и в самом деле оказалась хорошим педагогом и очень помогла ему. Он освоился с электричеством, научился пользоваться бытовыми приборами, самостоятельно ездить в транспорте, много читал и смотрел телевизор. Это помогало быстро накапливать знания, расширять словарный запас.  От недостатка друзей и знакомых сын не страдал. Он и в Орхомене был не слишком общителен. Моей компании ему хватало, а я старался проводить с Орестеем все свободное время.
     От своей одноклассницы я узнал, где похоронена Таня, мать Андрея-младшего. Через пару месяцев на ее могиле мы установили памятник с портретом, сделанным с фотографии нашего выпускного класса.
     Мои родителе приняли нового внука сразу, хотя к разводу отнеслись, как к большой беде. Бывшая супруга наотрез отказалась отпускать к ним наших детей.      
     Новая жизнь постепенно налаживалась. О Персефоне я старался не вспоминать, чтобы не травить душу. Лишь тревожные сны продолжали посещать меня, упорно возвращая к невероятным событиям. Я стал много курить, чем вызывал бурные протесты Орестея.
     Однажды взглянув на розу Персефоны, теперь прикрепленную к люстре, я не поверил своим глазам. На коротком стебле цветка появился бутон. Понимая, что это произошло не просто так, я терялся в догадках. Все мои попытки забыть о прошедшем пошли прахом.
     С неделю промаявшись, я решил сходить в церковь. После работы отправился в ближайший храм. Только я перекрестил лоб, поднявшись на паперть, как меня окликнули. Обернувшись, я сразу узнал Гермеса. Одетый в модное пальто, он стоял у шикарного автомобиля, попыхивая сигарой.
     - Ты думаешь, что Христос больше обеспокоен твоей судьбой, чем я? – хитро прищурил глаз Гермес. – Садись в машину! Покажешь, как вы с Орестеем устроили свой холостяцкий быт.
     Машина неслась по весенней Москве, разбрызгивая лужи. Гермес без умолку болтал, обнаружив хорошую осведомленность о наших делах. Я не решался спросить, какая причина заставила его вновь появиться в моей жизни…
     Когда мы вошли в квартиру, я не поверил своим глазам. В кресле сидела Майя. Опустившись перед ней на колени, я поцеловал богине руку. Она едва дотронулась пальцами до моих волос, но я сразу почувствовал, как напряжение куда-то уходит, уступая место умиротворению. Появилось предчувствие чего-то важного. Так бывало в детстве, накануне дня рождения, когда я томился в нетерпеливом ожидании подарков…
     - Никак не ожидал таких дорогих гостей, - сознался я.
     Майя засмеялась
     - Признаться, я тоже не рассчитывала на столь скорую встречу. Но оказалось, что за тобой нужен глаз да глаз…
     Я удивленно пожал плечами.
     - Вроде бы мы с Орестеем ничего не натворили…
     - Ты посмотри в эти невинные глаза, Гермес! – воскликнула богиня, всплеснув руками.
     Она отвесила мне шутливый подзатыльник.
     - Теперь ты меня не проведешь. Оказывается, пока Аид пребывал на Олимпе и спорил с Зевсом, ты не терял даром времени…
     Сразу догадавшись, что она имеет в виду, я вспыхнул.
     - Это не моя тайна…
     Майя махнула рукой.
     - Теперь это уже не тайна.
     Посмотрев на ухмыляющегося Гермеса, я совсем потерялся.
     - Да. У меня было тайное свидание с Персефоной. Я полюбил ее всем сердцем. Даже и не думал, что такое возможно. Во имя этой любви я готов был остаться в Аиде. Но Персефона не позволила…
     Стало не хватать воздуха. Я подошел к окну и открыл форточку. Ни Майя, ни ее сын не проронили ни слова.
     - Мне пришлось расстаться с женой, осложнить жизнь детям. Если бы конфликт с бывшей супругой касался только Орестея, я бы постарался сохранить наш брак. Но теперь я не могу любить никого другого…
     Прервав мою тираду, из спальни высунулся улыбающийся Орестей и поманил меня пальцем. Я вошел. В полутемной комнате, где горел ночник, у окна стояла детская кроватка. Заглянув в нее, я увидел полугодовалого малыша, который засмеялся и потянулся ко мне ручонками.
     С ребенком на руках я вернулся в гостиную, улыбаясь позабытым ощущениям. От его тельца исходило приятное тепло и неповторимый детский запах…
     - Откуда это чудо? – спросил я Майю.
     - Нам пришлось забрать его с собой.
     - А кто родители малыша?
     - Это же твой сын! – изображая негодование на лице, воскликнул Гермес.
     Я почти рухнул на диван, осторожно придерживая ребенка под спинку. Пухлой ручонкой он довольно крепко схватил меня за нос и пролепетал: «А-бу-гы-ы!».
     - Вы хотите сказать, что Персефона родила от меня ребенка? – наконец выговорил я слова, которые застревали в горле.
     - По крайней мере, так утверждает Лохия, - заявил Гермес.
     - Кто такая Лохия? – спросил я. – Как известно, родами ведает богиня Илифия.
     - Как ни удивительно, но Илифия здесь ни при чем, - развела руками Майя. – А Лохия, да будет тебе известно, является богиней божественного рождения.
     - Так этот ребенок – бог!?
     Я передал малыша Орестею и вскочил на ноги, бездумно заметавшись по комнате.
     - Этого не может быть! – выпалил я. – У олимпийцев, как я знаю, уже давно не рождаются дети. И вот родился… Да еще от смертного отца?
     - Ты сомневаешься в себе или в Персефоне?
     Гермес фыркнул, состроив смешную мину. Но мне было не до смеха.
     - Этого не может быть! – опять повторил я, доставая сигарету.
     Майя решительно выставила меня за дверь.
     - Курить теперь будешь на лестнице. Иди! Заодно проветришь мозги. Ты, смотрю, забыл, кто перед тобой. Неужели мы явились, чтобы разыгрывать комедию…
     Я не остался на лестнице, а спустился на улицу, в одной рубашке, не замечая прохлады. Мне стоило больших усилий собраться с мыслями. Ночь, проведенную с Персефоной, я помнил до мелочей. Меня охватил тот же трепет… Потом я подумал о том, что беременность и рождение ребенка утаить было невозможно. Персефоне и нашему сыну грозила опасность. Я знал, каков Аид в гневе…
     Выкурив три сигареты подряд, я вернулся в квартиру, так и не успокоившись. Ребенок сидел в углу дивана, обложенный подушками. Орестей толкал к нему теннисный мяч, а малыш ловко отбивал его, заливаясь смехом.
     - Сколько ему? – спросил я.
      - Двадцать первого апреля будет месяц, - сказала Майя.
     - Он же сидит! – не поверил я. – Ему должно быть не менее полугода…
     - Гермес рос еще быстрее. С первых дней его нельзя было оставить без присмотра, - вспомнила Майя.
     - Родители меня убьют. У отца-одиночки появился второй ребенок!
     Все засмеялись.
     - Что твои родители…, - хмыкнул Гермес. – Деметра чуть не лишилась чувств, узнав о беременности дочери. Я не удивлюсь, если в скором времени тебе придется лицезреть новоиспеченную бабушку…
     - И на Олимпе все знают о рождении нового бога? – спросил я.
     Ни Майя, ни Гермес не захотели мне отвечать.
     - Скажите, наконец, что происходит?! Я не смогу вырастить ребенка, не зная всего, что угрожает его жизни.
     Майя многозначительно посмотрела на сына. Гермес подошел к окну, и, глядя на улицы, сказал:
     - Олимпу угрожает опасность. Занимаемое им пространство может перестать существовать. Останется лишь горный массив, доступный любому смертному. Именно поэтому Персефона согласилась отправить сына на землю. Без веской причины любящая мать ни за что не рассталась бы со своим ребенком.
     Гермес резко повернулся, взглянув прямо мне в глаза.
     - Со своей злосчастной розой ты был яблоком раздора для богов. И если яблоко Эриды, о котором ты знаешь из мифов, поссорило трех богинь и привело к Троянской войне, то твой цветок грозил перессорить всех богов. Ананке предупредила олимпийцев, что бог, ставший обладателем неувядающей розы, получит силу, способную уничтожить любого небожителя…
     Зевс не нашел в себе сил опуститься до просьбы к смертному. Он поручил Гере и Афродите уговорить тебя отдать цветок ему. Но этот план не был реализован. Гестия не позволила тебе встретиться с богинями. Неудачными оказались и попытки других олимпийцев. Но это не означало, что кто-то не будет вновь и вновь пытаться заполучить роковой артефакт. Поэтому отец предпочел отпустить тебя домой.
     - Но если розы больше нет на Олимпе, что ему угрожает? Или Зевс думает, что меня смогут подкупить, как Париса? – спросил я.
     - Как сказала Ананке, цветок будет уничтожен Галианом – богом равновесия, - пояснила Майя.
     - Я не знаю такого бога, - заметил Орестей.
     - Он перед тобой. Это твой сводный брат.
     Майя с улыбкой кивнула на малыша.
     Галиан засмеялся и поднял вверх ручонку. Неувядающая роза, прикрепленная мной к люстре, вдруг отделилась от нее и плавно опустилась на пухлую ладошку сына. Малыш сжал кулачок. Цветок вспыхнул и осыпался пеплом. Галиан внятно произнес «мама», а потом добавил: «пуф!».
     - Что это было? – встревожилась Майя.
     - Галиан, как и было предсказано, уничтожил розу, - объяснил я. – Персефона сделала ее невидимой. Но младенцу это не помешало…
     И все же, - не унимался я, - в чем кроется угроза Олимпу?
     - Ее создал сам Зевс, - сказал Гермес. – Игры со временем и пространством оказались не столь безобидны, как хотелось бы. Эксперименты Эона заканчивались успешно лишь до поры. Наступил момент, когда равновесие миров богов и людей нарушилось. Энергетическая мощь Олимпа поддерживалась божественной  силой небожителей. На протяжении многих веков она оставалась неизменной. Галиан – единственный бог, родившийся за последние три с половиной тысячи лет. А на земле за это время произошли большие перемены. Численность людей измеряется миллиардами. Их биополе огромно! Человечество научилось использовать тепловую, электрическую, атомную энергию. Эфир подвержен воздействию силовых полей разного происхождения и огромной мощности. Совокупность этих явлений нарушила баланс земного и божественного. Критическая точка пройдена. Олимпийцы стали слабее смертных…
     - И что из всего этого следует? – спросил я.
     Гермес пожал плечами.
     - Пока этого никто не знает, - ответила за сына Майя. – Может быть, исчезнет Олимп. И тогда богам придется спуститься на грешную землю. Возможно, боги лишатся бессмертия…
      Задумчиво посмотрев на малыша, уснувшего на руках у Орестея, Гермес тихо сказал:
     - Наша надежда – бог равновесия, твой сын Галиан…


На этом повествование закончено.