Наследие А. Вельского 23

     Я даже и представить не мог, что время пролетит так быстро. Мой внутренний будильник не сработал, а очнулся я только после того, как рядом со мной раздался удивленно-сонный голос Верочки:
- Надо понимать, что ты и вовсе не ложился…

     Я вздрогнул от неожиданности и оглянулся, наверное, я сделал это все слишком резко, потому, что Верочку тут же извинилась:
- Прости Олег, я не собиралась пугать тебя.
- Просто тут слишком напряженный эпизод…
- Понятно, - зевая, произнесла Верочка, - только как же ты сегодня будешь работать?
- А ты знаешь, - я не то, чтобы проигнорировал вопрос Верочки, просто моя мысль созрела раньше, и я высказывался в порядке очередности, - они ведь действительно похожи.
- Кто? - не поняла Верочка, а я продолжил.
- Даже и не знаю. Может, действительно стоит отоспаться, а то я наработаю…

     Речь моя прервалась. Мы переглянулись и расхохотались. Со стороны наш разговор, действительно напоминал диалог двух глухих. Мы отсмеялись и попробовали снова – так, чтобы вопросы и ответы совпадали.
- Автор и Афанасьев, - пояснил я, предварительно высказав предположение проспать сегодня до обеда.

     Верочка присела рядом со мной. Обняла меня, погрузив в тепло и соблазн своего тела, а потом поинтересовалась:
- Олег, что действительно, Вельский – это так серьезно?
- Верочка, ты ведь сама читала, так что тебе самой судить…
- Даже не знаю. Точнее так, я понимаю, что это серьезно, только вот масштаб серьезности у меня с тобой, по-моему, разный. Ты как думаешь?
- Я думаю да. Думаю, что это очень серьезно, правда, я это не сразу понял, точнее, ко мне еще приходит это понимание. Верно и то, что пока я не знаю, что с этим делать…
- Но ведь это только литература.
- Нет, знаешь, солнышко мое, не только…
    
     А с другой стороны, да пусть это, хоть зашифрованные письмена инопланетян, даже они, становятся совсем незначительными, по сравнению с поцелуем любимой женщиной. Да простит меня, Господи, за такое убогое сравнение… И, конечно, после я уснул. И я, и Верочка. Но я проснулся первым. И как это часто бывало в моей жизни, обязанности будильника исполнил телефон. Стараясь не разбудить моей женщины, я как был, добежал до прихожей и взялся за трубку.
- Алло, Подольский, слушаю.
- Олег Владимирович, а мамы нет? - на том конце провода была Анастасия.

     Я хотел ответить, что она спит, но не успел, на пороге спальни, завернувшись в простыню, появилась Верочка. Мне ничего не оставалось, как протянуть ей телефонную трубку. Женщина фыркнула, смеясь над моим внешним видом, и взялась за телефон.
- Привет, Аська, ты чего, - услышал я перед тем, как ретироваться в спальню.
    
     Я успел одеться, сходить в ванную комнату, пройти на кухню и закурить, а они все разговаривали. По интонациям Верочки, я понимал, что разговор у них происходит весьма нешуточный. Потом я занялся приготовлением весьма позднего завтрака. Разговор был окончен и я услышал, что Верочка отправилась в ванную комнату. Наконец, нам удалось встретиться на кухне. И не надо было быть большим специалистом по психологии, чтобы понять, что что-то случилось. Я не решился торопить Верочку, давая ей возможность собраться с мыслями, а заодно и немного перекусить. Хотя было видно, что ест она скорее в силу привычки, нежели чем действительно, от желания. Наконец, я рискнул: 
- Что случилось? - банальный вопрос, словно напрашивающийся на еще более банальный ответ, но только не в этот раз.
- Меня почему-то вызывают в школу, - произнесла Верочка и посмотрела на меня.
- В школу?
- Да.
- Но Анастасия ведь уже ее закончила, - пробормотал я.
- Я думаю, что дело не в ней. Или не только в ней, - то ли это Анастасия навела Верочку на эту мысль, то ли Верочка просто высказывала предположение, но говорила она с определенной долей уверенности, - мне кажется, здесь еще и Санька Воронова замешана…
- И когда тебя приглашают?
- Сегодня, через два часа, - Верочка сверилась с будильником, - уже меньше чем через два.
- Может быть, тебя проводить, - предложил я.

     Но Верочка отклонила мое предложение.
- Как же ты будешь возвращаться, если эта канитель затянется допоздна?
- Олег, ты если увидишь, что мы задерживаемся, то выйди на улицу и встреть нас. Прогуляешься заодно. От остановки до подъезда. Хорошо?
- Во сколько мне следует выходить?
- Я думаю, что часов в восемь, будет в самый раз. Не думаю, что нас задержат дольше.
- Договорились…
    
     Наступили какие-то домашние хлопоты, Верочка одевалась, гладилась, красилась. Я между делом курил, мыл посуду. Мы даже разговаривали, хотя, точнее было бы сказать, что мы изредка обменивались репликами, которые, даже если и были связаны между собой, то только частично. Потом Верочка ушла, предварительно чмокнув меня в щеку. Именно в момент поцелуя я заметил нечто в глазах моей любимой женщины. Я рефлекторно попытался ее удержать, даже и не знаю зачем, просто руки сами задержали ворот ее пальто, но тень исчезла, и я выпустил ее.

     Дверь за ней закрылась, какое-то время я слышал ее шаги на лестнице. Потом все стихло, а у меня перед глазами, все еще оставалось то видение. Мое сердце неожиданно сжалось, и откуда-то из глубины меня пришло чувство вины. Вины за то вторжение, которое я совершил в жизнь этой замечательной женщины и ее дочери. Вины и бессилия. Бессилия, хоть что-нибудь изменить. Жизнь вдруг предстала передо мной не чистым, белым листом, с которого я так любил начинать работу, но листом, где уже все расписано, где уже нельзя нечего ни добавить, ни убавить. Все выглядело так, словно жизнь уже прожита, и уже известно время и место…

     Настоящий ужас охватил меня, мне даже стало холодно. И дохнуло на меня чем-то непереносимо смрадным… А потом все отступило, вернулось дыхание, сердце вернулось в прежний ритм. Вернулось даже тепло конечностей, и лишь руки подрагивали, когда я попытался взять ими чашку с недопитым кофе.
    
     Позднее, когда от всего произошедшего осталось только воспоминание, а я смог сконцентрироваться, я попытался дать этому какое-то рациональное объяснение. Что-то вроде сердечного приступа. Я сидел на кухне, пытаясь буквально вколотить в свое сознание мысль, что это всего лишь предвестник какой-то тяжелой, и пусть даже неизлечимой болезни, о которой каким-то образом стало известно Верочке, и абсолютно неизвестно мне. Даже тоска в ее глазах, достаточно удобно ложилась в эту версию. Лишь одно было против – моя голова. Холодной разум, который на этот раз почему-то решил быть на стороне иррационального. Он подсовывал различные версии, но они были такие фантастические, что я лишь отмахивался – настолько они были фантастическими…
    
     Как это часто уже бывало со мной, в сражение сердце против разума, наметилась очередная ничья. Я еще походил по комнате, а потом, в очередной раз, между прочим, решил отложить сражение. Иными словами прошел в комнату и взялся за этого А. Вельского, будь он уже неладен, в конце-то концов…
    
     «Война. Да, ее предсказывали, ее ожидали, о ней много рассуждали, но…
    
     …началась, и выяснилось, что предсказания не сбываются, ожидания – не оправдываются, а большинство рассуждений, либо ошибочны, либо просто чушь…
    
     Так было написано в серьезном, авторитетном издании, претендующем на неподкупность и широкие взгляды. Неплохо сказано, хотя и не про нас вовсе. Эту цитату я нашел, когда в очередной раз прятался, в бомбоубежище. Теперь мы совершали такие спуски ежедневно, раза по три-четыре. Утром нас обычно обстреливали из дальнобойной артиллерии, а в полдень и вечером, над нами, обычно, висели тяжелые бомбардировщики. Сначала было конечно страшно, а потом, потом мы как-то к этому привыкли. Не верите?- совершенно зря.

     Во-первых, среди населения города не было пострадавших. Снова не верите? - Ну и напрасно. Все дело оказалось в мутации, которую получили местные жители. В их силах, оказалось, даже противостоять авиационным бомбардировкам. Только не спрашивайте меня, как – я не специалист в этом, если, конечно, в этом вообще есть специалисты.

     Собственно говоря, этих неизвестных мне изменений вполне хватало и на мою персону, мне даже предлагали не пользоваться укрытием, но я все равно спускался, то ли в силу привычки, но скорее всего, не хотел лишний раз напрягать жителей…
    
     Нельзя, конечно сказать, что эта война вовсе обходилась без потерь. Были, конечно, и они, только не с нашей стороны, а как раз наоборот. Обязательно в бомбардировках гибли один или два бомбардировщика. Не знаю, почему это случалось, но мне приходилось видеть, как одна из этих огромных стальных машин, смотревшихся такими уверенными и надежными, вдруг срывались вниз и падали. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока, наконец, не врезались в землю. И тогда огромное количество земли, камня, песка, а иногда воды, взмывало вверх. Только не было при этом грохота и взрывной волны. Тяжело взметалась вверх почва и тихо оседала, не оставляя после себя даже воронки. Что бы извлечь из этого хоть какую-нибудь пользу, я считал упавшие самолеты. К концу года в моей записной книжке было уже тысяча сто тридцать пометок. По-моему, это не один полк, хотя точно сказать не могу, не знаю.
    
     Можно было бы спросить у старшего, но он исчез. Не совсем, конечно. Через неравные промежутки времени от него приходили весточки. Он передавал привет мне и своим девочкам. Изредка от него прилетали посланцы и передавали мне очередные донесения, а его семейству подарки. Теперь, я изучал эти донесения очень внимательно, все еще помня данное самому себе слово. Хотя их вряд ли можно было назвать сводками с линии фронта. Он просто перемещался по территории карантина с теми людьми, которых увел с собой, когда начались бомбардировки. Теперь его путь стал путем первопроходца. Открывались ему новые, как он уверял, невиданные до сих пор территории. Так, к концу года он дошел до воды. Перед ним распростерлось огромное море, хотя, он не был уверен, и вполне допускал, что это может быть и океан. Чистая вода, чистый воздух, чистейшие и необъятные пляжи. А еще берега, заросшие какими-то неведомыми растениями, так же, без малейших признаков грязи. Хотя раньше, в этих местах были какие-то промышленные центры, если конечно верить имевшимся у меня картам.
 
     Весну нового года он встретил на каком-то высокогорном плато…
     Какое-то время я пытался прослеживать его маршрут по картам, которые были в библиотеки, но, наверное, мы ошиблись при расчетах, потому, что у меня ничего не совпадало. А когда пришло извещение о том, что старший достиг какого-то океана, я бросил эту сверку и просто чертил прямо поверх всех карт те данные, которые мне передавала старший.
    
     А потом мне и вовсе стало не до чертежей и рисунков. Однажды ночью я почувствовал его. Он где-то зародился, возможно, в одном из поселений, которые обосновал старший, а возможно, прямо у меня под боком, в городе. Его появление не совпало со взрывом, который я подспудно ожидал. Вовсе нет, он, тихо возник из двух пар рук, двух пар глаз, из ласк, стонов. Из любви.
     И тогда я понял, что приближается и мой час.
    
     Настало время оглянуться на то, что оказалось за моей спиной, в моем прошлом. Оглянуться, и быть может записать что-то, что сочту нужным, потому, что не отвергаю такой возможности, что его первый день вполне может стать моим последним…»
    
     Пора было собираться – вот-вот должны были вернуться мои женщины. Утеплившись, на тот случай, если мне не раз придется проделать путь от подъезда до автобусной остановки, я засунул в карман пальто сигареты и вышел на улицу. Легкий морозец при полном безветрии – замечательная погода! А по улице шли прохожие, шли не торопясь, то есть, были и такие, кто шел быстро, но даже на спешке их, был налет сожаления. Они выглядели так, словно бы с удовольствием остались на улице еще, если бы не дела. Остались бы, чтобы насладиться свежим, чистым воздухом, перед тем, как спрятаться в коробках своих квартир. Я же и вовсе, смотрелся среди них каким-то мифологическим странником. Я не спешил, я не медлил – я просто гулял. Да, я был из тех, кто мог позволить себе такую роскошь…
    
     Наверное, я делал круг восьмой, когда к остановке подошел заиндевевший «Икарус» и из него вышли Верочка и Анастасия. Я заспешил навстречу, но вдруг увидел, как спускавшаяся второй, Верочка, не приняла руку дочери, и та, как побитая, отошла от автобуса, пропустила мать вперед, и медленно поплелась следом за ней.
- Ого, - пробормотал я тихо, - что же у вас там такое случилось?
 
     Пробормотал и не стал их догонять. Тем более, насколько я понял, Верочка, начисто, забыла о том, что я должен их встречать. Она шла домой, не притормаживая, не оглядываясь по сторонам, но чувствовалось в этом ее движении, нечто такое… Словно не хотела она идти домой. Я никогда не видел их такими. К слову сказать, мне и ссорящимися их видеть приходилось нечасто, но это были просто бытовые разборки, на тему кому идти за хлебом? Или почему не вымыта посуда? Но не более того. А сейчас, передо мной был результат, а может быть и процесс какого-то грандиозного скандала. Слова с меньшим качественным и количественным зарядом явно не подходили…

     Неожиданно Верочка поскользнулась и как-то очень быстро, возможно из-за того, что совершенно не смотрела что у нее под ногами, завалилась в сугроб. Мы с Анастасией метнулись одновременно. Только девушка успела намного быстрее, а моего порыва опять не заметили. Я был не против – помощь оказалась шагом к перемирию, и дальше они шли, держась друг за друга. Так и скрылись за скрипучей дверью подъезда. Они скрылись, а я так и остался незамеченным. И снова я был не против. Во-первых, мне предстояло докурить сигарету, а во-вторых, приготовиться к тому, что обязательно должно было произойти дома. Правда ни первого, ни второго до конца доделать я не успел, потому, что на пороге появилась Анастасия без шапки и в накинутом на плечи пальто. Она спустилась за мной.
- Олег Владимирович, мама зовет Вас домой, - обратилась она ко мне.
- Иду, - подчинился я, отправляя сигарету в мусорный бак, и делая шаг вперед.

     Налетевший порыв качнул уличный фонарь, столб желтого света сместился в сторону и осветил лицо девушки. Коротко совсем, но я успел заметить и побежавшую от слез тушь.

     Поднимались мы молча. Я, потому, что не мог решиться задать вопрос, а Анастасия, наверное, потому, что ей еще предстояло разговаривать на данную тему. Дверь в квартиру была просто приоткрыта и обозначена прямоугольником пробивавшегося света. Мы вошли, переоделись, переобулись в домашние тапочки и как-то излишне медленно, и излишне церемонно вошли на кухню.
    
     Такова уж особенность этой комнаты, быть одновременно и рабочим кабинетом, и мастерской, и местом потребления пищи, и домашним следственным изолятором, а иногда и местом домашнего суда. Мы и входили сейчас на кухню, словно ожидая известной по фильмам фразы: «Встать, суд идет!». Глупо конечно, но было в воздухе что-то такое, что навевало подобные мысли. Повисло молчание, и счел за благо заняться чаем, надеясь, что начнет кто-нибудь из женщин.
 
     Первой заговорила Верочка:
- Олег, ты ведь часть нашей семьи? - таким вот неожиданным был первый ее вопрос. Пришлось отставить чайник и все остальное, повернуться лицом и ответить. Честно и прямо глядя в глаза.
- Да.
- Тогда, это семейная проблема, и нам надо ее разрешить. Здесь и сейчас. А главное, раз и навсегда.
- Я согласен, - произнес я, стараясь при этом, чтобы голос мой прозвучал как можно мягче, потому, что я видел, как вздрагивали плечи Анастасии при каждом повышении голоса матери, - только, прежде чем принять какое-то решение, хотелось бы, так сказать, ознакомиться с тем, по поводу чего мы решаем…

     Я взглянул на Верочку – та была растеряно, по-видимому, она упустила из виду, что я  и понятия не имел, о чем именно, идет речь. Как-то так получилось.
- Я прав? - опять-таки, как можно мягче спросил я.
- Да, - кивнула, соглашаясь, Верочка, но растерянность с ее лица не сошла, я взглянул на Анастасию – та сидела пунцовая, как помидор и пыталась рассмотреть что-то на полу.
- Анастасия, - позвал я девушку.
- Я…, - дальше последовали слезы.

     Вот не знаю, умышленно ли я пытался разрядить обстановку в тот момент на кухне, или это получилось само собой. Честное слово – не знаю. Но только накал вдруг спал, и на лицах двух моих женщин выступила какая-то нечеловеческая усталость, и стало понятно, и стало понятно, что какое-то время они бились не друг против друга, а друг за друга. Просто так иногда бывает, что защита на защиту не похожа. И когда это все выяснилось, только тогда, я решился задать тот вопрос:
- Верочка, Анастасия, ну объясните вы мне, что все-таки случилось.
- Говори, - Верочка махнула рукой по направлению дочери, а потом посмотрела на меня и попросила горячего крепкого кофе с коньяком.
- Тебе тоже навести, - предложил я Анастасии.
- Да, наверное, - нерешительно произнесла девушка.
- Ну и, пожалуйста, я все равно буду чай, - произнес я, создавая этой незамысловатой шуткой еще один просвет над тремя нашими головами.

     Наконец Анастасия собралась с силами и заговорила. Сначала тихо, практически на самом пределе слышимости, а потом громче, хотя, я бы не сказал, что увереннее. Да и обращалась она почему-то, в основном, ко мне:
- Помните, Олег Владимирович, мы были в больнице у Саньки Вороновой. Тогда все и началось, хотя нет. Не тогда, а позднее, уже, после того как ее выписали. И совершенно зря, Мария Гавриловна пытается найти что-то такое в том времени, когда мы с Санькой еще учились в одном классе…
- Анастасия, кто такая Мария Гавриловна, учительница? - поинтересовался я.
- Да. Она была у нас классным руководителем.
- Понятно.
- Так вот. Я как-то говорила, кажется, что Санька напрочь, отказывается ходить в школу. Четверть заканчивается, а у нее в журнале белым-бело. Так ведь и вовсе не аттестуют, а выдадут «волчий билет», и тогда ни в институт, ни на работу нормальную устроиться. Понимаете?
- Да, тогда я еще, предложил, вроде как в другую школу перевестись, - припомнил я обрывок старого разговора.
- Санька ходила с матерью, но их там переубедили. Мотивировали тем, что на новом месте, ей все придется начинать сначала, а здесь ее вроде как все знают, ну и помогут, если что…

     Я подумал, есть определенная логика в этих доводах, а Анастасия, тем временем продолжала.
- …только все это оказалось ерундой. Абсолютно все, понимаете, и учителя, и одноклассники, все смотрели на Саньку, - девушка поднялась и прошла по комнате, - с брезгливостью какой-то. Словно это она совершила преступление. Понимаете?! Сначала Санька терпела, где отшучивалась, где старалась не замечать всего этого, только дома потом буквально исходила на слезы. Я, глядя на нее, тоже не могла удержаться. Вот и представьте себе такую картину, сидим мы с ней на пару и рыдаем, не столько от обиды даже, сколько от безысходности, потому, что деваться-то нам некуда. Нет просвета. А тут, не так давно, какой-то из ее уродов-одноклассников, поймал ее, когда она из раздевалки выходила, прижал ее к стене и говорит, что, мол, психованная, пора долги отдавать. Класс и так тебя еле терпит, из-за того, что ты в классе, весь класс психованным зовут… Сам говорит, а рукой к ней под юбку лезет. А у Саньки перед глазами все плывет, она тогда почти сознание потеряла… На ее счастье появилась уборщица и разогнала их. А вечером, когда она мне все это пересказывала, пришли еще двое. И прямо с порога заявили, что если она еще раз в классе появиться, то ей быстренько напомнят, почему она оказалась в Ниженке…
- Суки, -  вырвалось у Верочки, которая, как оказывает, ничего не упускала из рассказа дочери, но многое в рассказе Анастасии было ей неизвестно, - что же ты в школе-то ничего не сказала?
- Оставь, ма. Там все против Саньки. Ты же видела, как они все себя вели?
- Все равно, надо было рассказать, - продолжала настаивать Верочка.
- Так ведь меня и Санька просила этого не делать. Я пообещала. Да ведь разговор-то был не об этом.
- Не понял, - признался я, - а о чем же тогда вы разговаривали?
- В общем, - продолжила Анастасия, - с одной стороны на Саньку все вот это обрушилось, а с другой… С другой стороны, у нее мать – пьяница. И у нее очередной запой. Санька не выдержала и ушла из дома. Деваться ей было некуда, и я поселила ее у нас на квартире, там, у мамы.

     Я хотел сказать, что бегство не выход в этой ситуации, но взглянув на Анастасию, передумал, в конце концов, мои советы были слишком уж абстрактны для этой, слишком уж бытовой ситуации.
- Так она у нас и жила…
- Так ты поэтому там ночевала?
- Да. Но до института оттуда ближе, но это не главное…
- Не главное?
- …мы стали жить вместе… Уже почти две недели…

     Анастасия остановилась и виновато взглянула сначала на мать, а потом на меня. Только я не понял. Ни ее взгляда, ни ее молчания…
- Ну и ради Бога, - махнул я  рукой, - успокоиться у нее дома, тогда и вернется. Квартира-то все равно пустует…
- Ты не понял, Олег, - мягко произнесла Верочка, хотела продолжить, но Анастасия опередила мать.
- Мне с ней, - Анастасия вздохнула поглубже и сообщила, - мы с ней, как мужчина и женщина. Мы – любовники, то есть любовницы…
    
     Врать не буду, я слышал о подобном. Ходили даже слухи о том, что некоторые из наших эстрадных звезд грешат этим. Но это ведь люди искусства, а у них там свои причуды. А вот так, в обыденной жизни, прямо рядом со мной, нет, такого я даже и представить не мог. Не мог представить, а значит, и сказать, и оценить тоже, не мог. Я просто беспомощно смотрел на девушку и пытался, хоть каким-нибудь образом упорядочить разбежавшиеся от неожиданной новости мысли. Единственное, на что у меня хватило фантазии – на вопрос:
- И насколько это у Вас серьезно с Санькой?
- Очень серьезно, - призналась Анастасия и обессилено опустилась на табурет.
- Господи, да какое может быть это серьезно! С жиру бесятся! - начала шуметь Верочка, но я остановил ее.
- Солнце мое, вряд ли это с жиру, - пробормотал я, имея в виду всю эту историю целиком.

     И Верочка утихла…
     Я смотрел на нее и уже в который раз понимал, что многое из происходящего только ширма, за которой живут самые настоящие человеческие чувства. Простые и не очень, но настоящие…
- Так вас по этому поводу в школу-то вызывали? - спросил я, чтобы не затягивать это достаточно неуютное молчание.
- Да, - кивнула Анастасия, - уж не знаю, как, но кто-то разнюхал про это, про все, ну и естественно настучал. Подключились учителя, потом милиция. Надавили на Саньку, обещают ее отправить обратно. А она ведь здорова, Вы верите мне? У нас все произошло не потому что Санька была там, в ней это всегда было немного, а тут все так сложилось, что оказалась она одна одинешенька…
- А ты… ты тоже…
- Да, я просто раньше не знала этого. Просто чувствовала, что что-то не так. Мама, ты ведь помнишь, у меня с ребятами всегда было как-то не так… Понимаете?

     И я кивнул, потому что в тот момент, я неожиданно понял, что все то, что мне говорит девушка самая настоящая правда. Только я не знал, да и не только я, что теперь делать с этой правдой. Она была слишком уж, неудобная для нас, для всех, окружавших эту странную пару.
- Настенька, как же вы теперь… То есть, что вы делать собираетесь?
- Пока будем терпеть, институт мой, с Санькиным образованием надо что-то решать, - вполне разумно, с моей точки зрения, ответила девушка, но потом добавила, - а если не получиться и будет совсем плохо, то уедим куда-нибудь, убежим подальше.
- А куда с этим можно убежать, то есть, где с этим можно жить спокойно, - из-за того, что отсутствовал даже крошечный шанс счастливого исхода, побег терял смысл изначально.
- Мы не знаем, - призналась Анастасия.
- Это все ерунда…, - попробовала вступить Верочка, но посмотрела на меня и поняла, что я не поддерживаю ее. И она снова отступила.
- Дело в том, на сколько я понимаю, отказаться от этого вы не хотите…
- Да мы не можем, - поправила меня Анастасия.
- Не можете, - согласился я с такой поправкой, - а это значит, эта ваша необычность обязательно будет проявляться. И это всегда будет видно, а значит, все будет повторяться…
- Что же нам делать, Олег Владимирович?! - воскликнула Анастасия, и столько в ее голосе было и боли, и обиды, - ну почему все так, мы ведь не делаем ничего плохого?!

     Что я мог ответить, я смотрел на девушку, на ее слезы, на ее отчаянье и чувствовал свою беспомощность. Я действительно не знал, как ей можно помочь.
- Может быть, нам стоит уехать за границу, - неожиданно предложила Анастасия, - я слышала, там можно, таким как мы?
- Я тоже слышал, что там на эти вещи смотрят намного спокойнее. По крайней мере, из этого не делают трагедии, - поделился я своими, достаточно поверхностными знаниями, основанными в основном на слухах, - только выехать туда – большая проблема.
- Господи, вы что с ума сошли, какая заграница. А Санька, ее после всего даже и близко к ОВИРу не подпустят, - словно опомнившись, хлопнула по столу Верочка.
- Да, действительно, еще ведь и ОВИР и ГБ. Нет, не выпустят однозначно.