Волк Серый, эпилог

            
Э П И Л О Г

      1-го вересня 1680 года казаки доставили кошевого атамана Ивана Сирко  на  пасеку в  Грушевку, где он и отдал Богу свою казацкую душу, не приходя в сознание...

     Небывалая стояла тогда осень. В месяце жовтне густые леса в поймах Днепра и Верхней Хортицы еще светились золотом и пурпуром отцветающей листвы; серые глади рек и озер чернили многотысячные стаи непугливой птицы; ожиревшие от обилия ягод, орехов и грибов дикие свиньи, медведи, барсуки, тетерева и рябчики становились легкой добычей охотников. Бортники за полцены предлагали пьянящий горько-душистый мед, огородники – всякий овощ, рыбаки – рыбу, даже хлеб в цене поубавился. Казалось, и природа вместе с людьми праздновала победу над разбойными ордами Кара-Мухамеда, не скупясь, одаряла всех.

     В месяце листопаде, когда вся Запорожская Сечь отмечала сороковины смерти кошевого атамана Ивана Сирка, сорвался холодный ветер-листобой, в один день потушил последние костры краснолистных осин и желтолистных берез, забросал лесные дороги коврами, погнал на юг припозднившиеся птичьи станицы, осыпал серые поля первой снеговой крупкой, вычернил стылые воды Днепра. В преддверии долгой зимы на Днепровских косогорах и плавневых лесных опушках загрустили казацкие зимовники и деревеньки селян, нахохлились камышовыми крышами, и лишь церкви словно подросли в своем неутомимом стремлении к небу – их кресты, как деревянные руки, хватали низкие тучи. Смолкли по погостам торжественные колокола, утихли громкие плачи по убитым у Малой Лепетихи казакам, и тогда-то вместе с зимними ветрами во многие хаты и курени заглянуло угрюмое осознанное сиротство. И только Сечь бросала вызов и унылому плачу метелей, и болезненной людской тоске, сменившей первую острую боль от потерь, когда протестующее, отчаянное неверие в смерть дорогого человека, защитника и кормильца, переходит в тягостное осознание, что его действительно уже нет и никогда не будет, что прежняя жизнь переломилась и жить придется по-другому.

    Незаживающей раной стала для казацкого народа смерть Ивана Сирка, который всегда был плотью от плоти своего народа. На долгие-долгие годы сохранился его образ в памяти запорожцев и их потомков, обрастая былями и небылицами, легендами, из которых зачастую вырастал он былинным богатырем, этаким великаном, которым он безусловно не был.
 
    Был Иван Сирко невысок ростом, суховат, не так плечист да и в ногах кривоват – добрый наездник, но постоянно веяло тяжестью и холодом от его кованой фигуры. Резок, а то и грозен бывал со своими кааками атаман, великий атаман Запорожской Сечи Иван Сирко, но гнев его – ожог молнии: сверкнет, ослепит, потрясет громом – и уж нет ее. Отходчив. От деда Кондрата – знаменитого прежде характерника была в нем властная сила и вспыльчивость, от матери – доступность и доброта. Был атаман весьма умён, расчётлив, ехиден, хладнокровен и смел. Имел Сирко обширную память, любил петь и владел пером, оставив после себя немало писем, в том числе, царю Московскому, любил поспорить с попами и ксендзами на религиозные темы. Атаманя в Сечи, Сирко сам разбирал тяжбы, работал с письмами, не выносил гнусного пьянства.
 
     Крепко были привязаны запорожцы к своему атаману, по-особому любили и жалели за то, что была его жизнь неуютна, опасна, часто горька. Сколько раз зорили и жгли Сечь степняки, и все беды ее атаман делил с казаками. Бился до последней возможности, не раз терял сотни в сечах; изрубленный и исстреленный врагами, чудом уходил в плавни, возвращаясь всегда на пепелища Сечи, которая возникала словно птица Феникс из пепла, всякий раз на новом месте; скликал уцелевших казаков – заново оживлять горючую землю свою. А горючая, она дорога казакам по-особому. Ко всему привыкли казаки с атаманом своим – в любой миг готовы поменять обжи сохи на копье и боевой топор, с саблею же в изголовье и спать ложились; научились по первому тревожному дымку в небе и в войско стать, и в лес бежать, тайные схороны понаделали в плавнях,  посреди непроходимых болот, куда пробирались по жердочкам через лешачьи топи, уничтожая след. И несли в себе запорожцы особую гордость – они первые на Руси встречают врага в лицо.

     Что уж говорить - немало потрясла запорожцев смерть атамана, немало горючих слез было пролито на Сечи, в окрестных зимовниках и ремесленных слободах.

     Но и после своей смерти атаман Иван Сирко продолжал служить своей земле! Гроб с его телом пять лет хранился на Запорожье, и казаки постоянно брали его с собою в военные походы, ибо считали атамана хранителем Сечи от военных неудач. Перед тем, как предать тело земле Запорожья,  по завещанию самого атамана Сирка, отняли у тела правую руку, которая продолжала присутствовать в военных кампаниях. Идя в бой, казаки выносили перед противником его правицу: “Душа и рука Сирка с нами!”,  и это наводило ужас на врагов.

     Существует еще одна легенда, повествующая о том, как рука атамана помогла победить французов в 1812 году. Некий казак Михайло Нелипа, чья семья присматривала за могилой Сирко, рассказал самому Кутузову про его завещание — и тот послал за победоносной рукой. Доставленную к Москве руку Сирко три раза обнесли вокруг занятого неприятелем города — результат известен…

     Захоронили руку кошевого только после разрушения Сечи.

     Так закончил свою долгую, славную жизнь поистине великий атаман Запорожской Сечи Иван Сирко.