Четверо. Механические Земли. Глава 3

      Он проснулся с первыми лучами солнца. Но если быть точным, его разбудили уже далеко не первые отпрыски могучего, проникающего светила, а лишь та скромная часть, что смогла проскользнуть в просторное жилище через приоткрытое на ночь окно. Комнатка не была предназначена для такого постояльца как дракон, отличалась довольно миниатюрными предметами интерьера и хрупкой, безвкусной мебелью, по которой отчасти можно было догадаться о пристрастиях трактирщика, связанных с рыбалкой и энтомологией. Даже сюда умудрилась заглянуть коробочка-другая с засушенными насекомыми под прозрачной стеклянной крышкой. Здесь властвовали коричневые и бежевые тона, которые многие рекомендуют как самые подходящие для спален; они полагают, что эти цвета приносят только чистые, полные радости сны, ограждают голову от житейских тревог и помогают преодолевать внезапные вспышки депрессии. Но, возможно, рассказчик избежал бы этой болтовни на тему, в которой он смыслит не более, чем в выборе женского белья, если бы комната не была разбавлена нынче модными на континенте элементами желтого и красного. Это подчеркивало состоятельность владельца жилища, выдавая его страсть к драгоценным металлам. Вот и позолоченный сундук, накрытый алой, как кровь, тряпочкой, здесь же обосновался изящный подсвечник, ножка которого выполнена из красного стекла, книги в красных бархатных переплетах, что глупым образом нашиты поверх старых.
      – Комнатка, так сказать, для важных персон. Таких как дракон.
      Вслед за беснующимися лучами в распахнутое окно метнулись сладковатый запах хлеба, приторные благовония прелых фруктов и задушевный хохот мимо прошествовавших разумных существ. Было бы мудро поставить на людей, так как Брог стремился почти к девяносто пяти процентному прямоходящему населению. Но приевшийся глазу вид чешуйчатых не давал вытравить из головы хрупкое предположение, что весельчаки вполне могли сойти за драконов. А критически настроенный читатель, ударившийся в тонкости логики и взявший на заметку грузные тела драконов, неторопливую походку и отчетливое постукивание когтей по мощеной дороге, может не вытеснять из головы окрыленные мысли.
      Юный дракон сладко зевнул, не торопясь широко распахивать небесно-лазурные зенки навстречу миру, полному бесконечных возможностей. Он лениво потянулся, выгнул спину, расправил когти и в качестве завершающего этапа предпринял попытку широко развести черно-красные перьевые крылья. Униженный резкой, колющей болью, он прекратил эту затею, грузно уселся на хвост и обреченно покосился на правое крыло. "Я надеялся, что уже через два сезона смогу восстановиться, – меланхолично размышлял он, – а оказалось, что и десяти недостаточно. Выходит, что я..."
      В дверь постучались, прервав размышления пернатого и заставив его содрогнуться от неожиданности. Он не предполагал, что к нему заглянут в этот раз несколько раньше. Пернатый, пытаясь сосредоточиться на происходящем, отсрочить, так сказать, кровопролитную схватку с мыслями, обратил голову в сторону источника глухого звука, которому способствовала обитая каким-то странным материалом, отдаленно напоминающем кожу, дверь.
      – Войдите.
      Дверь распахнулась, и в комнату бодро шагнул высокий человек, облаченный в простое одеяние, которое можно увидеть на работниках полей – льняную рубаху и широкие, заплатанные штаны, в коих запросто можно спрятать воз хлеба. Его рыжая, похожая на баранью шерсть челка качнулась вперед, когда он остановился. Он приветливо улыбнулся, обнажив верхний ряд желтых, как солома, зубов. Его живые глаза метались по комнате, но источали простодушие и озабоченность житейскими проблемами и тем немаловажным, что между них проскакивает.
      – Хорошо спалось, дружище Лавер? – Он подмигнул и обвел стремительным взглядом богатую обстановку. – Тут часто останавливался сам властелин Мирдал. Он, между прочим, лестно отзывался об этих апартаментах. Но... – Его глаза метнулись к круглому коврику, на котором спал пернатый. – Я полностью согласен с тобой, что этот диванчик, мягко говоря, паршивенький.
      "Только бы он уже скорее перешел к делу, – отметил про себя Лавер, испытывая нарастающее раздражение, которое, впрочем, редко вырывалось наружу. – Я по горло сыт этими историями, которым нет счету, и в правдоподобность которых я отказываюсь верить. Ведь Мирдал сюда просто физически не влезет! Ну да, конечно, как же я мог упустить, что он, скорее всего, гостил здесь еще совсем юным".
      – Что запланировано на сегодня, Дэк? – уже вслух вопрошал Лавер. Он с таинственным прищуром разглядывал уже настолько приевшегося гостя, что тому не составило труда сообразить, что следует поспешно перейти от болтовни к делу.
      – Ну... – нарочито протянул он. – Я думаю, что мы сегодня порадуем Матерь четырьмя дюжинами саженцев, которые высадим на Складской улице.
      Лавер улыбнулся, услышав о благородной работе, что не нуждается в похвале и вознаграждении и делается во благо всего континента. Да, и во благо Брога, разумеется.
      – А почва там не слишком твердая?
      Дэк поскреб покрытый рыжий подбородок и, припоминая, сказал:
      – Кажется, нет. К тому же, дружище, это не саженцы фруктовых деревьев, которые уж покапризнее остролистных будут. Этим особого ухода не требуется. Разве что, – он посмеялся и обвел руками комнату, – свободного места побольше.
      Лавер прикинул в голове, что четыре дюжины остролистных деревьев без труда снабдят тенью почти половину улицы. Данный вид славился своими исполинскими размерами и прочной древесиной, из которой возведено большинство деревянных строений в Броге, начиная от хижины пастуха и заканчивая таверной "Две ноги", в которой в данный момент проживает Лавер.
      Пожалуй, стоит немного поведать о таких заведениях, где можно недорого преломить хлеб с солью и заиметь на ночь-другую крышу над головой. В Броге существовало только два подобных заведения, способных обслужить относительно взрослых драконов. Они отличались качественным сервисом и наличием жизнерадостного контингента, который раз в неделю заканчивал посиделки за кружкой крепкой дроби шумным выяснением отношений с кулаками, лапами, ногами и хвостами – со всем, без чего не обходятся при добром дебоше. До крови дело не доходило, так как нефильтрованная дробь была способна примирить даже кошку с собакой. Хочется так же отметить, что никогда остро не вставал вопрос о межрасовых мордобоях. Драконы и люди, прибегнув к трезвому рассудку, избегали физических конфликтов друг с другом. Уж так распорядилась Матерь, что драконы малость превосходили по силе хрупких людей.
      Лавер поднялся с хвоста, дав понять, что он всеми лапами за благородное дело. Он тоже хотел доказать Матери, что может отплатить ей добром за подаренную жизнь. Ведь Она – не какое-то мистическое божество, сторону которого убеждали принять веющие раболепием книги и имеющие со сказками намного больше общего, чем на самом деле. Она – больше, чем продукт сказаний. Она – Природа. Прекрасная, хрупкая и с непредсказуемым характером.
      – Перекусим чего-нибудь? – предложил Дэк, учтиво пропуская хвостатого вперед. В его голосе чувствовалась легкая озабоченность за свой желудок, который протяжным рокотом поддержал своего владельца. – Я бы с удовольствием прикончил добрую половину цыпленка.
Лавер удостоил его ответом только тогда, когда они спускались по лестнице на первый этаж:
      – Я подожду тебя.
      – Может хоть пропустишь чарочку-другую за компанию?
      – Нет. И тебе не советую.
      Дэк вскинул кучерявую голову и захохотал. Он ожидал такой ответ, преисполненный легкой заботой и отсутствием желания развлекать его, когда кисловатая дробь накроет его рассудок полупрозрачной липкой пленкой. Лавер обратил к нему правую сторону головы и коротко улыбнулся, словно хотел подтвердить отсутствие томящегося за всем этим самолюбия.
      Трактир "Две ноги" внушителен по своим размерам. При наличии всего двух этажей, он возвышается над землей на тридцать восемь футов! И это без учета треугольной черепичной крыши! Внутри можно было обнаружить предметы интерьера различных размеров и кухонную утварь, развешенную и разложенную вдоль стены, начиная от миниатюрной двузубчатой вилки для человека и заканчивая миской, диаметр который близился к невероятным семи футам! Лаверу всегда было интересно, с радостью ли обслуживают постояльцев, чья мордаха едва влезает в подобную посудину? Но ответ появлялся практически сразу, так как столь крупные клиенты не жалели заманчиво звенящих монет для того, чтобы укротить свой буйный аппетит.
      Трактир в столь ранний час был почти пуст, но Лавер и Дэк прошагали к свободному столику у окна, что выглядывает на небольшую речушку, скромный приток Агелана, берега которой аккуратно выложены медно-коричневым камнем. Двое подозрительных типов с мятыми шляпами и молодая женщина с завидными формами за отдельным столиком не сводили с них настойчивых, сверлящих глаз. Лавер осторожно взобрался на скамейку и удостоверился, что его никто не заденет, если удумает устроиться за соседним столом. Дэк уперся локтями в испещренный царапинами стол и присвистнул в сторону зевающего полового:
      – Хей, Фрэнк! Тащи жаренного цыпленка и кувшин дроби. Да так, чтобы пенилось и шипело! – Он перевел взгляд на Лавера и, вскинув неровные полоски бровей, поинтересовался с присущей ему фривольностью: – Тебе, пернатый, что-нибудь заказать пожевать? Перед длительной работой следует набить брюхо даже такому молодому дракону, как ты, – проговорил он, выделив слово "дракон" особой, глумливой интонацией.
      – Нет, спасибо, – коротко отозвался Лавер, бросив пренебрежительный взгляд в сторону привлекательного вида женщины, которая ну уж слишком приторно улыбалась маленьким рыбьим ртом. – Что ей от меня нужно?
      Дэк склонился над столом и приставил руку ко рту:
      – Нравишься ей ты, – насмешливо прошептал он. – Она наблюдает за тобой уже не первую неделю, если ты не заметил. – Он вернулся в прежнее положение и закатал растрепанные рукава засаленной рубахи. На всеобщее обозрение предстали несколько уродливые, жилистые руки с невероятно длинными пальцами, которыми удобно мыть кувшин, так как они без проблем дотянутся до дна. – Я бы на ее месте постыдился. Все-таки, межрасовая любовь – штука очень непредсказуемая. К тому же эта бабенка, – добавил он с ехидным смешком, – слишком старая. – Надбровья Лавера поползли вверх не столько от удивления, сколько от отвращения. – Уж если и начинать улучшать расу, то явно не с нее, – оглушительно захохотал он, заставив содрогнуться застывших в ожидании двух типов, которые обменялись непонимающими взглядами.
      Лавер не успел противиться своему воображению, представив себе чуть ли не во всех красках все этапы восхождения по любовной лестнице с этой распущенной особой. Его чуть не передернуло от брезгливости. Он пристыжено покосился на Дэка, который утирал рукавом проступившие от смеха слезы. В следующую минуту перед ним появилось что-то вроде деревянного подноса, на которой дымился цыпленок, лежал нечеловеческой величины ломоть хлеба и возвышался глиняный кувшин с сопутствующей ему кружкой, выполненной из светлой, волокнистой древесины. Дэк смачно втянул носом запах будущего завтрака и с волчьим аппетитом набросился на еду. А Лаверу, тем временем, захотелось покинуть заведение, пропитанное кислым запахом дроби и ставшее причиной его смущения.
      – Не беспокойся, – успокоил Дэк, болтая с набитым ртом, – мы выполним запланированное. Не одного тебя тревожит, что Матерь все чаще гневается на нас. – Он звучно разгрыз кость и, чуть ли не закатывая глаза от удовольствия, высосал питательный мозг. Затем он помахал бывшей куриной ляжкой в воздухе и продолжал: – И если раньше мы могли заниматься своими делами и не боятся, что Ее гнев настигнет наши Земли только потому, что за Землями с другой стороны континента не ухаживают, то теперь приходится отдуваться не только за себя. Я не говорю, дружище, о справедливости, а просто пытаюсь понять, почему это интересует далеко не многих? Разгильдяйство и равнодушие не поощряется Матерью, – констатировал он, отрывая очередной кусок, – вот так вот.
      Лавер слушал без особого энтузиазма. Его не оставляла в покое всплывшая минутой ранее мысль, что где-то там, в Смежных Землях влачит свое существование разбитая горем Физалис. Он оставил ее, променял на необъятное небо, опозорил, заставил познать, что есть несчастье, когда теряешь все. А он был для нее всем. И почему до пернатой головы только сейчас это дошло? Приподнятое Дэком настроение начало таять, исчезать, как только что выпавший снег. Образ возлюбленной плавал, витал, кружился перед глазами, заманчиво улыбаясь. Она манила к себе, обещала простить ему эту ужасную ошибку, хотела пожалеть, забыть все обиды и просто прижать к груди, чтобы спустя долгую разлуку он вновь услышал биение ее сердца. "Если бы было все так просто, – уныло размышлял Лавер. – Навряд ли она меня простит. Я не решаюсь отправиться только потому, что до смерти боюсь услышать это от нее. Даже если я смогу поведать о своем несчастье, она возненавидит меня с новой, прежде дремавшей. И никто мне не может гарантировать, что она не посмеется надо мной и над тем, что я теперь представляю из себя без своего драгоценного умения летать. А без нее и без крыльев я – пустое место".
      Это случилось, как уже упоминалось, десять сезонов назад. Лавер возвращался в свое скромное пристанище после страстного танца в воздухе с очаровательной незнакомкой. Опьяненный любовью и естественным влечением к противоположной особи, которая захватила его еще до того, как он узнал ее имя, он парил над Гористыми Землями. Небо затягивалось обычными, пепельно-синими тучами, которые не способны поколебать Лавера в его уверенности и отточенном мастерстве полетов. Оставалось уже не больше десятка миль, как так же внезапно, как вспышка молнии, с небес обрушилась смертоносная воронка торнадо. Ожесточенные, свистящие яростью самой Матери, потоки воздуха оказались сильнее перьевых крыльев Лавера, обрекшие несчастного на смертельную участь. Лавер из последних сил пытался вырваться из плена ненасытного природного явления, но тщетно. Спустя несколько мгновений удар чего-то твердого пришелся на его затылок, и Лавер потерял сознание. Слезы обреченности и бессилия не успели подступить к его глазам. И жизнь заявила, что намерена покинуть его тело.
      Но нет, погибнуть было не суждено. Он разлепил зудящие зенки и увидел перед собой Дэка. Тот так и застыл с улыбкой и полотенцем в протянутых руках, с которого сочилась бледно-розовая вода.
      – Дружище, – пробился голос – уже более реальный и густой – в голову Лавера, который, сам того не подозревая, с унылой миной уставился в окно, – ты снова забиваешь голову прошлым? Не отрицай. Я знаю, что прав. Тебе надо выбить эту дурь из головы. – Он плесканул в кружку пенящейся дроби и толкнул ее к Лаверу. – Алкоголь – дрянное средство, но на некоторое время помогает.
      Лавер схватил кружку обеими лапами так, что она жалобно затрещала, и осушил в несколько глотков дурманящий напиток. Дэк расползся в одобрительной улыбке, которую благовоспитанный мог трактовать как поощрение пьянства, и повторил, как натасканный трактирщик. Лавер уже более спокойно принялся за вторую порцию.
      – О как! – посмеялся Дэк. Его суженные губы и пальцы на руках блестели от жира. – А ведь драконы, как и люди, тоже страдают, когда у них ничего не болит. Ну ничего, – напутственно кивнул он, принявшись за куриную грудку. – Я приложу все усилия, чтобы ты не ходил с постной мордой.
      – Дашь мне спиться? – спросил Лавер, опуская пустую тару. – Или предложишь мне вон ту даму? – Он презрительно указал когтем в сторону хлопающей невинными глазенками женщины, которая, как ни странно, сочла это за знак оказанного ей внимания. Она кокетливо потянулась к ниспадавшим на пышную грудь локонам и принялась наматывать их на указательный палец.
      Дэк снова захохотал, одарив двух напыжившихся типов улыбкой из верхнего ряда желтых неказистых зубов.
      – Совсем другое дело, – заключил он и, подняв руку, щелкнув пальцами: – Еще кувшинчик, старина Фрэнк!