Мрачный сон

                1.
       Иван – худощавый мальчик двенадцати лет с длинной шеей, тихий и за-стенчивый. Русые волосы стрижены под бокс, большие серые глаза добродушны и доверчивы. Живёт с родителями в посёлке, окружённом дремучими лесами в деревянном  восьмиквартирном доме в два этажа, что стоит на берегу весёлой и чистой речушки.

       В тихое августовское утро, примерно, в девять часов Ивана разбудила назойливая муха. Она противно жужжала, садилась на губы, щёки, нос, быстрые цепкие лапки щекотали лицо. Мальчик мотал головой, руки тщетно пытались изловить насекомое, наконец, сел на кровати. Муха, описав круг, скрылась в открытом окне. Тревожное предчувствие заставило осмотреть комнату, давно знакомые предметы и вещи. Всё на месте, всё как обычно. Только на стуле вместо футболки и джинсов висит нечто странное чисто белого цвета. Мальчик подошёл к стулу, глаза с любопытством  рассматривали незнакомую вещь, похожую на короткое платье без рукавов. Надел, повертелся перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон, раньше такое “платье” видел в учебнике по истории, называлось - туника.
       
        Под окнами -  дорога, за ней спуск к реке. За рекой расположился деревообрабатывающий комбинат, огороженный глухим забором вдоль которого проложен деревянный тротуар. По нему идут вереницы людей к мосту через реку, по которому также  двигаются мужчины и женщины с детьми. Народ стекается  на площадь, где установлена трибуна для выступлений. Все поголовно в белых одеждах! Мальчик задумался, почему сегодня все люди в белом, почему хотят выглядеть торжественно и чисто, хотя вокруг то же самое: грязноватые улицы, невзрачные дома и сараи, зловонные помойные ямы и туалеты, да и люди те же самые по манерам, разговору и поведению. Для чего же все укрыли свои тела длинными белыми тканями?
               
                2.
         Быстро выпив стакан чая с бутербродом, Иван как был  в тунике, так и побежал к другу Мишке. В силу природной  любознательности, Мишка бывал везде, общался со всеми и был в курсе всех местных новостей. От него мальчик узнал: приближается нечто страшное, все взрослые сильно встревожены, собираются группами и что-то обсуждают. Сегодня намечено общее собрание в посёлке, на котором должны решить очень важный вопрос. Друзья отправились на площадь.

         По мере приближения к центру посёлка, становится многолюднее. Взрослые идут задумавшись и  понуро  опустив головы, изредка негромко переговариваются между собой. Дети притихли. Как всегда много пьяных. Несколько человек среднего возраста расположились в небольшом парке у танцевальной площадки. Они, как древние статуи неподвижно и торжественно, стоят вокруг скамейки. Белая ткань красиво опоясывает и укрывает тела, ниспадая до земли, от чего фигуры стройны и грациозны.

         Это удивило ребят, они привыкли видеть пьяных совсем другими и сейчас с любопытством разглядывают компанию. Самый старый, серьёзный и строгий сидит на скамье и, исполняя роль виночерпия, разливает в единственный стакан вино из зелёных сосудов вместимостью в один литр, три  опорожненных ёмкости  аккуратно стоят под скамьёй. Налив стакан, сидящий осторожно подаёт одному из окружения, приняв напиток, тот обводит взглядом присутствующих, коротко говорит и, запрокинув голову, залпом выпивает.

        Один из этой компании особенно примечателен: среднего роста, худой, измождённое лицо печально, тонкая шея наделена большим и подвижным кадыком, полные губы влажны и плотоядны. Очень внимательно следит, как истекает из бутылки в стакан вино, иногда нетерпеливо проглатывает слюну. Наконец подошла его очередь.
         - Агафон! – коротко произнёс виночерпий и подал напиток. Глаза Агафона живо сверкнули, лицо осветилось внутренним ликованием! Он бережно и благоговейно принял долгожданную жидкость, не взглянув на собутыльников, плотно облепил края стакана губами, медленно запрокидывая голову, начал пить. Брови взлетели вверх, глаза сведены к носу и зорко следят за неумолимо убывающим содержимым, кадык мерно, как поршень, движется вверх – вниз, вверх – вниз. Открыв рты, все следят за этим, без всякого сомнения, глубоко интимным действом. Наконец стакан опустошён и передан наливающему. Самый молодой из присутствующих с восторгом проговорил:
         - Здорово! Переверни стакан – ни одной капли не вылетит!
         - Знаю, - серьёзно ответил разливающий, - этот всегда высосет досуха.
Агафон с удовлетворением осмотрел приятелей, губы до ушей растянулись в блаженной улыбке, рука погладила живот, тихо произнёс:
         - Хорошо пошла. Чу-у-удно.
         - У тебя  плохо не бывает…
         - Пожалуй, что и так… замечательно пошла.
Ребята переглянулись, Мишка с восторгом покачал головой, как бы говоря – вот как надо пить!

       Пожилая женщина, опираясь на трость, проходила мимо, увидев собрание у скамьи, остановилась и с укором сказала:
        - Не напились ещё, алкоголики. Спешите, скоро спросят с вас!
Один, коренастый и бородатый, угрюмо ответил:
        - Проходи, старая, без тебя тошно! Спросят – ответим!

        Общее внимание привлекли три человека, вышедшие из заросшего крапивой и бурьяном маленького переулка: двое сыновей ведут под руки нетрезвого отца, тот сильно шатается, левой рукой с достоинством поддерживает длинные полы тоги, а правой, с вытянутым указательным пальцем жестикулирует, обращаясь то к одному сыну, то к другому:
        - Ладно! Хорошо! Я – прохвост, я – гад! Но вы то должны быть людьми! Должны быть мужиками! Причём, найвыйсшими мужиками! А не быть прохвостами, теми, какой я есть на сегодняшний день. Понял, Сашка? А ты, Славка? Человеком надо быть! На-а-до!
При этом отец интонацией выделил два слова и они прозвучали особенно убедительно: “найвы-ы-ы-йсшими”, “на-а-а-а-до”.
    
       Сашка и Славка не намного старше Ивана, идут молча, оглядываясь по сторонам, стесняясь и стыдясь за отца. После особо громкой его реплики раздражённо шипят:
       - Может домой тебе идти? Куда ты такой -  никакой. Тьфу! Зачем людей смешить, батя?
Отец вспылил, решительно повёл плечами, освобождаясь от поддержки, громогласно возразил:
       - Что-о?! Меня домой?! Засранцы!!!
Уже на площади его кое-как успокоили и усадили на подвернувшийся у столба ящик. Некоторое время он говорил сам с собой и, наконец, заснул, уронив голову на грудь и поражая всех громким храпом. Один раз, среди сна,  неожиданно запрокинул голову и, не открывая глаз, громко и требова-тельно  крикнул:
        - Быть человеком!!!   
Многие стоявшие рядом вздрогнули и обернулись к нему, но он опять уро-нил голову и негромко, но внятно бормотал:
        - Надо быть. На-а-а-до. Ещё раз повторяю вам.
Затем что-то забурлило и захлюпало у него внутри, изо рта потекла слюна, под носом запузырились сопли. Женщины закачали головами – вот где ещё человек-то.

        Сыновья посмотрели на отца, поморщились и с интересом стали наблю-дать за пожилым пьяницей, который, путаясь в грязных, оборванных полах спускается с невысокого холма. На его плече громко поёт магнитола, пьяница в такт приплясывает и подпевает.
       - Как человеку весело, на всё ему наплевать, - задумчиво говорит Сашка, - поёт и пляшет мудак.
       - А ты накати стакана три на лоб и тоже запляшешь, - резонно усмехнулся Славка.

        Рядом остановились две пары бомжей. Они занимались собирательством, подворовывали, изредка где-нибудь подрабатывали. Периодически в парах происходила замена, толи мужчины менялись  женщинами, толи женщины мужчинами. Все четверо закурили, из обшарпанной дырявой сумки появился трёхлитровый бидон пива, разливая в пол-литровую банку, по очереди стали пить, опасливо оглядываясь на богатырски храпевшего у столба человека, который особым чутьём уловил приятные булькающие звуки. Храп прекратился, открылся и сразу настороженно округлился один глаз. Всевидящее око пытливо ощупало пространство и чётко остановилось на знакомой четвёрке. Открылся второй глаз, лицо человека на ящике приняло негодующее выражение.
       - Прохвосты! Шакалы, да я вас расшибу! – заговорил он с нарастающей интонацией, безуспешно пытаясь встать. Те четверо не стали ждать, молча убрали бидон, банку и растворились в толпе.
               
                3.
        Площадь, на которой собрались люди, довольно большая, не заасфальтированная, местами поросшая травой. У самого края трибуны стоит красный «Запорожец». Дверь водителя открыта, сам водитель в чёрных очках, развалившись на сидении, осматривает прибывающий  народ. Это малый лет тридцати, монгольского типа, щуплый и невысокий по кличке Сара. Приветствуя знакомых, он кивает, либо вяло поднимает руку, при этом негромко, сквозь зубы цедит:
        -  Кретины, тусовщики, плебеи. Это вам не водку жрать, посмотрим чего вы стоите. Разоделись в белое – глаза режет, а душонки мелкие. Тоже мне Содом и Гоморра.

     Наконец послышались крики. Едут! Начальство едет! Толпа зашевелилась, загудела. Из компании подростков выпрыгнул козлообразный, прыщавый хлюст, завопил визгливо, истерично:
        - Где эти козлы? Где пиво?! Не могли организовать торговлю? Никакой заботы о людях! Пива хочу!! Пива-а-а!!! Ёлки – моталки!
Стоящий впереди высокий и сильный мужчина, чуть повернувшись, негромко бросил:
        - Утухни, сопля.

        Машина с начальством подкатила к лестнице на трибуну, пыль заволок-ла «Запорожец», Сара с недовольством закрыл дверцу. Два человека из ма-шины не спеша, пошли на трибуну. Первым идёт мэр, мужчина шестидесяти лет, среднего роста, очень худой, чёрные с проседью волосы и мохнатые брови сильно выделяются на фоне белой одежды. Проницательными глазами осматривает собравшихся людей, дойдя до середины трибуны, остановился, повернулся к народу и некоторое время молчал, потерев лоб левой ладонью начал говорить:
        - Односельчане, пошёл третий день с того момента, как все мы, исключая лишь детей, слышали голос, и слышали все. Достаточно сказать, что двенадцать рыбаков и три охотника, наших односельчан, в ту ночь находились порознь друг от друга и далеко от посёлка, но и они слышали то же, что и мы с вами.
 
     Не надолго остановившись, вытер лицо платком и продолжал:
        - Что это было и откуда – судить не время, пусть каждый соображает по мере своего развития и по своему мировоззрению. Сейчас, я думаю, это неглавное  для нас, главное то, что осталось нам совсем не много из отпущенного срока, я уверен, и все вы уверены, что в случае невыполнения нами выдвинутого условия, наказание последует незамедлительно. К тому же, все предъявленные обличения в наш адрес – справедливы!

         Стоящая до этого мёртвая тишина на площади нарушилась репликами в разных концах. Первым, неожиданно проснувшись, заговорил отец Сашки и Славки. Он подобрал длинные полы одежды, закинул ногу на ногу, из складок ткани появились папироса и спички, выпустив облако дыма, начал:
         - Я всю жизнь работаю. Да, пью, но это моё горе, моё зло. Я ни кого не обманул, не у кого не украл! Меня знают все, я – Костя Потапов! Вон мои ребята, два лба.
         - Мы на свои пьём, сами зарабатываем, и не так много мы пьём, лично  я, так соображаю, - высказался плясун с холма.
         - Да не так уж и мало…  соображает он… знаем, как вы соображаете – вон вся рожа опухла, глаз не видно, - возразила стоящая рядом женщина. В таком духе были и другие реплики, но все высказывания затихли сами собой и были не убедительны даже для самих говорящих.
         Мэр стоит молча, голова склонилась на бок, заметно, что прозвучавшие возгласы его ничуть не интересовали, он обдумывал своё, и когда вновь наступила тишина, такая, что слышен лишь шум ветра в кронах стоящих поблизости сосен, заговорил:
        - А сейчас о самом тяжёлом и страшном. Напомню вам поставленное условие. Искупить грехи наши и этим спасти всех нас от гибели, может человек безгрешный, чистый душой и телом. Причём, он должен быть в здравом уме и сделать это по собственной воле, без малейшего принуждения со стороны кого бы то ни было.

       Мэр замолчал, как-то весь съёжился, лицо его покрылось морщинами и помрачнело. Наконец он решился и разом высказал то, что его мучило все эти дни:
         - Итак, душа нашего праведника должна вознестись к небу вместе с пламенем костра, то есть, мы должны его сжечь на костре. Там (мэр указал пальцем на небо) он будет встречен и обретёт бессмертие – так было обещано. Но самое главное, - голос мэра надломился и стал выше, - Таких безгрешных праведников, или как их назвать - не знаю, но среди нас, взрослых, их нет! Это может быть только подросток, отрок, ребёнок! А среди взрослых – кто без греха?! Дальше решайте сами: можем ли мы найти такого человека, разрешат ли его родные, и главное, имеем ли мы право, взвалить на него грехи наши и таким образом распорядиться его жизнью!

        Мэр закончил, облокотился на край трибуны, ладонь обхватила подбородок, так и смотрел сверху, поводя лишь глазами. Он ожидал криков, воплей, плача, но ничего этого не последовало. Все как-то потупились, большинство стали расходиться, лица озабочены и угрюмы. Одного мужчину с мальчиком, которого он крепко держал за руку, остановили вопросом: что же делать, разойдёмся по домам и будем ждать своей погибели? На что он твёрдо ответил:
       - Вы можете отдать ребёнка на сожжение? Я – нет! Поэтому и от других не буду ждать милости.

       Но многие остались. Их охватило волнение и страх. Образовалась большая толпа, перебивая друг друга, а то и разом, выступали ораторы и смысл выступлений один – не следует опускать руки, необходимо найти выход, тем более, могут погибнуть безвинные дети! Оставшиеся довольно быстро пришли к выводу: надо найти добровольную жертву, тем более, другого варианта спасения нет! Но как найти, если даже сама мысль о таком спасении казалась дикой. Все присутствующие с детьми крепко прижали своих чад к себе, либо взяли их на руки, полные решимости защитить их.
               
                4.
        В это время Иван пробирался сквозь толпу оставшихся, глазами отыскивая Мишку, пропавшего неизвестно куда. Из всего услышанного он понял - меньше чем через сутки произойдёт катастрофа. Убежать, уехать, спрятаться - невозможно, а спасти всех может только ребёнок, но для этого он должен неминуемо погибнуть… 
        - Постой, парень, - остановил Ивана низенький, щуплый дядя с мелким птичьим лицом и с прилизанными, жиденькими волосами.
        - Вот ты, смог бы заступиться за меньших себя, за ровесников твоих, ну-у … за девочек, в конце-концов! А-а-а? Скажи, смог бы? Или трусишь? – стал он цепко спрашивать Ивана, взгляд маленьких, вертлявых глаз через тонкие линзы очков пронизывал насквозь. Сразу же несколько человек обратили внимание к подростку, образовали вокруг плотное кольцо, наперебой задают различные вопросы, приводят примеры из истории, хвалят и подбадривают. В поведении людей последний порыв обречённых: они нервозны, суетливы и настороженны. Лица выражают мольбу, сомнения, тревогу, безнадёжность.

         Иван смущённо опустил голову, смотрит себе под ноги, изредка  вскидывая взгляд на очередного оратора. А слова всё оживлённее летят со всех сторон, как поленья в огонь.
        - Парень, ты можешь спасти всех нас, и больших, и малых! Это большая честь, разом спасти столько людей, одним, так сказать, махом!
        - Ты понимаешь, что это такое?! Это же грандиозно! Р-р-раз, и ты герой!
        - Мы все доверяем тебе и по этому просим тебя! Да, что там просим - умоляем! Хочешь - мы все встанем на колени! Верно, односельчане?! Кстати, я уже стою!.. Вот!..
        - Ты навсегда останешься с нами… в нашей памяти!
        - Мальчик, ты изучал по истории жизнь Джордано Бруно и Жанны д, Арк. Они были героями, пострадали, погибли, их давно нет, но их помнит и чтит всё человечество. Миллионы их современников дожили до глубокой старости, умерли своей смертью и - канули в Лету, никто их не знает, и никому до них нет дела.
        - Юноша! У тебя есть шанс войти в историю, ты будешь известен на всей Земле!
        - Эх ма-а-а! Я бы такой шанс не упустил. Но, увы, увы! Грешен, и даже очень сильно грешен, мне, ну ни как нельзя!

        Растолкав народ, в круг ворвался пьяница с холма, оттолкнув Ивана, отчаянно завопил:
        - Меня жги! Я пойду за него! Мне один хрен, зачем пацана мучить?!
Его сразу остановили, чья-то сильная рука схватила за шиворот и оттащила подальше, язвительный голос прошипел вслед:
        - Что толку тебя жечь? Кому ты нужен, мухомор, только небо закоптишь! Один чад да вонь с тебя!

      В этот момент громогласно заявил о себе мужчина с двумя сыновьями, Костя Потапов:
        - Шакалы! Нашли защитника?! Ни хрена! Каждый сам за себя ответит! Вон отсюда! Бего-о-ом! Засранцы!
        - Никакой жизни от этих пьяниц! Где милиция?! Уберите же их! – возопило сразу несколько человек.
        - А ты чего здесь забыл, чего уши развесил, вали отсюда, - сказал Сашка Ивану и отвесил ему изрядный подзатыльник.
        - Ты чего командуешь, щенок?! – вскипел дядя с птичьим лицом.
        - Сам ты щенок, разорался здесь, лох старый, - с нескрываемым презрением бросил Сашка и повернулся спиной.
        - Ах ты, сопляк! Я сейчас научу тебя разговаривать с взрослыми! Весь в отца – волчонок, - с наигранной решимостью закричал дядя, потрясая кулаками, но оставаясь на месте.

        Отец сыновей после таких слов оттолкнул Славку, который всё время держал его под руку, шагнул к говорившему и с ходу, широко размахнувшись, ударил того в голову. От удара щуплый дядя покатился в пыль, потерял равновесие и сам ударивший, но сыновья подхватили его и повели в сторону.
        - Кого он на хер послал?! Кого вздумал воспитывать?! Засранец! - возмущался отец.

        Ивана, тем временем, аккуратно, но настойчиво вновь подтолкнули в центр круга. У высокой, сухопарой дамы с взбитыми вверх волосами и с большими, строгими очками – сдали нервы и она, вся подёргиваясь и ломаясь, энергично жестикулируя руками с длинными, подвижными пальцами, заговорила резким, высоким голосом:
        - А почему мы должны учитывать волю какого-то сопляка?! Мы, взрослые, самостоятельные люди, у нас у всех есть дети, их сотни, подчёрки-ваю – сотни! Надо спасать малышей! Один против сотен, поймите -  сотен! К чёрту Достоевского, наш мир далёк от совершенства. По-моему, соотношение говорит само за себя.
        - Ну и отдай свою дочь, - возразил тихий женский голос.
        - Но она же девочка! Спасать дело мужчин, если угодно – мальчиков! - нетерпящим ни малейших возражений голосом, вскричала дама.
        - А Жанна д, Арк? – нагловато и напористо  спросил мужчина в тёмных очках.
        - Извините, достаточно взрослая женщина и маленькая девочка – есть разница? – затрясла обвислыми щеками дама, - и вообще, вам должно быть стыдно, мужчина.

        - Тихо, тихо, тихо, что же вы так разволновались, успокойтесь, пожалуйста, поберегите себя, вы учительница, вам ещё наших детишек учить и учить, мы всё сделаем как надо, по уму. И ещё раз всем напомню: нам сказано – по доброй воле и без принуждения! Всем ясно? – вкрадчиво, успокаивающе заговорил низенький мужчина, остановивший Ивана. Левая сторона его лица сильно распухла, периодически он касался  её рукой, мор-щился, но сумел взять себя в руки после инцидента с пьянчугами и очень старался казаться спокойным и рассудительным.            
        - Простите, какой же дурак, даже если он ребёнок, согласится и даст себя сжечь! Мне кажется, мы сами должны принести жертву, не взирая ни на что, как делали наши предки – не глупые, между прочим, люди! А там, на верху, пусть решают: принять, или не принять, - запальчиво, на одном дыха-нии, глядя поверх голов и для убедительности размахивая кулаком, прокричала дама.

        По мере того, как она говорила, низенький дяденька всё больше и больше выпучивал глаза, рот открывался, слабая грудь поднималась, наполняясь воздухом, руки разводились в стороны, как бы привлекая людей в свидетели. Наконец, он выдохнул негромко, с шипением и присвистом:
         - Вон! Вон, бестолочь! Немедленно уберите эту шлюху!

       По всей площади и за её пределы разлетелось известие: есть такой подросток готовый пожертвовать собой ради спасения остальных. Вокруг Ивана собралась большая толпа, многие из тех, кто ушёл, вернулись обратно, а подошедши, спрашивали: «Кто же это?», «Чей он?» Меж тем дяденька с птичьим лицом, прогнав запаниковавшую раньше времени даму, чрезвычайно ободрился и активизировался.
        - Ну, юноша! – обратился он к мальчику, взяв его за плечи, - ты наша единственная надежда! Выручай, брат! Тебя, кажется, Иваном звать? Хоро-шее имя, мужественное.
        - Земляки! – деловито и с пафосом обратился он к окружающим, - я думаю, мы можем оказать Ивану такую честь и поручить ему эту почётную миссию по спасению всех нас!

        - Ах ты паршивец! – неожиданно обратилась к активисту пожилая женщина, до этого смотревшая на Ивана с жалостью и немым вопросом в глазах, - сам ты до старости бобылём дожил, котёнка не вырастил. Ты мать, отца его спроси!
Они башку твою безмозглую оторвут за дитя своё!
        - Надо – значит спросим! Я для всех вопрос решаю, и нечего меня стыдить, а то, смотрю, все порядочные стали, - ответил дядя и сразу обра-тился к Ивану, - Ну что, юноша, готов? Или трусишь? Мы неволить не будем, нельзя неволить. Готов? Тогда с Богом! А родителей твоих сейчас найдут и обязательно приведут.
               
                5.
         Иван поднял голову и стал вглядываться в лица окружавших его лю-дей, многие из них ему знакомы. От природы застенчивый, он раньше не мог так открыто и прямо смотреть в глаза взрослым, но сейчас какая-то сила за-ставляла его всматриваться в лица мужчин и женщин. Более того, он отчётливо читал их мысли и, чувствуя это, редко кто из взрослых людей выдерживал его взгляд. В глазах женщин он  видел жалость, переживания за него, сопереживание и испуг за его мать. Попадалось и простое любопытство, и облегчение (хоть не моего).

        Мужчины почти все отводили взгляды, но Иван видел их беспомощ-ность, страх (как поведёт себя пацан), уважение (не детская ноша тебе выпала). Горделивые чувства охватили Ивана, он впервые видел такую растерянность взрослых и то, что многие смотрели на него с надеждой и благодарностью, как на своего спасителя. Мальчик ощутил торжество, отчётливо осознал, что вся дальнейшая жизнь односельчан,  родителей зависит только от него. Особенно польстило то, когда подошёл высокий, мускулистый парень самый отчаянный и уважаемый в посёлке. Глянув на Ивана, сплюнул в сторону, строго спросил:
         - Ты что, пацан, серьёзно решился? Ты, наверно, не понял, чего от тебя хотят эти уважаемые господа?
         - Я всё понял, - последовал ответ.
         - Ну и что, пойдёшь на костёр за этих ублюдочных уродов?
         - Не знаю, - сказал Иван, и быстро зашагал с площади. Многие остались на месте и некоторое время смотрели вслед, затем побрели в разные стороны.

         В этот полный тревоги, неопределённости и переживаний день никто не заметил появления на площади совершенно нового и никому не знакомого человека. Смуглый, по виду подросток не старше двенадцати лет, густые, чёрные волосы почти до плеч, в больших, карих глазах бездонная и страшная глубина. Туника и худые, загорелые ноги покрыты пылью. Подросток стоял в стороне на краю оврага, казалось, ничуть не интересовался происходящим на площади. Три ягнёнка, пасшиеся в овраге, подошли к нему и тёрлись о ноги, он ласково гладил их по курчавым бокам.

        Поодаль расположилась на отдых компания мужчин; четверо лежат на склоне оврага в сильном утомлении, трое кружком сидят у самого склона, белые одежды у всех сильно помяты и позеленены травой, с оврага тянет сыростью и свежим навозом, неспешно льётся беседа:
        - Как думаешь, Агафон, чем всё закончится?
        - Чему быть – того не миновать. Любопытно всё это…
        - А ты что скажешь, виночерпий?
        - Что-то не так в этой ситуации, а что – не пойму.
        - Не верится мне, что так вот возьмём да и пропадём все. Если доживу до завтра – обязательно сбрею бороду! День то, день то как разгулялся!
        - Одно непонятно, сказали нам “…чистый душой и телом…, без принуждения по собственной воле…” разве Бог не знает, что мы как были козлами, так ими и остались.
        - Стали  ещё козлистее…
        - Вот именно…
        - А мэр – козёл: “…это может быть только подросток, ребёнок…”
        - А шкуры и рады стараться, как же – одно спасение! Смотри, как побежали за пацаном…
        - Не-ет, что-то не так.… Надо понимать – это конец света?.. Или как?..
        - Да нет, не похоже… ну слышали голос, а Бога кто видел?
        - Слышите, как Костя Потапов совестится?..

        Метрах в пяти от компании в траве и в одиночестве сидит отец Сашки и Славки, глаза закрыты, руки энергично жестикулируют, изо рта вперемешку со слюной вылетают слова:
        - Я должен сдохнуть! К чему жить такому прохвосту как я?! Я – пустой человек! Но я никогда не был,  не мог быть, и не хотел быть тем засранцем, какими вы  есть на сегодняшний день! Ещё раз повторяю вам…
        Мальчик шёл по Набережной слева, внизу сверкает на выглянувшем из-за туч солнце река, впереди его дом, сразу за ним спуск к реке и чуть дальше на берегу большая поляна, окруженная лесом. Сзади за Иваном поспешает небольшая кучка людей, они что-то говорят мальчику, о чём-то его спра-шивают. Несколько молодых парней обогнали Ивана и быстро побежали вперёд. Некто плюгавый, болезненного вида выскочил из толпы и, вытянув худую, бледную руку ладонью вверх и потрясая ею, крикнул в след убегав-шим:
        - Сушняка побольше наберите, веток еловых наломайте!
Ивану пояснил:
        - Это чтобы дымку побольше пустить, дымку глотнёшь, голова закружится и всё.… Курить, наверняка, Ванюша пробовал? То же самое будет…

      Иван не слышал его: он чётко видел большой пылающий костёр и себя в центре, пытался понять, точнее, вообразить, что можно почувствовать в этот момент.
 
         Но вот по небольшому мостику миновали ручей, и началась та часть посёлка, в которой родился и рос мальчик. Здесь он знал всё, каждый дом, проулок, сарай. Отсюда мама зимой на санках возила его в ясли, потом водила в детский сад, затем была школа – и много волнующих событий вспомнилось ему. В это время показался деревянный, двухэтажный с балконами дом, из которого утром ушёл на площадь, и который сейчас стал таким безмерно родным и близким. Чувство самосохранения, тлевшее в глубине сознания, быстро растёт и крепнет, и вот захватило всю душу мальчика, завладело его волей. Невидимая, но очень действенная сила  вле-чёт прочь.

         Иван больше не сомневался. Обернувшись, сказал идущим за ним, что должен зайти домой. Свернул с дороги и через двор побежал к подъезду. Никто не удерживал его. По скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, распахнул дверь. Мама с порога приступила к нему:
         - Что с тобой, Ванюшка, кто напугал тебя? Где ты был? Я уже заждалась, вся испереживалась, не знаю, что и подумать! Ты на площади был?
         - Мама, сейчас придут за мной, скажи им, что меня нет,  - ответил маль-чик, прошёл к себе в комнату и сел на пол в самом укромном уголке, руками обхватил согнутые и прижатые к телу ноги, лицом уткнулся в колени. На лестнице послышались шаги многих людей, настойчивый и громкий стук в дверь, толкотня в прихожей – Иван сжался в комок…
Но ничего не произошло, и даже чьих-нибудь слов не было слышно, по лестнице вновь застучали шаги, теперь уже вниз – и всё стихло…
               
                6.
         - …Да, парень оказался трусом! Что же делать, что делать – ни одного путёвого человека нет! Некого на костёр послать, господа! Некого! Дожили! - сокрушался дядя с птичьим лицом. Неожиданно перед ним появился подросток с длинными чёрными волосами, печально смотрят большие груст-ные глаза.
        - Ты кто, красавец? – удивился и обрадовался дядя.
        - Человек.
        - Вижу – не собака. Чей будешь, что-то не знаю тебя?
        - Отца…
        - Похвально! Я смотрю, ты очень серьёзный юноша! А скажи-ка нам, можешь ли ты пожертвовать собой ради спасения всех нас, всех жителей посёлка, и больших и малых?!
        - Ты сам  можешь сделать это!

       Дядя на минуту опешил, глаза вылезли из орбит, пальцы скребут затылок, с испугом и недовольством ответил:
        - А мне нельзя, грешен я, как последняя тварь!
        - А ты покайся искренно перед Богом, перед людьми, попроси прощения. И примется жертва твоя.
        - Пошёл вон, сопляк! Не морочь нам головы! – вскипел дяденька.

      Оставшийся народец воодушевился, наперебой полетели реплики.
        - А мальчуган-то прав! Толково говорит! Зачем гонишь его, Семён?
        - Мы доверяем тебе, Семён! А что до грехов твоих – огонь всё очистит, перед Богом предстанешь как младенец! В наилучшем виде!
       - Есть такое слово, Семён – «надо».
        - Я что, лучше вас?! Пошли-ка вы все на хер! А ты кто такой умный, кто отец твой?!
Мальчик вытянул руку, твёрдо сказал:
        - Там отец мой.
        - Там, у бани, я знаю каждую собаку! Кто же ты? Где живёшь? К кому приехал?
        - В церкви…
        - Не нравишься ты мне, говоришь туманно… Церкви  у нас нет уже лет шестьдесят – откуда знаешь, что была?

      Семён отступил на шаг, в голове как молния мелькнула догадка.
        - Она есть, - уверенно ответил мальчик.
        - Да ну-у?..  Интересно… Как имя твоё?
        - Разве ты не узнал меня?
        - Какой-то ты, братец… не от мира сего…
        - Ты сказал.
        - Где-то я слышал это… та-а-ак… удивительное совпадение.

      Семён пристально посмотрел на подростка, глаза загорелись недобрым, зловещим огнём. Неожиданно схватил руку мальчика и полоснул её кривыми и острыми, как когти ногтями, из глубокой царапины показалась алая кровь.
        - Смотри-ка – кровь, - искренне удивился Семён, неприятно содрогнув-шись всем телом.
        - А ты думал – кисель? – спросил мужчина с угрюмым взглядом маленьких, жёлтых глаз, корявое лицо перекосилось в улыбке, к нижней, разбитой губе прилип давно потухший окурок папиросы.
        - Слушайте, давайте без церемоний! Теряем время. Годится малец! - пробасил толстый человек с недовольным и неприятным выражением лица. Громадные, медвежьи лапы нетерпеливо схватили подростка; одна сзади за шею, вторая перехватила запястье правой руки. В окружении десятка чело-век чуть ли не бегом заспешили на поляну к реке. Последним, едва поспевая, хромает Семён, быстро и неумело крестится, губы непрерывно бормочут:
        - Не хорошо получается, очень нехорошо. Прости нас, Сын Человеческий! Прости нас, собак грешных! Спаси и защити! Походатайствуй за нас перед Отцом. Если не ты, то кто?.. 
               
        Отдалённый, тревожный гул эхом донёсся с поляны. Иван тихо вышел на балкон. Там, на поляне у реки, из большой кучи хвороста столбом под-нимается густой белый дым. Ярко, зловеще запылал огонь, большие языки пламени, извиваясь, летят вслед за дымом. Люди вокруг костра засуетились и белыми пятнами на фоне зелени мечутся во все стороны. Иван, как заворожённый, неотрывно смотрит на огонь, чувствует облегчение и расслабленность…

        Нечеловеческий вой резанул людские души. Над костром образовался большой чёрный шар, быстро разрастаясь и деформируясь.  Вверх взметну-лась чёрная молния, вслед за ней рассыпался громоподобный смех…

        Сумрак  опустился на землю. Небо нахмурилось, подул тихий, вкрадчивый ветерок, заглядывая в самые укромные щели, проникая в жилища, сараи, собачьи будки. На улицах стало пыльно, в воздух поднялся всевозможный сор. Люди спешно закрывали двери, окна, форточки. Стаи ворон парили высоко в небе.