Хельги

Жил в Тобольске паренёк по имени Хельги. Жилось ему вообще не сладко. С детства все дразнили Оленькой. И ты обижайся – не обижайся – а шутили всякие пошлые шутки полового характера. Хельги получил своё имя от отца – спившегося историка – в честь варяжского звучания имени Вещего Олега. Очень нравился этот исторический персонаж Хельгиному отцу.

Жизнь в Тобольске у Хельги была, честно скажем, полное говно. Каким-то макаром жили на одну отцову пенсию по инвалидности. Мать давно умерла, Хельги её почти не помнил. Отец пил и горевал. Лет десять уже он этим занимался, а на другое был не способен. В обшарпанной двушке было бесприютно и убого. Хельги пытался ходить в школу, однако школа была тем ещё удовольствием. Учителя особо не парились об образовании детей, да и о детях вообще. Платят грошовый оклад – и ладно. Дети же росли по понятиям. То есть так, как эти дети те понятия понимали. И по этим понятиям выходило, что щуплый мальчик в обносках, которого к тому же зовут Хельги – идеальный объект для травли. Словом, жизнь у Хельги не задалась, и он от беспросветности бытия, подобно некоторым своим сверстникам, пристрастился нюхать клей, в чём и находил себе единственную отраду посреди всеобщего мрака и ужаса.

Хотя нет, Была у Хельги и ещё одна радость. Хельги любил огонь. Любил он его во всех его проявлениях, как живое существо. Больше всего, конечно, радовало солнце. Это сколько там огня и света – думал Хельги, глядя, как небесное светило ненадолго показывается из облаков. В такие моменты ему казалось, что солнце освещает всё на свете, делает мир лучше, и его, Хельги, тоже очень облагораживает. Мальчик был восхищён тем, что солнце светит абсолютно всем, и ему ничего за это не надо.

 Но локальные проявления огня занимали Хельги ничуть не меньше. У него было излюбленное место в подвале заброшенного дома. Он забирался подальше ото всех, и жёг в жестянке всякий мусор. Долго-долго завороженно глядел на то, как танцует в жестянке пламя, подбрасывал разной степени пахучести хлам. Однажды он поймал себя на том, что ему совестно кормить огонь всякой грязью. Пошатавшись по дворам, он нашёл более-менее приемлемые деревяхи, бывшие когда-то заборчиком, стащил их в подвал, и стал жечь. Огонь был благодарен за вкусную и чистую пищу, весело потрескивал в жестянке, и от того на сердце у Хельги было радостно.

Однажды Хельги собрался совместить два своих любимых увлечения. Причём решил сделать это на полную катушку. Правдами и неправдами он затащил в подвал здоровенную жестяную бочку, и запасся клеем. Запалив в бочке огонь, который немного не лизал потолок, он стал вдыхать токсичные пары. В какой-то момент Хельги перестал понимать, что происходит. Только что он смотрел на горящую бочку, и вот уже мчится по направлению к солнцу. Всё ближе и ближе неслось его сознание к пылающему светилу. По мере приближения оно не начинало жечь Хельги, а наоборот как бы обнимало его своими горячими протуберанцами. Впервые в жизни мальчик чувствовал абсолютную любовь, он хотел слиться с этим солнцем, стать с ним одним целым. Он чувствовал, что там его место, всё будет верно и правильно, когда они воссоединяться. Солнце заполнило собой весь мир, всю вселенную маленького Хельги. Тот перестал помнить, что есть что-то ещё кроме этого света и безграничной любви. И среди этого тепла прозвучал голос:

-В ТЕБЕ ЕСТЬ СВЕТ. ИДИ, НЕСИ ЕГО ДРУГИМ!
На мгновение перед Хельги промелькнула вся его жизнь. Пьющий отец, злые старшеклассники, нищета и серость, клей, грязные подвалы, и он, маленький и никчёмный.
-Но как? Как я могу нести свет?, - спросил он кого-то.

Перед Хельги из языков огня соткался человек. Хельги показалось, что он откуда-то его знает. Тот был похож на самого Хельги, только на полвека постарше. У него была седеющая борода. Одет он был в джинсы с цепью на боку, а на чёрной футболке белыми буквами шла надпись «Ахура Мазда». Он задумчиво потёр бороду, а потом обычным человеческим голосом сказал:
-Думаю, Хельги, у тебя бы здорово получилось писать сказки.
-Сказки?, - ошалело переспросил мальчик.
-Да, сказки. Пиши сказки. Всё, давай – давай, мне некогда.
Человек с доброжелательной улыбкой потрепал Хельги по голове, и мальчик почувствовал, что его начинает уносить обратно.

Очнулся он в горящем подвале. Потолок полыхал, и уже начал местами обваливаться, горели кучи мусора, сваленные по углам. Дышать было решительно нечем. Хельги кое-как, измазавшись, как чёрт, и заработав несколько разной тяжести ожогов, таки выбрался из подвала. Отбежав на десяток метров, он оглянулся на полыхающее здание, и вновь почувствовал отблеск той любви, и того тепла, которое чувствовал в видении. Это придало ему решимости.

Вернувшись домой, он наспех отмылся, собрал все свои нехитрые пожитки, оставил отцу записку, и вышел за дверь. В записке значилось: «Отец, я видел бога, тот повелел мне нести свет. Я обязательно вернусь немного позже…».

Больше в Тобольске его никто не видел.