Не нужно окончательно отгруститься!

Вобщем-то здравомыслящему человеку, можно сказать в полном смысле достойном советском человеке не должно быть затяжного периода депрессии, длительного простоя в интеллектуальной деятельности. Вернее, он не имеет права так распускаться и пускаться в тяжкую дорогу ничегонеделания и пустоты в умном (ранее) времяпровождении, и дело не в том, чтобы просто читать, в виду того, что чтение – пассивная мозговая деятельность, а именно он обязан воспроизводить нечто текстовое, словотворческое. Посему требовательность к себе такого человека заставляет его брать себя в руки и писать хоть ЧТО-НИБУДЬ. Конечно, желательно это было бы злободневной темой, или творчество в русле животрепещущих проблем. Но возникает непреодолимая ситуация – свобода внутренняя уж станет сопротивляться! На претензии или насмешки в несвоевременности или архаичности того или иного автора, например, Есенина, в данное боевое  время, наш советский герой ответит, пусть и это дадется ему с трудом:  господа, мне бы хоть чем-то дышать и верить, мне бы хоть каким-то способом «молиться» в этой чёрной темноте беспросветности и времени, которое неумолимо идёт вспять, времени разрушения мечт и надежд о восстановление прекрасной таинственной страны. Да-да, такой как приснилась однажды юному поэту: «С чьей-то ласковости вешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней,Неразгаданной земле. Не гнетёт немая млечность, Не тревожит звёздный страх. Полюбил я мир и вечность Как родительский очаг...». Отгрустили мы о погибшем Советской Союзе, как лёгком слепке будущего, тысячелетнего грядущего, пробе пера народных масс... Кто-то может возразить, что есенинские строки 22 лет – это уже не юность во взрослое военно-революционное время, но наши студенты в 22 года, во времена общества потребления, да и взрослые их родители, не знающие 70 лет войны – вполне себе юны и невстревожены были и есть, когда пришла постперестроечно-незалэжно-майданная война в наше киево-постсоветское "самостийное" владение.
...Осиротевший народ - в муках.