Поездка обратно

Я открыла дверь, и на пороге стоял он — мой друг Елисей, с вечно кудлатой головой и расчёской, безнадёжно запутавшейся в волосах, словно пленница, обречённая остаться там навеки.

— Привет, красавица! — улыбнулся он так, как умеют только старые друзья — с этим неприкрытым обожанием вперемешку с дружеской насмешкой.

— Не успел войти, а уже упражняешься в сарказме? — фыркнула я.

— Можно внутрь или подержишь меня тут до конца жизни?

— Заходи, конечно. Только дай мне минуту — хотя бы натянуть на себя что-то приличное, — пролепетала я, пятясь вглубь квартиры.

Я смущённо покосилась на свой наряд — шорты, некогда бывшие штанами, майка, утонувшая на мне, будто принадлежала брату-баскетболисту, и пушистые фиолетовые носки, в которых я больше напоминала потерянного персонажа из «Улицы Сезам». Ну прямо готовая обложка для «Максима», только наоборот.

Пока я мысленно ругала себя за этот домашний кутюр, Елик проскользнул мимо, как угорь, и уже развалился в гостиной.

Он критически оглядел меня с головы до ног, взглядом зацепился за волосы и воскликнул:

— Дорогая, ты вылитая диснеевская Русалочка!

— Из-за цвета волос? — подозрительно уточнила я.

— Да нет. Просто, как и она, ты, кажется, понятия не имеешь, как правильно пользоваться расчёской.

— О, да сколько можно! — вспыхнула я. — То расчёской не умею, то петь фальшиво буду. Всё, завтра стригуся налысо и буду ходить, сверкая идеальной лысиной. И попробуй потом что-то сказать!

Я гордо удалилась на кухню, оставив его в компании хаоса — нотных листов, рассыпавшихся по всей квартире, как осенние листья по парку. Они чернели под солнечным светом, пролившимся через окно, в резком контрасте с яркой мебелью. Музыка опять пришла ночью, просочилась в сон, заставила вскочить, схватиться за ручку и писать, писать, пока не выдохнешься. Опыт научил меня — вдохновение не ждёт. Оно приходит как любовник, которому наплевать, спишь ты или болеешь. Если не запишешь сразу — утром останется только пустота.

Из динамиков тёк механический голос: «Tengo la camisa blanca, tengo la camisa blanca». Самоучитель испанского, моя новая капризная игрушка.

— Господи, ты решила изучать испанский? — хохотнул Елик, заглянув на кухню.

— А что мне всю жизнь неучем прозябать? Как некоторые? — ядовито уточнила я.

— Ты это мне, носителю «совершенного» английского? — он демонстративно вздёрнул брови.

— О да, носителю, — расхохоталась я. — Вспомни бедных поляков на Старувке, когда ты им объяснял, что нам срочно туда надо. Они почти плакали от отчаяния.

— Кстати! Почему ты не сказала, что знаешь польский? — возмутился он.

— Просто хотела повеселиться, — невинно улыбнулась я.

Чайник взревел, возвращая нас к реальности. Мятный чай с лимоном заструился в наши пиалушки, обжигая пальцы, наполняя кухню мягким паром.

— Ладно, я, вообще-то, по делу, — вдруг посерьёзнел он.

— Что стряслось? — я насторожилась.

— Надо снова в Польшу. В Варшаве выставка. А девушка меня бросила, так что теперь моя лучшая кандидатура — это ты. Шестилетняя дружба обязывает, — он улыбнулся, но глаза вдруг потемнели — то ли от грусти, то ли от чего-то ещё.

— Выставка? Какая? А билеты? А виза? А отель? — я засыпала его вопросами.

— Ах, моя дорогая Фандорин, — рассмеялся он. — Всё готово. Копия твоего паспорта давно пылится в моих архивах. А собеседование в посольстве уже завтра. Так что изволь явиться.

— Постой-ка! Никто не спрашивал меня заранее — это раз. Ты не сказал, какая именно выставка — это два. И в каком отеле жить будем — это три, — я прищурилась.

— Вот за это я тебя и люблю. Современное искусство. Да-да, не кривись, там даже пара хороших работ будет. И да, меня, как ты правильно заметила, пригласили. Пробился-таки в люди. Не прозябать же мне всю жизнь, как некоторым, — он с удовольствием отхлебнул чай.

— А как там мои песни? — внезапно спросил он.

— Тактичность — не твоё, — я горько улыбнулась. — Всё по-старому. Не ем, не сплю, гоняюсь за мелодией, которая крутится в голове, как ненормальная. Вчера что-то поймала, писала всю ночь. И текст, и музыку. Но вообще, я зря тебе это рассказываю — вдруг опять насмешки.

— Пока не буду. Пока, — пообещал он, слишком серьёзно для самого себя.

— Так вот, план. После выставки у нас неделя свободы в Варшаве. Погуляем, друзей повидаем, — продолжил он.

— И к отцу Ежи зайдём, — напомнила я.

— Боже, перестань перечитывать «Поющие в терновнике». Но к отцу зайдём, обещаю.

Уже из прихожей он крикнул:

— Ах да, привёз тебе новую рубашку!

Я заранее знала, какую. Ту самую, за которой я месяц охотилась по магазинам, но так и не решилась купить.

— И сумку! Адрас. Узбекский колорит. Тебе же нравится, — он вытянул её, как фокусник достаёт кролика из шляпы.

Я кинулась к нему, обняла со всей силой, на какую была способна:

— Елик, я тебя люблю. Люблю так, как только можно любить друга с шестилетнего возраста.

— Надеюсь, очень надеюсь, — почти неслышно выдохнул он.

И я сделала вид, что не услышала. Потому что иногда дружба — это тонкая натянутая струна, которую не стоит трогать. Иначе музыка оборвётся.



1)Старувка-это Старый Город в Варшаве. В польском языке выглядит как "Starowka"
2)Пиалушка (пиала)-посуда для питья чая
3)Фандорин- главный герой серии книг Бориса Акунина. "Это раз","Это два"-характерно для Фандорина, когда он решает невероятно трудную задачу
4)Адрас- национальный рисунок ткани в Узбекистане