понедельник, 11 февраля 2002

Погода не меняется, сохраняется промозглая сырость, на вид, кажется, обладающая кислотными свойствами. Пожаловаться, страсть, как хочется, мол, что это за жизнь такая, никаких знаков препинания не хватит, чтобы обеспечить интонационную вечность! Всё было бы, как обычно, если бы не вчерашнее знакомство с Лизиным «бойфрендом», да ещё в обществе деда, решившего принять самое живое участие в этом семейном событии из ряда вон! К тому же, Оле нездоровится, и она всё время не в духе. Что-то ей не нравится, кем-то всё время недовольна. Первая, так сказать, притирка, первый блин комом, акция, демонстрация, проведённая успешно с обеих заинтересованных сторон. Посмотрим, как пойдут дела, как будут складывться события. До и после знакомства писал тут же за компьютером письмо в Кармиэль, время от времени налаживая барахлящий светильник, не выбирая средств, пока тот не сдался, спасовав перед старой доброй деревянной бельевой прищепкой, которая распёрла его телескопические ножки. Есть контакт! Да, будет свет!
И снова утро, на этот раз начатое часом раньше на кухне. Продолжаю проходку,  которая была бы немыслима без привнесения новых свежих не столько утешительных, сколько обнадёживающих деталей. Уже предчувствую скорое возвращение к брошенным книжным файлам, к которым подойду, как всегда, с внезапной стороны!
149, с.53

«От противного»

Венчаясь возгласом «Сначала»,
рубить концы здесь и сейчас,
и от прикольного причала
отчаливать в который раз!
Всё размочалено до срока.
Мир, что не в сердце не для глаз.
И зиму пережить, «нивроко»,
как выжить и спастись подчас!

Пахнёт порывом Пастернака,
откликнувшись в моих стихах
бесстрашно окрылённым страхом, –
таков поэзии размах!
«Февраль! Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд…»,
пока «кочующая слякоть»
о Чёрной Речке говорит.

Пока в Михайловском под Псковом
проходят памятные дни,
и отзвук пушкинского слова,
как эхо выстрела гудит!
В среде Дантеса, Бенкендорфа
«России первую любовь»
приговорили (жертва – норма),
и пролилась святая кровь!

Поэта с миссией Мессии
в могилу попросту свели.
Мощь и фатальное бессилье…
Отчизны свет… всея Земли!
Всё возрастают котировки
обычной смертной нищеты
до свято чтимых… в группировках
из шибко грамотных блатных.

Кровавые следы эпохи.
На допинге невинных жертв
всё возрастает чувство долга
в программах пафосных торжеств!
И вот, на юбилей столетний
весь круглый урожайный год
уже в отсчёте после смерти
террор в стране рекорды бьёт!
          ______________

Вздохнём и выдохнем сначала,
венчая внесезонный час,
отчаливая от причала
в мочало превращённых фраз!
Свободы много не бывает,
причём всегда не достаёт
поэзии, любви и тайны
на ежедневный оборот.
Жить в сновиденье беспробудно!
Взлететь едва ли удалось:
что дилетантам свежесть, чудо,
то для старпёров в глотке кость!

На чём сыграть? - вот, в чём загвоздка,
кого на танец пригласить?
Как, восходя от продразвёрстки,
от продналога уходить?
Смешно? Конечно же, нисколько.
Но дайте мне договорить,
соколики, хоть дать «наколку»,
а после можно покурить.
В самой цитате Пастернака
давным-давно не пахнет им.
С лиро-эпическим размахом
а ну, ещё раз повторим!

Дантес, племянник Геккерена,
посланника, повеса, бес,
супругу гения к измене
склонял, имея интерес.
Ясновельможные холопы,
сброд хренов, тот же Бенкендорф
воспользовались. Это опыт.
А дальше Лермонтов пойдёт.
И как пример, «невольник чести»,
и несравненный образец,
что не был первенцем чудесным,
но принял жертвенный свинец!

И ждут типичные развязки.
Времён букварь ли, календарь
природы, рабская закваска…
не знаю, чем грозит февраль!
В рекламных акциях порядка
уже акации в цвету.
На ниве общего упадка
поэтов величайших чтут
их не-поклонники, убийцы.
Скажи, кто друг твой, милый враг?
Как телом мне распорядиться,
двадцатилетний Пастернак?!

Одни «глушилки» да заглушки
парадных выставок, речей.
Сам Пушкин водомётной пушкой
служил орудьем палачей!
Организации и кланы.
Какие цифры, господа!
Какие люди без охраны
в «Гохране органов стыда»!
Зато в музейном чинном свете
от ничего и никогда
на кровью залитом билете –
пространства рваного дыра!

вторник, 12 февраля 2002

*** Всё та же держится погода. Предвестья, сырость, полумрак. Запущенность какого рода, пока что не пойму никак. Из дома выглянуть в окошко, что на себя в трюмо взглянуть! И без надежды на порошу мне остаётся лишь вздохнуть! Февральский дождь стучится в стёкла, тоска и грусть, вода и лёд… Что ищешь, сам не знаешь толком, взяв утешительный аккорд.***
И этим сказано почти всё. Совершенно неожиданно принялся поливать и стучать по стёклам не зимний дождь. Сегодня всё не так, в предыдущие дни. И выспался, и встал хорошо, только уж очень поздно, и вспоминал, подумывая о том, как переслать стихи Витьке Шальнову о «газике» его отца. Напечатав вчера первую порцию своей продукции, нажил себе новый соблазн. Тем более что письмо, написанное ещё позавчера, так и не отправлено. Вместо одного цельного целенаправленного желания множество всяких неуместных хотений. От… вышел бы погулять, если бы не эта мерзкая погода, до… купить, например, новую настольную лампу с учётом недостатков предыдущей. Или светильник к изголовью. Речь уже, понятно, идёт о чтении. Вообще бы пару дней, как кровь из носу две строки связать, совсем ничего не делать! Впрочем, тут же приходит отрезвление: завтра уже среда, а потом и естественный выходной. Так что включаю поддерживающую музыку и продолжаю то, что надо делать. Ну, не всегда получается то, что хочется. Иногда скрытые желания действуют как неожиданные болезни или отложенные дела, когда убеждаешься, что никто за тебя их не сделает. Наконец, само бренное тело, организм, с которого никто не снимал функцию спасения, требует внезапных резких перемен. Стало быть, сегодня не только надо было подвигаться, впервые после 8 января, но и выйти из дому примерно так, как вышел прошлым летом покупать велосипед! С поправкой эволюции-деградации так же в 1999 году начал в начале июня готовиться к поездке в Израиль, которую планировал с 1995 года!

среда, 13 февраля 2002   
«Время не ждёт»! Вот уже искупив вчерашние слабости необходимой ночной проходкой, после утренней лёгкой, но внятной зарядки во всеоружии вернулся за компьютер. На фоне наметившихся климатических перемен. Во всяком случае, около полудня начало поглядывать сквозь пасмурную завесу изжелта белое светило. Помню очень хорошо, что с той стороны на нынешнем уровне солнца мы вернулись в трудный, первоначальный как бы октябрь! В смысле возвращения через начало 90-ых гг. к «Мотивам» и «Течениям», тому, что осталось не реализованным, не осуществлённым и именно тогда, когда мне уже удавалось многое. Это тоже из той же оперы «первых шагов после долговой почти внережимной жизни, прелюдия которой осталась в освобождённых вдохах всей грудью в августе ещё 1970 года! Идеал, взятый как вершина, к которой возвращался семнадцать лет спустя! Это, что касается внешнего вида и формы. Насчёт иных «образцов» многое было сказано и показано выше.
Ну, что, вчера осуществил-таки, как по-написанному, все свои тайные желания, вплоть до попыток купить настольную лампу, но сначала «разобрался» со всеми рыночными коробками в количестве одиннадцати штук. Плюс две коробки с детскими книгами, оставшиеся ещё после серии окончательных переездов с осени 2000 года! И когда выходил, убедился, что тело действительно начало засыпать и деградировать после резкой перемены образа жизни и способа существования. Кроме того, уже ночью выяснилось, что вчера я и не смог бы справиться с внутренними задачами, проспав, к своему удовольствию, урочный час.
149, с.55

До игры

Что сказать мне нынче предстоит,
в чём особо стоит разобраться?
Оппонента надо убедить,
а потом, пожалуй, разыграться!

Всякий раз, изрядно проплутав,
обретаешь в иллюзорной доле
правоту, отраду потеряв,
словно ключ от дома в чистом поле.

Побеждаешь самого себя,
но мечтаешь о взрывном провале,
что скачке громадном: это я, –
получите, мол, чего не ждали!

Взлёт, паденье. «Путь наверх и вниз, -
не сюрприз давно, - один и тот же».
Но важней ребяческий каприз –
требовать того, что невозможно!

И внутри, не дай Бог, расплескать,
как луну в ведёрке дивный образ:
несказанным жить, чтоб передать
пару слов людских себе подобным.



Из другой оперы

Пасмурь. Ветер. Внесезонье.
Выступает Президент
за всевластие Закона,
выправляя инструмент, –
со вторым уже Посланьем
(Булла Папская была)
Федеральному Собранью –
наставленьем на дела!

Ну, что делать, в общем, ясно,
но конкретно, как и что
царским делом не являлось 
никогда ни для кого!
Институтам Государства
силы некуда девать,
ровно власти и богатства,
наших недр не исчерпать!

Коррумпированы страшно,
продуктивность на нуле,
пожинаем день вчерашний
в смысле доллара в рубле.
Экономика в развале,
только гласность на коне
платонически сияет
в плотоядной жуткой тьме!

Далее, разгул преступный,
инвестиционный бум,
судопроизводство, ступор.
Сестрам всем по серьгам. Ум
зазвучал уже великий:
Бах! Структурный поворот.
Стратегические сдвиги
и тактический расчёт! 

Просто Пушкин: «Бурямглою
небокроет…» и вперёд,
Ксанфу нужно выпить море,
если паузу возьмёт!
И по всем аспектам темы,
как по нотам проведёт,
звеньями звеня системы,
задавая тон и ход.

Срочно сделать надо будет
из провалов, диких нужд,
жертв, потерь, просчётов грубых…
вывод для режимных служб!
И великую державу,
понимаешь, возродить,
и задуматься о славе
той, с которой надо жить!

Тутти! Гром аплодисментов
долгим эхом отшумит.
Зрелище с большим эффектом –
бутафорский динамит!
И от праздничного действа
к соцкультбыту перейдём
с обещаньями, надеждой
на когда-нибудь потом!



Послесловие

Никаких надежд и перспектив,
кроме как в Посланье ежегодном.
Дикий воровской бюрократизм
бодро контролирует свободу.
И когда просветов в небе нет
и штормит в пространстве внесезонье,
вспоминаешь сумасшедший бред
ожиданий завтрашних весною!

Провокационную шлею
самых добрых в мире пожеланий
чувствует приставленный к рулю,
всей страной с трибуны управляя!
Пусть на рифы налетит фрегат,
станет лучше, если будет хуже:
выйдет наихудший вариант,
песня песней, – то, как раз, что нужно!

Столько раз читаемый доклад! –
где же пафос «топовых» министров,
заведённых хором двух палат
из отборных избранных солистов?!
Подчинённый слушает, да ест,
жив своим мурчаньем и урчаньем, 
ибо всенародный интерес
в собственном кармане замечает!

Моисею не сойти с небес,
справившись с режимною отрыжкой!
Требуется Царский Манифест.
Отреченье от Престола! Крышка!
И аплодисменты отзвучат,
если только войны отгрохочут,
именем великим увенчав
не святые старческие мощи.



Дежурная пауза

Прихожу по-тихому в себя.
До весны десятидневка с гаком.
«Чёрный вторник»… тёмная Чечня –
жирная черта ничьим богатствам!
Только чуда остаётся ждать,
собственно, не собственного дара,
чтобы только как-то устоять
до уже коронного удара!

Тает снег и намерзает лёд….
Почитай что целое столетье
над «провалом вечности» несёт
по разломам времени и места!
Варианты неизменных средств,
славно сочетаемые суммы
страшных бедствий и больших побед, –
преступлений, подвигов безумных!

Самопародируя кошмар
всем известным «почерком» артиста,
смело тиражируя товар,
спрятавшись в тени рецидивиста,
брать своё без совести, стыда
при тоталитарной обезличке,
доводя до верного суда
невиновных, пойманных с поличным!

Иго от Мамаевой Орды
под пятой партийного единства,
весь имперско-ленинский утиль –
стиль, что называется, марксистский!
Праведные лживые слова
оттеняют горестную правду:
каждый платит по своим счетам
старому привычному порядку.