4 экзамена в ИЭИ

                4 экзамена в ИЭИ

Каждый человек в своей жизни сдавал, сдает и будет сдавать экзамены. Они сопровождают нас по жизни, как нечто неприятное, вредное и при этом, неизбежное. Экзамены…экзамены…
   Мы пытаемся от них отлынить, отвертеться, на худой конец, перенести на более поздний срок, а они вылезают откуда-то, подкарауливают нас, объявляются в самое неподходящее время. У меня нет никаких сомнений, что человек, придумавший экзамен (кто-то ведь придумал), людей не любил. Мягко говоря.
   Знаете, что означает латинское слово «экзамен»? Язычок для весов. Тот самый, который показывает, сколько чего весит…
   Вот этот язычок и показывает на экране, или как там это называется, какой вес знаний у человека. Придумают же…
   А сколько нужно прочитать (хотя бы) учебников, задачников, и тому подобных полезных изобретений человечества, чтобы язычок на весах вскарабкался до приемлемых значений.
   Понятное дело, что наибольшее количество экзаменов у нас случаются в период обучения. Школа, техникум, институт, академия. Где еще? Ну, в ГИБДД, разок, другой. На работе…постоянно. Да, в общем, везде, куда ни сунься.
   Конечно, у всех по-разному, но у меня самые сильные впечатления от экзаменов остались из института. Видимо потому, что их там было много, намного больше, чем, где-либо. А может, просто мы были молоды тогда, в первой половине 80-х… эмоции были ярче…
   Можно посмотреть точно, но, примерно, за пять институтских лет мы сдали около пятидесяти зачетов и сорока экзаменов. А поскольку, зачеты и экзамены, это, в общем-то, одно и то же, итого, что-то возле цифры 90 испытаний. Неплохо, правда?
   Не все, конечно, несли в себе реальную опасность для студентов, не все напрягали всерьез. Большинство экзаменов сейчас уже не вспомнить, даже глядя на вкладыш к диплому с перечнем изученных дисциплин и оценок.
   Но несколько экзаменов, из сданных мной за период обучения в Ивановском энергетическом институте, врезались в память настолько, что даже сейчас, спустя тридцать лет, я помню все, до мелочей. До выражения лиц участников событий. До расположения столов в аудитории. Не знаю, с чем это связано. То, что эти экзамены были трудными, объясняет такую сохранность в памяти лишь отчасти. Были экзамены, которые я «заваливал» (хоть и немного) и пересдавал по нескольку раз, но в памяти их почти нет. А некоторые, выдержанные с первого захода, помню, как будто, это было на днях.
   Формы и методы приема экзаменов тогда были довольно консервативными, и друг от друга не отличались. А если и отличались, то только вследствие особенностей темперамента преподавателей, принимающих экзамены, и их взглядов на жизнь.
   Четыре экзамена, эпизоды с которых я попробую описать, были из числа памятных. Понятно, что если бы это было не так, то и описывать нечего, но тем не менее…
   Эти экзамены закончились для меня по-разному, хотя допускаю, что описание может оказаться похожим одно на другое и нудноватым. Так я ж и не заставляю никого это читать.
Итак…
                Начертательная геометрия.
   На начальных курсах основным камнем преткновения на пути к диплому для студентов казалась начертательная геометрия, а затем инженерная графика. Мы же на инженеров учились, а инженер должен уметь выполнять чертежи любой сложности. В этой связи, предполагалось наличие у студентов определенного багажа знаний и умений, полученных в средней школе, чтобы в институте не с нуля начинать. Ну, хотя бы при виде циркуля, не спрашивать, что это такое. И уже уметь чертить что-нибудь простенькое.
   Выяснилось, что умеют не все. Я, например.
   В нашей школе, одно время, вообще не было учителя черчения и предмет «вела» наша классная. Поэтому, черчением мы занимались меньше всего. В основном помниться, русским и литературой. Потом учительница черчения появилась, и мы что-то стали чертить. Правда, эта учительница до того, как стала учить нас черчению, была старшей пионервожатой и чертила еще хуже нас…
   Начертательная геометрия с точки зрения старшекурсника, это, конечно, детские раскраски по сравнению с чертежами, которые последуют дальше, но тогда казалось, что страшней начерталки зверя нет. Один учебник по начертательной геометрии, толщиной с «Войну и мир» Толстого, вызывал у нас панику. Прочитать его можно было только к пенсии, если начать прямо сейчас. По учебнику, правда, никто и не учился, только по лекциям. Лекции по начерталке старались не пропускать. А то, бегай потом, ищи конспект.
   Вел у нас начерталку Вячеслав Николаевич Копеин. Высокий, худощавый, со шкиперской бородкой. Хотите представить поточнее, вспомните  мультик про Простоквашино. Там он папа дяди Федора.
   Вежливый, тактичный, ироничный. И все бы ничего, да было у Копеина одно качество, отравлявшее студентам жизнь. Он не любил шпаргалки. И не любил студентов, использующих шпаргалки. А как студенту без них? Причем, не любил, это даже не то слово.
   Вячеслав Николаевич ненавидел шпаргалки лютой ненавистью. Он аргументированно доказывал нам, что начертательная геометрия шпаргалок не требует, все наглядно и доступно пониманию даже таким «одаренным» людям, как мы. Мы, «одаренные», внимательно его слушали, с готовностью соглашались, но шпаргалки делали, а «наиболее одаренные» вообще переносили на шпоры весь курс начерталки. Труд, конечно, адовый! Только за это надо бы ставить «отл» автоматом. Ну, да, дождешься от них!
   Копеин охотился за шпорами, как Дерсу Узола, выслеживал, терпеливо ждал в засаде, неслышно подкрадывался к списывающему студенту. Поймав студента со шпорой, Копеин светился от счастья. Что ж, у каждого свои причуды.
   Была у него еще одна причуда. Он требовал, чтобы все студенты имели на занятиях строго определенный набор предметов, наличие которых он тщательно проверял. Готовальня (желательно профессиональная), набор всегда новых карандашей от мягких М до твердых 2Т, линейка и угольник (лучше деревянные), ластик, папка с листами А-3 и А-4. Увидев у кого-нибудь отдельный циркуль, типа куриной ножки, Копеин был готов к убийству.
   Я, первое время, пока не купил свою (дорогущую, зараза), выкручивался тем, что занимал готовальни у ребят из других групп.
   Ко времени экзамена по начертательной геометрии, я уже довольно прилично чертил, основные типы задач затруднений у меня не вызывали. Причуды причудами, но Копеин был отличный преподаватель, умел «дуракопонимаемо» объяснить, научить.         Надо отдать ему должное, у него чертили все.
   Вообще, экзамен, как таковой, особых проблем мне не создал, и я получил «хорошо». До пятерки было не дотянутся, там весь курс надо было учиться на отлично, но и четверка меня удовлетворила.
   Я, наверное, и не запомнил бы ничего, если бы не эпизод, случившийся в ходе беседы с экзаменатором и оставивший в памяти весь экзамен.
   На экзамене, Вячеслав Николаевич, с присущей ему тщательностью, лично рассаживал экзаменуемых. По одному за стол. Аудитория была небольшая, в «Б» корпусе, на четвертом этаже. Скворечник такой, даже без окон, со стеной из рифленого стекла. Столов было десять, поэтому к 9.00, к началу экзамена, он вызвал десять студентов. Юра Кулешов переспрашивая Копеина о времени начала экзамена, сказал «десять негритят». Шутка Копеину понравилась. Он, вообще, юмор понимал, сам юморил нередко. Не понимал шуток только, если дело касалось готовален…это святое.
   У остальных время расписывалось индивидуально. Кому-то к 10.00, кому-то к 11.00.
   К 15.00 все должны были сдать.
   Мне было определено к 9 часам, как и Витьке Мырсикову. Витька, что с ним бывало частенько, на экзамен опоздал. Его опоздания на все, что требовало точного времени прибытия, для группы было делом привычным, а впечатлительный Копеин был шокирован.
   Но это было еще не страшно. Да, и опоздал то он минут на десять всего. У нас были случаи, когда студенты приходили на экзамен, когда препод уже экзамен закончил, и ведомость сдал в деканат. Бывало, день экзаменов путали. Чего только не было на этих экзаменах.
   Думаю, что Копеин, все же допустил бы Витьку к экзамену. Постыдил бы с минуту, Витька публично бы осознал и раскаялся, и допустил бы.
   Но не таков был Витька, чтобы искать легких путей. На экзамен он принес, вместо готовальни, тот самый циркуль-куриная ножка. Уже только это привело бы Копеина в предынфарктное состояние. Но Витька и куриной ножкой не ограничился. Он еще прихватил с собой пару огрызков карандашей и угольник с отломанной стороной, по виду только, что подобранный на помойке. Похоже, Витька собирался избавить институт от Копеина. Избавить, не избавил, а вот озлобил Вячеслава Николаевича чрезвычайно. Короче говоря, Копеин Витьку выгнал.
- И негритят осталось девять,- негромко сказал Юра Кулешов, когда за Витькой закрылась дверь.
 На этот раз шутка у Копеина не прошла, поэтому, чтобы негритят раньше времени не осталось восемь, все затихли…
   Дальше экзамен протекал так.
   Я прибыл на экзамен во всеоружии, к 9.00., взял ближайший ко мне билет и занял указанный мне стол. Обычно мы старались занять места подальше от экзаменатора, лучше по ряду, где он сидел. Но в этом скворечнике все места были одинаково неудобные для списывания, а уж с Копеиным …что впереди, что позади…
   Вячеслав Николаевич, как крейсер бороздил аудиторию. Все «девять негритят» шевельнуться не могли, без того, чтобы не привлечь к себе его внимание. Любое движение рук и головы экзаменуемых воспринималось им сначала, как попытка списывания, а уж потом, если не доказано обратное, другими естественными причинами. Например, чертежи мы должны были делать руками. За первые полчаса Копеин раз десять устраивал обыски на столах и под столами.
   Это не страшно, если выполнять во время экзаменов обычные студенческие меры предосторожности, которые определила сама жизнь.
   Конечно, никогда нельзя списывать сразу. И не только у Копеина. Даже, если препод позиционирует себя, как либерала и утверждает, что ему все равно, есть у вас шпоры или нет. Лучше, пусть он не видит, что ты списываешь.
   Важно было уверенно что-нибудь писать или чертить первые минут тридцать, в этот период преподы вообще, и Копеин в частности, наиболее активны в поисках «сакральных жертв». Оптимальное время начала списывания, стартует, когда у препода появится первый сдающий. Вот тогда, не зевай! Если, конечно, первый сдающий, не ты сам. А так тоже бывало.
   Ага, вот и первая жертва! Андрей Копылов был разоблачен и изгнан с экзамена, ровно через минуту, после того, как начал списывать со шпоры. У Вячеслава Николаевича на лице появилась счастливая улыбка, а на поясе «болтались два скальпа», Витькин и Андрея. Может, он успокоится уже?
   Отловив (и выгнав) одного-двух списывающих, преподы обычно полагали, что остальная, еще не пойманная, часть студентов вздрогнет, и списывать не станет. Ну, да, сейчас!
   Списывали, списываем, и будем списывать! Вот наш девиз боевой! Тем более, если других вариантов нет.
   Нет, в самом деле, ни разу не видел человека, способного изложить теорию по начертательной геометрии без шпоры. Как это можно выучить?  Вот просто взять билет и рассказать все, что он «просит». Не верю!
   Первым делом я решил задачу. Копеин не раз говорил, что решенная задача это уже удовлетворительно, не ниже. А теория…как сложится.
   Задача была из моих любимых, поэтому разделался с ней быстро, минут за пятьдесят. Может показаться, что это много, пятьдесят минут, но задача по начерталке, это не задача по математике (хотя и там бывают…). Здесь один чертеж отнял сорок минут. Мне надо было вычертить линию пересечения при врезке конуса в куб. Задачка пустяшная, для детей до 8 лет. Я аккуратно выполнил чертеж на листе Ф-3, потом еще повозился со спецификацией. Тоже морока, особенно, если почерк корявый. А у меня корявый. Ну, какой есть…
   Потом обратился к теории.
   А вот с теорией  у меня, понятно, возникли проблемы. Что-то я знал, но как-то…фрагментарно. Так на то и шпаргалки. Шпоры, говоря по-нашему.
   Вот, только начал рассказ, а слова «шпаргалка», «шпора» встречаются у меня чаще любых других слов. И хотелось бы их убрать, да кто поверит рассказу об экзаменах без упоминания шпор? Я бы не поверил…
   Готовят и используют шпоры на экзаменах по-разному. Широкое поле для творчества. У нас были студенты, способные издавать научные труды, монографии на тему «Порядок изготовления и применения шпаргалок на экзаменах в высших учебных заведениях. Теория и практика», если бы такие монографии издавались. Да, что там монография… диссертацию защитили бы… докторскую.
   Я передовые технологии в области шпаргалок не применял, больше тяготел к старым, проверенным, где-то даже ретро методам. Чем проще, полагал я, тем надежнее. Использование мной шпор происходило, так…
   С задумчивым видом, продолжая что-то вычерчивать (Копеин видел, как я трудолюбиво чертил), аккуратно достал…нет, не шпору, а путеводитель по шпорам.    Текста было так много, что для упрощения поиска требуемого материала пришлось сделать «оглавление» на отдельном листке. Вот, мой вопрос на гармошке №2. Там же указано, что гармошка №2 в левом боковом кармане пиджака.
   Следующий этап. Достал шпору. Положил под левую руку. Положить, например, под готовальню, опасно. Копеин не успокоился и периодически продолжал устраивать повальные обыски на столах. Первое, что он перетряхивал, были листки и готовальни. А рукой, в случае облавы, всегда можно смахнуть шпору себе на колени. Во всяком случае, «руки вверх» он не кричал.
   К экзамену я изготовил несколько шпор в виде гармошек с вопросами из теории. Шпоры сделал добротные, шириной строго пять сантиметров (удобно), длиной полуметровые, склеенные на стыках.
   Вообще, наличие шпор давало не то, чтобы какую-то уверенность… дополнительный шанс, что-ли. Не знаю. Вот без шпор, сидишь на экзамене, вроде как с оружием, но без патронов.
   Хорошо, согласен, патроны есть в виде знаний, в голове. Но их там маловато. А вот со шпорами…полный боекомплект!
   На первых двух курсах я вообще, без шпор на экзамены не ходил. На третьем уже реже, только на сложные. На четвертом и пятом шпоры практически не использовал.
   Сам процесс изготовления шпаргалок, есть процесс подготовки к экзаменам. Я потом научился, прочитав первую строчку шпаргалки, писать билет, никуда не заглядывая. Просто помнил, что там дальше… в шпоре.
   Доставать шпору из тайника тоже своего рода искусство. Думаю, это что-то вроде из репертуара карточного шулера.
   Джеймс Бонд свой пистолет не так ловко выхватывал, как мы умели доставать шпаргалки. Главное, все делать в комплексе. Движение руки, достающей из тайника шпаргалку, отвлекающий маневр другой руки (например, платком вытереть лоб), светящееся умом лицо гения, стоящего на пороге открытия в области ядерной физики…
Так, что списывать мы умели, чего уж там! Но, надо честно признать, что, несмотря на всю нашу «квалификацию», ловили нас, даже самых ловких. Алягер ком алягер.
   Андрюха Копылов живой пример дня. Хотя, он сам виноват. Ну, вытащил шпору, ну положил под лист. Зачем же сразу списывать. Где мхатовская пауза, где доверчивый, затуманенный взгляд? Ты весь в науке…
   А Андрей сразу торопливо стал переписывать со шпоры. Только не знал ничего и сидел полчаса, вспоминая, что он здесь делает, как вдруг застрочил, как из пулемета, пулеметчик молодой. С чего бы? Ясно, что Копеин мгновенно установил причинно-следственные связи Копыловской прыти и, отняв шпаргалку, добротно, кстати, сделанную, отправил Андрея в изгнание.
   Кстати, некоторые преподаватели разрешали пользоваться шпаргалками, если написаны самим студентом. Хотя, пойди-докажи, что это не мои шпоры! Но это я так, из чувства противоречия. Шпаргалки, вообще-то, почти всегда каждый писал себе сам. Редко, кто пользовался чужими. Потому, что в напряженный момент, когда и так все «на волоске», еще чей-то чужой почерк разбирать…тут свой не всегда разберешь…
   Методы транспортировки, хранения и извлечения шпор во время экзамена применялись разные. Вариантов было множество, от простых, до экзотических. И курьезов хватало…
   Мой друг, Андрей Германсон, человек чрезвычайной ловкости, однажды пережил несколько неприятных минут, когда сдавал один из экзаменов. Не вспомню, да и неважно, какой предмет и курс. Преподаватель, имевший крайне слабое зрение и носивший очки с толстыми стеклами, весь экзамен внимательно таращился на Андрея.   А на кого ему смотреть, он дальше трех метров ничего не видел. Другие сдающие были подальше от преподавателя и чувствовали себя в полной безопасности. А Андрей, сидя нос к носу с преподавателем, тем не менее, полностью списал текст с заготовленной шпаргалки. Шпоры он разместил вокруг обоих запястьев рук, в виде гармошек. Удерживала шпоры на запястьях обычная резинка. С блеском списав все, что было необходимо, Андрей встал из-за своего стола и переместился к столу преподавателя. Небрежным движением он швырнул на стол преподавателя исписанные листки. Но тут судьба, видно за наглость, устроила ему небольшой, но неприятный сюрприз. Во время вальяжного движения руки, бросающей листки на стол преподавателя, его шпаргалки «отстыковались» от запястья и грудой свалились на препода...
   На мой вопрос, почему, по миновании надобности, он не убрал шпоры в карман, Андрей пожал плечами. Всякое бывает. Я сам как-то минут пять пытался засунуть шпору в нагрудный карман пиджака, и только, когда препод шпору у меня отобрал, сообразил, что я в свитере.
   Конечно, Андрей все равно экзамен сдал. Правда, в следующий раз.
   С наглым спокойствием я списал со шпоры все, что там было о способе построения проекций сечения конуса плоскостью. В принципе, этот вопрос я мог промямлить на тройку и без шпор, так, что в каком-то смысле риск в этом случае был не оправдан.   С другой стороны, если бы не списал, может и не понял бы, что я это…немножко знаю.
   Вернув шпору в карман, я некоторое время, пока отвечал Юра Кулешов, а он шел вторым, изучал списанное.
   Списать ведь только полдела, надо еще разобраться в списанном. Разобрался. Если не будет углубляющих вопросов, что-нибудь промычу.
   Ну, а теперь, к эпизоду, который сохранил у меня в памяти весь этот экзамен. Не успел я еще толком разместиться у «лобного места», слышу:
- Так… задачу вы списали,- Копеин даже голос не повысил. Спокойно так сказал, даже безразлично, как-то.
   У меня челюсть отвалилась. Значит, теорию, которую я списал, я не списал, а задачу, которую действительно решил, я списал.
- Вы же сами видели, как я чертил!- искренне возмутился я.
   Копеин тонко улыбнулся, мол, знаю вас, фокусников.
   Да что ж такое творится?!
-Ну, дайте мне другую задачу, я здесь, при вас решу!- гневно потребовал я.
- Во-первых, не кричите, я все-таки преподаватель, а вы студент. А не наоборот. Во-вторых, я и хочу предложить вам другую задачу. Теорию, вижу, что знаете. Пересядьте вот сюда и решите-ка вот эту задачу, пока я побеседую с … так, кто у нас на очереди… с Крыловым. Задача того же типа, что и была. Решить ее вам не составит труда…
   Последнее предложение Копеин произнес с интонацией, которая привела меня в бешенство. Просто, с откровенной издевкой. От злости меня трясло. Никогда с таким не сталкивался!
   Несколько минут приходил в себя, чтобы хотя бы вникнуть в суть задачи. Задача, и правда, была из той серии, что я решил. Только вместо конуса, пирамида, а вместо куба, шар.
   Рассчитав значения крайних точек пересечения фигур, я демонстративно медленно и аккуратно принялся выполнять чертеж. Копеин, похоже, больше смотрел, как я решаю задачу, чем слушал Славку Крылова. Минут через пятнадцать он перестал улыбаться и, не дав мне закончить чертеж, признал:
- Вы меня убедили… ставлю хорошо… для пятерки у вас были…невысокие текущие оценки в семестре….
   Я молча забрал зачетку. Хотелось нагрубить, но я сдержался. Себе дороже.
   Группа сдала начерталку успешно, были и пятерки и четверки. Троек было немного, две или три. Не сдали только Андрей Копылов, да Витька, бедолага, да и то, они пересдали через день, с 13 группой.
   Не помню только, на что Витька пересдал. Если был с готовальней, то, может, и на хорошо. Жаль, не спросишь уже…
                Высшая математика.
   Кроме начерталки, серьезным, авторитетным предметом у нас на начальных курсах считалась высшая математика (вышка на студенческом сленге). В энергетическом ВУЗе вышка, вместе с физикой, является фундаментальным предметом.
   Вышку нашему курсу преподавала Клара Давидовна Затуловская. Говорили просто, Клара, и все понимали о ком идет речь. А в нашей группе она вела и семинары.
   Это была волевая и умная женщина, лет 45-47-ми. Среднего роста, не хрупкая, но и не сумоистка. У нее был приятный, немного хрипловатый, голос. Мы уважали и побаивались Клару Давидовну. На моей памяти она была единственным преподавателем, которая выгоняла с занятий студентов, злоупотребивших спиртным накануне. И ладно бы только на семинаре, где сидит всего человек 18-20, так она чуяла «выхлоп» даже на лекциях, где сидит человек сто пятьдесят.
   Не успеет поток рассесться в лекционной аудитории, как Клара Давидовна уже кричит:
- Молодой человек, …да, вы! выйдите из аудитории! Вы в непотребном виде! У меня от вас голова (уже!) болит!
Как ей это удавалось… Кларе бы на границе служить, или в уголовном розыске…
   На первом курсе Клара к ребятам обращалась исключительно «молодой человек». К девчонкам никак не обращалась.
   Девчонок, учившихся в нашем институте, Клара не любила. Она считала, что энергетический институт не для женских умов. Не спросишь же, что она сама там делала?
   Да, и ребятам Клара тоже, бывало, устраивала «веселую жизнь». А уж если она кого-то невзлюбила, для того вышка превращалась в «греблю на байдарке по горной речке». Я знал многих ребят с нашего курса, к которым Клара относилась с какой-то скрытой враждебностью. Бог ее знает, почему. Не всегда же студенты приходили к ней на занятия в «непотребном виде». И не все.
   А еще, Клара Давидовна была твердо убеждена, что все ребята сначала должны отслужить в армии, а потом уже получать высшее образование. Довольно любопытный взгляд для женщины.
   Не то, чтобы Клара активно способствовала переводу ребят-студентов в солдаты (вообще, не могу припомнить ни одного случая, чтобы на курсе кого-нибудь отчислили из-за высшей математики), но, когда кого-то из парней отчисляли из института и он шел служить, Клара удовлетворенно отмечала, теперь молодой человек на правильном пути.
   Теперь, правда, я думаю, что, может быть, она была не так уж и не права…
   Лекции, да и семинары, Клара вела интересно. В математике мало занимательного, если, конечно, ваша фамилия не Ландау или Капица, но Клара умела удерживать внимание аудитории на протяжении всего занятия. Могла по ходу лекции в нужный момент рассказать веселую или трогательную историю, перезагрузить наши мозги, ошалевшие от интегралов. Говорила с каким-то экспрессивным напором, порой даже агрессивно. Нам нравилось…
   Вообще, отматывая назад в памяти то время, не очень верю, что она действительно кого-то всерьез не любила. Ни девчонок, ни ребят. Во-всяком случае, ее поступки за это не говорили. А слова…только слова.
   Экзамен по высшей математике мы сдавали после третьего семестра, в зимнюю сессию второго курса. Клара Давидовна уже знала весь курс в лицо. А нашу 12-ю группу различала даже по голосам.
   Не исключено, что она еще до сессии знала, что кому поставит по итогам экзамена. Я особо не переживал, знал, что моя тройка от меня не уйдет, на большее не претендовал. Не то, чтобы очень уж трудно ученье давалось, просто ленился. Находилось много занятий гораздо привлекательней, чем занятия в институте. Соблазны в юности слишком велики. Выкроить время на лекции удавалось не всегда.
Поэтому, наверное, и получал в основном тройки, зато без особого напряжения и проблем. Как у нас говорили, лучше красная морда и синий диплом, чем красный диплом и синяя морда.
   Ладно, отвлекся...
   Клара, хотя и относилась ко мне, в общем-то, хорошо, «диагноз», видимо, уже после первого курса поставила и определила мой «потолок» в виде тройки. Хотя, я полагал, что на втором курсе вышку знаю лучше, чем на первом.
   На первом курсе для студентов, имевших «хвосты» по ходу семестра, проводились дополнительные занятия. Проводили их наши же преподаватели. Бесплатно! Хотя по сути это было то же репетиторство. Я ходил только к Кларе Давидовне и надо признать, что она заставила меня высшую математику выучить. Ладно, не выучить…ее (вышку) выучить невозможно, это же не стишок…научила кое-что там понимать.
Нет, математиком я не стал, но все же…
   Определенные и неопределенные интегралы щелкал, как белка орешки, задачи с дифференциальным исчислением решал, не хуже Лейбница. Это я не обнаглел от безнаказанности, просто Лейбниц Вадим учился на нашем курсе. Ну, да, он хорошо учился. А как учиться с такой фамилией? И с дядей, деканом?
   Так, что в будущее я смотрел с оптимизмом и уверенностью в своих силах! Правда, не настолько, чтобы на экзамен притащиться без шпор.
   К шпаргалкам Клара относилась спокойно, если не наглеть, конечно. Но бегать по аудитории в поисках списывающих она не будет. Вообще, женщины-преподаватели относились к шпаргалкам гораздо спокойнее, чем преподаватели-мужчины. Редко, кто из преподов женского рода уличал студентов в списывании, а чтобы выгнать за это с экзамена, такого вообще не помню. Поэтому план на экзамен по высшей математике у меня был прост. Списываю теорию, решаю задачу, получаю заслуженную тройку и с достоинством ухожу. Потом, даже скорректировал тройку до четверки. Пуркуа па?
   Экзамен прошел в теплой, дружественной атмосфере. Двоек, кажется, вообще не было. Была масса пятерок и четверок. Троек, вроде, было всего две или три. Одна из них моя. Обидно, конечно, но, что было, то было.
   Клара принимала экзамен с ассистентом, преподом с кафедры высшей математики (фамилию не помню). Чтобы не мешать, друг другу, Клара и ее ассистент разместились в соседних кабинетах. Полгруппы пошли к Кларе, полгруппы к ассистенту. Я пошел к Кларе. Пошел бы к ассистенту, была бы четверка или пятерка, он других оценок не ставил. Ну, а Клара…ставила.
   Зашли сразу все. Я сел достаточно удобно, в конце аудитории. Зная, что Клара облаву и обыск устраивать не будет, деловито разложил свои шпоры на столе. После этого посмотрел билет. Первый вопрос, кривые второго порядка, второй, ряды Фурье. Задача на вычисление определенного интеграла. До сих пор помню ужас, когда прочитал вопросы билета. Дело в том, что когда писал шпоры, как и положено матерому студенту, писал только то, что не знал. А когда дошел до кривых второго порядка, эллипсов, парабол, сказал себе, как Киса Воробьянинов «ну, это я знаю». И писать не стал. С чего я так решил, осталось загадкой для меня самого. Но еще большой загадкой для меня стало отсутствие в шпаргалках главы про ряд Фурье. Там у меня вообще был пробел в знаниях. Большое чистое поле! Я с тоской посмотрел на Клару. Взять другой билет, что-ли?
   За все время учебы в институте, я ни разу на экзаменах не брал другой билет. Не стал брать и сейчас.
- Слав,- тихо позвал я Славку Крылова, сидевшего впереди меня,- У тебя случайно рядов Фурье нет?
   Славка обернувшись, дико на меня посмотрел. То ли уже погрузился в научный транс, то ли я напугал его своим невежеством. Славка Крылов в вышке «шарил, будь здоров», но, понятно, что сейчас, каждый за себя. Сначала свое надо сделать, потом уже тянуть руку «тонувшему» товарищу.
- Семенов, судя по твоим тоскливым глазам...билет не тот?- громко спросила Клара Давидовна.
   Мои одногруппники захихикали.
   Ну, Клара, настоящий пограничник! Глаза мои рассмотрела с 20 метров! Ей бы в снайперской школе преподавать.
- Нет, Клара Давидовна, билет тот…еще.
   Внезапно Клара встала и пошла ко мне. Я едва успел смахнуть со стола бесполезные уже шпоры.
- У тебя хороший билет,- прочитав вопросы, сказала Клара,- кривые второго порядка…нарисуешь эллипс, гиперболу, параболу, покажи оси, полуоси, действительные, мнимые…ну, всплыло в памяти? Мы с вами все это разбирали подробно… а второй…дай определение числовым рядам вообще, потом ряду Фурье, покажи пример нахождения коэффициента ряда, вот и все. На консультации был? Там же все разбирали… а задачка у тебя совсем простенькая.
   Клара пошла обратно. У них всегда все простенькое и всегда хорошие билеты. Еще ни один преподаватель на экзаменах не сказал, «у тебя трудный билет, кранты тебе». Всегда билет «с элементарными вопросами», «легче не придумать», «детский».
   Конечно, на консультации я был. Попробуй, пропусти! Большинство преподавателей болезненно относились к пропуску студентами предэкзаменационных консультаций. Хоть и говорили, приходите,… кому интересно. Но с надрывом, так. С подтекстом, мол, кто не придет, значит, предмет тому не интересен. Хотя, чаще всего, препод, пересчитав присутствующих, обычно спрашивал «вопросы по экзамену есть? Нет? Ну, до завтра!». И вся консультация. Не все, конечно…Клара то точно чего-то там разбирала…
   На консультации то я был. Размышлял там обо всем на свете, только не о высшей математике. Клару не слушал.
   Так, ну как бы то ни было, вышку надо сдавать! Для начала решил задачу. Задачка и правда была простенькая. В два действия. Рассчитав интеграл, я принялся рисовать параболы с гиперболами. Чертил серьезно. Чего-чего, а чертить мы немного научились. Курс начертательной геометрии прошли. Хотя, Клару вся эта живопись интересовала, как прошлогодние экзамены. Ей, хоть на уровне наскальных рисунков палеолита рисуй, главное, уравнение реши.
   Но мы же себя уважали, так, что изображения кривых второго порядка у меня были вполне пристойны. Вот только что с ними дальше делать? Ось начертил. А что за полуоси такие? Действительные и мнимые…
   Воленс-ноленс, мне пришлось осуществить опрос своих сокурсников на предмет знания…моих вопросов.
   У Светки Дубининой нашелся целый учебник по высшей математике, размером с нее саму. Как она втиснула его в сумочку, где и таракану тесно? Правда Светка соглашалась учебник отдать только после того, как сама спишет. Логично. Витька Мырсиков перебросил мне гармошку, где по его данным было что-то о рядах Фурье. Но у Витьки почерк…курица лапой пишет разборчивей. Читать его записи можно, если хочешь убить время, но на экзамене это удовольствие…не очень.
   Пока я опутывал аудиторию своей паутиной, выдаивая из одногруппников крупицы нужных мне знаний, Клара молчала, время от времени поднимая голову и глядя на мои операции.
   Наконец, когда я допрашивал Серегу Калакина, где у параболы мнимая полуось, Клара не выдержала:
- Семенов, ты меня утомил! Либо ты сворачиваешь свою шпионскую деятельность, либо я объявляю тебя персоной нон грата. Уже вся группа занимается твоими параболами и рядом Фурье! Скоро, наверное, тебе пойдут шифровки из соседней аудитории…
   И снова все захихикали. Смешливый у нас народ, особенно, когда касается не их…а Клара то, сильна! Я то, думал, что «работаю» тихо и незаметно.
- Свернул, Клара Давидовна,- сказал я.
   Пора было разрозненные сведения объединить в систему и попытаться, как-то связно, их озвучить…
   Первой пошла отвечать Светка Дубинина. У нее был беспроигрышный вариант. Она в ближайшую субботу выходила замуж за преподавателя нашего института. И Клара об этом знала.
- Это мой свадебный подарок,- сухо сказала ей Клара, выводя в зачетке «удовл». На листки Дубининой даже не глянула.
   Учебник по вышке в наследство достался мне. Только поздно. Клара вызвала меня сразу после Светки.
   Пошел, всем видом показывая, что в математике для меня тайн нет.
   Но, поскольку из достижений у меня была только решенная задача, я решил ненавязчиво выдвигать ее на передний план.
- Вот, Клара Давидовна, задача…определенный интеграл…для решения задачи я использовал формулу...
- Вижу, что дважды два ты считать научился, - прервала мою речь Клара.
- Научили,- льстиво вставил я.
- Научила? Ну, хорошо…что с вопросами? Разобрался с кривыми второго порядка?…Ну…понятно, начертательную геометрию и инженерную графику вы прошли…чертежи удались…это что?
- Эллипс.
- Так… что относится к кривым второго порядка?
- Эллипс, гипербола, парабола.
- А окружность?
- Нет.
- Нет?
- Да.
- Нет, да… ты издеваешься, что-ли?
   Я не помнил, относится ли окружность к «кривым», поэтому лавировал, пытаясь угадать по интонациям Клары правильный ответ. Но у нее угадаешь!
- Нет. Окружность не относится к кривым второго порядка.
- Окружность относится к кривым второго порядка!- вздохнула Клара Давидовна.
   Не вылавировал.
- Так…дальше…как они определяются? Где уравнение?
- Какое уравнение?
   После этого неосторожного вопроса Клара свернула дебаты по первому вопросу и перешла ко второму.
- Ну, что там с Фурье? У него столько консультантов не было, сколько у тебя.
- Фурье,- уверенно заявил я,- Жан Батист, французский математик 19 века.
   Это единственное, что я разобрал в Витькиных каракулях. Остальное придумал. Сделал его действительным членом Французской, Российской и Английской академий наук. Само собой, орден почетного легиона за работы в области математики. Пел дроздом. Клара молча слушала, не перебивала.
   Правда, когда я перешел к его семейному положению и собирался назначить ему жену и двух дочерей, Кларе, видно, надоело.
- Что такое числовой ряд?- прервала она полет моей фантазии.
- Сумма членов бесконечной числовой последовательности.
- Как вычисляется коэффициент ряда Фурье? Жана Батиста.
   Я глубоко задумался. Если ответ не знаешь, лучше задуматься глубоко. Клара глядела куда-то в сторону.
- Да…чтобы закончить,- я снова «взялся за старое»,- жил Фурье…
- Про Фурье, спасибо. Было любопытно узнать, в каком возрасте у него вылез первый зуб,- поблагодарила Клара Давидовна.
   Я скромно улыбнулся, всеми фибрами ощущая, как скукожились мои шансы на оценку хорошо.
   Клара Давидовна вписала в зачетку «удовл.» и, протягивая ее мне, добродушно сказала:
- Но задачи то мы решать научились…
Кроме высшей математики, на втором курсе наступила эра сопромата (сопротивление материалов). Им пугали еще абитуриентов, потом первокурсников. Мол, впереди вас ждет сопромат, вешайтесь сразу. Кто-то и правда, хлебнул горя с этим предметом, кого-то даже отчислили, а наша 12-я группа прошла сопромат, толком даже не испугавшись, и уж точно без потерь. Просто потому, что нам достался нормальный, толковый преподаватель. Не шкуру с нас спускал, а старался научить. Ну, и научил. Спасибо ему. Правда, вот она, память людская! Отличный преподаватель, а фамилию вспомнить не могу. А вот тех, кто нас ел поедом, аж чавкал, тех помню…
                Электротехника.
   На третьем курсе на нас напала электротехника. Вернее, не сколько сама электротехника, сколько преподаватель по фамилии Розенкранц. Без него предмет не представлял бы особой опасности для студентов, с ним превращался в кошмар с Фредди Крюгером.
   Вообще, с течением времени, мы поняли одну истину. Трудность предмета определяется ни его собственно сложностью или объемом информации, а преподавателем, ведущим этот предмет. Один и тот же предмет, изучаемый на нашем курсе, в разных группах считался от легкого до невыносимо трудного. А все они, преподаватели…
   Еще только поступив в институт и, понемногу осознавая, куда мы попали, мы, конечно, слышали о Розенкранце.
   Великий и ужасный Розенкранц! Август Самойлович, кандидат (или  доктор, не помню) наук, заведующий кафедрой ТОЭ (теоретические основы электротехники). Среди студентов гуляла шутка, что первую часть ТОЭ знают студенты-отличники, вторую часть - преподаватели кафедры ТОЭ, а третью только Розенкранц.
   Он был институтским Змеем Горынычем, даже на диете питающимся студентами, а уж когда не на диете... Хорошо еще, что он обитал на ЭЭФ (электроэнергетический факультет) и, вообще, охотился только на факультетах, ближе к электричеству (кроме ЭЭФа, его подкармливали ЭМФом (электромеханический факультет)).
   Вот был ужас, когда мы узнали, что Розенкранц будет читать лекции (а значит и принимать экзамены) по ТОЭ на нашем факультете.
   Ходили слухи, что даже в ЭМФ и ЭЭФ на экзаменах, Розенкранц «пленных не брал». Невежд валил группами. Так эти невежды, по сравнению с нами, были лауреатами Нобелевской премии по физике.
   В начале семестра, как только на ПТЭФ Розенкранц приступил к чтению лекций по ТОЭ, у нас сформировалось стойкое убеждение, что экзамен по электротехнике станет самым сложным за весь период обучения, а для некоторых последним экзаменом в институте. Так и вышло.
   Перед нами электротехнику сдавала 11-я группа, сдали два или три счастливчика, все на удовлетворительно. В нашей группе Розенкранцу с первого раза сдали четверо из двадцати студентов, со второго еще двое. Я, естественно, с первого раза не сдал. Сдал со второго, и не Розенкранцу.
   Итак, экзамен у Розенкранца.
   Август Самойлович, пугая нас своим мрачным видом, сидел за своим столом, иногда прохаживался по аудитории. На списывание не обращал внимания. Пиши, с чего хочешь, хоть с учебника, хоть со шпаргалки. Да, что там шпаргалки, у Розенкранца (по-моему, единственный препод такой был) можно было свободно выйти из аудитории (на экзамене!), походить, попросить «помощь друга».
   Я, хотя и пришел на экзамен, обмотанный шпорами, как революционный матрос пулеметными лентами, тоже выходил в коридор, подавая СОС.
   Витька Мырсиков, выйдя во время экзамена, первым делом отловил какого-то «с виду ботана» и потребовал от него решить задачу. Тот отказался, паршивец. Витька отругал его нехорошими словами и побежал дальше. Пробегая обратно с той же нерешенной задачей (во всем институте не нашлось человека, способного ее решить), Витька с удивлением заметил, что подвергнутый его обструкциям «ботан», зашел в комнату преподавателей кафедры ТОЭ и, пожимая руки коллегам, уселся там за стол. Преподом оказался. Ну, бывает…
   Двадцать минут на подготовку и первый, пошел… через три минуты Розенкранц «взрывался» и, швырнув зачетку в сторону студента, кричал:
- Вы не знаете элементарных вещей! Элементарных!!! Придете в следующий раз!
   Сидящим в аудитории и ждущим своей очереди незнайкам эти крики оптимизма не добавляли.
   Иногда Розенкранц, устав от нашей тупости, просто швырял зачетку, без слов. Некоторые студенты, обманувшись тем, что в их адрес не прозвучало «как можно этого не знать?!!! Где вы были целый семестр?!!!», торопливо выбегали из аудитории и, с надеждой развернув зачетку в коридоре, убеждались, что там пусто.
   Я зашел ближе к концу экзамена. Тактика. Думал, может «рука бойца колоть устала». Не устала.
   Билет я всегда верхний брал, или тот, что был ко мне ближе…
   С билетом и чистыми листками я прошел на свободное место и сел у окна. С умным лицом разложил это свое имущество на столе, потом взглянул на билет. Первый вопрос, первый закон Кирхгофа. Фамилия мне попадалась при «блуждании» по конспектам лекций. Правда, я даже не знал, что у Кирхгофа не один закон. Раз есть первый, значит, есть и второй. А то и третий. Логика. Второй вопрос, электрические фильтры. Тут я тоже слышал об их существовании, но не более.   Прочитав с понимающим видом вопросы, я тепло улыбнулся билету. По сути, ни одного из трех вопросов я не знал. Вернее, ни одного из двух вопросов, задачу то я и не надеялся решить. Задачи там вообще были «не для средних умов», вроде нас.   Поэтому, прочитав три раза вопросы билета и, не меняя задумчивого выражения лица, на тот случай, если Розенкранц смотрит на меня, я принялся уверенно писать на листок бумаги:
Номер билета, текст вопросов, условия задачи. Написал, полюбовался. Потом, после небольшого раздумья, сверху дописал сегодняшнюю дату и фамилию.
   Так, ну, что знал, написал.
   Оставалось просто ждать своей очереди. А очередь, кстати, не задерживалась. Я даже не нервничал…зачем? Сходил в коридор, повертел там головой, вернулся.
   Посмотрел еще раз на условия задачи. Когда переписывал на листок, было ощущение чего то, ранее виденного. Через некоторое время до меня дошло, что эта задача, единственная, которую я смотрел перед экзаменом. Она была попроще остальных. Правда, из сотни задач, которыми «набита» электротехника, рассчитывать на то, что мне достанется задача этого типа, не приходилось. А она мне досталась!
- Везучий ты, брат!- похвалил я себя.
   За десять минут я лихо разделался с задачей, и в душе зародилась слабая надежда сдать весь экзамен. Я внимательно оглядел вопросы билета. Некоторые слова выглядели определенно знакомыми. Но и только. Нет, конечно, я мог кое-что сказать на тему электротехники. Знал несколько определений, несколько формул. Я бережно «подмел» все свои знания, относящиеся к предмету. Это было не особенно трудоемкое дело. Сверил их с вопросами билета и убедился в их не тождественности. Обидно. Особенно с решенной задачей. 
   Тогда я выписал из шпор все, что по моим представлениям хотя бы отдаленно относилось к Кирхгофу и фильтрам. После этого, просеял «намытые на этом Клондайке» сведения и, отобрав из них крупицы, я отважно бросился к столу Розенкранца.
   Он уже алчущим взором смотрел на меня, только, что салфетку под подбородком не повязал. Я поудобнее уселся сбоку его стола, как будто тут надолго.
- Хм, так…Семенов? Ну, что там у вас? Какой билет?
- Билет №5,- важно ответил я.
-Ну, давайте, давайте,- торопил меня Розенкранц. Вырвал у меня из руки листки.
   Три секунды он смотрел на листок.
- Так, ну задачу вы решили…,- признал Розенкранц с видом человека, которого мошенники обыграли в «наперсток». Видно, я не был похож на студента, могущего решить задачу,- рассказывайте вопросы билета.
   Я принялся декламировать текст, состоящий из известных мне определений, а также обильно «лил воду». А что делать? Молчать, что-ли?
   Розенкранц угрюмо слушал эту ахинею не больше минуты, думал, наверное, что это я веду от общего к частному, и сейчас перейду к главному.
- Переходите к теме,- прервал он мою соловьиную трель, - кантату про роль электротехники в физике мне споете в другой раз.
   А мне переходить было не к чему. Но петь-то что-то надо.
   Подумав несколько секунд, я торжественно произнес:
- Первый закон Кирхгофа. Ммм…Кирхгоф был великий немецкий ученый…
- Ну, не великий…скорей, крупный,- поправил меня Август Самойлович.
   Ага, значит, хоть угадал, что он был немцем…может поспорить с ним…насчет великого и крупного?
- В чем физический смысл первого закона Кирхгофа? Или закона сохранения электрического заряда?- прервал мои размышления Август Самойлович.
- Первый закон Кирхгофа гласит,- внушительно сказал я,- сумма всех токов, втекающих в узел, равна сумме всех токов, вытекающих из узла.
- Так…вот электрическая цепь,- он яростно нацарапал на моем листке несколько закорючек,- рассчитайте…
- Рассчитать…что?
- Рассчитайте электрическую цепь, используя первый закон Кирхгофа,- рявкнул Розенкранц.
   Подождав 10 секунд, и видя, что я не собираюсь ничего рассчитывать, Розенкранц тяжело вздохнул.
- Вы, что ЭТО НЕ ЗНАЕТЕ? Как можно ЭТО НЕ ЗНАТЬ? В электротехнике нет закона проще, чем первый закон Кирхгофа!!!
   Потом нервно отыскал мою зачетку (она верхняя лежала) и уже собирался «пульнуть» ею в меня, но вдруг остановился.
- По второму вопросу что-нибудь знаете? Что там у вас…электрические фильтры? Знаете? Если так, как первый закон Кирхгофа, то я вас не задерживаю.
- Ну-у, электрическим фильтром называется четырёхполюсник, устанавливаемый между источником питания…
- Ладно… Сколько типов электрических фильтров существует?
- Четыре. Низкочастотный…
- Ладно…это что вы указали?
- Диапазон…
- Ладно…вот схема простейшего низкочастотного фильтра,- он снова накарябал что-то на листке,- определите связь коэффициентов четырехполюсника с параметрами Т-образной схемы замещения.
   Я сделал вид, что задумался. Задумчивый вид мне удался, но, это все, чем я располагал. А одним умным лицом долго не продержаться. Хотя, скорей всего, в электротехнике нет ничего проще связи коэффициентов четырехполюсника с Т-образной схемой…
- Понятно…вот ваша зачетка, вы абсолютно не готовы! Списать определения это не значит знать и понимать элементарные вещи. Готовьтесь к пересдаче в следующий раз!
   Наверное, из уважения к решенной мной задаче, зачетку Розенкранц не швырнул и аккуратно положил передо мною.
   Я забрал зачетку и тихо вышел из аудитории. Несколько моих одногруппников гарцевали возле дверей. Двое еще только готовились зайти, остальные, уже вышедшие, делились воспоминаниями.
- Ну, что, пнул?- спросили хором. Обычно спрашивали, сдал?
- Пнул,- подтвердил я,- у нас, вообще, не пнутые есть?
- Кудряшов и Груздев,- ответил Юра Кулешов, - ну, и я, болезный…
   Кажется, чтобы пройтись катком по нашей группе, Розенкранцу и часу не понадобилось. Минут за пятьдесят уложился...
   Итог дня был таков. Четыре студента 12-ой группы из двадцати, Андрей Кудряшов, наш староста, Юра Кулешов, Серега Калакин и Серега Груздев сдали на удовлетворительно. Остальные отправлены на доучивание.
   Таким образом, Август Самойлович расправился со всем ПТЭФом. Из ничтожного количества сдавших у него экзамен отличных оценок не получил никто. Двое получили хорошо, остальные удовлетворительно.
   Поскольку и на пересдаче Розенкранц своих требований к знаниям студентов не снижал, то и количество сдавших экзамен у него не слишком росло.
   Когда студенты ПТЭФ почти в полном составе не сдали электротехнику (процент «зарезанных» доходил до 90) наш деканат встревожился. Но и со второй попытки количество студентов, сдавших предмет, все еще исчислялось единицами. Деканат охватила паника. Отстранить Розенкранца у деканата ПТЭФ не было никакой возможности, поэтому сессию он «добил» до конца. Успеваемость на факультете рухнула, а этот показатель всегда был определяющим.
   Для приема экзаменов по электротехнике спешно были привлечены другие преподы с кафедры ТОЭ (такой вот ход придумали).
   У других преподавателей прием экзаменов шел значительно веселей. Учитывая моральные травмы, полученные нами в ходе экзамена у Розенкранца, преподы особенно не копались в наших знаниях. Удовлетворительные оценки ставили легко.
   Витька получил тройку у своего «ботана». Оба сделали вид, будто впервые встретились…
   Хорошо было получить труднее, учитывая, что это все-таки пересдача, после двойки, но получали, кому надо. А кому очень надо было, получали даже отлично. Было, было…
   Таким был легендарный Розенкранц на экзаменах. Страшилок про него ходило много. Один только девиз, приписываемый ему, «инженер, посредственно знающий электротехнику, это посредственный инженер» нас пугал чрезвычайно, поскольку никто из нашей группы и не собирался стать гениальным инженером. Кажется, и не стал.
   Что еще сказать…. безусловно, описанное выше, это взгляд со стороны студента, основной задачей которого была в первую очередь успешная сдача сессии (чего там скрывать), а уж потом знания, которыми должен обладать инженер. Пусть даже посредственный.
   А Розенкранц...в 1980-е годы, когда я учился в Ивановском энергетическом институте, там было много серьезных ученых. Достаточно вспомнить легенду ИЭИ профессора Черкасского Владимира Михайловича, который, кстати, был моим руководителем дипломного проекта. По прошествии лет, сейчас понимаю, что Август Самойлович Розенкранц был ученым того же калибра. Крупного.
   Рискну сказать, хотя и не мне судить, что Август Самойлович возможно, занимаясь преподаванием, занимался не своим делом... может быть, его место было там, где занимаются чистой наукой. Но, повторюсь, не мне судить…
   Да…забыл написать, что после той сессии Август Самойлович Розенкранц никогда больше на ПТЭФ не преподавал.
                Тепловые двигатели.
На четвертом курсе в число самых опасных для студентов входил предмет под названием тепловые двигатели. Понятное дело, как и в ранее описанных случаях, не сам предмет, а преподаватель. Лекции курсу читал Лев Дмитриевич Яблоков, ученый серьезной величины. И лицо у него было умное, что для ученых, в принципе, не обязательно.
   Яблоков, как и Розенкранц, не отличался терпимостью. В меньшей степени, чем Август Самойлович, но все же упрощать жизнь студентам Лев Дмитриевич был не склонен. Он запугал нас с первой лекции, тем, что на любые отрицательные с его точки зрения явления, как то: опоздание на лекцию, шум в аудитории или недостаток студентов на лекциях, зловеще обещал:
- Ну, дайте до сессии добраться. Я вам должок верну.
   Настроение у него всегда было ровное. Плохое.
   Голос никогда не повышал, из себя не выходил. А если выходил, то сразу возвращался.
   Явку студентов на лекции он проверял самым тщательным образом. Способы проверки периодически варьировал. То проверит в середине лекции, то после ее окончания, то вообще дважды, и в середине и после. Подняв какую-нибудь группу, он называл фамилию и внимательно смотрел на откликнувшегося студента.
   Бывало, просто пересчитывал студентов по головам, поднимая все группы поочередно. Если у других преподов, можно было встать за товарища и ничего, сходило, то у Яблокова этот фокус не «прокатывал». Он «сверлил» взглядом каждого студента, как Кашпировский и очень скоро практически весь поток знал в лицо.
   Это было странное чувство, когда он «вбуравливался» взглядом в тебя, словно боялся пропустить что-то важное, что должно сейчас произойти. Так обычно смотрят на футболиста, когда тот бьет пенальти.
   Было у него еще одно любопытное качество. По аудитории он передвигался с удивительной скоростью. Только смотришь, он у доски чего-то пишет, через три секунды поднимаешь глаза, Лев Дмитриевич уже у верхнего ряда «потрошит» кого-то из студентов. Просто истребитель-перехватчик МИГ-31.
   Честно говоря, что-либо из тепловых двигателей, в жизни как-то не пригодилось,…а экзамен помню…
   Может, потому, что, кроме вышеуказанных причин, была еще одна. Так получилось, что Лев Дмитриевич меня внес в свой черный список. Подряд две лекции он ловил меня на занятиях, далеких от тепловых двигателей.
   Первый раз Яблоков поймал нас с Серегой Калакиным на игре в морской бой. Была такая игра, не знаю, играют ли сейчас. Вряд ли.
   До сего дня не могу понять, как он нас запеленговал. Не такие уж мы лопухи были с Серегой. И чувство опасности за годы учебы в ИЭИ было, как у волков.  А вот, поймал нас Яблоков.
   Ребята говорили, что когда МИГ-31 пошел «на взлет», замер весь поток, но мы, увлеченные игрой, заметили его только тогда, когда он взял у меня листок с моими, почти потопленными кораблями. Конечно, я не признался. Студент никогда ни в чем не признается, даже будучи пойманным «за хобот». Я твердо стоял на версии, что листок лежит с прошлого года. Ну, и Яблоков не такой уж слабоумный, чтобы верить в эти сказки. Листок конфисковал (Серега свой мгновенно спрятал так, что с собаками не найдешь), но с лекции не выгнал. Просто запомнил нас.
   Кстати, Серегин листок он тоже конфисковал. Вот уж судьба! В перерыве между лекциями в аудитории открыли окно, и ветром из Серегиной тетради унесло листок с его, тоже почти потопленными, кораблями, на стол к Яблокову. Льву Дмитриевичу даже бегать, никуда не пришлось. Просто протянул руку и листок взял. По закону подлости Серега сражался на листке, где была написана его фамилия (контрольная работа по тем же тепловым двигателям оказалась). Когда мы с Серегой вернулись в аудиторию, нас уже ждал «радушный» прием, поскольку Яблокову стало понятно, против кого сражалась моя эскадра…
   Ясное дело, Серега сказал, что листок у него был злодейски похищен перед лекцией и заявлен в розыск…
   А на следующей лекции (парность случаев) отношения с Яблоковым у меня упали до неприязненных.
   Для начала, мы с Витькой устроили небольшое обсуждение субботнего похода на дискотеку в общагу госуниверситета. Я подверг критике его действия по пришествии на дискотеку. Дело в том, что в субботу, не успел я оглядеться, как Витька уже куда-то растворился и больше я его не видел. Ясное дело, с девчонкой, не один. С ними мы быстрей растворялись.
   Помню, Витьке нравились худышки, неважно смуглые или светлые. Глаза, тоже неважно, голубые или карие. Но чтоб заморыш! Тогда мода была на очень худых девчонок.
   Мне нравились девчонки северного типа, светлые, с голубыми глазами. Ну, скажем так, больше нравились, а бывали всякие, конечно. Не всегда же их можно было сортировать.
   Но когда знакомились с девчонками, старались «приклеиться» именно к «своему» типу.
   В этот раз, Витька исчез со смуглянкой-молдаванкой, с которой познакомился там же, на дискотеке.
   Для начала пара танцев. Потом он пошел с ней погулять… свежей травки пощипать…ну, кот помойный!
- Я понимаю…до Молдавии далеко, и ты спешил,- упрекал его я,- но хоть мяукнуть мне мог? Я эту общагу перевернул, пока тебя искал…
   Витька вину частично признавал, но оправдывался тем, что смуглянка, на оповещение меня об их планах на вечер, времени ему не предоставила. Витьке пришлось выбирать, или я, или она. Он ее выбрал…
   Поскольку, мы с Витькой беседовали громче, чем Яблоков читал лекцию, Лев Дмитриевич обиделся. Предложил нам с Витькой читать лекцию вместо него. Мы отказались…
   Потом, после перерыва, я у Федора взял свежий номер «футбол-хоккея» и увлеченно читал, позабыв об этих чертовых тепловых двигателях.
   Яблокова заметил только тогда, когда его лапа легла на журнал и потянула к себе. Я вежливо, но твердо журнал из лапы вырвал, поэтому Яблоков раздраженно отправил меня дочитывать статью в другом месте, за пределами аудитории, чтобы «они мне не мешали».
   Такие вот дела. Даже за один морской бой я бы вошел в его черный список, а за два дополнительных эпизода, расположился там на постоянной основе. Врос корнями.
   В дальнейшем, я избегал попадаться Яблокову на глаза. На лекции ходил, лекции писал и даже лекции читал. В общем, стал на путь исправления.
   Когда подошло время сессии, к тепловым двигателям я  готовился, как в отряд космонавтов. Четыре дня, что были у меня перед экзаменом, я использовал по максимуму. Отвлекался только на еду и сон. Учил, разбирал, решал…
   В ночь перед экзаменом, мне приснился сон, что я сдаю тепловые двигатели на отлично. И растроганный Яблоков вручает мне зачетку и ключи от жигулей.
   Шпаргалок по тепловым двигателям не делал вовсе. Просто к этому времени, я уже практически отказался от шпаргалок, как и большинство моих сокурсников. На четвертом курсе это было уже не солидно.
   Самое поразительное выяснилось на экзамене.
   Несмотря на все свои угрозы, Лев Дмитриевич оказался человеком не злопамятным.   Если и был черный список, то он с ним не сверялся. Вообще, странным образом, на экзамене он вел себя так, будто видел нас в первый раз. Строго, но корректно. Никаких поблажек, но и никаких придирок.
   Яблоков принимал экзамен так. Сразу зашла пятерка студентов, взяла билеты, расселась по одному за стол, четверо в разных углах аудитории. Пятый в центре.
   Предупредил, насчет шпор. Лев Дмитриевич их тоже не терпел. Не так, как Копеин, конечно, но не любил. Говорил, что без шпоры у нас всегда есть шанс на тройку, но никаких шансов со шпорой.
   Безусловно, тем, кто пришел со шпорами, списать было можно, но трудно. Правда, если просто экзамен завалить, то можно было прийти на пересдачу с любой группой в любой день, а «застуканный» со шпорой у Яблокова допускался на пересдачу только в последний день сессии.
   Я вытащил билет с вопросом про цикл Карно и задачка на расчет кпд двигателя.
   Мне было все равно, что достанется. Конечно, что-то понимаешь лучше, что-то хуже, и обычно хочется, чтобы достался билет с вопросами попроще, но это был особый день. Я мог ответить на все вопросы всех билетов, и на самый трудный ответил бы, не ниже удовлетворительно…
   Пошел отвечать билет на три очереди раньше своей. Никто особо не рвался.  Помочь кому-либо из ребят знаниями не представлялось возможным, риск был чересчур велик. Тем более, что я представлял черный список. Быть изгнанным с экзамена за подсказку, зная там практически все, было бы обидно.
   Усевшись на стул рядом с Львом Дмитриевичем, я бодро начал рассказывать билет. Говорил гладко, немного небрежно. На листках писал мало…а зачем? Текст был в голове, цитировал по памяти целые куски из лекций.
   Правда, вначале, не успел сказать и двух слов, как Яблоков вдруг «подорвался» и со скоростью гепарда понесся к Ленке Ваниной. Учуял, видно, что-то. Ленка зашла сразу после меня и сидела на противоположном краю аудитории. Яблоков подлетел к ней и стал яростно ворошить ее листки, разыскивая шпаргалки. Пусто. Ленка застенчиво ему улыбалась.
   Вообще, наши девчонки были не то, чтобы ловчее нас в списывании, просто у них возможности были…разнообразнее. И дело даже не в том, что они иногда использовали разные недоступные для ребят «штучки», вроде предметов косметики или своих коленей в качестве шпаргалки. Надо признать, что и природной хитрости у них было, конечно, побольше. Естественности. Им не надо было изучать систему Станиславского, она у них активирована от рождения. Поэтому количество отловленных на экзаменах со шпаргалками девчонок было в разы меньше ребят.
- Вы списывали!- грустно сказал Лев Дмитриевич.
- Я не списывала!- весело ответила Ленка.
   Что она, дура, признаваться!
   Яблоков еще больше погрустнел и вернулся к своему столу.
   Пока он бегал «воевать» с Ваниной, я развлекался тем, что пытался с помощью жестов сообщить Юре Кулешову формулу расчета кпд паросиловой станции. Поскольку ни он, ни я азбуку для глухих не знали, были сомнения, что мы говорим об одном и том же. Но оказалось, что Юра вполне меня понял.
- Слушаю,- буркнул Лев Дмитриевич, усевшись за стол.
   Я рассказал Яблокову все, что было в лекциях по этому вопросу. По циклу Карно. Рассказал, как решил задачу. Лев Дмитриевич внимательно слушал. Задал два или три вопроса. Я ответил. Потом спросил какую-то мелочь, определение, которое я знал…еще минуту назад…а сейчас забыл. Заклинило.
- Неужели не знаете?- удивился Яблоков.
- Знаю,- тяжело вздохнул я.
   На листке бумаги я написал длинную формулу этого определения (не помню чего).
- Фантастика!- улыбнулся в первый раз за экзамен Яблоков,- знаете анекдот про бабушку, которая требовала в аптеке ацетилсалициловую кислоту?
- Нет,- ответил я.
- Бабка требует в аптеке ацетилсалициловую кислоту, аптекарша удивленно ее спрашивает, вам аспирин, что-ли? Точно, аспирин, обрадовалась бабка, никак слово не запомню…вы мне напомнили эту бабку. Формулу, наверное, сложнее было запомнить, а?
Я посмеялся с ним за компанию, хотя было не до смеха. Зол был сам на себя.
- На два порядка выше остальных, отлично,- сказал Яблоков, протягивая зачетку…
    
   Четыре экзамена из длинной, почти бесконечной череды испытаний. Даже спустя 30 лет память зачем-то хранит воспоминания о них. Воспоминания, которые сейчас интересны только мне, да может, моим друзьям-однокурсникам, которые прочитав этот рассказ, вспомнят и свои приключения.
   Давно нет Вячеслава Николаевича Копеина, Августа Самойловича Розенкранца. Затерялись в Израиле следы Клары Давидовны Затуловской. А Лев Дмитриевич Яблоков до сего дня преподает в ИГЭУ. Низкий поклон этим людям!

27 апреля 2015 года