Психологический роман или роман с психологией.
Начало. Сны.
Вначале резкий и неприятный, разрывающий лёгкую ткань сна, звонок возник в моём сознании и сразу разогнал сновидения. Надо вставать и брать трубку.
А только что всё было так хорошо.
Я иду в метро. Перехожу с одной станции на другую по системе переходов. Медленно иду по огромной круглой площадке. Под ногами белые мраморные плиты, стёсанные тысячами ног. На стенах большие мозаичные панно. Смотрю в высокий купол, он уходит вверх на невероятную высоту и заканчивается небольшой башенкой с узкими окнами. Из окон льётся солнечный цвет, но на площадке слегка сумрачно.
Вдруг кто-то чуть толкает меня в правое плечо. Я устремляю свой взгляд в сторону удаляющейся парочки. Да, это двое. Он высокий с русыми волосами, она низенькая с короткой причёской. Они удаляются в проход на станцию. Я чуть возмущён, но есть какое–то странное радостное предчувствие. Сначала мужчина, потом женщина оборачиваются. Это мой папа и его вторая жена. Они улыбаются, и я слышу слова моего папы:
«Всё будет хорошо!».
Я бегу к ним, но не могу догнать. А они улыбаются мне и машут руками. Они исчезают в широком овале прохода. А я всё как будто слышу его голос:
«Всё будет хорошо!».
И я просыпаюсь. Радость охватывает меня.
Мой роман возник из снов, из воспоминаний, из любви и боли по утратам. Каждый сон о Галине, дедушке, бабушке, папе и маме, тёще, которая была для меня как вторая мама, подталкивал меня к чистым страницам, на которых должны были появиться буквы и слова, показывающие живой облик тех, кто был, когда- то рядом. Когда от меня в мир иной ушла и моя любимая, я понял, что я дожил до жизни после жизни, осталось дожить до жизни после смерти…Первым был сон о Гале, вернее сон, когда она впервые пришла ко мне так ясно и осязаемо, что я понял, что она просто жива. Жива по-другому, так как мы знаем, но даже представить себе не можем. Во сне она была совсем, такая как в жизни. Я был в нашей спальне, она возникла как бы из утреннего тумана в своём чёрном с яркими красными цветами платье. Всё было настоящим губы, её носик чуть с горбинкой, чёрные волосы и темные, слегка блестящие глаза. Она улыбнулась и села рядом, чуть в отдалении от меня. Улыбка показалась мне словами: «Ну, как?» Ну, как ты без меня.
Я ответил: «Милая! Ты здесь со мной. Такая радость. А я ждал тебя. Ты такая красивая». Я протянул руку к её руке, но, ещё, не коснувшись, зачем-то произнёс: «Но ведь ты…». Тут, то ли от моих слов, то ли, боясь прикосновения, она стала таять и пропала совсем. Я проснулся, вместе с моим пробуждением в моей голове возникли строчки:
Сковало морозами вечные дали
Продуло вьюгами седые леса.
Тёплый огонь убрал печали.
Лёгкий сон просветил меня.
Я вижу тебя в странном сне
Всю живую от ресниц до нежнейшей кожи
И улыбку твою, и голос,
Тёплый поток волос.
Ты со мной, ты живая,
Врёт и память и календарь,
Я целую тебя, обнимаю,
Говорю: «Всё прошло, как же так?».
Но уходит видение в вечность.
Космос снова хозяин тебе.
Тает сон, дарованный Богом как встреча,
Как надежда в мерцании морозных дней.
Мой милый, медленно уходящий в вечность, но не осознаваемым мною тогда этим ощущением отец, с лёгкой очень светлой улыбкой наставляя меня, с удивительно теплой ладонью на моём колене, произнёс: «Что такое смерть… – это уход человека, а что остаётся от человека – вспышка света и ветер…».
Мне тогдашнему не чаявшему его ухода, были невероятно странными его слова. Что остаётся от человека? Ничего, кроме почитаемой или не очень почитаемой могилы. Маленького холмика, креста или каменного памятника с бумажными размалёванными цветами. Только это?!! Нет! Мне это было неприемлемо – а где его любовь, где тепло человеческое, его дела, его поступки.
- Человек остаётся в памяти людей, – говорят некоторые. В памяти людей, но что есть память… Слова на панихиде, воспоминания, слёзы близких. Прохладные мысли под холодную водочку или чистые как первый снег картины, возникающие в искренне любящих душах близких людей. Сплетни досужих кумушек во дворе и на работе или прозрачные как туман детские сны. Нет! Это скорее миф, чем реальное существование.
Остаётся Душа. Нечто невероятное, несомненно живое и вечное. Энергия, которая несёт в себе внешний облик человека, его любовь, привязанности, память. То, что оставлено нам Богом для продолжения жизни вечной…
Но отцовские слова были необычны, спокойны, что возбуждало и протест и грусть. Переданные мною моей Галине слова эти не удивили её, а скорее показались весёлым и тёплым парадоксом.
«Не думай, об этом – уход всегда необычен, а душа была, есть и будет…».
Наша необычная жизнь с Ней, как принято говорить о семье у наших людей, заполняла нас полностью, не оставляя места для других проявлений этой земной жизни. Мы работали, я, что-то пытался кому-то доказать, изменить. И эти попытки, в конечном счете, были странными и, наверное, бесполезными. Она всегда была с людьми, помогала им, дарила нежность, понимание, сострадание… Главным же для нас было наше со-существование, вместе и со-вместно. Внутри друг друга и рядом.
Любовь, если она настоящая, по словам мудрейших ученых, проходит в основном года через три, хотя у многих и раньше. Дальше или расставание или начинается просто совместная жизнь преходящая в привычку, в нежность, а иногда – безысходность. В нашей жизни с Ней всё было не так. Вернее появилось почти всё и привычка и нежность, но только любовь не проходила. Она становилась всё больше и больше, переполняя все наши тела и души, всё наше существование. Постепенно мы почувствовали, что получается нечто необычное; мы как бы врастали вдруг в друга сердцами, душами, дыханиями. Получалась великая радость единения, предчувствие вечности. И первой об этом чувстве единения заговорила Она: «Меня уже не оторвать от тебя, ты у меня или я у тебя внутри не знаю, но оторвать меня не возможно…».
Мы снова вместе
И радость вечной жизни переполняет
Ладони наших душ и новых тел.
Вершина жизни – единенье
Тебя во мне
Меня в тебе…
О её красоте, доброте, любви и жизни отданной близким ей людям говорить бесполезно, слова нашего богатого - беднейшего языка не передают, то, как она свой живой и тёплый образ являла между людьми.
Моя тётушка, невероятно верующая в Господа Нашего Иисуса Христа, много пережившая в своей долгой жизни, оторванная больными ногами и растоптанными коммунистами храмами от Церкви вела свою удивительно глубокую и интенсивную внутреннюю духовную жизнь, говорила, казалось бы, совершенно крамольную вещь: «Она твой Бог, ты за Неё и держись…».
Да, она и была для меня, и являлась Богом на Земле. Дарила свет, любовь, доброту и надежду мне, прежде всего, но и всем – всем – всем окружающим её братьям и сестрам, близким и не очень подругам; ушедшим, но от того не менее любимым родителям, всем людям, встречавшимся ей на её коротком и ярком, наполненном внешним светом и внутренней болью жизненном пути.
Когда я думал о своём возможном уходе и вспоминал отца, так строил эту мысль: «После моего ухода будет вспышка света и ветер… Ветер улетит в бесконечность вселенной, а вспышка света будет светить вечно, но этот огонь растворится в световых вспышках других многих людей…».
Но то, что останется после Неё – если это вспышка света и ветер, то ветер этот будет вечно здесь в сердцах новых и новых людей, будет греть и утверждать эти сердца, а свет будет проникать в вечные дали освещать и согревать своей добротой и любовью все мёрзнущие в Вечном Космосе души…
Когда я вспоминал всех своих ушедших мою любимую Галину, отца, маму, бабушку и дедушку, любимую тёщу, вторую жену моего папы я не мог отделаться от чувства стыда. Мне было стыдно, что постоянно вспоминаю свою жену и мало вспоминаю своего отца и мать, дедушку и бабушку ещё меньше и вместе с тем я понимал, что мои постоянные обращения к памяти моей супруги недопустимы. Я «разрушал» её душу. И постепенно я понял одну простую вещь – мы не должны забывать их всех ушедших и не должны вспоминать их. Не забывать их, ухаживать за могилами, помнить их дела и поступки, их искреннюю любовь к нам. И не вспоминать их постоянно не «теребить» их души по пустякам, хоть нам это подчас и трудно. Как же быть? Наша вера, да и наверно любая другая, даёт нам совет. Есть в году специальные дни – родительские субботы. В эти дни просто необходимо вспомнить наших близких. Пойти в церковь и помянуть их души, помолится, поставить свечу – символ памяти. Пойти на кладбище и помянуть их последнее упокоение, прибраться, принести цветы. И, наконец, домам с живыми близкими за общим обедом (трапезой) вспомнить их живыми. А потом в другие дни не вспоминать, заниматься своими делами – детьми, работой, Домом и садом. У кого что есть. И наши Ушедшие будут рады. У них там тоже есть свои дела.
Глава 1. Роман.
ОДНА ВЕСНА НА ДВОИХ.
Любовь.
С трудом разлепив длинные тёмные ресницы, Рина открыла глаза и огляделась. Машина стояла. Алексей сидел, опираясь на руль руками, и спокойно глядел вперёд. Они стояли возле бензоколонки.
Рина пошевелилась, поправляя платье, чтобы удобнее было сидеть. Алексей услышал, оглянулся и улыбнулся ей. В это время за окнами машины задвигалась тень. Рина увидела белую рубашку с рисунками маленьких чёрных машинок и синие джинсы. Рубашка наклонилась и оказалась молодым парнем со светлыми кудрявыми волосами и тонким длинным носом. Он вынул пистолет подачи бензина и закрыл крышку бензобака. Заглянул внутрь машины, улыбнулся и помахал рукой Рине и Алексею.
Алексей и Рина тоже помахали ему, Рина мягко улыбнулась юноше.
Двинулись медленно. Машин в это время на стоянке почти не было, только один маленький, но хорошо вымытый «Москвич», легко прижался к крайней стойке, видно было, что за ним хорошо ухаживают хозяева.
– Хороший парень. Весёлый и знаешь стихи пишет… Ну, что, Ришенька, отдохнула? – спросил Алексей.
– Да, Лёшенька, поспала немножко, – Рина зевнула и потянулась. – А куда мы едем?
– Мы едем к морю.
– Ах, да. Ой, Лёшик, забыла.
– Ничего, – Алексей улыбнулся.
– А где мы там остановимся?
– В гостинице, конечно. Для путёвки у нас нет отпуска!
– Ну, и хорошо, спокойнее. А то режим, процедуры.
Алексей смеялся. Радость какой-то невероятной, пусть короткой свободы вдвоём переполняла его.
– Ладно, лапушка. А ты закончила свою работу? Сейчас сможешь рассказать мне.
– Попробую. Правда, не всё ещё у меня улеглось.
– Всё нормально, рассказывай.
/ / /
Море еле слышно плескалось где-то рядом. Слышался лёгкий ритмичный шум прибоя. Полутьма. Проснувшись, Рина несколько минут, смотрела в окно. Чёрно-голубое небо разливалось за полупрозрачными шторами.
– Хорошо бы их отрыть, – подумалось ей, но лишь закрыла глаза. Потянулась.
– А где же Алёша?
Рядом его не было. Рина открыла глаза. Прямо перед ней за рифлёным стеклом двери-перегородки, отделяющей спальню от небольшого холла, была размыто, видна фигура мужа. Очевидно, он сидел за столом. Больше ничего разобрать было нельзя.
– Опять работает. Но сегодня мы уже работали целых два часа с раннего утра. Сколько же можно. Отдыхать приехали.
Рина выскакивает из-под одеяла. Ноги ныряют в мягкие тапочки. Подошла к двери, распахнула их.
– Лёшика, ну ты опять. Отдыхай, спать надо.
Алексей поднял голову от ноутбука. И вдруг…
– Ришенька, иди сюда, – тихо сказал он и поманил жену рукой.
Рина подошла, Алексей в это время встал. Он обнял её, поцеловал, потом мягко наклонил её голову к своему плечу и что-то зашептал. Рина засмеялась.
– А, ну ка, кто быстрее, – и обнявшись, они побежали к постели.
/ / /
Распорядок дня их был обычный, лишь отдыха было больше. Вставали в семь утра. Бутерброды и молоко из холодильника. Затем два часа работы. Теперь чаще всего отдельно. Завтрак в гостиничном ресторане. Потом шли на пляж. Почему то всегда находили два свободных лежака у самой воды. У моря до обеда. Обедали в ресторане «Якорь», хотя Алексею и не нравилось это название. «Якорь» – как что-то стоящее на приколе. Но, что название, лишь бы кормили хорошо. Потом полчаса ленивого лежания, болтовни, рассказов. А когда спадёт основная жара снова на пляж. А вечером развлечения в местных «затонах». Это название придумала Рина. Места, где они гуляли, не назовёшь притонами. Но что-то похожее было… Бары, дискотеки, рестораны. И спать часов в … Отдыхали.
Вернувшись, неделю не выходили с дачи. И…
– Здравствуйте, Павел Сергеевич, – произнёс Алексей, входя в кабинет начальника.
Павел Сергеевич Платонов был одним из известнейших в Москве издателей, тонко чувствующий настоящую литературу и хорошо знавший медийный рынок. Это был ещё не старый, бодрый мужчина, крепкого телосложения. Лицо его прямое, слегка полноватое, начинающие седеть виски.
– А это ты! Здравствуй, скрытник. В третий раз читаю. Удивительно! Почему не принёс вчера? Почему не зашёл ко мне? Что это такое!
– Ну, рукопись должна устоятся! Вы же сами говорили, – скромно, еле слышно проговорил Алексей. – А как Ринина работа?
– Не, тебе не скажу, только ей. Да, уже набирается. Завтра увидишь, – и, помолчав секунду, спросил. – Как тебе удаётся такое?
– Я скажу просто – Рина…
– Ясно, – Павел Сергеевич вздохнул. – При-ходите-ка сегодня ко мне вечерком. Жду. Жду.
/ / /
Павел Сергеевич жил с семьёй в уютной трехкомнатной квартире в одном из старых московских домов. Окна квартиры выходили в большой, но не шумный двор. В них можно было увидеть зелёный садик в середине двора, где целый день на скамеечке сидели старушки. Детей мало, да и тех большинство родители, старались увести из душной Москвы, кого куда, либо на дачу, либо в лагерь. Только зимой они собирались вместе, но снег скрывал их смех и шум.
Квартира находилась на четвёртом этаже, Рина и Алексей довольно долго поднимались по широким длинным маршам.
Гостей Павел Сергеевич любил, и принимать умел. И это было, пожалуй, единственное, в чём они сходились с супругой в последнее время. По праздникам шумные компании заполняли все три комнаты. Ели, пели, спорили. По будням, к ужину приходили только близкие друзья. Отужинав, беседовали за чаем или кофе. В этот раз беседа затянулась.
Говорили о многом и не заметили, как стемнело.
– Ну, надо нам и собираться, – сказал Алексей, вставая.
– Подожди Алексей. Рина, твоя последняя работа просто замечательная. Переходи к нам… – проговорил тихо Павел Сергеевич.
Алексей сел. Рина удивлённо смотрела то на мужа, то на Платонова. Такого поворота событий не ожидал никто. Получить приглашение на работу от самого Платонова, это было почти невозможно, невероятно. Но Рина, тем не менее, медленно, выходя из ступора, произнесла:
– Павел Сергеевич, я… я не знаю. Я подумаю.
– Хорошо! – даже как то радостно произнёс Платонов. – Я не тороплю. Подумай. Посоветуйтесь. Но я не думаю… Уговаривай её, – это, уже кивнув, он сказал Алексею.
/ / /
Прошло несколько дней. Рина дала своё согласие на работу в издательстве и распорядок их жизни вошёл казалось в прежнюю колею. Но тут Алексей пропал на несколько дней. Вернувшись, он долго разговаривал с Риной, после чего сел работать.
Алексей подвинул поближе лэптоп, загадочно улыбнулся, прищурился и легко начал набирать текст:
Командировка в никуда.
Посвящаю любимой жене моей Рине.
Когда я вывалился из автобуса, остановившегося, наконец, в городке, который был мне нужен, было уже три часа пополудни.
То ли от того, что я проспал всю дорогу, то ли от того что было очень жарко, городок этот показался мне очень странным. Дорога, которая привела меня сюда, быстро извиваясь, уходила к горизонту. Впереди через небольшой ряд ветхих зданий можно было разглядеть серые перелески, поля перемежались с чёрными и грязно-бурыми лощинами.
Бумажки и всякий мусор гонялся лёгким ветерком свободно, люди, довольно прилично одетые, не мешая ему заниматься своими забавами, сновали по всей поверхности улицы.
Слева от меня шагах в десяти прямо на дороге стоял автобус без стёкол, но на ходу, так как мотор слегка урчал, видимо остывая от жары и долгой работы. Прямо передо мной около автобуса вилась стайка девушек в несколько фривольных, красивых, но несколько помятых нарядах. Плотные облегающие лайкровые двухцветные брюки-колготки и цветные газовые кофточки. В проёме, где, когда то была входная дверь, стоял мужчина, больше похожий на хорошо накаченную бодибилдингом женщину и что-то объяснял девушкам. До меня долетали лишь обрывки фраз, да я и не вслушивался.
Тоже слева от меня, но чуть дальше находилось, пожалуй, единственное сносное здание – четырёхэтажная гостиница. Всё было примерно, так как мне объяснили в столице. Домишки, гостиница, а вон, и высокие каменные ворота в заброшенный городской парк. Верхний портал ворот был закопчён.
Всё было так, но, тем не менее, всё мне показалось странным. Конечно, грязно бывает и в столице, но такого запустения я не ожидал. Какие странные высокие чёрные бордюры на границе дороги и тротуара, присев на один из камней, очевидно устав от жары, я боялся испачкать свои светлые брюки, но как оказалось, мои опасения оказались напрасными.
Моё странное поведение не показалось необычным, никто даже не посмотрел на меня, но, тем не менее, ко мне обратились, правда, совсем по другому поводу:
– Дяденька, хочешь, я разденусь, – услышал я почти детский голосок за спиной. Обернувшись, я увидел девушку-подростка лет пятнадцати-шестнадцати. Она слегка подняла подол короткой кожаной юбки:
– А, дяденька…
– А зачем? – спросил я её.
– Как зачем, в голосе девчушки было искреннее удивление. – Если я вам понравлюсь, мы пойдём в гостиницу. Ты ещё молодой, а я красивая!
– Маленькая, что ты… – начал, было, я.
– Слушай, друг, ты чо… не понимаешь, с виду не чурка? – раздался слегка низковатый голос. Он принадлежал парню тех лет, что и девушка, которая стояла поодаль.
– Не спеши отказываться, потрогай. Не смотри на лицо, смотри на животик, понравится. Да, и не дорого, – подбадривал меня парень.
Он подошёл к девушке и приподнял юбчонку. Этого уже видеть я не мог, как можно спокойнее я сказал, привстав:
– Дорогой, подойти, пожалуйста.
– Да, да… – деловито подскочил он.
Я протянул ему руку.
– Здравствуй, дорогой, – и, взяв его ладонь, надавил пальцем на запястье, ну, обычный приём. Тот резко дёрнулся, застыл, потом пошёл дрожью и стал медленно отступать, я его не держал, лишь через несколько секунд он прошептал:
– Извините, я, это, я не знал. Вы оттуда!
– Оттуда! – утвердительно сказал я, хотя и не понял о чём он.
Девушка испуганно и озадаченно улыбалась.
Тут, неожиданно, мужчина моих лет, стоявший и увлечённо читавший пожелтевшую газету, быстро подошёл к нам.
– Что такое, что случилось. Вы, гражданин, обижаете детей? – приятным, даже сладким басом, начал мужчина, обращаясь ко мне.
– Нет, нет,… Что вы… Что вы… – вскрикнул парень. – Мы только спросили сколько время!
И мне как можно любезнее:
– Так, который час, скажите, пожалуйста.
– О, пожалуйста, юноша – пятнадцать минут четвёртого. Извините мне пора, – с улыбкой сказал я и двинулся к гостинице.
/ / /
Комнатка, открывавшая этот отель, была небольшая. Справа располагалась стена, увешанная разными цветными плакатами, среди которых выделялся своей яркостью, размерами и подробностью один «Правила внутреннего распорядка», прямо передо мной располагался вход внутрь, ограждённый турникетом. Слева в глубине у окна стояли стулья с драным кожаным верхом. Завершала панораму будочка, довольно просторная и застеклённая, в ней за небольшим столом сидел старичок и грозно наблюдал за внутренним распорядком.
Я подошёл к нему и, предъявив свою книжечку, попросил номер.
Это его явно удивило, сдвинув брови и внимательно рассмотрев документы, старичок записал аккуратно без помарок в толстую книгу, лежащую перед ним, мою фамилию имя отчество и цифру 66. Возвращая мне книжечку, ласково произнёс:
– Соловьёв Владимир Алексеевич.
– Да, вы абсолютно правы, именно так, – подтвердил я.
– Вы, молодец, что обратились ко мне, а то все сейчас норовят сами, да сами, а тут важно аккуратно и правильно записать. Вы меня, конечно, понимаете? – улыбнулся он.
– О, да, несомненно, – ответил я и тоже улыбнулся. – Аккуратно и правильно это первое дело.
– Вот, вот, вот. Я был прав, вы образованный человек. Недаром вы – Владимир Александрович. А я хоть и Сергей Ильич, профессор филологии и горжусь, что могу аккуратно и правильно записать ваше имя, – он подмигнул мне и кивнул головой.
– Впрочем, я вас заболтал. Извините великодушно. Вы устали с дороги. С приездом в наш город и пожалуйста, не церемоньтесь, заселяйтесь – ваш номер 66, – старичок даже привстал и указал рукой на турникет.
Когда я уже был у этой чуть покрытой ржавчиной железки, мой бывший собеседник окликнул меня:
– А если в 66 занято, смелее заселяйтесь в другой… – он чуть помедлил. – И 33 не пропустите… Рекоменду-ю.
Старичок прямо помолодел на глазах, улыбнулся и подмигнул мне сладко и загадочно.
Я тоже улыбнулся ему и подмигнул, как бы говоря, ну, конечно, я смело займу, что нужно, а уж 33 обязательно не пропущу.
Гостиница мне понравилась. После того, что я наблюдал на улице, ожидая увидеть что-то вроде общежития – «общаги» моих студенческих лет. Как давно это было!.. Лет уж двадцать прошло, да нет побольше. Да…
А тут ещё кое-где ручки дверные с облупившимся «золотом», половички у дверей, правда, грязные и номерки. Особенно меня очаровали номерки – красная пластинка с белыми цифрами. Хорошо!
Поднялся на третий этаж к 66 номеру. Открыл. Там было два места – две кровати и обе были, очевидно, заняты, то есть одна была не заправлена и на ней находились какие-то вещи. На второй лежал вытянувшись мужчина лет пятидесяти, курил и тупо смотрел в потолок.
– Извините, – сказал я. – Номер занят полностью.
Лежащий не отреагировал, глаза его были совершенно мертвые.
– Может он того?.. – подумал я, но рука, то с папироской двигалась.
– Извините, – сказал я погромче.
Лицо мужика из бледно-розового сделалось белым, а здоровая широкая шея наоборот стала наливаться кровью, он повернул голову ко мне и начал вставать.
– Извините, номер занят полностью.
Лицо моего собеседника пожелтело, он раздавил в ладони папироску.
– Чего тебе?!. Ты, г… чего тебе надо.., – прорычал он.
Именно прорычал, ибо губы его обнажили большие зубы, а голос был низкий и хриплый, жилы на горле напряглись, дыхание было тяжёлым и прерывистым.
Все складки на лице мужика почернели, глаза стали красными, но продолжали оставаться холодными.
Дальше раздалась нечленораздельная брань. Он резко вскочил с кровати, встал на полусогнутые ноги, руки согнул в локтях и наклонился в мою сторону.
Брань прерывалась одной внятной фразой:
– Пошёл отсюда…
Мне достаточно было протянуть руку, и мужик прекратил бы свой лай, но я понял почему-то, что этого делать нельзя.
Кто-то подошёл сзади и взял меня за руку, и я услышал спокойный голос:
– Пойдёмте. У меня в номере есть свободное место.
Мы вышли, по пути в номер неизвестный ответил на все мои немые вопросы:
– Вы не удивляйтесь. Это обычный человек. Отдыхал. Я Паша Васильков. Странная такая фамилия. У меня в номере есть кровать. Вы только приехали? Сейчас отдохнёте.
Номер Павла был рядом. Мой новый знакомый пропустил меня вперёд, вошёл вслед за мной. Дверь не затворил.
– Вы из столицы? – спросил он. – Я ведь тоже приехал оттуда в здешний институт в командировку. Преподавателей катастрофически не хватает. А номер неплохой. Чистый, светлый. И мы с вами можем всегда поговорить. Ну, о чём бы вы говорили с этим.
– А он один живёт?
– Нет! По-моему ещё жена с ним, но я её редко вижу.
– Ну, так мог бы, и сказать спокойно…
– Вы устроились! – услышали мы голос старичка из будочки на первом этаже, он вошел в комнату. – Очень хорошо. Значит, 66 уже занят. Ладненько. Я же сказал вам, занимайте другой. О, да, вы и познакомились. Чудненько! Молодой человек вам всё покажет. Хорошо, что вы выбрали последний этаж нашей трёхэтажной гостиницы. Отсюда такой вид!.. Удивительненько.
Старичок подмигнул и улыбнулся широкой сладкой улыбкой. Уже уходя, обернулся и просто пропел – промурлыкал:
– И не забудьте заглянуть в 33 –й. Непременно! Рекомендую!
И вышел помолодевший с блаженной улыбкой на лице.
– Чудненький старичок! – сказал я, улыбаясь. – А, Павлик, скажите он действительно профессор.
– Да, да точно, точно. Самый настоящий профессор в институте сказали. Замечательный человек. Добрый. И совсем ещё молодой. А как вас зовут?
– Владимир Алекссеевич. Володя. И… давай на – «ты» Павлик.
– Ну, что вы Володя… Я не могу…
– Ни слова больше… А что это за 33 номер такой. Наш профессор м…м…м, кажется, филологии мне его уже второй раз рекомендует. Да так сочно.
– Вообще-то он профессор математики. Я хорошо помню это, потому, что сам математик. А 33… Там… – Тут он запнулся, помялся, виновато улыбнулся и покраснел. – Да вы сами увидите, он тут же на нашем этаже.
– Ты, что-то скрываешь, – засмеялся я. – Ну, ладно действительно, сам увижу. Только удивительно. Он мне сам сказал про филологию. А запомнил я потому, что сам, когда то давно закончил филфак в одном провинциальном городке. Кажется, это странный старичок нам голову дурит.
– Да, странно и он мне сам сказал. Ладно. Разберёмся. Ты располагайся. Я принесу чаю, у меня есть пирожные.
– Замечательно. И у меня есть… – произнёс я и улыбнулся. Живо представился фильм «Семнадцать мгновений весны» и сцена разговора Штирлица и генерала – «А, у меня есть салями…».
– Из столицы!.. Чудненько. Я побежал.
– Давай. Давай.
Он ушёл, а я не стал размышлять над странностями старичка. Больше меня удивило другое. Почему наш этаж последний…
– Алёшенька, тебя к телефону, – из большой комнаты послышался Ринин голос.
– Иду, иду. Моя милая Ришенька, - ответил Алексей и подумал:
– Ну, вот пока и всё, – и закрыл компьютер.
Глава 2. День первый. Знакомство.
Дальше продвижение романа закончилось. Сны появлялись всё реже, или скорее я запомнить их не мог. Всё глубже я проваливался, в какой то сон наяву, то есть я не грезил, конечно, я просто спал, в сновидениях было как то интереснее, живее и была надежда увидеть мою ушедшую жену, да и других близких. Благо моя работа позволяла мне очень часто оставаться дома и ничем не заниматься.
Когда между моими увольнениями и принятиями на работу в один и тот же ВУЗ, я с горечью узнал, что качели бывают не только в джазовом пении, но и в моей невесёлой жизни, образовалось маленькое окошко, я оказался работающим в одном маленьком частном институте, который гордо назывался Институт Человека. Это было учреждение, которое не по официальному наименованию «государственная организация», а по реальному предназначению занималась настоящей помощью людям, при чём государственной, как я уже сказал, не была. Институт занимался не только практической помощью, но разрабатывал и новые методы психологической работы. Вся эта помощь осуществлялась в рамках одной совершенно новой психологической очень практической теории «Оптимума гармонии человека» нашего директора и главного специалиста Валентина Павловича.
Так я стал почти психологом. Правда, поначалу я работал, используя мои давние и признанные всеми знания в области кинематографа. Тем самым, после шести лет я вернулся к своим любимым занятиям, но на новой основе.
Наш директор был психотерапевтом, психологом, психиатром и высоким знатоком русской культуры. Внешне он был очень похож на настоящего русского врача, хотя и не носил белый халат. Он был чуть выше среднего роста, слегка седой, с пронзительными, но чаще мягко смотрящими на тебя глазами из под густых бровей. Да, он был похож на старого дореволюционного врача, но было в нём и много современных черт. Так он был очень тренирован физически, но имел и небольшое брюшко, которое его, конечно же, не портило, а придавлю некоторую респектабельность и уверенность в себе. Одевался он очень точно и стильно своему возрасту и комплекции.
То чем я занимался с людьми, называлось психологическими тренингами, на самом деле мы с посетителями нашего института смотрели фильм или отрывки из него и стремились понять, что двигало поступками героев, их проблемы и пути решения этих проблем, как это виделось самим зрителям. Художественное произведения использовалось как идеальная площадка наблюдения за собственными болями и горестями, подчас не признавая их как собственные и испытание чужих болей как своих, как инсайд – внутреннее переживание собственных мучений и проблем.
Уже примерно через полгода Валентин Павлович стал приглашать меня принять участие в большом и продолжительном шестидневном тренинге, который назывался группой, в качестве испытуемого, конечно же, с целью знакомства с работой непосредственно в гуще, так сказать «боя», а не лечения моих собственных проблем. Я не без трепета согласился, так как никто не мог мне рассказать, что это такое – Группа, хотя многие наши сотрудники участвовали в ней. Говорили одно и то же – не передашь словами, в этом надо участвовать, быть внутри, тогда и поймёшь.
Согласившись, я долго ещё раздумывал участвовать или нет, так я понимал, что в процессе работы в группе необходимо раскрываться, то есть позволить многим знать твои проблемы. Только потом именно в процессе участия я понял, чем группа отличается от подобных приёмов других психологических теорий. Не было никакого психологического насилия и обмана. В других тренингах предлагалось, например, раскрыться, полагаясь лишь на честное слово других участников. Некая круговая порука – я говорю о себе всё, взамен я слышу это всё от других, и я не должен никому ничего рассказывать и тогда обо мне никто ничего не расскажет – Круг. Жуть, какая то! Я в этой обстановке никогда бы ничего не рассказал – деньги на ветер.
А Валентин Павлович рассказал историю о своей дочери – докторе медицинских наук и нашей коллеге по институту, которая вооружённая теорией своего отца поехала на такой новомодный четырёхдневный тренинг в город Санкт Петербург. Они поехали с подругой и в первый же день, говоря языком психологов, сломали своего ведущего и два дня уговаривали его, снимая накопившиеся у этого человека внутренние проблемы. Этот «психолог» выдвинув новую теорию, совсем не годов был работать с людьми, а ринулся зарабатывать деньги. И так бывает.
Мы собрались в большом зале нашего маленького института. Среди участников были те, кого я знал и работал с ними; были и не знакомые мне люди. Сели мы полукругом и стали ждать нашего психолога. Ожидая начала, я смотрел на людей и заочно знакомился с ними. В нашей группе было три девушки. Если точнее – две молодые женщины и девушка. Девушку я знал, ее звали Стелла. Такое странное для нашего уха имя. Интересно, почему родители так её назвали. Это была гражданская жена одного юноши, его звали Миша, и он так же был в нашей группе. Причём так их брак – гражданский называл Миша, Стелла же всегда называла его просто мужем.
Они сидели рядом, недалеко от меня и мы обсудили продолжительность наших занятий.
- Татьяна Геннадьевна нам говорила, что сидели до трёх ночи, – сказал Миша.
- Но это в последний день, – продолжил я и подумал, а кто это Татьяна Геннадьевна, но сразу вспомнил, что так Миша называл свою маму.
- Да, – поучаствовала в разговоре Стелла. – Это ладно сегодня – завтра воскресенье, а как в понедельник на работу вставать.
- Ну, тебе же во вторую смену, – сказал Миша.
- Мне - то да, а как другие, – закончила Стелла.
Мужчин в группе было больше. Кроме меня и уже появившегося Миши были Владислав, которого я тоже знал и Геннадий. Ожидали прихода ещё двоих. Но они так и не появились сегодня. Ещё один, как выяснилось, вообще отказался участвовать. Это был Марик, муж Анны одной из уже упомянутых мною девушек. Анна была стройной 33-летней молодой женщиной, улыбчивой, открытой и поэтому, мне кажется, очень ранимой. С другой девушкой Верой они явно подруги. Вера тоже худенькая и стройная.
Геннадий, высокий серьёзный мужчина лет 37, выбрал место возле стола с кофе, чаем и другими вкусными принадлежностями перерыва, но выбрал он это место не из близости к конфетам, а из-за возможности опереться на что то, почувствовать уверенность в этой не очень знакомой обстановке с незнакомыми людьми.
Композицию зала завершали пианино, телевизор с большим экраном, висящий на стене, и современная белая доска с цветными фломастерами. Висел на стене и кондиционер, весьма необходимая вещь во все времена года, а тем более в середине лета, когда мы собрались на занятия. Всю стену, от входа левую, тянулись зеркала. В этом зале занимались лечебным фитнесом.
Освещали зал шесть настенных светильников, которые создавали ровный рассеянный свет.
Вошёл Валентин Павлович и сразу пересадил нас. Во-первых, разъединил мужа и жену Мишу и Стеллу, но усадил так, что бы они были напротив друг друга, потом поместил,по порядку чередуя мужчину и женщину. Я оказался рядом с Анной. Геннадий, волею нашего психолога оказался на своём месте, где и сидел.
- Здравствуйте. Начнём. Наши занятия вместе со мной ведёт обычно моя дочь Ирина Валентиновна, доктор медицинских наук, профессор нашей Медакадемии, но сейчас она в отпуске. Теперь мы познакомимся. Называйте имя, возраст и чем вы занимаетесь, женат или замужем, есть ли дети, – начал нашу Группу Валентин Павлович. – Пожалуйста, Алексей Владимирович. Обратился наш психолог ко мне.
- Алексей. Пятьдесят три года. Преподаватель. Детей нет.
- Алексей два с половиной года назад потерял жену. Дальше.
- Анна. Тридцать четыре года. Предприниматель. Замужем. Ребёнок один. Девочка. Девушка. Шестнадцать лет.
- Михаил. Двадцать девять лет. Работаю в риэлтерской фирме. Женат.
- Вера. Тридцать пять лет. Работаю. Замужем. Двое детей. Девочки. Двенадцать лет и четыре годика.
- Хорошо. Дальше, Владислав, – Валентин Павлович окликнул Славу.
- А, да. Владислав. Тридцать шесть лет. Работаю программистом. Разведён. Дочка шести лет.
- Стелла. Двадцать три года. Работаю в информационном центре. Жена вот этого чуда в перьях, – сказала она и засмеялась, очевидно, своей удачной шутке.
- Вот этого чудесного парня Михаила, похожего на красивую птицу, – поправил шутку Валентин Павлович, никто, правда и не смеялся.
- Геннадий. Тридцать восемь лет. Женат. От предыдущего брака сын шестнадцать лет. Пока не работаю, – закончил наше представление Геннадий.
-Геннадий ищет себя в жизни, но он раньше много работал. Есть небольшие накопления. Строит дом для своей семьи, – сказал наш психолог. –Мы собрались здесь, чтобы понять как стать уверенными в себе строителями нового общества и новых людей.
Мы не ожидали такого начала, но от этого было только интересней. Удивление и заинтересованность читалась на всех лицах.
- Но сначала определимся по процедурным вопросам. Выберем спикера. Это один из вас. Он главный. Ему вручается вот эта палочка и с помощью её он даёт слово. Без его разрешения говорить нельзя. Только любимый, на один день, спикер разрешает говорить. По его разрешению можно задавать вопросы, высказывать суждения. Сам спикер ничего говорить не может, до тех пор, пока все не выскажутся. Спикер же делает резюме, то есть выводит аксиому, к которой пришли общим обсуждением и решением. Спикером будут все, – определил Валентин Павлович. – Кто будет сегодня.
- А можно вас выбрать Валентин Павлович, – предложила Вера.
- Нет! – твёрдо и весомо произнёс наш психолог. – Я здесь вообще случайно. Я поражён в правах. Спикером можете быть только вы.
- Тогда Алексей, – уверенно сказала Вера.
- Наверное, это правильно, – произнёс Валентин Павлович. – Кто против? Все – за! Приступайте Алексей Владимирович. Так мне первому досталась палочка с набалдашником.
- И так, как вы относитесь рабовладельцам? А к рабам? Кем вы хотите быть? – спрашивал нас наш психолог.
Не дожидаясь особенно нашего ответа, Валентин Павлович предложил выбрать каждому порядок чисел из двух вариантов. После выбора оказалось, что мы выбрали свою судьбу на ближайший час. Кто то стал рабовладельцем, а кто то рабом. Началась игра. Каждый, кто на время стал рабом, должен был стать собственностью того, кто так же на время стал рабовладельцем. Рабовладелец мог определить судьбу раба, унизить его. Я воспринимал поначалу всё это именно как игру, да и все тоже. Как это унижать человека? Не привыкли мы к этому. По крайней мере, здесь собрались те, кто не привык. Потом мы поменялись местами и рабы стали рабовладельцами. Так с шутками и прибаутками мы пришли к концу игры.
- Ну, как понравилось?– спросил Валентин Павлович. – А теперь вопрос – зачем это мы вернулись на почти две тысячи лет назад и тратим время на воссоздание быта тех, кого давно нет?
Руку поднял Геннадий. Я дал ему слово.
- Рабы и рабовладельцы исчезли, а поведение осталось.
- Как это? – сказал наш психолог.
- Мы все бываем рабами и рабовладельцами. Не по статусу, а по поведению! – продолжил Геннадий.
- Да, да. Часто так бывает! – сказала Вера.
Все закивали и заговорили в один голос – да, да.
- Напоминаю! Говорит один и после разрешения спикера. Говоря все, мы потеряем очень важные мысли каждого, –Валентин Павлович остановил массовые выступления. – А теперь вопрос – Понравилось ли быть рабовладельцем? Какие испытали эмоции?
Первой попросила слово Вера: Мне было очень неприятно быть рабовладельцем. Я это воспринимала только как игру.
- Может, всё это и было очень весело, но неприятно. Неприятно унижать человека, – сказала Стелла, попросив слова.
- А мне было даже спокойнее играть раба, – сказал Миша.
Как я и предполагал, те кто здесь собрались не испытывали удовольствия от унижения других.
- Так. Я понял. Всё это плохо, – сказал Валентин Павлович. – Так зачем же мы тратили время, что бы доказать, что это плохо. Что собственно всем и так понятно.
В зале разлилось молчание. Владислав решил пойти покурить.
Наконец, слово попросил Геннадий.
- Наверное, что бы мы видели, что этого нельзя применять в жизни.
- В какой жизни? – спросил наш психолог. – На профсоюзном собрании. При обсуждении положения никарагуанских рабочих?!
- Да. Нет, – продолжил Геннадий. – На работе. Например.
- Мы здесь собрались, что бы обсуждать производственные конфликты каждого из нас? – задал вопрос Валентин Павлович.
- Для семьи.., –вдруг тихо произнёс Миша.
- Вот! Эта модель взаимоотношений характерна для современной семьи?
- Да. Бывают семьи, где муж рабовладелец, – попросила слова Вера.
- Я больше скажу, и дети, бывает, применяют эту модель поведения, что бы заполучить от родителей какие либо нужные им вещи, – резюмировал Валентин Павлович. – Так, готовы сделать вывод? Это наш психолог спросил у всех сидящих в зале.
Все согласились.
- Спикер, пожалуйста – резюмируйте – предложил мне заключительное слово наш психолог.
- Мы все бываем в своей семейной и производственной жизни рабами или рабовладельцами. Это, как выяснилось, для нас унизительно. А главное непродуктивно для жизни. Необходима иная модель поведения.
- Очень хорошо! Иная модель поведения! Знаем ли мы её? Какая она? – оживился Валентин Павлович.
Молчание.
- Модель разумного руководителя, – попросил слова и произнёс Миша.
- Это как? Кто разумный руководитель?
- Это тот, кто заботится о людях, требует справедливо, – продолжил Михаил.
- Так. А ещё.
- Он ответственный. Справедливый. Честный, – продолжила Анна.
- Моральный. Нравственный человек, – сказал Геннадий, попросив слова.
- Хорошо! Давайте попробуем систематизировать в табличку, – продолжил Валентин Павлович и стал рисовать на доске таблицу. –Рабовладение это взаимодействие, основанное на принуждении. Так! А действия «разумного руководителя» назовём его «Лидером» это взаимодействие, основанное на побуждении. Отсюда две горизонтальных графы.
Взаимодействие, основанное на
принуждении
рабовладелец Взаимодействие, основанное на
побуждении
лидер
- Что будет первое?
- Нравственность, – сказал я.
- Правильно, – сказал наш психолог. – Какова позиция рабовладельца?
- Безнравственная, – сказали все почти хором.
- А лидера?
- Нравственная позиция.
- Так и запишем. Геннадий Михайлович записывайте мнения коллектива.
Геннадий подошёл к доске и стал записывать фломастером на белой поверхности доски.
1. Безнравственная позиция Нравственная позиция
- Какие отношения возникаю в группе рабы и рабовладелец?
- Ну, наверное, самые простые, – сказал Геннадий.
- Примитивные, – поправил его Валентин Павлович. – А в другой группе.
- Высокие, – хотелось сказать мне, вспоминая фильм «Покровские ворота», но я сдержался. – Очевидно более совершенные. Социальные.
- Пишите, Геннадий Михайлович.
2. «Примитивный» тип отношений «Социальный» тип отношений
- Теперь – идеология рабовладельца и лидера!
- У рабовладельца идеология свободы действий и отсутствие справедливости. У лидера и свобода и справедливость, – раздумывая, произнёс Геннадий.
- Может разумного баланса свободы и справедливости? – предложил с вопросом я.
- Может. Пишите.
3. Идеология «Свободы». Свободы одного без ограничений Идеология «Разумный баланс «Свободы» и «Справедливости»
- Что вы говорили об эгоизме?
- У рабовладельца – эгоизм по отношению к рабам. У лидера солидарность. Так? – спросил Геннадий нас. Все закивали, соглашаясь. Гена записал.
4. Эгоизм рабовладельца Солидарность
«Теперь об ответственности».
«Безответственное отношение рабовладельца и ответственность за людей в коллективе лидера», – предложил формулировку Гена.
«Все согласны?» – спросил Валентин Павлович.
Все закивали, и я озвучил нашу позицию: «Все!»
Геннадий записал.
5. Отношения без ответственности за партнёра Ответственность лидера за каждого
«Как осуществляется принятие решений?»
«У рабовладельца единолично!» – предложил Геннадий.
«Так! А у лидера?»
Молчание.
«Наверное, советуются…», – вдруг произнесла Анна.
«То есть совместный выбор? – подытожил Валентин Павлович. – Пишите».
6. Решения принимаются единолично без рассмотрения вариантов Совет, согласие. Выбор.
«Теперь посмотрим мотивацию».
«У рабовладельца – принуждение», – сказал Гена.
«У рабовладельца – страх, а у лидера – уважение», – попросила слова Стелла.
«Все согласны», – спросил я. Согласие было получено.
«Пишите. Только я прибавил у лидера мотивацию – любовью», – добавил наш психолог.
7. Мотивирование страхом Мотивирование уважением и любовью
«Как ведут себя рабовладелец и лидер? Их манера поведения»,
«У рабовладельца мы видели насилие, хитрость», – ответил Геннадий.
«А у лидера – искренность?», – предложила Анна.
«Все согласны? – спросил я. Все согласны.
«Пишите. Только я бы добавил, что у рабовладельца закрытая манера поведения, а у лидера – открытая», – заключил Валентин Павлович.
8. Закрытое поведение, хитрость, манипуляции Открытое поведение, искренность
«Отношение к потребностям партнёра?»
«Игнорирование потребностей рабов у рабовладельцев», – ответил Гена.
«Ну, положительное отношение?» – предположил Миша.
«Заинтересованность в решении потребностей», – сказала Анна.
«Все согласны?»
«Согласны?» – повторил вопрос я. Получив согласие, я кивнул Геннадию.
9. Игнорирование потребностей и интересов партнёра Заинтересованность в реализации потребностей партнёра
«Отношение к карьере или личностному росту?»
«В рабовладении не может быть личностного роста», – сказал Геннадий.
«Да, уж. Полное отсутствие! – продолжила Анна. – А в другом случае поддержка и личностный рост»,
«Все согласны?» – спросил я. «Все, все. Это просто!» – заговорил наш коллектив.
Гена записал на доске.
10. Запрет на личностный рост Поддержка личностного роста партнёра
«Теперь посложнее вопрос. На чём основывается власть над людьми?»
«В рабовладении на унижении и унизительном подчинении», – предположил Геннадий.
«У лидера власть должна быть построена на уважении и любви», – продолжил Миша.
«Да. Но только я хотел бы добавить, власть строится на отношении к достоинствам партнёра. В случае рабовладения, конечно, на их унижении, а в лидерстве на их признании и уважении, как вы и сказали», – закончил Валентин Павлович.
Геннадий записал на доске.
11. Власть, построенная на унижении достоинств партнёра Власть, построенная на признании и уважении достоинств партнёра
«Как распределяются роли внутри коллектива?»
«В рабовладении насилием, а в лидерстве без насилия», – предложил Гена.
«А точнее».
«Ну, исходя из того, что мы увидели в игре, роли распределяются в соответствии с полом, возрастом, способностями, без обсуждения и участия самих людей. В лидерстве рациональное распределение», – уточнила Вера.
«Или можно сказать так – в рабовладении искусственное распределение, а в лидерстве естественное? Да!» –предложил итог наш психолог.
Все согласились и Геннадий записал.
12. Искусственное распределение ролей (пол, возраст, способности и т.д.) Естественное распределение ролей
«Теперь очень важный вопрос отношение к просчётам каждого человека в коллективе, неважно семья это или рабочий коллектив».
«Вина всегда на рабе», – сказал Гена.
«У сильного всегда бессильный виноват…», – продолжил я.
«А в лидерстве?»
«Там тоже бывает, наказывают», – предложил Миша.
«Это правильно, но как относятся к ошибке?» – вновь спросил Валентин Павлович.
Молчание.
- Предположим, что ошибка не является преступлением, допускается сама возможность ошибки! – предположил наш психолог.
Тут я подумал, а в детстве я всегда чувствовал свою вину, мне всегда говорили, что я виноват и надо признавать свою вину, часто и наказывали. Нет, не били, конечно, но лишали чего то, но не это главное, я всегда должен был чувствовать свою вину. Было странно, иногда чувствовать себя всегда виноватым, а меня учили быть всегда честным и не скрывать свои неправильные поступки, ещё бы знать какие правильные, а какие не правильные. Видимо, что бы не разбираться, я должен был быть всегда виноват. По крайней мере, чувствовать себя так! Последние годы, когда я живу один, я тоже всегда чувствую свою вину за всё. Странно.
Конечно, все согласились с предложениемВалентина Павловича, и Геннадий записал на доске.
13. Культ вины подчинённого Принятие допустимости ошибки
«Ещё один важнейший вопрос, отношение к жертвенности?»
«Ну, рабовладелец всегда требует жертвы», – предложил Гена.
«А лидер не требует жертв», – произнесла Анна.
«Верно! Записывайте»,
Новые строчки появились на доске.
14. Требование жертвы Запрет, каких либо жертв
«Теперь об ответственности за партнёра, члена коллектива?»
«Рабовладелец не чувствует никакой ответственности, а вот лидер сам берёт на себя ответственность за других», – ответил Геннадий.
«Конечно. Записываем».
15. Позиция безответственности за будущее партнёра Позиция ответственности за будущее партнёра
- Теперь вывод чем заканчиваются взаимоотношения, взаимодействие основанные на разных принципах «принуждения – побуждения». Рабовладельческий принцип заканчивается одиночеством руководителя. Никто не будет для него близким по принуждению. В народе этот человек называется «паханом». Власти много, а близких людей нет! Наоборот лидер приобретает – счастье. Общение и искреннюю близость. И в народе такие лидеры называются – патриархи. Разное взаимодействие – разный исход, – предложил Валентин Павлович.– Запишем!
16. Исход – одиночество руководителя (пахана) Исход – Счастье (лидер – патриарх)
- Заметим, мы совсем не говорили сейчас о жизни и быте тех, кого мы изображали ранее. Принципы рабовладения, взаимодействия принуждением существуют сейчас в семьях и в трудовых коллективах, но главное для нас семья. Только принципы побуждения и любви создают в семье нормальные тёплые и длительные отношения, а лидер, берущий на себя ответственность за семью, мужчина, предлагающий совет, согласие, открытое поведение, заинтересованность в делах членов семьи и так далее, смотрите на доске, постепенно становится патриархом – любимым, непререкаемым и счастливым авторитетом большого семейного коллектива, – Валентин Павловичговорил медленно и как бы подносил слова каждому из нашего маленького коллектива. – Вот сейчас вы все вместе открыли простые, но такие важные и неизвестные многим и многим истины. Геннадий Михайлович, что случилось?
Геннадий уже сидел на своём месте и его состояние было далеко от спокойного, мелькнула даже лёгкая, как говорят – мужская слеза.
- А я ведь всё время заботился о счастье своей семьи, да видимо не так…, – медленно и очень тихо произнёс он.
- Конечно, мы и собрались здесь, что бы узнать, что надо сделать, что бы стать лидерами своей семьи или помочь сделаться лидерами своим близким. Что бы достичь счастья и любви. А теперь прошу выпить чаю и кофе. Небольшой перерыв и мы продолжим. Осталось немного, – предложил наш психолог. Мы поднялись со своих мест и потянулись к чайному столу.
За окнами было темно, но освещение позволяло разглядеть и забор окружавший институт, в котором находился наш зал и дорогу. Машин уже не было. Часы показывали три часа ночи.
- Итак. Последнее на сегодня задание. Оно простое, но очень важное. Вы должный каждый поздороваться, поприветствовать друг друга, – начал Валентин Павлович. – Но постараться надо каждого поприветствовать по- новому, творчески, не повторяться и ничего не говорить.
- Вот так – подумал я – Простое задание. Творчески!
Здоровались мы не долго. Кто был давно знаком и дружен, и даже семья было проще были сердечные объятия, поцелуи. Мне все выражали уважение. Я сам обыграл рукопожатия, дамам с поклоном, мужчинам рукопожатия двумя руками иногда с лёгким похлопыванием одной рукой. А хотелось уже всех обнять и поцеловать. Девушек реально, а мужчин делая вид, как сейчас приветствуют друг друга, как и раньше, православные люди. За эти несколько часов у меня появилось, какое-то дружеское участие ко всем. Но я не решился! В нашей семье объятия и тем более поцелуи не были приняты и все стеснялись этого проявления чувств. Конечно, если меня обнимают и целуют, не буду стоять статуей и обниму и даже очень аккуратно поцелую, если обнимает женщина, но.., наверное, так – привычки к этому нет.
Объятия вообще вещь опасная, мне всегда вспоминается рассказ моего знакомого в ответ на вопрос, почему он не танцует, как то на одном корпоративе он танцевал с пожилой хозяйкой компании, а пожилой то было лет 45-50, обнял её, естественно, и вдруг нащупал резинку от трусов, и так ему было противно, что он перестал танцевать на всю жизнь. А вы говорите объятия…
А вот Геннадий был проще и более открыт, он обнял всех и поцеловал девушек в щёчку, не обращая внимание на то, что мы ещё мало знакомы.
После приветствий наш психолог задал естественный вопрос: «Ну, как?» Какие ощущения, что сделано, что хотелось сделать.
Я так прямо и сказал, что мне хотелось сделать. Последовал разумный вопрос:
- Что и мужчин поцеловать?
Тут я совсем смешался и, боясь, что меня примут, за товарища с неестественной ориентацией, сказал: «Да, но… не так как девушек». Больше я из себя ничего выдавить не смог.
- Так, а теперь оценим работу спикера. Был первый день, что мы ему поставим, и какие будут замечания. Напоминаю – спикером будет каждый, – предложил подумать наш психолог.
Мои новые друзья были строги, но справедливы. Были ошибки, но был и первый день.
- Хорошо. На сегодня мы закончим. Завтра мы начнём с ваших снов. У кого будут сновидения и он или она захочет нам рассказать, мы будем слушать и комментировать. Только прошу перед сном положить на ночной столик, тумбочку или, что у кого есть листок бумаги и ручку или карандаш, чтобы сразу записать сон, иначе он сразу быстро уйдёт из памяти в подсознание, –начал своё заключительное слово Валентин Павлович. – И ещё домашнее задание –ответить на вопрос – Чем психолог лучше и чем хуже группы? И ещё завтра к нам прибавится ещё один человек!
Расходились мы не быстро, как то не хотелось заканчивать этот вечер и эту ночь, но спать хотелось всем; кроме меня было далеко ехать, но многие были на машинах. Это девушки Анна и Вера. Они взялись довести остальных домой. Это меня порадовало. Дома дети, но как добраться теперь уже почти друзьям на другой конец города в 4 часа ночи?
А мне надо было пройтись и подумать. Спать мне не хотелось совсем…
Глава 3. День второй. Миша и Анна.
Следующий день начался у меня со сновидения. Сон был большой. Он состоял из двух частей, но я его не запомнил. Осталось лишь ощущение радости, восхищения и ощущение ветра на лице. Откуда ветер во сне?
Встречались мы в нашем зале уже как то светлее и радостнее, чем накануне. Были улыбки при встрече и лёгкие непринуждённые разговоры. Было воскресенье, мы выспались и были готовы к работе. Только немного страшило нас то обстоятельство, а как будет завтра? Кому то надо было работать!
Главный вопрос – были ли сны?
Миша сказал, что сон был, но он помнит толькодлинный коридор и двери. А у меня вдруг ясно предстал весь мой длинный и радостный сон. Теперь я готов был его рассказать.
Когда все расселись, Валентин Павлович нас снова пересадил, используя те же принципы, что и в первый день. Чередование мужчины и женщины, и то, что бы муж видел жену, а жена мужа. Рядом со мной усадили Веру.
- В нашем коллективе прибавление, – начал он наше занятие. – Появился Михаил Петрович, муж нашей Веры Васильевны. Представьтесь. Имя, возраст, дети, работа».
- Михаил. Тридцать семь лет. Женат. Жена сидит напротив. Двое детей. Работаю руководителем организации.
- Хорошо. Прежде чем мы начнём, прежний спикер расскажите о наших занятиях вчера. Алексей Владимирович, пожалуйста.
Я рассказал о наших вчерашних играх в раба и рабовладельца, наших ощущениях после этого, принципах общения рабовладельца и лидера и приветствиях.
- Теперь очень важная деталь. У нас два Михаила. Как мы будем называть их. А то бы не получилась как в оперетте «Летучая мышь». У жены и собаки одно имя Эмма. Муж зовёт жену. Она думает, что муж зовёт собаку и не приходит, а собака думает, что зовут хозяйку и тоже не приходит. Вот так. Какие предложения? – сказал Валентин Павлович.
- А давайте моего Михаила звать Мишей, мы его всегда так зовём.А Михаила, – предложила вдруг Стелла, и грациозно жестом руки показав на Михаила, сидящего рядом с ней. – Михаилом. Логично».
Все согласились.
- Михаил Викторович, вы не против?» – спросил наш психолог.
- Нет, конечно, нет, – ответил Миша.
- Теперь выберем спикера. Какие будут предложения?
- Я думаю, надо Геннадия, – предложила Анна.
- А может Мишу? – спросила Стелла.
- Знаете, я не против, но я не спал, как следует, уже два дня. Может завтра? – сказал Гена.
- Тогда спросим всех.
Большинство, видимо, учитывая просьбу Геннадия, предложили Мишу.
Я торжественно передал палочку с набалдашником Мише.
- Попрошу каждого рассказать о самочувствии и снах, – начал наши занятия сегодняшнего дня Валентин Павлович.
Я рассказал о хорошем состоянии духа и о сне.
Вераповедала, что чувствует себя хорошо, но снов не видела.
Миша чувствовал себя несколько устало, но сон видел и готов поделиться с нами его содержанием.
Далее Анна. Она несколько веселее, чем вчера и я заменил, что она сменила свои джинсы «унисекс» на светлые элегантные женские брючки. Сон она видела…
У Владислава состояние тоже было явно лучше, чем вчера, было меньше беспокойства в глазах.Но снов не было. Правда, только он это сказал, сразу убежал курить.
Михаил был спокоен,очень серьёзен и закрыт. Чуть подумав, ответил: «Нет. Снов не было».
Стелла чувствовала себя хорошо, отвечая, улыбалась. Снов не видела.
Геннадий сказал, что чувствует себя не очень, долго не спал, думал. В заключение своего краткого рассказа,слегка усмехнувшись, сказал:
- Жена встречала. Поздно пришёл. Значит пьяный. Опять взялся за старое. Но увидев, что всё в порядке, крайне удивилась».
- Вот как. И не удивительно, – усмехнулся наш психолог. – Одна из родственниц участника такой же группы назвала наши собрания – сектой. А как же, сказала она, сидят до поздней ночи, водку не пьют, конечно, секта. А теперь, с кого начнём?
- Может с Миши, а я потом, – предложила Анна.
Все согласились.
- Кто будет задавать вопросы? Сначала кто-то один потом все остальные, – сказал Валентин Павлович.
«Может Анна?» – предложил Геннадий.
Все согласились.
Сон Миши.
- Этот сон у меня повторяющийся. Коридор необычного здания. Наверное, это общежитие, впереди и сзади окна с ярким светом, – начал своё повествование Миша.
Он где-то в середине коридора. В стенах двери и нет выхода на лестницы. Он совершенно один. Миша пытается войти в эти двери, он знает – там люди. Но все двери заперты. Когда он берётся за ручку двери и пытается её повернуть, то видит себя со стороны, в остальное время рядом с ним тень.
- Что это за тень? – прервав рассказ, спросил Валентин Павлович.
- Может быть с ним, кто-то есть? – спросила Анна.
- Нет, нет. Я совсем один! – уверенно говорит Миша.
- Это его Альтер эго рядом с ним. Он сам с собой, – сказал я.
- Да. Когда человек часто остаётся наедине с собой, а во сне он не видит с кем можно поговорить, посоветоваться. Сознание создаёт внутреннего собеседника – Альтер эго, которому можно что-то сказать, спросить. Оно наблюдает за человеком в надежде помочь в трудную минуту. На самом деле его не существует, – пояснил Валентин Павлович.
- Наконец, раздаётся резкий стук, и все двери открываются сами. Вот и всё, – закончилрассказывающий.
Стелла подходитк Мише слегка обнимает за плечи и говорит, емучто-то тихо - тихо.
- Нет, было продолжение, – вспоминает Миша, кивая Стелле. – Утром помнил, сейчас забыл.
За одной из дверей лестница наверх. Он в эту дверь выходит, поднимается и вот Миша уже на воздухе и видит, что дом, из которого он, наконец, вышел в скале. Вдруг взрыв и скала вместе с домом внутри взрывается на множество осколков, но его не задевает.
- Как состояние и настроение, – спрашивает Валентин Павлович.
- Как состояние во время сна и настроение во время и после, – вторит спрашивающая во время рассказа Анна.
- Состояние во время сна тревожное, а в конце спокойное и радостное. А после сна продолжающееся состояние радости, – ответил Миша.
- Вот видите, в начале рассказа не помнит финал сна, что есть выход и скала и дом взрываются, – сделал важное дополнение к анализу наш психолог. – А теперь, почему здание, которое взорвалось, было в скале? Произнёс медленно Валентин Павлович.
- Наверное, это те воспоминания, которые были глубоко в подсознании, – сказал я.
- А с чем они связаны? – снова спросил «поражённый в правах» Валентин Павлович.
- А с чем они связаны? – спросила, обращаясь ко всем Анна.
- С семьёй и детством? – неуверенно произнесла Вера.
- Да! – коротко и уверенно ответил Валентин Павлович. Детство у Миши было трудное.
- Когда мы жили в Одинцове, всё было хорошо, - начал рассказ Миша.
- Папа Миши был начальником и хорошо зарабатывал. А мама училась и работала. Папа её учил, учил жизни и профессии – пытался помочь Валентин Павлович.
- Да. Потом мы переехали в Иваново, – продолжил Миша.
- Нет. Папа любил маму, а мама папу и вместе они любили своего сына, который был умный и талантливый, – вернул наш психолог Мишу к началу рассказа.
- Надо же, – подумал я. – Как и у меня. В детском саду я тоже был и умный и талантливый, а ещё и даже детский неформальный лидер, который увёл из детского сада всю группу в побег и от которого здорово доставалось хулиганам из своего коллектива, что обижали девочек. Один, самый сильный и нахальный даже угодил в больницу. А потом я в школе, вдруг стал дураком.
- Только потом я стал приходить в школу с синяками вокруг глаз, – продолжил, чуть заикаясь, Миша.
- Это как? – спросила удивлённо Вера.
- Отец его бил! – коротко произнёс Валентин Павлович.
- Вот это да! – с ужасом и состраданием в голосе произнесла Вера, и слёзы появились в её глазах.
- Учительница сказала, что он глупый и не может учиться! – твёрдо произнёс наш «учитель».
- Да, – всё увереннее и почти не заикаясь, стал говорить Миша. – Я был неусидчив.
- Ты шалил, что ли? – с долей неуверенности спросила Анна.
- Ну, я говорил иногда… - начал Миша.
- Ты вставал во время урока, ходил по классу? – продолжила Анна.
- Нет. Я только говорил, – несколько неуверенно и в тоже время с напоров сказал Миша.
- Она так относилась ко всем мальчикам или только к нему? – спросил Валентин Павлович Мишу и всех нас.
- Она только к тебе так относилась или ко всем мальчикам? – вслед нашему психологу, с некоторым недоумением, спросила Анна.
Этот вопрос озадачил только вернувшегося с улицы Владислава. Он остановился посреди зала и попытался, что-то сказать, но не смог и повернулся к чайному столу и налил себе кипятка, заварить кофе.
- Она так относилась ко всем мальчикам, но мне доставалось больше всего, – продолжил отвечать на вопросы Миша.
- Нашла козла отпущения, - вырвалось у меня.
Владислав перестал мешать ложечкой свой кофе, шмыгнул носом и произнёс – «Вот все они такие…»
- Женщине не повезло в жизни. Не было мужа, да и вообще мужчины не баловали вниманием, - продолжил Валентин Павлович.
- Наверное, так! А я пришёл потом с синяками под глазами.
Владислав повернулся по направлению к выходу и пошёл курить.
- Слава! Только не долго. Тебе важно не пропустить ни одного слова, – в спину уходящему произнёс наш психолог и обращаясь к нам. – Понимаете, как только ему это близко, болезненно он уходит от информации, от ответственности за неё.
Небольшая комната в обычной городской квартире. Широкий овальный обеденный стол, несколько стульев, широкое простое кресло, диван и маленькое место школьника Миши отделённое от комнаты шкафом. Это одно тумбовый полированный светлым лаком письменный стол с лампой и стул. Впрочем, здесь сидели все домашние, кому надо было писать. Отец сидел, слегка развалясь, на этом стуле и строго из-под густых бровей смотрел на сына. Тот стоял в проёме двери и не решался войти в комнату.
- А ты входи. Лентяй. Опять не учишься, дебил. Это тебя так учительница называет, – отец тяжело выдохнул в него перегаром. – Когда ты будешь стараться? Подойди!
Миша медленно подошёл к нему. Тот обнял его ладонью за шею.
- Что дебил! Учиться будешь? – строго сказал отец, мутно поглядев на сына и положил ладонь ему на затылок. Вдруг резко наклонив, ударил его маленькую головку лбом об стол. – Ещё хочешь? – с юморной усмешкой спросил мучитель.
В комнату вбежала мама.
- Ты, что очумел, так бить ребёнка. Я же просила поговорить, как отец! – крикнула Татьяна Геннадьевна.
- Ну, я и поговорил.., как отец. Всё тебе не так, – мутным взглядом обводя пространство комнаты и облизывая губы языком.
Миша шагнул к маме, на глазах были крупные слёзы.
- Ты не плачь, - строго сказала она, прижав сына к себе. – Да, что это у тебя?
Из носа сына хлынула кровь, чуть задев своим потоком её домашний халатик.
- Осторожнее! – бросила она, но потом всё же прижала сына к себе.
Если бы она знала тогда, от чего уберегла сына, так не вовремя хлынувшая кровь.
Я не видел, но чувствовал эту картину, которая проплывала перед глазами Миши. Как была похожа и как не похожа на мою. Я знал, что это было не последнее избиение Миши. Мне тоже досталось, но только один раз, и не так. И сейчас помню напряженное страдающее лицо моего папы. Он… меня… ударил ремнём по попе. Своего сына. Его довели жена и тёща своими требованиями, поговорить со мной, заставить учить русский язык. И он сдался. Как папа страдал. Потом нервно покуривая папироску, он диктовал мне какие-то задания по русскому языку и на глазах его были слёзы. И уж, конечно же, он был трезвым тогда…
- Ну, мама развелась потом с отцом. Он пил, не работал, – закончил Миша.
- Помните, Перестройка, время перемен. С работой было трудно – уточнил Валентин Павлович. – А они переехали в другой город. Отец оставил престижную работу, чтобы составить в Иваново карьеру жене.
- Да! А я учился дома, – продолжил Миша. – Но позже я ходил в школу.
- А потом? – спросил наш «учитель».
- Потом я решил, что мне надо работать. В четырнадцать лет.
- Он решил! О, Господи… шумно выдохнула Анна.
- Решил! Он сам решил. Вот смотрите, – обращаясь к нам, сказал наш психолог. – А почему?
- Маме было трудно нас двоих содержать. Потом надо было сидеть с бабушкой и дедушкой.
- А, что не было других родственников?
- Ну, почему – были. Но им всё было некогда, и мама решила, что надо сидеть нам. А я ещё закончил училище. На повара.
- Ты и работал поваром? – спросила Вера.
- И поваром, но больше всего мне нравилось пекарем. И коллектив бы хороший и начальница заботилась о людях, – сказал Миша.
- И ты уволился? – снова спросила Вера.
- Да, уволился. Бабушке стало хуже. У неё был сахарный диабет. Ноги и всё такое.
- Ну, вот! – сказала Вера.
- Потом, когда стало получше….
- Умерли бабушка и дедушка! – вдруг вставила Стелла.
- Да. Мы со Стеллой закончили курсы риэлторов. Я сейчас работаю в риэлтерской фирме, – уверенно сказал Миша.
- И очень успешно работает. Мама, Татьяна Геннадьевна, сказала, что всё очень успешно. Надо получать высшее образование, – завершая разговор, сказал Валентин Павлович. – Она тоже была на группе и на третий день сказала мне – я слишком строга с сыном, он у меня хороший!
Я представил себе Татьяну Геннадьевну, так как уже встречался с ней. Выглядит очень молодо, красива; утончённые черты лица, уверена в себе, но что-то её угнетает. Теперь стало ясно. Искренняя любовь к сыну, но не по-женски строгое отношение к нему. Помню нашу первую встречу с Мишей на занятии. Он выглядит к концу наших занятий усталым и неуверенным. Уже трудно отвечать на какие-то вопросы по ходу тренинга, и вдруг входит Татьяна Геннадьевна – мама, и на лице Миши улыбка. Пропадает усталость и неуверенность. Ведь мама рядом, если что она поможет, да и отвечать надо правильно, уверенно.
Вот что значит мама, не смотря ни на что! Я всегда вспоминал свою маму и думал о ней, как то по-доброму, с нежностью, хотя вспоминались эпизоды жизни далеко не весёлые.
Вечер. Я подхожу к воротам нашего дома. Там стоит мама с длинной палкой.
- Ты почему опоздал?! Я волновалась!– говорит она резко, но не громко и бьёт меня палкой. Особенно старается попасть по голове, я изворачиваюсь от ударов.
В воротах неторопливо появляется бабушка Тая.
- Ты чего кричишь на улице? – говорит она своей дочериещё тише. – И не бей его.
Она забирает меня, обнимает и уводит в ворота. Но при этом, я знаю, именно она весь вечер говорила моей маме, что я опять опаздываю к определённому сроку и меня надо наказать. Круг любви замыкается.
Свои же чувства в зрелом возрасте я понял лишь позже и об этом будет возможность рассказать.
- Кто будет спрашивать? – спросил Валентин Павлович.
Миша оглядел всех.
- Может Вера, – предложил он.
- Да, да. Конечно, – закивала Анна.
Сон Анны.
- Я за рулём новой японской машины, только что сменила ею старые Жигули, – начала свой рассказ Анна. – Выезжаю со стоянки, и в мою машину врезается,«БУМ», какая-то другая и моя машина повреждена, но я невредима и мне радостно.
Следующий сон Цифры двадцать и десять. А так же японские иероглифы.
Третий сон такой – я разговариваю с женщиной по-английски. Очевидно преподаватель английского языка. А я действительно хочу научиться говорить по-английски. Передо мной красивая уверенная в себе женщина, старше меня, одета она в длинное красивое платье с высокой причёской.
По поводу первого сна Анны я, почему то вспомни старую шутку об автомобилях.Если две машины стоят очень-очень близко, а вы едете мимо. Не мешайте, может у них любовь...
- Сначала давайте рассмотрим первый сон. Какие вопросы задать? – начала разговор Вера. – А день был или вечер?
- Скорее утро. Я выезжаю из дома. Стоянка у дома.
- А ты поворачивала, выезжая со стоянки? – спросила Вера.
- Да, поворачивала. Налево.
- Поворот налево во сне, с точки зрения психологии, это изменения в жизни в личном, в любви, – прокомментировал Валентин Павлович.
- Значит, ты изменишь свою личную жизнь, что же с русского на японца что ли? – недоумённо спросил Вера.
- И здесь надо уточнить. Муж Анны человек высокоинтеллектуальный. Он изучает восточную и в частности японскую философию. Правда, он нигде не работает, – сказал наш психолог.
- Как это? – удивился, испросив слова я. – Может он учится на философском факультете?
- Нет. Марик не учится – на глазах Анны блеснула слеза. – Он сказал мне, что всю жизнь хотел так жить. Изучать философию.
- Так! Ну, ладно. Не берёт ответственность за семью. Это, ладно. Но может он достиг, чего то в своём изучении. Написал книгу, перевёл какой-то философский труд на русский язык? – спросил я без всякой иронии.
- Нет, – ответила Анна, пытаясь защитить любимого мужа, но не очень уверенно. – Но он делает, что то по дому. Убирается там, иногда готовит.
- Какие выводы можно сделать по этому сну? Вера, – предложил Валентин Павлович.
- Менять мужа не надо. Вообще он хороший, я знаю. А вот изменить в нём что-то надо. Что бы он заботился об Ане, показывал знаки любви, – сказала Вера.
- Точно. А тебе Аня надо быть более жёсткой, но в меру. Правда, я думаю «быть в меру» ты сумеешь, – продолжил я.
- Правильно. А второй сон? – предложил продолжить наш психолог.
- Второй сон, – продолжила рассуждения Вера. – С иероглифами понятно, а вот цифры?
- Когда вы познакомились с Марком? Это первая цифра, а вторая – перейдём к третьему сну, – сказал Валентин Павлович.
- Да, третий сон. А как выглядела эта женщина? – спросила Вера.
- Ну, я сказала – очень красивая, с высокой причёской, уверенная в себе, лет сорока пяти. Она и сидела, как то так раскованно свободно. А главное в длинном красивом платье, – объяснила Анна.
- А вам бы хотелось одеть такое платье, – спросил наш психолог.
- Да, очень хотелось бы, – смутившись, ответила Аня.
- И что же вам мешает? Конечно, не стоимость этого платья!
- Да, уж, конечно, я могу себе его позволить. Мне Марик не разрешает! Он и сам одевается очень скромно. В основном в тренировочных брюках ходит, – сказала слегка обиженно Анна.
- Вот тебе и на! – тихо произнёс я и попросив слова сказал. – А может эта женщина во сне сама Аня, только через десять лет!
- Вот, вот! Это её Альтер эго, такой, какой она себя хочет видеть! А вот и цифра десять, – уточнил Валентин Павлович. – У Анны ещё очень сложные отношения с дочерью. Она не хочет слушаться и не любит отца. А какой язык учит дочка Лизочка – английский.
- Замечательная девочка, – сказал я, вспомнив, что занимался с ней перед отъездом Лизы в Англию.
- Да. Она учит английский. А ещё стала изучать китайский, – ответила с гордостью Анна и улыбнулась мне.
- Вот так. Лиза изучает английский, что бы разговаривать и помогать изучать английский маме и китайский – язык восточной философии. Она хочет стать переводчиком между вами! Вами и Марком.
- Вот как здорово! –это сказала Вера.
- Да. Ну, что же кто-то ещё хочет добавить. Нет. Тогда перейдём к следующему сну. Алексей Владимирович, пожалуйста. А кто будет спрашивать, и делать выводы, Миша? – перешёл к моему сну Валентин Павлович.
- Я думаю, Геннадий, – предложил Миша.
Прежде чем рассказать свой сон, я должен пояснить одну деталь. Кроме любви к жене, любви к кинематографу, кругом одна любовь; я испытывал подлинную страсть к Михаилу Афанасьевичу Булгакову, к человеку, писателю и его творчеству. Не знаю, почему среди множества больших и не очень писателей, читанных мною, я выделил именно этого человека. Его невероятный талант, перекрывающий всё известное мне, роман «Мастер и Маргарита» или его трагическая и светлая судьба. Судьба человека, родившегося на переломе эпох, и сохранившего идеалы своего детства в многотрудной жизни – полной боли, потерь, предательств. Предательств совершённых и им, и другими по отношению к нему. И, конечно же, все краски любви – увлечение, юношеская и вечная любовь по отношению к своей первой жене, страсть и похоть по отношению ко второй и пагубная огромная всепоглощающая страсть – к третьей.
Возвращаюсь к сну. Я начал говоритьосторожно, сам не понимая почему, но постепенно мне стало легко и просто.
Мой сон
- Я снова оказался на транспортном средстве вместе со студентами, – начал я свой рассказ. – На чём мы ехали, трудно было определить. Скорее всего, это был теплоход или, что то двигающееся по воде, так как окружали нас не стенки машины, автобуса или грузовика, а широкие окна. Даже потолок состоял из сплошной стеклянной панели. Впрочем, стекла, казалось, как раз и не было. Свежий ветер сверху овевал наши головы. Была ночь или вечернее время. Мне казалось, что играла музыка, было весело, и все смеялись, но я ничего не слышу. Ребята радуются и это самое главное. Они, что рассказывали мне, спрашивали. Я им отвечал, всё было как обычно. Ещё мне запомнилось необыкновенное скольжение того на чём мы ехали. Плавно спокойно, но быстро. Да, это пароходик или речной трамвайчик. Это продолжалось недолго, но всё-таки длилось. Далее на несколько секунд темнота. Или конец сна.
Но сегодня всё продолжилось. Мы оказались на улице с домами без окон. Летний сумрак. Перед нами была дверь и из неё просто бил яркий свет. Нам преграждала путь не очень высокая, чуть полноватая, но очень стройная женщина лет сорока пяти – пятидесяти. Волосы светлые. Лицо я разглядеть не смог. Она как бы слегка приостанавливала нас, но и приглашала войти. Она сказала всем, но как будто только мне: «Прошу вас входите, я приглашаю вас в этот дом, но, впрочем, у меня здесь для вас много домов». Она вновь сделал приглашающий жест, и мы стали входить. Первая комната была как музейный зал, и тут я понял, что мы в музее. Мы ехали в музей. Стены зала были окрашены в один серо-зелёный цвет. На стенах располагались стеллажи и витрины с фотографиями. Среди них я заметил знакомые. «Да! Это музей, посвящённый Михаилу Афанасьевичу Булгакову, очевидно», – подумал я. С фотографий глядели лица Бугакова и его близких – мамы, братьев и сестры, дедушки, его жён Татьяны Николаевны, Любови Евгеньевны, Елены Сергеевны.
Постепенно я остался один. Студенты куда-то исчезли, разошлись по залам. В следующем зале не было ни стеллажей, ни полок. Этот зал был весь окрашен в белый цвет. Потолок стены и даже пол были белыми. В зале находились и люди и не люди. Я бы их назвал образами. То есть это были, конечно, люди, но все они – одежда, лица, фуражки на мужчинах были чёрными. Впрочем, лиц, даже чёрных я не видел. Фигуры. Мужчины в шинелях с поднятыми вверх высокими воротниками. Единственная женщина в длинном платье танцевала с мужчиной. Играет красивый вальс, но я его не слышу, но догадываюсь о его звучании. На мужчине угадывалась гражданская одежда – фрак. Мой взгляд остановился на них. «Да, это Елена ясная и Шервинский, «Белая гвардия». Но почему они чёрные?».
- Тяжёлая, трагическая судьба, – медленно произнёс Валентин Павлович и его голос вернул меня из пространства сновидений. – А стены выкрашены в белый цвет – символ их нравственной чистоты и красоты.
- Да! Конечно, же, – почти кричу я. – Это же так просто.
- Продолжайте! – строго сказал наш психолог.
- Я в следующем зале. Потолок его расположен очень низко. Метра два, два с половиной. Это не те четыре – пять как в предыдущем зале, – продолжил я рассказ.
Стены серые мышиного цвета. Фигуры жёлтые, но как бы исчезающие на сером фоне. Одна сидит за огромным столом. На лице бородка клинышком, голова заканчивается, очевидно, круглой шапочкой, это видно по контуру головы. Рядом стоит мужчина тонкий в пиджаке и женщина в переднике и с наколкой на голове. По залу мечется существо. По виду мужчина, но с узкими длинными руками и с хвостом. «Угу. «Собачье сердце», – подумал я.
Я поднялся выше, по узкой лестнице с широкими перилами в следующий зал. Тут меня охватило, какое то предчувствие. Играла музыка, конечно же, я её не слышал, но догадался. Она звучит. Зал был чёрным. Да, во всех залах не было светильников, но было светло. Свет проникал с потолка. Тоже фигуры в зале. Много разных, но среди них я узнаю знакомые. Фигуры красные. Вот два мужчины во фраках, один с моноклем, другой – с большим клыком, он ясно различим. «Коровьев и Азазелло», – почти радостно про себя сказал я. Они кивнули мне. Далее двое сидели за столом и играли в шашки. Один был явно кот, но большого размера, почти с человека. Я различил уши и хвост, да ещё усы. Напротив него сидел в кресле с высокой спинкой некто. На нём было одето нечто похожее на монашескую одежду. «Кот Бегемот и Воланд», – подумал я. Кот мне медленно и галантно поклонился. Фигуры-образы пропали. Вдруг появились и стали ясно различимы двое. Они танцевали вальс. Он был одет в камзол и плащ, она в длинное до пят платье. У неё была пышная причёска. «Мастер и Маргарита», – почти вскрикнул я в волнении.
- Ну, как тебе нравится, – я ясно услышал знакомый голос. Рядом со мной стояла моя жена. Она была жива и реальна в своём белом с чёрными рисунками платье, только, платье её было длиннее обычного.
- Ой, что ты, лапушка. Мне очень нравится, – весело сказал я. – А особенно хорошо, что мы смотрим на всё это вместе, как всегда. Меня просто переполняла необычайная радость.
Эта радость возникала от невероятной тоски одиночества. Одиночества без неё. Проходит время… Но время не лечит, оно лишь учит жить с болью в душе.
Постояв немного со мной и с танцующей парой, она сказала: «Значит всё хорошо, пойдём дальше». И она пошла всё быстрее и быстрее, уходя в следующий зал, увлекая меня за собой и исчезая.
Следующий зал был собственно не залом вовсе, а целой улицей. Вдруг был уже день, светило яркое солнце. Лёгкий ветерок овевал лица. Да, это даже не улица, а набережная, какого-то канала или реки. Передо мной были широкие лодки с сидениями и столами. «Венеция», – подумал я. «Мы в Париже», – услышал я голос женщины, которая принимала нас у входа музей. – «Прошу в лодку». Я шагнул на дно лодки. «А теперь, пожалуйста, попробуйте», – ласково сказала она, указывая на накрытый стол. Женщина уже была в лодке, рядом со мной. – «Здесь много сладких вещей». На столе действительно было много пирожных, тортов, конфет. Я осторожно взял одно пирожное и откусил. Меня не покидало чувство радости, восторга и спокойствия, главное спокойствия и ощущение лёгкого дуновения ветра на лице. Такое ощущения, что я был Дома…
- Тут сон растаял, – закончил я свой рассказ.
- Да, – медленно произнёс Геннадий. – А когда это случилось, ну, с твоей супругой?..
- Два с половиной года назад, – ответил я.
- А почему Булгаков? – спросил Гена.
- Я давно люблю творчество Михаила Афанасьевича. Мы с моей женой побывали во всех музеях – в Москве, Киеве.
- Алексей Владимирович написал книгу о творчестве Булгакова, – пояснил Валентин Павлович.
- Здорово. А она тебе часто снится? – снова спросил Геннадий.
- Да, почти каждую ночь. Правда, не всегда я её вижу – вздохнул я. – Но всегда чувствую её присутствие рядом.
Боковым зрением я увидел слёзы на глазах сидящей рядом Веры, чуть дальше я увидел полные слёз глаза Анны.
- Меня удивило, что женщина приглашала нас в дом, много домов. Но это, конечно, не был дом, где жил Булгаков. Я их все знаю, видел. Правда, я писал о домах героев Михаила Афанасьевича. Может подсознание и показало? – рассуждал я.
Вопросов больше пока не было, и заговорил наш психолог.
- А я бы обратил ваше внимание на то, что вы с вашей супругой смотрели на Мастера и Маргариту. Вы с ней в чем-то повторяете судьбу этих героев. И главное их совместный ребёнок – роман. Слушая ваш сон, я понял, что и ваш роман, а теперь это понятно, ваш совместный с вашей женой ребёнок, написан.
- Не знаю, Валентин Павлович. Я, конечно, пишу, но в основном рассказы. Роман – это серьёзно!
- Уверяю Вас. Но об этом мы ещё поговорим. Теперь ваша личная жизнь. Сейчас у вас её нет! Ведь так?! – утвердительно произнёс наш психолог.
- Конечно, нет! – ответил я.
- Ну, вот, – вздохнула Анна.– А почему?..
В этот момент Владислав встал и пошёл курить.
- Только недолго Слава! – сказал ему вслед Валентин Павлович.
- Ну, а как я… – ответил я Анне.
- Нет, нет. Что вы! Необходимо начинать и личную жизнь. Вы востребованы в общественной жизни. Должна быть и личная. Встретите какую-нибудь женщину с тремя детьми… – с иронией в голосе рассуждал наш психолог.
- Нет, нет, нет. Только без детей! У нас сженой давно ещё была возможность взять ребёнка, но мы всегда всё делали по совместному решению,и, посоветовавшись, решили не брать, потому что это был мальчик, а мы хотели девочку. Но если честно, я, то вообще никого не хотел! А вот своего не случилось… – сказал в раздумье я.
- Тогда может быть другой вариант. А вы вспомните женщину, которая во сне принимала вас со студентами в музее. Может в вашем окружении есть такая! Она бы стала хранительницей вашего дома, вашего творчества. Есть такая? – медленно произнес Валентин Павлович.
Я задумался и был очень удивлён, вспомнив о том, что меня почти два года назад хотели познакомить с женщиной, правда, очень не похожей на женщину во сне. А может бытьнемного похожей. Так как я её не видел, отказавшись от знакомства через полгода после ухода моей любимой жены.
- Возможно, есть?! А может ещё и появится?! Подумаю, – произнёс я вслух.
А может действительно? Жена как друг, как помощник – какой была моя Галя. Это другое дело. Любовь большая, вряд ли повторится, да, и найти такую же для моего сердца не возможно, а вот любовь-дружба… А может это ещё и возможно?!.. Просто, мне не нужна женщина, которая будет за мной ухаживать. Мне все мои родные говорят именно об этом. Я к этому не привык, что я совсем инвалид. Сам и накормлю себя и уберу квартиру и так далее. В конце концов, будут деньги, приглашу кого-нибудь, а остальное… Я же уже не мальчишка, не бегаю за каждой юбкой, ради удовлетворения… Мне нужна любовь, нежность, доброта; да, как и всем, наверное.
- Давайте сделаем перерыв, – предложил наш уважаемый психолог. – Сны мы будем впоследствии анализировать меньше по времени. Очень много других заданий, но проанализируем сны всех вас и, возможно, сны тех из вас, кого мы уже слышали, но только не подробно. Отдыхайте.
Кофе меня слегка взбодрил. Мои коллеги, почти все, решили перекусить, а мне есть не хотелось. Была, какая то лёгкость и нарушать её едой было не нужно.
В моей голове бегали мысли, я так называю ощущение возможного творчества. Роман. Валентин Павлович как будто знал, что я его пишу. Но он у меня плотно встал, а сейчас, через мой сон он может пойти… По крайней мере была идея дальнейшего движения. И я чувствовал, что и текст может возникнуть.
После перерыва мы заполнили очень интересные карточки. На семи карточках мы записали положительные черты каждого из нас, кроме себя, естественно. На других семи карточках – отрицательные. Мне категорические трудно было писать отрицательные черты других, да ещё за три минуты. После этого наш психолог прочитал наши карточки с наименованием имени, того кого характеризуют, но без имени того, кто писал эту карточку. Меня опять характеризовали очень уважительно и очень точно отметили отрицательные черты.
Разговор о том, что лучше психолог или группа.
Далее мы поговорили на очень интересную и сложную тему, что лучше для того, чтобы понять и решить проблему человека – квалифицированный психолог или группа людей. Охарактеризовав тайно, друг друга, мы были готовы говорить как коллектив.
- Теперь перейдём к домашнему заданию, – предложил наш уважаемый психолог. – Что же лучше психолог или группа при решении проблем человека находящегося в группе? Или по-другому, чем группа лучше психолога.
Правда, о домашнем задании вспомнили только тогда, когда началось обсуждение, но это нас не смутило. Экспромт – это так интересно.
-Группа это коллектив, – предположил Геннадий. – Коллектив неравнодушных людей, готовых помочь друг другу.
- Группа это разные мнения, хотя бы одно из них правильное, – сказала Стелла.
- Группа это совместное воздействие, – это было мнение Михаила.
- С группой труднее спорить, отстаивая своё мнение, особенно если оно не правильное, – предложил в свою очередь Владислав.
- Группа не будет испытывать, и проверять, – сказала Анна.
- Группа разный опыт жизни, разные примеры проблем и путей их решения, – своё мнение высказала и Вера.
- Группа это большее общее количество доброй энергии воздействующей на человека и меняющее его в лучшую сторону, это же не толпа на улице, – предложил я.
- Ну, и наконец, любимый спикер, – сказал Валентин Павлович, предложив Мише суммировать наши мнения и высказать своё.
- Группа это разный жизненный опыт и разные судьбы, которые собрались здесь, не для того что бы испытывать и проверять тебя, а для того, что бы реально помочь изменить что-то в тебе в лучшую сторону, – закончил наши рассуждения спикер.
- Хорошо! А теперь, чем психолог лучше группы? – спросил Валентин Павлович.
Мы так же высказали все своё мнение, но в этом случае было не так активно и многопланово как в первом случае про качества группы. Отметили, что психолог – специалист, больше знает в науке психологии, чем группа; умеет направленно воздействовать, о нас о каждом знает больше чем группа, как выяснилось из наших бесед.
- Но самое лучшее воздействие это воздействие и группы, и психолога. Они выступают в виде двух взаимодополняющих конструкций, и получается гармония воздействия – оптимум! – закончил наш уважаемый психолог. – Теперь оценим нашего спикера.
Оценили очень высоко, потому что он вёл уверенно и правильно, немножко в конце занятия стал отвлекаться, но мы решили, что ничего – устал.
- Так, начинаем завтра в то же время. Начнём с ваших снов. Будут все? – спросил Валентин Павлович.
- Нет. Стелла опоздает. Она работает до девяти, – предупредил Миша.
- Может получиться пораньше закончить? – предположил наш психолог.
- Я попробую, – предположила Стелла. – Но у нас отчётный период, пока дневную норму не сделаем, не отпускают.
- Хорошо! До завтра. До свидания, – попрощался наш психолог.
Мы расходились, бурно обсуждая сегодняшнюю беседу и сетовали, что время уже четыре часа утра, а завтра, нет уже сегодня, на работу. Те, кто приехали на машинах, забрали всех, кому было далеко ехать.
Я пошёл домой, вдыхая прохладный ночной воздух, и поток текста переполнял меня. Дома, сел за компьютер, стал записывать и, надеясь на утро, что бы продолжить свою работу, но не суждено мне было писать вначале следующего дня
Глава 4. День третий. Вера и Михаил.
День мой начался с очень тревожного сна, хотя я и проснулся в очень хорошем настроении.
Во сне я иду по асфальтовому тротуару. Мне надо свернуть направо. Я хорошо знаю куда иду. Я там был уже много раз. И мне надо туда идти. Именно надо. Правда, я спящий не помню, куда именно я иду, но это не важно, мне надо.
Меня обгоняет автомашина полиции. На заднем сидении – молодой полицейский. Он машет мне рукой, что то говорит. Машина останавливается. Молодой полицейский, придерживая фуражку одной рукой и делая мне, знаки другой, пытается выйти из машины и остановить меня, но поворачиваю и иду. Мне надо и знаю, что я ничего не нарушаю. Не проезжая часть, пешеходный тротуар.
Теперь я иду по своеобразному коридору. С одной стороны каменный высокий забор, с другой высокие деревья за ними проезжая часть, ездят машины, а сверху ничего нет, но так темно, что как будто есть крыша. Кругом темнеет.
Вижу перед собой высокую стену, сложенную из валунов, но я могу за неё заглянуть. Там глубокий котлован. Возможно, стройка или глубокая и широкая трещина в земле, овраг. В нём копошатся люди, что то делают.
- Но откуда здесь стена, здесь её раньше не было? – думаю я.
Поворачиваюсь и передо мной снова такая же стена из валунов, только выше. Я в ловушке.
- Откуда! Её только что здесь не было. Я же прошёл! – почти кричу я, но от возмущения, а не от страха.
- Это же сон! – вдруг возникает в голове радостная мысль, и я тут же просыпаюсь. Настроение спокойное и радостное, будто я побывал сейчас не в ловушке, а на отдыхе в Крыму. Понимаю – почему – главное, это был сон.
После этого сна я долго не мог прийти в себя. Конечно, всё хорошо, я дома, все, что было только что со мной, было во сне, но меня не покидало чувство тревоги. Я либо не попал в серьёзную ловушку, либо мне было предупреждение о возможной ловушке, в которую я могу попасть, и молодой полицейский меня предупреждает об этом. Но главный вопрос – куда я иду?
Вот я и продолжил свой роман! Немного лишь написал ночью.
Чтобы подумать и развеяться я решил выполнить несколько совершенно не обязательных дел. Для этого необходимо пройти несколько километров вокруг моего дома, лишь в небольшом удалении. Я ходил от магазина к офису и далее, менее все заботясь о выполнении дела. Главным для меня было, найти причины ловушки или не попасть в неё.
Я бывал уже там куда шёл. Во сне я не мог вспомнить, что это за место и что я там делаю. Потом я всё-таки вспомнил, куда я иду, или точнее вспомнил свои ощущения, по поводу этого места, а это было важнее. Я действительно бывал там, самое главное я не мог оттуда выбраться, выйти к своему Дому, дому моего детства. То мне не хватало времени, и я застревал, где то между улицами и просыпался, то я не знал дороги. А мой Дом был для меня во сне, как, наверное, для каждого во сне или наяву местом, где ему было хорошо, спокойно, комфортно, тихо. Для меня же это было ещё место, критерий правильности, нравственности моих поступков в сновидениях. Если я совершаю, что-то неправильное, безнравственное, я нахожусь, в других местах вне Дома, если же я делаю правильно или исправляюсь, то перемещаюсь в дом моего детства. Тогда я спокоен.
Значит, я или изменял, или изменяю свою жизнь в неправильном направлении, а психологически поворот направо это изменения в своей карьере, социальной и общественной жизни, а так как я знаю куда иду; то я уже поворачивал неправильно в своей жизни и снова совершаю этот поворот, было плохо и теперь я это знаю, но теперь я уже угожу в ловушку, из которой нет выхода. Конец. И это будет уже не сон.
У меня такой резкий поворот уже был, и это кончилось очень плохо. Об этом сон или это предупреждение о моих новых действиях?Оставались и ещё вопросы. Почему меня останавливает молодой полицейский? Почему коридором я иду один, рядом нет прохожих или просто людей. Они лишь уже, где-то далеко внизу в котловане или овраге и с ними контакт не возможен. Всё - таки это сон о моём уже бывшем поступке?
Вечер на группе начался как обычно. Мы расселись. Узнали самочувствие каждого и про наши сны. Сны видели Вера, Михаил и я. Среди интересных событий сегодняшнего дня была утренняя неожиданность у Анны. Её муж Марк принёс ей кофе в постель. Этот удивительный поступок мужа её очень порадовал. Настроение было великолепное.
Выбрали спикера. Им,наконец, стал Геннадий. Перешли к сну Веры. Расспрашивать её должен был Миша.
Сон Веры
Сон Веры был невелик и несколько странен. Она видит большое поле с васильками, глубокое голубое небо, яркое и тёплое солнце. И везде присутствует жёлтый цвет, даже скорее не сам цвет, а как в музыке называют, отзвук жёлтого света.
- Интересно – начал Миша. – А какое было у вас состояние, настроение?
- Состояние радостное, но тревожное, – ответила Вера.
- Хочется отметить,что у Веры Константиновны были очень сложные отношения с мамой. Мама любила её, нобыла очень властной женщиной. Отец ушёл от них, а потом умер, – рассказал Валентин Павлович.
На глазах Веры появились слёзы, потом они полились сильнее. Её аккуратного дамского платочка уже не хватало, и она взяла бумажный, потом второй.
- Вот это отсутствие отношений с отцом. Отсутствие его любви очень сказывается у Веры Константиновны и в семейной жизни. Они очень хотят мальчика, а появляются всё девочки, – рассказывал нам Валентин Павлович. – Но надо отметить, что у нас после группы уже родилось пять детей за эти три года, причём у двух пар дети, ну, ни как не получались. Может и у вас, наконец, будет мальчик.
- Что уж прямо обязательство надо брать, – и сквозь слёзы, тихо и смущённо слегка улыбнулась Вера.
Михаил подошёл к ней, сел рядом и обнял за плечи.
«Слёзы и улыбка, Вот о чём она сейчас вспомнила – о маме, об отце или о каком-то другом мужчине, о котором мы ничего никогда не узнаем. Душа женщина это тайное кладбище разбитых и преданных чувств. Лишь редкая получает от Бога цельную, взаимную, гармоничную любовь, но каждая ждёт её. А вот уж отношения с мамой это отдельная сложная история и, наверное, так для многих», – думал я.
Когда мои мама и папа возвращались из длительной командировки из дружественной страны, где они встретились и поженились, мама была уже мной глубоко беременна. Я появился на свет месяца через три. Ехали они долго. Папа хотел показать свою жену сестре, которая жила с мужем и маленьким ребёнком под Москвой в малюсенькой комнатушке в бараке при известковом заводе. Барак это деревянное двух или одноэтажное здание, какие ещё и сейчас существуют в некоторых отдалённых городах, и называется ветхим и аварийным жильём. Президент пытается расселить эти «язвы» социализма, но проходит это чрезвычайно трудно. Так вот это деревянное здание с множеством комнат и одним большим коридором на каждом этаже. В бараке отсутствовало на первых порах всё. Канализация, нормальная кухня, вода. Главное, что была крыша над головой. Постепенно в течение нескольких лет строили на улице туалет, проводили холодную воду. Люди сами оборудовали общие кухни на этаже с примусами. Но даже такое ужасное жильё считалось неплохим у тех, кто приехал по вербовке или своим ходом в Подмосковье или в другие районы, где можно было заработать или скрыться от всевидящего ока власти. А в конце пятидесятых после восстановления разрушенной страны стали, наконец, постепенно реконструировать и развивать экономику, как это понимали коммунисты.
Мои папа и мама, очевидно, радовавшиеся своему счастью и будущему ребёнку и большим деньгам, что заработали за границей, особенно не замечали неудобств и прожили эти несколько дней в радости. Лишь одна мелочь, которая очень затрудняла маму, была помехой её жизни. Это было полное отсутствие туалета в бараке, а я, видимо, очень давил на неё изнутри, заставляя часто посещать это нужное заведение. К радости всех жителей барака туалет был недалеко – на железнодорожной станции, не совсем чистый, но зато с холодной водой и разделённый по признаку пола. Не надо было ждать одной кабинки, как это было обычно оборудуемо городскими властями возле бараков. И вот мама часто и крайне осторожно бегала через железнодорожные пути на вокзал. Пользоваться ведром в комнате, как это было бы логично и сейчас и тогда в такой ситуации, ей не позволяла стыдливость и воспитание в семье, ведь её папа врач и дворянин, хотя об это никогда не говорилось, а мама школьный учитель. И вот она бежала, потому что мог в любую минуту показаться поезд, и иногда падала. Падала, не замечая и не сохраняя голову, руки и ноги, главное, что бы не задеть живот, вернее, меня там. Первый и уже любимый ребёнок. Один раз она очень сильно ударилась головой, но не очень обратила внимание и на это…
Я, позже вспоминая рассказ моей тётушки, папиной родной сестры, хозяйки комнаты в этом бараке и мамы моего брата Миши, об этом происшествии; удивлялся маминому стоическому терпению и материнской любви. Беречь любимого ребёнка любой ценой. Наверное, она тогда плакала от боли, но и радовалась, что упала удачно!
Кто то из моих немногочисленных близких посмеётся над ней. «О себе надо думать, не выкаблучиваться, голова дороже будущего ребёнка. И вообще это просто смешно!» Но для меня это эпизод из жизни моей мамы и меня перекрывает все её другие качества.
- Очевидно, что Вера Константиновнаочень хочет вернуться в своё раннее детство, тогда когда всё было хорошо, где мать её ещё любила, – предположил Валентин Павлович – И где мама ещё любила её отца, и он был жив, было взаимопонимание в семье…
Собственно полностью закончить толкование сна Веры мы не смогли. Вера плакала и не могла остановиться, конечно, это была самозащита от трудных и тягостных воспоминаний. Владислав хотел убежать курить. Остановились лишь на предположении нашего психолога.Вера вышла умыться.
А мы перешли к анализу сна Михаила и меня назначили вопрошающим.
Сон Михаила
«Мой сон состоит, как бы из трёх снов. Я уже их пытался анализировать, и, что-то мне понятно, но остались вопросы, – начал рассказ Михаил. Первый сон. Я стоюсо шлангом и поливаю цветы во дворе нашей дачи. Цветы – розы, у роз три цвета красный, жёлтый, розовый. Конец сна. Второй сон. Я скосил луг на даче тёщи по её настоятельной просьбе. Всё красиво и ровно, но вдруг я замечаю, что посреди лужайки стоит одинокий большой сорняк. При ближайшем рассмотрении сорняк оказывается цветком мимозы с мелкими цветками. Возникает устойчивое ощущение страха и боли за то, что я мог скосить этот цветок. Следующий сон. Я иду к колодцу, стоящему у дома моих родителей. У колодца стоит друг, мой друг. Он говорит: «Дружище как хорошо, что ты пришёл, а то не кому меня напоить водой».
Михаил прочитал эту фразу с листка бумаги, лежащего на его коленях.
Значит, он записал сны. «Обстоятельный и организованный человек», – подумал я.
- Так сон заканчивается, – сказал Михаил.
- Хорошо Михаил, – начал я расспросы. – А какое настроение было после сна?
- После первого радостное, но присутствовало некоторое напряжение, почему не знаю. Вообще всё хорошо, солнце светит, я поливаю. Не знаю, После второго ощущение страха и боли, что я мог скосить этот сорняк. Да,при рассмотрении сорняк оказывается цветком мимозы с мелкими цветками (как ромашка), этот цветок часто засушивают и он хорошо сохраняется. А после последнего состояние покоя и уверенности».
- Друг ваш, как то участвовал в вашей жизни? – спросил я.
- Скорее я в его, – ответил Михаил. –Раньше у этого друга были проблемы в семье, и я пришел к нему на помощь, поговорил с ним. Всё наладилось.
- Мы считаем, что вода это символ жизни! – сказал Валентин Павлович.
- Да, – медленно произнёс Михаил. – До сна, совсем недавно, я помогал отцу спилить упавшую яблоню. Мы, стояли у этого колодца, который находится на улице рядом с домом родителей, и отец сказал, что он очистил колодец и надо сказать соседям, что воду можно пить. И ещё, по моим ощущениям все три дома находятся на территории моего участка земли, хотя в реальности это совсем не так».
- А какие отношения у вас с родителями, – спросил я.
- Хорошие отношения. Родители меня любили. Да и у них между собой отношения хорошие.
- Гармоничный брак, – сказал наш уважаемый психолог. – Но, тем не менее, вы ушли от семьи?
- Да. Мне не хватало самостоятельности. Опекали меня очень, особенно мама и я ушёл из дома в шестнадцать лет.
- Да, странно, видимо и это явление просто типическое – подумал я. – Меня тоже всегда любили и очень опекали. Из дома ни шагу. Моим жизненным пространством был наш дом и сад. За здоровьем моим мама следила так трепетно, что я всех врачей обошёл.
- Надо отметить, что этот брак с Верой Константиновной у Михаила не первый. Как это было? – спросил у Михаила Валентин Павлович.
- Я по моим рабочим делам познакомился с женщиной постарше меня.
- И полюбили её?
- Да, но по-другому.
- Как? – спросил я.
- У меня не было дома. Жильё у меня было, а вот дома не было. Она заботилась обо мне.
- Как мать? – попытался предположить я.
- Скорее – да! Обеды она хорошие готовила. Познакомила она меня со своей дочерью. И вскоре мы с этой девушкой поженились.
- То есть вы женились на дочери, ожидая, что она будет такой же хозяйственной, как мать? – спросил Валентин Павлович.
- Ну, наверно, но мы скоро разошлись, а потом и развелись.
- Они были венчаны – шёпотом сказала мне Вера. – Это важно.
- Ну, конечно, – сказал я в сильном волнении.Я подумал, как они живут не венчанные. Такая красивая пара. И дети у них.
- Это моя мама настояла, что бы мы повенчались. Она тогда стала очень верующей, в церковь стала ходить. Сказала, что или брак с венчанием, или она против. Я и согласился.
- Долго вы прожили? – спросил я.
- Три месяца и разошлись, – ответил Михаил.
- Она забеременела, но не от Миши, – услышал я шёпот Веры.
- А что было дальше? – спросил Валентин Павлович.
- Через шесть месяцев она пришла ко мне и запросила развода, сказала, что беременна уже семь месяцев, – ответил Михаил.
- Тем самым ребёнок был не от вас? – спросил я.
- Да! – коротко ответил Михаил.
- Но вы развенчаны? – снова спросил я.
- Да. Моя мама сама хлопотала, собирала документы. Мне тогда было всё равно. Главное, что мы развелись в загсе и всё.
- Ну, слава Богу! – вырвалось у меня.
- Вот видите! Она забеременела – изменила, будучи в венчанном браке! – как бы подвёл итог этой части обсуждения наш психолог. – Теперь вернёмся к сновидению. Что же это за розы?
- Это, наверное, близкие Михаила – Вера и две их девочки, – предположил я.
- Да! Красная роза это Вера Константиновна, жёлтая это младшая девочка Аллочка – жёлтый цвет детство, розовый – Аннушка, она постарше отрочество или юность.
- А как у вас взаимоотношения с Верой? – нерешительно спросил я, слишком личный был вопрос, да и Вера сидела рядом.
- До рождения Аннушки отношения были гармоничными, даже идеальными.
- И что же изменилось? – спросил я.
- Надо дожимать, – вдруг сказал Геннадий. – Это мы делаем для него, как и для каждого из нас при обсуждении наших снов.
- У нас исчезла романтика в отношениях. Романтизм! – ответил Михаил.
- Но видно не совсем. Сегодня вся кабина моей машины была в цветах! – тихо со своего места добавила Вера.
- Красные, розовые и желтые розы? – спросил, улыбнувшись, я.
- Да. А ведь Миша так давно мне цветов не дарил!
- Да. Чего там, просто некогда было, – спокойно ответил Михаил.
- Так! Какие выводы? – обратился ко мне Валентин Павлович.
- Михаил очень любит свою семью и заботится о ней, – начал я. – Но сейчас после рождения детей отношения стали менее романтичными и Миша очень беспокоится, что эти отношения могут прерваться. Очень важно, мне кажется, что Михаил ощущает и дом родителей и дом тещи, и, конечно, свой дом – своей территорией, местом его любви и заботы. Надо отметить и источник любви Миши, его отношения к жизни – это его родители, и ещё Михаил сам самостоятельно разобрал и понял большую часть своего сновидения.
- Наверное, так. А, теперь, вы Алексей Владимирович, – предложил Валентин Павлович.
- Да. Я очень быстро, что бы не отвлекать на себя ещё раз ваше внимание, – начал я свой рассказ. Я воспроизвёл свой сон и поделился предположениями.
- Прошу обратить внимание, – сказал наш психолог. – Останавливает Алексея Владимировича молодой полицейский, а так же то, что он идёт к ловушке по коридору без людей.
- Что касается коридора, то, конечно, Алексею просто необходимо к людям. Люди помогут в сложной ситуации, той ловушки, в которой он может оказаться, – сказал Михаил.
- Возможно, что молодой полицейский это символ нашей группы, здесь все моложе меня… – предположил я.
- Да, возможно, а теперь мы сделаем небольшой перерыв. К нам присоединится Стелла, и мы продолжим наши занятия, – предложил отдохнуть и попить чаю наш психолог.
Перерыв был, кстати, я хоть и получил ответы на вопросы по моему сну, но какая-то лёгкая тревога оставалась.
Стелла появилась в нашем зале ровно, как и обещала, к сожалению не раньше. Геннадий рассказал ей о снах, которые мы уже разобрали и выводах которые были сделаны и мы приступили к новым тестам.
- Первое задание. Возьмите бумагу и ручки. Разделите листок на три части. В первой части, запишите чтобы не забыть – как я вижу себя, во второй – как видят меня другие и, наконец, третья – как выглядит моё будущее. Приступайте, – дал нам очередное задание наш уважаемый психолог.
Я нарисовал быстро. В первой части я нарисовал треугольник, во второй человечка с поднятыми вверх руками и ногами в направленные разные стороны и третий рисунок круг. Я не думал, рисуя, а когда закончил, пришло и объяснение. Треугольник – я вижу себя угловатым и колючим. Меня видят, как мне кажется, эдаким петрушкой, много говорит и размахивает руками. Круг, ну, совсем просто – гармония.
Коллеги мои рисовали разных человечков. В основном все видели себя телесно. Кто-то нарисовал очень красивую девушку, в части «как я вижу себя». Будущее своё все видят по-разному, но есть общее – все видят себя счастливыми и гармоничными.
Мы посмотрели рисунки каждого. Рисунки были анонимны. Спикер комментировал рисунки, кто хотел, добавлял своё мнение о рисунке. Ещё раз повторю рисунки были анонимны, но потом, постепенно, мы поняли, кто нарисовал какой рисунок, и это позволило нам в последний день активнее поддержать коллег по несчастьям.
Глава 5. Роман. «Одна весна на двоих». Продолжение. Семья.
– Здравствуйте, Павел Сергеевич, – произнёс, прикрыв за собой дверь Алексей.
Платонов поднял голову и прищурил под очками глаза.
– А, здравствуйте, дорогой покойный, выражаю вам искреннее соболезнование по случаю вашей кончины! – медленно с расстановкой произнёс Павел Сергеевич.
Вошедший удивлённо поднял брови, затем видимо вспомнив, улыбнулся.
– Так вы уже знаете?
– Что я знаю?! Что ты умер! Да?
Алексей снова грустно улыбнулся.
– Ну, и сколько это будет продолжаться. Вчера весь день и сегодня с утра из всех газет звонят, люди звонят. Все знают, а я не знаю. Все соболезнуют, а сегодня вдруг с Камчатки благодарят, за то, что отпустил тебя к ним. Вот и, здорово, я тебя покойного послал на Камчатку.
– Чего ты добиваешься. То ты вместо заседания отправляешься в деревню, то наоборот уговариваешь собрать всех по поводу того, что ты мало ездишь. А теперь ещё твоя смерть. Ну, что ты хочешь? Да, я забыл спросить в прошлый раз, зачем ты объявил всем, что этот твой Нижний Клопин заповедная зона. Туда пол Москвы уехало.
За время этого монолога Алексей прошёл по рыжему ковру кабинета и сел напротив говорившего.
– А знаете, Павел Сергеевич, вы не полысеете никогда! – произнес он тихо.
Сбитый с мысли Платонов, выпустил воздух, набранный для дальнейших слов, и замолчал, затем медленно проговорил:
– Почему это…
– Моя Рина говорит, что те, кто седеет, не лысеют и наоборот.
– Да, твоя Рина всё знает! – произнёс Платонов тихо, потом громче уже приходя в себя. – И не перебивай, Моду взял начальство перебивать. Лучше скажи, как она себя чувствует. Ей то, что сказал?
– Она, то всё сразу поняла. Она помогла мне!
– Я бы не понял. Я не… Знаешь, что если ещё чего придумаешь. Скажи мне! Ладно!
– Павел Сергеевич, а здорово тогда все рвались в этот «заповедник». Да.
– Здорово?! Зачем всё это нужно было, – сказал Платонов устало.
– Как зачем?! Там теперь библиотека есть, дорога асфальтовая…
– Но почему именно там.
– Там у моей Рины подруга хорошая живёт.
– Так ясно семейственность. А ты ещё называешь себя исключительно честным порядочным человеком. А? – усмехнулся Павел Сергеевич.
Алексей промолчал.
– Ладно. Ты мне скажи, зачем умирал. Новенькое что-нибудь нам готовишь?
– Да. Уже почти готово. И посвящу ей!
– А что это будет?
– Э… Нет. Павел Сергеевич. Секрет. Рано. Да вы всё равно первый увидите
– Не первый, а второй, – уточнил с загадочной, слегка горькой улыбкой Платонов.
– Почему? – нахмурил лоб Алексей. – А… Понял. Вы правы.
– Ну, ладно иди. Мне некогда. И смотри у меня. Артист.
Алексей медленно встал и вдруг произнёс:
– Сейчас вы возьмёте телефонную трубку.
Павел Сергеевич вздрогнул. Он действительно думал взять трубку.
– П…п… почему?
– Павел Сергеевич, все так делают, – сказал Алексей, улыбнувшись, и быстро вышел.
– Ну, артист… – прошептал Павел Сергеевич, посмотрел на голубую телефонную трубку, которую держал в руках и вдруг засмеялся. – Вот это да!
Он положил трубку обратно и стал перебирать бумаги на столе.
Платонов был отходчивым человеком. Он хотел хорошо отчитать и серьёзно наказать Алексея, заставить его, по крайней мере, извинится, но сейчас ему уже ничего не хотелось.
– Значит, что-то новое готовит. И посвящает Рине.
Он вздохнул, вспомнив свою жену. Она была чем-то похожа на Рину. Только постарше. Но это было лишь внешнее сходство. Характеры их резко рознились. Жена Павла Сергеевича бранила его за каждую мелочь. И Платонов вздохнул ещё раз, вспомнив, что забыл купить кое-что по списку жены.
Павел Сергеевич вздохнул бы и в третий раз, но в это время вошла секретарша.
– Да, о Рине надо писать книги, – подумал он с тихой завистью.
////
Вот как всё может измениться в жизни, просто иногда за одно мгновение. После двух командировок и почти недели домашней работы Алексей узнал, что они с Риной работают в огромном медийном холдинге. Не то, чтобы никто из сотрудников не знал о его возможном создании, но надеялись, что Павлу Сергеевичу с его опытом и связями удастся вынырнуть из этого мутного потока. Но видимо не удалось.
Алексею позвонила утром некая Марина Викторовна и совершенно молодым голосом, очевидно на том конце телефонной линии помещалась канцелярская особь лет эдак восемнадцати от роду, пригласила его и его супругу на рабочее место, которое лично он не занимал уже целую неделю. А так же в четырнадцать ноль ноль, ровно в четырнадцать быть на приёме у руководителя издательского дома Приклонской Надежды Васильевны.
- Есть – сказал Алексей, очень хотелось спросить о том, как это Павел Сергеевич превратился в даму, а милая Верочка Васильевна в такое обворожительное телефонное создание, но сдержался. – Конечно, прибудем на рабочее место, и ровно в четырнадцать и ни минутой позже буду на приёме.
Собрались и доехали быстро, даже извечные пробки не позволили опоздать к новому начальнику.
- Как же теперь всё будет Алёшенька? – спросила Рина.
- Даже и не знаю – отвечал в раздумье Алексей. – Надо сначала разобраться, что это за химера такая холдинг, как они будут влиять на нас и что это за Надежда Васильевна?
- Кое-что я знаю. Холдинг это, кроме нас два политических журнала и два телеканала. Ожидают и какие-то кинопроекты. А Приклонская?.. Помнишь Надежду Затыкину? Она два месяца была директором книжного магазина, её ещё коллектив выгнал. Да? Потом она была нашим куратором в отделе администрации. Ну, так Павел Сергеевич её и не воспринимал! – рассказывала Рина, слегка оживившись.
- Ну, помню, она ещё пропала потом надолго. Говорили, что в политику ушла, – ответил Алексей.
- Точно, точно. А как там Павел Сергеевич? Вот ведь, наверное, досталось, – посетовала Рина.
- Это точно. Они додавят! Не пойму только зачем этому политическому монстру ещё и наше литературное объединение?»
- Говорили, готовят платформу для выборов и дальнейшего патриотического воспитания. Мы ведь такие популярные в среде интеллигенции! – с горькой усмешкой сказала Рина.
- Ага, под мальчика медийный фундамент. Только с уходом Павла Сергеевича наша популярность и выветрится.
Когда встали на стоянке перед зданием, которое когда-то давно занимало их издательство, а теперь в нём, кроме издательского дома, было много коммерческих и очень солидных офисов, Алексей сказал Рине: «Риночка, ты иди в отдел, а я рвану к Павлу Сергеевичу. Не могу я так!»
- Да, да, конечно, Лёшик. Только не опоздай в четырнадцати ноль ноль!
Оставив Рину, Алексей поехал домой к своему, теперь уже в одночасье бывшему начальнику.
Варвара Павловна открыла дверь квартиры одетой явно не по-домашнему. Строгое красное платье, строгая причёска.
- Здравствуйте, Алёша. Проходите. Не побоялись прийти к нам, – произнесла супруга начальника, встречая гостя.
- Варвара Павловна! Не советское время, да, и не девяностые на дворе. Как Павел Сергеевич? Можно к нему? – спросил Алексей.
- Проходите, конечно, он вас примет, а я чаю поставлю или может кофе подать? Вы любите кофе!
- Да, люблю. Сейчас это не помешает! Если не трудно? – ответил гость, входя в квартиру.
- Пожалуйста, Алёша, проходите в кабинет, – пригласила Варвара Павловна.
Пройдя по слегка поскрипывающим паркетным шашечкам, Алексей оказался в кабинете. Павел Сергеевич сидел в старинном мягком кресле перед рабочим столом с резными украшениям. Лицо теперь уже бывшего начальника выглядело необычайно постаревшим. Тяжёлые веки, опущенные уголки губ и только острые не потухшие глаза выдавали ещё не покинувшую его внутреннюю энергию. Домашняя кофта облегала его уже покатые плечи.
- Присаживайся, – предложил Павел Сергеевич, указывая рукой на пустое кресло рядом со столом. – Как всегда…
- Павел Сергеевич, как же так? – спросил Алексей.
Тот остановил его.
- Ты же знаешь, лес рубят – щепки летят. Вот и я полетел. Сделал всё что мог. Тебя не тронут, ты им нужен. Тебя читают. Читают и на Западе. Такие им сейчас нужны. Береги Рину, вот её могут убрать, не ко двору её темы.
- А мои ко двору? – горько ответил Алексей.
- Может и не ко двору, но твоё имя и острое слово нужны! Я так думаю. Им надо мальчика выставить умным, прогрессивным, актуальным.
- Но я не буду под мальчика писать! Не тот возраст! – в возмущении произнёс Алексей.
- А тебе и не надо писать под мальчика. Им важен твой уровень. Но потерпи немного. Может год. Я уверен – всё кончится. Мальчика и духу не будет. Только Рину береги. Прошу! – твёрдо произнёс Павел Сергеевич.
Вошла Варвара Павловна.
- А вот и кофе. Ты как Павлуша? А тебе чай на травах. Как сердце? – начала она разговор с порога.
- Сердце лучше всех! И мне бы принесла кофе Варя. Знаешь же – люблю! – ответил ей муж.
Варвара Павловна поставила серебристый поднос на стол и, повернувшись к мужу, положила руку ему на плечо.
- Всё нормально! – утвердительно произнёс Павел Сергеевич, и его рука оказалась на руке жены.
- Ну, вот и ладно, – произнёс Алексей, беря в руки фарфоровую чашку.
/ / / /
Алексей вошёл в кабинет главного и поначалу даже обомлел. Изменилось всё – новая мебель, как в правительственных кабинетах, заменила старую ещё советских времён, стоявшую в кабинете его начальника, жалюзи на окна, отделяли кабинет от внешнего мира, тяжёлые портьеры.
- Быстро они обустраиваются и денег не жалко, – подумал Алексей. – Впрочем, чего жалеть не свои. Наверно, и в комнате отдыха уже гламурненько. Для приёмов высоких мужских чинов.
- Здравствуйте, Алексей Валентинович. Приклонская Надежда Васильевна – директор издательского дома, заместитель генерального директора медийного холдинга. Я вызвала вас отдельно от других, так как вы наш ведущий сотрудник. Мне хотелось бы, что бы у нас с вами сложили хорошие рабочие отношения, – представилась начальница.
Возникла пауза. Алексей не знал, что ответить. Они были знакомы и раньше, но теперь Надежда Васильевна явно хотела показать разницу в положении.
- Да, пусть. Мне с ней детей не крестить, – подумал Алексей.
- Ваши публикации нас вполне устраивают. Тон боевой, правда, стиль слегка хромает, но это поправимо. Это мелочи, нам на это не стоит пенять. Но вот ваши литературные труды… Тут я бы несколько поправила. Намеки, какие-то. Закопчённые бордюры, явный намёк на демонстрации, выступления какие-то. Надо прямо говорить обо всём. Мы не при социализме, мы любим точное выражение. Чего скрывать, небольшая часть народа выходит на митинги, это нормально. Мы ценим выступления, свободное выражение всех слоёв. А этот профессор, работающий в гостинице, ну, это нелепо. Да, мы вынуждены сокращать вузы, малограмотные уходят, но ведь это не массовое явление. Да, и профессоров мы не увольняем. Мы их стараемся поддержать! Пусть будет у вас этот, как его… – поток начальственной речи прервался, и она защёлкала пальцами, вспоминая.
- Вы, наверно, имеете в виду доцента? – предположил Алексей.
- Доцента? – вопросительно посмотрела на подчинённого руководительница. – Да, доцента. В общем надо мне ещё почитать. Вот так. Впрочем, можете идти.
- Спасибо, – поблагодарил Алексей за наставления руководителя. – Вы главный редактор, вы и поправляете».
- Да, я главный, – весомо закончила разговор Надежда Васильевна.
Алексей вышел из кабинета. За большим секретарским бюро сидела действительно очень молодая особь.
- Марина Викторовна? – спросил Алексей секретаря.
- Да. Это я. Алексей Валентинович сегодня в четырнадцать ноль ноль будет заседание главного редакционного совета. Прошу не опаздывать, – произнесла девушка совершенно безразличным голосом.
- Хорошо, Марина Викторовна, будем точно в соответствии с указанием. А где Вера Васильевна? – так же безразличным голосом ответил Алексей.
После его слов секретарша даже слегка порозовела: «Вера Васильевна переведена в машинистки, потому что совершенно не понимает обязанности секретаря и политику нашей организации».
- Понял. До встречи.
Алексей зашёл в отдел. Рина сидела за своим столом и грустно дописывала новый материал.
- Ну, как, – спросила она. – Большие изменения?!
- Да, большие! Притормозила мой роман. Хочет редактировать, – ответил Алексей.
- Она?!. А она умеет!.. – с иронией спросила Рина.
- Так же как и руководить. Считает, что умеет, – с усмешкой ответил он.
Если бы он знал, что час назад Рина встретила Надежда Васильевну в коридоре.
Вначале начальница хотела пройти мимо и не заметить рядовую литсотрудницу, но всё таки из демократических соображений решила заговорить.
- Рина Михайловна, здравствуйте. Очень рада, что вы на рабочем месте, – обратилась Надежда Васильевна.
- Здравствуйте, Надежда Васильевна. Я готовила материал к публикации.
- Это хорошо. Хорошо, что заранее узнали, как зовут вашего руководителя, – предпочла не признаться в знакомстве руководительница. А ведь встречались за хлебосольным столом у Павла Сергеевича. – Но материал можно готовить и на рабочем месте. Ваша основная тема?
- Моя тема зарубежная культура – искусства и философия.
- Что! Не может быть?! Хотя впрочем, чего не бывает.
- А моя литературная тема… – но начальница прервала её.
- Это меня не интересует. И вот ещё. Мы вас пока оставим. Пока ваш муж у нас работает, вы тоже будете работать, – резко закончила она разговор.
Потом Рина сидела за своим столом в отделе и чуть не плакала. К ней подошла София Эммануиловна давний заместитель Павла Сергеевича, главный редактор и директор журнала, где работала Рина. Была она женщиной в возрасте, но выглядела на удивление молодо. Носила высокую очень красивую причёску на тёмно-русых волосах и имела слегка низковатый, но приятный голос. Голос такой у неё образовался от постоянного курения. Она говорила, не могу не курить работа нервная. Сколько замечательных авторов она спасла с советское время, да ипотом при демократах…
- Риночка, их не надо бояться! Мы вас в обиду не дадим.
- Спасибо, София Эммануиловна – всхлипнула Рина. – А вас то, как же?
- Ну, я им не по зубам, – спокойно, с лёгкой усмешкой произнесла София. – А вот Павла жалко. Съели ни за грош. Ну, ничего, мы ещё повоюем. Материал сдала?
- Конечно, София Эммануиловна!
- Ну, и всё и не плачь. Дальше пойду, – сказала София и исчезла из отдела Рины.
Заседание главного редакционного совета было абсолютно не интересно. Где прошлые споры, дискуссии о темах и материалах, поддержка и критика повестей и романов. Всё в прошлом. Руководительница долго, путанно искучно говорила о патриотизме и патриотическом воспитании молодёжи, будущих выборах, а самое главное о Международном медийном форуме. В редакционный совете появились новые люди, примерно половина. Они сидели совершенно равнодушно, поддерживали все решения, хлопали в нужных начальству местах и голосовали «за». Создавалось впечатление, что они роботы.
В оргкомитет форума вошли двое – начальница и Алексей. Остальным раздали поручения по подготовке международного мероприятия.
- На форуме, кроме важных заседаний и встреч будет ещё научно-практическая конференция «Медиа и образование в начале XXI века». Приедут там разные писатели, журналисты и учёные. Профессора там, – рассказала Надежда Васильевна. – Главным организатором конференции назначен Алексей Владимирович. Завтра мы с Алексеем Владимировичем едем на оргкомитет.
Новоиспечённая руководительница забыла отчество и ни сколько не смущаясь, повторила первое, что пришло в голову. Алексей не стал её поправлять.
Оргкомитет возглавляла генеральный директор холдинга Самуславская Эмма Семёновна. Эмма Семёновна была женщиной строгих правил, имевшей большой список заслуг перед каждой властью, которая могла утвердиться в нашей несчастной родине. Эмма была высока, худа, её глаза прожигали человека насквозь, возраст её определить было невозможно. На заседании оргкомитета Эмма Семёновна поднимала всех и строго спрашивала о ходе подготовки Форума. За неделю необходимо было всё сделать. Алексей пригласил своих знакомых журналистов и писателей. Собралось пятнадцать человек. Учёных обеспечила приглашённая на оргкомитет ректор регионального университета Нелюбова Валерия Сергеевна.
После заседания Эмма Семёновна остановила Алексея и попросила остаться.
- Алексей Валентинович. Прошу вас остаться.
Алексей подошёл к столу генерального директора.
- Алексей Валентинович, я хотела бы поговорить по поводу вашего нового романа. Я почитала и хочу сказать, что очень много надо исправлять. Бордюр в копоти и этот профессор. В общем, перед публикацией я ещё почитаю. Я считаю надо много исправлять. Но ничего, я всё сделаю, а вы продолжайте подготовку к конференции.
В фойе этажа руководства холдинга Алексея ожидала Надежда Васильевна.
- Вот Алексей Владимирович вы поняли вашу ответственность! Теперь вам не за кого прятаться…
- Как будто я когда-нибудь за кого-то прятался, – подумал Алексей.
В перерыве конференции ректор университет неожиданно предложила Алексею.
- Алексей Валентинович. Я вижу, как вас здесь уважают, – с иронией отметила Валерия Сергеевна. – Переходите к нам на полную ставку. Мы вас ждём.
- Я подумаю Валерия Сергеевна.
Через неделю София Эммануиловна показала Алексею гранки нового номера журнала. Роман Алексея был напечатан, но теперь он был лишь вторым соавтором. Первым была – Самуславская Эмма Семёновна.
- И вы знаете, Алексей она сказала, что столько сделала исправлений, что просто было бы честным внести своё имя в публикацию. Она собирается и дальше работать над романом перед публикацией книгой.
Алексей полистал номер. Было снято посвящение и больше никаких изменений не было внесено.
- Риночка, – говорил вечером Алексей жене. Я, наверное, уйду насовсем в университет. Ректор приглашала.
- Ну, зачем. Алёшенька. Может, всё-таки останешься. Столько лет ты здесь отработал.
- Рина. Ты же видела, что сделала Самуславская. Разве так можно. А заставили платить за дорогу нашим американским друзьям, хотя обещали. И вообще я уеду во внутреннюю эмиграцию.
- Ладно, – вздохнула Рина. Если тебе так лучше».
Через два месяца Рина уволилась по собственному желанию. Надежда Васильевна выполнила своё обещание.
Глава 6. День четвёртый. Геннадий и Владислав.
После нашего сбора в зале собрания группы, я заметилвысокую, яркую причёску Анны и её пока ещё брючный, но очень элегантный женский костюм. На мой комплемент о причёске Анна ответила:
- Ну, лето – жарко. Надо было освежить причёску, ничего особенного. Но была явно довольна произведённым эффектом.
Мы рассказали о своём душевном состоянии и снах. Сегодня эта радость или несчастье посетили Геннадия, Владислава и Анну. Она увидела короткий и странный сон. Наибольшая личная радость была у Владислава, у него повысилась потенция. Выбрали спикера, им стал Михаил, и приступили к анализу сновидений.
Первым рассказчиком стал Гена, человеком, который задаёт вопросы по воле спикера Михаила, стал Владислав.
Сон Геннадия
- У меня уже где-то год существует повторяющийся сон. Сегодня утром, когда я ехал в поезде из района в Иваново у меня был не то сон, не то видение. Не знаю. Начался он как обычно. Я вижу человека в рясе. Лица, того, кто ко мне пришёл я не видел, но в этот раз он показал мне своё лицо.Это был мужчина в возрасте, но вполне хорошо сохранившегося, худой, мудрые усталые глаза, кожа на лице чуть темнее, чем у обычного человека, морщины, на нём нет креста и, вдруг, это лицо искажается.Видно крайнее состояние злобы и оно превращается в хищный звериный, волчий оскал – рассказал нам своё сновидение Геннадий.
- Ничего себе! – вырвалось у меня.
- Пожалуйста, вопросы, – предложил Валентин Павлович.
- А в какое время появился этот сон, и с чем это было связано? – спросил Владислав.
- Где то год назад я стал посещать церковь, молиться, соблюдать пост, причащаться, – ответил Гена.
- Геннадий Павлович был женат в молодости. У него ребёнок – мальчик. Но брак распался, его жена была очень строгой и требовательной, – начал рассказ о жизни Геннадия наш уважаемый психолог. – Расскажите.
- Когда я закончил школу, мне очень захотелось уехать от семьи, из города. Я рванул в военное училище, но опоздал, приём документов уже закончился. В общем, пришлось поступать туда, куда ещё принимали – на экономический факультет. Я закончил, стал экономистом и сразу женился. Прожили мы недолго, лет пять, и я уехал в Сибирь.
Стало тихо, история жизни Геннадия предполагалась непростой, как и у всех нас и очень насыщенной событиями и противоречиями.
- А почему в Сибирь, так далеко? – искренне недоумевая, спросил Владислав.
- Наверное, спрятался от трудностей, – неуверенно начал отвечать Геннадий. – Может, это семейное, родной брат моего деда был атташе Российской империи в Японии; когда в двадцатые годы стало опасно, он уехал в Сибирь подальше от центра, от большевиков. Вот к его сыну я и поехал.
- Первая жена Геннадия Павловича действительно суровая женщина. Она была здесь на группе с сыном. Она вела себя с сыном как просто со знакомым – строго и на расстоянии и сын покинул группу на третий день. Правда, сейчас она думает и действует по-другому, а сын поступил в кремлёвские курсанты, а это не так просто! – поведал нам Валентин Павлович.
- Да, поступил, – подтвердил Гена, явно довольный сыном, но и скрывая свои чувства.
- Вот видите, Геннадий происходит из рода служивших отечеству. Брат деда был даже дипломатом в Японии. В общем, род образованных людей, – подвёл некоторый итог наш психолог.
«Ну, вот и до рода добрались, а я тоже из рода служивших отечеству нашему, но и тут у меня был в жизни курьёзный случай, – подумал я – Правда, я тогда был сильно- сильно мал».
Валентин отложил книгу и карандаш, тихонечко привстал, чтобы удобнее и бесшумно отставить стул, прошёл через маленький коридорчик и заглянул в комнату, где спали тёща и сын. Тишина. В огромное итальянское окно мерно лился свет луны. Он шагнул к кроватке сына. Тот спал тихо, свернувшись в калачик, но дышал ровно.
- Наверное, ничего, – подумал Валентин. Он хотел поправить одеяло, но не стал, боясь прервать чуткий сон больного ребёнка. Повернувшись и чуть не задев проём двери, пошёл назад.
- Надо закрыть дверь, а то вдруг какой шум с улицы. Валентин, стараясь не шуметь, а смазанная им дверь и не скрипнула, притворил её. Сквозь узорчатое стекло двери кабинета тестя пробивался приглушённый свет.
- Работает. Наверно, статью пишет в медицинский журнал, – подумал Валентин, поглядев на сложный орнамент стекла, и ему явственно представился старичок-тесть Александр Иванович с короткими седоватыми волосами, живыми глазами, бородкой клинышком и малюсенькими усами. Он сидел, низко склонившись над толстой тетрадью в лёгком кожаном переплёте и широким витиеватым, очень красивым, но совсем непонятным почерком записывал что – то.
Валентин вернулся на место, потянулся и снова взял карандаш и приподнял учебник над столом.
- «Вот оно электричество. Угу, – проскочило в его голове, и он углубился в чтение книги.
Александр Иванович приоткрыл дверь своего кабинета и выглянул наружу. Он и был такой, как его представил Валентин, чуть сгорбленный, суховатый, но ещё крепкий старичок с живыми глазами, маленькими усиками и бородкой клинышком. В общем, типичный доктор, только пенсне не хватает. Ещё он был похож, но об этом никто не должен был догадаться, на Государя Императора. Похож, и это ему льстило, но сейчас это было лишнее. Вот тесть его вылитый Государь Император был. Уважаемый человек. Управляющий.
- Валентин, – шёпотом позвал Александр Иванович, чтобы не разбудить никого. Между ними было метра два-три. Так что тот должен был услышать.
- Да. Что, Александр Иванович? – отозвался Валентин.
- Валентин. Иди сюда ко мне, – позвал он и махнул рукой.
Валентин встал и подошёл к двери кабинета. Александр Иванович чуть шире отворил дверь кабинета:
- Заходи, Валя, – так же шёпотом сказал старый доктор. – Поговорим, пока твоя не проснулась. Это так он назвал свою дочь и жену Валентина.
Валентин вошел в маленькую комнатку. Она заставлена была старинной и, наверное, ветхой мебелью. Большой двух тумбовый стол главенствовал в комнатке. Два шкафа, один был забит книгами, другой впустил в себя разные предметы медицинского обихода врача; коробочки с чаем и разной формы бутылки и бутылочки с коньяком. Диван, обитый плотной серого цвета с тёмным орнаментом тканью, с высокой спинкой завершаемой зеркальной полочкой замыкал композицию.
- Присаживайся – пригласил Александр Иванович Валентина к своему столу.
На столе кроме массивного белого с чёрными прожилками мраморного письменного прибора и книг красовалась цветастая бутылочка армянского коньяка, два малюсеньких лафитничка с резными рисунками по верхней расширяющейся части, тарелочка с нарезанными дольками лимона и тарелочка с нарезанной так же копчёной колбаской. Ох, неслыханная роскошь! Тарелочки были маленькими, почти блюдца, но формой всю равно напоминали тарелки. Да, лежали и маленькие вилочки. Всё это богатство тускло поблёскивало в неверном свете настольной электрической лампой с белым огромной таблеткой стеклянным абажуром, прикрытым тёмной тканью.
- Присаживайся, – вполголоса произнёс старенький доктор. – Посидим, поговорим, а то днём женщины нам не дают душой поговорить. Ведь так?
- Это да, Александр Иванович. У них вечно всё не так!
Тесть покивал и покачал голова.
- Ты погоди, погоди. Давай вот понемножку, – сказал Александр Иванович, указывая бородкой на лафитнички.
Подняли и, не чокаясь, что бы не шуметь выпили.
- Ты закусывай, Валентин, закусывай, – заботливо предложил старый доктор.
- Чего тут закусывать, – подумал отец мальчика, но из искреннего уважения к тестю поддел маленькой вилочкой кружочек колбасы и с явным удовольствием съел.
- Ну, вот и хорошо, хорошо, – подбодрил Александр Иванович. – Как там Сашенька спит?
- Спит. Дышит ровно, – сказал Валентин. – Я посмотрел, как вы и говорили.
- Ну, вот и хорошо, хорошо. Вот ты, Валентин, мужчина правильный – учишься, – начал издалека тесть. – Только надо было сразу в институт!
- Александр Иванович!.. – начал Валентин. – Вы же знаете. Я когда школу, то кончил. Да, и классов у меня только восемь. Ещё в вечернюю школу надо.
- А рабфак?.. Евгений тебе предлагал? – спросил Александр Иванович, положив на плечо Валентину свою старую, в прожилках и морщинках, но удивительно тёплую руку.
- Александр Иванович, – даже с усмешкой сказал отец мальчика. – Рабфак это хорошо, но какой я врач. Сами посудите.
- А что, а что?.. Ты разумный, научился бы.
- Что вы!.. Да и семью кормить надо!
- Это да. Это да! Семья это главное, – медленно в размышлении начал старенький доктор. – Я вот, что хотел. Жить мне немного осталось. Да, совсем немного. Хотелось бы… Ну, что ты подумал, как насчет Сашеньки? Как?!
- Александр Иванович! Я же говорил Александр мой сын! – даже чуть прибавив голос, сказал Валентин.
- Ты погоди, погоди. Твой, твой сын. Никто у тебя его не забирает, – ещё тише говорил тесть. – Как спит в той кроватке, так и будет спать. Давай сменим фамилию. А?..
Помолчали. Александр Иванович наполнил лафитники.
- Прошу, – предложил он. Валентин с лёгкой неохотой поднял стопочку. Выпили.
- Ты, погоди, погоди, – начал старенький доктор. – Пойми ты, не могу я умереть, не передав этого.
Он открыл верхний неглубокий ящик и достал оттуда свёрнутые в трубочку фолианты. Старинные, но хорошо сохранившиеся бумаги с аккуратно подклеенной марлевой тканью с видимой стороны. Тесть развернул трубочки, и показались листы плотной бумаги. Один был покрыть вязью, другой представлял собой большой рисунок дерева, вместо листьев у которого пестрели имена и даты.
- Ты же знаешь, Валентин, какого сына мне Бог дал!
- Александр Иванович! Ну, он мужик хороший.
- Хороший!.. – с иронией повторил старенький доктор. – Может и хороший, да, не тот. А вот Сашенька…
- Но ведь он ещё ребёнок. Каким он будет?..
- Он будет другим! Да, ты его воспитаешь.
- Я! Деревенский парень!
- Деревенский!.. – даже передразнил Валентина Александр Иванович. – Не знал бы, что ты действительно из деревни подумал бы, что ты из наших.
Мой отец и, правда, был похож на одного известного деревенского паренька, но с очень аристократической внешностью – великого актера Вячеслава Тихонова.
- Ну, скажете тоже! – сказал Валентин. – Да и болеет он, может и …совсем. – Ужас и слеза отразились в глазах отца.
- Ерунда, – твёрдо сказал старый доктор. – Чушь! Не верь ты этим женщинам! Ты мне верь! Всё будет хорошо! Обязательно!
- Подумай ещё, Валя! Очень мне нужно! – сказал Александр Иванович после недолгой паузы.
Было тихо. Прохладный ночной ветерок чуть колыхал ажурную штору. Открыли окно, чтобы было слегка попрохладнее. Все слушали рассказ нашего уважаемого психолога о планах Геннадия.
- Геннадий хочет построить дом, большой и настоящий, где могли бы разместиться все его близкие, и им было бы там уютно, – рассказал Валентин Павлович. – Чтобы все о ком он должен заботиться были рядом с ним.
- Дом! Да, дом для семьи это самое важное! – подумал я. – У меня такой дом был в детстве. Просторный, деревянный с большим садом.
Малышей всё время ругают за то, что они бегают. Бегают по дому, по улице и даже по дороге. А как же иначе они будут познавать такой огромный огромный мир. Я помню, когда я был маленький, дом, в котором мы жили, большой дом моего детства, просто нельзя было быстро обойти весь и узнать, что нового появилось в нём за время, пока меня не было. Две просторные комнаты, которые смотрели своими широкими окнами на совсем не большую улицу, задевая своим оконным взором ещё и наш палисадник. Эта территория запретная, хотя ничего особенно секретного там и не было пара кустов смородины, которая так и прижилась в этом пространстве, да несколько малюсеньких цветов и, конечно, берёзка. Её мой папа посадил в год рождения моей сестры. Это дерево выросло большим и красивым, но потом, без нашего ведома, было вероломно опилено нашими новыми соседями. Берёзка давала густую тень для грядок этих самых соседей, хотя в радиусе тени этого дерева никаких грядок и вообще растений не было.
Далее в доме пролегал коридор такой маленький, но во времена моего детства такой длинный. По обе стороны от него располагались две комнаты, одну называли «тёмной», так как в ней не было окон, это должен был быть парадный вход, там за шкафом, толстым слоем обоев и старым ковром предполагалась дверь. Дверь в таинственный мир, неизвестный и непонятный, а попасть в него было практически невозможно, но так хотелось. Тёмная комната располагалась справа, а слева в те времена был кабинет моего дедушки Александра, тоже не менее загадочная территория, в которую вход мне был запрещён. Дедушка работал или отдыхал, и я мог ему помешать. Но, конечно, я там бывал. Иногда тайно и это было удивительное приключение, среди старинных тёмных от времени вещей. Главным был, несомненно, высоченный шкаф наполненный книгами, такими таинственными, с золотыми и матово отливающими корочками. Огромный стол с большими ящиками, всегда запертыми, и естественно заполненными удивительными вещами. Я иногда их видел, когда входил в эту загадочную комнату вполне легально приглашённый дедушкой, я всегда получал конфету или шоколадку, и наблюдал, как змеится темно коричневый стетоскоп с блестящими, распахнутыми как загадочные щупальца слуховыми трубками, но дедушка слушал мою детскую грудку не им, а деревянной трубкой с раструбами легко прикасаясь к коже.
- Да-с, молодой человек, опять простыли, вот и хрипы у вас, – как то тепло ругал меня дедушка. – Опять в луже стояли. Наверное, воробьёв считали. А зачем их считать, ведь, они улетают-прилетают, их всегда много.
Но самым интересным было странное приспособление на его голове. Это было зеркало с дырочкой посередине. Зеркало располагалось на лбу и меняло своё местоположение. Когда он смотрел внутрь моей головы, через уши или нос – зеркало закрывало лицо дедушки, и яркий свет слепил мне глаза, потом оно снова отрывало его. Дедушка улыбался, его морщинки разбегались по лицу: «Ушки чистить надо, я тебе говорил. – А потом маме. – Всё у него нормально, опять ты зря беспокоишься. Иди. Дай мне с внуком пообщаться». Потом появлялась конфета, и мы о чём-то говорили. Я не помню о чём, но знаю, что это было, что-то очень важное для меня. И в то же время, мне кажется, что я всё помню, но не слова, нет, пожалуй, образы сказанного дедушкой.
После коридора была большая комната, в которой жила бабушка. Там стояла металлическая кровать с высокими ажурными стенками. Она вдруг пропала куда-то, после того как моего дедушки не стало и вся мебель из его кабинета переехала в эту комнату, носившую название «проходной». Она действительно была проходной, из кухни в остальные комнаты дома. Комнату украшало действительно огромное «Итальянское» окно. Его всегда мы называли итальянское, наверное, потому, что оно было большим, давало много света, и даже закрытым, было просто распахнуто в наш сад.
Гораздо позже, потом, когда я прочитал книгу «Мастер и Маргарита», я узнал в описании комнаты мастера в его маленьком домике, дарованном ему и его жене Маргарите за страдания в странном и загадочном Покое, Итальянское окно, смотрящее в сад. И я вспомнил как светло в такой комнате днём и как сумрачно и спокойно ночью. Как это было в доме моего детства.
Этот дом – это большой мир, но за порогом его начинался ещё больший мир. Мир нашего сада. Гигантская территория. Обойти её можно было в детстве только за несколько дней, и поэтому приходилось бежать, что бы всё быстро успеть и увидеть…
- Геннадий Павлович, как вы помните, женат и у его жены есть сын, и он его воспитывает как своего. Но полтора года назад, что-то случилось. Что? – спросил наш психолог.
- Да, пить я начал. Не знаю и почему. Наверное, из-за наших проблем с моей молодой женой. Она совсем не хочет воспитывать своего сына, а я считаю надо воспитывать в строгости, но с лаской. Ну, вот надоело мне скандалить, и что бы просить пить, стал ходить в церковь.
- Он стал ходить в церковь и всё постиг, да ещё и святой какой-то ему является. Но всё оказалось не так. Кто к нему сегодня пришёл? – спросил Валентин Павлович.
- Да, дьявол это – сказал я. – Гена увидел его истинное лицо, так как он стал к своей судьбе и к церкви относится осмысленно, с сердцем.Тогда этот товарищ и обозлился. Вот только я хочу спросить, а был ли страх перед появившейся рожей?
- Нет, страха не было, – уверенно ответил Геннадий.
- Вот и правильно. Даже Николай Васильевич Гоголь говорил, что увидишь чёрта, не бойся, бей ему прямо в его поросячью морду! – сказал я.
- У Гоголя были свои причины так говорить, счастья в его жизни не было. Семейного счастья, – ответил мне Валентин Павлович.
- Это верно, – с горечью проговорил я.
Сон Вячеслава
Далее был сон Вячеслава. Расспрашивать назначили Анну.
- Сон состоит из трёх частей. Первый сон. Я как то попадаю в трубу, похожую на трубу в аквапарке, но воды в ней нет. Несётся в ней на огромной скорости. У трубы есть повороты, почти под прямым углом. Я не знаю, как их преодолеть, точно сломаешься, но каким-то образом преодолеваю. Во время пересечения поворотов я вижу себя со стороны, и каждый раз ужасаюсь возможной гибели. Сон заканчивается. Теперь я перед прямой наклонной трубой. Заглядываю в неё. Она заканчивается вертикальной стеной – тупиком. На стене явственно видна надпись «Место для расшибания головы». Но внизу есть узкий проход за стену. Если спуститься, то попасть в этот проход практически не возможно. Я не спускаюсь в эту трубу. Следующий сон. Стою я посередине каменного мостика, но под ним нет воды, везде только высокая трава, но она пожухла. Я плачу. Вот и всё, – заканчивает свой рассказ Владислав.
- Начнём с первого сна, – предложил наш психолог.
- Да. Так. А как это ты видишь себя со стороны? – спросила Анна.
- Это трудно передать. Я как бы отлетаю от трубы, при этом остаюсь в самой трубе и вижу, как моё тело извивается, преодолевая эти немыслимые повороты, – был ответ Владислава.
- Это Альтер эго Владислава, – напомнил Валентин Павлович.
«Странно, – подумалось мне и, наверное, не только мне. – Слишком часто у нас появляется это Альтер эго».
- У Владислава была первая жена, – продолжил наш психолог.
- Да. А у неё очень шустрая мама, – начал рассказ Слава.
- Как это шустрая? – спросила Анна.
- Она не хотела, чтобы мы поженились, но потом смирилась. Правда, они с моей женой не хотели, чтобы я работал инженером или ещё кем-нибудь, менеджером например.
- Владислав имеет два высших образования. Программист, – уточнил Валентин Павлович.
- А почему они не хотели? – продолжила спрашивать Анна.
- Не знаю. Я говорил им, что и зарабатывать буду больше – нет. Работай рабочим. А тёща, та, как только Ритка забеременела, сразу сказала, что ребёнок родится, разведу. Зачем нам муж рабочий, да ещё и дурак. Нам только ребёнок нужен. Ребёнок будет хороший. Так она сказала соседке Марии Павловне, а я узнал.
- А как ребёнок к тебе относится? Кто это мальчик или девочка? – задала вопрос Анна.
- У меня дочка – Марусенька. Она ко мне хорошо относится. Любит. Я хочу её подговорить, что бы она убила мою тёщу. У стерва старая! – выпалил вдруг Слава.
- Ну, вот как же так, ты хочешь воспользоваться любовью дочери, чтобы она убила свою бабушку?!.. – сказала с яркой отрицательной эмоцией Анна.
- Её же не посадят, а у нас может семья будет или я дочку себе возьму! – даже как то радостно сказал Владислав.
- Погоди, Владислав, погоди. Лишать жизни даже самого плохого человека – не стоит. Тёща упрятала Славу в психиатрическую больницу, чтобы их развести. Мама вытащила его потом. А как твой отец реагировал на больницу? – спросил Валентин Павлович
- Пока мать соглашалась меня держать там положительно. Говорил, что надо подлечиться. А как она поняла, после разговора с Валентином Павловичем, что я здоровый сразу стал считать, что меня можно и забрать,
– ответил Владислав.
- Отец у Владислава человек серьёзный. Он работал директором крупной автобазы, дома жену слушается, она женщина очень строгая. Прийти сюда на приём он не захотел. Почему как он объяснил?, –спросил Владислава наш психолог.
- Он сказал, что он сам не хуже психолог и меня он сможет вылечить не хуже, – ответил Слава.
- Вот и лечил бы, что же он положил тебя снова в больницу. А вообще это его комплексы и защиты. Перейдём к следующему сну, – резюмировал Валентин Павлович.
- Ты просто стоишь на мосту? О чём ты думаешь? – спросила Анна.
- Я вспоминаюМашу Петрову, одноклассницу, которая отвергла мою любовь, – ответил Слава.
- Как отвергла, почему?
- Я любил её. Мы встречались. Но она… Она назвала меня «Пидарасом» при всех.
- А почему она так сделала? Почему она так жестоко поступила с тобой? – прозвучал вопрос Анны.
- Наш одноклассник – Семён. Он оскорбил меня в присутствии моей девушки, сказав, что я ни на что не способен. А я не избил его за это, – ответил Владислав.
- Вот это нравы! – произнёс я.
- Вот видите, какая жизнь у Владислава сложная. Почти как эта труба и без воды, то есть без жизни, и реки под мостом нет. Собственно живой жизни в его жизни – нет, – пояснял Валентин Павлович – Сейчас Владислав живёт с женщиной военной. Ну и как расскажи?
- Марина работает прапорщиком в воинской части. Хочет делать военную карьеру. Учится в университете заочно, а я ей помогаю. Делаю задания. Она очень строгая. Сына своего всё ругает, даже бьёт, а я стараюсь его защищать, – рассказывал о своей жизни Владислав.
- Так. Хорошо. Давайте отдохнём. Встретим Стеллу и продолжим наши занятия, – предложил наш уважаемый психолог.
Стелла подошла почти сразу после объявления перерыва. Михаил принёс на тренинг дыню и угостил всех. Природная сладость подготовила нас к новым заданиям.
- Спикер введите Стеллу в курс наших дел, – продолжил занятие Валентин Павлович.
Михаил рассказал о снах Геннадия и Владислава, о наших выводах по этим сновидениям, и мы приступили к новым заданиям.
- Вы все, наверное, помните сказку о Кае и Герде. Снежная королева увезла Кая в свой ледяной дворец. Там поместила ему в сердце иголку из осколков волшебного зеркала, и его сердце стало бесчувственным. Он должен был собирать из льдинок – слово «Вечность». Герда его сестра разыскивала его долго и нашла, потом долго уговаривала его вернутся к семье. А у них, как вы помните, не было родителей только бабушка. Вам предстоит каждому побывать в роли Кая и Герды, а так как не все по возрасту и полу могут стать Гердой, мы что-нибудь придумаем. Начнём, – предложил наш психолог.
Мы все, по очереди, садились на два стула, стоящих рядом, и становились то Каем, здесь надо было слушать уговоры и останавливать игру, если аргументы казались убедительными; то Гердой или вернее тем персонажем семьи, каким нас назначал Валентин Павлович. Я всегда становился старым дядюшкой.
Дальше после небольшого перерыва нам была поставлена необычная задача, надо было встать сзади сидящего на стуле коллеги по группе и обняв его за плечи сказать тихо, но что бы все слышали какие-то добрые слова. И снова, каждый побывал и на месте сидящего и на месте обнимающего. Сказать добрые слова было просто, но оказалось, как трудно обнять другого человека. Стелла отказалась обнимать всех мужчин, кроме своего Миши. Она только положила ладони каждому мужчине на плечи. Мне было чрезвычайно трудно обнимать всех и ребят и девушек. Когда пришла очередь Веры, я даже посмотрел на Михаила, как бы спрашивал его взглядом, а он недоумённо пожал плечами, как бы отвечая, конечно, это же игра. Почему мне это так трудно; память или ещё детская непривычка к ласке, по отношению к другим – всем и близким и дальним, но ведь совсем недавно, ещё три года назад, это не казалось мне таким трудным, почти не выполнимым? Непривычным было, и принимать объятия и добрые слова. Всё время хотелось сказать: «Не надо!»
Странным показалось и то, что действительно опасное проникновение в личное пространство сзади не казалось страшным, или мы действительно уже привыкли к присутствию друг друга рядом.
Глава 7. День пятый. Стелла.
Встреча наша в зале института была уже совсем дружеской. Все здоровались и сами расспрашивали о самочувствии и снах. Стелла должна была опоздать, но Миша сказал, что у неё сегодня был странный сон. Он не станет его рассказывать.
- Подождём её, может она вспомнит какие-то подробности, – поведал нам Миша.
При расспросах Валентина Павловича выяснилось. Что у Веры и Михаила сегодня; уже сегодня, мы так поздно прибываем домой, был очень долгий и добрый разговор об их взаимоотношениях, и Михаил был очень спокойный и нежный, а заснули они, обнявшись, чего не было очень давно. При чем, рассказывая это, Вера очень смущалась. Но все поддержали её.
- Не надо стесняться проявлений нежности и любви, – сказал я. – То о чём ты рассказала не физическая любовь, а любовь душевная, а о ней надо рассказывать и учится ею заниматься всем.
Мне хотелось ещё сказать о важности и приятности душевной любви, но я решил, что мне надо вообще поменьше говорить. Говори кратко; даже если тебя слушают, это не значит, что ты интересен.
Небольшой сон оказался ещё у Анны, и мы решили его разобрать, так как он был ей непонятен.
- Я вижу страшный темный фон, на тёмном фоне темная фигура. Я приглядываюсь и понимаю, что это пугало на огороде. Потом оно пропадает. Оказывается темный фон это тёмное небо и на нём появляется надпись – «Суицид». Потом появляется ещё сон: цветные квадратики и кружочки бешено перемещаются в поле зрения. Вот и всё. Что это такое? – с некоторым испугом рассказала Анна.
- Какое настроение было после этого? – спросил Валентин Павлович.
- Да в том то и дело настроение было спокойное. Не радостное, конечно, но спокойное – ответила Аня.
- Мне думается – начал размышлять наш психолог. – Что это ваше состояние, которое у вас было до наших занятий. Вы могли дойти до суицида. Были такие мысли?
- Ну, были – обречённо произнесла Анна. – Я же вам говорила.
- А сейчас как?
- Нет, нет! Трудно, но таких мыслей нет совсем. У меня всё как в калейдоскопе.
- Вот вам и второй ваш сон, – заключил Валентин Павлович. – А теперь мы с вами будем писать сказку. Возьмите ручку и бумагу. Напишем первую строчку – Жил-был мальчик или девочка и его, её любили так… и последнюю – и всё-таки он, она стал, стала счастливым, счастливой… Прошу написать, время работы пять минут.
Вот это задание. Сказка за пять минут. И началось…
Сказка
Жил-был мальчик, и его любили так, что его близким не хватало любви друг для друга. Они ругались между собой и выясняли кто главнее, но только без ребёнка. Он не должен был видеть сердитых и недовольных лиц, так они решили, по крайней мере, в детстве. И детство у него было светлым и радостным. Но в три года мальчик начал умирать. Так сказали все лучшие доктора этого города, и только дедушка упорно говорил, что всё будет хорошо. Но родители не верили, и у них через год родилась дочь – маленькая тихая девочка.
А мальчик не умер! Он поверил своему дедушке – старому доктору и остался на этой весёлой и страшной земле.
Но после этого забота бабушки, мамы и папы усилилась многократно. За пределы Дома и Сада выходить запрещалось категорически.
Отец, в детстве житель лесов и полей, человек свободы с болью в сердце видел мальчика, сидящего на заборе и тосковавшего без друзей. Сделать он, правда, ничего не мог, а вдруг что-то случится!.. И мальчика не станет.
Уже позже, когда он ходил в школу, летом ему разрешали уходить к друзьям на соседнюю улицу, но ровно на три часа, не больше.
Учился мальчик в основном летом и дома. Ему было интересно и весело, учебники по истории, книги, география постигались легко и радостно и потом осень, зиму и весну он терпеливо переносил школу, практически не узнавая для себя ничего нового. А в школе его мучили математикой и трудом. Дома с папой мальчик постигал нужные мужчине и хозяину вещи – пилил дрова, строгал, лихо забивал гвозди, ухаживал за кроликами, а в школе по полгода пилили молоток и слушали лекции о биографии учителя.
Несмотря на всю любовь, направленную на него, мальчик был очень одинок, в семье не было подлинной любви, а была лишь разрушающая любовь-ненависть близких людей друг к другу.
Оставаясь один, мальчик упивался одиночеством и свободой в отдельно взятом периметре – территории Дома и Сада, ограниченной забором. Периметр разрастался до размеров целого космоса и позволял видеть разные исторические эпохи, далёкие земли, невиданных у нас животных и птиц, общаться с множеством людей из разных времён и стран. Воевать на многих войнах и участвовать во множестве событий. Не было предела фантазии мальчика…
Прошло время и всё-таки он, она стал счастливым.
Были прочитаны все сказки. В них было много боли и страдания, но была и весёлая самоирония так важная для меняющегося человека.
Потом пришла Стелла, и мы приступили к её сну. Сновидение было и было оно коротким и каким-то радостным, наполненным надеждой.
Сон Стеллы
- Я выхожу из дома, он взрывается. Сажусь в машину за руль и под песню «Мираж» мой автомобиль несётся по улицам в погоне за каким-то автомобилем. Рядом со мной мультяшка – красивая, стройная, смелая девушка. Она помогает ей найти дорогу. Наконец, настигает, стреляет и раздаётся взрыв. Слышится Рождественская колыбельная.
Все переглянулись. Первое впечатление у всех было почти одинаковое. Сон действительно странный и очень необычный. Надо было его раскрыть.
- Итак, вопрос – от кого бежит героиня сна? – произнёс наш уважаемый психолог. – От международных террористов, от полиции?..
- Трудно сказать, – в размышлении ответил ему, испросив разрешения Михаил. – Скорее всего, это близкие люди, но это, конечно, не Миша.
- А почему?
Михаил подумав, ответил.
- У них хорошие отношения, их не стоит разрушать!
- Превосходно, – утвердительно сказал Валентин Павлович. – А кто тогда?..
Михаил промолчал. Все замерли. Мы привыкли, что сейчас последует история и всем всё станет ясно.
- Стелла, расскажите нам о своей маме. Она балерина, окончила Московское хореографическое училище.
После секундной тишины мы услышали голос Стеллы.
- Да, что о ней сказать? Она закончила Московское академическое хореографическое училище, но никогда не танцевала, – говорила девушка с нервным смехом. Видно было, что ей трудно.
– Она сразу после окончания училища родила девочку. Это была Стелла. Так большая любовь перекрыла дорогу в балет,– закончил за неё Валентин Павлович.
В зале разлилась гнетущая тишина.
- Понятно теперь, почему такое редкое, красивое, артистическое имя, – тихо произнёс я.
Геннадий привстал со своего места, желая, что-то сказать, но помолчав сел.
- Да, но от неё только имя и осталось, – произнесла как бы про себя Стелла.
- Вы не знаете где она? – медленно произнесла свой вопрос Анна.
- Да она где-то потерялась, – развела руками Стелла.
- У Стеллы есть ещё и брат, – произнёс наш уважаемый психолог.
Стелла вздохнула. Вслед за ней раздался вздох и других девушек. Геннадий повернулся к окну и посмотрел в надвигающуюся ночь.
- Мы с ним были в детском доме, но нас разлучили. Я его ищу сейчас, только он меня не узнает. Много лет прошло…
- Узнаешь ты, – незамедлительно сказал Валентин Павлович. – Сердце подскажет.
Стелла помолчала.
- И где отец мой не знаю. Я его и не видела никогда, – произнесла Стелла.
Тяжёлая тянущая тишина повисла в зале.
- А как же вы попали в детский дом? – спросила Анна, разорвав своим голосом тишину.
Старый деревенский дом. На расстеленном, на полу стареньком одеяле у еле тёплой печки сидят худенькая девочка лет десяти и мальчик, закутанный в несколько взрослых пальто. Ему было меньше трёх лет.
Мальчик закашлялся. Девочка поправила пальтишко, прижалась спиной к стынущей печечке и, закутав ребёнка в белый тёплый платок, тоже прижала к белому боку печи.
- Селлочка, я кушать хосю, – хрипло и тихо произнёс мальчик.
- Потерпи, Люшечка, скоро придёт мама и принесёт нам покушать.
- А она точно придёт Селлочка? – спросил малыш и снова сильно закашлялся.
- Точно, точно Люшечка. Мама не может обмануть, – весело сказала девочка, а самой хотелось плакать.
Она понимала, что мама скоро не придёт и они здесь в этой стынущей на морозе избе, наверное, погибнут голодными.
Девочка посмотрела в окно. Было раннее утро, ещё видны были блёклые звёзды, а они ещё не спали. Мальчик кашлял, у неё чуть-чуть кружилась голова, и она приняла своё окончательное решение…
- Я сама ушла с братом. Мать в очередной раз уехала, и мы пять дней не ели. Было холодно. Мне-то ладно, а братику совсем было плохо. Мы уже уходили, но маме нас вернули.
- А как же отец? – подала голос Вера.
- Мы тогда с отчимом жили, но мать и его выгнала. А он был хорошим… – тихо закончила Стелла.
Мы сидели подавленные этой историей. Владислав вновь убежал курить.
- Отчим купил Стелле квартиру. Какой отчим сейчас такое сделает? – произнёс наш психолог.
- Да, он хороший, добрый, но у него другая семья, – со вздохом произнесла Стелла.
- Но он вас с Мишей навещает? – спросила Вера.
- Да, конечно, – подтвердил Миша. – Он хороший мужик.
В это время в окно что-то ударилось – может птичка, а может ночной жук или камень, пущенный неверной рукой.
Пока Стелла рассказывала свою историю, Миша напряжённо смотрел на неё стараясь помочь, поддержать её.
- Теперь новый вопрос, - продолжил Валентин Павлович. – О нарисованной девушке, кто она?
Вера смело стала отвечать на поставленный вопрос.
- Это её альтер эго. Та, какой она хотела бы быть, худенькой, уверенной в себе.
- Современной героиней, – продолжил я мысль Веры.
- Ну, да, – закончила ведущая опрос.
- Если всё так хорошо, то почему в конце сна взрыв?
Вопрос лишь на минуту остановил нас – юных психологов.
- Стелла нашла, что искала в жизни, семью, опору, любовь и заботу. Она знает, что может с помощью мужа и близких решить все свои вопросы, закончить поиски, – сказа Вера с уверенностью.
- В её душе есть некая новая программа, – добавил Михаил.
- А колыбельная?
- Возможное спокойствие и, наверное, желание иметь ребёнка, – ответила Вера.
Все закивали, подтверждая услышанное.
- Скорее предчувствие рождения… – предложил я.
- Возможно, – предположил наш доктор. – После наших групп,как я говорил, уже родилось пятеро ребятишек, при этом мы, конечно, не ставим такой конкретной задачи. Снимаются барьеры и комплексы.
Так закончился наш пятый день.
Глава 8. Роман «Одна весна на двоих». Продолжение. Смерть.
Рина не очень любила ездить в машине, боялась разбиться, боялась скорости и уж ни в коем случае, что бы самой вести эту недавно купленную тёмно-вишнёвую авто.
Но этот внезапный звонок заставил забыть страх. Шутка ли. Срочно приехать. Командировка. Да, ещё и зарубежная. В Испанию.
Казалось только позавчера её только поздравляли друзья мужа, а теперь и её друзья, с вступлением в их славный коллектив и вот уже первое самостоятельное задание. Надо ехать, и ещё надо опередить автобус, на котором к ней ехал Алеша, и рассказать ему. Всё надо сделать быстро, всё успеть.
Утренний воздух чист и прозрачен. Лёгкие пушистые облака медленно и мягко плывут в удивительно голубом небе. Встречных машин мало. Это удача, а то бы Рина ни за что не стала бы держать такую скорость.
– Может он не захочет ехать на дачу и тогда быстро в город, – подумала Рина.
Впереди в ярком утреннем солнце ярко блеснула как восточный клинок, асфальтовая лента шоссе.
– Теперь уже недолго. Но что там за люди?
Большой кусок дороги в нескольких десятках метров был до отказа заполнен людьми и автомашинами. В самой середине этого скопления людей и машин стоял автобус с красными сверкающими боками.
Большое ветровое стекло спереди было полностью разбито. Передняя часть автобуса вдавлена внутрь. Не было видно руля, да и всего водительского места не наблюдалось. Сорванная с петель тяжёлая боковая дверь в салон валялась на асфальте. Перед автобусом стоял огромный грузовик, тоже изрядно покорёженный. Суетились милиционеры и врачи. Это был автобус, на котором должен был приехать Алексей.
Сначала у Рины всё смешалось, закружилась голова, ослабли ноги. Но потом она всё-таки тяжело вылезла из машины и беспомощно стояла, даже забыв захлопнуть дверцу, а из радиоприёмника неслась весёлая музыка.
Мимо неё пронесли на носилках человека. Это был молодой парень. Кудрявый с слегка задранным носом, Рине показалось даже, что она его
где-то видела. Лоб юноши пересекал кровоточащий шрам с рваными краями, рубашка и брючины тяжело мокли кровью. Из одной брючины бурая кровь большими каплями стекала на асфальт.
– Нет, с ним ничего не случилось. Не может быть, – с этой мыслью Рина бросилась к автобусу и долго высматривала Алексея среди толкавшихся вокруг автобуса людей. Его нигде не было. На её немой вопрос одна из женщин сказала возбуждённым голосом:
– Двоих уже увезли. Говорят всё… Шофёр…
– А второй? – почти крикнула Рина.
– Мужчина.
– Какой он?
– Средних лет. Высокий…
– А одет как, одет?
– Рубашка красная. Свитер серый.
– Да, да. И брюки светлые, – вставил стоящий рядом мужчина, то и дело прикладывающий кусок марли к разодранной щеке.
– Не в светлых, а в серых, – поправила спокойным голосом подошедшая женщина врач. – А вы не прикладывайте, а держите.
– Он, – всё сознание Рины крикнуло внутри. – Алёшенька.
Рина покачнулась, подняв руку ко лбу. К ней подбежали люди поддержали.
– Нет, нет. Я сама.
Она оглянулась, посмотрела на людей, на машины, дорогу, небо и не видела ничего; повернулась и медленно побрела к своей машине. Там Рина села за руль. Зажигание. Медленно объехала место происшествия, медленно проехала ещё несколько метров, притормозила, переключила скорость и машина рванулась к Москве. В голове была только одна мысль:
– Этого не может быть!
/ / /
Алексей и Фёдор Михайлович очень спешили. Вернее спешил один Лёша, а Фёдор Михайлович, сладко позёвывая, лишь гнал машину.
С самого раннего утра Алексею не повезло. Вечером долго засиделись у главного в кабинете и сегодня он безжалостно проспал. А это значит, утренний рейс автобус сделает уже без него. И Рина не узнает, что её отправляют в Испанию и зря придёт встречать его к остановке. Надо ехать самому.
Фёдор Михайлович, коллега и друг Алексея, очень гордился своим именным сходство с Достоевским. И нравилось ему, когда его называли именно Фёдор Михайлович. Даже в зарубежных командировках просил иностранным коллегам называть себя не господин Красносельский, а Фёдором Михайловичем. Впрочем, это не мешало ему быть добрым и отзывчивым, главное талантливым человеком.
Вот и сегодня он, одеваясь, что бы ехать с Алексеем, сразу, как только тот заикнулся о поездке, театральным жестом обнял жену одной рукой и гордо сказал:
– Маша, я покидаю тебя, чтобы помочь другу в беде.
А дальше печально и скромно:
– Не скучай. Я вернусь. Я обязательно вернусь!
Беды, то никакой, конечно, не было, просто надо обязательно быстрее доехать. И вот теперь они жадно разрывали утренний прохладный воздух.
Торопясь к Рине Алексей радовался всему зелёной равнине с перелесками, летящей им навстречу, утреннему воздуху, а главное той новости, которую он вёз любимой жене. Путешествие за границу, да ещё по новой работе было долгожданной, но нечаянной радостью и мечтой Рины. Как она мечтала об этой поездке!..
Картины воспоминаний появлялись из памяти и проходили перед взором его мысли.
Было это очень давно ещё в юности. Вот они гуляют по Москве. Пешком. Машины тогда у них ещё не было, но они видели тысячи увлекательных и интересных мелочей. Ели московское мороженое. «Лакомка», «Бородино». Эти волшебные коричневые трубочки таяли во рту сладкие и холодные.
Рина и Алексей ели позже мороженое в разных городах, они были наполнены вишнями и сливами, соком и мёдом, сиропами и винами, но не были они такими сладкими и вкусными и не таяли во рту так волшебно и тихо.
Странное это свойство человека. Он с удовольствием есть что-то и даже хвалит это, когда ест, но потом ему кажется, что съеденное когда-то давно в юности или в детстве, когда деревья были большими, вкуснее, лучше.
Рина вошла первый раз в родной дом Алексея весной, когда уже всё цвело. Большой сад, созданный его дедушкой, весь был заполнен цветущими деревнями. Сад, для деда, дворянина и интеллигента во много-много колен, был и отдыхом от его многочисленных трудов и надеждой на рай на земле и опорой в его сложной, вырванной из контекста истории его предков, жизни.
Белые цветы вишен; алые, снежные и розовые венчики яблонь наполняли всё пространство, и всё это великолепие источало прекраснейший аромат.
– Как пахнут вишни! Люблю, когда они цветут, – тихо произнесла Рина. Она стояла в проёме двери, вся окутанная светом, её чёрное с белыми, красными и розовыми цветами платье отделяло её от дерева дверей, она вся, казалось, приподнималась на полом и устремлялась ввысь.
Алексей отвернулся от книжных полок, её приход был внезапным, загадочным, долгожданным и … Ничего не смог произнести. Он упивался его красотой и воздушностью.
– Да, великолепно! – наконец, прошептал он.
Навсегда Алексею запомнилось визжание лифтов в московском общежитии. Рина жила на шестнадцатом этаже дальше была лишь крыша, да распахнутое бесконечное небо.
Он приезжал тогда к ней, когда уже был мужем. Но наверх его не пустили, Алексей не знал номера Рининой комнаты. Пришлось ему ждать внизу и вместе с вахтёршей; пожилой, но с молодёжным макияжем, москвичкой спрашивать, не знает ли кто Рину. Но в этом студенческом общежитие жили тысячи студентов, и не только, и никто не отвечал положительно.
И когда, наконец, Алексей проник на шестнадцатый этаж, нагруженный сумками, то нашёл Рину сам.
Она вышла к нему в голубом свитере и синем сарафане; такая родная и долгожданная, что у Алексея чуть не подкосились ноги от радости и усталости. Так бывает, когда после долгого и трудного пути цель здесь рядом.
Рина мягко и сильно обняла его, расцеловала. Алексей заметил только что от неё так по-домашнему тепло и уютно пахнет чаем, и от этого
спокойного запаха к нему вернулись силы.
– Ну, вот я и приехал!..
Первым аварию на утренней дороге заметил Фёдор Михайлович.
– Вроде, около вас, Алёша?
– Да, Фёдор Михайлович. Около нашего поворота.
Шли несколько минут мимо карет скорой помощи и машин милиции к изуродованным аварией автомобилям. Под ногами хрустело разбитое стекло.
– Сильнейшая авария Фёдор Михайлович, – сказал тихо Алексей.
– Ну, не то что бы… Я, дружок, видел и поболе… – но он оборвал свою речь, подошли уже к толпе.
– Много ли … увезли, – Алексей произнёс это тихо и даже как то неуверенно.
Мужчина, к которому он обратился, прижимал большой кусок пропитанной кровью марли к разодранной щеке, вздохнул и произнёс:
– Уже троих … совсем. Четверо вон там, – он указал свободной рукой налево. – Ещё живы. Скоро увезут.
В стороне от толпы и событий на травянистой обочине на носилках лежали трое мужчин и одна пожилая женщина. Мужчины негромко постанывали. Женщина, что-то говорила, обращаясь к каждому, кто наклонялся к ним.
Алексей покачал головой.
Фёдор Михайлович произнёс протяжно и тихо:
– Да… а, судьба.
Прошли дальше. Обойдя грузовик, заметили за ним ещё один исковерканный тёмно-вишнёвый автомобиль.
– Похожа на нашу, а Фёдор Михайлович.
Фёдор Михайлович знал, как выглядит машина Алексея, не только потому, что она с недавнего времени стояла иногда у дверей здания их общей работы, но и потому, что он на правах друга и, конечно, автомобильного знатока помогал выбирать Алексею и Рине этот автомобиль.
– Похожа Алёша. Посмотри номер.
– Да, ты, что, Фёдор Михайлович! Зачем Риночке сюда на машине, да и боится она… – произнёс неуверенно Алексей, но на номер взглянул.
Бело-чёрная табличка была искорёжена. Номер прочесть было нельзя. Лишь левый верхний угол отогнулся и показывал чёрную облупившуюся цифру шесть.
– Не может быть! – Лёша встал, тупо смотрел на номер и повторял одну и ту же фразу. – Не может быть!
– Ты подожди, дружок, подожди. Сейчас я всё узнаю.
Фёдор Михайлович отошёл, оставив Алексея одного.
Расспросы не дали точных результатов. Кто-то говорил, что эта машина вывернула с обочины, другой утверждал, что она ехала навстречу из Москвы. Но все сходились на том, что женщину из этой машины уже увезли. Как она выглядела, никто не помнил. Столько тут событий произошло.
Фёдор Михайлович обнаружил Алексея, стоящего на том же месте и в той же позе и даже чуть не выругался, сказал лишь коротко:
– Едем! – и поволок друга к своей машине.
На даче, разбуженные и от этого слабо понимающие со сна домочадцы, сказали только, что Рина действительно уехала.
Всю дорогу до Москвы Алексей тупо смотрел вперёд и изредка повторял тихо:
– Это я виноват. Я.
Алексей никогда не думал, что это так ужасно. Да, он любил Рину. Больше всех. Для него не существовало других женщин. Но сейчас он чувствовал, что потерял всё – что, конец.
Для него существовали две вещи работа и любовь, и больше всё-таки занимала его работа. Но вот сейчас он всем своим сознанием чувствовал, что отними у него любимое дело, не будет такой безысходности, такого ужаса, такого горя.
Вдруг в какой-то момент всё вокруг потемнело…
Конечно, же, память ободряла его, он видел любимую живую, двигающуюся, весёлую и всегда рядом, всегда. Даже в горе, особенно в горе…
Как тяжело открывается замок, а как тяжела привычная домашняя дверь.
– Федор Михайлович, помогите, - но он не слышит своего голоса.
Всё как всегда. Её пальто летнее на вешалке в прихожей, её берет, её туфельки. Вон, шарфик валяется на полу, надо поднять. Так с поднятым шарфиком в руках, он и идёт дальше…
Рина привычно автоматически сняла пальто, берет и туфли в прихожей, шарфик упал сам, медленно прошла в большую комнату и села на стул у краешка стола:
– Что делать? Как жить, когда его нет? Сейчас приедут утешать, соболезновать. Будет много народа, а зачем они? Я же всё это уже пережила! Но это, же не наяву, не взаправду. Зачем иду к окну. Потрогать его любимые занавески. Поправить их. Вот уже и первые гости. Кажется это машина Фёдора Михайловича, а может не его. Как трудно идти, а сколько прошла незаметно. Вон он, любимый, улыбается со стены. Хорошо, что не сняла. Теперь он только такой останется. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Не может так быть. А что же я без него?!
Зачем вскинула руки – опусти. Плакать хочешь, так плачь или уже всё в машине выплакала.
Пойти надо открыть дверь, кто-то уже пришёл.
Как далеко до прихожей…
А за окном бушевала яркая и вечная весна. Одна весна для двоих.
И ушла она в вечную жизнь тоже весной. Совсем ранней молодой весной, когда ещё вовсю царствует снег, но солнце появляется чаще. Оно светит ярче, но почти не греет. Когда мы ещё и не ждём весны, а она уже проявляет себя и стремится к людям.
Женщины, пережившие предательство близкого человека, долго ждут и терпят, а потом уходят, кто в никуда, а кто и в вечность.
В файлах и записях Рины Алексей обнаружил маленький фрагмент её новой книги. Они обсуждали этот замысел, как начало большой книги, может быть романа. Тогда он не нашёл времени услышать её, понять и помочь развернуть, но то, что он прочитал так поразило его, что он ввёл это фрагмент в свою главную книгу и поделил авторство с ней и назвал эту главу:
Все начала и конец без конца или Год вечности.
Год 2924. Уже давно в мире не хватает людских ресурсов. Каждый родившийся ребенок воспринимается как огромный подарок. В семье Джона и Мэри Кларк родилась 5 декабря малюсенькая девочка, которую назвали в честь какой-то знаменитости – Клэр. Её появление стало неожиданностью и одновременно долгожданностью для семьи. Дело в том, что лет 6 назад у супругов родился мальчик, но не дожил до года. У Джека – так звали малыша, были огромные проблемы со здоровьем и его умертвили врачи. Да, в те времена, когда начинается наше повествование, именно врачи решали жить или нет маленькому человеку. Несмотря на нехватку людских ресурсов, отбор людей происходит строжайший.
/ / /
Клер подошла к дверям Лаборатории продолжения, протянула руку к сенсору входа и остановилась. Она замерла. Нет, не от страха, однажды пройдя процесс продолжения, она уже знала о том, что с ней будет. Она замерла от будущей радости, от возможности прожить без боли и работать ещё много лет. Сейчас она войдёт в дверь первой комнаты, ляжет на движущуюся кровать и заснёт. Чудо произойдёт в Лаборатории продолжения. Потом она проснётся во второй комнате и станет немного моложе, но главное ничего не будет болеть. Исправятся глаза, спина, ноги. Все, кто проходили эту процедуру, и возвращались, так называли результат – «исправлялись». На самом деле меняли всё, что не соответствовало здоровой норме, и ставили органы, взятые у человека, который находился рядом в такой же первой комнате и надеялся на продолжение.
Решать, кто должен остаться, а кто исчезнуть, став источником органов для обновлённого человека было поручено комиссии врачей. Они называли себя – эскулапы. Этим, словом называли специалистов и медицины и прогнозирования. И не знали они, эти люди, что этим словом в конце 20 века и вначале 21 называли тех, кто свой медицинский дар использовали для наживы или для жестоких и бессмысленных опытов.
Эскулапы начала третьего тысячелетия люди уважаемые, почти боги, решающие кому жить, а кому умереть, так как людям для будущего нужны только такие особи, которые могут принести особую пользу для человечества, а не здоровые, больные, странные люди человечеству не нужны. Они должны отдать свои здоровые органы на замену другим, тем, кто человечеству нужен, но так, же за время жизни своей заполучил болезни и травмы.
Клер считала себя не бесполезной. Она уже много дала человечеству и ещё много могла дать и об этом должны знать эскулапы. Недаром они уже дважды, если считать ещё и начало её жизни, давали ей этот священный дар – продолжение жизни.
Клер присоединила к сенсору руку. Двери медленно открылись. Обстановка первой комнаты изменилась мало. Всё стало как то современнее, совершеннее и проще. Она сняла с себя внешний наряд и облачилась в светлый хитон – легкую широкую одежду, которая растворялась и исчезала в момент начала работы врачей над телом. Клер легла на кровать, и приготовилась погрузиться в сон. Сооружение, которое называлось кроватью, мало походило на этот предмет мебели. Это скорее были носилки, содержимое которых полностью повторяло контуры тела. Поместившись в них человек не чувствовал никаких неудобств, ничего не мешало ему, а материал сам подгонялся под контуры тела и мягко облегал его.
Раздался лёгкий, едва слышимый звоночек и в голове Клер появилась нежная мягкая музыка. Сон медленно и уверенно овладевал её мозгом, сердцем и телом. Начинался процесс продолжения.
Когда всё закончилось, и Клер вновь увидела этот мир, сначала пришло ощущение радости и счастья освобождения. Не болела спина, и ноги были лёгкими и спокойными. Но постепенно она стала понимать, что действительно закончилось всё. Клер не ощущала боли, потому что болеть было уже нечему. Тела, которое верно служило ей два срока, не было.
Не было не только больных ног и спины, не было тёмных искрящихся волос, не было лучащихся невероятным светом, но плохо видящих глаз, не было маленького рта с коротенькой и тонкой верхней губкой.
То есть это всё, конечно, было, но было, каким-то не явным, не чётким, размытым – нематериальным. И тогда вдруг из глубины этого нового нематериального тела возникла и стала болеть другая мысль:
«Почему..!»
Почему выбрали не её, почему всё то, что она делала столько лет в своей последней жизни, никому не нужно. А ещё совсем не много работы, её работы, и не надо будет менять органы и все будут живы…
Грусть и обида сменили радость и счастье, но осталась та невероятная лёгкость нового бытия. Клер медленно поплыла из второй комнаты. Очень хотелось плакать. Но слезам литься было неоткуда. Глаза были. Казалось, что она видела больше и дальше. Не было огромного красного круга, не было тёмных точек. Она видела, казалось, весь этот гигантский материальный мир, которого не могла увидеть раньше, синие горы и голубые долины, прозрачные реки, текущие по своему не простому руслу, старинные и новые города; но слёз таких простых, привычных и таких нужных слёз не было и не могло быть…
Глава 9. День шестой. Душа и космос.
Шестой день начался у меня со сна о моей жене. Я вхожу с улицы в странное помещение, похожее на старый заброшенный склад, открыв тяжёлую металлическую дверь, которая с грохотом закрылась за мной. На улице тепло, а в помещении очень холодно. Я, спящий, ощущаю холод. Будто бы на улице мороз, а помещение не отапливаемое.Пройдя пару шагов, поворачиваю в помещении налево. Смотрю вверх и начинаю подниматься. Как поднимаюсь, не пойму, я не иду, скорее лечу.
И вот я у себя в комнате, где и сплю, на своей постели. Рядом со мной Галя. Я беру её руки и ощущаю теплоту её кожи, естественный объём её руки. Вижу её глаза, тёмные волосы. Она в своём белом с многочисленными чёрными цветами платье.
- Какое чудо, ты снова со мной, – говорю я.
- Хорошо, хорошо. Как ты? – спрашивает она.
- Без тебя плохо! А как ты?
- У меня всё хорошо. Занимаюсь со своими учениками и последователями, – отвечает она.
Я временами проваливаюсь в другое состояние, ни сон, ни явь. И тогда я не вижу её, но хорошо слышу, остальное, обстановка комнаты, всё так же у меня перед глазами.
Потом я полностью просыпаюсь.
Ну, вот я могу, наконец, и прикоснутся к ней, это какая-то новая стадия её существования там. Но почему, прежде чем увидеть её надо пройти холодное помещение и взлететь вверх? Странно!
С этой загадкой и с грустными мыслями об окончании группы я пришёл в наш зал. Я заметил, что какая-то грусть была на лицах у всех. Говорили ниочём, понимая, что если и встретимся ещё, вот такого общения не будет. Почему то заговорили о домашних любимцах. Мише хотелось бы завести собаку. Я рассказал, что моя кошка болеет. А Анна вспомнила, что у них тоже болела кошка и очень страдала. Страдала так, что они вынуждены были её усыпить. Очень добрая и по-своему наивная Анна, как и все, думала, что она помогает своему любимому существу. Пусть и любимое существо, но она простая кошка, собака; не человек. Высоких чувств у них нет и самое главное интеллекта. Помогать выздороветь в самых сложных случаях не к чему. Люди даже термин придумали – гуманное усыпление.
Мне вспомнилась история про простого дворового пса. Этот русский пёс опроверг своими действиями все выводы учёных об отсутствии интеллекта и чувств у собак, кошек и других животных, об исключительно инстинктивных движениях зверушек во всех сферах их жизни. Инстинкт питания, инстинкт самосохранения и наконец, инстинкт размножения.
Этот удивительный песик, прозванный в народе сразу – Хатико, в честь японской собаки которая в течении семи лет приходила на вокзал встречать свое умершего от инфаркта хозяина бесконечно ожидая его приезда… Наш пес остался верен своей убитой людьми подружке лайке.
Он приметил эту пушистую собачку очевидно давно, дрался за неё с другими псами, приносил ей вкусные кусочки, добытые им в долгих трудах и поисках зимой; наверное, радовался, когда в её бесконечно дорогом теле зародилась маленькая собачья жизнь. А потом согревал это уже неживое тело, спасая его от мороза, и остался на этом месте после того как люди увезли мёртвую собаку, очевидно, ожидая её возращения… И даже убежав из относительно удобного приюта, где жили другие собаки, он вновь был у места её гибели.
Когда же, наконец, мы люди, которые сами называем себя венцом вселенной, поймём, что мы такие же, как они, только другие нисколько не лучше, не умнее, не чувствительнее, не интеллектуальнее, наконец. Мы заботимся о своих детях, даже когда они совершают неприемлемые для нас поступки, и убиваем или уродуем детей братьев наших меньших, даже за меньшие грехи, а иногда спокойно убиваем и их матерей, нисколько не заботясь о них и об их близких, при этом даже самому отпетому отморозку подчас не придёт в голову убить беременную женщину.
Только доброта, красота и любовь, но всё-таки не красота спасёт мир, а сострадание...
Начали мы свои занятия с написания своих заповедей «Что должно» и анти заповедей «Что не должно» за пять минут. «Что должно» я написал быстро – любить, заботится о детях, беречь Дом, заботится о ближних, быть честным и любить Родину. А вот «что не должно» было написать труднее. Это не значит, что у меня нет того, что нельзя делать. Не хотелось бы записывать, то же, что в первом случае, только с приставкой «не». Хотя не любить, хочешь, не хочешь надо написать. Дальше – не предавать, не врать, не воровать.
У нас многое совпало. Да, это и понятно общая культура и нравственные принципы.
Следующим заданием было «Прощание». Предположим мы улетаем в дальнее космическое путешествие, и мы не увидимся больше с теми, кого знаем на Земле. С кем бы мы хотели встретиться 1. За три месяца, 2.За месяц, 3. За неделю, 4. За день, 5. За час, 6. За 10 минут и, наконец, за 2 минуты до отправления в вечность. Ни чего себе ситуация, особенно относительно меня. Большая часть моих близких уже ушла в вечность. С остальными бы я хотел встретиться несколько раз и самое главное за две минуты, что бы сохранить в себе их живой образ.
Но ситуация мне знакома. Год назад я обдумывал ее, посмотрев фильм «Меланхолия» Ларса фон Триера. Ситуация там ещё более обострена. Если в нашем задании все живы, у Ларса фон Триера люди ждут гибели Земли в определённое время. Вопрос – с кем бы ты хотел провести свой последний день?!.
Наши ребята честно распределили всех своих близких в порядке задания. Самых близких мои новые друзья оставляли на последние мгновения на Земле.
Стелла в этот день появилась пораньше, и после небольшого чаепития мы приступили к новую заданию, где пригодились её таланты художника. Мы разделились на две группы – мужчин и женщин. Мужчины должны были нарисовать идеальную женщину, а женщины должны были нарисовать идеального мужчину.
Рисовать у нас взялся Михаил, так как все отказались, сославшись на плохой почерк. Но все детали согласовывали общими усилиями.
Мы нарисовали, в силу своих рисовальных возможностей, красивую женщину рядом с домом, с одной стороны нашей идеальной женщины находилась коляска с ребёнком. С другой стороны компьютер – символ работы. Недалеко от женщины мы нарисовали мольберт и краски, как символ творчества. Вверху рисунка мы нарисовали мужчину с машиной и, конечно, с цветами.
Девушки, руками Стеллы, приготовили очень красивый рисунок юноши. Мужчина был высок, строен, модно одет, рядом с ним стояла машина. Невдалеке располагался стол с компьютером, очевидно, это работа. Наша идеальная женщина и мужчина наших девушек – интеллектуалы. Работают они, очевидно, в очень прогрессивных отраслях хозяйства. Но продолжим описаниемужчины. У ног его находился мяч, в руках ракетка. Идеальный мужчина дружен со спортом. Стоял он на фоне дома, то есть дом всё-таки предполагается. На рисунке ещё было небо с лёгкими облаками и солнцем, мужчина уверен в себе и ничего не омрачает его настроение.
Далее мы стали смотреть идеальных мужчин и женщин наших предшественников. Тут мы поняли, что наши рисунки были, наверное, наиболее целомудренными и вменяемыми, а главное гармоничными. Там были, если женщина, то кухня, дети и телевизор; если мужчина – работа, бутылка, диван. Но самым поразительным был один рисунок женщины – огромное свиноподобное существо с огромными грудями и бёдрами.
Груди побольше и мы хотели нарисовать по предложению, конечно, Владислава; но решили, что большие ни к чему.
В общем, всё было весело и шумно, но мы не знали, что ещё нам предстоит. А предстояло самое трудное испытание. Это была игра в профессора – психолога и его пациента. Вначале игры всё было необычно и даже как то забавно. Валентин Павлович составлял пары, по ему одному только известному принципу. Причём став профессором для одного человека, ты не станешь пациентом своего бывшего собеседника.
- Значит так вы известный практикующий психолог, и даже профессор психологии к вам большая запись и вы берёте очень дорого. Задача так разобрать состояние пациента и помочь ему, что бы не было этому человеку жалко истраченных денег, – начал игру наш уважаемый психолог. – Первыми будут пациент Михаил, а профессор – Геннадий. Пожалуйста.
- Профессор. У меня такая проблема – произнёс Михаил. – Я хотел бы жить в воде. Пробовал много раз. Не получается.
- Жить в воде?! – ответил Геннадий. – Это трудно. Почти не возможно.
Как там дышать? Вы надолго хотите погружаться в воду?
- Я, профессор, хочу раствориться в воде, и жить в полной гармонии.
- А как у вас с семьёй? – спросил «профессор» Геннадий.
- Хорошо у меня с семьёй. У меня жена и двое детей. Так я с ними и хочу в воде жить, – спокойно и уверенно, с лёгкой усмешкой ответил Михаил.
- Нет. Понимаете. Надо подумать о детях, как они будут жить в воде! – заявил Гена.
Я поразился изобретательности и фантазии Михаила. Как спокойно, уверенно и афористично говорил он о своей проблеме. Я то же сначала подумал о воде как жидкости, постепенно стал понимать, что имеет в виду Миша.
- Подождите, дорогой профессор, коллега – остановил Геннадия Валентин Павлович. Давайте вспомним, что вода у психологов в толкованиях снов и интуитивных рассказов обозначает жизнь. Ваш пациент, наверное, стремится к гармонии с жизнью, с семьёй. Спросите так ли это.
- Вы говорите о гармонии с жизнью, о растворении в ней?
- Конечно, –коротко ответил Михаил.
- А если так, то необходимо посоветовать Михаилу быть повнимательнее к своей семье. Вот спросите, что не хватает Михаилу в отношениях с женой – предложил Геннадию наш психолог.
- А что было раньше и чего не хватает сейчас в ваших взаимоотношениях с женой? – спросил Геннадий несколько поникшим голосом, чувствуя свою ошибку.
- Не хватает романтики. Взаимного тепла и внимания, – ответил Михаил спокойно, как бы не замечая неуверенности Гены.
- Надо посоветовать Михаилу попросить прийти на консультацию жену. Поговорить с ней об этой проблеме, – предложил Валентин Павлович. – Кроме того надо подумать, а почему Михаил так заботится о материальном состоянии семьи – дом, достаток и так мало о душевном. Были ли у него самого в жизни примеры построения семьи мужчиной?
- Нет, – ответил Михаил. – Наша семья хоть и была дружной, и родители любили друг друга, но семью строила мама.
Было видно, что за эти дни Михаил обдумал многие проблемы своей жизни, начиная с детства.
- Вот. Всё начинается с детства. С семьи, – сказал наш психолог. – А семью строить должен мужчина. Женщина ему помогает. Спросите, готов ли Михаил заниматься укреплением душевности в семье.
- Да. Готов, – ответил Михаил, не дожидаясь повторения вопроса «профессором».
- Давайте следующая пара – Владислав становится пациентом, а Анна психологом – профессором.
- Ой, – произнесла Анна, но подчинилась воле нашего уважаемого психолога.
- Значит так. У меня есть дочь десяти лет как бы мне её научить убить мою тёщу, – заявил Слава.
- Вот это ничего себе, – снова непроизвольно вырвалось у Анны. – Ну, это нельзя. Это же жестоко.
- Слава, – придя в себя и успокоившись снова начала Анна. – Как ты себе это представляешь. Твоя дочь должна убить свою бабушку. Как она будет к тебе то относится?
- Да, в этом вопрос. Но если она будет жить со своей бабушкой, а та ей постоянно внушает, что я плохой. Она и будет так думать.
- Сейчас твоя дочь как к тебе относится? – спросила Анна.
- Пока хорошо, – ответил уверенно Владислав.
- Вот ведь – уверенно заявила Анна. – Вот и надо укреплять это отношение, а не разрушать его.
- Так вот пока хорошо и надо уговорить её, – снова о своём заговорил Владислав.
- Нет, нет. Я предлагаю пригласить консультанта по семейным отношениям. Им будет Алексей Владимирович, – приостановил сеанс Валентин Павлович.
Я став консультантом по семейным отношениям, подсел к Анне и заговорил.
- Владислав. Конечно, не всё так просто и обид у вас накопилось предостаточно, но подумайте, как ваш ребёнок будет жить дальше с таким грехом на душе. Любя отца – убить бабушку. Она вам будет припоминать это и, может быть, даже впоследствии отвернётся от вас. На какую жизнь вы её обрекаете? Готовы ли и вы думать постоянно об убиении старушки?
- Нет, нет! – заёрзал на стуле Слава, и даже привстав, видимо, желая убежать к чайному столу или курить, но собрался и спросил: – А что же делать?
- Наверное, надо, – ответила уже спокойно и уверенно Анна. – Чаще встречаться со своей дочерью, дарить ей подарки. Рассказывать о жизни.
Когда Анна замолчала, я продолжил.
- Встречаться надо и с бывшей женой. Спокойно. Рассудительно говорить о дочери и её воспитании. Не о любви. Нет её уже и ладно…
- А если есть? – неуверенно спросил Слава.
- А если есть, – продолжил я. – Надо показать, что вы самостоятельный, уверенный в себе человек, способный взять ответственность за семью и без бабушки.
- Потом. Уж сколько времени прошло – вступила в разговор Анна. – Надо простить эту старую женщину.
- Она болеет. У неё опухоль, – вдруг заявил Владислав.
- Ну, вот, сколько её осталось? Может простить её всё-таки. Ведь ты можешь! Человек, который столько страдал, способен на прощение.
Вот ведь подумал я, как получается,сколько не ищи истину в мире – не найдешь, пока она не появится в твоей душе.
- Хорошо – остановил разговор Валентин Павлович – Теперь вам не жалко потраченных на консультацию профессора денег Владислав.
- Нет, – ответил Слава и немного подумав, повторил. – Нет. Не жалко.
- Следующая пара, – наш психолог заглянул в свой список. – Стелла пациент, а Вера психолог-профессор. Прошу.
Пары сменяли друг друга, пока Валентин Павлович не пригласил меня в качестве пациента и в качестве профессора-психолога – Михаила.
Я вышел, приготовившись с юмором начать разговор и тут произошло странное…
Мне показалось, что напротив меня сидит не Михаил, мой коллега по группе, а мой двоюродный брат, которого тоже звали Михаил. То же серьёзное лицо, уверенность, большой опыт жизни и добрые, но слегка колючие глаза.
Это уже было со мной. Когда я лежал в больнице после моего мозгового удара на коечке напротив меня жил молодой парень. Он был моложе меня, но с таким же серьёзным лицом, уверенностью и большим жизненными опытом в добрых, но слегка колючих глазах. Этот парень скрыто, но ненавязчиво опекал меня в моём странном, неуверенном состоянии. Мы с ним смотрели фильмы по компьютеру, который был у него, разговаривали. Он напоминал мне какие-то процедуры, настаивал на том, что бы я усиленно разгадывал кроссворды для памяти. Внимательно, но с некоторой усмешкой слушал мои теории и рассказы, словно зная, что то обо мне, больше чем я сам. И звали этого юношу… Конечно, же Миша. И он исчез из моей жизни, как только я оправился и закончил свой почти полугодовой тур по больницам.
Наш Михаил и этот Миша не были похожи, но то общее, что я назвал, было и сближало с их с моим, увы, покойным братом.
А рядом с Михаилом, вдруг мне стало вполне ясно, сидел не наш уважаемый психолог, а мой отец. Строгий, но добрый и всё понимающий. Я пытался выйти из этого странного состояния, но уже не мог. Игра началась.
- Что вас привело ко мне? – спросил Михаил.
- Профессор я бы хотел жить в лесу один, просто растворится в лесу и жить в гармонии только с природой, – ответил я, начиная разговор. – Как это сделать? У меня пока не получается!
- А зачем? Почему в лесу? – снова задал вопрос Михаил, слегка усмехнувшись, услышав свои слова.
- Да я и так один, но мне не хватает этого одиночества. Всё равно люди, люди.
- Ну и чего там делать? Сидеть на елке обняв ствол!
- Может и на елке. Главное растворится в природе, совпав с ней и никого, только моя кошка.
- Так, всё-таки кошка?
- Ну, конечно, как она без меня? А в природе она тоже растворится. Даже ещё проще чем я. Она то из природы.
- Хорошо кошка, а остальные. У тебя же есть близкие люди?
- Есть, конечно! – произнёс я с тоской. – Даже у меня, у которого умерло много близких. Есть ещё. Сестра родная, например. Но у них своя жизнь, свои проблемы. Это и хорошо. Жизнь продолжается!
- А другие люди. Студенты, друзья…
Я не стал повторять и развёл руками.
- Вернёмся к вашему сну, – вдруг раздался голос Валентина Павловича. – Что же сближает вас с Мастером и Маргаритой?
Вот тут я почувствовал, что не существует вокруг ничего. Только мы трое. Разговариваем. Зал как будто растворился в воздухе. Контуры его и люди стали расплывчаты и нечётки.
- Сближает! И не только любовь. Но и предательство.
- Как это, поясните? –спросил наш психолог.
- Очень просто. Мастер после Органов не стал бороться, не пошёл к Маргарите за помощью, а просто ушёл в дом скорбей. Вот и я в моей жизни. Вместо того чтобы бороться или хотя бы терпеть тогда эту жизнь просто сдался и ушёл. Правда, если сказать, все отреагируют одинаково – что это за предательство, просто сменил работу. У каждого бывает. Так вот. Это была моя работа. Я много полезного для людей сделал, но пришли новые начальники и стали всех, не только меня, унижать, гнобить; да и того хуже…
И я вместо того, чтобы бороться, ушёл. Как я говорил во внутреннюю эмиграцию. Тем самым сломал многое, особенно в своей собственной жизни.
- Ну, и что, – сказал Михаил. – Все ошибаются. Не ошибаются только те, кто ничего не делает. Ты знаешь. И что теперь мешает поправить жизнь?
- Надо я думаю всё-таки написать, – не дав мне начать ответ, заговорил Валентин Павлович. – Написать ваш роман. Теперь о семье.
- Семья… Но как?! – начал отвечать я. – А не будет ли это новым предательством.
Тишина упала в зале. Только через несколько секунд я, как издалека, услышал голос Веры.
- Да, почему? Это всё неправильно! – сказала она так, как будто в её ещё пока небольшой жизни было уже что-то похожее.
- Знаете, – продолжил наш психолог. – Если бы вы подумали о семье сразу же, как ваша жена ушла, но ведь прошло уже два года. Третий на исходе. Я думаю, что она там, на облаке будет только рада вашему счастью.
- Конечно, – тихо, но уверенно произнёс Михаил. – Семья это важно, семья это главное. Надо попробовать. А может ещё и дети…
Несколько секунд, которые мне показались, по крайней мере, часом стояла тишина. Все мои неправильные ощущения исчезли. Зал вновь окружал меня. Потом я услышал голос нашего уважаемого психолога.
- Хорошо! Закончили? – спросил он меня.
- Да! – ответил я.
- Ну, что ж, как вы считаете, вы не зря потратили свои деньги? – с улыбкой спросил Валентин Павлович.
- Нет, конечно, совсем не зря, – ответил я и вздохнул свободно.
Михаил протянул мне руку и пожал мою.
- Алексей, у вас всё будет хорошо.
- Следующая пара, – продолжил наш психолог. – Геннадий – психолог, а Миша – пациент.
Игра продолжилась. Я слегка отходил от произошедшего. Через несколько минут и мне предстояло сесть на место профессора психологии. Моим пациентом оказалась Вера. Я начал расспрашивать о её проблемах. Она повторила уже известные нам вопросы о внимании к ней. Валентин Павлович заговорил о матери Веры. Тут она заплакала. Я спокойно продолжал разговор о необходимости заботы о семье и любви, о её девочках. Она немного стала успокаиваться.
- А каким вы хотели бы видеть своего мужа? – спросил я Веру. Прежде чем ему меняться, Михаил должен представлять себе на кого он должен быть похож. Д’Артаньян?
- Нет! – ответила Вера.
- Андрей Болконский?
- Нет!
- Пьер Безухов? Правда, он совсем не такой!
- Да, нет, конечно.
- А хотели бы вы, чтобы Алексей Владимирович подготовил для вас список фильмов с романтическими героями, из которых вы могли бы выбрать или составить коллективный портрет? – предложил Валентин Павлович.
- Да, да. Конечно. Я согласна! – ответила на предложение Вера и даже заулыбалась.
- Хорошо. Я подготовлю. С удовольствием подготовлю для вас такой список, тогда вы определитесь, и мы дальше поговорим.
На том мы закончили наш разговор.
Примерно через полчаса все прошли эту игру. После этого мы решили сделать небольшой перерыв. Необходимо было попить чаю и даже немного перекусить после этого тяжёлого марафона.
После перерыва мы на большом экране смотрели яркую презентацию о сценарии жизни человека, который закладывается в детстве родителями. Мы увидели уже на своих примерах, как мало семей воспитывающих своих детей правильно. Правильно составляющих сценарий будущей жизни детей. На экране возник сценарий жизни одного человека, но каждый из нас увидел частичку своего собственной биографии.
Вот меня очень любили родители и бабушка, но отсутствие любви между ними породило мой сценарий жизни. Я был не уверен в себе, всегда виноват; ждал, что кто-то решить за меня мои проблемы. Я сломал этот сценарий, когда создал семью. Мы вместе с моей женой сделали это. Всё говорило об изменении сценария – и наша счастливая семья, и моя работа, квалификация, и уверенность в будущем. Всё начало ломаться с момента моего перехода на другую работу, и всё вернулось. Моя неуверенность в своих силах и постоянная вина неизвестно за что. Всё рухнуло, когда исчезла моя семья. Ушла в небытие моя Галя и мне не для кого стало жить.
Но это мои проблемы. А все переживали, как мне казалось те же эмоции. Сценарии были похожи.
После презентации мы поговорили и об этом. Мои коллеги озвучили, то, что я только подумал о них.
Все говорили о том, что надо менять сценарий и все готовы теперь сделать это.
После этого разговора Валентин Павлович прочитал нам краткую, но очень нужную лекцию о словах в психологии. Нужную, потому что часть терминов, а особенно их происхождение оставалось непонятным.
Вот и всё!
- Вот и всё, – произнёс наш психолог. – Закончились наши занятия, и мы все переходим к исполнению наших желаний по изменению нашей жизни. А теперь прошу перейти к завершающей части.
Мужчины вышли на улицу. Кто покурить, а кто подышать ночным воздухом. Вдруг появились букеты цветов. Три букета – для трёх наших коллег женщин.
Михаил предложил.
- Я подарю цветы Вере. Миша – Стелле, а Геннадий преподнесёт букет Анне.
Так мы и вошли шумно всей гурьбой с цветами и прохладным ночным воздухом.
Наш уважаемый психолог вместе с женщинами снова накрыл наш чайный стол. На нем появились фужеры под красное вино. Его заменял превосходный вишнёвый сок. Была установлена коробка с греческим домашним печеньем и ваза с крупным сочным виноградом.
Преподнесли цветы. Женщины одарили нас поцелуями, даже Стелла прикоснулась губами к мужчинам группы, слегка обняв каждого.
После этого мы спели, по предложенным нам текстам, весёлую песню «Проснись и пой».
- Это гимн нашего института. И хотелось бы, что бы теперь эта песня стала гимном вашей новой жизни.
Наполнили бокалы символическим красным вином, и мы все произнесли по тосту за наше гармоничное будущее. После каждого тоста чокались, и был такой радостный звон, что Анна заметила.
- Смотрите-ка. Прямо новый год.
- Может это и начинается новый год нашей жизни! – продолжил я.
Попробовали печенье, виноград и стало как-то грустно. Мы все шесть дней торопились домой, а теперь и уходить не хотелось.
Но идти было необходимо. На часах было уже половина пятого, но прежде чем уйти мы обменялись номерами телефонов, написав их на нашей доске.
Расходились все в ночь, и Валентин Павлович стоял у двери и провожал нас, как отец провожает своих взрослых, уходящих в жизнь детей. Впрочем, провожал недолго, несколько секунд, потом закрыл и запер дверь.
Все двигались к машинам, а я посмотрел на звездное по-летнему не яркое небо. Я представил себе наш зал, где мы в течение шести дней были в душах друг друга, но не просто присутствовали в этих душах, а старались помочь и даже может быть спасти. Увидел я звездное небо и почувствовал нашу хрупкость и незащищённость.
Мы, всё человечество, каждый поодиночке находимся на узком тоненьком мостике, называемом жизнью. На мостике, пролегающем между прошлым и будущим, между тем, что прошло и тем, что ещё предстоит, между «Да» и «Нет», между началом и концом. Мостик этот хрупок, он находится в безбрежном космосе и в любую минуту может рассыпаться и человек провалится в эту таинственную безбрежность. И тогда уже нет того что впереди, а то, что позади останется туманным воспоминанием, которое будет приходить летящей душе человеческой как нечто давнее, нереальное, фантасмагорическое. Тогда одиночество, присущее человеку всегда, станет всепоглощающим, занимающим всё оставшееся тончайшее существо человека. И так будет до тех пор, пока душа человека не попадёт в тёплые отеческие руки Бога и не согреется в этих руках от страшного пронизывающего холода Великого космоса…
Эпилог.
Звонок вернул меня к действительности. Нет, я не спал. Я думал о том, как быть после того, как роман написан. Я только что был там в этом мире моего прошлого, изменённого моей фантазией, и вот всё кончилось. Как совсем недавно закончились эти шесть дней группы, и началась жизнь после…
Я взял трубку.
- Алёша? – спросила меня трубка голосом моей знакомой Марины Николаевны. Она не звонила мне уже два года.
- Да. Да. Это я, Марина Николаевна. Как вы себя чувствуете?
- Ничего. Хорошо. А ты как себя чувствуешь?
- Да, я то хорошо. Всё нормально.
- Замечательно. Вот хотела пригласить тебя посмотреть новые книги.
- Да, это интересно. Зайду. Зайду обязательно.
-Хорошо. Жду. До свидания.
Марина Николаевна помолчала. Я ждал, неудобно разрывать разговор, даже если твой собеседник попрощался, но не кладёт трубку.
- Алёша, как ты настроен. Помнишь, я тебе говорила о Надежде Александровне. Можешь и хочешь ли, сейчас с ней познакомится?
Я помолчал.
- Да, Марина Николаевна. Я готов познакомиться. Пока только познакомится…
Середина лета
© Copyright: Александр Ермолов 2, 2015
Свидетельство о публикации №215060102006
Свидетельство о публикации №215060102006
Рецензии