Бешенка

Говорят, есть такой микроэлемент, необходимый для организма человека, который содержится лишь в селедке. Наверно, мой организм потребовал от меня восполнения запасов именно этого микроэлемента, когда я проходила вдоль рыбных рядов одного из многочисленных астраханских базарчиков. Мне хотелось не атлантической селедки, которая несметными копями лежала на торговых прилавках, а нашего каспийского залома. Поблуждав взглядом по селедочным россыпям, я всё же заметила скромный прилавок с волжской селедкой.
-Что-то выбор невелик, - посетовала я, спрашивая продавца о цене, - да и товар дороговат.
-Да, ныне местная селедка редкость. Нет рыбы…
К прилавку подошел пожилой человек весьма почтенного возраста:
-Взвесьте и мне, вон ту селедку, - обратился он к продавцу.
Продавец назвал цену. Старик вздохнул и выложил положенную сумму.
-Раньше, в XIX веке, в Астраханской губернии сельдь ловилась в огромном количестве, - обернулся он в мою сторону, словно искал сочувствующего собеседника, - каждую весну вылавливали около 400 миллионов голов, - речь словоохотливого пенсионера была немного старомодной, что сразу вызывало интерес. Заметив, как от удивления округлились мои глаза, старик продолжил, - да, да, я не оговорился. Благодаря такому количеству и низкой цене, селедка была важным питательным продуктом для въездного населения Астраханской губернии. Рыбы было столько, что солить её не успевали и она, пролежав по несколько дней, шла в посол уже с душком. 
-А откуда Вам всё это знаете? Времени-то, больше века минуло, – заинтересовалась я рассказом пожилого мужчины. Сама не зная почему, я не спешила проститься с неожиданным собеседником. Его рассказ захватил меня. Да и мужчина оказался словоохотливым. Мы сели на лавочку под сенью раскидистого ясеня.
-Мой дед был санитарным врачом. На Астраханские рыбные промыслы ежегодно стекалось более 50 тысяч рабочего люду, который Надлежащего медицинского надзора и помощи не было. Потому, во избежание эпидемий Комитет каспийских и тюленьих промыслов, направил в Низовья Волги особого санитарного врача. Таким врачом и был мой дед. Наша семья тогда не жила в Астрахани. В старых дедовских документах сохранилась копия его рапорта от 1887 года Комитету каспийских и тюленьих промыслов о положении дел на астраханских промыслах. Работа на рыбных промыслах была очень тяжелая. Работали здесь мужчины, женщины и даже дети. Но детей на промыслах было очень немного. Самая главная и трудная работа для мужчин-рабочих заключалась в тяге неводов. По контракту рабочие должны были вырабатывать по 4-5 тоней в сутки, на что требовалось от 10 до 15 часов. Всё это время рабочие находились в воде, несмотря ни на какую погоду. Хозяева промыслов всегда нанимали на работу 3-4 запасных человека на 10 работающих, на случай болезней. Случалось порой, что половина нанятых рабочих в течение путины заболевала, хотя для тяги неводов выбирались самые сильные и здоровые люди. Сама артель не брала к себе слабых, зная какой труд им предстоял. А болели рабочие из-за того, что имели плохую одежду, плохие бахилы и онучи, которые шились из плохой кожи и пропускали воду. Хозяева промыслов должны были выдавать рабочим кроме бахил, ещё и промасленные куски грубого дешевого сукна и кожан, но это требовало определенных затрат. На это хозяева шли неохотно. Неводные рабочие в артели не имели места, где бы могли согреться и высушить одежду до окончания работ. Обитали в  шалашах или землянках. Грелись и сушили одежду около костра, порой, раздеваясь до наготы. Но были и здоровяки, выдерживающие без болезней по несколько путин. Во время сильного хода рыбы, тяжелее становилось вдвойне, рабочим приходилось тянуть невод, сильно обременённый рыбой. При таком труде и скудной однообразной пище, рабочие просто выбивались из сил. Хозяева промыслов удерживали рабочих прибавкой жалования, а иногда и  подачками водки. Но при всём этом, хозяева всё равно считали их недобросовестными лентяями.
К нам подошла цыганка с ржавой сушеной воблой в руках, пытаясь продать  залежалый товар.
-Иди, милая, своей дорогой, - оторвался от рассказа старик, - иди, нам не надо.
Цыганка, понимая, что на нас не ей разжиться, наметила другую “жертву” и вальяжно “поплыла” к ней.
-Работа женщин на промыслах, - продолжил мой собеседник, провожая взглядом цыганку, словно его рассказ был о ней, -  состояла в резке рыбы, укладке её в лари и чаны в выходах, то есть в ледниках, в развешивании рыбы на вешелах. Женщины также работали по 10-15 часов. Одевались они в такую же плохую мужскую одежду. Из-за этого простужались, работая ранней весной и поздней осенью в сырости на плотах или выходах. При резке рыбы женщины часто кололи себе пальцы. Хотя уколы были незначительные, но кончались они порой плачевно из-за грязи и несвоевременной врачебной помощи. При посолке рыбы соль сильно разъедала руки работниц. Работу прекращать было нельзя. То же самое касалось и мужчин, которые кололи пальцы крючками. Порой это приводило к ампутации пальцев, а иногда и к смерти из-за заражения. На промыслах почти не было медицинской помощи. Кое-где были лекари, но это были полуграмотные отставные военные фельдшеры.
Увлеченная рассказом пенсионера, я незаметно для себя окунулась в атмосферу той, давно ушедшей жизни людей на рыбных промыслах дореволюционной России. Мне представлялись то рыбаки, тянущие невод, стоя  по пояс в холодной  воде, то женщины с изъеденными солью руками, занятые посолом рыбы, то дети, столь рано познавшие непомерную для них тяжесть промыслового труда.
-А где жили рабочие во время сезонных работ на промыслах? – спросила я своего собеседника.
-На промыслах чаще всего селились женщины и дети, и лишь небольшая часть мужчин.  Мужчины в основном жили на тонях, в местах, где тянут неводы. Люди на промыслах жили в деревянных казармах или в землянках. Казармы почти все были ветхие, грязные и тесные. Рабочие проводили здесь всё время отдыха по 8-10 часов. Из-за большого скопления народа, из-за испарений от мокрой рабочей одежды, которую здесь же и сушили, воздух был невыносимо тяжелым и зловонным. Особенно в мужских казармах, где кроме мокрого белья было много смазанных дегтем бахил. Невозможно было находиться в казармах более пяти минут, начинала кружиться голова и появлялась тошнота. На тонях же, рыбаки жили лишь в землянках, где не было ни печей, ни окон.  Да и спали почти на голой земле.
Пенсионер прервал свой рассказ. Его взгляд был устремлен куда-то в даль, словно окунаясь в реку времени, он плыл по её водам, слившись с единым течением событий прошлой жизни. Наверно ни раз, и ни два, перечитывал он записи, оставленные его дедом - младшим медицинским чиновником, доктором медицины Иваном Семеновичем Стабровским.
-В Астраханской губернии, - продолжал пенсионер, - не было ни одной местности свободной от малярии. Но в дельте Волги, близ устья, малярия свирепствовала сильнее. На промыслах бушевала и цинга. Происходило это частью от изнурительного труда, а в основном из-за скудной и однообразной пищи, которая состояла в основном из рыбы, печеного хлеба, небольшого количества пшена и кирпичного чая. Но настоящим бичом был сифилис, который процветал на промыслах благодаря низкой нравственности, различным существующим здесь сектам, приветствующим легкие связи. Как это ни кажется странным, но поднятию нравственности на промыслах способствовало обнищание народа. В хорошие годы на промыслах работали лишь отчаянные женщины – молодые вдовы, солдатки, женщины покинутые мужьями. Детей на промыслах вовсе не было. Никто с детьми не шел на промысел работать, так как в семидесятые годы XIX столетия народ в Астраханской губернии не бедствовал, как к концу того же века. Нет ничего удивительного, что на промыслах был страшный разврат. Работницы были далеко не строгой нравственности, да и молодые хозяева и надзиратели промыслов подавали самые порочные примеры. Некоторые из надзирателей промыслов приобрели себе громкую славу развратителей и распространителей болезней богини любви Венеры. Из-за неурожаев шло заметное обеднение народа. На рыбные промыслы начали наниматься замужние женщины. Теперь на промыслах появились и дети. Бывало и такое, что нанимались на работу женщины с двумя, а то и тремя детьми, да с ним ещё и няня. Рыбопромышленники принимали и кормили детей, хотя по контракту этого не полагалось. Женщины-матери устраивали хозяев тем, что работали наравне с одинокими и жили на промыслах вместе с мужьями. Это тоже способствовало уменьшению разврата. Одинокие среди семейных становились скромнее. На промыслах встречалось немало беременных женщин, которые там же и рожали без акушерской помощи. На тонях работали не только русские, но и калмыки, киргизы. В силу своих национальных особенностей, кочевого образа жизни они отказывались и от жилья в казармах, и от лекарств. Стоило большого труда уговорить их попробовать и то, и это.
-И как долго Иван Стабровский провел на рыбных промыслах, изучая быт рабочих? - заполнила я вопросом, возникшую вдруг в рассказе старика паузу.
-Чуть меньше месяца, - тут же отозвался он, - зато, на основании его рапорта Департаментом земледелия и сельской промышленности, специально для Астраханских рыбных промыслов в 1887году были составлены врачебно-санитарные правила.
Я перевела взор на селедку, словно преодолевшую время, и сейчас лежащую на лавочке в прозрачном целлофановом пакете одинокой сиротой. Теперь её цена казалась мне непомерно низкой.
Пенсионер неожиданно встал и старомодно откланялся:
-Мне пора, заговорился  совсем, - словно оправдывался старик. Затем бросил взор на мою селедку, - прежде, на рыбных промыслах её называли бешенкой, - уже на ходу проронил он, оставляя меня с купленной мной селедкой где-то там, на перепутье времен...